Текст книги "День чудес (Смешные сказки)"

Автор книги: Григорий Ягдфельд

Соавторы: Виктор Виткович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

21

Мы не станем рассказывать, как Митя нашел у Щучьего озера Лёлю, занесенную снегом, и как он вложил в ее грудь часики, которые всю дорогу бережно нес, зажав в окоченевшей руке. Расскажем только, что, когда снежное лицо Лёли потеплело и девочка открыла синие глаза и мечтательно улыбнулась, она прошептала: «Я знала, что ты придешь», – так нежно, что Митя будет помнить всю жизнь.

И все же Мите и Лёле в этот день еще раз пришлось встретиться с Черной душой. Было так.

Когда они прибежали в школу, играла такая веселая музыка, что нельзя было устоять на месте. Взявшись за руки, школьники мчались вокруг елки. Митя и Лёля вошли в хоровод, и все стало кружиться: и голова, и елка, и стеклянные шкафы с бабочками и лягушками… Не кружился только Дед Мороз, очень похожий на дядю Васю. Он то и дело поглядывал на школьные часы: стрелка подходила к двенадцати…

Тут-то в дверях и появилась Черная душа, улыбаясь во весь рот. Никто ее не заметил. Стоя у шкафа с наглядными пособиями «Змеи и ящерицы», Черная душа вынула золотые часы в форме сердца: на них было без одной минуты двенадцать. И на школьных часах было без одной минуты двенадцать. Дед Мороз воткнул вилку в штепсель. Елка вспыхнула тысячами огней, от игрушек забили маленькие молнии, загорелись бенгальские огни. И раздался первый удар часов, возвещающий рождение нового года. А за ним – еще одиннадцать таких же медленных и торжественных ударов.

– С Новым годом, ребята! – басом сказал Дед Мороз.

– Ура-а!.. – закричали школьники.

Черная душа подошла к елке.

– Да здравствует Новый год! – пламенно сказала она. – Поздравляю вас, деточки! – Но, увидев Митю и Лёлю, Черная душа шагнула назад, стушевалась и побежала к выходу. Дети удивленно глядели ей вслед.

– Чья это мама? – спросила Зоя.

– Это не мама, – сказал Митя.

– Черная душа… – прошептала Лёля.

Митя подошел к Деду Морозу и сказал ему на ухо:

– Это была Черная душа… Она убежала!

– Не бойся, – сказал дядя Вася, который все знал. – Она долго не проживет. Придет весна, и она растает. – По знаку дяди Васи Саша Тимошкин пустил на радиоле вальс «Снежинка» и стал швырять ленты серпантина и конфетти.

Стараясь не наступать валенками на туфельки Лёли, Митя кружился в вальсе и пыхтел.

– Мне пора, – в разгаре веселья вдруг сказала Лёля.

– Куда? – всполошился Митя.

Лёля пошла к выходу, Митя за ней. Он нашел ее белую шубку среди наваленной одежды. И они вышли на улицу, где горели звезды. Перед крыльцом стоял маленький серебряный самолет с косыми крыльями.

– Сказка кончилась, – грустно сказала Лёля. – И я уезжаю.

– Куда?

– Домой, в хрустальный дворец.

– И мы никогда не увидимся? – спросил Митя в отчаянии.

Лёля подошла к самолету, на хвосте которого висела связка бубенцов, оторвала один бубенчик и протянула Мите:

– Если очень захочешь меня увидеть, – найдешь!

Пропеллер завертелся. И самолет умчался, поднимая снежную пыль. А затем проплыл в темном небе, заслоняя звезды.

Митя постоял. Снег весело танцевал в освещенном квадрате окна школы. Там плясали, оттуда доносились музыка, смех. Митя пошел было к школе, но вспомнил, что Лёли там нет. И, понурив голову, повернул домой. Он открыл дверь своей избы. Навстречу ему рванулись звуки аккордеона. За праздничным столом хлопотала нарядная Митина мама. Посреди стола румяный гусь держал в клюве бумажный цветок, а вокруг лежали яблоки. Председатель сельсовета дядя Андрей играл на аккордеоне. И гости говорили все сразу.

– A-а, фантазер явился! – сказал бухгалтер.

– Приходит, понимаешь, и говорит, – сказал дядя Андрей: – «Я слепил Лёлю!»

– Какую Лёлю? – спросил кто-то из гостей. – А как он учится?

– Он у меня мечтатель, – любовно сказала Митина мама и положила сыну кусок пирога. Митя уселся на лавку, поднес кулак к уху, тихо позвенел бубенчиком и принялся за пирог.

КУКОЛЬНАЯ КОМЕДИЯ

1

Спорим, что нет! На что? На что угодно, что вы не знаете, из чего делаются куклы! Вы думаете, – из папье-маше, целлулоида или просто из тряпочек? Хм, как бы не так! Чего доброго, вы еще скажете, что некоторые куклы говорят «ма-ма», потому что внутри пищалки, а есть которые вообще ничего не говорят? И это ошибка! Впрочем, и мы думали про кукол, как вы, до тех пор, пока один очень странный случай не раскрыл нам глаза.

Дело было так. У Таты Корольковой – девочки из дома № 7 по Воротниковскому переулку – заболело горло, и ее уложили в постель. Она лежала; ее нос был едва виден среди двух огромных подушек, а из-под мышки торчал градусник. Сонно щурясь под лучом солнца, падающим из окна, Тата придумывала себе развлечения. Стоит, например, зажмуриться, и сразу начинают вертеться красные, зеленые, радужные круги. А если посмотреть на солнце сквозь ладонь, еще интереснее: между пальцами светятся красные линии.

Хотя глотать было больно, Тата, как всегда при ангине, то и дело глотала и морщилась. Вы спросите: какое это имеет отношение к тому, из чего делаются куклы? Самое прямое, и вы скоро в этом убедитесь. Итак, Тата глотала, морщилась, опять глотала, опять морщилась, потом вздохнула и повернула голову.

Перед ней на ночном столике, будто флот, плывущий под разноцветными парусами сигнатурок, искрились на солнце лекарства. Впереди всех плыл толстый коричневый пузырек, на котором не по-русски было написано «Ипеккакуана».

– Ипеккакуана… – прошептала Тата и поглядела наверх.

На потолке, отражаясь от форточки, вспыхивали и разлетались тени и зайчики. Тате захотелось чихнуть. Она долго собирала нос в складки – вот-вот чихнет, но так и не чихнула. А когда решила, что уже не чихнет, – вдруг чихнула, да так, что взлетели паруса сигнатурок.

– На здоровье! – сказала Татина мама – толстая, большая, с такой же челкой на лбу, как у дочки. Она только что вошла и открыла дверь ногой, потому что руки были заняты тазом с водой. В тазу плавала губка и качалась комната, отражаясь в воде.

– Спасибо, мамочка, – ответила Тата.

Поставив таз на стул, мама пощупала дочке голову, посадила и начала умывать губкой.

– Болит горло? – спросила она.

– Болит, – жалобно сказала Тата.

Мама схватила пузырек с ипеккакуаной, которую прописала вертлявая докторша из районной поликлиники, но, вспомнив, что у докторши коса, как у девчонки, и что она окончила институт всего три года назад, поставила пузырек на место. На другие лекарства мама даже не взглянула: их прописал доктор из квартиры № 13. Маме не понравилось все – и номер квартиры, и сам доктор: он слишком много говорил и не взял денег. Правда, на всякий случай она заказала его лекарства, но Тате дала каждое по одному разу.

«Возьму-ка я марганцовку», – подумала мама. Это было старое, испытанное средство всех мам и бабушек. Не удивляйтесь, что мы задерживаемся на таких подробностях, – они имеют прямое отношение к той удивительной истории, которую мы взялись вам рассказать.

Мама бросила зернышко марганцовки в стакан, и в воде стали расплываться лиловые нити; сперва они превратились в облако, потом в осьминога, наконец все смешалось и вода сделалась фиолетово-красной.

Тата полоскала горло, опуская воду в гортани то ниже, то выше: от этого звук становился то выше, то ниже. Это рассмешило Тату, она фыркнула и чуть не проглотила марганцовку.

– Перестань, – сказала мама.

Задребезжал звонок.

– Доктор…

– Опять доктор? – жалобно сказала Тата.

– Да, самый хороший.

Быстро поправив дочкину постель, мама убежала. Слышно было, как открылась и закрылась входная дверь. В коридоре раздались голос, мамы и самодовольный басок. Затем дверь отворилась, и появились сначала – дым, через некоторое время – живот, потом – трубка, а потом и сам доктор целиком.

Он вошел не спеша, покосился на лекарства, прописанные коллегами, небрежно отодвинул их, уселся в кресло, закинув ногу на ногу, и расстегнул пиджак, чтобы удобнее устроить живот. От металлической защелки его подтяжки на потолке заиграл еще один зайчик.

Татина мама остановилась у порога:

– Вчера утром у нее было 37 и 2, днем – 37 и 6…

Доктор невозмутимо выбил трубку в хрустальную вазу и, прищурясь, смотрел на маму. А она все говорила:

– … Вечером – 37 и 9, а ночью у нее было 38 и 3!

Щелкнув крышкой часов, доктор взял двумя пальцами руку Таты. Но едва он прощупал ее пульс, как за стенкой раздался гром рояля: кто-то изо всех сил забарабанил по клавишам.

Мама вздохнула. Доктор пытался сосредоточиться, но слышал только рояль. Холодно посмотрев на Татину маму, он спросил:

– Нельзя ли прекратить эти экзерсисы?

– Попробую… – сокрушенно сказала она. – Там живет такая девчонка… – и вышла в переднюю.

Оставшись наедине с Татой, доктор постучал пальцами по столу, скучающе посмотрел на девочку, потом на потолок.

– Покажи язык, – сказал он.

Тата с удовольствием показала ему язык.

За стеной музыка прекратилась, и вошла мама. Доктор снова взялся за пульс. Но за стеной опять загремел рояль.

Тогда доктор вынул трубку, на которой, как на носу разбойничьей шхуны, возлежала костяная наяда, раскурил табак, втянул в себя дым и выпустил на Тату целое облако, так что она закашлялась.

– Однажды я прощупывал пульс во время землетрясения в Стамбуле, – сказал он, поднялся, вышел в переднюю и открыл дверь в соседнюю комнату.

Там за роялем сидела Лиля – девочка лет десяти, с холодными голубыми глазами, льняными косичками – и стучала по клавишам.

Доктор остановился на пороге и уставился на Лилю, молча пыхтя трубкой.

Девочка продолжала барабанить по клавишам. А доктор все пыхтел трубкой.

– Ну, чего вам? – спросила Лиля.

– Когда я был врачом посольства на острове Святой Пасхи, – сказал толстяк, небрежно щурясь, – я застрелил из карабина слоненка, который трубил слишком громко возле моей хижины.

– Меня не посмеете застрелить, – ответила Лиля, тряхнула косичками и загремела еще громче.

– Это выяснится в дальнейшем, – сказал доктор и ушел.

Войдя в комнату к Тате, он сказал:

– Все-таки хорошо, что эта девочка не умеет играть в четыре руки.

Мама робко спросила:

– А вы не послушаете Таточку? Может быть, у нее что-нибудь в легких?

Доктор не ответил. Стряхнув «вечное» перо на одеяло, он вытащил из кармана блокнот, на котором было напечатано золотыми буквами: «Доктор Кракс. Профессор элоквенции».

– Мне стоит взглянуть на больного, – вдруг сказал доктор, – чтобы сразу определить, чем он болен – корью, свинкой или бубонной чумой.

– А чем больна моя дочка? – испугалась мама.

– Я выписал ей капли «тяп-тяп», – сказал доктор Кракс. – Их импортируют из Перу. Давать по десертной ложке семь раз в день.

Спускаясь по лестнице и пряча в бумажник десять рублей за визит, Кракс сразу же позабыл про Тату. Он подумал: «Почему лестницы пахнут котами, а коты котами не пахнут?.. Тьфу! Что за ерунда!.. Не об этом надо думать!» И, выйдя на улицу, подошел к своему «Москвичу».

За передним стеклом «Москвича» висела куколка, а над задним стеклом свешивалась бахрома; такой обыкновенно украшают гробы. Открыв дверцу, Кракс с трудом втиснулся и снял громадный замок с цепи, к которой был прикован руль, чтобы машину не украли.

Вставив ключ, Кракс включил зажигание и нажал на стартер. Машина затряслась мелкой дрожью. Внезапно какой-то человек с чемоданчиком открыл дверцу.

– Что такое? – недовольно спросил Кракс.

– Позвольте взглянуть на вашу куклу.

Не дожидаясь ответа, незнакомец протянул руку и, не снимая куклу с резинки, внимательно ее осмотрел.

– А что, нельзя? – опасливо спросил Кракс, приняв незнакомца за сотрудника автоинспекции.

– Валентина… – задумчиво сказал тот.

– Что?!

– Ничего, извините, – сказал человек с чемоданчиком и направился к парадному подъезду.

Высунувшись, Кракс поглядел ему вслед.

– Странная личность. A-а, да это, кажется, тот самый, про которого говорят, что он…

Профессор элоквенции на мгновение задумался. Если бы он пораздумал побольше и вспомнил все, что слышал про этого человека, – может быть, того, что потом произошло, не произошло бы, и мы никогда не узнали бы, кто такие куклы и из чего они делаются. Но Кракс легкомысленно сказал:

– А, ерунда! – махнул рукой и поехал.

Стоя в подъезде, человек с чемоданчиком внимательно смотрел ему вслед; позади на кузове «Москвича» долго еще виднелся восклицательный знак, как свидетельство того, что это начинающий водитель и его должны остерегаться все остальные автомобилисты.

2

Сунув рецепт в сумочку, Галина Ивановна (так звали Татину маму) сказала:

– Таточка, доктор выписал тебе новое лекарство… Такое хорошее… Сразу поправишься! Я – в аптеку.

Увидев, что дочка готова заплакать, она добавила:

– Ну, какая трусиха!.. Чего ты боишься? Ведь Лиля дома! Как тебе не стыдно! Я оставлю дверь открытой! Я скоро приду!

И уже в дверях сказала строго:

– Только, если кто позвонит, не открывай! Слышишь? Тебе нельзя вставать! Не встанешь? Даешь слово?

– Честное слово! – сказала Тата.

Проходя по коридору мимо Лилиной комнаты, мама сказала:

– Лилечка! Если кто придет, – открой! Хорошо, Лилечка?

Стоя на стуле перед буфетом, Лиля ела вишневое варенье столовой ложкой; не переставая жевать, она посмотрела на Галину Ивановну холодными глазами.

Мама ушла. И Тате сразу стало страшно. Она поежилась, вытянула голову, прислушалась.

Зловеще потрескивала мебель. Потом что-то забилось и зацарапалось в окне. Это была оса, похожая на тигра. Тата смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Страшно! И главное, никого нет! Только одна кукла! Она сидела на Татиной кровати, прислоненной к спинке, в ногах. Эта кукла была повар, в колпаке, с пришитой жестяной поварешкой. Боязливо поглядывая на окно, Тата взяла повара.

– Здравствуйте, Тата, – сказала она самым низким голосом, каким только могла, и наклонила голову повара.

– Здравствуйте, Петр Петрович, – ответила Тата тоненьким голосом.

И стала говорить то за себя, то за повара.

– Как ваше здоровье? – вежливо спросила она у себя.

– Спасибо, хорошо. Меня укусила оса. Тошнит, голова болит, все время чихаю…

Вдруг – с чего бы это – с потолка посыпалась штукатурка.

Тата испуганно втянула голову в плечи и поглядела сна чала на потолок, потом на куклу.

– Что? Боишься? – спросила повара Тата.

– Боюсь…

– Ха-ха-ха! Какой глупый! – неестественно бодрым голосом сказала Тата. – Чего ты боишься?

– А вдруг… из угла выскочит мышь?

Девочка опасливо скосила глаза под шкаф, откуда выглядывали мохнатые комочки пыли.

– Тогда ты… ка-ак хватишь ее поварешкой!

– А вдруг… дверь откроется, а там… – Тату даже затрясло, когда она об этом подумала. – А там… никого нет!

– А чего ж ты боишься, раз никого нет! Ха-ха-ха! Какой глупый!

– А вдруг… а вдруг… сейчас возьмет и придет… волшебник?!

– Ха-ха-ха! – сказала Тата. – Волшебников нету!

– Да-а, нету! Вот сейчас ты говоришь, а он сидит под кроватью и подслушивает!

Тата свесилась и заглянула под кровать, чуть не свалившись. Ее косичка коснулась пола. Под кроватью валялся мячик и стояли ночные туфли.

– Ха-ха-ха! – сказала она. – Там никого нету!

– Чшш! – сказала Тата пронзительным шепотом непонятно за кого – за себя или за повара. – Я знаю, где он! На лестнице… Сейчас ка-ак позвонит!

И вдруг на самом деле раздался звонок. Тата спряталась под одеяло. Никто не открывал.

А Лиля за стенкой, как ни в чем не бывало, забарабанила на рояле.

Позвонили еще раз. Одеяло зашевелилось, из-под него выглянули испуганные глаза Таты и нос. Но Лиля все так же гремела по клавишам. Опять позвонили – долго и настойчиво. Тогда только Лиля соскочила с круглого стула и подошла к двери.

– Кто там? – недовольно спросила она.

– Могэс, – сказал спокойный голос.

– Не можете пять минут подождать! – грубо сказала Лиля, открыла дверь и впустила того самого худощавого человека с чемоданчиком, что заглядывал в машину доктора Кракса.

Ткнув пальцем в счетчик, висящий в коридоре, Лиля убежала в комнату. И оттуда опять загремел рояль.

Могэс посмотрел в дверь напротив и увидел Тату. А Тата увидела Могэса: он глядел на нее так пристально, что потом, когда ее просили рассказать, она не могла вспомнить ничего, кроме глаз. И другие, которые видели Могэса, никогда ничего не могли вспомнить, кроме его глаз. Вот как пристально он смотрел! Улыбнувшись Тате, Могэс притворил дверь.

У Таты отчаянно заколотилось сердце. Сама не зная зачем, она спрыгнула с кровати и в одной рубашке прокралась к двери.

Переступая на холодном полу с ноги на ногу, она прижала глаза к замочной скважине, но ничего особенного в передней не увидела: Могэс открыл чемоданчик, вынул клеенчатую тетрадку, рядом с которой почему-то лежали две куклы, осветил фонариком счетчик, где, потрескивая, двигалось красное кольцо, и стал что-то записывать.

Сквозь замочную скважину Тате была видна открытая дверь в Лилину комнату. Лиля сидела за роялем и грохотала. Ей нравилось, когда гремело. Лучше всего она достигала этого, бросаясь на клавиши всей рукой от пальцев до локтя. При этом она держала ногу на педали, чтобы гром долго не уходил.

Тата увидела, как Могэс подошел к Лилиной двери.

– Девочка, – сказал он вежливо, – зачем ты так громко? Ты же знаешь, что у Таты температура!

– Я в своей комнате! – отрезала Лиля, тряхнула косичкой и снова принялась за рояль.

Могэс вздохнул, вынул странной формы очки с толстыми выпуклыми стеклами, надел их на нос, посмотрел на Лилю и… Ах! Что это?!

В очках вспыхнули синие огоньки; они так заплясали в разные стороны, будто по всей передней разлетелись синие светлячки.

Тата глядела, как зачарованная. И увидела… (Тут читайте как можно медленнее и внимательнее!) Увидела, что Лиля, которая сидела у рояля на вертящемся стуле, вдруг уменьшилась в десять раз и превратилась в обыкновенную куклу. Живая девочка – в куклу!!

У Таты сердце заколотилось еще отчаяннее. Со страхом ждала она у замочной скважины, что будет.

Могэс подошел к Лиле, поднял ее двумя пальцами за платье и сунул в свой чемоданчик. Потом подошел к наружной двери и вышел. Щелкнул замок.

3

Ни жива ни мертва, Тата кинулась к постели и нырнула под одеяло.

Прошла минута; все было тихо, даже оса не билась в окне. Тата выглянула – взять куклу повара, а то одной – страшно! На кровати повара не было. И не было нигде! Он словно провалился сквозь землю.

Вдруг из-за цветочного горшка на окне показался его колпак. Повар погрозил Тате жестяной поварешкой и, тоже трясясь от страха, сказал – на этот раз сказал сам, своим собственным кукольным голосом:

– Тшш! А то он вернется!

Тата жалобно сказала:

– У меня, наверно, температура сорок и мне все снится!

– Ничего тебе не снится, – сказал повар и постучал по цветочному горшку поварешкой.

– Ну конечно же, – сказала Тата. – Мне все снится. Мне все кажется.

– Хм, – сказал повар. – Ты рассудительная девочка.

Тата подозрительно посмотрела на повара.

Это сейчас я за тебя разговариваю или ты сам?

– Я сам.

Тата помолчала.

– Ну, хорошо: мне снится, и пусть! Только бы не проснуться на самом интересном месте!

– Дальше, имей в виду, будет еще интересней! – сказал повар.

Тата осторожно поглядела на него.

– Дай честное слово, что ты мне не снишься!

– Честное слово! – сказал повар и, в подтверждение, покрутил ногой в воздухе.

– Вот как?! – воскликнула Тата. – Значит, все – на самом деле! Лиля!! – закричала она, вскакивая с постели. – Ее надо спасти.

– Ее нельзя спасти, – сказал повар.

– Почему?

– Поклянись, что ты никому не расскажешь, и я открою тебе ужасную тайну.

– Клянусь, – сказала Тата, легла и натянула до носа одеяло.

Маленькими шажками повар взобрался на подушку к Татиному уху, наклонился и таинственно начал:

– Знай: еще месяц назад я был настоящим поваром и служил в кафе «Красный мак», на углу Столешникова и Петровки…

Дальше он рассказал такую жалостную историю, что Тата чуть не заплакала. Выходило так, что он был очень хороший и пострадал зря. А на самом деле он был совсем не хороший и пострадал совсем не зря. Слушайте, как было.

…В кафе сидели мамы, тети и дети. С потолка свешивались скрюченные полоски липкой бумаги от мух. Официантка с подносом бегала, разнося чашки с какао на глубоких тарелках вместо блюдец. Она подошла к столику, где сидели какие-то папа и мальчик.

Хлебнув какао, мальчик скорчил гримасу.

– Что? – спросил папа.

– Пойдем отсюда! – сказал мальчик.

Папа попробовал какао из чашки мальчика, и они поглядели друг на друга с отвращением. Поднявшись, папа подошел к двери на кухню:

– Будьте любезны повара!

Сонный Петр Петрович в грязном колпаке мешал поварешкой какао в огромном баке.

– Ну, что там еще? – спросил он недовольно.

– Разве это какао? – осведомился папа.

– Не нравится – варите сами, – сказал повар.

Тут-то папа и мальчик вздрогнули и посмотрели на дверь. Они увидели чьи-то пристальные глаза, одни глаза!.. Вы уже догадываетесь чьи.

Стоя на пороге, Могэс надел волшебные очки и глянул в окошечко, через которое подают блюда. В очках вспыхнули синие огоньки, они заплясали на всех тарелках в кухне.

И повар на глазах пораженных судомоек уменьшился в десять раз и превратился в куклу.

Могэс вошел в кухню.

– Вот таким образом, – сказал он обалдевшим судомойкам, сунул повара в чемоданчик и вышел.

Потом, уже у себя в мастерской, Могэс натянул на повара чистый колпак и вместе с другими такими же куклами снес в магазин игрушек на Малый Каретный переулок. Теперь вы знаете, как все было на самом деле…

Грустно свесив голову в колпаке, маленький Петр Петрович сидел на Татиной подушке и бубнил:

– И Лилю он тоже отдаст в магазин игрушек. Хорошо, если ее купят какой-нибудь девочке на день рожденья! Тогда еще ничего! Но если Лилю купят в детский сад… – повар свистнул, – каждый захочет играть первый, и ее разорвут по полам!

– Пополам?! – Этого Тата не выдержала и начала лихорадочно одеваться.

– Ты куда?

– Надо ее спасти!

– Спасти!.. – захихикал повар. – Где ж ты ее найдешь?

– В игрушечном магазине.

– Ну да! У нас, знаешь, сколько игрушечных магазинов? Наверно тысяча… или, наверно, сорок тысяч!

Не слушая его, Тата натягивала чулки.

– И охота тебе путаться в чужие дела, – продолжал повар. – И потом, тебе же нельзя на улицу… ты больна. У тебя знаешь что… У тебя подскочит температура!

Но Тата выбежала в переднюю, и за нею хлопнула дверь.