Текст книги "Бункер "BS-800" (der Fluch des Reichs) (СИ) "

Автор книги: Григорий Гончаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Dass es notwendig ist?*

недружелюбно поинтересовался хриплый голос на том конце. (*Чего надо) -Шоколада! – отвечаю ему в такт я. Борис удивлённо посмотрел на меня. -Кто говорит? – спросил хриплый голос. -Симак! – ответил я. -Здоров Симак! – наконец-то признал меня чуть повеселевшим голосом Фриц. -И тебе не хворать, Фриц. -Чего звонишь? – продолжил он разговор. -Ай нид хелп! -Чем смогу; – голос его опять стал мрачным. – Только сразу говорю – “на поле” я больше не хожу. -Тут дело потрудней выходов в поле; – начал я. -Завалить кого надо? – неожиданно спокойно, как-то обыденно, спросил Фриц. -Тут такое дело, мы едем мимо твоего леса, и за нами увязалась какая-то машина. Я еду со своим другом, фортовым поисковиком Левинцем – не знаю, слышал ли ты о нём. Он нормальный парень, но попал в неприятности: завалил родственника одного влиятельного человека, родственника, который переспал с его девушкой. Короче, есть предположение, что машина, которая едет за нами, как-то относиться к этим людям. -Ты уверен, что эта машина едет именно за вами? – поинтересовался хриплый голос. -Да! – твёрдо ответил я. – Скорость сбавляли не раз, они нас грамотно ведут, то через машину от нас едут, то через две. И я вкратце обрисовал ему сложившуюся ситуацию. Борис при этих словах повернулся назад, затем снова посмотрел на меня, и в его глазах я увидел ужас и панику. Прижав телефон плечом к уху, я поднёс указательный палец ко рту, показав Борису, чтобы он успокоился. -Значит, тебе нужно снять хвоста... – как бы про себя сказал он. – Мобильники отключите, аккумуляторы – вон! Как найти меня помнишь? -Откуда бы мне помнить? – отозвался я, слегка раздражаясь от этих слов. Должен бы Фриц помнить, что в гостях я у него не был. Да и вообще, из моих знакомых поисковиков, ни один человек не мог похвастаться тем, что был у Фрица. Он объяснил мне, в каком месте нам следует свернуть с трассы на просёлок, и как ехать дальше. -Через сколько ты будешь у нужного участка трассы? – так же спокойно поинтересовался Фриц, словно бы мы не “забивали стрелу”, в которой, может быть, даже продеться стрелять – а договаривались о деловой встрече! И от этого его спокойствия, полного отсутствия эмоций, у меня по телу прошёл холодок. Возникло желание всё отменить, но... похоже, другого выхода у нас нет. -Через полчаса, или час – я у тебя; – продолжал автоматический записанный кем-то голос, отдалённо похожий на мой. -Жду; – коротко ответил он. -Фриц, ты только не очень их, ну помягче там! – поспешил сказать ему я, но тот уже сбросил вызов. Между тем машина наших преследователей, не маскируясь, спокойно ехала за нами, и до начала активных действий оставались мгновения. По их сценарию я должен был поддать газу – пытаясь оторваться от навязчивых преследователей, и в этот миг я был бы подрезан более быстрой и маневренной машиной, которая, судя по всему, была “одноразовой”. Значит за ними едет другая машина, в которой может находиться и сам Крап. Их план, скорее всего, был такой: должна была произойти авария, реальная, но не слишком сильная, “рядовая”. Я как ненужный свидетель травли Левинца, должен был разбиться насмерть – они мне бы в этом помогли, а Боря, пусть покалеченный, должен попасть на суд к Крапу, где ему будет вынесен приговор, не подлежащий обжалованию. Вот-вот у трассы должна появиться горелая ель – когда то здесь бушевали лесные пожары. После этой ели следовало проехать километра два до Фрицевского поворота. “А вот и ель” – обрадовался я, увидев похожее на черную свечу, дерево. Я сбавил газ и, продолжая сохранять спокойствие, включил правый поворотник, чем ввёл своих преследователей в ступор: как им быть? Или пристрелить бегущую дичь, или позволить ей самой снять с себя шкуру и прыгнуть в котёл с кипящей водой? Они выбрали второе, ведь я свернул на дорогу, ведущую в никуда, в дебри леса, где меня и моего спутника никто и никогда не будет искать. Здесь не будет свидетелей, здесь не помогут водители проезжающих мимо машин – тут их попросту нет; здесь не будет милиции и скорой – это глушь; дорога эта, похожая на старую лесовозную просеку, ведёт в тупик. “Если Фриц подведёт, то нам конец!” – пронеслось в голове. ****Охота **** Ехал я километров 60 в час, “Нива” лихо подпрыгивала на кочках и ямах. Эту дорогу, видимо, хорошо прокатал Фриц: всё было изъезженно зубатыми покрышками квадрациклов, и кое-где виднелись следы родных “УАЗ-овских” покрышек. Парни, ехавшие следом, еле поспевали за нами. Они подумали, что я хочу воспользоваться преимуществом “Нивы”, и оторваться от них на бездорожье! Ехали мы по прямой вырубке, когда-то здесь добывали торф, и были проложены узкоколейки через весь необъятный лес. Но со временем рельсы растащили, всё бросили... Я периодически смотрел в зеркало, на скрывающуюся в клубах поднятой нашими колёсами пыли, “девятку”, – с которой уже наполовину отлетел передний бампер – часть его волочилась по земле. Близился поворот, и я ещё раз глянул на едущую за нами машину – сквозь пыльное облако вдалеке бликовало зеркальным блеском солнце. Рассмотреть источник этого блика у меня не хватило времени – ясно было, что отражается солнце от чего-то хромированного, скорее всего от второй машины бандитов, которая только-только выехала на просеку. У ели, с ободранной корой, я крутанул руль резко вправо, и влетел в незаметный со стороны поворот – совсем заросшую колею. Девятка не успела повторить манёвр, и пролетела мимо, оставляя за собой клубы чёрной пыли. На всякий случай я достал из кобуры свой “ТТР”. Через какое-то время девятка, уже без бампера, снова появилась сзади, высоко подпрыгивая на буграх. По громкому звуку двигателя можно было с уверенностью сказать, что у них отлетел глушитель. Что-то пошло не так. Я сразу это почувствовал, видя приближающееся поле. Как будто попал в какую-то зону чужой воли, требующей обязательного подчинения. Боря тоже это почувствовал, как то весь сжался. Мы вылетели на поляну, с давно спиленными пнями, дорога, по которой мы ехали, рассекала поляну надвое строго посередине. Судя по пням, можно было сказать – это старая вырубка. На бешенной скорости, мы летели по дороге, когда краем глаза я что-то заметил сбоку. Посмотрев влево, я увидел за одним из пней человека в чёрной одежде, с натянутой на лицо “омонкой”. Нас он будто бы не заметил, правая рука его лежала на пистолетной рукояти громадины “Knochensage*” – как сами немецкие солдаты прозвали пулемёт “MG-42”. (*Костная пила). Пулемёт стоял на разложенных сошках, упёршихся в пень, который надёжно укрывал тело стрелка от возможной ответной стрельбы. Пень порос мелким кустарником, и с той стороны, откуда мы приехали, стрелка с его оружием было не разглядеть. Борис проследил за моим взглядом и, увидев стрелка, закричал: -Он что, стрелять по ним собрался? -Я не знаю, наверно припугнуть хочет! “Будет стрелять! Всё пошло не так! Зачем я связался с Фрицем?” – судорожно перебирал я ставшие вязкими мысли. “Ведь это убийство только усугубит наше положение!” Раздался хлёсткий, разошедшийся эхом по лесу одиночный хлопок. Его эхо прошло сквозь “Ниву”, сквозь нас. Я ударил по тормозам, машина послушно остановилась, пыль, серым покрывалом следующая за нами, окутала машину. Оглянувшись, мы с Борисом увидели, как за въехавшей на поле “девяткой” упало дерево, от разорванного в клочья пня шёл дым. Дерево было подорвано взрывчаткой. С права тоже сидел человек в чёрном, точно таким же образом, и с таким же пулемётом. “Девятка” стояла, что там происходит – видно не было. Я открыл дверь и вышел из машины, держа наготове пистолет. В этот момент синхронно застрочили пулемёты. Резко. Как по команде, не слышанной нами. Пулемётчики, своим злым стрекотом, оглушили лес. Я инстинктивно присел, спрятавшись за передней частью машины. Пулемёты били по девятке длинными очередями, попеременно отдыхая, так, что огонь ни на секунду не прекращался. Чёрный дым и снопы пламени вырывались из чёрных, длинных стволов. Пули отрывали от машины куски, пластмассовое крошево разлеталось от попавшей под свинцовый дождь железной коробки. Отлетели оба передних крыла, куски пластика, перемешанного со стеклом, брызгами разлетались в разные стороны под оглушительный аккомпанемент смертоносных немецких “машиненгеверов”. Казалось, патроны не закончатся никогда. Борис что-то кричал мне, размашисто жестикулируя руками. Я как заворожённый смотрел, как на моих глазах убивают людей, расстреливают в упор с нечеловеческой жестокостью. Нос забило и защипало в глазах от удушливого запаха сгоревшего пороха и толового дыма. Наконец всё стихло, резко, разом. Но в ушах продолжало стрекотать, сильным звоном, то в правом ухе, то в левом. На поле из леса вышли люди, человек пятнадцать, вместе с оставившими своё оружие пулемётчиками. Все, кроме одного, были облачены в общевойсковой камуфляж. Лишь один из вышедших был облачён в чёрную форму. Похожа форма охранная, только более качественная, дорогая. У всех рации, типа “Vertex”, по потёртой до металла краске было видно, что беднягам приходиться с ними чуть ли не спать. Оружие разное, в основном автоматы “АК-47”, “АКС-74У”, “МР-40”, у одного бойца я заметил пистолет-пулемёт “МР-5”, у другого – необычного вида маленький автоматик, похожий на “АГ-043”, предложенный когда-то Симоновым, но так и не поставленный на конвейер. Скорее всего – самоделка, видать у них тут свои токари есть. У каждого бойца на ремне висело по кобуре, пистолеты в них тоже были разными. Виднелись знаки различия, в виде полевых звёзд и лычек на погонах. Что примечательно, класс оружия соответствует званию – вон тот, с маленьким автоматом – сержант, а с “АКС-74У” два капитана; с “МР-5″ – старлей, “МР-40″ у лейтенантов и старших сержантов. У рядовых, которых тут было немного, были карабины “М-98”, “СКС”, винтовки “АВС-36”, “СВТ-40″ – всё, из репертуара Великой Отечественной, в основном русско-немецкое. Были и охотничьи ружья. У одного солдата, облачённого в камуфляж расцветки “дубок” и вооружённого “АКС-74У”, я заметил нагрудный знак “Охотрыбоохрана”, егерский шеврон на плече нашит – а в кармане наверняка соответствующее удостоверение. “Это они для нежданных гостей так вырядились, или залётных охотников на деньги так разводят?” – подумал я, рассматривая серьёзных и мрачных мужиков. Со стороны действительно можно подумать, что эти боевики, только что расстрелявшие двух, пусть и бандитов – бойцы какого-то спецотряда, а здесь в лесу – что-то типа подготовительного лагеря. Я вышел из оцепенения, и побежал к окружившим дымящиеся останки автомобиля людям. Краска на машине практически отсутствовала, всё железо покрыто дырами, местами была видна белая шпатлёвка. Из моторного отсека шёл белый, едкий дым. Вокруг машины всё было усыпано кусками пластика, белыми льдинками разбитого стекла, кусками пыльной краски и шпатлёвки. На сидениях лежали два куска мяса, присыпанных покрасневшими осколками, и накрытых покрывалом растрескавшегося лобового стекла, ввалившегося внутрь. Побелевшее, изорванное пулями стекло медленно впитывало кровь мертвецов, словно губка. Кровь растекалась по белым трещинам, заполняя их – словно микро артерии, и похожее на белую тряпку стекло, постепенно окрашивалось в красный цвет. На “торпеде” я увидел знакомую кепку, которая поменяла свой цвет с белого на бурый. “Баба уже не даст”... -Парни, вы чего натворили, надо было живьём, понимаете? – кричал я. Люди, большая часть из которых скрывала лица за прорезями омоновских масок, молча стояли, закинув автоматы и винтовки на плечи; один из них, человек в чёрной форме, имевший на погонах самый высокий чин, подошёл к машине, покопался в её нутре, и достал перемазанный кровью “Калашёвский” укорот. Держа его в правой руке, он левой стянул маску с головы – человеком, только что безжалостно расстрелявший наших преследователей, был сам Фриц. -Ну здоров, Симак! – он широко растянул рот в дружелюбной улыбке, – Держи! – и он протянул оружие мне. Я отошёл на шаг назад, и он, замерев с автоматом в реке, медленно повесил его себе на плечо. -Здорово, “Гитлер”! Ты что натворил? – спросил его я, пытаясь унять появившуюся дрожь в руках. При слове “Гитлер” товарищи Фрица, из которых один оставался в маске, пристально посмотрели на меня, все разом, как по команде. Затем все перевели взгляд на Фрица, ожидая его реакции. Улыбка спала с его лица. Я не подумал, что Фриц держит своё имя в авторитете, и подобное обращение к своей персоне перед подчинёнными, должно быть, непозволительно для него. *** Друзьями мы с ним никогда небыли, но он меня уважал за принципы, которыми я всегда руководствуюсь. Вспомнил я, как собравшись большой компанией, мы вышли “в поле”, на неделю. Разбили палатки, и каждый занимался тем, что хотел: кто-то пил горькую, кто-то обнимался с девушками, другие ушли в лес на поиск трофеев, а иные просто сидели у палаток, травили байки, играли на гитарах, и пели песни. Фриц был среди них. Было весело и шумно, до тех пор, пока вдруг над поляной не повисла тишина. Какой-то парень, в пьяном угаре носившийся по поляне в одних трусах, стоял теперь посередине поля, лицо его было бледным, по побелевшей коже крупными каплями стекал пот. Парень стоял перед вставшим на задние лапы медведем. Я только вернулся с поиска трофеев и, подходя к лагерю, удивился резко наступившей тишине. Как так получилось, что никем не замеченный медведь вышел на поляну, что парень, не обратил внимания на бегущего к нему из леса хищника? Кто-то из поисковиков, спохватившись, принялся заталкивать патрон в ствол ружья, но я остановил его: -Далеко, разлёт большой, пацана зацепишь! Спрячь свою пукалку, я сам попробую отогнать Мишку в сторону!” И я пошёл. Медленно подошёл к парню, перед которым так же, замерев на месте, стоял небольшой медведь. Медведь посмотрел мне в глаза, в его взгляде я не увидел ни злости, ни страха – лишь любопытство. Говорят, этого делать категорически нельзя – однако, чуйка подсказывала, что я поступаю правильно. И я понял, что медведь ещё молодой, и к поляне его приманил звук гитары, или крики – он несмышленый, и ещё не ведает страха, поскольку незнаком ещё с человеком. Но трогать его нельзя – где-то рядом могут быть его сородичи. Они не простят убийства своего отпрыска. Я встал перед парнем, оказавшимся за моей спиной, он вцепился в меня мёртвой хваткой, отчего у меня на теле потом проступили синяки. -Иди! – сказал я медведю, не сводя с него глаз. – Иди! – повторил я громче, слегка махнув рукой, и медведь, словно поняв меня, развернулся и большими скачками побежал к лесу. -Да ты герой! – встречал у палатки меня Фриц. Люди радостно загалдели, обнимая всё ещё бледного парня. Кто-то поднёс к его губам полный стакан водки, и в бедного парня буквально влили “огненную воду”. -Вы не в клубе, и не на дискотеке! – сказал я окружившим нас людям. – В лесу нужно вести себя скромнее! Мы тогда долги сидели с Фрицем у костра, разговаривая о жизни, о Великой войне. За литровой бутылкой коньяка ночь пролетела быстро, и мы сами не заметили, как наступил рассвет. Взгляды на жизнь Фрица, во многом совпадали с моими, единственным расхождением была его жёсткость, если не сказать больше – жестокость. Его мало волновала дальнейшая судьба тех, кто посмел вторгнуться в зону его интересов. Он был расчётлив, умён, жесток и безжалостен. Но тогда всё было по-другому, всё было просто и по-доброму. Тогда это были только слова, многие из которых я не воспринял всерьёз. А зря. ****Гранитный гарнизон**** После недолгого молчания он улыбнулся, как-то сразу обстановка разрядилось. -А что я натворил? – безобидным голосом спросил Фриц, – Вот это видишь? – он снял с плеча окровавленный “Калаш” и протянул его мне, но на этот раз он поднёс его к моему лицу, так, что я почувствовал запах ещё не засохшей крови. -Это против тебя, так что ты благодарить меня должен! – повысил голос Фриц, – Давай-ка расставим точки на свои места: это ты натворил, а не я, ты мне позвонил и попросил помощи! Слова, спустившие механизм, который их убил, – Фриц кивком головы указал на разбитую пулями машину, – Принадлежат тебе, так что не строй из себя целку, Симак, ты взрослый мужик, и пора бы тебе уже начать что-то понимать в этой жизни! Ветер переменился, и подул со стороны расстрелянной машины. В нос мне ударил тошнотворный запах крови и человеческих внутренностей, смешанный с запахом бензина и дымом не сгоревшего пороха. К горлу подступил ком. Остальные “солдаты” принялись копошиться в железном крошеве, обмениваясь между собой восхищёнными возгласами: -О, кому пробитый мобильник нужен? – один из солдат держал перепачканный кровью телефон, с круглой дырой посередине почерневшего экрана, и вырванным куском пластика. -Э-э, пацаны, я тут руку нашёл с “зоновскими” наколками, нужен кому такой сувенир? В ответ раздавался звериный хохот. -Типа кроличья лапка, сувенир, на удачу! – подсказал кто-то, и хохот вспыхнул с новой силой. -“Макар” нужен, парни? – вновь кричал кто то, словно зазывала на базаре. -Заткнулись там! – рявкнул помрачневший Фриц. На поле, с противоположной “девятке” стороны, выехал “УАЗ”, зелёного цвета. Народ “обозвал” эту модель “УАЗ-а” “Батоном” или “Таблеткой”, за его внешний вид и за его любимую профессию: машина скорой помощи. Скорее всего, на лесной дороге были именно его следы. Объехав “Ниву” он приблизился к останкам “зубила”. За ним на поле заехало несколько квадрациклов, все люди были в одинаковых, знакомых, чёрных одеждах. Некоторые мундиры украшали награды и значки – преимущественно времён Великой Войны, принадлежавшие обеим воюющим сторонам. Борис стоял немного в стороне. -Пойдёмте, – сказал Фриц, положив свою тяжёлую руку на моё плечо, – Ты и твой друг можете считать себя моими гостями! Мы подошли к “Ниве”, Фриц привычно откинул сидение и залез назад, Борис сел на своё место, и мы поехали вперёд, оставляя за спиной суету, крики и шум двигателей. Боевики в чёрной форме стояли рядом с расстрелянной машиной, и молча провожали нас тяжёлыми взглядами. Ехали мы по хорошо укатанной дороге, чем дольше – тем более разъезженной она становилась. Скорее всего, тут целая сеть лесных троп, сделанная таким образом, чтобы запутать случайного путника; наверняка составлена карта, которая есть у всех “местных” водителей. Возможно, некоторые тропы заминированы – защита от нежданных гостей, зная Фрица, я бы не удивился этому. По пути нам попадалось множество перекрёстков и разветвлений, встретилось несколько квадрациклов, почтительно уступивших нам дорогу. За окном мелькали деревья, которым не было счёту. Они надёжно закрывали дорогу от спутников. В рации Фрица слышался интенсивный радиообмен, и тот выключил рацию. -Ты что тут, лагерь для военнопленных открыл? – спросил я Фрица. Он рассмеялся, громко и заливисто: -Ты продолжаешь меня удивлять! – сказал он мне. -Продолжаю? – переспросил я. -Да, ты меня удивил впервые ещё на том выходе, на котором мы познакомились. Удивил меня, позвонив мне сегодня, да ещё и попросив у меня помощи! – он вальяжно раскинулся на сидении, в каждом его слове чувствовалась уверенность. Он был хозяином положения, командиром группы вооружённых людей, которых мы здесь встретили; он был хозяином этого места и, вспомнив его пламенные речи у костра, мне сделалось плохо. -Я вчера только вспоминал о тебе, мне бы здесь побольше людей, таких, как ты! А то одни отморозки, куда ни плюнь! -Так что здесь? – спросил я. -Здесь? – он внимательно посмотрел мне в глаза сквозь отражение в зеркале заднего вида. – Свободное поселение, здесь собираются люди, уставшие от города. Те, кто жить без леса не может, те, кого разыскивает “ФСБ” и менты, те, кому некуда больше податься. Этот лес стал приютом для многих людей, многие смогли здесь найти то, о чём они не могли и мечтать в городе – здесь они смогли самореализоваться. И могут делать то, что им нравится, каждый день! Этот лес собрал много людей, как сильных – так и не очень. Те, кто послабее – работают, набирая силу и принося пользу остальным, не отвлекая более сильных подножным трудом. Кто-то охотится, снабжая поселение мясом, кто-то ловит рыбу, другие пилят лес, иные строят дома, прокладывают новые дороги. Есть знаки различия, как ты наверное, уже успел заметить. Мы делим людей по их способностям: творец – творит, мудрец – мудрит, стрелок – стреляет, охотник – охотиться; а для дураков вообще – работы больше всего! Дураки и молодые все в рядовых ходят, чтоб видно было – кто есть кто! Звания тоже не просто так дают – совершил подвиг или, скажем, перевыполнил определённый план – получи звезду. Да, у нас есть установленные нормы на всё. За косяки – звезду снимем. У кого больше звание – тому должны уступать, в споре с нижестоящим он будет прав, и его мнение будет более авторитетным. Зарплату он будет получать более высокую, чем остальные; питание – лучше, вплоть до спиртных напитков “от заведения”, в то время как нижестоящим приходиться тратить на водку свои деньги. Да и выпить они могут лишь в выходной – по будням пьют только офицеры! Таким образом, звёзды носят самые способные и удачливые люди. Некоторые, вместо звёзд, носят немецкие знаки отличия – но это охотники, в основном, им с внешним миром контактировать не приходится. У нас есть много хорошо подготовленных бойцов, все с опытом, каждый день тренировки, раз в неделю стрелять с ними ходим. Профессионалы. Подготовка получше спецназовской будет! Один такой боец двадцати простых солдат стоит! Они обучены воевать в любых условиях, при любой погоде, в любое время, притом автономно, без провизии и патрон! Еду они умеют добывать сами, боеприпасы – трофеи, снятые с поверженного врага. Эти бойцы – наша главная сила! Тут каждый год дороги меняются, что бы со спутника нас не вычислили, да и вообще, чтоб дураки без дела не сидели! А если нас и вычислят – то каждый из наших жителей – тренированный воин, хорошо вооружённый и сильный. У нас есть активные минные поля, системы сигнализаций, электрогенераторы, солнечные батареи, противотанковые гранатомёты, “ПЗРК”, да много чего у нас есть! Голыми руками не возьмёшь! – он усмехнулся: -Один фортовый ходок, отыскал немецкий слад с химическими снарядами и баллонами с ядовитым газом. Этого добра там было до е*#ни матери! Теперь всё это тут, у нас! Дорога становилось всё более накатанной, стало понятно, что мы почти приехали. Я конечно понимаю, что если бы не Фриц – то меня бы уже не было, но всё равно идти в гости к этому человеку мне совсем не хотелось... – А что, милиция вас не трогает? – спросил я. – Трасса ведь рядом! Фриц затрясся, в приступе смеха. -Какая милиция, Симак, ты меня разочаровываешь! Ты представь, что нам может сделать горстка бухих мужиков в форме, пусть и с “калашами”, которые трясутся в дрожащих с похмелья руках? Ты бы лучше спросил, трогаем ли мы милицию! И я бы тебе ответил – что трогаем! Патрули нам платят откат, за то, что вздымают мзду с водил за нашем участке трассы! -А если они позвонят в Москву, и им в поддержку вышлют армию? -И что они скажут? Типа: “товарищ генерал, непонятно откуда взялся гарнизон с хорошо вооружёнными бандитами!” Да этих, дрожащих за свои места тварей по увольняют нах*#, в тот же миг – и они сами об этом знают! -И всё же, может случиться так, что информация просочится в Москву, прилетит несколько вертолётов с ракетами, и ваша деревня исчезнет, будто не было её! Или приедет пара десятков “ГРАД-ов”, которая оставит лишь горстку пепла от этого леса! Борис испуганно посмотрел на меня. Он не в восторге от моего диалога с Фрицем, боится, что я разозлю его. Фриц замолчал, вдумчиво глядя на мелькающие за окном деревья. -Ладно! – наконец отозвался он. – Я расскажу тебе кое-что. Но учти – этот секрет люди уносят с собой в могилу! -Я закрою уши! – вмешался Левинц, действительно закрывший уши ладонями. Фриц, словно не слыша и не видя Бориса, продолжил: -У меня есть ядерная боеголовка! – он сделал выжидательную паузу, и внимательно смотрел на меня, ожидая реакции на его слова. “Боеголовка! Да он гонит! Откуда? Он что, выстругал её из дерева?” – подумал я. -Что молчишь? – спросил он. -Ты гонишь! – откровенно высказал я свою мысль. Фриц довольно усмехнулся, ещё сильнее раскинувшись на заднем сидении. По нему было видно, что это закрытая тема, о которой он редко говорит с кем-либо. Но темнеменее это доставляет ему огромное удовольствие. Похоже, он не врёт! -Я выкупил её, в своё время. Точнее сказать, обменял. В конце девяностых, в свободное от копа время, я брал “халтурки*” – взрывал, стрелял, топил и резал за деньги. (

Халтура – подработка, дополнительная работа). Слово “Киллер” тогда как раз было в ходу. Один высокий чин захотел залезть ещё выше, но ему мешал человек, об которого он спотыкался. Подкатить к этому сучьему потроху он сам не мог, потому что руки были коротки, – со злостью проговорил Фриц. – Мой “чинарь” попросил меня устранить своего конкурента, и пообещал мне взамен всё, что захочу. Я поставил ему условие – давай боеголовку, и тогда я займусь твоей проблемой! Попытаешься кинуть – и тебе не жить. Он спросил – зачем она тебе? Я сказал, что хочу продать её в одну восточную страну, чтоб наладить отношения с очень влиятельным там человеком. Он долго думал, но в итоге согласился. Мы поехали с его людьми в расформировывающуюся часть, там был подземный склад списанных по старости ядерных боеприпасов, демонтированных с распиленных подводных лодок – их должны были утилизировать. Погрузили “изделие” в машину, и повезли сюда, в лес. Они сопровождали меня – мы так договорились. Проводили до самого поворота в лес – я не скрывал своё местоположение, ведь уже тогда у меня были свои люди, много людей, готовых защищать своё, готовых драться до последней капли крови. “Чинарь” думал, что я устраню его проблему, а потом он устранит меня – длинные языки никому не нужны; и получит за мой труп и за возвращённый государству украденный боеприпас стратегического значения большую звезду, и авторитет перед “папой”. Но не тут-то было! Мы с бойцами положили в этом лесу взвод “ОМОН – а”, который “чинарь” прислал для того, чтобы поймать меня за яйца. По телевизору через день, в новостях показали ролик, о попавшем в засаду, и полностью уничтоженном в Чечне взводе “ОМОН – а”. Правда, моих ребят тоже немало полегло. Полегли самые лучшие, верные мне люди, вместе с которыми я и создал “Гранитный”. Я позвонил “чинарю”, и сказал, что планирую подорвать боеголовку, и что мой человек предоставит западным “СМИ” информацию о наших с ним делах. Все наши разговоры, с самого начала нашего знакомства, записывались мною – для подстраховки. Он обо

#ался! Ещё бы! Я на его месте тоже бы в штаны наложил – ведь он уже стал большой шишкой, благодаря мне, конечно! Мне стоило не малых трудов грохнуть его конкурента – сучьего потроха, – он падла, словно чувствовал, что его пуля уже отлита, и более того – уже в стволе. Для его устранения мне пришлось сжечь нескольких отличных бойцов в пламени необъявленной войны! Потом в стране поменялась власть – это сыграло мне на руку, и я сказал “чинарю”, что тот мне должен много денег, и должен обеспечить мне и моему маленькому лесному государству суверенитет, полную независимость и свободу от политического и любого другого угнетения. Я пообещал, что не буду привлекать к себе внимания, что хочу независимости от государства, хочу жить так – как хочу! Он, конечно, согласился – ведь выбора у него не было! Иначе я бы разделался с ним, за его “кидок” с “ОМОН-ом”. К тому времени я сам уже не занимался криминалом – всю грязную работу делали мои люди – как правило, обеспеченные оружием, деньгами и крышей над головой отставники. Мне привезли деньги – много денег. Целый грузовик новеньких, американских долларов! Мой город был официально оформлен как секретная подготовительная база “ГРУ” – запретная зона, “ПГБ-Гранитный”, закрытый город гарнизонного типа. Нам привезли “ксивы” – пятьдесят удостоверений, с вписанными данными, которые я заранее отправил “чинарю”. Всё официально, мы имеем право носить любые звания, нам даже обязаны подчиниться те же “менты”, если мы предъявив им “служебные” удостоверения! Разумеется, я стараюсь лишний раз не привлекать к себе внимания, чтоб хитрый “чинарь” лишний раз не вспоминал обо мне. Так что, мой дорогой Симак, я тут царь, на законных основаниях. Позже, я выкупил через Восток ещё несколько боеголовок – и теперь все они находятся в бункере, вырытом нами, постоянно обслуживаются, и находятся в состоянии полной готовности! Если что – подорву нах*# пол России, и тогда сосать “им” всем “кожаную шляпу”! Параллельно с взрывом пойдет в ход заготовленный компромат – и многие головы полетят, очень многие! Круговая порука – друг мой, это такая хорошая вещь, что чем дальше – тем больше! И на данный момент, у меня в кармане жизни многих высокопоставленных людей! Плюс ко всему, что если случится так, что мне придется подрывать боезаряды – в ход пойдут подготовленные “торпеды”: это люди, которые прошли специальную подготовку, и в экстренном случае у каждого из них будет своя цель, которую нужно будет устранить! Поэтому, можно сказать, я держу руку на артерии страны! Если что не понравиться, то я сожму пальцы, и стране настанет пи*#ец! Верхушка руководства слетит, как пустое, дырявое ведро! Это будет крах, конец нашей страны – ведь ты знаешь, что бывает, когда Россия остаётся без “папы”? Будет хаос! Представив, какая сила у этого человека в руках, мне стало не страшно. Я молча рулил, стараясь объезжать земляные ямы. -А для чего это всё, для чего эта маскировка? – спросил я. -Они не знают точно, где, как и что. На случай, если “чинарь” изменит планы. Такое тоже может быть. Мы создали тут целый лабиринт, с противотанковыми и противопехотными минными полями, растяжками, который каждый мой солдат знает, как свои пять пальцев! У нас есть “ПЗРК” и много разного, на случай воздушной атаки. Доллары, которые мне привезли, я умножил на сто, вложив их в бизнес. На полученные деньги, – которые до сих пот текут неисчерпаемой рекой, – я купил много “нештяков”. Но всё же я стремлюсь к независимости, и поэтому мои люди учатся сами добывать себе оружие. Бесплатно я выдаю лишь хлам – типа “Мосина” или другого старья. Люди должны сами покупать себе оружие – у меня же, на заработанные ими деньги. Я много плачу своим людям, у меня свой бизнес, законный, там, в городе! – Фриц неопределённо махнул рукой в одному ему известную сторону, – Денег много, и мне нравится такая жизнь! Я мог бы жить в особняке, мог бы жить на островах, иметь дорогую машину, трахать каждый день лучших женщин мира – но всё это не для меня! Лучше быть маленьким королём, чем большой шестёркой! Спортивные машины я не люблю, как не люблю всю эту грёбанную роскошь! Мне больше нравятся “УАЗ-ы”, квадрациклы, пыль и грязь, пот и кровь, боль и страсть – в них жизнь, Симак! – почти прокричал он. – Баб у меня здесь сколько угодно, притом они боготворят меня! И заметь, не за деньги! Я могу сделать так, чтобы любая современная певица отсасывала у меня через день, после того, как я её увижу в сети или по телевизору. Но я не люблю когда всё за деньги. Деньги лишь “для”, а не “чтобы”! Мы въехали на растоптанную поляну, на которой росли ели с обрубленными снизу ветками. В ста метрах я увидел забор – металлический, с наброшенной на него маскировочной сетью. Различная техника стояла между деревьев, перед воротами. Надо сказать, что и за забором было немало деревьев, которые хорошо маскировали гарнизон от спутников. Закрыв машину, мы пошли к этому забору, в котором уже виднелась очертание калитки. Рядом с калиткой оказались ворота, которых я и не заметил по началу, из-за маскировки. На воротах красовались две здоровые, выполненные из листового железа и покрашенные красной краской, звезды, как на воротах воинских частей. За забором виднелись крыши домов, добротные современные крыши. Сам забор был обтянут колючей проволокой, несколько больших прожекторов возвышаются за ним. Мы подошли к воротам, и калитка заблаговременно распахнулась перед нами. Открылась она без скрипа – смазана. Дверь открыл молодой парень, в чёрной одежде без знаков различия, но с красной повязкой на рукаве чёрного кителя. За плечом висела легендарная “трёхлинейка”, из ременной кобуры торчал сигнальный пистолет. -Товарищ полковник... – начал докладывать парень, вытянувшись струной по стойке смирно. -Отставить! – лихо прикрикнул Фриц. Мы прошли дальше, Борис в замешательстве плёлся за нами. Здесь действительно был целый город. Рядом с калиткой стояла небольшое помещение охраны, из прорези бойницы которого на нас смотрел ствол “РПК”. Рядом с помещением – собачья будка, с насторожившейся при нашем виде собакой, прикованной к будке цепью. Это была немецкая овчарка. Сами дорожки залиты бетоном – ровно и аккуратно, сразу видно, что работали “с душой”. Похоже, у Фрица по-другому не работают! -Раньше тут содержали заключённых – торфяников, это законсервированный лагерь. Я со своей “тёлкой” тут недалеко обосновался, ходил как то на лося, и обнаружил это брошенное место. Мы тут всё обновили, подстроили. Новые дома построили, сложили печи! – хвалился Фриц, и обоснованно. Справа от дорожки, по которой мы шли, я увидел стоящие в ряд машины: “Батоны” – их было штук двадцать, стояли они на одинаковом расстоянии друг от друга, выстроенные идеально ровным рядом. Краска на машинах блестела зеркальным лаком, шины были черны. Машины стояли на бетонной площадке, над ними висела маскировочная сеть. За рядом “батонов”, стояли “козлы”, в основном тентованные. Машины тоже выгладили “с иголочки”, словно Фриц тут содержал автосалон отечественных внедорожников. За ними возвышались зелёные кабины “шишиг”, этих машин здесь было с десяток. Половина – с командирскими кунгами связи – “КШМ*”, другие – с какой-то спец аппаратурой, смонтированной на базе этих машин. (*Командно штабная машина). За “66-ыми” стояли “Уралы”, и несколько грузовиков “ЗиЛ-131”. Дальше, уже за “ЗиЛ-ами”, – мне не хватило зрения, чтобы различить модель, – ряд джипов, обычной, гражданской раскраски. Квадрациклов не было – скорее всего, они держали их где-нибудь под крышей. От этого огромного автопарка повеяло тёплым запахом нового отечественного автомобиля, бензина, и нагретой солнцем резины. На секунду в голове закружило – вспомнилось детство, пионерлагерь. Дежурная машина в том лагере была как раз такая “таблетка” – запах выхлопа от этой машины, запах нагретой солнцем краски – эти запахи крепко врезались в память. Я всегда с завистью провожал эту “дежурку”, когда она выезжала за забор или просто разъезжала по территории. У этой машины было много поклонников – не один я с завистью втягивал сдобренный выхлопом воздух своими детскими ноздрями. Тогда я думал, что стану водителем, когда вырасту, и непременно устроюсь работать в этот лагерь, и буду ездить именно на этой машине, а меня будет провожать завистливыми взглядами детвора. Нам на встречу попадались какие-то забитые “мужичишки”, каждый из них что-то нёс в руках: мешок или ящик. Одетые все в выцветший зелёный камуфляж старого образца, местами заштопанный, местами перепачканный краской, цементом, а где и просто прожженный. Скорее всего, это обноски Фрицевской армии, которые местные “дураки” донашивают за солдатами. Ну правильно, нормальному солдату нечего делать в рабочее время в части! -Михеев, а ну давай быстрее! – раздался властный окрик. Окрикнули одного из мужиков, который нёс на плече какой-то ящик, который сразу ускорился. Мужчина, в чистом строительном комбинезоне почтительно вытянулся по стойке смирно, увидев Фрица в сопровождении гостей: -Здравья желаю, товарищ полковник! – бодро поздоровался тот. Фриц никак не отреагировал на приветствие, он вообще не обратил на этого человека никакого внимания – будто с ним только что поздоровалась бетонная статуя, с встроенным микрофоном, который транслирует приветствие. Мы разминулись с несколькими девушками, оживлённо щебечущими о чём-то своём, нёсшими в руках тазы и вёдра. Девушки одеты в разное, как в городе, но не так пёстро – нет в них лишь той вызывающей обнажённости и вульгарности, которая модна среди современных горожанок. Увидев нас, девушки тут же смолкли, и стали серьёзными. Головы все опустили вниз, стараясь не смотреть на нас. Рядом с одноэтажным домом, старого советского образца, барачного типа, было развешано на верёвках разнообразное бельё, на крыльце одна девушка покачивала дорогую на вид детскую колясочку. Две бабушки сидели на деревянной скамейке, стоявшей в тени большой ели, неподалёку от подъезда “одноэтажки”. Они что-то громко обсуждали, но увидев нас, мгновенно умолкли. Проводив нас с Борисом недружелюбным, но в тоже время внимательным взглядом, они вновь принялись в полголоса обсуждать свои дела. Вся эта умиротворённость, тишь, и мирная речь – всё это находилось в руках Фрица, и поэтому, эта жизнь, которую он создал здесь, была хрупка, словно тонкий хрусталь. На одном из домов я различил надпись на небольшой табличке перед входом: “столовая”. Интересно, как они тут получают еду? По карточкам что ли? Так же на глаза мне попалось несколько детских площадок, спортивный городок, здание с вывеской “ресторан”, “клуб”, “прачечная”. Мы прошли довольно большое расстояние – приблизительно, метров пятьсот. За это время я насчитал тридцать два одноэтажных, кирпичных дома, и не подсчитанное мною множество свежих срубов. Сдаётся мне, что это далеко не все дома, которые есть в этом лесном гарнизоне. Мы дошли до окрашенного зелёной краской дома, на который тоже была наброшена маскировочная сеть. Над некоторыми окнами можно было разглядеть коробы кондиционеров, выкрашенные зелёной краской. Судя по небольшим размерам довольно современных, а может просто не столь мощных, по сравнению с теми, которые вешают обычно под окна офисов. Над входом в здание красовалась табличка: “штаб”. Этот дом был больше остальных, у него был второй этаж, несколько зелёных тарелок торчало из крыши, и несколько обычных антенн. Окна имели ставни из толстой стали, в которой были прорезаны отверстия для автоматов – бойницы. Высокое бетонное крыльцо. На крыльце молодцеватый парень, одетый в камуфляж с красной повязкой на плече. В руках у него немецкий автомат “МР-40”, тот же сигнальный пистолет, что и у часового на воротах, в кобуре на портупее. Штык нож, немецкий, как у меня, только не переделанный, в самодельном кожаном чехле, подвешенном на другой стороне ремня. Берцы до блеска начищены, так, что при желании можно бриться, глядя на своё отражение от их отшлифованной до глянца поверхности. Солдат молча вытянулся, грудь выставил вперёд, своим видом он напомнил мне солдат, изображённых на агитационных плакатах времён “СССР”. Мы поднялись по бетонной лестнице, облицованной недорогой, но довольно современной керамгранитной плиткой. Мы зашли через толстую металлическую дверь в просторный коридор, на стенах прикручены подсвечники с толстыми свечами в прозрачных стаканах. Все свечи свежие – видно, что их ещё ни разу не зажигали. Значит, нет проблем с электричеством, или просто вовремя меняют? Освещают коридор гудящие лампы дневного света, без которых из-за отсутствия окон здесь было бы темно. Вокруг царит чистота и порядок, довольно прохладно. Я почувствовал еле уловимый запах хлорки. Полы, облицованные той же плиткой, что и крыльцо – блестят чистотой; стены, окрашенные светло-зелёной краской, дочиста вымыты. Мы шли по довольно широкому коридору, затем свернули в помещение лестничного тамбура, и поднялись на второй этаж. Шагая по лестнице, мы разминулись с молодым парнем, почтительно прижавшимся к стене, уступая нам дорогу. На втором этаже был точно такой же коридор. На стене я увидел плакат, советский, на котором изображён чёрной краской на красном фоне мужик, с суровым лицом, держащий в руке лопату. За ним – колючая проволока, и надпись сверху: “Лишь честным Трудом можно искупить вину перед Народом!”. -Плакаты лагерные что ли? – спросил я Фрица. -Да, мы их тут много нашли. Те, что получше, я решил оставить – пусть висят! Дисциплинируют, знаешь ли. Когда смотришь на эти плакаты, невольно задумываешься о свободе, о тяжести труда – по сравнению с которым твой труд это ни что; задумываешься о безнаказанности и о наказании, о жизни и её пользе окружающему тебя обществу. Становится проще работать, поддерживать дисциплину среди солдат, да и самому дисциплинироваться проще. Эти плакаты создают своеобразную ауру, да что я объясняю – ты и сам это почувствовал, потому и спрашиваешь! Мы подошли к очередной двери, с позолоченным и до блеска натёртым номером 35. Фриц приостановился, запустил правую руку в карман, и извлёк из него связку ключей. Быстро найдя нужный, он вставил ключ в замок, и несколько раз провернул его. Лязганье механизма замка эхом отозвалось в длинном коридоре. Мы прошли в большую комнату, обставленную в классическом стиле лакированной мебелью из красного дерева. Не один слой лака нужно нанести на дерево, чтоб оно имело такую зеркальную поверхность. На боковой стене висела большая карта – во всю стену; в центре комнаты стоял огромный лакированный стол, на нём немного не вписывающийся в классическую атмосферу аккуратный ноутбук, огромная латунная пепельница, чернильница, перо. На стенке, противоположной входу, висело белое полотно, подняв голову, я увидел подвешенный к потолку небольшой проектор. В углах стояли вытянутые вверх лакированные деревянные тумбы, с вмонтированными в них динамиками. Помещение обставлено довольно богато, и надо признать – со вкусом. Фриц открыл барный шкафчик, в котором загорелся свет, освещая многообразие различных бутылок у зеркальных стен. Он достал красивый графин с прозрачной жидкостью, и кивком головы в сторону стульев пригласил нас сесть. Деревянные стулья, облицованные мягкой кожей, оказались очень удобными – судя по всему, делались на заказ. -Будешь? – спросил он, глядя на меня и слегка приподняв в руке графин. -Не, нам ехать ещё; – ответил я. Он недовольно хмыкнул: -Ну как знаешь – многие мечтают о том, чтобы выпить со мной! -А ты? – с пренебрежительным холодом в голосе, он обратился к Борису. Казалось, что Фриц только заметил Левинца. Борис посмотрел на меня, я еле заметно кивнул. -Да, я бы выпил! – бодро произнёс тот. “Кто бы сомневался!” – подумал я. Фриц разлил спиртное по стаканам, и протянул один Борису. Тот жадно выпил его содержимое, после чего лицо его сморщилось так, будто бы он свежий лимон целиком съел. Фриц выпил и даже не моргнул глазом. -Шнапс, местный, – сказал Фриц, – Всё по старой технологии, отсюда и крепость! Есть и виски, и хорошая водка, да много чего есть. Так что если передумаешь... И он многозначительно посмотрел на меня и постучал указательным пальцем по красивому графину. -Да, забыл сказать, – вдруг оживился Фриц, будто бы вспомнил что-то очень важное, – Вы мне должны сорок тысяч долларов – по двадцать кусков за каждого убитого отморозка! – с ленцой растягивая слова, произнёс он. От этих слов у меня на миг пропал дар речи. Конечно, наивно было полагать, что Фриц просто так нас отпустит. Но и способ снятия “хвоста” был неожиданным, и о плате за него я не думал. Он оценил жизни двух бедолаг в двадцать штук “бакинских” – что по меркам современного криминального мира даже не дорого. Конечно, это были не просто “бедолаги”, это были подготовленные боевики, готовые и умеющие убивать, такие не думают, забираю чужую жизнь, и не боятся отдать свою. Цена была обоснована, и спорить с этим было бесполезно. – Мы так не договаривались; – ответил я, после паузы, растянувшийся в минуту. -Вот прямо сейчас договариваемся! – повысив голос, чётко проговаривая слова, сказал Фриц. – Работа выполнена, и требует оплаты. Мне надо людям платить – из своего кармана я это делать не намерен, из принципа! Ты думаешь, патроны, истраченные на твоих “друзей” на деревьях растут? По 200 штук на каждого! Да и вообще, постановка засады, и прочий гемор – всё это действия, который должны быть оплачены! -Это было лишним. Я не знаю, зачем вы так много стреляли! -Для верности! Слыхал про контрольный выстрел? Это именно он и был, многократно дублированный! Жизнь научила в подобных ситуациях не жалеть патронов, ибо цена одного из них может стоить тебе жизни. Плюс выработка оружия, плюс люди, отвлечённые от службы, плюс потраченное мною моё драгоценное время! Считай, что платишь мне за свою спасённую жизнь, и за жизнь своего друга. В общем, вы мне должны, и это не обсуждается! Мы не на базаре, и торговаться не будем. Я итак тебе сделал порядочную скидку – поверь, сумма взята не из воздуха! Давай бабки, и катитесь ко всем чертям! Фриц налил себе ещё, и откинулся в кресле, что-то разглядывая в кристально чистой жидкости, которой был наполнен его стакан. “При всём желании я не могу достать такую сумму, – думал я, – Моя машина, снаряжение, всё что у меня есть не потянет и на половину этой суммы!” -С собой у нас таких денег нет! – озвучил я свои мысли. -Вы не первые, кто оказался в лесу без денег! – он громко рассмеялся, – Что ж, товар, можно сказать, куплен, а платить мы не можем – нечем! – последнее слово он произнёс чуть громче, чем следовало, с нескрываемой издёвкой. Так, будто мы рыночные воришки, стащившие пирожок, и пойманные за руку честным торговцем, самолично выпекающим эти пирожки. “Вырасти хлеб, собери, промели, испеки – и ешь! – поучительно говорил представившейся моим воображением продавец, держащий за руку чумазого мальчонка, в грязной и рваной одежде. Да, всё так, но вот только в этих “пирожках” крысятина!” -Придётся отрабатывать! – продолжил Фриц, нарушая повисшую в кабинете тишину, пристально посмотрев мне в глаза. – У вас два варианта: первый – договорится с родными или друзьями, нашими словами, по моему мобильному, о том, чтоб они перевели деньги на один из наших счетов, через наших людей, разумеется. Если у них нет таких денег, то можете написать на моих людей доверенность, на право распоряжения недвижимостью, которую мы заверим нотариально, всё чин чином. Мы поставим минимальную цену на ваши квартиры – чтоб долго не ждать, продадим, нужную сумму вычтем, минус стоимость работы моих людей – но там не так много. Все остальные деньги переведём на банковский счёт, который откроют специально для вас. Может, оставшихся денег хватит на то, чтобы купить другую квартиру, немного поменьше, подальше от центра, в домике с “бородой” – но главное, вы будете живы, и никому ни чего не должны. Это дорогого стоит, поверь! Зачастую люди не думают об этом, и часто совершают разные безрассудные поступки. Берут кредиты под нереальные проценты, которые они заведомо не в силах погасить. Да ещё и деньги тратят непойми на что: дорогие машины, которые они не в силах будут обслуживать, дорогую мебель – которую они быстро уничтожат – ведь к этой мебели нет бережного отношения, поскольку она куплена на “чужие” деньги. Да, именно так, это уже чужие деньги, за которые им предстоит расплачиваться своими. Некоторые, молодёжь в основном, тратят деньги на всякую чушь – модную одежду, которая через месяц выйдет из моды, на дурацкие телефоны и их модификации, которые они потеряют по пьяни или разобьют об стену при ссоре с близкими. На идиотские планшеты, компьютеры которые они используют во вред себе. Компьютер создан для того, чтоб помогать человеку думать, решать свои проблемы. А что они делают? Сутками сидят за этими электронными коробками, тратя самое дорогое, что есть в мире – время, да на что тратят!? – размышлял Фриц. – Игры – заменяющие человеку реальность, компьютерные модели жизни; пишут в каких-то форумах таким же как они сами людям, злятся, радуются и любят – но это всё не настоящее, это лишь компьютерная модель социума, придуманная для того, чтоб забрать у людей свободное время, которое они не умеют использовать! Это то же, что трахаться с резиновой куклой! Люди сами хотят, чтоб другие владели их временем, люди хотят быть кому-то должны, чувство свободы лишнее в современном мире! – Фриц размахивал руками, видно это была его тема. Затем он резко замолчал, и через несколько секунд продолжил спокойным голосом: -Пока мои помощники будут оформлять вашу недвижимость вы, чтоб без дела не сидеть, и мой хлеб не просто так жевать, будете приобщены к хозяйственным работам. Своей работой вы будете расплачиваться за еду, воду и тепло, за крышу над головой. Если нет недвижимости, или её стоимость меньше нужной – это будет вам вторым вариантом, годик на меня поработаете: пол годика в “чуваках” походите, потом в “батраки” вас переведём. Хорошо работать будете – “мужиками” станете. Плохо работать будете – без еды вам сидеть, голодными. Убежать надумаете – в землю положат, без гроба и таблички, без креста и могилы. У вас может появиться дурная мысль о побеге – у многих появляется. Обычно через месяц. Вот только ни один на волю не выбрался. Вы в подводной лодке, на которой я капитан! У нас тут не тюрьма – лояльности от надзирателей не ждите, и закон у нас свой, “таёжный”. Всех сбежавших отловили пущенные по следу собаки и наш элитный диверсионно-партизанский отряд, с егерями вместе. Мы в основном молодёжь на беглых тренируем. Фриц молча наполнил свой стакан булькающей жидкостью из графина, не предолгая более никому, выпил залпом, и продолжил: -Ваших сегодняшних “дружков” наши “зелёные” солдаты уложили – не всё им по фанеркам стрелять! Кто поймает беглого, – особенно ценятся живые пленники, – тому сумма неплохая на счёт переводится, внеочередное звание, почёт среди сослуживцев и жителей, временное послабление режима по службе, и ещё кое какие бонусы. Все молодые солдаты мечтают, чтоб кто-нибудь сбежал, уж поверьте! Были случаи, когда молодые солдаты подкупали надзирателей, чтобы те доводили “чуваков” до побега. Справедливости ради надо сказать, что основная масса “чуваков” предпочитала вешаться или вспарывать вены. Беглецов же, тех, кого живьём ловили – свиньям скармливали, кого собакам отдали, а некоторых, особо отличившихся, к деревьям привязали, на высоту нескольких метров – там до сих пор и весят их обглоданные птицами скелеты. Надо будет вам экскурсию организовать. Он вновь на секунду замолчал, что-то обдумывая, затем продолжил: -Через год работы вы свободны, и ничего мне не должны. Он вновь умолк, казалось, что с нами говорит робот, работающий на электричестве, и ток в проводах иногда пропадает, обездвиживая “робота”. -Симак, я тебя уважаю как человека, и не ставлю на проценты. Да и в “чуваки” тебя не хочу прописывать. “Чуваки” – отряд смертников, работающий на износ и выполняющий самую тяжёлую работу. Все “чуваки” ходят под конвоем, живут в бараке, спят по пять часов в сутки – и им хватает, представляешь! Мне иногда, после пьянок и кутежа с бабами, двенадцати мало, а эти по полгода по пять часов в сутки спят! Обычному человеку требуется 1500 часов сна, в течении полугода, а этим девятисот хватает! Хотя, они и есть обычные люди, просто притеснённые тяжелыми обстоятельствами! Для “чувака” сон вообще это главное. “Накосячил” – минус час сна, сильно “накосячил” – минус час всему бараку. Едят они суп из картофельной кожуры, плесневый хлеб, по выходным зерновые каши даём. -Отбросами значит, кормить будешь? – спросил я, сжав зубы. -Нет, отбросы, например мясные, мы собакам отдаём. “Чуваку” отбросы калорийных продуктов есть вредно – жиром может зарасти. И что мне с вами, толстенькими, тогда делать? На сало пустить? “Чуваку” лишняя сила не нужна! Чтоб он цепи на ногах не разорвал! Нет, кормим так, чтоб силы были только на работу и чтобы не сдохли они раньше времени! -Ты зверь, Фриц, Гитлер нервно курит, по сравнению с тобой! – сказал я. Борис испуганно посмотрел на меня, затем медленно перевёл взгляд и упёр его в пустой стакан, сиротливо стоящий на зеркальном лаке стола между его рук. Фриц рассмеялся. Опять так же громко, что от его смеха звенело в ушах. Я уже начинал ненавидеть его смех. -Не каждый доживает до “батрака”, – ледяным тоном продолжил он, – У нас вообще мало кто уходит от сюда, люди, попавшие к нам за долги, часто остаются у нас, получают должности, деньги, реальные деньги, много денег. Там, – и он небрежно ткнул пальцем в окно, – Там вам за эти деньги ж*#у рвать всю жизнь придётся, а у нас, проработав пару лет, на небольшой должности, вы обеспечите себе спокойное существование и хороший счёт в банке, детишкам при правильном подходе останется! В дверь постучали. -Да! – нервно крикнул Фриц. В комнату вошёл тощий парень, с бледным лицом. -Разрешите, товарищ полковник? -Да, что у тебя, давай резче, видишь – я с людьми разговариваю! -Помните, вы мне приказали разузнать про Симака? – парень посмотрел на Левинца, видимо пологая, что Симак это он. -Ну и что там? – тоном, не терпящим промедления в разговоре, спросил Фриц. -Ребята всё сделали! Им стоило большого труда найти какую-нибудь информацию о нём – он почти нигде не засвечен! -Хочешь сказать, что дизель пол дня жёг соляру чтобы вы узнали, что он “не засвечен”? – спросил Фриц, сверля гневным взглядом подчинённого. Парень осел от прожигающего взгляда, ещё сильнее побледнел, весь напрягся, сжался, будто ожидая от Фрица удара. “Да, балует Фриц своих подчинённых пи*#%ми!” – промелькнула в моей голове унылая мысль. -Никак нет, информация очень свежая, и затрагивает интересы объекта! Разрешите, я вам доложу лично? – испуганно залепетал парень. -Я сказал, давай резче, и никаких лично! – прикрикнул на парнишку Фриц. -Тогда будет проще, если я выведу информацию через ваш персональный проектор. -Давай, только быстрее, ты начинаешь мне действовать на нервы! – сказал он, слегка успокоившись. -А что ты хотел про Симака узнать? – спросил я Фрица, – Может я чем помогу? -Надо будет, поможешь! – огрызнулся Фриц. – Без “может”! Настрой Фрицаа мне не нравился, было ясно, что он чего-то хочет от меня, и у него есть всё для того, чтоб получит желаемое. Всю его речь можно было разделить на две части, как в современной рекламе: первая часть это запугивание: “Вы любите сладкое? Любите кислое? Любите солёное? Знайте – вы в группе риска, вам грозит кариес! Через неделю у вас выпадут все зубы, и противоположный пол никогда не обратит на вас внимание! Вы до старости проживёте в одиночестве! Вы никогда не станете успешным человеком – поскольку приличное общество избегает беззубых людей!” – Страшно? Это первая часть – запугивание. Но есть и вторая, в которой предлагается избавление от нарисованной напасти: “Но, если вы купите новую зубную пасту супер флэш 3D турбо микс, в новом гибсилвентовом тюбике – то ваши зубы вырастут за один день, и у вас их будет даже больше, чем у акулы!” Но Фриц не торопился озвучивать вторую часть, на которую заведомо и был рассчитан весь разговор о “чуваках” и прелестях их жизни в этом месте. Хочет, чтобы я прочувствовал ситуацию шкурой? Нужно было валить из этого “гарнизона”, в котором прочно установился режим диктатуры Фрица! -Фриц, ты видавший жизнь человек, – начал я, – Я тоже – и ты это знаешь! Ты старше меня, да и кабинетная жизнь не способствует развитию быстроты реакции и мускулов. Ты знаешь меня, пусть и поверхностно, но всё же. Скажи, ты не боишься, что я тебе твоей прекрасной пепельницей проломлю череп? Прямо сейчас? – в лоб спросил я, слегка подвинувшись к массивной пепельнице. Фриц склонился к столу и пристально посмотрел на неё, будто латунная пепельница – живая, и он хочет увидеть её реакцию на мои слова. Будто он мысленно спрашивал кусок латуни: “А не предашь ли ты меня, подруга, не встанешь ли ты на его сторону?” -Нет! – он резко распрямился, встал со стула и немного отошёл в строну. – Во-первых: тут камера, за нами с тобой сейчас наблюдают несколько человек; во-вторых – на минусовых этажах этого здания тревожная группа, самые лучшие солдаты заступают в неё, для них это как награда. И в-третьих – я часто тренирую свою реакцию! – и он молниеносно выхватил из незаметной наплечной кобуры пистолет. Дуло его смотрело на меня, это был современный с виду пистолет, похожий на “Walther P99”, кобура была кожаная, по видимому сшитая для Фрица местными умельцами. Его лицо неожиданно озарила добродушная улыбка, и он убрал пистолет в кобуру, “забыв” застегнуть хлястик кобуры: -У тебя нет шансов, дружище! В дверь без стука ворвалось несколько бритых наголо солдат, в чёрной форме. Один из них резко бросился на меня, словно хищный зверь на долгожданную добычу. Я попытался отпрыгнуть в сторону, но враг предвидел этот момент, и ловко подсёк мой уход. Я упал, туша противника рухнула на меня. Из глаз посыпались искры, солдат резко перевернул меня на живот, стянув руки за спиной чем-то жёстким, похожим на пластиковый “браслет”. Другой рукой он ухватил меня за короткие волосы, подняв голову над полом. Я увидел Бориса, с раскрасневшимся лицом, лежащего в той же позе, что и я. Сверху склонился Фриц, с довольной улыбкой на лице. Он внимательно смотрел на меня, как бы наслаждаясь созерцанием моей беспомощности. -А ты прыткий! – сказал он мне, и не видимым мне жестом приказал солдатам отпустить нас. Солдаты обрезали пластиковые хомуты, до боли сильно стянувшие запястья, помогли подняться с пола, и молча покинули помещение. -Круто ты выдрессировал своих бойцов! – сказал я. – Но спецназ “ГРУ” разнёс бы всех твоих полицаев! -Симак, неужто обиделся? – спросил Фриц, злорадно улыбаясь. – Интересно, когда в “чуваках” окажешься, как ты тогда запоёшь! – он рассмеялся. -Ты знаешь, Фриц! – ответил я, – Некоторых людей нельзя сломать. Я разх*#%чу всю твою систему изнутри, перебью твоих надзирателей, найду тебя и заставлю го*#о жрать! А потом убегу в лес, и твоим бойцам, при всей их подготовке не угнаться за мною. Лес – это моя стихия! -А если не получится? – спросил он. -Тогда лучше смерть. Как собака я жить не умею! Фриц задумался. “Электричество”, питающее его, вновь отключилось, на несколько минут. Затем, наконец, он сказал: -Я хотел тебе кое-что предложить, друг. Мне нужен такой человек как ты. Я много слышал о тебе, от бывалых копарей и от простых ходоков, заходивших ко мне в гости. Я знаю, что ты не предашь – а у меня дефицит с верностью, нет у меня на сто процентов надёжных людей! Человеческая верность – это единственное, в чём я испытываю дефицит! Я изначально хотел предложить тебе стать инструктором по подготовке моих бойцов. Ты должен будешь учить моих бойцов тому, как ориентироваться в лесу, как маскироваться, как выжить без продуктов, как развести огонь без спичек и прочему. Я буду очень хорошо платить тебе, у тебя будут лучшие бабы и любое бухло. Весь этот лес будет твой! Ты сможешь построить себе отдельный дом и жить там в одиночестве, если захочешь. Ты заработаешь сумму вашего долга за полгода – и дальше уже будешь работать уже на себя! “Вот она, долгожданная вторая часть его подготовленной заранее речи!” – подумал я. -Нет, Фриц. Я – свободный человек, и без свободы я как без воздуха! -Что же нам делать, а Симак? – спросил он, почёсывая указательным пальцем острый подбородок. – Ты мне должен. В цепи тебя не заковать, денег у тебя нет, работать на меня ты не хочешь. Простить тебе долг я не могу, если так буду прощать всем – то сам без штанов останусь! -Я отдам тебе деньги, как только смогу. Конкретные сроки назвать не могу, но в том, что я с тобой рассчитаюсь, можешь не сомневаться! Пожалуй, это единственный вариант для тебя получить от меня деньги! В дверь снова постучали, и на пороге появился испуганный парень, заходивший к нам десять минут назад. ****Була**** Маша заканчивала сборы. Спортивная сумка была набита разными необходимыми для месяца проживания вещами. Она решила брать лишь самое необходимое, то, чего нельзя будет купить там, на даче родителей подруги. После звонка Андрея она сломала сим-карту на двое, вытащила из мобильного батарею и выбросила телефон в мусоропровод. До подруги – час езды на общественном транспорте, или полчаса на такси. Девушка решила поймать машину у дороги, чтоб не испытывать судьбу лишними звонками. Да и телефона у неё теперь не было – он находился где-то в горе подъездного мусора, и позвонить с него при всём желании было уже невозможно. “Ничего, вот вернётся Симак, я его заставлю новый купить!” – думала девушка, и при этой мысли, на душе стало светлее: “Только б вернулся живым!” Она подхватила сумку, посмотрела в зеркало – вид у неё был усталый, белки глаз покрасневшие, мешки под глазами, болезненно-бледное лицо. Вид был не слишком презентабельным, и в другой ситуации она не за что бы ни вышла на улицу в таком виде, но сейчас Маше было плевать на свою внешность. Главное было покинуть это место, уйти от нависшей опасности. Она открыла входную дверь своей квартиры – в подъезде пахло сигаретами и слегка подтухшими картофельными отчистками. В это время в подъезд, открыв кодовую дверь с помощью электрошокера, бодро вбежал мужчина, небольшого роста, кавказской внешности, и дымящей дорогой сигаретой, торчащей изо рта. Карман его кожаной, пахнущей сигаретным дымом и одеколоном куртки, оттягивала внушительная связка ключей – отмычек. Ещё куртка прикрывала спрятанное за нею оружие – пистолет “Glock-17”, имеющий в магазине боезаряд, из семнадцати патронов 9?19 миллиметров, и запасную обойму на “оперативной” кобуре. За поясом, висел вставленный в ножны кинжал, острое лезвие которого было испещрено тонкой гравировкой, разобраться в которой не мог и сам его владелец. Другой нож, размером поменьше, в ножнах из толстой кожи, закреплённый изнутри брюк, был скрыт от посторонних глаз, и в то же время он был всегда под рукой. Вошедшего в подъезд звали Була, и он пришёл сюда по приказу своего ненавистного “бугра” – Крапа. Задание, данное ему “боссом” было простым – поймать тёлку и привезти её к Крапу. Но Була, при всей простоте задания, боялся. Он несколько лет “работал” в Москве, и за это время понял, как непредсказуем русский народ. Простые задания всегда были самыми сложными, в то время как сложные на словах оказывались простыми на деле. С виду сильный человек, может превратиться в жалкого щенка, при виде наставленного на него оружия. И наоборот. Жалкий и худой студент как-то выбил у Булы оружие, сломал ему руку и выбил зуб. Об этот он никому не рассказывал – боялся потерять авторитет в глазах подельников, бугра. Своим “товарищам по оружию”, про тот случай со студентом, он рассказал, как сражался один с четырьмя противниками. Три – маловато, пять – подозрительно много, и он решил соврать своим, что противников было четверо. Трое здоровяков спортсменов, одного из которых он, Була, кажется, видел на чемпионате России по кикбоксингу. А четвёртым был тот сопляк, с которого ему следовало “срезать усы” – забрать долг, который задолжал Вилли его брат, любитель казино и выпивки. Долг был много раз помножен, в качестве процентной компенсации, и его сумма переросла годовой заработок простого человека. В рассказе Булы, у тощего “хмыря” оказался пистолет, он стрелял, но Була умудрился увернуться, и выбил у него из рук оружие. Затем он дрался, как дерётся разгневанный тигр, но из-за численного перевеса он проиграл тот бой. Пропажу отобранного студентом “ПМ-а” он списал на то, что сбросил пистолет с моста, при приближении к нему сотрудников правопорядка. Крап, услышав эту историю, прилюдно высмеял его, и за это Була ненавидел своего босса, и по ночам он мечтал о его власти и о его богатстве, о месте Крапу за нанесённую им обиду. Надо сказать, что того студента, – который оказался завсегдатаем в тренажёрном зале, и при всём своём сухом и хилом виде, был парнем довольно сильным, жилистым, – потом его, конечно, поймали, избили толпой – им с братом пришлось продавать дачу, чтобы расплатиться с Крапом. Перед тем, как отправится за тёлкой, Була сидел в гостиничном номере перед зеркалом. Ноги его были ватными, он взял с собой “Glock” – с ним он чувствовал себя смелым, так же прихватил кинжал. Гравировка на подаренном отцом ноже, её смысл, был неведом ему – важнее были ослепившие его деньги, богатство и роскошь, к которой он стремился. Он выпотрошил сигарету, и забил бумажную гильзу душистой травой, выращенной на его родине. Стало легче, “мандраж” прошёл, и Була, прихватив со стола ключи от машины и набор отмычек, направился к выходу – его ждала надоевшая, но необходимая работа. Проникнув в нужный подъезд, Була подошёл к площадке с лифтами, нажал обе кнопки вызова. Через некоторое время лифты подъехали, с разницей во времени в полминуты. Первый лифт, грузовой, молодой мужчина заблокировал с помощью скрытой в двери кнопки-рычага, рассчитанной для блокировки дверей при транспортировке грузов. Второй, вовремя подъехавший и с грохотом открывший свои видавшие виды двери лифт, он заблокировал, запустив руку в пространство под потолком, между кабиной и дверями. Там что-то щёлкнуло, и лифт замер, освещая желтым светом площадку, на которой стоял мужчина. Он довольно улыбнулся, обнажив золотые зубы, и сплюнул истлевшую наполовину сигарету. “Бычок” вылетел изо рта, словно пробка из бутыли с шампанским – стукнувшись о бетонный пол отрикошетил в щель между лифтом и подъездом, улетел в шахту. Он услышал шаги сверху, улыбка исчезла с его лица, оно стало суровым и напряжённым. Маша нажала на кнопку вызова лифта. Обычно, при нажатии на кнопку, раздаётся щелчок, где-то сверху, и раздаётся гул ожившего механизма. Но в этот раз щелчка с последующим гулом не было. Кнопка была одна. По какой схеме заветная кнопка распределяла приоритеты между двумя кабинками, девушка не знала. Да и вообще она не задумывалась, почему при нажатии на одну кнопку, в разное время, приезжают разные лифты. Но сейчас она почувствовала, что что-то было не так. Дело было даже не в внезапно сломавшемся лифте, а в растущем словно снежный ком предчувствие, предчувствие чего-то непоправимого, неизбежного и чего-то глобального. Казалось, что весь окружающий девушку мир излучает тревогу: крашенные стены подъезда, серые, запылённые изнутри окна, бетонные ступени. Её охватила паника, хотелось бежать – всё равно куда, хотелось кричать, хотелось, чтоб рядом были люди, много людей. Но как назло подъезд был пуст, лишь снизу слышались едва уловимые шаги, будто кто-то переступает с места на места. Видимо, такой же как она, человек, неожиданно столкнувшийся с неприятным препятствием, в виде неработающего лифта. Девушка отогнала овладевающую ею панику, и бодрой походкой направилась вниз. Человек, топтавшийся снизу тоже пошёл – только наверх, навстречу. Только ему было сложнее – она спускается, а он поднимается. Шаги поднимавшегося человека становились громче, от их уверенности, от стука каблуков, веяло холодом и какой-то обречённостью. Паника вновь охватила Машу. Она остановилась. Снова захотелось бежать – но куда? Обратно домой – уже не успеет; расстояние, разделяющее её и поднимающегося человека, сократилось до этажа – и тот при желании с лёгкостью догонит девушку. Она снова попыталась отогнать страх, резким усилием воли, но на этот раз её тело охватил ступор, она стояла между лестничными пролётами словно статуя, высеченная из гранита, не в силах пошевелится. Шагавший бодрой поступью, словно заведённый механический солдатик, был уже близко. Его размеренные шаги сливались в дьявольскую музыку, пугающую и сковавшую её сознание. Показался сам шагавший, его шаг, отдающийся в сознании девушки грохотом, стих. Он подошел к ней, уперев руки в стены, он пригородил собою путь вниз. Парень разглядывал девушку, затем достал из левого кармана телефон, несколько раз беззвучно ткнул пальцем в сенсорный экран, затем убрал телефон и широко улыбнулся, показав свои золотые зубы. -Дэвущка, красавица, далеко идёщь? – с акцентом спросил он. Изо рта пахло чесноком, и недавно выкуренной сигаретой. Маша молчала. Нужно было бежать. Но как – он непременно догонит её. Она вспомнила Андрея, который говорил, что при подобных “встречах” нужно максимально использовать окружающие тебя подручные средства, и обязательно “запрещённый удар”. Маша попыталась взять себя в руки, вспомнила Андрея, который рассмеялся бы, увидев её испуг. “Ты что, трусиха, нашла чего бояться! – сказал бы ей Андрей”. Вспомнив о Симаке, на душе потеплело, чувство страха само собой растворилось, будто его и не было вовсе. Она с силой ударила человека носком каблука между ног – улыбка моментально исчезла с его лица, вместо неё на его лице отобразилась гримаса боли и злости. Маша бросила в него сумку – мужчина упал на спину. Он явно не ожидал такого напора от худенькой девушки, и ей удалось взять его врасплох. -С-сука! – простонал он, представляя, как его будет высмеивать Крап, если он упустит эту девушку. Она бежала, нажимая на кнопки звонков квартир. Между тем Була пришёл в себя, и девушка уже слышала его громкие шаги за спиной. Он бежал большими шагами по три ступеньки – его бег больше был похож на прыжки хищного животного, догоняющего свою жертву. Наверное, люди в квартирах, на кнопки звонков которых нажимала девушка, думали, что это очередной продавец картошки, или местные хулиганы – и никто не спешил выходить в подъезд. Пробежав два этажа, Була догнал девушку, накинулся на неё, повалив на холодную и пыльную лестницу. Маша с силой процарапала лицо бандиту, из толстых борозд, оставленных её ногтями, хлынула горячая кровь. -Ах ты сука! – прошипел Булла, одной рукой обхватив ноги девушки, второй ощупывая повреждённую щёку. Посмотрев на окровавленную руку, с клочьями содранной кожи, он с силой ударил Машу. От удара в глазах потемнело, она поняла, что это конец. Собрав силы в один мощный рывок, она вцепилась в его левую руку, схватив его за перемазанный кровью палец, она вывернула его так, что палец хрустнул и вывернулся в обратную сторону. Була закричал. Крик его был не громким, но в тоже время он отражал всю боль, которую сейчас испытывал он. Вопреки ожиданию Маши Була лишь сильнее сжал её ноги здоровой, правой рукой. Лицо её горело от удара, щека опухла и потеряла чувствительность, но она нашла в себе силы, и с остервенением вцепилась бандиту в ухо, выкручивая его обеими руками. Ухо трещало и хрустело, пытаясь выскользнуть из её рук. Була левой рукой, преодолевая боль, выхватил нож, и с силой вонзил его в живот девушки. Они встретились глазами, девушка смотрела на него, взгляд её был холоден. Этот холод он почувствовал всем телом, холод проник в каждую его клетку, в каждый уголок его души. Тело девушки обмякло, она медленно осела на ступени. На светлой кофточке стремительно разрасталось тёмно-красное пятно. Он посмотрел на окровавленные руки девушки, в одной из них что-то было. Присмотревшись, он ужаснулся, в руке было зажато бесформенное, словно смятый в ком тетрадный лист, ухо. Его ухо. Только сейчас он ощутил отступившую на время, и теперь появившуюся вновь боль. Он ощутил горячую струйку, стекавшую по его правой щеке, в то время, как кровь от царапин стекала по левой. Защёлкали замки – кто-то выходит, он выдернул нож, резко поднялся, и побежал что было сил, в низ, правой рукой зажимая повреждённую плоть. Крап кричал, узнав о гибели девушки. Когда Була сказал, что оставил там своё ухо, кровь и кожу Крап пришёл в бешенство: -С бабой не смог справится? С безоружной? Не убивать, я же тебе говорил, не-у-б-и-в-а-т-ь, ты тупой абрек, в горах мозги свои забыл? Или у тебя их с рождения не было? -Ты за базаром следи! – рявкнул Була. -Кому тут и за чем следить – мне решать! – и Крап резко схватил Булу за горло, стальными пальцами правой руки сжал кадык, и слегка приподнял его над полом. Резкая боль, словно электрический заряд прошла сквозь тело. Он не мог дышать, тело парализовало, Крап слегка приподнял его, левой рукой нащупал и вытащил оружие Булы из кобуры: -Ты что здесь понт бьёшь, гнида? Забыл, с кем говоришь? Я тебя на ремешки порежу за такие дела, падаль! Крап приставил пистолет к животу побелевшего Булы, и резко отпустил его. Тому не удалось удержать равновесие, от удушающего захвата в глазах побелело, пол под ногами показался ему ватным – он упал. Босс стоял над ним, и целился в него из его же пистолета. -Марануть тебя здесь – одним геморроем меньше будет! – зло произнёс Крап. Була видел смерть, притаившуюся в глубине тёмного бездонного колодца воронёного ствола. Всё, что тревожило его в жизни до этого момента, показалось ему ничтожным и мелким. Он вспомнил отца, свой родной, солнечный край, горный воздух и пение птиц. Отец провожал его, молодого парня, уезжавшего на заработки в столицу. Тогда у них были планы, Була мечтал заработать денег, вернутся к отцу и построить дом, в который можно привести любимую женщину, в котором можно будет спокойно встретить старость отцу. “Деньги портят людей” – он не раз слышал эти слова от стариков, но не придавал им особого значения. Через три года мечты его поменялись, про отца он старался не вспоминать – после всего, совершённого им за эти три года зла, он не смог бы посмотреть отцу в глаза. Отец писал ему, точнее уже не ему, а его товарищу, живущему в общежитии строительной компании. Товарищ передавал письма Буле, после прочтения которых, тот всегда становился мрачным и угрюмым, часто он напивался после этих писем, иногда вино не помогало снять огненную тоску и боль, и тогда в ход шли наркотики, проститутки, и водка – разом. Он вспомнил ту девушку, которую он лишил жизни несколько часов назад. Взгляд её чистых и холодных глаз, – после того как он вонзил в её тело нож, – был таким же, как этот бездонный ствол “Глока”: тёмный и холодный. По коже прошёл мороз. Стало страшно, очень страшно – ведь там ему точно не простят убийство этой девушки. Убить можно животное – но не ради развлечения, а для пропитания, или для продажи; убить можно врага – равного тебе, или более сильного, чем ты сам. Он закрыл глаза. -Ты часом не закимарил? – вернул в реальность голос Крапа. – Давай, “Пьер безухий”, вставай. Искупишь свой косяк делом – надо сделать хвоста и марануть одного пассажира, кента откинувшийся тёлки. Пацаны пробили его, матёрый пёс, хоть и сопляк ещё. Считай, что если не ты его – то он тебя, поскольку ты теперь его кровный враг! Чувачок наш отчаянный, умеет обращаться и с “холодом”, и с огнестрелом. Под погоном ходил* на границе, этот фраер держит масть и в мокром деле, пацаны разговор ведут за то, что с взрывчаткой наш фраерок “казырный” тоже работает. (*Служил в армии). Опасный пассажир – опасный для тебя, сын гор! За свою краснучку изенбровую он тебе крюка твоего узлом завяжет, и сожрать заставит! Я думаю, тебе фартовее будет, если ты его встретишь, а не он тебя – больше козырей будет в твоей колоде! Его нужно гасить – под крест его положить надо, это бешенный пёс, который пойдёт на любой беспредел. Живым нужно взять того, кто будет с ним – Бориса Левинцилова. Это мой кровник, и я сам хочу спустить с него шкуру. Весь расклад по этим “кентам” тебе пацаны разложат. Их корыто уже завязали, и по трассе наши пацаны тащат – бадягу разводить тут особо не надо – тебе надо за пацанами ехать, чтобы “кенты” тебя не срисовали. Потом, когда пацаны “кентов” раскумаривать будут, ты должен рядом быть, чтобы хмырь этот, кончился там, на месте, понял? Була утвердительно кивнул. -Потом, когда загасишь вдовца, ты должен второго хмыря скрутить, чтобы пацаны его раньше времени в доски не переодели. Ты нужен для того, чтобы пацанов поддержать, если что, бабла мусорам заслать – если надо будет, для отмаза. Потом ты пацанов, вместе с моим кровником, должен забрать, и лично мне привезти, понял? Була снова кивнул. -Дело верняк – пацаны и без тебя всё должны сделать чётко – не лохи какие! Понял? -Була третий раз кивнул. -Эта тварь Вилли мачканула! Он ответит, ответит передо мною! Если что-то пойдёт не так, если вы завалите моего кровника, или тот другой, погранец который, – если он жив останется – то я с тебя спрашивать буду, и за все косяки тебе отвечать! Понял? Гнуть я тебя за него буду! Крап лихо закрутил на пальце, вставленном в спусковую скобу, пистолет Булы. Тот бешено крутился, словно заведённый волчок, и резко замер в обхватившей ствол оружия руке Крапа. Рукоять пистолета была обращена к нему, к Буле. Это означало, что “бугор” даёт ему второй шанс. Он принял протянутое ему оружие, ствол которого несколько минут назад легко мог бы извергнуть кусок смертельного для Булы свинца. Боевик получил в придачу к возвращённому пистолету автомат “АКС74У”, с четырьмя магазинами, принесёнными бритым парнем. Так же он получил приличную сумму, которой с лихвой должно было хватить на все предстоящие дорожные расходы, а так же на дачу нескольких крупных взяток. Крап протянул ему ключи, от “Лэнд-крузера”: -Тачка на стоянке стоит, – напутствовал Крап, – Выезжаешь прямо сейчас, ухо тебе подлатали, царапины – *#рня, до свадьбы заживут! В дороге не бухать, не ширятся, шмар в тачку не сажать! Поедешь с Костей Сивым. Пока ты с марамойкой этой дрался он, с “медведем” хату её кента выставил, взял что нужно и подпалил ту хату. В общем, прыгай в тачку, и будь на связи! Була упаковал автомат в спортивную сумку, заботливо протянутую ему бритым здоровяком, которым и оказался сам Костя Сивый, и они уже вдвоём направились к двери, ведущей из просторной квартиры в роскошный подъезд элитной новостройки, как тут его окликнул Крап: -Стой! Подойди! Була, оставив сумку рядом с Сивым, подошёл к боссу. -Это,... – заговорчески, полушёпотом говорил Крап, горячий воздух из его рта обжигал израненное ухо Булы, – ...Мочалка эта, которую ты заземлил, картинная хоть была, или полундра голимая? – при этих словах лицо Крапа искривила гримаса то ли боли, то ли смеха. -Красивая... – как-то потерянно ответил Була, и где-то внутри себя он почувствовал новый укол холода. ****Беда нас объединяет**** Парнишка тенью скользнул в приоткрытую дверь из кабинета Фрица, затем вбежал в комнату и включил ноутбук, стоявший на столе, развернув его к себе. На полотне, висевшем на стене, появилась картинка – включился подвешенный к потолку проектор. На экране появился снимок: обычный высотный дом, с тремя выделяющимися чёрными квадратами окон, с закопченными над ними стенами. “В этой квартире недавно был пожар!” – механически, отметил про себя я, без интереса разглядывая картинку. “Какого... это же был мой дом, и мои окна! Я никогда бы не спутал их с тысячами других!” -Сегодня сгорела квартира “объекта”, – прокомментировал парень, – По версии прокуратуры это поджёг. Далее... – он нажал на какие-то клавиши в ноутбуке, и на большом экране появилась другая картинка: какой-то подъезд, девушка, лежащая в чёрной луже. Светлые волосы раскинулись по серой, заплёванной и пыльной лестнице, свисая с холодных бетонных ступеней. Это была Маша. Лицо её было бледным и грустным, на нём застыло выражение покоя и нежности. Со стороны можно было подумать, что это лицо безмятежно спящей девочки. Это была она. Это лицо я знаю наизусть, каждый изгиб и чёрточку. -Суки! – вырвался из моего горла сиплый стон Я закрыл лицо руками. По ладоням ручьём потекли слёзы. В кабинете Фрица стало тихо. Даже озвучивающий видеоролик парень скорбно поник, наконец, поняв – кто из нас Симак. Он так и не смог найти в сети моих фоток – лишь поверхностную информацию, отражённую цифрами и буквами: адрес, номер машины, и прочее и прочее. Фриц встал, подошёл ко мне, и положил руку на моё плечо. Затем он вернулся к столу, взял графин и принялся наполнять стакан – рука его сильно тряслась, и жидкость из графина залила лакированную поверхность стола. Пролитые капли стеклись в небольшую лужицу, затем, – словно собравшись с силами, – тонкий ручеёк стремительно направился к краю стола, и барабанная дробь капель застучала по расстеленному на полу ворсистому ковру. Некоторое время все собравшиеся смотрели на эти капли, звук падения которых разносился по кабинету. Дождавшись в молчании, пока последняя капля не ударится о поверхность ковра, Фриц обхватил стакан, заполненный крепким алкоголем по самые края – и протянул его мне. Я выпил залпом, не почувствовав вкуса – лишь мерзкий маслянистый осадок остался во рту. Мне хотелось растворить появившийся в горле ком, ком сдержанного усилием воли крика, ком собранных воедино недосказанных слов, не проявленных чувств. Мышцы моего тела сжала судорога, с усилием разогнув руку, я поставил пустой стакан на стол. Встретился взглядом с Борисом. Белки его глаз покраснели, он отвернулся в сторону, не выдержав немого укора в моих глазах. Он был виноват в случившемся. Если бы он не написал мне тогда, то сейчас бы Маша была жива, мы бы лежали вместе, в одной постели, согревая друг друга теплом тел. Но теперь её уже не согреть. Ничем. Её больше нет, и это не шутка, не розыгрыш. Её нет, и не будет больше никогда, больше не услышать мне её волшебный, бархатный голос, не почувствовать сладость её обжигающих губ. Теперь я один, и больше никто не будет против того, что я часто выхожу на раскопки. Ни кто больше не будет ругать меня за то, что я делаю, и за то, чего я не делаю. Теперь я снова один – и найти такую, как Маша, я просто не смогу. Не заметил, как мою руку оттянула к полу тяжесть вновь наполненного стакана, я вновь механически опрокинул в себя его содержимое, которое теперь не оставило даже мерзостного маслянистого осадка. Вкуса просто не было – жидкость была абсолютно пресной. Кто-то мельтешил вокруг меня, кому-то что-то доказывал, на кого-то кричали. Кто-то угодливо наполнял мой стакан. Сквозь пелену безразличия к окружающему меня миру донёсся голос Бориса – он что-то лепетал, оправдывался. Ему вторил разъярённый рёв Фрица, который, судя по всему, в чём-то обвинял Левинца. Я проснулся в темноте. Вокруг было темно, голова болела, и неприятный ком, застрявший в горле, тут же дал о себе знать. Стало тяжело дышать. Через какое-то время память потихоньку начала возвращаться ко мне, и я вспомнил про Машу. С трудом удалось вспомнить то, что было после выпитого первого стакана. Лицо Фрица было словно искажено – будто бы я смотрел на него сквозь мутное, покрытое слоем пыли, кривое стекло. Он рассказывал, что его девушку, с которой он жил много лет, тоже убили, так же. Ножом, в подъезде. Убили из-за его тёмных дел. Его дела помогли ему найти новых друзей, но где есть друзья – там всегда будет противовес – враги. Враги Фрица были жестоки, они искали его, чтобы выведать, кому он продал ствол, из которого завалили блатного, чтоб узнать, каким образом и кто собственно убил. Убил того “ферзя” сам Фриц. Никто не знал, тогда, что он сам подрабатывает, подписываясь под заказами на “мокруху”. Позже, он стал умнее, и больше никогда и никого не валил из трофейных стволов. Лучше продать два “ТТ”, и купить один “чистый” “ПМ”. “Макаров” в девяностых был популярным оружием, при выполнении разовых “заказов”, как вспомогательное оружие, или как основное, – когда убийца мог подойти вплотную к будущей жертве, без лишних свидетелей. В частности “Макар” был излюбленным оружием для “подъездных убийств”. Плюсы этого оружия, известны всем: небольшой – а значит можно носить скрытно, комфортно себя чувствуя, например, при беге; патроны 9?18 можно было купить у, практически любого милиционера, либо у военного – в неразберихе 90-х никто их не считал, а оружейные склады были ими завалены. Сам по себе патрон был неэффективен при стрельбе на дальней дистанции, а для стрельбы с близи – в самый раз. При выборе оружия так же подкупала легендарная надёжность “Макарыча”, проверенная временем, позаимствованная у немца “Walther PP” – прообраза “ПМ-а”. А я молча сидел, и безразлично слушал его, мои мысли были заняты другим вопросом, совершенно другим. Бориса в кабинете уже не было, на мой вопрос, заданный непослушным языком, Фриц ответил, что Левинц отдыхает в гостевой комнате. Мы долго пили, Фриц много курил, сквозь клубы сизого дыма я видел, что по его щекам текут слёзы. Он действительно любил ту девушку, и может быть, именно эта потеря сделала его таким жестоким, обозлив его на всё человечество. Он что-то доказывал мне, сидя на краю стола, размахивал руками, в одной из которых он сжимал пустой стакан. Слова его словно бы проходили сквозь меня, не задерживаясь в сознании, которое сейчас было похоже на дырявое сито. Лишь отголоски чувств и боли этого человека передавались мне электрическими разрядами, которые безжалостными импульсами били точно в сердце. Боль отступила, на её место пришла пустота – которая оказалась сильнее боли, больнее боли. Пустоту не удавалось снять ни откровенными разговорами, ни крепким спиртным, Фриц сказал, что уже давно живёт с этой пустотой в душе, что это совсем не страшно, и к ней быстро привыкаешь, страшно становится лишь тогда, когда остаёшься один. Тогда ему хотелось кричать, хотелось разорвать эту пустоту, но не крик, ни что-либо другое не в силах были её приглушить. Фриц жил с этим, и теперь с этим предстояло жить и мне. Помутнело в глазах, веки налились свинцом, мышцы ослабли, и я провалился в сон, словно в бездну. Затем я и очутился здесь, в этой тёмной и незнакомой комнате. Наверное, меня приволокли сюда солдаты, которые охраняют Фрица. ****Серёга**** Я встал, начал ощупывать стены тёмной комнаты. Мена бросало из стороны в сторону, и при очередном толчке меня сильно стукнуло что-то твёрдое, в плечё. На ощупь я определил, что лежу на полу. С усилием поднялся, и продолжил искать выключатель. Шорох моих ладоней о рифлёную поверхность обоев мне казался громким. Стены были холодны, и сквозь плотную бумагу этот холод проникал в меня. Локтем я упёрся в какой-то предмет, и тут же этот предмет, по видимому ваза или кувшин, с грохотом свалился на пол. Комната наполнилась громким звуком вдребезги разлетающегося стекла. Я продолжил поиск. Под ногами неприятно захрустели стёкла. Наконец я нашёл выпирающую из стены кнопку выключателя. Нажал на неё – ничего, лишь сухой щелчок, прозвучавший в акустике пустой комнаты так, словно пистолет с опустевшим магазином вхолостую щёлкнувший бойком. Я начал обшаривать шершавые обои дальше, и нашёл дверь, на которой нащупал ручку. Дёрнул – дверь открылась, передо мной был коридор, освещённый тусклым жёлтым светом. Откуда-то появился солдат – с красной повязкой на плече и пистолетом в руке. -Господин полковник приказал вас проводить в комнату для гостей, вы можете там подождать утра и его пробуждения. Там есть еда, вода, спиртное и сигареты! – тактично отрапортовал солдат. -Валяй! – безразлично сказал я. Мы молча шли по тускло освещённым пламенем свечей коридорам. Зашли в большую комнату с кожаными диванами, камином и заставленным разноцветными бутылками барным шкафом, солдат – парень лет двадцати, начал мне показывать, где что хранится. Он сказал, что является дежурным по штабу, и в его обязанности входит присмотр за гостями. -А где Борис? – спросил я. -Он в той же комнате, где спали вы. Он очень долго сидел в этой гостевой, прилично выпил, пока ждал окончания вашего, с товарищем полковником, разговора. Тащить его пришлось солдатам, как впрочем, и вас. -Давай на “ты” – я не такой уж и старый! – сказал я. Мы с ним как-то незаметно разговорились, он рассказал, что два года назад дезертировал из военной части, и в данный момент, как удалось выяснить местному хакеру, числится без вести пропавшим. -А чего сбежал? – спросил я. Его проблемы, такие простые, наивные и далёкие, отвлекали меня от мыслей о Маше. -Да дедовщина там была жёсткая – пид*#ская. Петухом меня хотели сделать! – просто ответил он. -Дела! – удивился я. – Раньше такого в армии не было. Пид*#ов в прежней армии чмырили. А теперь что, пид*#ы свои порядки в армии устанавливать стали? -Выходит, так; – согласился парень. -А офицеры куда смотрят? -Им пофиг, главное чтоб синяков ни на ком не было. Там вообще беспредел творился, а офицеры, они словно в другом мире живут – им до простых солдат дела не было. “Старики” развели на словах одного парня, заставив его дро*#ть им, через пакет, мол, “через пакет не западло!” Кого-то разводили на словах, кого-то заставляли силой. Некоторым давали “на клыка”, некоторых е*#и в ж*#у, как тёлок. За каждым “стариком” числился смазливый солдат – он был что-то на вроде “жены”, и имя они ему давали женское. Таких солдат остальным запрещалось трогать, “озадачивать”, “напрягать”, обзывать, да и вообще, смотреть в их сторону было нельзя. -А тебя за что опустить хотели? -Всё началось с того, что я отказался есть из “петушиного” котла. Затем, за мной заметили, что я держусь в одиночестве. Там, в армии, все как-то группками кучкуються, у каждой такой группы есть вожак – не гласный предводитель, его фамилией, как правило, и называют группу. Вожаки физически самые сильные. Если кому-то с гражданки приходит грев – посылка то есть, – то делят её на всю группу. Если кого-нибудь из группы обидели, то назначается “сходняк”, как на зоне. Если конфликт не удаётся решить старшим групп, тогда начинаются стихийные драки, между членами этих групп. В общем, я не состоял ни в одной группе. Таких, как я, было довольно много. Мы жили каждый сам по себе. “Старики” заметили меня, и начали следить за мной. Просто так они не могли ко мне подойти, им нечего было мне предъявить – косяков по жизни за мной не было. И тогда “старики” начали подсылать ко мне торпедами своих людей, которые спровоцировали бы конфликт, в котором я был бы не прав. В бане ко мне подошёл засланный петух – “жена” одного из “стариков”, и взял моё мыло, намылился, и положил мыло на место. Трогать петуха я не стал – иначе меня бы просто избили толпой. Но и законтаченное* мыло я не тронул. (*Вещь, к который прикоснулся опущенный). Помылся без него, так, водой. Затем, словно бы прощупывая меня, ко мне начали подсылать людей, которые “шутили” надомною, словесно. Но с каждым разом эти шутки становились всё более серьёзными, перерастая в оскорбления. Один раз, когда одна из шуток была отпущена в адрес моей мамы, я не выдержал, и избил шутника. Один парень предупредил меня, что слышал разговор “стариков”, в котором они обсуждали то, как они будут меня опускать, ночью. Они хотели привязать мои руки к батарее в сушилке, и по очереди оттрахать. Перед отбоем, проходящие мимо меня “старики” дружески похлопывали меня по плечу, неприятно улыбаясь при этом – как бы предупреждая меня, нагоняя мандраж. Я не спал. Койки “стариков” были пусты. И тут я услышал, что они идут, по коридору. Они шли тихо, спокойно разговаривая между собой. Иногда кто-то из них вдруг начинал дико ржать, другие его успокаивали, просили быть тише. Это был спланированный спектакль. Казарма не спала, в предвкушении зрелища. Я сжимал в руке отвёртку. Они подошли, окружили мою кровать – они думали, что я сплю. Я резко откинул одеяло, и схватил левой рукой ближайшего из них за ухо, а правой воткнул ему в шею отвёртку. Началась суета – окружившие мою кровать тени засуетились, замельтешили. Я хватал их по очереди, и тыкал отвёрткой куда попало. Казарма наполнилась шумам: криками, матом, визгами, стонами и мольбами о помощи. Моё одеяло всё было забрызгано липкой кровью. Я схватил форму, когда увидел, что мои палачи разбежались – лишь несколько человек лежали у моей кровати в лужах своёй крови. Сжимая отвёртку, я вбежал в туалет, оделся. Через окно я выпрыгнул вниз – это был второй этаж. И тут я увидел того петуха, который в бане взял моё мыло. Он был в карауле, с оружием. Автомат небрежно болтался на его плече. Увидев меня, он сразу всё понял, по моим окровавленным рукам, и лицу. Он сдёрнул автомат, направил его на меня, и нажал на курок. Но он забыл снять автомат с предохранителя – и эта мелочь дала мне необходимую секунду. Я прыгнул на него. Сбив его с ног, я выхватил из ножен на его ремне штык нож, и несколько раз воткнул твёрдую сталь в его тело, под броник. Так я и оказался в дезертирах. -Скольких ты положил там, в казарме? – спросил я, наливая себе в стакан водку. -Наш хакер нашёл мою часть в интернете, получил доступ к архивам, приказам и документам, хранящимся на жёстких дисках компьютеров части. У кровати – я не убил никого. Но покалечил – двоих. Ещё пятеро были ранены, но не сильно. А эти двое – их комиссовали, с увечьями – они меня на долго запомнят! А тот петух... Командование, чтоб не поднимать шухер, приписало этому петуху суицид. Автомат я не взял – мне тогда стало реально западло пи*#рское оружие руками мацать, и поэтому дело удалось замять. Вот такая история! – как-то бодро закончил он свой рассказ. -Что за войска? -“ВВ”; -Ха! – усмехнулся я. – Как же так – ведь вы вроде как менты! А живёте по лагерным законам! -Не знаю, но слышал от пацанов, что тюремная тема в войсках появилась не просто так: нас, то есть солдат, готовили к общению с соответствующим контингентом! Говорят, что зоновские тёрки в часть перетащили засланные командованием люди! Мы должны были изучить, и прочувствовать тему на своей шкуре, чтобы потом по одному виду понимать, что творится у седельца в башке! Я предложил ему выпить, он долго отказывался, но потом всё-таки составил мне компанию. Голова на удивление не болела, но общее состояние было не самым лучшим. Похмелиться было просто необходимо. Состоявшийся с ним разговор очень успокоил меня, уютное горение свечей, прыгающие на стенах озорные огоньки – отражающиеся от пламени из камина, потрескивание дров. Разговор с Серым – так назвался солдат – успокоил огонь в груди, и уменьшил болезненное ощущение кома в горле. Серёга рассказал, что по рассказам сторожил, после того, как девушку Фрица убили, тот стал очень жесток и беспощаден к людям. Иногда его жестокость поражала даже бывавших вояк, многое повидавших в жизни “зеков”, – а про обычных людей лучше и не говорить. “Порядок, установленный здесь, во многом держится на этой жестокости!” – говорил Серёга. -Зверства Фрица становятся местными легендами, байками, передающимися из уст в уста. У Фрица был друг – его правая рука, они давно с ним знакомы, вместе на поиск ходили, вместе оружием приторговывали. Фриц заподозрил того в предательстве, что-то не понравилось ему в поведении друга. Есть у нас тут небольшой бункер, подвал по сути... Его называют “гестапо” или “абвер”. Там содержат преступников и провинившихся, которые проходят через “Шарффернемунг” – это типа допрос с пристрастием. В общем, не лучшее на планете место. Так этого друга там месяц пытали. Говорят, что его крики слышали ночью, через толщу земли и толстый бетон. Вывели его, через месяц, а там – не человек, там вроде как собака, голая и тощая. Он на четвереньках передвигался, пальцев у него не было – ни на руках, ни на ногах. Конвойный ему пинка дал, чтоб пошевеливался – тот подлетел на метр от земли, словно мячик – и рухнул бесформенной кучей. Так и умер, бедняга. Фриц сам тогда, по пять-шесть часов проводил в пыточной. Порой он закрывается в кабинете, и часами пьёт в одиночестве – а потом начинается: построение, учебные тревоги – “тесты” на проверку боеготовности. Кто-то как обычно “косячит”, и ему, виноватому, достаётся от Фрица по-полной! Ещё Серый рассказал, что Фриц простил мне с Борисом долг, и мы теперь считаемся гостями, которые могут в любой момент, беспрепятственно, покинуть город – хоть сейчас! Мы выпили по второму стакану, Серёга опьянел, наверно после бессонной ночи, и начал говорить то, что возможно говорить не следовало. Он рассказал, что боеприпасы и оружие Фриц закупает у военных и за границей; в основном у всех опытных бойцов небольшой армии полковника Фирицинова новое, отечественное оружие, но так же есть и импортное – которое, в свою очередь, не пользуется у местных вояк особым авторитетом. Так же Серёга рассказал, по секрету, что Фирицинову принадлежит Археологическое общество, одно из самых крупных. Фриц, хоть и очень богат, по прежнему верен своему пристрастию к поисковому делу. “Фирицинов... вот значит как! Оказывается, у Фрица есть фамилия! Значит, погремуху он всё-таки получил от сокращения своей фамилии” – вязкие мысли в моей голове переплелись в бесформенный клубок. Серёга убежал, вернув мне мой, непонятно когда конфискованный у меня пистолет. Я вытащил магазин – патроны на месте. Что, действительно Фриц нас решил отпустить? Может пора рвать когти – пока он не протрезвел и не передумал? Часы на стене показали семь, я пил, и не пьянел. Выпил уже, наверное, литр разного поила, было ощущение слабости во всём теле, но язык не заплетался – по крайней мере, Серёга меня понимал. В половине восьмого в помещение вошёл Фриц. -Привет, мне очень жаль Машу! – начал он. Я пожал протянутую руку, и ничего не ответил на его соболезнование. Хотя и знал, что это искреннее чувство, которое идёт от души. Мы долго с ним сидели, разговаривали обо всём, как когда-то сидели ночью перед костром, за литровой бутылкой коньяка... Фриц по-прежнему приглашал меня к себе – в свою маленькую армию, предлагал хорошую должность, хорошую зарплату, а так же содействие в наказании виновных в смерти Маши. Предлагал он мне стать поисковиком снабженцем – ездить с раскопками по местам тяжёлых боёв, и собирать оружие, взрывчатку, патроны, и прочие военные трофеи. Официально, в составе официального поискового отряда. Обещал снабдить секретными картами генштаба, с обозначенными местами кровавых боёв; партизанскими схронами вооружения и продовольствия, с прочими обозначениями, вплоть до каждого отрытого блиндажа – эти данные фиксировались и учитывались; немецкими картами, переведёнными на Русский язык, с обозначениями мест боёв, штабов, складов, планами наступлений и отходов. С нанесёнными метками схронов на случаи отступлений. Обещал снабдить самыми лучшими, прошитыми электронщиками на заказ, метало детекторами. Обещал машины, квадрациклы, людей, оборудование для подводного поиска, навигаторы и много чего ещё. -На хрена тебе патроны и оружие? – спрашивал его я. – Они сгнили уже почти все. Найти целое, полностью боеготовое оружие большая редкость, даже для везучего профессионала! А про патроны и говорить нечего – каждый сотый – хороший, остальное – отсырело и сгнило! – вяло отвечал я, лениво растягивая слова. – Оружие, – отозвался Фриц, – для коллекции! А ружейный немецкий порох, из выкопанных сгнивших патронов, подсушивают и используют по назначению. Некоторые охотники используют его для снаряжения своих патронов. Так же молодых учим делать самопалы, взрывпакеты. Кроме того, немецкие патроны часто попадаются в отличном сохране, остается лишь заменить вкладыш капсюля, и высушить порох. Вальцовочные машины под винтовочный патрон у нас есть, капсюль тоже легко выбивается специальным гидромолотом. Этим занимаются наши школьники, и “мужики”. Ты видел, как бодро строчили наши пулемёты, поливая огнём машину ваших “друзей”? – не дожидаясь ответа, он продолжил: – Отстреляли каждый по двести пуль, и ни разу не было осечки! Так мы и сидели, нам никто не мешал, за исключением дежурного, который принёс нам вкусную еду; через какое-то время солдат вернулся, чтобы забрать пустые тарелки. Потом меня разморило, и я снова провалился сон. Мне приснился старый, но в то же время молодцеватый на вид, дед. Я никогда раньше не видел его, но он говорил со мною так, будто мы старые приятели. Он был одет в военную форму, образца времён Великой Отечественной войны, слегка потёртую, но чистую и отглаженную. За плечом у него висела винтовка “Мосина”, часто называемая в народе “трёхлинейкой”. Собственно это название произошло от названия меры длинны, в старое, довоенное, время. Одна Русская линия равнялась 2,54 мм, три линии в сумме составляли число 7,62. Мы с ним долго смотрели друг на друга, он молчал. Я что-то хотел спросить его, но почти сформированный моим умом вопрос всё никак не обретал чётких форм, и я продолжал молча смотреть на деда. Затем он наконец спросил: -Куришь? -Нет! – ответил я, не ожидая от него подобного вопроса. -Здоровье бережёшь; – утвердительно, словно приговор судья, произнёс он. -Вообще – да; – ответил я, чистую правду, так как действительно моё здоровье мне было не безразлично. Потом, подумав немного, я добавил: -Берёг, раньше. -Хе-хе... – засмеялся он добрым, старческим смехом. Он достал из кармана кителя сигарету, сделанную из серой бумаги. Закурил. В нос ударил резкий запах грубого табака. -Не плачь, солдат, Машу-то я видел, и она в порядке! – сказал он. Между тем дед продолжал: -Она в хорошем месте. За неё не переживай – с ней всё хорошо! Ты вот что, лучше, береги дальше здоровье-то – скоро оно тебе очень пригодиться! – он хитро прищурился, и в упор посмотрел на меня. – Тут такое дело... – он замялся, словно подбирая правильные слова. – Скоро ты встретишь плохих людей. Это будут очень плохие люди, “чёрные” люди. Но на твоём пути будут и светлые люди, которые помогут тебе в пути! -В каком пути? – спросил я. -В твоём! – снова засмеялся дед. Он снял винтовку с плеча и поставил, уперев приклад в землю. Только сейчас я увидел, что под ногами – тропинка, хорошо протоптанная. Находимся мы на поляне, поросшей короткой и сочной травой. Вокруг – бесконечность, с трёх сторон. С четвёртой стороны – лес, туда и ведёт тропа. Сложив руки на дуле ствола винтовки, он продолжил: -Вон тот путь, – он махнул рукой в противоположную лесу сторону, – По которому ты уже давно идёшь! Иди дальше, пусть печаль потерь не тревожит тебя! Жизнь-то это движение, а ежели остановиться? – он замолчал, ожидая от меня продолжения его предложения. Но я молчал. Мысли в голове спутались я, наконец, осознал – что это всего лишь сон! Тревога отступила, и страшноватый дед показался ничего мне сейчас простым старикашкой, плодом моего воображения. -А ежели остановиться – то помрёшь ты, дубина! – его слова обрели жёсткость; доброту и мягкость, которую дед излучал при знакомстве, словно ветром сдуло. Взгляд стал колючим, ершистым, по телу прошёл мороз. -Я и не думаю останавливаться! – сказал я. – Доделаю то, что начал, а там уж и посмотрим! -Вот это правильно! – лицо деда вновь разгладилось. – А я тебе подсоблю, чем смогу! И друзьям твоим, Сергею, Борису и Алёне – тоже помогу! Они смогут открыть в себе дар, который сделает ваш путь легче! “Сергею? Алёне? – Нет, девушек с этим редким именем я не знаю! Да и Сергей... Серёга совсем мне не друг – так, поговорили немного за жизнь!” – подумал я. -Какой дар? -Этого я тебе сказать не могу, скажу лишь, что наступит время, и вы сами всё поймёте! Дед продолжил: -Вот, держи! – он вытащил из кармана крестик, маленький, сделанный из алюминия, вместо цепочки к нему была привязана обычная верёвка. Одной рукой он отстранил винтовку, и прислонил её ко мне. Деревянное ложе излучало тепло. -А ну-ка, примерь! – и дед, взяв верёвочку в две руки, надел на меня крест. -И не вздумай снимать! – сурово напутствовал он. – Не ты его надевал, ни тебе и снимать! Ну всё, прощеваться не будем, свидимся ещё! – сказал он, бодро закинув винтовку на плечё, и беззвучно зашагал по тропинке к лесу, попыхивая на ходу ароматной сигаретой. Поляна, на которой мы стояли, стала исчезать, свет, освещавший её, становился ярче, и ярче, пока не поглотил то место, на котором мы только что находились. Резко стало темно. Я услышал шаги. Шаги были звонкими, будто кто-то шёл в дорогих туфлях по отделанному деревом полу. Я ощутил прикосновение – меня кто-то толкал в плечё, довольно настырно, так, что меня начало это раздражать, и я, открыв глаза, уже замахнулся кулаком, чтоб стукнуть того, кто толкает меня. Передо мною стоял Серёга. -Ты чё, камрад, кошмар приснился? – спросил он, на случай отстранившись на несколько шагов. Я огляделся. Находился я в той же гостиной, где мы сидели с Фрицем, вот только я уже лежал на диване. Серёга напряжённо смотрел на меня. -Я слышу, кто-то разговаривает, вот и подошёл к тебе. Видимо это ты, во сне. Чего за дрянь ты куришь, на весь коридор воняет? – спросил он. -Я вообще не курю, – ответил я, не понимая, где граница между сном и явью. -Махрой несёт! – возмущённо сказал он. – Нам запрещено тут курить – для курения есть специальные места – курилки. А это чего? – и он протянул руку к моей шее. Я отстранил его руку, и увидел у себя на шее алюминиевый крестик, на тоненькой верёвочке. -Верующий, да? – спросил он. -Да... – задумчиво ответил я. Я не был убеждённым христианином, и креста никогда не носил. До сегодняшнего дня. ****Билет в один конец**** Була с Сивым Костей ехали на роскошном внедорожнике, салон которого был отделан дорогой кожей. Машина с большой скорость неслась в сторону преследующей поисковиков “девятки”. В багажнике – два “Калаша”, за поясом – “Глок”, в кармане банковская карта, с приличной суммой, да и “наликом” тоже не мало. Була не очень хорошо разбирался в электронике, но скрывал это, и уверенным жестом руки взял протянутый Сивым ноутбук. После получасового “втыкания” на экране появилась карта, с изображением зелёной и красной стрелок, и синей линией, указывающей дорогу к зелёной стрелке. Красной стрелкой были они, зелёной – машина наблюдения за “объектом”. Догнав “зубило”, они выдержали дистанцию около пяти километров. По сценарию, разработанному помощниками Крапа, машина преследователей, “девятка”, должна была протаранить “Ниву”, на которой ехал Борис с тем, кто будет считать его, Булу, своим кровником; и если верить Крапу – то этот человек перевернёт землю, но отомстит за смерть своей девушки с голубыми, кристально чистыми и такими холодными, глазами. После тарана, по новому сценарию, “девятку” вместе с “Нивой” должны были сжечь, чтобы уничтожить “погранца” и лишние следы, да и вообще, создать следствию трудности. Сивый оказался не самым лучшим напарником – всю дорогу он молчал, лишь изредка комментируя дорожные события. Он рассказал, что погоняло “Сивый” ему дали за то, что в девяностых он прикупил себе “280-ый” Мерседес, удлинённый, в “126-ом” кузове – серого цвета, и постоянно ездил на нём. Так и получил он погремуху “Сивый”, от своих подельников-корешей. Только потом Костя узнал, что “сивый мерин” дословно означает серый кастрированный конь. Против “Сивого”, – как серого цвета, – он ничего не имел, но если кто-то бы рискнул его обозвать “мереном” – он бы убил. Все это знали, и общались с ним аккуратно. Некоторые называли его “Сивый” только за спиной, в глаза всё Костей, Костяном, или Костылём. Что-то пошло не так. Стрелка ведущей машины свернула в “зелёнку”. Этого в плане не было. Стрелка движется со скоростью пятьдесят километров в час, что для леса довольно бодро. -Сивый, жми к лесу, давай, тут не далеко должен быть поворот! Була отдалил карту, решив посмотреть окрестности этого района. Везде лес, сплошной лес. Ни одной деревни, в радиусе сорока километров. -Перед поворотом в лес тормозни! – деловитым тоном начальника сказал Була. Костян искоса посмотрел на него. Но съехав с трассы всё же остановился, как тот и просил. Где-то вдалеке виднелось облако пыли – судя по отметке на экране ноутбука, их товарищи были не далеко – видимо, пылила именно их машина. Була оббежал машину, и достал из багажника сумку с автоматами и боекомплектом. Быстро запрыгнув в машину, он сноровисто присоединил обоймы к двум автоматам, дослал патрон. Автомат Сивого он положил между сидений, свой взял в руки, перекинув брезентовый ремень через плечо. Костя открыл окно, и закурил. Они проехали по лесу километров пять – зелёная стрелка остановилась. -Стой! – скомандовал Була. Костя остановил внедорожник. Средь могучих елей прокатился грохот взрыва, после которого послышалась частая автоматическая стрельба. Сивый, схватив автомат, резко выскочил из машины, присев у её крыла он выплюнул окурок, и стал прислушиваться к доносившимся из лесам звукам боя. Нехорошее предчувствие тревожило Булу. Выстрелы раздавались в пяти километрах, слышны они были довольно отчётливо, не смотря на плотный лесной массив. Стреляли из пулемётов. Из двух. -Да что за х*#ня? – выругался Сивый. – Что, б*#, тут твориться? Откуда у них пулемёт? – он сам себе задавал вопросы, на которые не знал ответы и сам Була. -Давай, Костян, туда паехали! – скомандовал Була. -Ты вообще с головой дружишь? – Сивый посмотрел на него, как на человека, потерявшего рассудок. Костыль сел на водительское сидение, под звуки далёких выстрелов. Положил автомат. -Ты чего? – спросил Була. -Ничего! – хмуро ответил Костя. – Вон, на экран лучше посмотри! – сказал он, небрежно ткнув толстым пальцем в пошатнувшийся ноутбук. Точка, обозначавшая “девятку” исчезла, вместо неё серый кружок и надпись: “нет сигнала”. -Нет больше пацанов! – прокомментировал Костыль. – А пулемёты всё долбят! Что тут вообще происходит? Крап не предупреждал об этом! Звони ему! – сказал Сивый. Буле не хотелось звонить Крапу. Если бы они взяли “объект”, грохнули погранца, забрали пацанов, и без потерь бы возвращались домой, то он бы позвонил, и обрадовал бы шефа. А что ему говорить сейчас? Что тот скажет про него, про Булу? – Что этот никчёмный человек, не справился с бабой, да и это “плёвое” дело запорол? Нет, ему нельзя было звонить, сейчас. -Давай так, – начал он, – Мы разузнаем, что к чему, а потом и пазвоним! -Ты с головой дружишь? – Костя нервничал. – Там маньяк какой-то, он уже минут пять из пулемёта колошматит! Из двух пулемётов! – поправил Сивый себя. – А ты, с “укоротом” воевать, против пулемётов будешь? -Не ссы, Сивый, мы лишь разузнаем, что к чему, а там и пазвоним шефу. Нам нужно будет ему дать какое-то объяснение?! Лицо Кости покрылось багровым румянцем: -Это я-то ссу? Хрен с тобой, поехали! Посмотрим, кто из нас первый заскулит! – Костя со злостью хлопнул дверцей, так, что у Булы слегка “заложило” в ушах. Он завёл двигатель, и резко тронулся, от чего ноутбук упал с “торпеды” на колени Буле. Он ехал довольно быстро, не замечая ям и палок, валявшихся на дороге. Подвеска машины с лёгкостью проглатывала эти неровности, но всё же на больших ямах их слегка подбрасывало. На земляной дороге, похожей на лесовозную, – лишь без продавленных колей, – были видны отпечатки протекторов “девятки” и “Нивы”. Костя увидел кусок ржавого глушителя, который валялся посреди дороги. -Всё, Сивый, хорош! Стой, или мы с тобой покойники! – не выдержал Була, когда до серой точки оставалось не более километра. -И что дальше? – спросил Костя, остановив машину. -Подождём ночи! – а там видно будет. – Сейчас нужно съехать с этой “волчьей” тропы, в лес. Чтоб нас видно не было. Дождёмся темноты, еда у нас есть. Можно будет попробовать подъехать поближе... -Или пешочком прогуляться! – перебил Сивый. С Крапом решили не связываться, до прояснения ситуации. Ночью они медленно подъехали к “серой точке” – последнему месту, на котором спутник видел “девятку”. Это была поляна. Они остановились, и вышли из машины, вглядываясь в освещённую габаритными огнями машины почву. Була подсвечивал фонарём-вспышкой своего смартфона. Было видно, что почву кто-то тщательно вымел, но всё равно удалось многое разглядеть. Место, где расстреляли машину – а её точно расстреляли, Була понял это по запаху бензина, пропитавшего почву, – они нашли по мелким осколкам стекла, множественным кусочкам краски, втоптанным в землю. Он смог даже различить засохшую, и впитавшуюся в землю кровь. С краю поляны, у самого въезда на неё – развороченный сильным взрывом пень. Деревья, росшие по краям опушки, оказались изрешечёнными пулями так, что коры на уровне двух метров от земли на них не было. В сгустившейся тьме они выделялись, словно бы подсвеченные изнутри мертвенно-бледным светом, эти прострелянные деревья казались призраками поднявшихся из земли, застывших солдат. По дыркам от пуль удалость приблизительно определить точки, с которых вели обстрел. После логического анализа ситуации эти места удалось найти. Була думал так, как будто это он устраивает засаду. Он представил, самые удобные места для того, чтоб расположить пулемёты – и действительно, они оказались по обе стороны дороги, сами пулемётчики прятались за пни, установив поверх них свои грозные орудия. На пнях даже остались чёрные вдавленные следы от продавивших старое, размокшее дерево, сошек. Сивый нашёл одну гильзу, калибра 7,92х57. Странным было то, что на латунной гильзе была выбита цифра 39, которая соответствовала 1939 г/в. Больше ничего особенного найти не удалось. Тут тоже хорошо прибрались, но кто? Два человека явно не смогли бы убрать за короткое время поле боя и расстрелянную почти в упор машину, тщательно смести все осколки и следы. -Скорее всего, это была засада! – сказал Була Косте. – Они срисовали “хвост”, позвонили своим подельникам, и заманили пацанов в капкан! -Похоже на то! – согласился тот. – Но где тогда они сейчас? Про нас они знать не моги! Может быть, отправились дальше?! Внезапно у Булы в груди бешено заколотилось сердце. В так его стуку вдалеке застучал двигатель приближающейся машины – света фар не было видно, и понять, откуда и куда едет машина, было не возможно! -Костыль, стрёма! – крикнул он Сивому. Они почти синхронно запрыгнули в джип, Костя воткнул заднюю скорость, и по привычке посмотрел назад. Лампы подсветки заднего хода осветили непонятно откуда взявшийся грузовик, стоявший сзади, метрах в двадцати от них. Это был “Газ-66”, со светофильтрами на фарах, покрашенный темной краской. Сивый воткнул первую скорость, включил фары – они осветили точно такой же автомобиль, на другом конце поляны, так же преграждавший им путь вперёд. На машинах резко зажглись огни фар-искателей, направленные на “Лэнд-крузер”. Первая мысль была резко выпрыгнуть из машины, дать очередь по фонарям и, перекатываясь уйти через лес. Була, одновременно с Костей, даже схватили автоматы – им одновременно пришла одна и та же мысль. Но в этот момент, внезапно, со всех сторон пронзая темень, их ослепили лучи множества лазерных целеуказателей. Раздался голос, усиливаемый через мегафон-громкоговоритель: -Вы окружены! – при этих словах у Булы сжалось сердце. “Всё кончено, нас окружил спецназ!” – пронеслось в голове у обоих бандитов. Була грязно ругался, проклиная поисковиков, обманом заманили их в ловушку. Всё было кончено – Крапу без мазы тянуть за него лямку, он не отмажет его от прокурора. Сжав зубы, Була продолжал ругаться, а между тем, говорящий продолжал: -Сдайте оружие, и вы останетесь живы! У нас приборы ночного видения, собаки, ваша машина так же под прицелом двух “РПГ”! – растягивал слова сухой голос, и казалось, что он на распев читает до боли надоевшие, изученные слова. – Сдавайтесь, бросайте оружие перед собой! Считаю до трёх, и мы открываем огонь на поражение! Раз! Два! Сивый и Була, опять же не сговариваясь, бросили автоматы перед собой. -Всё оружие! – продолжил казавшийся металлическим голос из мегафона. -Сука, какой наблюдательный! – прошипел Сивый. Була достал и бросил к автомату свой “Глок”, крепящийся в наплечной кобуре, Сивый небрежно кинул “Беретту”. -Лицом к машине, руки за головы! – не унимался мегафон. Сивый стоял вполоборота к Буле, чтоб не терять напарника из виду. Но владелец мегафона заметил это, и новая команда не заставила себя ждать: -Ж*#ой к лесу, тупой дол*#%б! – неожиданно сорвался голос на крик. – Иначе продырявлю тебя, дичь паскудная! Спецназ не спецназ, но это перебор! Солдаты-спецназёры стараются обходиться без мата, по крайней мере, в момент задержания не орут матом в мегафоны. Это является одним из нарушений порядка связи, так же как и мат в эфире радиосвязи, упоминание званий и фамилий, названий “НсП”. Начальство, которое всегда присутствует при крупных задержаниях, не погладит по головке за такие слова. Через секунду их повалили на землю, хорошенько утрамбовав прикладами и твёрдыми подошвами армейских ботинок. -Лежать, гниды! – приговаривал человек в маске, грубым стальным голосом, стягивавший руки за спиной Сивого. Их бросили в закрытый кузов “УАЗ-а”, и долго везли куда-то. Затем бесцеремонно вытолкали, подгоняя ударами прикладов – поместили в холодную, бетонную комнату с железной дверью. Но на “КПЗ” это учреждение мало походило: стены с облупившейся от влажности краской, с проступившим грибком, забрызганные чем-то чёрным, похожим на свернувшуюся кровь; на полу – глиняного цвета вода. Пахнет кислятиной, грязью, и мочой. В углу стоит старое жестяное ведро, покрытое множеством вмятин, плесенью и чёрной ржавчиной. На изъеденном грибком потолке крепится зарешёченный плафон, покрытый слоем пыли. Внутри него что-то тёмное – скорее всего, это старые, высохшие мухи. Из-под этого плафона на комнату падает тусклый ржаво-жёлтый свет, который освещает лицо Сивого: нос его сломан, и заметно смещён в сторону; лицо заляпано почерневшей кровью и землёй. Ни нар, ни скамеек в помещении нет. -Где мы? – спросил Була. Сивый сплюнул кровавую, вязкую слюну, которая со смачным шлепком упала в жирную лужу на полу. -Ф шопе! – сказал он, сплюнув ещё раз, и на этот раз вместе со слюной изо рта вылетели белые осколки зубов. -Где мы! – повысив голос, с вызовом, вновь спросил Була. Его тело мелко затряслось, словно от озноба. Несмотря на то, что в камере было действительно холодно, трясло Булу от другого: он понял, что это не изолятор временного содержания, и не камера предварительно заключения. Он понял, что те люди, которые пятнадцать минут назад прессовали непокорного Сивого, те люди – это не сотрудники государственных силовых ведомств. Острый ум подсказывал, что они зря поехали в этот проклятый лес за девяткой, которая ехала за копателями. Девятку – расстреляли. Копатели свернули сюда не просто так: тут находится ихняя “крыша”. А следовательно, с них спросят и за хвоста, и вообще за жизнь. Сивый расколиться, – в том, что захватившие их люди умеют делать больно, Була не сомневался, – и сольёт его, сольёт с потрохами! И тогда будет беда, будет кровь и боль, будут слёзы и стоны. Он понял это только сейчас – это тупик, дорога его жизни оборвалась. -А ну, заткнулись там, сучьи выб*#дки! – раздался грубый голос из-за такой же грубой, стальной двери. – Ещё раз свой вафлоприёмник раззявишь, последних зубов лишишься! – сурово пообещал скрытый за дверью надзиратель. Несмотря ни на что, Була уснул. Ему снился отец. Он стоял над сыном, склонившись, и казался ему таким высоким и стройным, словно молодая сосна. -Ты даже не знаешь, – говорил он ему, – Что вот уж год как меня нет на земле! Он смотрел на сына с укором, сердито и в тоже время глубокая грусть таилась в его усталом взгляде. -Ты слеп и глух, тебя ослепил блеск золота, и оглушил звон монет. Твою душу, – словно металл ржавчина, – разъела гордыня, и теперь у тебя гнилая и слабая душа – ты уже ей не хозяин! Бог долго терпел тебя на земле, давая шанс исправить твою жизнь, но ты не видел и не слышал и самого Бога, настало время, и Его терпение к тебе иссякло! Зачем ты убивал беззащитных, зачем ты променял жизнь и совесть на чужие деньги? Вот и всё, сын мой, вот и всё! – он слегка “прицокивал” языком, и качал головой, сокрушенно глядя на сына, и всё повторял: – Вот и всё, сынок... А Була не мог говорить, он многое хотел сказать, но неведомая сила сковала его губы, и он не в силах был их разжать. Он проснулся. Было темно, где-то рядом капала вода. Слышно эхо чьих-то шагов в коридоре, наверное, надзиратель прислушивается к новым постояльцам своей “гостиницы”. Сивый не спал. Он напряженно сопел сломанным носом, думая о чём-то своём. У него тоже есть отец, есть, наверное, и мать, и любимая девушка. Видимо именно их образ и тревожит его душу в эту минуту. Иногда он сплёвывает, и плевок звонко плюхается в большую вонючую лужу на полу. Иногда он засовывает палец руки себе в рот, будто бы пытаясь нащупать своим пальцем выбитые сегодня зубы. Потом он начинал так же, не открывая глаз, ощупывать опухшее и затёкшее от побоев лицо. Нет, Сивый ещё не понял, что эта ночь, скорее всего, последняя в их с подельником жизнях. Не видимая глазом, но ощущаемая духом тень чего-то неудержимо стремительного, не осязаемого, затмила пленников в маленькой, заплёванной и сырой камере. И Була знал – это тень самой смерти, они пришла за ними, и теперь она ждёт, когда две новые души оставят свои тела. Она караулит их, как караулит свою раненную и выбившуюся из сил жертву хищный зверь. ****Возмездие**** -Так что случилось, Серёга? – спрашивал я, всё еще никак не проснувшись. -Случилось! – отвечал тот. – Мы поймали ещё двух “собак”, которые шли по вашему следу! – “мы” он сказал с нескрываемой гордостью, уверенностью. Серёга был в той же форме, что и ночью, но уже без красной повязки на плече. -Давай, пошли, тебя господин полковник зовёт! Он хочет, чтобы ты лично убил этих мразей. -Каких мразей? – никак не мог въехать я в тему разговора. -Утром наши люди задержали в лесу джип, с двумя “торпедами”. Мы не стали мешать вашему с полковником разговору, и сами допросили этих людей. Их определили в “Гестапо”, где из них с самого утра выбивали дурь. Они рассказали что им приказали забрать двух парней на девятке, после того как “торпеды” ушатают тебя и возьмут живьем Левинца. Они ехали за “девяткой”, и слышали стрельбу в лесу. Затем они решили пересидеть, для надёжности, дождаться утра. Им толком не удалось ничего разнюхать про наш гарнизон, и они не успели доложить своему “бугру” о том, что у нас тут целая армия! На допросе они рассказали всё! – с каким-то злорадством, продолжил Серёга, – Ты не поверишь, но твою девушку, ну это... – он замялся, радостная улыбка спала с его лица. – В общем, они это... один из них! Второй твою хату грабил. Вытащили комп – всё остальное подпалили. Так же у них комп Бориса – они знают, куда и зачем вы едите, они будут вас искать. Их босса зовут Крап, он знает ваш маршрут, и хочет лично своими руками рассчитаться за смерть какого-то своего родственника с Левинцом. Но они ещё не поняли, кто их задержал, и где они находятся! Хотя один из них, уже смекнул, что живыми им отсюда не выйти! -Пойдём! – твёрдо сказал я. Мы шли, по коридору, вышли на улицу, перед крыльцом штаба стоял квадрацикл. Ком в горле снова дал о себе знать, стало трудно дышать. -Где Борис? – спросил я. -Он уже там; – ответил Серёга, сев за руль, завёл маленький вездеход, и кивком головы пригласил меня сесть на заднее сидение. Я сел, квадрацикл резко сорвался с места. Проехав по тесным улочкам Гранитного, мы уткнулись в ворота. Из небольшого помещения выбежал лысый солдатик с винтовкой на плече, открыл нам ворота. Минут десять мы ехали по лабиринтам лесных троп, пока наконец, не выехали на большую поляну, в центре которой стоял джип, знакомый “УАЗ”, и толпа людей, среди которой был Борис и Фриц. Люди, собравшиеся на этой поляне, были в форме, почти у всех я увидел оружие. Серёга лихо подъехал и затормозил рядом с кругом. Я спрыгнул с “квадрата”, подошёл к толпе. Борис что-то злобно кричал, размашисто жестикулируя руками и тем самым распаляя толпу, от которой уже исходили невидимые волны агрессии и злобы по отношению к пленникам. По его красному лицу, по неестественно матерной разгорячённой речи я понял – он пьян. Фриц стоял молча, заведя руки за спину, с призрением разглядывая сильно избитых и бледных мужиков. Он посмотрел на меня, и молча протянул мне рукоятью вперёд хромированный “ПМ”. Слегка помедлив, я взял оружие из его рук, взгляд на секунду задержался на блестящем хроме, в искажённом зеркальном отражении которого отображалось моё лицо. Прохладная рукоять удобно легла в ладонь, указательный палец как-то самостоятельно проник в защитную спусковую скобу, и лёг на прохладный металл спускового крюка. -Кто? – спросил я. Но собравшиеся на поляне люди могли бы не отвечать на мой вопрос – я сам увидел бегающие глаза парня лет тридцати. Он стрельнул по мне взглядом своих чёрных как бусинки глаз, из-под заплывших от побоев век, и тут же опустил взгляд в землю. Я понял – это был он, это он убил Машу... -Давай, дружище, справедливость должно восторжествовать! – ободряюще кричали люди, собравшиеся вокруг нас. Бандиты испуганно смотрели то на меня, то переводя взгляд на пистолет в моих руках. -Кто? – вдруг неожиданно для себя самого, крикнул я, желая, чтоб убийца сам ответил мне. Они молчали. Убийца понял, чего я хочу. -Я! – наконец, тихо, не поднимая глаз, сознался он. Повисла пауза, заполнившаяся тишиной леса. И вдруг губы бандита разжались, и он быстро затараторил: -Не убивай! Я не причём – если не я, то другой бы сделал это! Виноват Крап, прошу, не стреляй! Мы вместе его достанем, я помогу тебе! -Заткнись, ты, умри как мужик! – грубо перебил поток быстрой речи Фриц. – Убить беззащитную девушку ты не испугался, а самому умирать страшно? Если взялся убивать людей – то сам всегда должен быть готов к смерти! -Вали обоих, Симак!!! – донеслись до меня слова, которые выкрикивал Борис. Пистолет, зажатый в моей руке, наполнился свинцом. Он стал тяжёлым, переборов слабость, я поднял его, и направил ствол “Макара” на человека с глазами-бусами. На мушке, смотревшей точно промеж глаз бандита, был человек, убивший мою мечту, убивший мою жизнь. Мушка дрожала, дрожь перешла от дула к руке, и разошлась по всему телу – но мне было плевать на это – главное, что вот сейчас, передо мною стоит тот самый человек! И сейчас я не промахнусь, как бы ни дрожала моя рука! На щеке его заросшего грубой щетиной лица, распухшего от побоев и посиневшего от ударов, я различил глубокие царапины, и стало ясно, что это Маша на память оставила их своему палачу – как знак для меня. Мне показалось, что сердце в этот момент перестало биться. Толпа притихла, будто бы перенимая моё состояние, мои чувства – толпа хотела насладиться каждым звуком, каждым вздохом, которые исходили от меня и от моего врага. Я слышал, как дышит он, убийца Маши, как он втягивает своим поганым носом воздух, как он живёт! Он, эта сука, всадил нож в мою мечту! Но я никогда не стрелял в людей! Прислушавшись к себе, я понял что палец, лежащий на скобе, онемел, и не слушается меня. Рукоять пистолета нагрелась, и теперь казалась мне обжигающе горячей. Була стоял без движения, в его лицо смотрела сама смерть, второй раз за последние дни – но теперь всё было серьёзно – и он уже знал это! По телу волной прошёл холодок, и тупое предчувствие тревожной судорогой охватило его тело. Так уже было в его жизни, но в прошлый раз всё обошлось. Теперь не обойдётся – он знал это точно. Тут он заметил слева какое-то движение, что-то белое промелькнуло рядом – блик от хрома пистолета, который сжимает в руке этот парень? Он слегка повернул голову в сторону, в которой секунду назад он краем глаза уловил движение и увидел отца, стоявшего рядом с ним. -За всё нужно платить, сынок, за всё! – донеслись до него слова, произнесённые голосом отца. Он повернулся, чтоб посмотреть, видят ли его отца другие люди, собравшиеся здесь, в месте его казни. Но ни кто не обращал внимания на светлый силуэт человека, стоящего рядом с приговорённым к смерти бандитом. -Оте... – вырвавшийся из его горла крик заглушил выстрел. Эхо выстрела несколько раз пронеслось сквозь деревья, окружающие поляну. Где-то в лесу вспорхнула и улетела в небо стая птиц, громко хлопая крыльями – встревоженная хлестким, как удар плетью выстрелом. Казалось, что Була видел, как вылетает из ствола и приближается к нему пуля. Вдруг всё резко стихло, свет померк, и он оказался в темноте. Он открыл глаза – поляна была пуста, над сочной травою тонким слоем стелился серый туман. Он зачем-то ощупал рукой своё повреждённое ухо – и удивился – оно было цело, и даже не болело. Лицо и тело не саднило от побоев, которые с самого утра наносили не разговорчивые и безжалостные солдаты. Оглянувшись, он увидел отца. Тот молча протянул сыну руку, сын, поколебавшись немного принял её, ощутил её тепло, и ведомый отцом пошёл в сторону темнеющего, застланного туманами и мхами, леса... Сделав над собою усилие, я переборол слабость, и палец сам дёрнул курок. Хлопок, звонкий и хлёсткий. Я видел, как вылетела пуля, видел её короткий полёт, видел как она, пробив лоб, вошла прямо между глаз бандита. Видел его не естественно раскрывшиеся в этот миг глаза, в глубине которых таился животный ужас. Он упал, глаза его были открыты, в них угасала жизнь, словно прогоревшая в ночном небе искра от полыхающих в огне дров. Его рот тоже был открыт, мне показалось, что он что-то кричал, перед тем, как я спустил курок. Фриц забрал из моих рук едко пахнущее сгоревшим порохом и маслом оружие. Борис что-то восторженно кричал, подбежав к распластавшемуся на траве телу, он несколько раз плюнул в остывающее лицо. Я снова прислушался к своим чувствам, что изменилось во мне после отмщения убийце моей девушки? Ничего. Только пустота, словно вакуум вокруг меня, разрослась, становилась больше, затягивая в своё невидимое, мёртвое поле остатки чувств из моей души. Вот и нет больше этого бандита. Он ушёл – ушёл туда, откуда не возвращаются; быть может, там ему ещё воздастся за зло и смерть, которые он сеял на земле. Фриц протянул пистолет Борису. Тот на секунду замер, озадаченно посмотрел на меня, затем резко выхватил оружие из рук Фрица, направил его на второго бандита, который стоял отрешённо, смирившись с уготованной ему участью. Я отвернулся, за спиной грохнул выстрел, за ним ещё один, и ещё один. Левинц разрядил обойму “ПМ-а”, стреляя в уже безжизненное тело. Наступила тишина. Казнь состоялась. И в ней мне была уготовлена роль палача. Зарычали моторы, тела убитых, как-то буднично, начали грузить в дорогой джип. Я подошёл к Серёге: -Куда их? -На “КС”! – ответил он. Поймав мой вопросительный взгляд, он пояснил: -Карьер смерти. -Куда? – переспросил я. -Есть тут место, – огромная яма, скорее всего торфяная разработка, либо тут добывали песок для строительства лагеря. Так делали раньше, при “совке” – рыли песок, добывали материал для строительства там, где строят – чтоб сократить расходы. Туда мы скидываем железо... и людей, – добавил он, – Погибших людей. -Поехали домой! – попросил я, поймав себя на мысли, что назвал домом штаб Фрица. Да, своего дома у меня теперь нет. Я – БОМЖ. Нет дома, нет и человека, которого хочется радовать, удивлять, любить... нет дома для моего тела, и нет дома для моей души. ...Но странный стук зовёт, в дорогу; Может сердца, а может стук в дверь... В.Р.Цой -Может, всё-таки останешься? – спросил меня Фриц. -Нет, мне надо пройти свой путь до конца! – ответил я, откидывая спинку водительского сидения “Нивы”, пропуская Серёгу вперед. Серёга отработал перед Фрицем своё спасение от голодной смерти в лесу, будучи дезертиром. Даже успел неплохо заработать, по его словам, заработанных в Гранитном денег хватит на несколько лет разгульной жизни. -Ладно, как знаешь! – устало махнул рукой Фриц. – Но знай, ты всегда будешь здесь жданным гостем, и если захочешь, это место станет для тебя домом! Мы крепко пожали руки: -Прости, что всё так вышло! – продолжил Фриц. -Как вышло – так вышло, уже не переделаешь;– ответил я. -Удачи вам, и не забудьте о нашем уговоре – никому о Гранитном! – напомнил Фриц. -Есть, господин полковник! – сказал Серёга, приставив правую руку к камуфлированной кепке. -Не забудь, понял, н-е -з-а-б-у-д-ь!!! – повторил Фриц, обращаясь к Сергею, призывая помнить об одним им известном договоре. Серёга помрачнел. -Не забуду! – пообещал он. Я хлопнул дверцей, завёл двигатель и, не прогреваясь, мы поехали прочь от спрятанного от людских глаз за могучими елями Гранитного. “... Гранитный... – думал я. – ...Во истину, город безжалостный, холодный, не прощающий ошибок. Город, собравший в себе сотни людей, таких же, как и он сам – гранитных, бездушных...” Борис был с сильного похмелья, он умудрился где-то раздобыть литр местного самогона. -Мужики, – начал он, – Не обидитесь, если я выпью немного самогона? -Валяй! – безразлично сказал я. Ему трудно далось это нажатие на спуск. Как и мне. Со стороны всё казалось просто, как в фильме, хорошие дяди убили плохого. А хорошие ли? Да, месть состоялась, виновные были наказаны, они были лишены самого дорогого, что только может быть у человека – они поплатились своими жизнями, поплатились за то, что не раз сами забирали жизни других людей. А сколько ещё жизней им было бы суждено забрать, если б не состоялась эта казнь? Сколько бы судеб они разбили? Конечно, опустевшую нишу в банде Крапа займут другие люди – но пусть они знают, что случилось с их предшественниками, пусть они помнят, что в жизни за всё рано или поздно надо платить!