Текст книги "Виктор Курнатовский"

Автор книги: Григорий Волчек

Соавторы: Валентин Войнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Аудитория, переполненная молодежью, стоя аплодировала Тимирязеву. Студенты благодарили любимого профессора и за блестящую лекцию и за то, что он как бы предупредил: будьте начеку – враг на пороге!

Курнатовский переглянулся с Кашинским: как быть? У них еще осталось несколько книг и брошюр. Попадись эта литература в руки полиции – горя не оберешься.

– Рядом профессорская, – шепнул Курнатовский. – Давай попытаемся…

Они быстро вышли из аудитории и почти бегом направились в профессорскую. Там они увидели Тимирязева, который укладывал бумаги в портфель. Кашинский стал у двери, а Курнатовский стремительно подошел к Тимирязеву.

– Климент Аркадьевич, – взволнованно сказал Виктор, – мы знаем вас как защитника и друга. Если полицейские найдут этот сверток, некоторым из ваших учеников грозит тюрьма…

– Вы хотите, – сказал Тимирязев, – чтобы я унес его в своем портфеле?

– Мы просим, просим вас, Климент Аркадьевич.

– А что там: гремучая ртуть, нитроглицерин? – с улыбкой спросил Тимирязев.

– О, значительно сильнее! – возразил Курнатовский. – Маркс, Плеханов!

Тимирязев рассмеялся.

– Старые знакомые! – и, уложив литературу в портфель, уже на ходу, направляясь к двери, сказал Курнатовскому: – Пришлите завтра надежного человека в Петровскую академию. После трех я буду работать в теплице.

Он пошел, провожаемый влюбленными взглядами Курнатовского и Кашинского. Гордо подняв голову, профессор миновал полицейский заслон: во избежание скандала профессоров и преподавателей не обыскивали.

Минуло несколько дней. Революционные прокламации, брошюры появились у ткачей Трехгорной мануфактуры, на красильных и мебельных фабриках, у железнодорожников и печатников.

Социал-демократическая организация Московского университета с каждым днем становилась активнее. В Москве ждали Бруснева, видного петербургского социал-демократа. Курнатовский и Кашинский решили тотчас же после приезда Бруснева создать в Москве крупную социал-демократическую организацию, чтобы охватить другие учебные заведения, а также вовлечь в нее рабочих.

Но не дремала и полиция. Между департаментом полиции в Петербурге и московским обер-полицмейстером шла усиленная переписка. Начиная с января 1889 года интерес к личности Виктора Курнатовского со стороны жандармов и агентов охранного отделения настолько усилился, что донесения о каждом его шаге отправлялись из Москвы в Петербург по два-три раза в неделю. Даже его увлечение химией рассматривалось как нечто связанное с антиправительственной деятельностью. Из Москвы писали в Петербург, что студент Курнатовский, видимо, готовит бомбы для террористических актов.

И тогда, это было 20 марта 1889 года, из Петербурга пришел лаконичный приказ обыскать и арестовать.

Виктор не ожидал, что развязка наступит так скоро, хотя и чувствовал, что за ним следят.

Как-то вечером, после лекций, он сидел у себя дома. Примостившись у стола, заставленного химической посудой, Виктор читал книгу Менделеева. Стояла непривычная тишина – все куда-то разбрелись.

Виктор задумался, перечитывая несколько раз слова Менделеева: «…убежденный в том, что исследование урана… приведет еще к новым открытиям, я смело рекомендую тем, кто ищет предметов для новых исследований, особенно тщательно заняться урановыми соединениями…»

И вдруг – стук в дверь. Он умел распознавать этот стук среди множества других: властный, повелительный.

– Откройте, Виктор Константинович, к вам опять пожаловала полиция, – послышался голос Финляндского.

Дверь комнаты была заперта на ключ. Виктор воспользовался этим и мгновенно сжег несколько крохотных листков бумаги с адресами, шифрами, явками.

– Сейчас, сейчас открою…

И вдруг ребячливая улыбка появилась на его лице: развлекусь напоследок. Он взял один из лежавших на столе пакетиков и направился к двери. На пороге стоял знакомый ему вахмистр, тот самый, который собирался отправить в Соловки Рафаэля. А за его спиной – человек пять-шесть полицейских.

– Господин вахмистр, – воскликнул Курнатовский, – не входите, пока я не закончу опыта! Иначе я ни за что не отвечаю.

Но полицейские рвались в дверь. Тогда Курнатовский быстро высыпал из пакетика белый порошок. Раздался треск. Вспышка… Полицейских точно вымело из комнаты.

– Я же предупреждал вас, господа, – сказал, едва сдерживая смех, Курнатовский.

– Побойтесь бога, господин студент, – прохрипел откуда-то из темноты коридора вахмистр. – Здесь дети живут, женщины…

– Я просил, – снова властно сказал Курчатовский, – не входить без разрешения в комнату. Пусть пока сюда войдет господин Финляндский, а вас прошу подождать несколько минут. Тем более, – снова обратился он к вахмистру, – что вам видно все, что я делаю. И, кстати, ничего незаконного я не собираюсь делать, успокойтесь.

Финляндский с некоторым опасением вошел в комнату.

– Да не бойтесь, – тихо шепнул ему Виктор.

Он достал деньги и расплатился с хозяином за комнату. Вынул из-под постели чемодан, уложил в него вещи и книги и попросил Финляндского отослать все сестре, которой он напишет.

А химическую посуду прошу вас передать соседям-студентам. Хорошо, если бы они ее продали, а деньги переслали мне в тюрьму. Там деньги тоже нужны. – После этих слов Курнатовский жестом пригласил полицейских войти.

– Плохо вы кончите, господин студент, – сказал ему вахмистр. – Мое начальство не зря считает вас опасным человеком. И божественные книги, как видно, вам впрок не пошли.

– Бомбы ищете, бомб боитесь? – спросил, глядя на него с улыбкой, Курнатовский. – Народа надо бояться. Всех в тюрьму не пересажаете. Придет время, когда и вы все поймете это…

Глубокой ночью, окруженный конвоем, он шагал по тихим переулкам уснувшей Москвы. В эту ночь началась новая жизнь, жизнь революционера-профессионала.

В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШИХ ДОРОГ

Далекий север России. По календарю июнь, а в лесах кое-где лежит почерневший снег: здесь в Шенкурске, крохотном городке, затерянном среди лесов и болот Архангельской губернии, должен отбыть Курнатовский три года ссылки.

В процессе следствия безнадежно провалились обвинения в принадлежности Курнатовского к революционной народнической террористической организации. Виктор был очень доволен своим поведением во время допроса: ему удалось отвлечь внимание охранки от социал-демократического кружка Московского университета. Он не назвал ни одной фамилии, не подтвердил ни одного факта, который мог скомпрометировать его или его товарищей. От первоначального обвинения в подготовке террористических актов ничего не осталось. Это прекрасно поняли те, кто стремился отправить его на каторгу. Ему вменили в вину участие в сборе средств для помощи политическим заключенным, припомнили старые петербургские и рижские связи. Но все это выглядело скорее мальчишеством, чем преступлением. Материалов для судебного процесса не оказалось, и тогда по решению так называемого особого совещания, созданного царским правительством для внесудебных расправ с революционерами, против которых полиция не могла собрать достаточных улик, его направили в Шенкурск, в ссылку.

Городок мало чем отличался от большого села. На высоком правом берегу реки Ваги раскинулось около двухсот деревянных домов и несколько каменных строений. Достопримечательностью города был Троицкий женский монастырь. Он же являлся и главным украшением Шенкурска. Большой ручей – приток Ваги – делил город на две части. Немощеные улицы, тротуары, сбитые из нестроганого теса, грязные казенки, трактиры, лавки, тюрьма и ни одного промышленного предприятия. Таков был этот город, стоявший в стороне от больших дорог, затерявшийся в лесной глуши Северной России.

Но Шенкурск нельзя было назвать в полном смысле захолустьем. Бывали места и похуже. В Шенкурском уезде работали сотни маленьких кустарных смолокурен, мельниц, лесопилок. Шенкурские купцы бойко торговали дегтем, скипидаром, лесом, соленой и копченой рыбой. Еженедельно в городе устраивались базары, а раз в году – большая Сретенская ярмарка. Так и жили от ярмарки до ярмарки, которая являлась самым главным событием. По деревням постоянно сновали скупщики-заготовители, купеческие приказчики, которые за гроши скупали у крестьян все, что только можно было купить.

В этом городе государеву службу несли чиновники, попавшие на Север главным образом за казнокрадство. Они охотно роднились с семьями местного купечества и снова начинали брать взятки, но теперь уже безнаказанно. Каждый купец, каждый предприниматель знал, что без узаконенной подачки чиновнику ничего не продашь. Вот и платили дань. Попойки, картежная игра, входившее тогда в моду лото были главным развлечением местного общества. Сплетничали, пили, обкрадывали друг друга, вымогали, дрались – так и жили в городе, именуемом Шенкурск.

Маленькая колония политических ссыльных, состоявшая из десяти-двенадцати народников и трех-четырех марксистов, жила обособленной жизнью, но тоже невесело. Народники и марксисты часто спорили между собой по тем основным вопросам, которые разделяли оба революционных течения, существовавших в России. Споры принимали иногда такую острую форму, что участники неделями ходили по разным тротуарам, встречаясь, не раскланивались друг с другом и доставляли этим удовольствие полицмейстеру и его подручным.

Однако бывали в жизни шенкурской колонии моменты, когда и марксистам и народникам приходилось объединяться для защиты своих гражданских интересов. Самодурство шенкурской администрации не знало пределов. Всякая жалоба, где говорилось о бесчинстве местных властей, направленная в Петербург или к архангельскому генерал-губернатору, либо перехватывалась в самом Шенкурске почтовыми чиновниками, либо оставлялась без последствий высшими инстанциями.

Не успел Курнатовский поселиться в Шенкурске и перезнакомиться со ссыльными, среди которых встретил двух единомышленников-марксистов – Машицкого и Ворпеховского, как к нему явился исправник. Он принес предписание, по которому ссыльным запрещалось во время прогулок переходить установленную для них в трех верстах от города границу.

– Распишитесь, господин Курнатовский, что читали, ознакомились, поняли.

– И не подумаю, – вспылил Курнатовский. – Вашу черту произвола соблюдать не собираюсь.

– Как вам угодно, – ответил исправник, – но если вздумаете перейти установленную границу, мы отправим вас в тюрьму вместе с ворами и бродягами.

– Ну и сажайте, а подписывать этой дурацкой и совершенно незаконной бумаги я не собираюсь.

Исправник ушел от него обозленный, а Курнатовский тотчас встретился с Машицким и Ворпеховским.

– Так что будем делать, товарищи, подчинимся, угодливо склоним головы перед урядником?

Тут же решили собрать совещание всех ссыльных. Народники, услыхав о том, что предстоит поссориться с начальством, замялись. Глава народников Водовозов долго ораторствовал о бесплодности коллективного протеста. И, наконец, предложил:

– Давайте бросим жребий, кому из нас расправиться с одним из шенкурских самодуров. Только это на них подействует…

Машицкий подтолкнул Курнатовского и шепнул:

– Не возражайте. Вы увидите, сколько храбрости у друзей Водовозова.

И действительно, народники один за другим стали выступать против плана Водовозова: «Ну, стоит ли жертвовать жизнью одного из товарищей за убийство шенкурского полицмейстера или исправника? Вот если бы убить архангельского губернатора…»

И Курнатовский и его товарищи прекрасно понимали, что все это пустая болтовня. В конце концов сами народники пришли к мысли, что коллективный протест в данном случае наиболее подходящая форма борьбы.

– Тогда, – сказал Курнатовский, – давайте точно назначим день и все вместе перейдем установленную для прогулок границу.

День был назначен. Как только солнце согрело землю, двинулись в путь, но, дойдя до границы, народники начали юлить: захотелось отдохнуть… Улеглись на землю, прошло полчаса… час…

– Что же, – сказал, наконец, Машицкий, – пора и в путь. Надо пройти еще верст пять-шесть.

– А, собственно, в каких целях нужно тащиться куда-то? – заявил Водовозов.

– Но ведь это ребячество! – вспылил Курнатовский. – Сидя здесь, мы можем сказать, что не нарушили правила, установленного этими негодяями, да и они сами не подумают подымать дела – так им удобнее.

– Но дальше мы, народники, – заявил Водовозов, – не пойдем.

Тогда Курнатовский и Машицкий (их третий товарищ – Ворпеховский, был болен) встали и двинулись дальше. Они долго гуляли и в город возвратились поздно вечером. А три дня спустя предстали перед шенкурским судом – их осудили на три месяца пребывания в тюрьме. Судья не преминул заявить, что столь мягкий приговор он выносит, принимая во внимание молодость и житейскую неопытность обвиняемых. А мог бы сослать в каторжные работы за сопротивление приказу властей.

Курнатовский и Машицкий обжаловали приговор в Петербургскую судебную палату. На этот раз ответ пришел необычайно быстро: решение суда оставить в силе.

Их поместили в грязную камеру шенкурского острога. Вместе с ними отбывали наказание несколько воров и конокрадов. Но сидели здесь и рабочие с лесопилок. Обитатели камеры встретили политических дружелюбно. Молодые социал-демократы не теряли времени даром: не умеющих писать и читать обучали грамоте, исподволь рассказывали об отношениях рабочих и хозяев, о том, кто такие капиталисты и пролетарии. Все было бы терпимо, но из-за тюремной сырости болезнь Курнатовского обострилась. Он начал быстро глохнуть и впал в обычное в такие периоды мрачное настроение. Начались сильные головные боли. Виктору казалось, что слух к нему уже никогда не вернется.

Кому нужен революционер, лишенный слуха, какую пользу принесет он делу?

Машицкий решил вывести своего друга из состояния отчаянной подавленности, и так как никакие увещевания на Курнатовского не действовали, Машицкий решил:

– Здесь нужна какая-то встряска!

Однажды ночью Машицкий вскочил на свою койку и на всю тюрьму закричал: «Караул!» Сбежались все: и начальник тюрьмы и надзиратели. С коек повскакали арестанты.

– Что с тобой случилось? – спросил выведенный из оцепенения Курнатовский.

– Случилось не со мной, а с тобой, – ответил Машицкий, наклонившись к самому его уху. – Всякий раз, когда ты, Виктор, начнешь хандрить или просиживать ночи без сна на койке, я буду кричать «караул».

Курнатовский рассмеялся. Смеялись и все собравшиеся. Даже начальник тюрьмы ушел из камеры, милостиво улыбаясь. С этого дня Курнатовский стал чувствовать себя легче.

Когда он вместе с Машицким покинул тюрьму, на Улицах Шенкурска уже лежал снег.

Зима пролетела быстро: Курчатовский много занимался, читал. К большой радости ссыльных, через Архангельск наладилось поступление нелегальной литературы. Городские власти оставили политических в покое: не до того – кутили и бесчинствовали с купечеством.

Но вскоре этот зыбкий покой нарушила запоздалая, но тяжелая весть, которая пришла из далекого Якутска. Группа ссыльных революционеров, протестуя против отправки без теплой одежды в самые северные, холодные районы, заперлась в одном из домов Якутска. По приказу местных властей солдаты якутского гарнизона осадили дом. Среди политических ссыльных были убитые, тяжело раненные, а некоторых казнили по приговору военного суда за сопротивление власти. Прав оказался шенкурский судья, говоривший о «мягком» приговоре. Распоясавшиеся царские охранники по своему произволу чинили суд и расправу над неповинными людьми. Якутское дело не осталось незамеченным. По всей России прокатилась волна протестов против якутской бойни. Много писали об этом деле и в зарубежной печати.

В Якутске пострадали главным образом революционные народники. Но против произвола царских слуг выступили все честные борцы с царизмом, независимо от их политических взглядов. Колония шенкурских политических ссыльных собралась на этот раз в полном составе. Исчезло недружелюбие, порожденное летним происшествием. Кто-то из народников предложил: двоим или троим ссыльным бежать, добраться до Якутска и убить губернатора Осташкова, главного виновника кровавой бойни.

– Я сделаю это, – неожиданно для всех сказал Курнатовский.

Народники так и ахнули: противник индивидуального террора, марксист и вдруг…

– Да, я, – подтвердил Курнатовский. – Есть преступления, которые нельзя прощать. Осташкова надо казнить.

И он начал готовиться к побегу. Но задуманному не суждено было осуществиться: шенкурские ссыльные получили известие о том, что для приведения в исполнение смертного приговора над Осташковым в Якутск уже выехала группа революционеров, отбывавших ссылку неподалеку от этого города. Следом пришла весть об отставке Осташкова. Он буквально бежал из Якутска. Якутская бойня вылилась в слишком большой политический скандал, и царь поспешил замять всю эту историю.

Тянулись месяцы шенкурской ссылки… Курнатовский и его товарищи не долго ладили с народниками: они не могли простить им терпимого отношения к безобразиям, творимым шенкурским начальством. И все же марксистам довелось дать народникам еще один урок революционной солидарности.

Однажды к дому, где жил Курнатовский, прибежал ссыльный народник. В этот день они провожали Водовозова. Окончился срок его ссылки.

– Во имя революционной солидарности, – заговорил посланец народников, еле переводя дух, – помогите! На переправе через Вагу скандал. Полиция не разрешает нам проводить Водовозова на другой берег реки. Что делать? Товарищи послали меня за вами.

Трое марксистов во главе с Курнатовским бросились бегом к переправе. Там они увидели полицейских, которые не пускали на паром друзей и знакомых Водовозова, пришедших проводить его.

Курнатовский, точно коршун, налетел на полицейских.

– По какому праву вы не пускаете людей проводить товарища? – закричал он. – Долго ли вы будете издеваться над нами?

Полицейские растерялись, а тут еще на них набросились Машицкий и Ворпеховский. В разгаре спора полицейские забыли о тех, кто пришел проводить Водовозова. Они воспользовались этим, перебрались на паром, сообща взялись за канат, и когда полицейские опомнились, паром находился чуть ли не на середине Ваги.

Через несколько недель в кармане Курнатовского лежал паспорт с перечислением городов Российской империи, где ему запрещалось жить. Хоть и урезанная, хоть и плохонькая, но все-таки это была свобода! Куда же ехать? Слежка за ним не прекращалась. И тогда он решил запутать следы, сбить своих преследователей с толку. Его искали в Петербурге, а он жил в селе Глухове, под Вышним Волочком, где временно поселилась его мачеха. От нее он умчался в Москву, где жили тогда Степановы. Там быстро получил явку в Воронеж и исчез, растворился в степных просторах России.

Друзья советовали ему временно покинуть родину, завершить образование и наладить связи с русскими социал-демократическими организациями за рубежом, в первую очередь – с плехановской группой «Освобождение труда». После долгих раздумий Курнатовский решил именно так и поступить. На юге России у революционных народников существовала хорошая подпольная типография, изготовлявшая документе для революционеров. Ее помог создать Алексей Николаевич Бах, живший в то время уже в Швейцарии. Этой типографией пользовались и марксисты. Здесь можно было найти бланки паспортов, выкраденные в полиции, штампы виз, различные штемпеля, печати.

Получив в Воронеже безукоризненный паспорт со всеми необходимыми визами для беспрепятственного выезда за границу, Курнатовский направился в Харьков, из Харькова – в Варшаву… А его искали в Москве, под Москвой. От Варшавы до границы рукой подать, и когда поезд миновал столб с двуглавым орлом, Виктор Константинович почувствовал, что ему больше нечего опасаться сыщиков и полицейских.

ТАМ, ГДЕ ИСКРИЛИСЬ АЛЬПЫ…

Цюрих, куда направил свой путь Курнатовский, был центром обширного промышленного района. В предместьях города, который живописно раскинулся по берегу озера, носившего то же название, дымились трубы машиностроительных заводов, химических предприятий, текстильных фабрик. Здесь зарождалась электропромышленность.

В 30-х годах XIX века в Цюрихе основали университет, в 50-х – политехнический институт. По тому времени это были первоклассные учебные заведения. Хороший состав профессуры, превосходно оборудованные лаборатории привлекали в стены этих учебных заведений молодежь из многих стран мира. К тому же Цюрих славился как большой культурный центр – много музеев, общедоступных библиотек. Да и жизнь в этом городе-труженике стоила значительно дешевле, чем в курортной Женеве, переполненной туристами, или в столице Швейцарии – чиновничьем Берне.

Рабочие Цюриха относились с большим сочувствием к революционерам-эмигрантам, среди которых встречалось немало русских. Первые социал-демократические организации Швейцарии появились именно в этом городе, где учение Маркса и Энгельса нашло благодатную почву. Если по всей Швейцарии соблюдалось право политического убежища и власти терпимо относились к эмигрантам, которые приносили доходы домовладельцам и торговцам, то в Цюрихе борцов за свободу, политических изгнанников окружало особенное участие: трудовое население Цюриха старалось чем могло облегчить судьбу людей, покинувших родину. К тому же здесь хорошо знали, что большинство политэмигрантов имеет очень скромные средства.

Покидая Россию, Курнатовский запасся несколькими рекомендательными письмами и адресами. По одному из таких адресов он и отправился, сойдя с поезда. Русский студент Цюрихского политехникума Скорняков встретил его приветливо, точно старого друга. Они проговорили до полуночи, а утром Скорняков пошел с Курнатовский подыскивать жилье поближе к политехникуму. На Зонненштрассе им попалась комнатка, которую сдавала старая фрау Шох. Плата оказалась вполне подходящей. Шох жила одиноко, работала на текстильной фабрике, дети ее давно разбрелись по свету в поисках счастья, муж умер несколько лет назад. Фрау Шох была не менее бедна, чем ее будущий постоялец. Вот почему она сдавала одну из двух маленьких занимаемых ею комнат. Дом принадлежал муниципалитету. И практически то, что хозяйка желала получить за комнату, равнялось плате, которую она сама вносила в муниципальную кассу Цюриха.

Первая зима в Швейцарии прошла сносно. При содействии Скорнякова и других политических эмигрантов Виктор Константинович поступил в политехнический институт и получил урок в одной богатой русской семье. Это было пределом мечтаний для каждого студента-эмигранта из России.

Со Скорняковым они встречались почти ежедневно. – Тут обстановка любопытная, – сказал ему уже в первые дни знакомства Скорняков. – Среди русских эмигрантов молодежь – все больше марксисты, среди стариков преобладают народники. Споров здесь множество, но озлобления нет. Молодые зачитывают до дыр книги Плеханова. Все – и молодежь и старики – поругивают нынешних народников, которые остались в России.

Споры о путях революционного развития, по которым пойдет дальше русский народ, велись в Руссише лезециммер – маленькой библиотеке-читальне. Книгами этой библиотеки пользовались и марксисты и народники. Вскоре Курнатовский стал не только завсегдатаем библиотеки, но и фактическим ее заведующим. Разумеется, работал он бесплатно. Средства на жизнь добывал уроками.

Мучило Виктора Константиновича то обстоятельство, что он не мог никак попасть в Женеву. Курнатовский мечтал увидеться с Плехановым и его товарищами из группы «Освобождение труда». Но занятия в институте и отсутствие денег на дорогу мешали ему съездить в Женеву. Однако через цюрихских марксистов ему все же удалось связаться с руководителями группы и по их поручению заняться организацией социал-демократических кружков среди русских студентов-эмигрантов. А когда в Женеве убедились, что имеют дело с образованным, серьезным и вполне надежным человеком, ему стали поручать транспортировку нелегальной литературы в Россию. Студенты политехнического института Кричевский и Теплов стали его помощниками в этой трудной работе.

Лишь по вечерам он отдыхал, забираясь в библиотеку. Нравы здесь царили поистине демократические. В центре комнаты на большом столе среди книг и журналов лежала старая коробка из-под сигар. Каждый посетитель оставлял в коробке (если ему удавалось раздобыть хоть немного денег) любую, какую он пожелает, сумму. Это не было абонементной платой. Коробка служила своеобразной кассой взаимопомощи. Нуждающийся брал сколько ему нужно, а заработав деньги или получив их от родных, возвращал «ссуду». Часто с процентами. И не было случая, чтобы кто-нибудь злоупотребил доверием товарищей, не возвратил долг.

В один из зимних вечеров, когда Курнатовский собирался закрывать читальню, дверь внезапно отворилась и на пороге появился человек в черном поношенном пальто. Посетитель неуверенно оглядел комнату, видимо, он сомневался – туда ли он попал. Вглядевшись в незнакомца, Курнатовский вдруг бросился к нему, обнял.

– Да не может быть! Откуда ты, Яковенко? Как попал в эти края?

Яковенко был товарищем Курнатовского по Петербургскому университету. Они вместе участвовали в протесте, организованном против нашумевшего адреса Андреевского. Но Яковенко избежал тогда " репрессий. Лишь позднее полиция докопалась до фактов, говоривших об участии Яковенко в этом деле и его конспиративных связях. И тогда Яковенко прошел тернистый путь, напоминавший усеянную мытарствами дорогу Курнатовского. С трудом выбравшись за границу, он решил завершить свое медицинское образование в Цюрихском университете. Вскоре Яковенко поступил на предпоследний курс медицинского факультета.

Нужно ли говорить, как счастлив был Яковенко, встретившись с Курнатовским, как был он ему благодарен за теплое, товарищеское участие.

Яковенко, наблюдательный человек и уже почти сформировавшийся врач, обратил внимание на странное поведение Курнатовского. «Почему Виктор часто переспрашивает слова? Почему он во время беседы прикладывает ладонь к уху? Почему он так замкнут?» Яковенко решил проверить возникшие у него опасения. Однажды он очень тихо задал Курнатовскому вопрос. Тот не ответил. Яковенко повторил вопрос чуть громче. Курнатовский переспросил его. Тогда Яковенко громко повторил тот же вопрос и настойчиво заговорил с приятелем:

– Ты что, стал плохо слышать? У тебя что-то неладное с ушами?

Курнатовский смутился. Он не любил жаловаться на свое недомогание.

– Да нет, это случайно, скоро пройдет. Но от Яковенко трудно было отделаться. Шаг за шагом он выведал у Курнатовского все о его болезни и узнал, что глухота то усиливается, то становится порой слабее, а иногда и совсем исчезает. Рассказ Виктора взволновал Яковенко. Среди преподавателей факультета он разыскал швейцарца-специалиста по ушным болезням, душевного человека, который согласился бесплатно осмотреть Курнатовского – ведь, собственно, отсутствие денег всегда мешало Виктору прибегнуть к медицинской помощи.

Доктор подтвердил основательность опасений Яковенко.

– Положение вашего друга действительно очень серьезно. Если болезнь не приостановить, он скоро совсем потеряет слух.

Но весной 1893 года Курнатовский неожиданно почувствовал себя значительно лучше. Глухота почти исчезла. Благодатный климат Швейцарии сделал свое. У Виктора изменилось настроение. Он много работал, не пропускал ни одной лекции, семинара.

– Химия нужна нам, революционерам, – говорил Курнатовский, – химические чернила для тайнописи, химические краски для мимеографов, изготовление взрывчатки для бойцов революционных баррикад.

1893 год был годом подъема не только в жизни Курнатовского, но и в жизни всего рабочего Цюриха. С наступлением весны сюда съехались многие деятели международного рабочего движения. Город готовился к очередному конгрессу II Интернационала. Проходили оживленные рабочие собрания. Политические деятели выступали перед рабочими с лекциями. Общественная жизнь била ключом.

Но именно в это время пришла весть, которая взволновала всех: президент США Кливленд готовился вместе с русским императором Александром III подписать трактат о взаимной выдаче преступников. Печать всего мира откровенно писала, что и Кливленд и Александр III, ведя переговоры, имеют в виду не только убийц, аферистов, взломщиков, но и политических противников русского царизма.

Обеспокоенные этим сообщением, русские эмигранты решили организовать митинг протеста. Вожди германской социал-демократии Август Бебель, Вильгельм Либкнехт и Пауль Зингер, которые находились тогда в Цюрихе, согласились принять участие в митинге. От группы «Освобождение труда» из Женевы приехали Аксельрод и Засулич. Назревало крупное политическое событие. И мальчишки, продавцы газет, с утра до позднего вечера оглашали улицы Цюриха криками:

– Купите «Нейе Цюрих цейтунг»! Сенсационное сообщение. Америка ведет переговоры с русским царем о выдаче политических эмигрантов! Готовится митинг протеста! Купите, купите газету!

На митинг пришли рабочие, студенты, швейцарские и немецкие социал-демократы, политические эмигранты, главным образом, конечно, русские.

Митинг был непродолжительным, но бурным. Тон задали ветераны германского рабочего движения – Либкнехт и Бебель. Выступали и другие ораторы. Среди них оказался и Курнатовский. Он недавно сам прошел через тюрьму и ссылку и мог, как очевидец, рассказать собравшимся о том, что творится в его несчастной стране, где царит произвол, где секут и вешают, гноят людей в тюрьмах и ссылках.

Когда Курнатовский спустился с трибуны, к нему подошел человек лет пятидесяти с очень привлекательным лицом.

– Пауль Зингер, – представился он и, взяв Курнатовского под руку, подвел его к Вере Ивановне Засулич. Познакомив их, он продолжал: – Вы прекрасно говорили. Немецкие рабочие – а я хорошо знаю их сердца и думы – на вашей стороне. Как депутат рейхстага сделаю все, чтобы у нас в Германии протест против этого гнусного трактата стал всеобщим.

Курнатовский впервые встретился с Зингером, но знал о нем давно. Ведь это он, Зингер, в разгар франко-прусской войны 1870 года открыто выступил против захвата полчищами кайзера Вильгельма 1 Эльзаса и Лотарингии. Немногие в тогдашней Германии, охваченной шовинистическим угаром, могли решиться на это!

Курнатовского и радовало и смущало знакомство с Зингером. А тут еще рядом сидела Засулич, имя которой было известно всей революционной России. Смущаясь, он с трудом вел беседу, отвечал невпопад. Однако очевидное расположение к нему новых знакомых ободрило Курнатовского, и он постепенно разговорился. Засулич обещала познакомить Виктора Константиновича с Плехановым.

– Георгий Валентинович, – сказала она, – слышал много хорошего о вашей работе.

В начале августа 1893 года Плеханов приехал в Цюрих на совещание представителей русских социал-демократов, проживавших за рубежом. Обычно сдержанный, Плеханов, знакомясь с Курнатовский, был приветлив, почти ласков с молодым человеком, наговорил ему много лестного. А такое с Плехановым случалось не часто. Георгий Валентинович подробно расспрашивал Курнатовского о возможностях распространения марксистской литературы в России. Внимательно выслушал он и отзыв Курнатовского о своей работе «Наши разногласия». Виктор Константинович искренне хвалил этот труд Плеханова, но заметил, что такого рода работу следовало бы дополнить примерами из русской жизни, тогда ее ценность, безусловно, возросла бы. Плеханов согласился с ним, сказав, что, к сожалению, материалов из России поступает очень мало. Прощаясь, он просил Курнатовского присылать критические замечания на все издания женевской типографии русских социал-демократов.