355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Григорий Глазов » Невиновных нет » Текст книги (страница 1)
Невиновных нет
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:58

Текст книги "Невиновных нет"


Автор книги: Григорий Глазов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Глазов Григорий
Невиновных нет

Григорий ГЛАЗОВ

НЕВИНОВНЫХ НЕТ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. МАСКИ

1. НА ЗЕМЛЕ. МОСКВА. СЕГОДНЯ

Около часа дня, когда Перфильев собрался на обед, в кабинет вошел секретарь и протянул папку:

– Вот то, что срочно, Павел Александрович, – папку эту неукоснительно он вносил по заведенному порядку в одно и то же время – перед самым отъездом Перфильева домой на обед. – Здесь два факса: из Парижа и из Белояровска.

– Спасибо, – Перфильев раскрыл папку.

Секретарь вышел.

Прочитав факс из Парижа, Перфильев понял: текст – всего лишь одна строка – зашифрован. Такое случалось редко. В чем дело? Что стряслось? Из сейфа он достал книгу – толстый, роскошно изданный в Финляндии для "Спутника" тетрадь-блокнот. В нем кроме самых важных и секретных записей был и код. Дешифровав факс, Перфильев прочитал: "Срочно аннулируй резервный счет. Есть странные симптомы". Подписи не было. Но Перфильев знал: депеша от Кнорре. "Почему же он забил тревогу?" – думал обеспокоенно Перфильев.

Второй факс был из Белояровска: "Местные власти запретили разработку дальнего карьера. Примите меры. Копылов". Собрав все бумаги снова в папку, Перфильев вызвал машину и уехал домой. Там можно будет спокойно за чашкой кофе и с сигаретой все обдумать...

Завтракал, обедал и ужинал Перфильев всегда дома, ресторанов не терпел, ходил только если требовало дело. Жена знала его вкусы и готовила, что любил, благо, такая возможность имелась. Еще были у него приятные привычки, в частности обретенная за шесть лет жизни в Париже потребность не менее двух раз в день принимать душ, а после полудня менять сорочку. Это правило ему внушил в Высшей академии Лебяхин: "Запомни: то, что едешь во Францию не в военном мундире и не в сапогах, ничего не значит. Потом разит и от людей в цивильном. Упаси Бог, глушить этот запах дезодорантом даже от Диора. Пот с дезодорантом – мерзейшая смесь", – наставлял Лебяхин накануне дебютного отъезда Перфильева за рубеж. – "Я дезодорантами не пользуюсь, не переношу, аллергия, я же астматик, – ответил Перфильев тогда...

Пообедав, он отнес чашку с кофе в комнату, сел в кресло перед журнальным столиком и снова перечитал факс из Парижа. "Запросить подробности? – подумал он. – Нельзя, неосторожно. Мой факс может попасть в чужие, возможно, ждущие уже руки... Если уж Кнорре воздержался от объяснений, значит, так надо было..." Чиркнув зажигалкой, Перфильев поджег уголок факса и положив горящую бумагу на поднос, наблюдал, как скрючиваясь и сжимаясь, она превращалась в пепел. Вторая депеша из Белояровска от директора карьера Копылова. Полтора года назад Перфильев вложил большие деньги в Белояровский карьер, по сути купил его, поставил дело по добыче белой уникальной глины на современный уровень. И вот – на тебе!.. Надо было что-то предпринимать. Он прикрыл глаза, думал, понимал, что в Париж придется лететь, но как аннулировать резервный счет в банке? Не снимать же наличными колоссальную сумму! В банке не поймут, это вызовет подозрение, такие операции с наличностью не приняты... И все же изворотливый, натренированный ум Перфильева нашел решение...

Он принял душ, распахнул обе дверцы шкафа, чтобы взять свежую сорочку. На полках слева – отдельно мужское белье, сорочки, носки, носовые платочки. Справа – костюмы, плащи, куртки на разные сезоны. Три вешалки пустовали: когда-то на них висела почти непомятая повседневная форма, парадный мундир, шинель. Но вернувшись навсегда из длительной командировки во Францию, Перфильев все это подарил, предварительно отпоров петлицы и майорские погоны, сторожу гаражного кооператива, где держал машину, присовокупив две пары новеньких сапог. Держать эти атрибуты былой профессии ради ностальгических воспоминаний не стал – не был сентиментален. И все же сейчас, расхаживая по комнате и застегивая пуговицы сорочки, обвел взглядом стены и вздохнул. На одной – три акварели, купленные на Монмартре: утро на Сене, баржа; портрет негритянки с большими замысловатыми серьгами-висюльками; огромный, в пестром оперении гальский каплун на фоне разгорающейся зари. На другой стене – большие фотографии в узеньких рамочках из белого металла. Снимал он сам (этому его хорошо обучили) на цветную кодаковскую пленку, проявлять и печатать отдавал в лабораторию недалеко от своей парижской квартиры. На одной из фотографий – псарня в замке Шоверни. Помнится, когда подошел к флигелю, где жили десятка три псов – здоровенных, разномастных красавцев, – они с лаем ринулись на него, даже отпрянул. На кауром жеребце подъехал служитель в черной униформе с красными галунами на рукавах, в белых перчатках, стал успокаивать псов.

– Пусто у вас, – кивнул Перфильев на пожелтевшие газоны и дорожки, присыпанные мокрым снегом.

– Не сезон, – ответил служитель и, попрощавшись, отъехал.

Повертевшись у вольера, пощелкав фотокамерой, Перфильев пошел к замку. Он знал, что в Шоверни в эту пору года в залах пусто, туристы появятся, когда потеплеет, потому и назначил встречу со связником здесь. Он ходил по комнатам, разглядывал картины, огромные, во всю стену умопомрачительные гобелены, семидесятикилограммовый сундук Генриха IV, полюбовался столиком, исполненным столяром, делавшим мебель для Марии Антуанетты. Со связником они пробыли вместе минут десять. Первым на своем "рено" уехал Перфильев... По дороге, притормозив у будки, где сидел сборщик дорожной пошлины, уплатил и посмотрел в зеркальце заднего вида. Все было спокойно... Вот и все, что осталось от той мимолетной встречи: далекие теперь псы на цветной фотографии в его московской квартире...

Застегнув сорочку, он закурил, глубоко затянулся, положил сигарету в фаянсовую пепельницу, стоявшую на книжной полке, и сейчас вдруг по-иному увидел эту пепельницу: она была в череде воспоминаний. Прямоугольная, покрытая кобальтом, с четырьмя выемками для сигарет, кайма по периметру с бутонами по углам и с профилями фигурок пастуха и пастушки в стиле времен Людовика ХIV в центре выполнены позолотой. Он знал, что на обороте по кругу надпись: "Veritable porcelain D'art" [подлинное искусство из фаянса, фарфора], а внутри ее две заглавных позолотой буквы "I.K." – Ив.Кнорре. Глава фирмы "Орион". Эту пепельницу в киоске сувениров на Монмартре Кнорре купил ему на память, стоила она девятнадцать франков и восемьдесят девять сантимов. И это запомнилось. Кнорре сказал тогда: "Вот, что еще производит моя фирма..."

Перфильев перевел взгляд на книжную полку. Там за стеклом стояла небольшая фотография, снятая "Полароидом": на светлой многоярусной широкой лестнице базилики Сакре-Кер сидят трое: Перфильев, Кнорре и Желтовский... Кнорре... Кнорре...

Как будто было вчера, а миновало почти три года. Неосторожно ступив в поток воспоминаний, Перфильев, словно поскользнувшись, не устоял, рухнул в него по горло, и его понесло, закружило по закоулкам памяти...

2. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД. В САМОЛЕТЕ

Вспоминалось всякое. Что-то вразнобой, что-то последовательно. Я тогда бизнес-классом летел в Париж после отпуска. Летел в хорошем настроении, не то, что в минувшем году, когда накануне возвращения в Париж из такого же отпуска меня вызывали с ковра на ковер, и начальство на разных этажах чистило мне морду, не стесняясь в выражениях. А тема разносов была общая: пассивность, ни одной сколько-нибудь перспективной вербовки, ни одного интересного контакта. И еще – какой-то Кнорре – глава небольшой фирмы "Орион", выпускающей первоклассные сервизы и облицовочную плитку, умывальные раковины, биде, унитазы и прочий ширпотреб, – все это разных цветов и форм. Но главное другое: на фирме Кнорре работает засекреченная лаборатория над новыми технологиями чего-то там... И начальству моему этот Кнорре нужен...

По проходу стюардесса катила тележку с напитками, конфетами. Рядом в кресле, откинув голову, спал бородатый здоровенный молодой мужик в неопрятном джинсовом костюме и красной в большую черную клетку ковбойке. Он громко сопел, от чего шевелились волосики рыжеватых усов.

Я взял с тележки трехсотграммовую бутылочку воды "Виши" и разовый пластмассовый стаканчик, улыбнулся стюардессе, кивком поблагодарил. Она двинулась дальше по проходу. Вода приятно покалывала гортань, я пил небольшими глотками...

Объяснить начальству, почему до сих пор не нащупал контакт с Кнорре, я тогда не мог, не дали говорить, не слушали. Пытался внушить, что через парижское бюро "Экспорттехнохим", главой которого был, я заключил несколько выгодных государству контрактов. Но мне напомнили: "Экспорттехнохим" – всего лишь моя "крыша" и что здесь, в этом здании, я отчитываюсь за другую работу, а за уровень контрактов буду отчитываться перед другим моим московским начальством в "Экспорттехнохиме"...

Да, тогда в предпоследний раз я улетел в Париж мрачный и издерганный. Теперь же все иначе. Оглядевшись в Москве, наслушавшись разных разностей от жены, от сослуживцев по "Экспорттехнохиму" и от сослуживцев из другого ведомства, на которое в основном работал, я уразумел, что страна пошла в разнос, даже колеса ведомства, цеплявшего мне на погоны звезды и три четверти века работавшего мощно, исправно, точно, с размахом, теперь крутятся порой вхолостую, как автомобильные на льду, когда трогаешься с места на сильном газу: с визгом и шипением они вертятся, а машина ни с места. И вроде неясно, кому нужен результат верчения этих колес, да и нужен ли вообще. Это ощущение бардака было у многих. И оценив все и поразмыслив, я накануне отъезда протянул жене большой запечатанный конверт, сказал: "Через месяц после того, как улечу, отнесешь _т_у_д_а_". – "Ты хорошо подумал?" – спросила жена. – "Хорошо и долго, – усмехнулся я. – Не пропадем". В конверте лежал рапорт об отставке. Главный мотив состояние здоровья. Тут я не врал: в Париже донимала астма, дома чувствовал себя гораздо лучше. Но не это было истинной причиной, побудившей написать рапорт...

Сосед в джинсовом костюме очнулся, похлопал красными после сна глазами, шумно выдохнул, и я ощутил запах перегара. Заметив бутылку "Виши", сосед сказал по-французски:

– Попить бы, – оглянулся, ища глазами стюардессу. Но та была где-то в другом салоне.

– Если не брезгуете, – ответил я по-русски и протянул ему бутылку.

– Москвич? – спросил сосед, взяв бутылку и переходя на родной русский.

– Да.

Он сунул горлышко в рот и жадно, с бульканьем вылакал до дна.

– Ух! Хорошо! – ладонью смахнул капли с усов и бороды. – Надолго во Францию? – спросил без обиняков.

– Возможно, – уклончиво ответил я. – А вы?

– Недельки на полторы... Где остановитесь?

– У меня в Париже квартира, – ответил я. – А вы?

– Где придется, – засмеялся бородач и из нагрудного кармана извлек визитную карточку.

И только сейчас, прочитав "Желтовский Дмитрий Юрьевич, телерадиожурналист", я как бы прозрел, узнал много раз виденное на телеэкране лицо Желтовского, я часто слышал его голос по радио, читал задористые репортажи в газетах, начинавшиеся сенсацией, кончавшиеся для кого-то скандалом, крахом.

– Значит, тот самый Желтовский? – спросил я.

– Тот самый, – ответил Желтовский. – А вы кто "тот самый"? осведомился он нагловато.

Я достал из портмоне свою визитную карточку.

– Ага, фирмач, – прочитав, Желтовский затолкал в карман визитную карточку и только сейчас быстро, но цепко оглядел меня, заглянул в глаза, взгляды наши встретились, задержались.

"Что-то высчитывал, – подумал я. – Такие все понимают... А может ты мой коллега", – я внутренне усмехнулся.

– Дмитрий Юрьевич, вас встречают? За мной придет машина из офиса, предложил я.

– Меня должен встретить француз-коллега.

– Не первый раз во Франции? – спросил я.

– Забыл уже в который, – осклабился Желтовский.

– А как с языком?

– Говорю, читаю свободно, пишу с ошибками... Пардон, отлить надо, он встал и направился в туалет в конце самолета.

Я оценивал: нагловат, самоуверен, хваток. А вспомнив его интервью, репортажи, комментарии по телевидению и в прессе, добавил: популярен, хлесток, циничен. Услышав басок Желтовского, я оглянулся. Он стоял в проходе и весело беседовал с какой-то пожилой дамой, подбрасывавшей на ладони нитку крупного жемчуга, свисавшую почти до живота.

Я откинулся в кресле, прикрыл глаза, пощупал левую сторону груди, где во внутреннем кармане лежал еще один паспорт на имя гражданина России.

3. НА ЗЕМЛЕ. МОСКВА. СЕГОДНЯ

Пока Перфильев находился в зазеркалье своих воспоминаний, в реальной жизни он же, сорокадвухлетний Павел Александрович Перфильев, повязав галстук, надел утепленную куртку из серой плащевой ткани, спустился по лестнице вниз и вышел из подъезда. Привычно метнул взгляд через дорогу, вправо, влево, ни о чем при этом не думая, так – на ходу. Когда-то Лебяхин сказал ему: "То образование, которое ты получил в специфическом учебном заведении, ты со временем забудешь. Но никогда не забудешь вживленные привычки. Они станут твоим инстинктом".

– Куда едем, Павел Александрович? – спросил водитель, когда Перфильев уселся.

– На работу, – ответил.

"Волга" мягко отошла от бордюра. Когда подъехали к офису, Перфильев нахмурился: третий день у входа висела разбитая хулиганьем вывеска: "Научно-производственное объединение "Стиль-керамика". Россия-Франция".

Перфильев вошел в приемную. Из-за стола не торопливо, но и не слишком медленно, с достоинством поднялся секретарь – высокий ладно скроенный молодой человек.

– Что с вывеской? Почему так долго? – спросил его Перфильев.

– Задерживает художник, которому заказали макет, – спокойно ответил секретарь.

– Поторопите, пожалуйста. И вот что: если будет рисованная "золотом", под стеклом, – шпана снова разобьет. Надо из какого-нибудь нашего композита, рельефное литье. Это надежно, если, конечно по ней не будут лупить из автомата.

– Будет сделано, – коротко ответил секретарь.

Он нравился Перфильеву: немногословен, исполнителен, пунктуален, всегда выбрит, хорошо причесан, одет не броско, но элегантно. Его спокойствие передавалось и Перфильеву.

– Мне нужен Белояровск, глава администрации, – сказал Перфильев, входя в свой кабинет.

– Понял, – лаконично ответил секретарь, шедший следом.

Минут через семь зазвонил телефон, Перфильев снял трубку:

– Белояровск? Гурген Арменакович? Здравствуйте! Перфильев... Да-да... В трудах и заботах... А вы?.. Понятно... Я вот по какому делу: у вас там конфликт с моим директором карьера Копыловым. В чем проблема? Комиссия по экологии?.. Ясно... Чтоб было полюбовно, предлагаю такой вариант: через месяц-два пригоню на карьер импортную дорожно-строительную технику. Мы все рекультивируем. Больше того: если обеспечите битумом, я построю и вам дороги... Разумеется, за мой счет. После окончания работ тридцать процентов техники безвозмездно я передам вашим муниципальным трудягам. Годиться?.. Очень хорошо. Значит договорились: Копылов может пока продолжать работы?.. Спасибо. Всего доброго, – он положил трубку.

Итак решение нашлось: летит в Париж, на всю сумму, что на резервном счете, закупает в парижском бюро американской фирмы "Катерпиллер" бульдозеры, автокраны, грейдеры, скреперы, катки. Так или иначе собирался приобретать эти машины, но еще не решил у кого: у "Катерпиллера" или у японской "Камацу". Теперь резервный счет будет аннулирован самым элегантным образом: деньги перечислены "Катерпиллеру", с парижским шефом фирмы он знаком, тот обрадуется такой сделке. Машины уйдут в Белояровск. Оба зайца будут убиты...

На пульте зажглась красная пуговка, послышался голос секретаря:

– Павел Александрович, с вами хочет говорить некий Батров Евсей Николаевич, генеральный директор фирмы "Улыбка".

– По какому вопросу?

– Сказал, по конфиденциальному.

– Соедините, – Перфильев снял трубку. – Слушаю.

– Павел Александрович, здравствуйте. Хотелось бы повидаться.

– В связи с чем?

– Если не возражаете, изложу при встрече.

Перфильев посмотрел на часы, сказал:

– Через сколько вы можете быть?

– Через полчаса.

– Хорошо, я закажу пропуск на ваше имя. Адрес наш...

– Я знаю, – перебил Батров...

Он приехал точно через полчаса. Невысокий, худощавый, чуть больше пятидесяти, залысины, сильно поредевшие светло-каштановые волосы, щеки запавшие, какого-то серо-желтого болезненного цвета, глаза тоскливо-настороженные. Гость сел в кресло, дернул кверху штанины коричневых брюк, обнажились серые простые хлопчатобумажные перекрученные носки. И плебейский жест подтягивать вверх штанины прежде, чем сесть, и эти носки покоробили Перфильева.

– Я постараюсь быть краток, – сказал посетитель.

– Надеюсь, – вежливо улыбнулся Перфильев.

– Моя фамилия Батров Евсей Николаевич.

– Это я уже знаю.

– Я генеральный директор фирмы "Улыбка".

– Кому же вы улыбаетесь?

– Мы не улыбаемся. Мы производим кое-что для стоматологии, скажем, заготовки съемных протезов, коронок, некоторый инструментарий и тому подобное.

– Полезное дело. Ну, а я вам зачем?

– Хотелось бы размахнуться. Мы несколько знакомы с работой НПО, с его большими возможностями. Что если нам объединить капиталы? У нас есть талантливые разработчики, мы их выманили из бюджетных НИИ, есть хорошие наработки по композитам. Вы ведь тоже занимаетесь композитами? Мы можем вложить большие деньги, выгода очевидна, – он посмотрел на Перфильева.

– Буду откровенен, Евсей Николаевич, – выслушав ответил Перфильев, главная выгода для меня – быть самостоятельным. Я не любитель партнерства, оно всегда чревато конфликтами. Это первое. В дополнительных капиталах я особой нужды не испытываю. Это второе. И последнее: у меня есть хорошие контакты с немцами и французами, производящими композиты и инструментарий для стоматологии. Когда мне захочется этим заняться, как вы сами понимаете, резонней связаться с ними. Но на всякий случай свои координаты вы мне оставьте.

– Жаль, – Батров пожевал вялыми бесцветными губами. – Жаль, – он поднялся, протянул визитную карточку и на прощание сказал: "Все-таки вы на досуге еще раз подумайте".

Перфильев кивнул. Когда Батров вышел, Перфильев позвонил по внутренней связи. Трубку снял Лебяхин.

– Василий Кириллович, у меня тут был человек по фамилии Батров. Зовут его Евсей Николаевич. Фирма "Улыбка". Она хочет выйти замуж за меня.

– Ты согласился? – спросил Лебяхин.

– Разумеется, нет. Но если девушка предлагает себя в жены, хорошо бы знать, из какой она семьи, что за душой, какое приданое и на что она способна.

– В постели? – засмеялся Лебяхин.

– На кухне.

– Адрес знаешь?

Перфильев, глянув на визитную карточку Батрова, продиктовал.

– Погоди минутку, посмотрю в справочник... Это где-то в районе метро "Рязанский проспект", – после паузы сказал Лебяхин.

– Я хотел бы иметь информацию об этой фирме и ее хозяевах.

– На когда тебе это нужно?

– К моему возвращению из Парижа.

– Когда летишь?

– В конце недели.

– Ладно. У тебя все?

– Да...

Ни к кому летит в Париж, ни за каким чертом, Лебяхин не поинтересовался, было не принято, каждый на фирме занимался своим делом. Оба – Перфильев и Лебяхин – с самого начала установили правило: не задавать вопросов, не связанных с твоей работой. Перфильев знал: к его возвращению Лебяхин безусловно исполнит просьбу-приказ...

4. МОСКВА. ПАРИЖ. СЕГОДНЯ

С вечера Перфильев уложил в дорожный кейс три новенькие сорочки, бритву, пасту, три пары носков, на всякий случай мишеленовскую карту дорог Франции; билеты в оба конца, два паспорта сунул в карман пиджака. Рейс осуществлялся лайнером "Эр-Франс". В Москве во время посадки шел осенний холодный дождь с просверком мокрых снежинок. Когда подлетали к Западной Европе, небо очистилось, стюардесса сообщила, что в Париже сухо, небольшая облачность, плюс одиннадцать. Он знал, что прилетает в аэропорт Буасси-де-Голь почти в то же время, что вылетел из Москвы из-за разницы во времени. На столике лежало несколько французских газет и журналов. Он стал листать их без особого интереса, думал о своем: из аэропорта такси брать не станет, поедет рейсовым автобусом "Эр-Франс" через "Майо" до "Инвалидов" по Северной автостраде или по национальной N_2, это минут пятьдесят, максимум час. Там пересядет на метро, и – до гостиницы. Гостиницу он уже выбрал: "Дом Мадлен" – небольшая трехзвездочная, типа пансионата, на тихой улочке. Во времена своей прежней парижской жизни он неоднократно снимал в ней на сутки-двое номер, когда нужно было с кем-то встретиться без посторонних глаз, чего в своем официальном парижском офисе сделать не мог.

Гостиница была в старинном трехэтажном высоком доме, где сохранились деревянные лестницы, допотопный тяжелый лифт, встроенный в 1927 году. Основала гостиницу прабабка нынешней хозяйки, милой мадам Терезы Люано. Как-то теперь она его встретит, не забыла ли?..

Стюардесса объявила, что самолет идет на посадку... Еще двадцать минут, затем знакомый круг зданий аэровокзала, подъездные эстакады на верхний этаж, еще через пятнадцать минут он уже был на стоянке автобуса...

У метро "Инвалиды" Перфильев без труда поймал такси, по заведенному строгому порядку сел на заднее сидение, назвал адрес...

В холле гостиницы ничего не изменилось, хотя не был он здесь около трех лет: все также сумрачно, несмотря на дневное время, горел свет, бежевое ворсистое покрытие на полу, все те же на высоких треногах начищенные медные пепельницы у кресел возле трех журнальных столиков. Правда, за конторкой сидел незнакомый юноша, поднявший на Перфильева глаза, едва тот вошел. Перфильев приблизился к конторке.

– Месье? – улыбнулся юноша.

– Мадам Люано здорова? – ответно улыбнулся Перфильев.

– О, вы знаете мадам Люано?! С ней все в порядке. Сейчас я ее позову. Простите, месье, кто ее спрашивает?

– Скажите Перфильев из Москвы.

– О! – юноша позвонил...

Через пять минут она спустилась по лестнице, вся такая же сухощавая, в строгом английского кроя темно-синем костюме, чуть подкрашена седина, та же приветливая улыбка, разве что как бы усохло лицо, и Перфильев вспомнил, что ей уже за семьдесят.

– Месье, я очень рада видеть вас здесь! Давно вы у нас не были. Надолго?

– Возможно, на неделю... Я тоже рад вас видеть, мадам, вы прекрасно выглядите, значит дела идут хорошо.

– Благодарю вас. Дела, правда, идут не очень хорошо, время трудное, но все мы живем надеждой. Вы хотите на втором или на третьем этаже?

– На втором, если можно.

– Серж, – обратилась она к юноше, – семнадцатый номер, ключ месье Перфильеву. – У вас вещи? – спросила она у Перфильева.

– Нет, только кейс.

– Позавтракаете?

– Очень хочу кофе.

– Поднимайтесь и приходите...

Он шел по знакомому коридору, напротив открытой двери стояло пластиковое ведро и лежала швабра. Из номера с губкой в руке, с надетой на руку резиновой перчаткой, вышла смуглая девушка. Он узнал ее: горничная Мария – португалка, лет восемь назад молоденькой девчонкой она приехала из бедной деревни на заработки во Францию.

– Здравствуй, Мария.

– О, месье! Здравствуйте! Вы опять у нас!

– Как поживаешь?

– Неплохо, месье. Мадам Люано добрая женщина.

– Как твой жених?

– Он тоже теперь здесь, работает механиком. Мы поженились.

– Поздравляю.

– Спасибо, месье. Ваш номер убран...

Он вошел, положил кейс на раму с натянутыми ремнями, приблизился к окну, отдернул штору. Окно выходило на узенькую улицу: прохожие, машины идущие в одну сторону, маленькая кондитерская, плотно уложенная гладкая чистая брусчатка... Ничего не изменилось.

Приняв душ, Перфильев вышел в коридор. В конце его двустворчатая с матовым стеклом дверь в небольшой зальчик. Нечто похожее на столовую: длинная буфетная стойка, семь столиков. Тут же появилась мадам Люано, словно стерегла его приход.

– Кофе со сливками? – спросила она.

– Да, и ваши превосходные круассоны, пожалуйста, масло, коробочку апельсинового джема и, конечно же, камамбер [знаменитый сорт французского сыра].

В большие, казалось, без единой пылинки, промытые арочные окна вливался свет солнца. Было уютно и хорошо на душе от идеальной чистоты, отсутствия запахов, тишины и покоя...

Через полчаса, сидя уже у себя в номере, он позвонил в офис, где был когда-то шефом. Сменщик его, которого он знал еще по Москве, по "Экспорттехнохиму" оказался на месте.

– Ты в Париже, что ли? – удивился он.

– Как видишь.

– С какой-нибудь делегацией?

– Нет, по частным делам.

– Надолго?

– Не знаю.

– Где остановился?

– Недалеко, – уклонился Перфильев. – Как у вас дела?

– Вяло. Почти дохло. Московский бардак вяжет ноги... Заглянешь?

– Возможно.

– Я собираюсь в Бурже на авиасалон. Не хочешь ли съездить? Я смогу устроить.

– Когда?

– Послезавтра.

– Если выкрою время. Я предварительно позвоню. Пока, – Перфильев положил трубку.

Затем позвонил в парижское бюро фирмы "Катерпиллер".

– Месье? – отозвался женский голос.

– Мне нужен месье Фархилл.

– Он занят, что передать?

– Моя фамилия Перфильев. Я из Москвы. У меня серьезное дело, и я здесь ненадолго.

– Подождите у телефона, пожалуйста. – Через минуту она сказала: Месье Фархилл ждет вас завтра в десять утра.

– Благодарю...

Теперь оставалось главное: не вступая в прямой контакт с Кнорре, дать ему знать, что он в Париже. Звонить ни домой, ни в офис нельзя – возможно, телефоны прослушивают. А дать знать необходимо: нужно успокоить Кнорре, чтоб он понял, коль Перфильев здесь, значит нашел хорошую комбинацию, дабы без осложнений аннулировать резервный счет. Перфильев перебрал несколько вариантов. И в конце концов остановился на том, какой выбрал, покуда ехал в автобусе из аэропорта: церковь! Как тогда – церковь, Храм Всех Святых в Земле Российстей [Российстей (церковно-славянское) – Российской] Просиявших...

5. В САМОЛЕТЕ. ДВА С ПОЛОВИНОЙ ГОДА ТОМУ НАЗАД

Закончив беседу с пожилой дамой, подбрасывавшей на ладони длинную нитку жемчуга, Желтовский посторонился, пропуская возвратившуюся с тележкой стюардессу, взял у нее бутылку "Виши" и вернувшись на свое место, грузно опустился в кресло. Видимо, после крепкой выпивки накануне, его мучила жажда. Желтовский без передыху выдул из горлышка воду и шумно вздохнул. В это время по радио сообщили, что самолет идет на посадку, но по независящим от экипажа причинам не в аэропорту Буасси-де-Голля, а в Орли, за что экипаж приносит свои извинения пассажирам. В салоне зароптали.

– Этого не хватало! Черти! – ругнулся Желтовский. – Меня же приятель будет встречать на машине в де Голля!

– Не возбуждайтесь, изменить мы ничего не можем. Поедем рейсовым автобусом до метро "Инвалиды", это минут сорок, – успокоил я его.

Мы уже стояли у стойки, где чиновник в униформе проверял паспорта, когда послышался удар гонга, зазвучала приятная музыка и мягкий женский голос, передающий информацию для пассажиров, сперва по-французски, затем по-английски сообщил: "Месье Желтовский, прибывший рейсом из Москвы, месье Берар, встречавший вас в Буасси-де-Голля, ждет вас дома..." Дальше последовала еще какая-то информация.

– Вот это порядок! – подмигнул Желтовский. – Почти, как в нашем бардачном Шереметьево, правда? – засмеялся он.

Пройдя контроль, мы пересекли зал, вышли из аэропорта и направились к автобусной остановке.

– Вы в какой район? – спросил я.

– Южный, Университетский городок.

– По-моему, метро Генерал Леклерк. Неблизко.

– А вы? – спросил Желтовский.

– Восточный. Недалеко от больницы Сент-Антуан, метро "Бастилия". У вас карне [книжечка из десяти билетов второго класса, дающих право проезда, как в метро, так и на городском автобусе; ее покупают обычно те, кто долго живет в Париже – выгоднее, чем разовые билеты] есть? Могу дать, у меня запасы, – предложил я.

– Есть, спасибо...

Подошел автобус. По дороге мы болтали, договорились созвониться, на станции метро "Инвалиды" распрощались – ехать нам было в разные стороны...

Теперь, "взбодренный" руганью начальства, а еще больше увлеченный собственными помыслами и надеждой, что мой рапорт с просьбой об отставке будет удовлетворен, я понял, как необходим мне Кнорре. Хотя иногда, трезвея, одергивал себя: "Не празднуй, Паша, все может оказаться пустышкой, пошлет тебя Кнорре к такой-то матери..." Но вариантов для выбора у меня не было, я поставил на Кнорре и партию надо разыграть и выгодно сыграть. Вопрос, как выйти на Кнорре, познакомиться, сблизиться. Не явиться же к нему на фирму: "Здравствуйте, месье Кнорре. Я – майор Перфильев. Хочу с вами познакомиться". Еще до отъезда из Парижа в отпуск в Россию, на авеню Ваграм в книжном магазине системы "FNAC" я купил довольно свежий справочник типа английского "Кто есть кто". В разделе, где речь шла о больших и маленьких, но известных фирмах, я отыскал фирму Кнорре "Орион". О ее владельце было сказано: "...Ив.Кнорре (настоящее имя Иван Кнорре), православный. Прадед – обрусевший эльзасец, родившийся в России, имел там фаянсово-фарфоровое дело. В 1920 году уехал во Францию, открыл свою фабрику. Ее унаследовал, расширил Ив Кнорре, создав фирму "Орион", которая производит сантехнику, фаянсово-керамическую посуду, облицовочные материалы, сувениры..." Дальше приводился адрес фирмы, номера телефонов и факса.

Но как встретиться с Кнорре, завести знакомство, главное – где?..

Я продумывал сложные комбинации, а пришел к неожиданно простому решению: церковь! Кнорре православный, их тут осталось немного, жмутся друг к другу, храм естественное место, где можно повидаться без суеты, перекинуться двумя-тремя словами. Родился Кнорре в семье если и не набожной, но уж безусловно относившейся к религии уважительно...

Уже три дня, как я вернулся в Париж из отпуска. Была середина марта, в этом году особенно слякотная, дождливая, холодная. В офисе за время моего отсутствия ничего нового не произошло, дела шли по затухающей – в России аукалось, здесь откликалось. Это меня не особенно печалило, ибо принятое мною дома решение совпадало с тем, что ставшее бесперспективным бюро "Экспорттехнохим", возможно, и прикроют, нельзя смущать французские спецслужбы существованием конторы, которая приносит государству последнее время только убыток – аренда помещения под офис, содержание хоть и небольшого штата, но все же... Французы не дураки, знают, кто под такими "крышами" может работать. А если уж эта "крыша" прохудилась, а жильцов продолжают содержать, прямой повод приглядеться к ним попристальней...

За окном шел дождь, барабанил по подоконнику, редкие машины шуршали шинами по мокрой брусчатке. В окнах домов напротив за шторами горел свет. Небольшую пачку почты, скопившуюся за месяц моего отсутствия, я захватил из офиса на квартиру и быстро просмотрел – это были в основном каталоги, рекламные проспекты, счета. Сюда, на квартиру, корреспонденции я почти не получал, не хотел тиражировать адрес и телефон. Правда, чтоб не смущать консьержку, – как так: жилец не получает никакой почты?! – выписал несколько никчемных рекламных изданий. И сейчас, вскрыв конверты, оторвал и сжег ту их сторону, где были напечатаны адрес и фамилия; сами буклеты, даже не полистав, отложил в кучу других, пришедших на офис, чтобы утром по дороге на работу вышвырнуть в мусорный бак...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю