Текст книги ""Магнолия" в весеннюю метель"

Автор книги: Гунар Цирулис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Не совсем.

– Не совсем – в чем? Что они секретные или что пропали?

– Существует альтернатива: я мог и запереть их в своем «дипломате», – признался Кундзиньш.

– А-я уж боялся, что придется сообщать милиции. В отсутствие директора! Он мне этого в жизни не простил бы… Ну, так чего мы еще ждем? Идемте, проверим!

Поднявшись наверх, они отперли сто шестнадцатый номер. Одновременно дверь на балкон со стуком захлопнулась, заставив Кундзиньша вспомнить недавние мучения. А также и то, что клочок бумаги с записанным шифром лежит одиннадцатью этажами ниже, где-то между рододендроном и клумбой с тюльпанами.

– Открывайте! – поторопил Апситис, пододвинув Кундзиньшу плоский чемоданчик.

Кундзиньш тупо глядел на кольца с цифрами. Почему-то комбинация их показалась знакомой. 1812… Ну да, это же его собственный день рождения – восемнадцатое декабря. Неужели «дипломат» так и простоял все время незапертым?

Он поднял крышку. Чемоданчик был пуст.

– Как же так? – упавшим голосом спросил Апситис.

Заместитель директора уже глубоко сожалел о том, что из-за своего добросердечия влез в чужие неприятности. Администрация несет ответственность исключительно за ценные вещи, сданные на хранение. Какого черта он не усидел на месте? Известно же, что от всего, связанного с секретами, лучше держаться как можно дальше. Теперь не избежать разговоров со всякими должностными лицами. Конечно, упрекнуть его не в чем, и все же получилось неладно: уже в первый день после отъезда директора в «Магнолии» – Чрезвычайное происшествие…

– Не мешало бы прежде всего посоветоваться с каким-нибудь понимающим человеком, – проговорил Апситис, видя, что Кундзиньш упорно молчит. – Поднять тревогу всегда успеем.

– Только без публичного скандала! – воскликнул Кундзиньш. – Неужели же не найдется? Да кому она нужна, моя диссертация, ведь все равно через месяц-другой ее разослали бы по всем институтам сходного профиля.

– А секретные сведения и выводы? – напомнил Апситис.

– Нонсенс! Не садитесь и вы на талимовского конька: не старайтесь во всем видеть придворные интриги.

– Мехти Алиевич – человек умный и отзывчивый. С большим жизненным опытом, – задумчиво проговорил Апситис. – И никогда не бросает друзей в беде.

В комнате Талимова звучала восточная музыка. Со стола еще не было убрано. Хозяин комнаты устроился на диване и с увлечением писал, пристроив на скрещенных ногах кусок фанеры.

– Мы пришли, чтобы апеллировать к вашему здравому смыслу, – сказал Кундзиньш. – Похоже на то, что в баре я ничего не оставлял.

– Кроме денег, – заметил Талимов и повернулся к Апситису. – Дежурные и уборщицы допрошены?

– Будет исполнено! – Начальственный тон Талимова словно бальзам для души Апситиса: теперь больше не надо было самому ломать голову.

– Немедленно собратьи выяснить! – приказал Талимов.

– Может быть, прежде поговорить с профессором Вобликовым? – предложил Кундзиньш. – Он, кажется, тоже поднимался с нами в лифте.

– Только во вторую очередь! – Лицо Талимова пылало жаром деятельности. От его лысины, казалось, поднимался пар, создавая над головой некое облако энергии мысли. – Этот старичок мне давно уже не внушает доверия: родился за Уралом, живет в Москве и говорит по-латышски…

– Профессор Вобликов в первые послевоенные годы работал в Риге, преподавал в университете. Я сам у него учился и уже тогда восхищался…

Талимов не позволил Кундзиньшу закончить.

– И теперь стал завидовать успехам бывшего студента – вот вам уже и мотив. Может, мне махнуть рукой на кибернетику и начать писать психологические детективы?

Эх, было бы времени побольше… Виктор Янович прав: сперва надо выслушать показания Вобликова, вам ясно, Апситис?

– А какое я имею право? Я же не следователь милиции, – уклончиво ответил заместитель директора. Перспектива вступить в словесный поединок с острым на язык профессором его никак не привлекала. И все же Апситис обиделся, услышав возглас Талимова:

– Да вы там и близко не смейте подходить, все испортите! В доме милиция просто кишит! Вот пусть и займутся, иначе чего доброго разжиреют на казенных хлебах.

Заместитель директора не смог скрыть восхищения. Ну и хватка у Талимова! Наверное, и в самом деле служил в разведке. Только второй день в доме, и уже все разнюхал! Апситис строго-настрого запретил и своей племяннице, и ее сослуживцам появляться в форме. Хотя незаконного тут ничего не было. Существовала официальная заявка, положительная резолюция директора, все было оплачено строго по квитанциям. В милиции что, не люди работают? Разве не имеют они права отдохнуть и повеселиться после только что сданных государственных экзаменов? Все равно – Апситису было бы куда спокойнее, если бы никто не узнал, что Гунта Апсите является столь близкой его родственницей: иначе летом не отобьешься от желающих пристроить своих родных и знакомых.

Но в настоящее время это было идеальным решением вопроса. Свалить все на плечи милиции! Кому нужна самодеятельность, если тут находятся профессионалы с дипломами минской Высшей школы милиции, на которых еще и чернила не успели высохнуть?

– Если потребуется моя консультация – после обеда буду в вашем распоряжении, – любезно сообщил Талимов, – а до того оставьте меня наедине с музой. – И, повернувшись к стене, он сделал вид, что засыпает.

* * *

Для Владимира Зайциса, как и для Виктора Кундзиньша, этот солнечный день начался не лучшим образом. Хотя предыдущим вечером он и не прожигал жизнь, тем не менее не выспался и проснулся с онемевшей шеей.

Кровать со всеми ее простынями и подушками Зайцис уступил поздним гостьям, сам же устроился на узком диванчике, укрывшись плащом и подложив под голову жесткий диванный валик. Но не это лишило его сна. Поминутно просыпаться заставило его опасение собственного храпа. Жена его в этом не упрекала, потому что всегда засыпала первой, зато товарищи, вдосталь намучившиеся с ним в минском общежитии, здесь единодушно уступили ему одноместную комнату. И сейчас он проклинал и комнату, и неожиданный визит.

В первое мгновение капитан Зайцис был весьма обрадован тем, что сотрудницы не забыли его и приехали поздравить с окончанием высшей школы. Зайцис познакомил их с друзьями и пригласил на прогулку. Затем выяснилось, что девушки не видели нового арабского фильма, и все вместе направились в кино, а потом надо было проводить их до автобуса. Времени, казалось, было еще навалом, и на автобус пошли дальней дорогой, вдоль моря, но остановка оказалась еще дальше, чем они предполагали, и последний автобус уже ушел. Это никого особенно не обеспокоило: завтра нерабочий день, домашних можно предупредить по телефону. А когда друзья разошлись, не оставалось иного выхода, как предложить дамам ночлег в его комнате.

Он долго не мог уснуть. Возбуждало присутствие женщин, хотя, ежедневно встречаясь с ними на работе, Владимир никогда не испытывал ни малейшего влечения. А вот теперь волновало все: и легкий аромат духов, и равномерное дыхание. И еще больше – собственное разгулявшееся воображение.

Когда в дверь постучали, Владимир чистил зубы в ванной.

– Кто там? – спросил он и с ужасом услышал в ответ голос своей жены.

– Я, милый! Мы с Андритисом приехали проверить, не позабыл ли ты нас.

Владимир бросил взгляд в комнату. Гостьи еще не вставали. И, как последний дурак, он выпалил первое, что пришло в голову:

– Обождите, добреюсь!

– Не глупи, открывай! – уже начиная сердиться, потребовала жена.

Впустить Маруту в этот момент – означало бы неизбежно вызвать семейный скандал: Марута ни за что не поверила бы, что он ни в чем не виноват. И Владимир стоял на своем:

– Подожди. Я еще не одет.

На цыпочках он прокрался в комнату, бесшумно затворил дверь в прихожую и приблизился к телефону.

– Имант, я вляпался по уши. Жена нагрянула, как гром с ясного неба… Попробуй затащить ее к себе, пока я не выдворю дам. Или еще что-нибудь придумай… Только в темпе, пока Марута еще не высадила дверь!

Гостьи лихорадочно одевались. Они тоже не чувствовали за собой вины, но поняли нелепость ситуации и хотели избежать конфликта. Такая возможность существовала: наметанным глазом работника милиции они почти одновременно увидели спасительный путь – пожарную лестницу, соединявшую балконы. Через мгновение девушки, помахав на прощанье с балкона, одна за другой уже нырнули в люк.

– Привет, Марута! – послышался за дверью преувеличенно бодрый голос Иманта. – Ты за этот месяц стала еще прекраснее! А наследник – ну прямо вылитый отец! Знал бы я, что вы приедете, заказал бы еще две чашечки… Ах да, малыш, наверное, только молоко и пьет? Зато мои приятельницы с раннего утра хлещут кофе. Примчались с первым автобусом, мой сосед еще спал, так что пришлось пока что разместить их в комнате Владимира, он-то с раннего утра на ногах – похоже, ждал тебя…

Отчаяние Владимира возрастало с каждым словом друга. Вот уж оказывает поистине медвежью услугу, да еще, наверное, и гордится своим хитроумием! Владимир глянул на балкон – от девушек не осталось и следа. Более идиотской ситуации и не придумаешь! Но дальше тянуть было нельзя, приходилось отворять дверь.

Даже не поздоровавшись с мужем, Марута, пылая гневом и таща за руку четырехлетнего отпрыска, влетела в комнату и вызывающе оглядела пустое помещение.

– Твои гостьи пошли искупаться, – заявил Владимир и тут же понял, что окончательно запутался во лжи: кто же это в апреле полезет в ледяную воду?

– Моржихи! – произнесла Марута сквозь зубы, извлекла из сумки бутылку лимонада, поставила на придвинутый Имантом поднос и ядовито прибавила: – Наверное, вам больше подошло бы что-нибудь покрепче…

Несколько секунд никто не нарушал молчания. Молчал даже Андритис, чувствуя, наверное, угрожающие вихри в атмосфере. Наконец, Имант решил разрядить напряженную обстановку.

– Ну, откроем! – предложил он и, ясно понимая, насколько неуместно прозвучат его слова, все же не удержался: – И, может, споем что-нибудь народное, а? На три голоса…

Тишина сгустилась еще больше. Владимир не мог выговорить ни слова. Наконец Марута отодвинула стул и встала.

– Ну, благодарим за гостеприимство, убедились хотя бы, что ты жив-здоров… Едем, Андритис! Нет, не провожайте, найдем дорогу и сами.

Дверь за собой она оставила полуоткрытой, но, несмотря на это, у Владимира возникло ощущение, словно между ним и семьей опустился железный занавес.

– Ты что, хотел, чтобы я один все расхлебывал, – тоном упрека сказал Имант, – а сам как воды в рот набрал!

Только тут Владимир сообразил, что и на самом деле не сказал жене ни единого слова. Может быть, броситься вдогонку? Но и на это у него не хватило мужества.

За завтраком инцидент был проанализирован со всех точек зрения, как в моральном, так и в правовом аспекте.

– Наверное, подаст на развод, – сухо констатировала Гунта Апсите. – Родного сына даже не поцеловал! Одно это уже может побудить женщину прервать совместную жизнь.

– А как ты обоснуешь? Несходством характеров? – Зайцис обеспокоился не на шутку.

– Не пойман – не вор, – успокоил друга Имант Приедитис. – У Маруты нет ни единого доказательства.

– Типично мужской подход: греши сколько влезет, умей только замести след! – Апсите взволновалась, словно затронута была ее собственная честь. – Как можно смешивать совершенно разные вещи – чувства и юриспруденцию! Знаете, почему я твердо решила обойтись в жизни без детей? Потому что и так достаточно несчастных созданий, никогда не видавших своего отца трезвым!

– О моем Андрисе не беспокойся, – защищался Владимир. – И вообще, это же ты вчера предложила дамам остаться переночевать! Если ты считаешь меня таким развратником, отчего же не пригласила их в свою комнату?

Гунта Апсите работала в Лиепае, где в сфере ее деятельности находились общежития работниц галантерейного комбината. О своей работе она разговаривать не любила, однако нравственный уровень и того, и другого пола расценивала, видимо, одинаково. Теперь она могла надеяться на новое назначение – иначе какой смысл был отдавать все свободное время учебе? Пока еще неясно было, какие именно перемены ее ожидали, однако она не унывала. Даже канцелярская работа в паспортном отделе казалась ей землей обетованной. Только бы не возвращаться в осточертевшее бабье царство! Именно по этой причине Гунта придумала двухнедельный отдых в Приежциемсе, выжала из дяди семь путевок и уговорила приехать и руководителя дипломных работ, профессора криминалистики Березинера. Но впустить двух женщин в свою комнату – нет, этого от нее требовать было нельзя. Дверь в ее комнату ночью не запиралась в ожидании совсем другого посетителя…

– Ну, и правильно, что не побежал за женой. Тогда она уж точно решила бы, что ты виноват, – одобрил действия Владимира Язеп Мурьян, чья сомнительная популярность основывалась на умении всегда найти общий язык с кем угодно, в том числе и с преступником, к месту и не к месту соглашаясь с каждым.

– Своих жен вы всегда цените меньше, чем чужих, – продолжала Гунта атаку на мужское непостоянство.

– Вчера этот сочинитель афоризмов, Вобликов, ту же мысль выразил в более приемлемой форме, – усмехнулся старший лейтенант Приедитис. – Совращение становится искусством лишь тогда, когда объектом его является собственная жена.

Гунта собралась было возразить, но капитан Находко по праву старосты группы и представителя местных властей не позволил ей подняться до обобщений.

– И не надоело вам болтать? Пошли, Саша, биллиард простаивает!

– В такую прекрасную погоду… – надулась Гунта.

– Мы только одну партию, – поспешил успокоить ее Александр Войткус, – пока воздух еще не прогрелся. Тогда пойдем с тобой хоть до маяка и обратно.

Ни для кого не было секретом, что надежды Гунты на перевод в Ригу в немалой степени основывались и на ожидаемом замужестве, где партнером предстояло быть этому бородатому уполномоченному ОБХСС. Вот тогда-то она успеет показать коготки, а до тех пор разумнее было не лишать его мелких удовольствий. И Гунта вместе с мужчинами направилась в подвал, где находился в «Магнолии» зал для настольных игр.

Здесь-то Гунар Апситис и разыскал наконец свою племянницу после безуспешных поисков в комнатах и в саду. Он таинственно подмигнул ей в соответствии с законами конспирации.

– Поговорю с ребятами, – тут же согласилась она. – Они, безусловно, согласятся помочь, тунеядство даже мне стало надоедать. А ты пока что закажи для всех нас кофе.

– Нет-нет, меня ты в это дело не впутывай. Ни с какой стороны, – запротестовал заместитель директора. – Я лицо должностное и к милиции могу обращаться только официально.

– Тогда поставь нам кофе как неизвестный благодетель, иначе я с ними и разговаривать об этом не стану, – не отступала Гунта.

В своем Саше, а также Иманте Приедитисе Гунта не сомневалась – они всегда принимали участие во всяких проделках. Мурьяна тоже, наверное, удастся уговорить. Она опасалась только Владимира, который сейчас, после визита жены, был явно не в себе, да еще Леонида Находко, который мог и не захотеть действовать за спиной своего начальства: как-никак «Магнолия» находилась на территории его района. Так что действовать надо было осторожно.

– Где же это наш профессор? – поинтересовалась Гунта, когда все разместились за сдвинутыми столиками.

– Вместе с моим начальником на рассвете отправились рыбачить. На какие-то там стопроцентные места с вимбой, – завистливо протянул капитан Находко.

– Да, умеет наш Березинер устраиваться. Нет, наверное, в стране такого города, где бы не работали его бывшие студенты – от Камчатки до Калининграда.

– И Латгалия не является исключением, – поддел Мурьяна особенно раздражительный сегодня Зайцис. – Попробуй только забыть, как он ночь напролет исправлял твои «нововведения» в русскую стилистику, – не то я напущу на тебя всех собак из моего отдела охраны. Другой на твоем месте давно уже полез бы с аквалангом в воду, чтобы нацеплять на крючок своего спасителя самых жирных угрей…

– Да я что? – тут же согласился Мурьян. – Я только и хотел сказать, что он куда башковитее нас всех. Не убивает время, а живет, – последнее слово он выговорил особенно торжественно.

– Да, мне стучать по мячику тоже осточертело, – неожиданно взбунтовался Имант. – И картишки по вечерам.

– Если ты истосковался по своим уголовникам, тебя никто тут не держит, – не на шутку обиделась Гунта. Однако тут же вспомнила о своей дипломатической миссии, – Хотя не помешало бы немножко разогреть кровь.

– Ты и правда так думаешь? – спросил Войткус без восторга.

– А знаете, ребята, эта тихая заводь куда глубже, чем с первого взгляда кажется, – и, забросив этот крючок, Гунта умолкла.

Но привлечь внимание мужчин ей не удалось. Как назло, именно в это мгновение в бар вошла некоронованная королева красоты «Магнолии» Ирина Перова. Она вела за руку свою кудрявую и всеми балованную наследницу Таточку. Одетая в черные блестящие брюки «диско» и прилегающий белый джемпер с короткими рукавами, она выглядела инородным телом в окружении традиционных тренировочных костюмов. Однако манеры ее были не вызывающими, а, скорее, выражали как бы смущение тем, что она вынуждена носить наряды, привезенные мужем из-за границы, поскольку ее собственной зарплаты секретарши не хватает на то, чтобы покупать другие, менее бросающиеся в глаза вещи.

Радостная улыбка, какой она приветствовала сидевших, была искренней, а разочарование по поводу того, что ее не пригласили в компанию, выглядело совершенно естественным.

Красиво опершись локтями о стойку, Перова охотно позволила любоваться ее стройной фигурой, свежим загаром лица в обрамлении темных волос, придававших ей облик южанки.

«Такая может даже моему Саше вскружить голову», – сердито подумала Гунта и демонстративно повернулась к Ирине спиной.

– Если вам больше нравится немое кино, я могу и помолчать, – язвительно заметила она.

– Давай говори, – от общего имени сказал капитан Находко.

Уже после первых слов Гунты никто больше не обращал на Перову никакого внимания.

– И ты хочешь, чтобы мы, вроде пионеров, участвовали в этой военной игре? – скептически спросил затем Владимир. – Спасибо, мне сейчас хватает забот и посерьезнее.

– Ну, а если и на самом деле? – встал на сторону Гунты Войткус. – Ты и представить себе не можешь, какие беды случаются от пьянства.

– Тогда тем более нечего совать голову в петлю. От этих сумасбродных ученых вообще лучше держаться подальше. Проветрят как следует голову – и окажется, что диссертации этой вообще никогда не существовало… – попытался Находко обратить разговор в шутку.

Однако провести Приедитиса ему не удалось.

– Чего ты боишься?

– Ладно, могу сказать откровенно. Предположим, Кундзиньш говорит правду, и рукопись, хотя и важная, все же секретной является весьма условно. Он это знает, мы этому верим. Но все остальные думают, что она содержит государственные тайны – случайно нашедший ее, или похититель, если он вообще существует, или тот же дядюшка Гунты, уже вышедший из игры…

– И ты нам советуешь последовать его Примеру и придерживаться страусовой политики?

Слова Приедитиса и решили вопрос.

Ферзевый гамбит

– Я вас в последний раз предупреждаю: орденов за это нам никто не даст, – молвил Находко, когда они выходили из лифта на одиннадцатом этаже.

– Слышали! – отмахнулся Приедитис. – Что ты зудишь, как комар ночью? Посмотри лучше, не провалилась ли рукопись в эту вот щель, – и он показал на полоску пустоты между полом кабины и порогом этажа.

– Это же не камень! – возразила Гунта. – Бумаги, когда падают, разлетаются, как известно, в разные стороны. Если даже их объединяет одна и та же мысль.

– А может, они были в папке? – На сей раз Мурьян не знал, на чью сторону встать. – Спросим Кундзиньша.

– Проще спуститься вниз и проверить, – предложил смекалистый Приедитис и уже протянул руку, чтобы нажать кнопку. – Вы представить не можете, чего только не скапливается за годы на дне шахты лифта.

– Кататься будем потом. Я вчера подсчитал, что в этих черепашьих лифтах мы проводим почти пять процентов времени, полагающегося нам по путевке. И чем выше человек живет, тем больше теряет. За месяц набирается полный день! А если к тому же случается застрять в лифте, можешь учинить гражданский иск и получить компенсацию, – даже находясь не на службе, Войткус предпочитал излагать свои заключения на языке юридических терминов.

Сыщики достигли конца коридора, где с левой стороны находилась дверь в комнату Кундзиньша. Прежде чем постучать, они несколько секунд помедлили у окна – вид с высоты открывался действительно впечатляющий, не такой, как с их этажа, где балконы, казалось, опирались на вершины сосен. Здесь ничто не напоминало о земле, впереди простиралась водная равнина, ограниченная только затянутой дымкой линией горизонта.

– После обеда дойдем до тех валунов, – предложила Гунта. – Видишь черные точки за маяком? Там, говорят, стоит на якоре прославленная верша, которой старый Раубиньш ловит угрей.

– А что, разве верши выставляют так близко к берегу? – поинтересовался Мурьян, распространявший и на рыболовство возведенную в сан поговорки глупость: «Чем дальше, тем лучше».

– У нас – сразу за третьей мелью, – ответил урожденный помор Зайцис. – Весной салака прет в самое устье реки.

– Живи я здесь, никогда не написала бы ни строчки, – мечтательно промолвила Гунта. – С утра до вечера любовалась бы красотой.

Находко насмешливо поглядел на товарищей.

– Тогда, может, откажемся от поисков диссертации – пока еще не поздно?

Приедитис вместо ответа постучал в дверь, потом стукнул кулаком, потом дернул за ручку, но дверь не отворялась.

– Иду, иду! – послышался изнутри хриплый голос.

Ключ повернулся в замке. В дверях стоял Виктор Кундзиньш. В полосатой пижаме, без очков он ничуть не напоминал всегда безупречно одетого ученого, никогда не опаздывавшего на обед.

«Может ли такой человек быть рассеянным? – подумал Приедитис. – А может быть, самодисциплина – его единственное средство против забывчивости?»

– Скорая помощь! – браво доложил Мурьян, – Извините, если не вовремя побеспокоили.

– Совсем наоборот, это я должен извиниться, – и Кундзиньш, смущенно улыбаясь, пригласил гостей войти. – Внезапно накатила слабость. Наверное, от перемены давления…

– Скорее уж после всех волнений, – Войткусу хотелось побыстрее достичь ясности. – Значит, рукопись благополучно нашлась, раз вы так спокойно спали?

Кундзиньш резко изменился в лице. Казалось, забытые в дремоте тревоги нынешнего утра снова вытеснили из сознания все остальное, даже привитый воспитанием рефлекс вежливости. Не предлагая гостям присесть, он поспешно скрылся в спальне, откуда вернулся в том же самом одеянии, но уже в очках.

– Помогите, товарищи, я возмещу…

Приедитис помешал ему продолжить:

– Прежде всего мы должны знать, как все произошло. Рассказывайте все, что помните. Даже то, что вам кажется не имеющим никакого значения.

Кундзиньш снова вышел. В не до конца затворенную дверь Гунта видела, как он извлек из тумбочки несколько коробочек с лекарствами, отсыпал в горсть несколько разноцветных таблеток, проглотил, жадно запил «фантой» прямо из горлышка. «Две синих, две белых и одна черная, – на всякий случай запомнила Гунта, – уж не наркоман ли он?» Она внимательно всмотрелась в глаза Кундзиньша, попыталась разглядеть, нет ли на обнажившемся предплечье следов от уколов. «Нет, так низко он, видимо, не пал, но без стимуляторов жить уже больше не может…»

Он рассказывал бессвязно – скорее свои ощущения и гипотезы, чем факты, поскольку их он мог вспомнить лишь приблизительно. Но никто его не прерывал. Приедитис, усевшийся за письменный стол, записывал на листке почтовой бумаги имена возможных свидетелей. Остальные стояли неподвижно, не выражая ни сочувствия, ни осуждения.

– Тогда я рассказал обо всем заместителю директора, и с его любезной помощью вы… – Кундзиньш умолк на полуслове и с надеждой оглядел гостей, как бы ожидая, что один из них тут же вынет из-за пазухи пропавшую рукопись.

– Пожарные всегда приезжают слишком поздно, – констатировал Приедитис.

– Если позволите, мы теперь попытаемся кое-что уточнить, будем задавать вопросы, – сказал Войткус, понявший, что Находко не собирается взять инициативу в свои руки, и постаравшийся выражаться как можно более деликатно. – Перед законом все невиновны – пока суд не докажет обратного. Но в этом случае пока не установлена истина, для нас подозреваемым является каждый. В том числе и вы.

– Я потерпевший, – возразил Кундзиньш.

– Вы на сто процентов виновны, особенно потому, что все произошло по причине пьянства. И ведь еще в Библии предусмотрена санкция за введение во искушение, – хмуро заметил специалист по охране Зайцис, а Находко своим замечанием еще подлил масла в огонь:

– У нас есть такая поговорка: «Береженого и милиция бережет». И еще мы говорим – допрос пострадавшего, а не беседа с ним. Ваше счастье, что на сей раз я в допросе участвовать не буду: должность не позволяет. Но у меня случайно оказалась с собой следственная сумка, и я окажу товарищам помощь в качестве беспристрастного эксперта. Погляжу, нет ли отпечатков пальцев и других следов проникновения.

Он встал, без разрешения хозяина сунул в карман недопитую бутылочку «фанты» и бесшумно выскользнул в коридор.

– Я в вашем распоряжении, – проговорил Кундзиньш.

– Кто еще знал, что ваша диссертация засекречена? – спросил Приедитис. – Действительно или в кавычках, это сейчас не столь важно.

– Моя мать.

– А следовательно, и все соседи, – уверенно сказал Приедитис.

– Я попрошу!.. – Но Кундзиньш сдержался и спокойным голосом пояснил: – Она только второй год живет в Москве, по-русски говорит плохо и ни с кем не контактирует.

– А кто перепечатывал рукопись на машинке? – не отставал Приедитис.

– Пока никто. Оригинал печатал я сам, двумя пальцами. Это куда рациональней, чем потом выправлять опечатки после машинистки. И потом, у меня такая машинка, со сменным шрифтом, есть даже гарнитура с математическими символами и греческими буквами. Если хотите, могу продемонстрировать.

– Допустим… Теперь объясните: зачем вы потащили рукопись в кабак? Вы же обычно не носите ее с собой?

– Да как сказать… – Кундзиньш, казалось, впал в растерянность. – Это из области психологии. Результат двухлетнего непрерывного труда. Взял ее как символ моего триумфа, как победный вымпел…

– Не очень логично, но понятно, – Приедитису не хотелось без надобности травмировать Кундзиньша. – И где вы ее там держали? На столе?

– Сперва – да. Потом испугался, что можем залить ее, и сунул ее под… одним словом, сел на нее.

– И весь вечер не вставали? – подавив улыбку, спросил Приедитис.

– Вставал, конечно. Поднялся, когда прощался с товарищем Грош, вскакивал, когда Талимов провозглашал тосты, когда здоровался с профессором Вобликовым.

– А к стойке не подходили? Горючее подносила Жозите?

– Когда пришел мой черед заказывать, я, кажется, пошел сам. К чему затруднять женщину? Но это лишь гипотеза, настаивать на которой не решаюсь, потому что как следует не помню…

– А как возвращались сюда, помните? – спросила Гунта.

– Талимов уверяет, что вернулись Мы вместе, следовательно, в лифте были втроем: он, Марат Макарович и ваш покорный слуга, – Кундзиньш принужденно улыбнулся. – А когда профессор приглашал к себе на зеленый чай, нас было уже только двое: Талимов, наверное, пошел отдыхать…

– Или же унес… – впервые вступил в разговор Мурьян.

– Ну ладно! – нетерпеливо прервала его Гунта. – И вы зашли к профессору?

– Видите ли, мне тоже хотелось поскорее добраться до постели. А тут в коридор вышла Астра, наверное, мы громко разговаривали и ее разбудили, и она отперла мою комнату.

– Обождите, это же очень существенно! Когда вы заметили, что ключ остался внизу? Шарили по карманам, верно? Постарайтесь сосредоточиться: рукопись в тот момент была у вас?

Кундзиньш наморщил лоб, отчаянно стараясь вспомнить, потом беспомощно пожал плечами.

– Извините…

– Выйдем в коридор. Бывает, что реконструкция ситуации помогает восстановить в памяти, – предложил Войткус. Подражая речи и манерам Кундзиньша, он продолжал: – Небольшой следственный эксперимент, если вы не возражаете.

Дверь отворилась не сразу. Когда Войткус нажал на нее плечом, в коридоре что-то упало с глухим стуком. Это оказался портфель Находко, который он прихватил с собой в отпуск потому, что в портфель помещался фотоаппарат с лампой-вспышкой и набором объективов. И теперь он так разозлился, что не смог даже как следует выругаться.

Приходилось начать все сначала. Он отвинтил крышку бутылочки, кисточкой нанес на ручку двери серебристый порошок, потом приложил сверху клейкую пленку.

– Кто из нас тут хватался за ручку – ты, Имант? – грозно вопросил он. – Тут, самое малое, пять разных отпечатков…

– Все сходится. Товарища Кундзиньша, Астры, Талимова, мои и таинственного утреннего посетителя.

– Образец Кундзиньша у меня уже есть, ты тоже никуда не денешься, – ухмыльнулся Находко. – Теперь посмотрю-ка я «дипломат».

Кундзиныиу и в коридоре не удалось связать прервавшуюся нить воспоминаний. Он посмотрел на дверь, на потолок, засунул руки в карманы – ничто не помогло. Пришлось вернуться в комнату..

– А вы уверены, что рукопись не унесла Рута Грош?

– Если в этом мире я вообще в чем-то уверен, то это в ее порядочности. Голову могу прозакладывать! И в конце концов, к чему ей моя докторская?

– Здесь вопросы задаем мы, – механически ответил Мурьян, затем задумался. – А и в самом деле, на черта ей?.. С другой стороны, может, она и знакомство с вами свела только ради рукописи?

– Скажите, товарищ Кундзиньш, – поспешил спасти неловкую ситуацию Войткус, – а каковы ваши версии? Вы, как ученый, конечно, привыкли разбираться в непонятных явлениях, анализировать закономерности… Кто-нибудь здесь искал дружбы с вами? С кем вы проводили свободное время? Кто сидит за вашим столиком в столовой?

– Хорошо, отвечу и на эти вопросы, – согласился Кундзиньш, преодолев внутреннее сопротивление. – Дружеские отношения у меня единственно с дамой, о которой ваш товарищ позволил себе высказаться некорректно. За нашим столиком сидят еще супруги, ученые из Эстонии: член-корреспондент Академии наук Карел Лепик с супругой, люди весьма уважаемые. Я чувствовал бы себя польщенным, если бы он ознакомился с моей диссертацией, хотя надежды на это мало. В его возрасте это было бы лишним затруднением.

Войткус мысленно вычеркнул Лепиков из списка подозреваемых. При всем желании трудно было представить в роли похитителей этих трогательных стариков, выглядевших представителями давно ушедшей эпохи, и в ушах прозвучало язвительное замечание Вобликова относительно их старческой глухоты: «Без ущерба, нанесенного временем, античные статуэтки лишились бы половины своей привлекательности».