Текст книги "Не верьте в аиста"

Автор книги: Гунар Цирулис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

X

Выйдя из дежурной комнаты милиции, Альберт почувствовал себя так, будто по меньшей мере выиграл в лотерее мотоцикл с коляской. Ему даже не пришло в голову, что его постиг полный провал: задание Петера не выполнено и обещанного вознаграждения ему не видеть как своих ушей. Ну и пусть! Он был на свободе, это главное, и ничто другое его сейчас не заботило. Авось так же просто он выпутается и из остальных неприятностей. В худшем случае сочинит какую-нибудь жалобную историю и напишет отцу, чтобы выслал денег на ремонт машины. Не оторвет же он ему голову? А мать поохает, поохает, выплачется и сама же побежит на поиски запчастей. А краденую «Волгу» он в первую же дождливую ночь отгонит в лес и бросит на видном месте – целехонькую, без единой царапины. Проблемы, которые ему утром непосильным грузом давили на сердце, после только что пережитого ужаса казались мелкими и несущественными.

Дома Альберт выслушивал привычные упреки матери даже с известным удовольствием.

– Болен, а сам шляется! Так можно в два счета и до воспаления легких допрыгаться.

– Хотелось побыть на воздухе, – оправдывался он. – Я уже чувствую себя лучше.

– Полюбуйся на себя в зеркало. Как выходец с того света… Марш в постель! Сейчас принесу грелку. И не воображай, что завтра пущу тебя в школу.

Последняя угроза окончательно сломила сопротивление Альберта. Он тяжело вздохнул и повернулся, чтобы идти.

– Ты, может, скажешь Варису, чтобы зашел?

– Ладно, ладно… – Да, – вспомнила о чем-то мать. – Что за девчонка тобой интересовалась? В белых брюках… С каких это пор завелись такие в вашем классе?

Болезнь, как видно, задела не легкие Альберта, а уши. Не расслышав вопроса матери, юноша ушел в свою комнату.

Варис явился через час.

– Что с тобой стряслось? – спросил он с порога. – Сперва Расма требовала, чтобы я взломал у вас двери и вытащил твой труп, потом пришлось с Ингридой сидеть на лавочке у станции, потом твоя прародительница звонила и вещала замогильным голосом и теперь мой патер…

– Он тебе ничего не говорил? – испуганно спросил Альберт.

– Нет, только приволок бутылку коньяка, лечит бабушкин насморк, а сам все пил за мое здоровье, подмигивал и советовал надеть его телогрейку.

– Ты, пожалуйста, ни о чем пока меня не спрашивай! Когда можно будет, сам расскажу… – Альберт вскочил с кровати и подошел вплотную к другу. – Сделай мне одно колоссальное одолжение: разыщи где-нибудь Ингриду!

– Это нам раз плюнуть. Мы договорились в одиннадцать встретиться на станции и вместе навестить нашего дорогого болящего.

Альберт поглядел на дверь, за которой слышно было, как мать гремит посудой.

– Лучше не надо. Она может всю ночь просидеть у моей кровати, так что мне нельзя будет выскочить из дома… Объясни все Инге и передай это письмо.

– Давно не играл в амурную почту, – Варис запрятал объемистый конверт в карман. – Передам вместе с горячими поцелуями и прочими свидетельствами вечной любви.

– Смотри, не перестарайся… Да! Дома скажи, что наше ночное плавание переносится на завтра. – Альберт посмотрел в окно. – Как обычно, ввиду штиля.

После ухода товарища Альберт еще раз передумал события этого вечера. Нет, ничего не упущено, Ингрида с Петером предупреждены. Варис будет помалкивать. Можно спокойно укладываться.

Но Петер был неспокоен. Прочитав письмо Альберта, он понял, что непосредственной опасности пока нет, но виды на будущее от этого к лучшему не изменились. Бледный засы́пался – в этом сомнений больше не было. Денежки плакали! Надо было срочно эвакуироваться еще и потому, что и двое других из компании начали бунтовать. Как все новички, они не смотрели на воровство, как на профессию, дающую хлеб насущный, а как на легкий способ кратчайшим путем достичь полного благополучия. Можно подумать, под ногами валяются миллионы, подбирай и спокойно живи на проценты… Петер знал, как быстро пролетают таким путем добытые деньги – тают, как мороженое на плите. Знал, как трудно заставить себя считать рубли, а подчас и копейки. Только надежда на счастливый улов позволяла жить, не думая о завтрашнем дне.

Из-за этого капризного сентябрьского солнца все трудней было «подрабатывать» на пляжах Юрмалы. Надо было срочно перебазироваться на Черноморское побережье. Но с пустыми карманами далеко не уедешь – нужны деньги на дорогу, на первую неделю жизни в Сочи, а там – экая несправедливость! – даже за койку без прописки придется платить двойную цену. И еще необходима сотня – заткнуть рот Альберту. Пока что малый молчит, – дрожит за свою шкуру, по стоит его чуточку поприжать, и он завалит всех, и даже Ингриду, которой уже начала надоедать роль сестры милосердия.

К бриллиантовой старухе они тоже не приблизились ни на сантиметр, да и не очень-то хотелось вламываться к соседке Кашиса. После происшествия с его тещей подполковник, пожалуй, мог бы истолковать это как диверсию, направленную против него лично. А тогда несдобровать… Наверно, и на этот раз придется самому таскать горячие угли из топки.

Дождавшись вечера и нарядившись в белый костюм, сшитый специально для похождений на юге, Петер отправился на Лиелупе, где кое-что приглядел.

Прием был стар как сама женская доверчивость и искусство лести соблазнителя, но иначе никакими силами было не выманить толстуху-буфетчицу на берег реки из кафе, которое служило для нее и местом ночлега. Сама-то она была готова хоть всю следующую неделю провести с обаятельным и остроумным кавалером, только сперва надо было сдать смену.

И вот, пользуясь этим последним вечером, Петер сидел на скамейке у реки с женщиной в белой тужурке и с отбеленными пергидролем волосами. Она даже в темноте выглядела на все тридцать пять. Не делали ее моложе ни ребячливое хихиканье, ни поддразнивающий тон.

Разлив по рюмкам остатки вина, она небрежно перекинула бутылку через плечо:

– А вы шалун… Я обычно не пью без закуски.

– Я вас научу. Как на западе, – выждав, когда она выпьет, сказал Петер и полез с поцелуями.

– Нет, нет! – кокетливо запротестовала она. – Разве что на брудершафт.

По традиции теперь полагалось трижды поцеловаться и друг друга выругать. Но первый же поцелуй затянулся настолько, что буфетчица успела забыть первоначальный безобидный повод.

– А знаешь, – сказала она кое-как отдышавшись, – вчера, когда ты зашел в павильон и сразу стал угощать трюфелями, я поняла, что у тебя на уме… Конечно, ничего плохого, дарлинг?

Проклиная судьбу, подсунувшую ему эту безмозглую курицу, Петер бросил короткий взгляд на часы, затем напустил на глаза масляную поволоку и замирающим от страсти голосом изрек:

– Разве в любви может быть что-то плохое?

На этот раз она сама подставила губы для поцелуя.

Петер любил целоваться с открытыми глазами. Сейчас же он их прикрыл, чтобы не видеть зеленовато мерцающий циферблат ручных часов на руке и секундную стрелку, ползущую так лениво, будто ее по ошибке насадили на ось минутной. Лучше уж тогда тянуть резину за болтовней.

– А ты знаешь, что на свете нет ни одного человека, у которого обе половины лица были бы одинаковы, – Петер знал, что многие женщины готовы часами выслушивать комплименты, пусть даже самые неуклюжие, и тем не менее избрал обходной путь к сердцу буфетчицы – по крайней мере было хоть не так скучно. – Вот, например, твой правый профиль – копия Бриджит Бардо.

– А левый? – поинтересовалась она, млея от удовольствия, и повернула голову.

– Напоминает мою покойную маму, – эта стрела тоже всегда попадала в цель, поскольку лишь подлец способен втоптать в грязь сыновние чувства. – А когда смотрю тебе в глаза, вижу женщину, которая может стать моей судьбой.

– За это стоит выпить! – воскликнула буфетчица и собралась встать.

– Никуда не ходи! – удержал ее Петер, но железная хватка плохо гармонировала с интонацией мольбы.

– Ничего, если у тебя нет с собой денег. – До сих пор никто еще из поклонников буфетчицы не отказывался от лишней стопки, и потому просьбу Петера она истолковала соответственно своему опыту. – Я сейчас сбегаю, возьму, – и она достала из кармана своей белой спецовки ключ от павильона.

– Не надо! Алкоголь притупляет чувства, – и Петеру вновь пришлось дать волю рукам. – Обойдемся…

В том-то и состояла вся хитрость, что ни под каким видом нельзя было ей позволить вернуться в павильон, к окну которого как раз в эту минуту прильнули две темные фигуры. В те редкие мгновения, когда месяц мелькал в просветах облаков, можно было заметить, что они не совсем неподвижны. Более того – было видно, как они тщательно намазывают большое стекло клейстером, заклеивают бумагой. Затем совершенно бесшумно выдавливают его, ставят на пол и прыгают в павильон, где сразу опускаются на четвереньки.

– Надо вывернуть пробки, – шепотом произнес один.

– Ты думаешь, она успела включить сигнализацию? – засомневался другой подручный Петера.

– Петер свое дело знает, но разве эта бабенка может понять, что такое слепая любовь…

Они крались дальше, перевалились через буфетную стойку; первый уже хотел было с помощью охотничьего ножа взломать выдвижной ящик.

– Ты что, спятил?! – остановил его злобный полушепот. – Не трогай кассу, понял!

Тог, на которого цыкнули, достал из кармана похожий на карандаш фонарик. Темноту пронзила световая игла, нащупала большой электровыключатель.

– Там!

Они сделали шаг вперед и почти одновременно наступили на доску, соединенную с сигнализацией.

Пронзительно взвыла сирена, ее вой, казалось, становился все громче. В тот же миг все закоулки павильона высветил яркий свет взвившейся с крыши ракеты.

Опомнясь от страха, оба вора ринулись назад к окну, выпрыгнули в кусты и разом с первыми, прибежавшими по тревоге людьми опять бросились в павильон спасать кассу…

Избранница Петера, очевидно, все-таки верила в любовь. Она далеко не сразу сообразила, что вся суматоха вокруг – не гул ее разбушевавшейся крови, и Петеру пришлось чуть ли не силой вырываться из объятий буфетчицы. Вот тогда-то она мигом вскочила, завопила благим матом:

– Караул! Грабят! – и бесстрашно затрусила к своим бутылкам и черствым бутербродам.

– Проклятые кретины! – тихо выругался в сердцах Петер, имея в виду как своих пособников и буфетчицу, так и добровольных стражей ночного покоя, мешавших ему исчезнуть.

Казалось, вся округа была поднята на ноги, люди кричали, чтобы придать себе недостающей храбрости. Пробиваться через эту ораву было бы стопроцентной гибелью, спасение сулил только другой берег реки.

Долго не раздумывая, он, не раздеваясь, вошел в воду.

Ингрида читала письмо Альберта со смешанным чувством. Радовалась, что он выпутался благополучно из всей этой скверной истории, и в то же время понимала, что все время беспокоилась не за деньги, а за Альберта и только за Альберта. И вот это как раз и тревожило – поскольку означало, что ее отношение к мальчишке против воли грозило превратиться из приятного баловства в нечто более серьезное и затяжное, в чем можно безнадежно завязнуть, как в трясине. Да, безнадежно, потому что дать ей Альберт ничего ведь не мог. Еще меньше, чем Петер, чьи посулы так и остались посулами. Ни жилья, ни денег, ни ресторанов, ни красивых платьев. Ингрида давно перестала верить обещаниям, что все скоро устроится. Деревенская сметливость подсказывала ей, что на курортах Кавказа их ожидала та же жизнь мотыльков, рискующих в любой момент подпалить себе крылышки…

Надо улепетывать, пока ноги не увязли глубоко, пока чувства еще подчиняются рассудку. Судя по одобрительным взглядам мужчин, у нее не было ни малейшей нужды вступать в противоречия с законом для того, чтобы насладиться всеми удовольствиями, которых она жаждала. Однако сразу порвать с Петером было опасно – он наверняка отомстил бы за измену его шайке. Поэтому надо отрываться постепенно, с осторожностью. И не надо ранить самолюбия Альберта, сделать так, чтобы ему показалось, будто он ушел сам.

И Ингрида повела себя соответственно. Да, понятно, что теперь нельзя кататься на машине… Хорошо, она согласна пойти с ним в яхт-клуб, если это так важно для Альберта, но пусть не надеется, что… Одним словом, надо успеть вернуться на последней электричке в Ригу… Простите, они не расписаны, и у каждого могут быть свои собственные секреты…

При виде маленькой открытой яхты, на которой Альберт намеревался покатать Ингриду, она надулась еще больше и заставила долго себя упрашивать, отказываясь перешагнуть с мостков на зыбкую палубу.

– Нашел чем заменить венецианскую гондолу, – смеялась она над парнем, высокомерно посматривая, как он пыжится, отталкиваясь багром и стараясь вывести яхту на открытую воду.

Но и посредине реки ветра не было. Вперед их несло только течение.

– Когда подойдем ближе к морю, будет лучше, – Альберт старался сохранить спокойствие и не нервничать, хотя чувствовал, что слова падают в пустоту.

Они не виделись с воскресенья. Хотелось использовать эту прогулку, чтобы побыть наедине, поговорить, но уже с самого начала все шло наперекосяк.

Ингрида пошевелила несколько раз румпелем и капризным голосом избалованного ребенка посетовала:

– И что за удовольствие? Сиди жди, когда подует…

– Зато нигде так не почувствуешь природу! – Благоразумно было бы пропустить ворчание мимо ушей, но Альберт принялся разглагольствовать. – Сейчас еще не так, а вот когда настоящий шторм, и ты с глазу на глаз со стихией; один на один борешься с ней. Достаточно неверного движения, и уже ты за бортом пускаешь пузыри, – он даже не заметил, как стал повторять почти слово в слово излюбленные аргументы Вариса.

– Послушай, ты что – теперь всегда будешь таким чувствительным? – Альбертова тирада оставила Ингриду равнодушной. – Еще в воскресенье ты собирался свозить меня в Таллин или в Палангу, а теперь вдруг хочешь, чтобы я восторгалась развлечениями неандертальцев… Может, я не такая утонченная натура, как ты, но мне больше по душе лошадиные силы и джаз. Как в той песенке, – и Ингрида стала тихонько напевать:

– Когда на Ригу опускается вечер…

Незаметно налетел ветерок. Паруса забрали, яхта стала разгоняться и вскоре вполне резво заскользила по реке.

Растянувшись на палубе, Ингрида окунула руку в воду. От ее растопыренных пальцев сразу протянулись пять бурунчиков. Мигом испарилась вся ее ершистость и желание во что бы то ни стало уязвить Альберта. Конечно, дороги их должны разойтись, но почему это должно произойти сию минуту, а не завтра или послезавтра. Этот чудесный вечер навевал ленивую истому, в которой всегда растворялись самые возвышенные замыслы девушки.

– Мне страшно, Инга, – заговорил Альберт. – Пойми, я нигде больше не нахожу себе покоя.

Ингрида вздрогнула, как от холодных брызг. Если сам напрашивается, пусть и винит себя самого! И она сердито бросила:

– Если ты и в самом деле такая размазня, то поворачивай домой и сегодня ночью вывези и брось машину где-нибудь в тихом закоулке, а потом ползи с повинной к мамаше, спрячься у нее под юбкой…

– Если б только в этом все было, – вздохнул Альберт. – Вчерашняя заваруха на вокзале… А что мы с тобой будем делать без машины?

– Наконец-то ты и про меня вспомнил! Возможно, до тебя даже дошло, что мне грозит по твоей милости…

– Потому и начал этот разговор. Нам надо вместе придумать.

– Ты начинаешь мне надоедать… Смотри! – воскликнула Ингрида, увидев ракету. – Что сегодня за праздник?

Это была ракета сигнала тревоги с павильона на берегу.

– Какой-нибудь флотский офицер приехал в отпуск и празднует встречу со своим семейством, – безразличным голосом произнес Альберт, которого сейчас больше заботили собственные невзгоды. – Что делать? Скажи… Помоги мне, Инга!

– На твоем месте я еще раз поговорила бы с Петером, – ответила Ингрида. – Он всегда знает, что делать.

Альберт молча переменил галс и потравил шкот… На берегу, словно перепуганные светляки, метались лучики карманных фонарей, завывали сирены милицейских машин, лаяли служебные собаки.

Нет, Петер ему не советчик! Человек, который сам того гляди загремит в тюрьму, в лучшем случае может подсказать еще какой-нибудь сомнительный номер, передышку на час, на день или на неделю. Но после последней бессонной ночи Альберт больше не стремился к такой кургузой свободе. Ему хотелось жить обыкновенно – так, как жили остальные его одноклассники. Готов был нести все тяготы этой жизни – готовить уроки, заниматься в кружках, ходить пешком. Только от Ингриды он не откажется, даже против воли девушки. И лучше сейчас помалкивать о своем намерении. Она расценила бы это как малодушие, хотя Альберт сознавал, что, наверно, впервые в жизни решился поступить как настоящий мужчина.

XI

Многие благородные помыслы не осуществляются, очевидно, потому, что как только человек решает стать лучше, он тотчас успокаивается и легко находит тысячу и один повод, чтобы ничего для этого до поры до времени не делать. Авось, успеется – вот чем скреплены пресловутые камни дороги, ведущей в ад.

И Альберт тоже не поспешил в милицию с повинной на следующее утро. Он вдруг решил, что у него нет морального права опаздывать на уроки, хотя перед этим он без всякой причины два дня не являлся в школу. После занятий же захотелось сбегать искупаться да и показалось разумнее встретиться с подполковником Кашисом в домашней обстановке. И вообще – может, стоило попробовать уговорить Ингриду? Вдвоем прийти – был бы совсем другой эффект….

Оказалось достаточным пойти на этот небольшой компромисс, чтобы окончательно заглушить последние и еле слышные угрызения совести. Единственное наказание, к которому он сам себя приговорил, – как следует выучить все уроки на завтра.

На крыльце дома его поджидал Яункалн.

– Я уж перестал надеяться, – сказал практикант, засовывая в карман газету. – А подполковник приказал без вас не возвращаться. Машина стоит за углом, – и Яункалн взял Альберта под руку, тем самым как бы подчеркивая, что вызов, хотя и без повестки или ордера на арест, официальный и категорический.

Всю дорогу до Риги они молчали. Яункалну было строго-настрого наказано не запугать Альберта, и как раз это подчеркнутое молчание и уклонение от любого разговора довели Альберта почти до отчаяния. Теперь уже нет смысла в чистосердечном признании, никто ему не поверит. Лучше не совать голову в петлю, добровольно не уступать ни на йоту, человек невиновен, если не доказать обратного; теперь он, Альберт, скорей проглотит свой язык, чем заговорит первым.

Кашис усадил Альберта в угол дивана и вернулся за письменный стол. Трудно понять, кто из них был взволнован больше. Наконец, подполковник закурил и после короткого колебания протянул Альберту пачку «Казбека».

– Спасибо, не курю, – сипло проговорил Альберт.

– Предложить тебе выпить я не могу, – этой неуклюжей шуткой Кашис попытался начать серьезный разговор и показал на две бутылки коньяка, стоявшие на столе. – Как видишь, я и сам не притронулся к твоему коньяку. А теперь для порядка расскажи мне еще раз, где ты его достал?

Неужто в этом вопросе таится западня! Петер насчет этого ни словом не обмолвился…

– Купил в магазине, – пытался выиграть время Альберт.

– Точнее!

– На улице Ленина… – подстегнутый соответствующим взглядом подполковника Альберт добавил: – В «Арарате».

– Три дня тому назад, если не ошибаюсь? Постарайся вспомнить, прежде чем ответить.

Альберт пожал плечами и опустил глаза.

Какой смысл позволять мальчишке еще дальше запутываться во лжи? И без того ясно, что придется ломать его упрямство вещественными доказательствами.

Кашис достал из ящика стола два скрепленных печатями документа и подал их Альберту.

– Вот справка о том, что последнюю неделю в магазине «Арарат» не было продано ни одной бутылки армянского коньяка. А вот эта подтверждает, что в торговой сети Риги в этом месяце вообще не было армянского коньяка «три звездочки». Что ты теперь скажешь?

Альберт молчал.

– Если у тебя такая слабая память, то могу подсказать, где куплены эти бутылки, – продолжал после паузы Кашис. – Неделю назад они проданы в кафе кемпинга «Вайвари». И вовсе не тебе, а блондину лет тридцати, который угостил за это официантку трюфелями.

Альберт не решался поднять взгляд. Ощупью взял со стола папиросы, хотел закурить, но пальцы так дрожали, что лучше было не пытаться зажечь спичку.

Кашису было невыносимо смотреть на все это. Не только потому, что Альберт был товарищем Вариса, мальчик, которого он знал с колыбели, которого – из педагогических соображений – часто ставил в пример своим: соседский мальчик давно уже лег спать, ему не надо одно и то же повторять дважды, он так не препирается с родителями… Наверно, еще и оттого, что приходилось признать грустный факт: своего сына он тоже не знает. Обидно было сознавать, что перед ним с тем же успехом мог сидеть Варис… На этом месте Кашис энергично прервал нить мрачных раздумий. Даже имея дело с чужими для него людьми, правонарушителями, он всегда старался следовать принципу презумпции невиновности. Для чего же тогда торопиться с выводами?

– Ты уже не ребенок, Альберт, – серьезно сказал Кашис. – Чтобы иметь возможность тебе помочь, я должен знать правду. Всю до конца! Ты разве не понимаешь, что ночной сторож мог от нанесенных ему ударов умереть, и что было бы тогда?

На Альбертовом лице появилось выражение страха. От волнения он переставал отдавать себе отчет в том, что говорит.

– Но ведь он спокойно храпел в своей будке, когда угоняли «Волгу» из кемпинга… – По лицу подполковника он почувствовал, что имелся в виду другой ночной сторож, и прикусил язык.

– Альберт, рассказывай все по порядку! – попросил его Кашис и сел рядом. – А потом подумаем, что можно сделать для пользы дела.

И Альберт рассказывал. После первых же фраз он понял, как сильно было в нем желание кому-то излить наболевшую душу. Теперь плотина была взорвана, слова, перебивая друг друга, извергались, подобно водопаду.

Кашис умел слушать. Окутанный облаком дыма, он не проявлял нетерпения даже тогда, когда Альберт пространно и многословно излагал предысторию событий – как познакомился с Ингридой, как с ней катался, как становилось все трудней восстановить отношения той первоначальной близости. Ни единой гримасой Кашис не дал юноше почувствовать, что в действительности он выслушивает старый как вечность рассказ о заболевании, против которого не придумано еще действенной вакцины. Иммунитет можно было выработать только переболев…

– Давай смотреть правде в глаза, – сказал он, когда Альберт наконец смолк. – «Волгу» ты взял не «на время», а говоря попросту – украл, и за это придется отвечать. Но в настоящий момент меня гораздо больше интересует Петер с его шайкой. Ты поможешь нам его разыскать?

– Но я не имею понятия, где он живет.

– А Ингрида?

– В последний раз она даже не хотела со мной договориться о свидании, – сконфуженно признал Альберт. – А с той дачи она перебралась куда-то и все вещи унесла. Когда я сегодня утром заходил…

– Ладно, договоримся так: как только ты кого-то из них увидишь, придумай сам подходящую уловку и немедленно звони мне, – он написал па бумажке номер своего служебного телефона. – И никому ни слова! Полагаю, это тебе ясно и так.

– А нельзя ли подключить наше звено друзей милиции? – вдруг осенило Альберта. – Нам все равно делать нечего.

К тому же казалось, что после «исповеди» можно вернуться на линию старта и начать жизнь с тою места, на котором споткнулся.

– С этой должностью тебе придется распроститься… Хотя, впрочем… Еще кто-нибудь из ваших знает их в лицо?

– Ингриду – все, и ваша теща – тоже. Петера – наверно, одна Расма.

Кашис снес этот удар судьбы молча.

– Хорошо, пусть будет так! – решился он. – Объясни своей команде, что, мол, проводится тренировка бдительности или что-нибудь в таком роде. И держи связь со мной. Даже если пришлось бы звонить среди ночи ко мне на квартиру! – и, презирая, себя за эту громкую фразу, он добавил, на прощание подавая Альберту руку: – Имей в виду, что теперь твое будущее зависит исключительно от тебя самого, И дальнейшая судьба Ингриды – тоже.

В этот раз, приехав к дочери, мадам Зандбург не чувствовала себя как дома. Не с кем даже было словом перекинуться, где уж там разрядиться по-настоящему… С утра все торопились как на пожар, обедали кто когда, наспех хватали заботливо приготовленную бабушкой еду, жевали, думая о чем-то своем, и, механически чмокнув ее в знак благодарности, снова куда-то мчались. По вечерам тоже никогда не соберутся все вместе посидеть, в домашнем кругу, обсудить события дня, выслушать ее советы, настоенные на житейской мудрости. Пожалуй, пора возвращаться, навестить и других родных. Быть может, другие дочки живут похуже Кашисов, и ее содействие и помощь будут приняты с покорной благодарностью. Здесь же Ренате Зандбург приходилось целыми днями испытывать тягостное молчание. Даже ее Цезарь, который в Вентспилсе так любил свернуться калачиком у ног хозяйки, теперь до того отбился от рук, что предпочитал проводить время в обществе Чомбе. Чуть ли не силой удавалось по вечерам выводить его на прогулку. Словно в отместку хозяйке, песик сегодня был особенно привередлив – ни одна липа на длинной аллее не была ему по вкусу.

Автоинспектор Гайлит еще издали приметил тещу подполковника Кашиса. Справедливости ради следует отметить, что автоинспектора больше привлекала ее внучка, однако в его интересах было поддерживать добрые отношения со всеми членами семьи. Он усмехнулся, видя, что Цезарь обнюхал колесо стоящей у тротуара «Волги».

– Суеверный шофер задал бы вам жару. Точная примета: лопнет это колесико как пить дать! – тут он спохватился, что находится «при исполнении» и закончил с официальной строгостью: – И вообще!..

– Никаких «вообще», молодой человек! – не дала ему договорить мадам Зандбург. – Умный шофер был бы только благодарен – с такой отметкой машину легче найти, когда угонят.

– Наверно, радиоактивными изотопами… – лейтенант был уже не в силах сдерживать смех. – Жаль, что ваш пес не обработал таким образом «Волгу», которую угнали из кемпинга «Вайвари». Тогда, небось, отыскали бы в два счета.

– Еще ничего не потеряно! – загорелась мадам Зандбург. – Расскажите все по порядку, лейтенант, и поподробней. Я отложу свой отъезд и подумаю, каким образом тут можно сделать что-нибудь полезное.

Эдгар на лету схватил и творчески развил Расмину идею. Почему бы не дополнить повестку дня комсомольского собрания еще одним пунктом – разбором персонального дела Альберта? Правда, их первичной организации чести это не сделает: учебный год только начался, а один комсомолец уже опаздывает на уроки, хватает двойки да еще и от коллектива отрывается. Но зато это подчеркнуло бы бдительность секретаря и его высокую сознательность перед лицом неблаговидных фактов.

К сожалению, Варис, Астра и остальные друзья Альберта были категорически против этого предложения.

– Незачем привязывать искусственно раздутый шарик, – говорил Вилис. – Он лопнет и самим же придется летать!

– Тогда обсуждайте заодно и меня, – сказала Лайла, которая всегда готова поддакнуть своему Вилису. – Сегодня срезалась по физике.

– Только не думайте, что меня беспокоит его успеваемость, – перешла к обороне Расма. – Но неужели вы не чувствуете, что Альберт стал таким… ну, как бы это сказать…

– Да говори как есть – влюбленным по уши, – резко сказал Варис. – В чужую, а не в тебя или в кого-либо из наших девчонок.

– Не будь таким зловредным! – вмешалась Астра. – Нечего устраивать публичный спектакль, но он в самом деле стал странным – никому по-настоящему не доверяет, даже сюда, на нашу дюну больше не приходит…

– В таком случае я сейчас буду иметь честь познакомить вас с призраком, – и Варис показал на Альберта, который широким шагом поднимался к ним по склону.

Растянувшись на своем обычном месте рядом с Варисом, Альберт обвел товарищей удивленным взглядом.

– Можно подумать, я помешал присутствующим заниматься интереснейшим делом – обсуждать отсутствующего, – сказал он.

– Послезавтра у меня день рождения, – нарушила Астра неловкое молчание. – Хочешь, я приглашу твою Ингриду?

– Когда встречу, обязательно передам, спасибо, – сердечно поблагодарил Альберт.

– Может, лучше, если ты сама, – Варис провел рукой по волосам Астры. – Последний раз ты с ней была не очень-то…

– Хорошо, можете считать, что в корне меня перевоспитали, – согласилась Астра. – И хорошо, что в этот чрезвычайный миг рядом со мной наш Эдгар. Запиши, пригодится для следующего отчета… Дай Ингридин адрес, я завтра заскочу…

– В том-то и беда, что не знаю, – неохотно признался Альберт. – Я имею в виду нынешний…

– Как же вы тогда встречаетесь? – недоумевала Лайла.

– Она звонит или ждет на пляже, а теперь погода скуксилась… – и вдруг Альберт оживился. – Знаю! Послушай-ка, Расма, у вас с Петером рандеву не предвидится?

– Без ведома брата – совершенно исключается! – торжественно заявил Варис.

– Сегодня вечером он обещал меня ждать в ресторане «Лидо», – Расма залилась румянцем. – Но мне что-то совсем неохота.

Возле дверей ресторана Альберт спохватился, что не позвонил Кашису. Но ведь неизвестно, сидит ли там еще Петер? Возможно, давно склеил другую девочку и умотал. А если ждет Расму, то позвонить успеется и потом. Ни с того, ни с сего переполошить милицию – хорошо же он будет выглядеть!

В зале Альберт увидел Петера за столиком, накрытым на две персоны. Судя по всему, он уже собирался уходить, так как говорил официанту:

– Только не приписывайте к счету сегодняшнее число – в середине месяца это довольно мрачная шутка… – увидев Альберта, пригласил его к столу. – Вовремя пришел! Что выпьешь? Или ты снова за рулем?

– Не надо ехидничать, – сказал Альберт и сел. – Я только на минуточку… Вы не видели Ингриду?

– А ты?

Альберт покачал головой.

– Тогда посмотри!

Петер самодовольно усмехнулся и кивнул на центр зала, где танцевали. Как раз в этот момент Ингрида безуспешно пыталась научить пожилого мужчину несложным па модного танца.

Выглядела она прекрасно и была на редкость привлекательна. От жары и алкоголя щеки ее разрумянились. Чуть влажные волосы липли ко лбу, глаза блестели, все тело играло в неистовом ритме джаза. Еще хорошо, что она не жмется к своему партнеру… Кровь ударила Альберту в голову. Отпихнув стул, он уже хотел было встать и направиться прямиком к Ингриде.

– Спокойно!.. – вполголоса приструнил его Петер. – Сперва ответь на пару вопросов. Ты можешь угостить ее ужином?… Или предоставить ей ночлег?..

Альберт не отвечал.

– Вот видишь, – снова заговорил Петер. – А я могу сделать так, что это для тебя станет возможным.

– Ни за что! – сразу и наотрез отказался Альберт. – Если бы мне не повезло, я уже сейчас сидел бы в тюрьме…

– Еще ничего не потеряно, – отечески утешил Петер, и лишь теперь Альберт заметил, что тот изрядно пьян.