Текст книги "Чужие-III (Наш мир - тюрьма)"

Автор книги: Григорий Панченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

17

Свалка была огромна, она потрясала своими размерами даже больше, чем морг или столовая. Не зал, а целая пещера, вырубленная в скальной породе. В сущности, даже пятитысячная колония не нуждалась в такой свалке. И действительно, помещение сперва замышлялось как еще один цех (тогда как раз подумывали о расширении производства). Но грянуло сокращение тюрьмы, и новый цех стал не нужен: едва хватало сил справляться с тем, что уже было. И теперь все это обширное пространство было завалено грудами всякого хлама; неровные, идущие грядами с одного края свалки на другой, они напоминали волны. Местами из этих груд, словно купальщики, зашедшие в море по плечи, высились железные скелеты-остовы станков, которые так и не собрались демонтировать.

Рипли ожидала чего-то вроде этого, так что она не пала духом. Конечно, обшарить все эти кучи (иные из них вдвое-втрое превышали человеческий рост) было невозможно, однако этого и не требовалось. Разумеется, тот "хлам", о котором говорил Клеменс, должен находиться где-то совсем рядом со входом, ведь не потащили же его вглубь свалки. Вдобавок надо искать там, где слежавшаяся, запыленная поверхность "волны" будет нарушена свежим мусором.

И все же она едва не прошла мимо андроида. Он был засыпан весь, целиком. Только рука, оцепеневшая в последнем движении, торчала вверх сквозь мусор.

Рипли пришлось приложить некоторое усилие, чтобы заставить себя взяться за эту руку. Странно – ей куда проще было коснуться тела погибшей девочки. Но там, по крайней мере, все было ясно: мертвое есть мертвое. А здесь... Мертвое, которое еще можно заставить говорить, двигаться, но живым оно при этом не станет. Впрочем, сейчас не до абстрактных рассуждений.

Зажмурившись, она крепко сжала запястье Бишопа и рванула изо всех сил.

Робот смотрел на нее остановившимся левым глазом. Веки правого были смежены; но слева век вообще не осталось, и фотоэлемент зрачка оранжево поблескивал.

Без особого труда Рипли взвалила Бишопа себе на плечо. То, что от него осталось, имело менее половины человеческого веса. Однако уже через десяток-другой шагов эта ноша согнула спину Рипли ощутимым грузом – не столько из-за тяжести, как из-за неудобства.

Она упрямо брела, на каждом шагу по колено увязая в мусоре, как в зыбучем песке. Лежащий на спине андроид придавливал ее к земле. Рипли могла смотреть только вниз и перед собой – поэтому она не сразу поняла, когда в поле ее зрения попали чьи-то ноги. Ноги человека, стоящего у нее на дороге.

Рипли уже было сделала шаг в обход возникшего препятствия, но тут еще кто-то выдвинулся сбоку, преграждая ее движение. И только тогда она подняла глаза.

Путь ей заступили четверо. Они стояли цепью поперек коридора, явно не собираясь уступать дорогу и молча уставившись на Рипли. В слабом свете был различим лихорадочный блеск в глазах ближайшего из них, пальцы его судорожно сжимались и разжимались...

Все было совершенно ясно, но Рипли, как сомнамбула, развернулась к ним спиной и, по-прежнему держа на плече андроида, все тем же неторопливым шагом направилась к другому выходу, словно будучи уверенной, что никто не бросится за ней вслед.

Уловка сработала: пораженная ее отступлением, четверка замерла на месте и потеряла несколько драгоценных секунд. Рипли была уже возле запасного выхода.

Но тут ей вновь пришлось остановиться. Молодой, холеный красавец, стоявший в дверном проеме, потянулся было сдвинуть со лба на глаза черные очки-"консервы", но не стал этого делать, понимая, что уже все равно будет узнан. Тогда он, слегка усмехнувшись, кошачьим шагом двинулся к Рипли. В движениях его сквозила упругая, хищная гибкость – мощный, безжалостный зверь, опытный в деле насилия...

Не шевелясь, даже не положив Бишопа, Рипли следила, как он приближался. И когда заключенный, уверенный в своей способности одолеть любую женщину, будь она хоть трижды лейтенант космофлота, не оберегаясь протянул руки, чтобы схватить ее, – она, всем телом качнувшись к нему, резко выбросила вперед колено, метя ему в пах.

Удар пришелся чуть выше, чем следовало, однако все же швырнул нападавшего на пол, в груду мусора. Сбоку метнулись тени (значит, в этом проходе ее тоже ждали не в одиночку), за спиной раздался многоногий топот – это бросились те четверо. Но положение все же не было таким безнадежным, как мгновением раньше.

– Держи, держи суку! Уйдет!

Да, Рипли успела бы уйти, но для этого ей пришлось бы бросить андроида. Однако, если ей не удастся использовать аудиосистему Бишопа, ее жизнь вообще потеряет смысл, да и продлится она недолго. Впрочем, как и жизни подстерегавших ее негодяев. Но они об этом не знали...

В нее вцепились сразу несколько человек – повалили, мешая друг другу, поволокли на выступающую над уровнем свалки плоскую плиту. Толпясь и матеря друг друга хрипнущими от похоти голосами, они уже рвали с нее одежду...

Рипли отбивалась так, что им при всех их усилиях не удавалось стащить с нее комбинезон. Тогда тот самый красавчик, которого она сбила с ног, выхватил нож и двумя точными ударами рассек застежки.

Кто-то из напавших включил на полную громкость портативный плейер (даже об этом подумали!) – и музыка заглушила крики и возню.

– Ну, кто первый? Ты, Грегор?

Грегором, очевидно, звали молодого красавца. Нехорошо усмехнувшись, он выдвинулся вперед.

– А-а, стерва, ты покусилась на мое главное сокровище! – проговорил он нараспев. – Ну, так ты об этом пожалеешь. Очень сильно пожалеешь!

И он, как забрало шлема, опустил очки на глаза – чтобы даже его товарищи не видели, каким безумным блеском полыхают его зрачки.

Рипли рванулась с неведомой для нее самой силой – и почти освободилась от державших ее рук. Но все-таки – лишь почти.

Она слышала, как красавчик, наваливаясь на нее, загодя издал пронзительный вопль восторга. Однако этот вопль внезапно оборвался коротким взвизгом: громадный черный кулак, врезавшись в скулу Грегора, свалил его, как кеглю.

Над группой борющихся, сцепившихся тел стоял Дилон. Он шагнул вперед – и еще кто-то опрокинулся от его кулака. Следующего, кто попытался встать на его пути, Дилон отшвырнул пинком, как собачонку. А потом в его руках появился обрезок трубы – тут уж врассыпную отскочили все, спасаясь от со свистом рубящего воздух металла. Булькнув, оборвалась музыка: по плейеру пришелся случайный удар.

– Ты в порядке? – уголком рта шепнул Дилон Рипли. Она, все еще лежа на полу, быстро кивнула. – Уходи отсюда, сестра. У нас сейчас будет воспитательное мероприятие для кое-кого из братьев. Мне придется заново внушить им некоторые ценности духовного порядка... О добре и зле, о том, что есть служение Господу – и что есть отказ от него...

В ходе схватки Дилон вскочил на ту самую плиту, куда повалили Рипли, и теперь возвышался над своей оробевшей паствой как монумент. Глаза его сверкали, голос гремел, железная дубинка подрагивала в опущенной руке сейчас он больше чем когда-либо напоминал проповедника первых веков христианства.

Придерживая одежду, Рипли поднялась на ноги.

"Черный ящик" и робот валялись рядом – там же, где она вынуждена была их бросить. Но теперь еще кое-что лежало между ними. Даже не "что", а "кто" – оно медленно, тупо шевелилось, пытаясь подняться.

Грегор теперь уже не был прежним красавцем: огромный выпуклый синяк закрывал ему пол-лица. И смотрел он на Рипли не прежним нагло-уверенным взглядом, а с испугом, как побитая дворняжка.

И Рипли, стиснув зубы, ударила его наотмашь. Ее кулак впечатался в правую скулу Грегора с такой же хлесткой силой, как минуту назад кулак Дилона – в левую. И Грегор снова ткнулся лицом в мусор.

18

Нет, то, что устроил Дилон на свалке, конечно, нельзя было назвать "воспитательным мероприятием". Да, он остался победителем, но трубой и кулаком он вколотил лишь страх в тела нескольких подонков. А это ненадежно, да и ненадолго, а до прилета спасателей – еще неделя. И вообще после того, как Рипли исчезнет из их мира – всем остальным еще жить и жить на Ярости...

Полагайся Дилон только на силовые методы, ему бы никогда не стать Пресвитером. Но он стал им, причем стал сам – вопреки планам тюремной администрации и вопреки желанию воровской "элиты".

Итак, теперь ему надлежало уже не вбить страх, а привить понимание. Причем на этот раз – не телам, а душам.

Трудная задача.

– 173... 174... Итого, у нас еще 176 свечей остается, – сказал кто-то из темноты. Кажется, это был Рейнс. Сказал – и зачавкал жевательной резинкой.

Полукруг зажженных свечей странным созвездием мерцал во мраке. Общие собрания заключенные проводили сами, в потайном месте, скрываясь от посторонних глаз. Эти собрания традиционно проводились в "Кольце очищающего света" – так здесь называли площадку, огороженную пламенем горящих свечей. Это была их давняя традиция, о которой не полагалось знать тюремщикам.

– Ты можешь потише жевать? – раздраженно спросил Дилон.

– А чего? – ответила темнота.

И снова раздалось чмоканье резинки.

– А ничего! Просто я пытаюсь посчитать, хватит ли 176 свечей, чтобы замкнуть круг достаточной площади. И я не могу думать, когда ты так усердствуешь над своей жвачкой!

На секунду наступило безмолвие. Но тут же его нарушил гулкий звон: где-то вдали, за пределами освещенного круга, с грохотом упала и покатилась пустая бочка из-под топлива.

– Опять?! – рыкнул Дилон.

– Это не я, – поспешил заверить Рейнс.

– Ребята, может, вы там что-то зацепили? Бомс? Голик?

– Нет... нет... – ответили два голоса из тьмы. А больше никого в этом отсеке и не было.

– Что за черт?! – Пресвитер приподнялся. – Эй, кто там?!

Сперва ответом была тишина. Потом будто бы кто-то быстро пробежал по самой грани освещенного пространства. Потревоженный воздух колыхнул свечные огоньки, задув из них один или два.

И тут Дилон, даже не шестым, а каким-то двадцатым чувством ощутил опасность. Это не было рациональное чувство – просто страх перед Неведомым паучьими лапами пробежал у него по спине.

Он тут же устыдился этого страха и шагнул в направлении странных звуков. Но за эту секундную заминку его успели опередить. Ближайший из заключенных – это был Бомс, самый надежный, единственный среди собравшихся здесь, на кого Дилон мог положиться при любых обстоятельствах, – уже двинулся в сторону шума. Зажженный им от свечи факел чадил и плевался искрами.

Через несколько секунд сидящие могли видеть только этот факел, огненной точкой прорезающий мрак. Все остальное проглотила тьма.

– Что там, брат?

– Ничего...

Бомс шел не скрываясь. Он отчетливо знал, что здесь некому ему угрожать, и был абсолютно уверен, что вскоре обнаружит кого-нибудь из своих "союзников", который тайком пробрался в отсек и сейчас пытается подслушать их разговоры. А обнаружив – легонько, без злобы даст ему по физиономии, за шкирку приволочет в "Кольцо" и поставит перед Пресвитером по стойке "смирно". И поделом! Не умеешь шпионить – не берись!

Что-то метнулось от него в сторону, на четвереньках пробежало вдоль штабеля бочек.

– Ну-ну, шутник, – Бомс пригнулся, всматриваясь, – и далеко ты собрался?

Теперь ему, прячущемуся, не уйти: Бомс отлично видел, что тот – кем бы он ни был – сам загнал себя в тупик, образуемый рядами бочек и изгибом стены.

– Вылезай! – рявкнул Бомс, загораживая единственный путь к отступлению.

Он продвинулся чуть вперед – и обомлел. Факел хорошо освещал закуток, куда скрылась метнувшаяся тень. И там не было никого. Лишь под потолком зиял шестиугольник вентиляционного отверстия, но до него не дотянуться даже в прыжке, а уж тем более не сделать это бесшумно, да еще за считанные секунды.

Стоя прямо под этим отверстием, Бомс озадачено озирался. Нет, никакой потайной лазейки...

Легкий плеск привлек его внимание. Он опустил глаза. Оказывается, он стоял на самом краю какой-то мелкой лужицы, в которую, одна за другой срываясь сверху, падали капли. Очередная капля скользнула по его ботинку и кожа под ней сразу сморщилась, зашипела, разлезаясь. Острый запах кислоты коснулся его ноздрей.

Бомс поднял взгляд к потолку.

И увидел то, что недавно видел Мэрфи. А больше ему, как и Мэрфи, не довелось увидеть вообще ничего.

Зато те, кто остался в "Кольце", увидели, как падучей звездой прочертил пространство факел Бомса, услышали жуткий крик – и подскочили, словно ударенные током.

– Что там такое? Что с тобой?! Отвечай!

Вместо ответа вновь раздался крик, но теперь он звучал глуше и словно из другого места. И еще какой-то звук наложился на него – не то визг, не то скрежет, рвущий уши, пронзительный...

Трое – Рейнс, Дилон и Голик – затравленно озирались. Они не могли понять, с какой стороны доносятся крики, не могли понять, следует ли им броситься на вопль или – прочь от него. И уж вовсе они не могли понять, что такое случилось с Бомсом. Не то что понять – представить это было невозможно.

Первым опомнился Пресвитер:

– Быстро, рассредоточиваемся! Я проверю этот проход, ты – вот этот, а ты, Ян, посмотри за штабелем!

– Нет, нет! – выкрикнул кто-то из его товарищей, скрытый темнотой, как маской.

И Дилон понял: никакая сила не заставит их сейчас обшаривать темные закоулки в одиночку.

– Хорошо. Вы, двое, пройдитесь вдоль штабеля, я сам проверю проходы!

Сказав это, Пресвитер тут же бросился бегом в том направлении, где, как ему казалось, в последний раз слышался крик.

Он ошибался – его обмануло многократное преломляющееся эхо. Но выяснилось это далеко не сразу...

19

Двое начали обшаривать окрестности штабеля, действуя с подчеркнутой методичностью и откровенно не торопясь. Но тут до них донесся новый вопль, еще более приглушенный, однако на этот раз – не из-за расстояния. В нем явственно проступало предсмертное хрипение...

Рейнс и Голик посмотрели один на другого в свете единственного оставшегося у них факела (второй забрал Дилон). Ни единого слова произнесено не было, но они поняли друг друга... Краска залила их лица стыд пересилил страх.

– Брат! Держись, мы идем!

Они понеслись в темноте, спотыкаясь и оскальзываясь; неслись извилистыми коридорами, перепрыгивали через бочонки и ящики, не замедляя хода. Факел освещал им путь, тускло и неверно отражаясь в металлической поверхности и запыленном пластике. На бегу они со звоном распахивали перед собой незапертые решетки, пригибались, когда потолок становился ниже; боком проходили мимо работающих вентиляторов...

Внезапно Голик – он бежал первым – резко остановился, и его спутник чуть не налетел на него.

– Ну, что там еще?!

Голик молча указал вниз. Палка какая-то... Нет, не палка – факел. Тот самый факел, который выронил Бомс.

– Значит, это здесь. Иди же!

Но собственный факел задрожал в руке Голика – возвращался уже забытый было страх.

– Дай сюда! – сказал Рейнс тоном приказа, протягивая ладонь.

Голик с видимым облегчением отдал ему светильник. Они поменялись местами, и теперь он следовал за Рейнсом.

Это спасло ему жизнь.

Они выбежали за поворот – и остановились в растерянности. Крик явно доносился отсюда. Но это снова был тупик, и никого не было перед ними, лишь на полу расплывалось пятно непонятной жидкости. Кровь? Или сконденсировавшаяся влага?

И Рейнс, как несколько минут назад Бомс, посмотрел вверх: откуда это натекло?

Он увидел то же, что видели перед ним уже два человека на Ярости: жуткую, словно из кошмарного сна, морду, окровавленную и покрытую слизью. Увидел переплетение щупалец и бессильно свисавшие оттуда, из самой середины клубка, человеческие ноги.

А в следующий миг Чужой, все еще продолжая удерживать тело своей прежней жертвы, ринулся на Рейнса сверху.

– Беги! – только и успел крикнуть Рейнс. Это было его последнее осознанное слово. Все остальное потонуло в стоне, криках, небытии...

Нет, Голик не побежал, но не от храбрости – он просто оцепенел, врос в пол. И только когда одно из щупалец случайным движением хлестнуло его по лбу, сбивая наземь, когда в лицо ему ударила кровь Рейнса, фонтаном хлынувшая из разорванных артерий, – лишь тогда оцепенение покинуло его. С душераздирающим визгом, в котором уже не оставалось ничего человеческого, он даже не побежал, а пополз по коридору, извиваясь, словно раздавленный червяк.

Чужой мог настигнуть его одним броском. Но ему было не по силам поглотить тела жертв одновременно. Поэтому пара щупалец, все еще цеплявшихся за потолочный люк, напряглась, разбухая мышцами, – и легко вздернула наверх свою слизистую тушу вместе с двойной добычей.

С двумя человеческими трупами...

20

Только один уголок в тюрьме Рипли с некоторым основанием могла считать своим. Госпиталь. Во всяком случае, ей было официально приказано находиться здесь, а всех остальных, столь же официально, приказано сюда не пускать. Значит, есть надежда, что никто не потревожит ее – по крайней мере, за те короткие минуты, которые требуются для прослушивания.

Рипли едва не падала от усталости. Разжав руки, она словно бревно уронила андроида на пол (ничего, ему не больно) и, достав инструменты, тут же принялась за дело – не дав себе передышки, спеша все успеть, прежде чем силы окончательно оставят ее. Предшествовавшая катастрофа отчасти облегчила ей работу: подключения к аудиосистеме находились на левой стороне головы робота, а теперь они волею судьбы оказались очищены от квазиплоти. Вскоре несколько проводов соединяли изуродованное неживое лицо и компьютер "черного ящика".

Рипли облизала пересохшие губы. Потом она нажала нужную клавишу – и тут же опустилась на койку, чтобы использовать для отдыха хоть несколько минут.

Дребезжащий звон наполнил помещение отсека.

И Бишоп, очнувшись от очередной своей смерти, открыл глаза. Нет один глаз...

Способен ли робот говорить? Или его электронный мозг пострадал еще сильнее, чем тело?

Забыв об усталости, Рипли подалась вперед.

– Эй!.. – негромко позвала она.

Страшное освежеванное лицо медленно повернулось к ней.

– Рипли? – ответил знакомый голос, глубокий и с хрипотцой. Он звучал абсолютно спокойно – так, как если бы они увиделись после короткой разлуки. Словно и не лежали между их этим и последним разговором борьба, победа, гибель товарищей, невообразимое количество миль пространства...

– Здравствуй, Бишоп. Как ты себя чувствуешь?

– Ноги болят... – робот усмехнулся остатками рта. Он, конечно, знал, что никаких ног у него теперь нет.

– Мне очень жаль... – неловко произнесла Рипли.

– Ничего, это уже не имеет значения.

Бишоп все-таки говорил с трудом – будто выталкивал из себя фразы. Очевидно, система воспроизведения речи действительно оказалась повреждена. Надо было спешить.

– А как себя чувствуешь ты? Мне нравится твоя новая прическа...

Медленно поднявшись, единственная рука андроида указала на обритую кожу головы Рипли.

– Я – в порядке, Бишоп... Скажи, ты можешь прокрутить мне то, что находится в черном ящике?

– Нет проблем... – робот на минуту умолк, словно сосредоточиваясь, а затем внутри его что-то коротко прозвенело. – Есть! – возвестил он.

– Что случилось на "Сулако"? Отчего пришлось катапультировать шлюпку? – склонившись над ним, Рипли с нарочитой четкостью выговаривала слова.

Бишоп снова ненадолго замолк. Затем из его искалеченных губ полился ровный гул – ритмичная работа могучего организма космического корабля. Потом этот гул прорезало шипение, скрежет...

– Стасис нарушен. Пожар в криогенном отделении. Повторяю: пожар в криогенном отделении. Всему экипажу собраться в спасательных шлюпках. Повторяю...

Бишоп теперь говорил не своим голосом: это был приятный голос молодой женщины, неуместно спокойный на фоне слышимого лязга и грохота. Не сразу Рипли поняла, что робот просто воспроизводит стандартную запись корабельной системы оповещения.

– И в чем же причина? Почему начался пожар?

– Проводка... – сказал Бишоп уже собственным, но явно угасающим голосом.

Рипли нахмурилась:

– Скажи, а сенсорные датчики ничего не зафиксировали? Например, какого-нибудь движения в анабиозной камере?

– Очень темно, Рипли... – голос Бишопа звучал будто издали.

– Но ты можешь хоть что-нибудь рассмотреть в этой темноте, Бишоп? Скажи мне, был ли Чужой на борту? Был? – В отчаянии Рипли почти кричала, прижимаясь губами прямо к самому уху лежащего.

Пауза. Правый глаз робота скашивается на нее.

– ДА! – ответил андроид в полную силу, громко и почти торжественно. На миг Рипли даже показалось, что она разговаривает с Дилоном в момент его проповеди.

– Он остался на "Сулако" или прилетел с нами? – голос Рипли невольно дрогнул, хотя она уже не сомневалась в ответе.

– ОН ВСЕ ВРЕМЯ БЫЛ С НАМИ, – и вновь в голосе Бишопа прозвучала кованая медь, и вновь Рипли вспомнила о Пресвитере.

– Компания знает? – спросила она уже без всякой надежды.

– Компания знает все. Может быть, кроме событий последних двадцати-тридцати минут на "Сулако". Все данные шли на бортовой компьютер, и через каждые полчаса автоматически следовал очередной сеанс связи...

Бишоп словно исчерпал всю свою энергию: на последних словах голос его снова начал глохнуть.

– У меня есть к тебе просьба, Рипли. – Чтобы разобрать, что он говорит, уже приходилось напрягать слух. – Отключи меня...

– Ты уверен? – Рипли глянула на него с затаенной скорбью.

– Да. Меня еще могут починить, но я уже никогда не смогу работать, как прежде. А зачем тогда я? – Бишоп помедлил. – Лучше уж я буду... никем.

Пожалуй, робот не мог лучше передать понятие "смерть". Правое веко его опустилось. Фотоэлемент уничтоженного глаза продолжал еще гореть оранжевым светом.

– Прощай, Бишоп, – прошептала Рипли. И нажала на кнопку отключения.

Единственная рука взметнулась и затрепетала в почти человеческой агонии. Через несколько секунд она замерла – и сразу, одновременно с этим, погас оранжевый огонек.

И тут же Рипли настороженно обернулась, вскочила, спешно задергивая полупрозрачную занавесь, отгораживающую ее койкоблок. В коридоре, по направлению к дверям, слышались торопливые шаги множества ног, взволнованные голоса, какой-то не то стон, не то визг...

Кто-то спешил к медицинскому отсеку.

21

Они ввалились в дверь слитной массой – и сначала было не разобрать, кто это, сколько их и какова цель их прихода. Однако вскоре выяснилось, что двое – это были Дилон и Смит – полунесут-полутащат третьего. Третий был весь заляпан кровью, лица его не разобрать, но оно, должно быть, искажено смертельным ужасом: он отчаянно и как-то по-растительному бессмысленно бился в зажавших его тисках рук и визжал, визжал не переставая, будто он не человек, а испортившийся механизм, способный производить только визг.

Сразу же за этой тройкой, неловко согнувшись, спешил врач. Он, должно быть, на ходу пытался произвести осмотр. А еще дальше, отставая на шаг, шествовал директор Эндрюс. Он никуда не спешил и никого не пробовал осматривать.

– Не я, не я! – вопил Голик, вырываясь из растерянных, но цепких объятий своих сопровождающих. – Я не делал этого, нет, не делал!

– "Этого" – чего? – холодно спросил Эндрюс.

– Ничего! – Голик, которого уже было уложили на койку, дернулся так, что слетел с нее на пол. – Я никого не...

– А кого ты – да? – Эндрюс, похоже, испытывал какое-то садистское удовлетворение от допроса в такой форме.

– Никого! Я не убивал их, нет, нет! Это не я! Это... это дракон! Огромный дракон, он сидит на потолке, он откусывает головы, никто не сможет устоять против него, не я, не я... – Голик задохнулся от нахлынувших жутких воспоминаний. Дальнейшую его речь трудно было разобрать, она потеряла контуры осмысленности. Голик стонал, выл и плакал, размазывая дрожащей рукой по лицу кровь, грязь и слезы. Директор с неудовольствием вынужден был отступиться от него.

– Да он окончательно спятил! – в досаде Эндрюс сплюнул прямо на пол. – Его надо просто на цепь посадить, как взбесившуюся собаку, пока он не перекусал тут всех.

При этих словах Дилон бросил взгляд на Эндрюса, но ничего не сказал.

– Так точно, сэр, он абсолютно сумасшедший, – охотно подхватил Смит. – И нужно действительно принять срочные меры, чтобы..

В ответ по нему словно выпалили из двух стволов:

– Заткни свою поганую пасть, ты, Восемьдесят Пять!

– Нет никаких оснований ни для паники, ни для ваших "срочных мер", мистер Смит! – сухо отчеканил директор. Действительно, для полного счастья ему только паники и не хватало в этой ситуации. Однако в то же время заключенным и впрямь следовало показать, что администрация контролирует положение. Причем показать это нужно прямо сейчас.

– Мистер Клеменс!

– Да, сэр?

– Будьте добры, сделайте укол этому идиоту.

Клеменс замер в недоумении: в этот миг он уже вонзил иглу в предплечье Голика и теперь как раз вводил ему в вену успокаивающую смесь. Но директору просто необходимо было отдать какое-нибудь распоряжение.

– Обождите. Сейчас, когда успокоительное уже начало действовать, но еще не привело его в полную отключку, мы можем узнать, что случилось с братьями, – проговорил Дилон. – Ты слышишь меня, Ян? Где Бомс, вы нашли его? А что случилось с Рейнсом?

Дилон не кричал, он говорил тем проникновенным шепотом, которым ему так хорошо удавалось убеждать людей. Кажется, это подействовало: Голик, который только что трясся и икал от страха, вдруг как-то притих, в глазах его появилось осмысленное выражение.

Но в тот самый момент, когда он уже почти готов был заговорить, тишину прорезал металлический голос Эндрюса:

– Слушай, преподобный, ну что ты рассчитываешь от него услышать, черт возьми вас обоих?! Надо сформировать поисковую бригаду, может, она хоть что-то найдет... Судя по всему, этот подонок просто убил их обоих. И Бомса, и Рейнса. А теперь весьма талантливо разыгрывает перед нами помешательство!

Он наклонился над койкой, удавьим взглядом впившись в зрачки вновь онемевшего Голика.

– Ну что? Так это все и было, да? А ну-ка, выкладывай, избавь нас от лишней работы!

И тут Голика вновь прорвало. Он повалился на кровать, скуля и дергаясь в судорогах возобновившегося приступа.

Дилон медленно выпрямился. Огонь полыхал в его глазах за стеклами очков, а на лице застыла маска ярости. Он мог бы сказать, что с Бомсом приключилась беда еще в тот момент, когда и Голик, и Рейнс находились в круге свечей. Но он не пошел по пути предъявления доказательств.

– Вам это не известно. Возможно, Ян обманывал вас – как и вы его, но он никогда не говорил неправды МНЕ! Может быть, он сумасшедший, может быть, он негодяй – но он не лжец! И я не советовал бы вам обвинять в убийстве или во лжи кого-нибудь из моей паствы, если вы не уверены в этом!

– Что-о?

Они стояли друг против друга – два вождя, два лидера, два мира, одинаково опасных и беспощадных. Клеменс и Смит боялись пошевелиться, нутром ощутив, что любое движение может спровоцировать взрыв. Только безумные причитания, доносившиеся из уст бьющегося на койке Голика, нарушали молчание.

Внезапно рядом с Пресвитером и директором со звонким шорохом раздвинулась пластиковая занавеска – и оба одновременно повернули головы на звук.

– Нет, он не лжец. К сожалению, он говорит правду.

В образовавшемся проеме стояла Рипли. Она кивнула в сторону койки:

– Мне нужно бы поговорить с ним об этом... драконе, как он его назвал.

– Да ничего вам не нужно, лейтенант! – в голосе Эндрюса досада смешивалась с облегчением. – И ни с кем вы не будете разговаривать! Меня не интересует ваша точка зрения, поскольку вы не знаете подоплеки событий. – Директор небрежно указал пальцем на Голика: – Вам неизвестно, что этот человек – убийца. – (Он говорил о Голике так, словно того не было рядом с ним.) – Причем убийца со стажем. Во время своей прошлой деятельности он убил, если не ошибаюсь, пятерых, проявив при этом немалую изобретательность и совершенно зверскую жестокость. Не так ли, мистер Дилон?

Пресвитер угрюмо кивнул.

– Шестерых, – уточнил он с неохотой.

Эндрюс снова указал на Голика:

– К тому же разговор с ним в ближайшее время вообще невозможен. Он спит! Да, Голик действительно уже не слышал их разговора. Он расслаблено растянулся на одеяле – проникший в кровь наркотизатор сделал свое дело.

– Так что, поскольку в госпитале теперь находится этот бандит, мое вам распоряжение, лейтенант: быстро собирайте свои вещи и...

Рипли встретилась взглядом с Эндрюсом, и что-то было в ее взгляде такое, что заставило директора замолчать, не окончив фразу.

– Тогда я буду говорить с вами, – сказала она.

22

Она сидела в директорском кабинете, занимая то же кресло, в котором незадолго до этого расположился Клеменс. Как и во время разговора с Клеменсом, за спиной директора высился Смит. Только на этот раз перед участниками беседы не был выставлен кофейный напиток.

При мысли об этом Эндрюс ухмыльнулся. Ничего, не велика птица...

А вообще-то, если вдуматься, они – два сапога пара: медик и эта... лейтенант. Оба с претензией на высоколобность, оба абсолютно не представляют (хотя Клеменс мог бы себе представить!), как вписываются их планы во внутреннюю жизнь тюрьмы. Вдобавок оба одержимы схожей манией.

Правда, у Клеменса данная мания выражена в менее отчетливой форме, и вообще, похоже, этой формой его заразила лично мадам Лейтенант. И он, надо полагать, оказался особо восприимчив к подобной заразе. Совсем свихнулся бедняга в наших условиях. Да и не мудрено, по правде сказать...

– Итак, насколько я вас понял, лейтенант, имеет место быть некая здоровенная тварь – клыки, щупальца, кислота вместо крови и тому подобные прелести, которая путешествует вместе с вами сквозь космос и убивает все, до чего дотянется. Одним словом, очень неприятная картина получается. Эндрюс говорил, с некоторым трудом заставляя себя сохранять серьезность. Это верно?

– Да, вы правильно поняли меня, господин директор, – ровно произнесла Рипли.

Эндрюс почесал голову, после чего внимательно осмотрел свои ногти.

– И вы думаете, я поверю вам на слово? – спросил он предельно саркастически.

Женщина пожала плечами:

– Я не прошу верить моим словами. Поверьте фактам. То, что произошло за последний час...

Директор снова с увлечением поскреб голову, как будто у него не было более важного занятия.

– Факты – вещь упрямая, лейтенант. Поэтому иногда их даже притягивают за уши. Сдается мне, так вы сейчас и поступаете. Все произошедшее вполне можно объяснить в реалиях тюремного бытия – и объяснить куда лучше, чем с привлечением зубасто-кислотно-попотолкулазающего да еще головоотрывающего монстра, о котором, по правде, никто ничего и никогда не слышал.

Сложносоставные слова директор произносил с особым вкусом, явно восхищаясь собственным остроумием.

– Ну, хорошо. Предположим, – я сказал "предположим"! – я приму вашу версию событий. И что же вы предлагаете делать?

Рипли сдержалась. Не в ее интересах было обострять конфликт. Быть может, этот непробиваемый служака все же сумеет оценить нависшую над всеми опасность? Не враг же он сам себе...