Текст книги "Изгнание владыки"

Автор книги: Григорий Адамов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Глава двадцать девятая
ОДИН НА ЛЬДИНЕ

На льду творилось что-то невообразимое. Среди бешеного воя и свиста ветра в темноте с гулом катились, ударяясь друг о друга, огромные глыбы. Новые тучи снега поднялись и кружились в сумасшедшем вихре, лед под ногами людей, визжа и скрежеща, пришел в движение.

Позади, совсем близко, почти у их ног, по снежному белому фону пробежала извилистая черная змейка, быстро расширяясь и удлиняясь.

«Трещина», – промелькнуло в голове Дмитрия Александровича, и во всю силу своих легких он крикнул:

– Домой, Плутон! Домой!

– Что это? Что это? – испуганно спрашивал Дима.

– Скоро узнаем!

Дмитрий Александрович бросился вперед за Плутоном.

Дима забился, пытаясь вырваться и соскользнуть на лед.

– Я сам пойду! – кричал он. – Сам! Пустите! Дмитрий Александрович, дорогой… милый… Пустите! Я пойду… я могу…

– Лежи смирно, Дима, спокойно! Так будет скорее.

Дима затих, крепко обхватив плечи Дмитрия Александровича.

Плутон бежал, опустив голову вниз, то оглядываясь и поджидая Дмитрия Александровича с Димой, то с лаем бросаясь вперед.

Дмитрий Александрович шел нагнувшись, осторожно ставя ноги в расщелины между обломками, взбираясь на глыбы, одной рукой поддерживая Диму, другой хватаясь за ледяные выступы. Ветер яростно дул теперь в спину, толкал и гнал, грозя опрокинуть через голову, и ноги шли как бы сами собой, не поспевая за телом. По ветру, как оказалось, было гораздо трудней продвигаться, чем раньше против ветра.

Из ревущей белой пелены внезапно возникла гряда высоких торосов.

Плутон остановился, потом начал бегать взад и вперед вдоль нее, словно потеряв след, потом исчез в мятущейся снежной пелене.

Издали послышались глухие хлопки, через мгновение высоко вверху начали вспыхивать огненные, багрово-красные точки, рассыпавшиеся роем маленьких красных звезд. Хлопки и вспышки быстро следовали друг за другом в течение минуты, потом прекратились.

– Дмитрий Александрович, – встрепенулся Дима, – ракеты?

– Аварийные ракеты! – ответил Дмитрий Александрович. – «Чапаеву», видно, плохо. Что там теперь делается?! – с нескрываемой тоской прибавил он и через минуту, спуская Диму с плеч на высокую глыбу льда, сказал: – Посиди здесь немного, пока Плутон вернется.

Плутон долго не возвращался; иногда сквозь вой и грохот бури издалека доносился его короткий, приглушенный лай. Потом и он замолк. Что-то гремело вдали, снег хлестал, словно бичами, в лицо, ветер, неожиданно меняя направление, забегал то спереди, то с боков и яростно кидался на людей.

Они молча вслушивались в гремящую тьму: Дима, сидя на глыбе под навесом высокого тороса, Дмитрий Александрович – возле мальчика, прижимая его к своей груди.

У Димы внезапно сжалось и до боли заныло сердце.

– Плутон! Плутон! – отчаянно закричал он, вытягивая шею и прислушиваясь.

Но ветер подхватывал его крик, с торжествующим воем уносил, разрывая в клочья. И слова моментально глохли – казалось, тут же, вблизи.

– Он не может пропасть? Он не заблудится? – с тревогой спрашивал Дима и опять кричал изо всех сил: – Плутон! Плутон! Сюда! Ко мне! Плутон!

– Не беспокойся, Дима. Он слишком уверенно ведет себя.

Прошло пять, десять минут. Плутон не возвращался. Дима не находил себе места. Он уже сполз с ледянок глыбы и непрерывно, с едва сдерживаемыми слезами, срывающимся голосом звал любимую собаку.

Беспокойство стало закрадываться и в душу Дмитрия Александровича, он присоединил свой голос к голосу Димы.

Прошло пятнадцать минут. Дмитрий Александрович вынул из заднего кармана свой световой пистолет и поднял его кверху, готовый стрелять.

Вдруг из бушующей, ревущей снежной завесы совсем близко прозвучал знакомый короткий лай, и, чуть не опрокинув Диму, на грудь к нему бросился Плутон, весь белый, совершенно облепленный снегом. Казалось, животное потеряло от радости голову. Оно кружилось вокруг людей, бросалось на них, пыталось лизнуть Диму в лицо, непрерывно и весело лая. Наконец, успокоившись и тяжело дыша, с видом крайнего утомления, Плутон растянулся у ног мальчика, время от времени хватая горячей пастью снег.

Дима обнимал и прижимал к себе его огромную голову, заглядывал в глаза, забрасывал вопросами:

– Где ты был, Плутон? Куда ты пропал? Я боялся за тебя…

– Домой, Дима! Домой! – торопил Дмитрий Александрович, поднимая мальчика на глыбу. – Нельзя медлить!

– Плутон устал… – пытался возразить Дима.

– Нет времени отдыхать! Прикажи ему идти вперед!

И Дмитрий Александрович взял мальчика к себе на спину, готовый двинуться в путь. Голос Дмитрия Александровича был так властен и решителен, что Дима беспрекословно повиновался.

– Вперед, Плутон! Домой! Домой! – закричал он.

Плутон медленно поднялся и побрел, оглядываясь на Диму, вдоль гряды, в ту сторону, откуда только что появился.

Долго он вел людей за собой каким-то извилистым, одному ему известным путем. Ни одной более или менее высокой, труднопроходимой торосистой гряды не встречалось. Идти было значительно легче, чем раньше.

На ровном льду Дима молча сполз со спины Дмитрия Александровича и так же молча, но прихрамывая, пошел с ним рядом. Дмитрий Александрович подхватил мальчика под руку. Ветер гнал их теперь с такой силой, что иногда приходилось шагать, отбрасываясь назад и упираясь изо всех сил ногами.

Плутон шел совсем близко впереди, низко опустив голову.

Из крутящейся молочной мглы неожиданно донесся крик, потом другой. Плутон громко залаял, бросился вперед и на минуту исчез. Опять послышались крики, они переплелись с приглушенным лаем собаки, лай усилился, и внезапно из снежной пелены громадным скачком вынырнул Плутон и следом за ним фигура облепленного снегом человека.

– Дима! Дима! – кричал знакомый голос. – Это ты? Дмитрий Александрович! Откуда вы появились?

Иван Павлович сжимал мальчика в объятиях, тискал руки Дмитрия Александровича и сквозь свист ветра неразборчиво, как в бреду, выкрикивал:

– «Чапаев»… Какое несчастье! «Чапаев» взорвался… Исчез… Я тут один… Один!.. Какие ужасные взрывы!.. Бедный «Чапаев»!..

– Что с людьми? – схватив его за плечо, крикнул Дмитрий Александрович…

– Не знаю… не знаю… Я принимал на льду аварийные запасы… Со мной были ледорез Семенов, термотехник Матвеев и еще два человека… Они побежали к «Чапаеву»… оттаскивать грузы подальше, от него… И не вернулись… Не вернулись… Но вы где были? Как вы попали сюда?

При свете фонаря в мятущемся снежном вихре видно было лицо Ивана Павловича, его широко раскрытые, почти безумные глаза, вздрагивающая щека.

– Потом… Потом, Иван Павлович, – ответил Дмитрий Александрович. – Где же «Чапаев»?

– Исчез… Люди не вернулись… Я тоже побежал к «Чапаеву». Вдруг я заметил, что шар света, который окружал его в момент взрывов, стал быстро меркнуть… Как бы удаляться… Я чуть не свалился в воду возле ящиков и тюков. У края льда никого не было… Ни «Чапаева», ни людей. Шар света исчез… На воде плавали какие-то темные предметы. Он погиб! Пошел ко дну! «Чапаев» пошел ко дну… погиб!

Столько отчаяния и горя было в словах и глазах Ивана Павловича, что Дмитрий Александрович решил прекратить расспросы о корабле. Все уже стало ясным…

– Где грузы? – спросил он Ивана Павловича.

– Здесь, в десяти шагах отсюда. Пойдемте. Там вездеход. Можно укрыться от шторма.

Он взял Дмитрия Александровича за руку и потащил за собой. Держась за пояс Дмитрия Александровича, оглушенный ужасным известием, Дима, прихрамывая, последовал за ними. Плутон бежал, словно уже зная дорогу. Ветер ревел и гнал всех вперед, толкая в спину и сбивая с ног.

Через несколько шагов из серой крутящейся тьмы возник, словно гряда плоских торосов, длинный низкий холм, полузасыпанный снегом. Иван Павлович пошел вдоль него, и вскоре из мглы показались тусклые желтые пятна света. Через минуту Иван Павлович приблизился к небольшому возвышению, изнутри которого, как будто сквозь тонкую алебастровую вазу, пробивался слабый свет, а сзади поднимались кверху какие-то тонкие длинные тени.

Иван Павлович обошел этот снежный холмик, разгреб ногами снег и поднялся на три ступеньки. Что-то металлически звякнуло, раскрылась низкая, с прозрачной верхней частью дверь, и Иван Павлович сказал:

– Вот и вездеход. Входите.

Внутри кабина вездехода походила на длинную каюту со шкафами для продовольствия и снаряжения и маленькой электрокухней. У боковых стен тянулись мягкие диваны-лари, над ними, между окнами, висели откидные койки с постелями, прижатые сейчас к стенам. Посреди кабины находился маленький узкий столик, впереди, у смотрового окна, стояло кресло водителя.

Под крышей над столом горела электрическая лампа в матовом шаре.

Вьюга била в окно снегом, выла и металась снаружи, но внутри было тепло, уютно и светло.

– Надо бы спустить тамбур перед дверью… снегу нанесет в сани, – говорил Иван Павлович, в облаках снега и пара закрывая дверь за собой. – Я второпях не успел этого сделать, раздевайтесь, садитесь… Ох, горе, горе!

Дима в изнеможении, бледный, упал на мягкий диван.

Сняв с него пальто, Дмитрий Александрович прежде всего осмотрел ушибленную ногу. Кость была цела, и Дмитрий Александрович растер ушибленное место, положил компресс и сказал:

– Ничего серьезного, Дима. Полежишь спокойно, и пройдет. Раздевайся и ложись, мальчик, я помогу тебе.

Сняв электрифицированные костюмы, Иван Павлович и Дмитрий Александрович, измученные и усталые от всего пережитого, уселись на диван – возле Димы, а Плутон улегся впереди, у кресла водителя.

– Расскажите же, Иван Павлович, как это все произошло? – сказал Дмитрий Александрович, вытягивая ноги.

– Как рассказать, Дмитрий Александрович! – вздохнул Иван Павлович, сжав ладонями голову. – Ужасно! Ужасно! До сих пор не могу прийти в себя… – Он опять глубоко вздохнул и продолжал: – Я был у себя в каюте. Моя вахта только что кончилась, и я собирался отдохнуть перед ужином. Вдруг раздался потрясающий взрыв, меня выбросило, как мяч, из койки к двери. Все с грохотом и звоном рушилось вокруг. Я вскочил и бросился вон из каюты. Тут в коридоре меня настигли второй и третий взрывы, один другого сильнее. Меня швыряло от переборки к переборке, обо что-то я ушиб голову… Крики, стоны, вопли отовсюду… Я все-таки выбрался на палубу. Там уже были капитан, два его помощника, почти вся команда. Палубные стены были спущены, и весь корабль открыт. Среди воя ветра, в тучах снега люди метались по палубе. Я услышал команду о спуске вездеходов на левый борт и посадке на них пассажиров. «Чапаев» кренился все сильнее и оседал на корму. Тут капитан увидел меня и приказал взять людей, сойти на лед с правого борта, принимать аварийные запасы. Краны начали работать – выбрасывать грузы на лед. Мои люди принялись оттаскивать их подальше от корабля, а я их укладывал и укрывал от снега. И вот… люди не вернулись. Может быть, под ними подломился лед или они провалились в трещину… В такую пургу все случается. А может быть, их забрал какой-нибудь вездеход и ушел с ними. Хотя не думаю, они вернулись бы за мной. А «Чапаев» погиб… «Чапаев» пошел ко дну…

Сжимая руками голову, закрыв глаза, Иван Павлиний закачался на диване, точно от невыносимой боли.

С замирающим сердцем, в каком-то оцепенении слушал Дима рассказ моряка. Дмитрий Александрович, опустив голову, полузакрыв глаза, молчал, потом тихо, точно про себя, промолвил:

– Значит, не все нашли…

Пурга билась и выла за стенами, кузов вездехода дрожал непрерывной мелкой дрожью, по крыше шуршал снег и с мягким шелестом хлестал по стеклам.

Иван Павлович поднял голову.

– Но скажите мне, как вы-то попали сюда? Почему вы не на вездеходе со всеми пассажирами? Как я обрадовался, увидев Плутона! Я понял, что и Дима где-то здесь близко… Плутон схватил меня за руку, тянул, очевидно, к вам, потом исчез. Я долго кричал, звал его. И вдруг он снова появился – и вы за ним. Расскажите, Дмитрий Александрович…

Дмитрий Александрович продолжал молчать, рассматривая свои ногти. Черты его лица словно окаменели, губы были плотно сжаты, и Дима вновь почувствовал непонятную, влекущую силу этого человека.

Наконец Дмитрий Александрович медленно поднял глаза и тихим, ровным голосом спросил:

– Как вы думаете, Иван Павлович, отчего произошли взрывы на «Чапаеве»?

– Не знаю, Дмитрий Александрович, не знаю, – ответил Иван Павлович. – Может быть, среди грузов были взрывчатые или легко воспламеняющиеся вещества… Ведь взрывы произошли в средних грузовых трюмах…

– Вот как! Значит, дело проясняется еще больше… Иван Павлович, подняв брови, с изумлением посмотрел на Дмитрия Александровича.

– Проясняется? Еще больше? А что тут вообще ясного?

– Мы с Димой очутились здесь потому, что преследовали преступника, совершившего этот взрыв…

Бледный, испуганный Дима стремительно сел на диване и в первый момент словно лишился голоса. Потом, заикаясь, он пробормотал:

– Георгий Николаевич – преступник?..

Иван Павлович переводил недоумевающие глаза с Дмитрия Александровича на Диму и растерянно спрашивал:

– Преступник? Почему Георгий Николаевич? Простите… я ничего не понимаю…

Тем же тихим и ровным голосом, продолжая рассматривать свои руки, Дмитрий Александрович говорил:

– В разгар пурги Коновалов сбежал с «Чапаева» и скрылся в темноте. Мы с Димой бросились за ним. Плутон повел нас, очевидно, по его следам. Но собака слишком уверенно шла. Вряд ли она могла в такой пурге долго различать следы человека. Я подумал, что она чует запахи «Полтавы» и «Щорса», которые находились сравнительно недалеко, метрах в четырехстах-пятистах от «Чапаева».

– Правильно! – машинально заметил Иван Павлович.

– К этому времени Дима дважды ушиб ногу и не мог идти. Дальше рисковать жизнью мальчика я не мог. Тем более, что бегство Коновалова было бы бессмысленным, если предположить, что он ушел в сторону от кораблей, в глубь ледяного поля. Это было бы простым самоубийством. Единственной разумной целью его могла быть только «Полтава». Зачем он так стремился к ней, я тогда еще не понимал. И все же я решил вернуться, чтобы не подвергать опасности Диму и на «Чапаеве» связаться по радио с «Полтавой» и «Щорсом» до прихода к ним Коновалова… А теперь мне ясно и то, почему он так стремился к этим кораблям…

– Почему же? – продолжал недоумевать Иван Павлович.

– Потому что он искал там спасения, после того как привел в действие поставленные в трюме «Чапаева» адские машины.[82]82
  Адская машина – начиненный взрывчатым материалом снаряд, снабженный часовым механизмом. Взрыв происходит в заранее назначенный момент.


[Закрыть] На «Полтаву» он явился бы как спасшийся с погибшего корабля…

– Но позвольте… Тут какая то ошибка… недоразумение – растерянно заговорил Иван Павлович. – Ведь я же лично видел Коновалова, когда, по приказанию капитана, спускался вместе с моими людьми на лед. Коновалов бежал мне навстречу по трапу, поднимаясь со льда на корабль. Я был уверен, что его посылали за чем-нибудь на лед…

Дмитрий Александрович вскочил на ноги. Его губы побелели, кулаки сжались.

– Что вы говорите?! Значит, он остался на «Чапаеве»? Значит, это был обман? Поймите! Никто его не посылал на лед! Он сам сбежал с корабля. Дима его видел. Значит, он ушел с корабля лишь на время взрыва и потом вернулся, чтобы с оставшимися в живых пассажирами и командой спасаться на «Полтаве»… Не иначе… – Дмитрий Александрович говорил все тише, опускаясь на диван с поникшей головой. – Именно так… Он спрягался среди торосов недалеко от корабля и пережидал… пока мы его искали совсем в другом месте… Какая дьявольская хитрость!

Дмитрий Александрович вдруг замолчал, резко перебросил ногу на ногу и громко хрустнул сцепленными пальцами рук.

– Моя ошибка… – пробормотал он сквозь стиснутые зубы. – Это я виноват.

– Почему же это именно ваша ошибка? Кто вы? – нерешительно спросил окончательно сбитый с толку Иван Павлович.

Дмитрий Александрович машинально, почти непроизвольным движением, отогнул обшлаг на рукаве своей куртки. В свете яркой лампы на мгновение блеснул значок государственной безопасности.

– Я майор государственной безопасности Комаров… – глухо прозвучал голос Дмитрия Александровича.

Иван Павлович некоторое время неподвижно смотрел на Дмитрия Александровича с каким-то новым выражением любопытства и уважения.

Дима сидел, забыв о боли в ноге, о смертельной усталости. Он думал только об ужасных событиях, участником которых он неожиданно стал.

Молчание длилось долго.

Наконец Дмитрий Александрович встрепенулся и выпрямился.

– Ну, друзья мои, – сказал он, слабо улыбнувшись, – утро, говорят, вечера мудренее. Надо отдохнуть, поспать. Дима совсем истомился. Ночь уже проходит, снаружи как будто даже сереет. Да, кстати, Иван Павлович! Вы отсюда, из вездехода, не пытались говорить с «Полтавой»?

– Нет, Дмитрий Александрович, – ответил Иван Павлович. – Радиоаппараты должны быть отдельно, в аварийном запасе. Завтра, если пурга утихнет, при дневном свете попробуем довести вездеход до «Полтавы». Хотя… В своей каюте, еще перед взрывом, я взглянул на барометр: он упорно шел вниз…

– Ну ладно! Тогда спать! – заключил Дмитрий Александрович, устраиваясь на диване.

Иван Павлович спустил над Димой верхнюю койку, выключил свет, и скоро под монотонный вой ветра и шелест хлещущего снега в теплой, уютной кабине все погрузилось в сон…

Иван Павлович проснулся при сером свете наступающего раннего утра. Одновременно встал и Дмитрий Александрович. Лицо Ивана Павловича пожелтело и осунулось за ночь, вокруг глаз появились новые сеточки морщин. На лице Дмитрия Александровича видна была усталость. Он недовольно потер чуть потемневший подбородок и тихо сказал, оглядываясь на крепко спавшего Диму:

– Давайте, Иван Павлович, сходим посмотрим, что делается вокруг.

Они надели электрифицированные костюмы, включили в них ток, Иван Павлович с трудом открыл дверь, наполовину засыпанную снегом, и они вышли из кабины.

Ветер почти совсем стих, снег прекратился, и видимость была прекрасная. Все вокруг было покрыто белоснежным покровом, по небу неслись густые серые облака. Гряды торосов за вездеходом превратились в пологие снежные валы, отдельные ропаки едва возвышались из высоких сугробов.

Возле вездехода стоял высокий снежный холм. Дальше, шагах в тридцати, возвышался другой холм, поменьше. Прямо перед моряком и Дмитрием Александровичем далеко тянулась плоская снежная равнина, над которой где-то у горизонта серое небо окрашивалось а резкий темно-синий цвет.

Иван Павлович стоял у машины, словно приросший ко льду, и растерянно, почти испуганно оглядывался во все стороны.

– Что же это? – бормотал он. – Как же так? Где же «Полтава»? Где «Щорс»? Глядите… Ни «Полтавы», ни «Щорса»!

– Странно, – сказал Дмитрий Александрович, всматриваясь в ровную снежную даль перед собой. – И вы и мы с Димой сошли на лед с правого борта «Чапаева». Но ведь и с его левого борта на льду были торосы, ропаки, неровности, а слева от нас, подальше, стояли «Полтава» и «Щорс». Странно… – повторил он. – Теперь перед нами ровное снежное поле…

Вопросительно подняв брови, он оглянулся на Ивана Павловича.

Тот стоял, опустив голову, с внезапно постаревшим лицом и молчал.

Дмитрий Александрович положил руку ему на плечо:

– Что с вами, Иван Павлович? О чем вы задумались?

Иван Павлович медленно поднял на него глаза, и Комаров вздрогнул, посмотрев в них: глаза были пустые, усталые, покорные.

– Ледяное поле раскололось вдоль канала, проделанного «Чапаевым» – произнес Иван Павлович. – Нашу часть поля отнесло за ночь от другой части… У которой стояли «Полтава» и «Щорс»… Мы теперь одни на льдине в центре Карского моря…

ЧАСТЬ III

Глава тридцатая
ЧУТЬЕМ ПО СЛЕДУ

Для решения задачи имелись, в сущности, четыре величины: три человека и один красный электромобиль.

Кто эти три человека – было известно. Но какое они имели отношение к Кардану? Комаров говорил, что, может быть, за Карданом стоит целая организация. Если так, необходимо найти ее центр, узнать ее цели. Судя по инструкции Комарова, Дмитрий Александрович пред полагает, что Кардан только исполнитель, правда как будто не из второстепенных. Следя за ним, можно вернее и быстрее добраться до центра, узнать задачи, размеры и состав организации.

Но если Иокиш, Акимов и Гюнтер тоже члены этой организации, то почему нельзя через них добраться до ее центра? Комаров будет действовать одним путем, а здесь можно попытаться идти другим. Нет сомненья, что это дело имеет общегосударственное значение. Комаров знает, за что берется. Недаром он бросил ради этого все остальное. А может быть, раскрыть это дело удастся здесь, в Москве, и именно ему, Хинскому.

Хинский даже покраснел при мысли о возможности такой удачи, но в следующий момент, нахмурив густые брови, вскочил с кресла. Фу, как он глупо размечтался! Не фантазировать нужно, а думать о деле!

Лейтенант прошелся по знакомой до мелочей комнате, с которой связано столько воспоминаний. Он перешел работать сюда, в кабинет Комарова, по желанию самого Дмитрия Александровича.

Да… Так, значит, Иокиш, Акимов, Гюнтер…

За Иокишем наблюдение продолжается. Новых результатов пока нет. К нему никто не ходит, он бывает только в институте, где читает лекции. Надо ждать более полных и точных сведений о нем, о его связях с Акимовым, Гюнтером и с теми, кто скрывается за их спиной. А Дмитрий Александрович тоже ждал бы? «Будьте терпеливы и настойчивы», – сказал он в своей инструкции.

Хинский выдвинул ящик стола, вынул из него круглую коробочку с желтоватой полупрозрачной и туго смотанной лентой, испещренной едва заметными волнистыми штрихами. Он развернул эту ленту до половины, вложил ее в звуковую часть диктофона и нажал красную кнопку на ящике аппарата.

Из черного раструба послышался знакомый мужественный голос. Хинский порывисто наклонился к раструбу, его глаза потеплели, губы тронула мягкая улыбка.

Голос Комарова звучал просто и задушевно, как всегда, когда Дмитрий Александрович обращался к своему молодому ученику и другу:

«Будьте терпеливы и настойчивы. Сосредоточьте внимание на наиболее важных направлениях, наиболее важных и подозрительных лицах, относительно которых у вас больше всего скопилось компрометирующего материала и на которых всего сильнее наводит вас чутье. Оно у вас есть, это чутье, доверяйтесь ему, но проверяйте, непременно проверяйте его указания точными фактами и материалами. И не забывайте второстепенных, на первый взгляд, направлений и лиц. Если вы сами слишком заняты, поручите наблюдение за ними помощникам. Помните: то, что сегодня вам кажется второстепенным, завтра может превратиться в самое важное…»

Хинский резким движением нажал зеленую кнопку, выключил аппарат, затем медленно поднялся.

Семь дней упорного наблюдения ничего не дали… Ну что же… Может быть, восьмой день что-нибудь принесет… Не восьмой – так девятый, десятый! Главное внимание – Акимову. А Иокиш? Значительным лицом в таких организациях не рискуют, превращая его дом в место для сборищ, в станцию для пересадки пассажиров… Пусть за ним продолжают наблюдать сержант Струнин и его четыре поста. За Гюнтером наблюдает сержант Киселев. Гюнтер тоже второстепенное лицо, иначе его не послали бы на большую дорогу для простой бандитской операции – похищать Кардана, то есть Коновалова… Теперь он уже Коновалов, значит заметает следы. Видимо, дело очень серьезное… Крупный зверь… как он прав, Дмитрий Александрович! Какое у него редкое, безошибочное чутье!

Где он теперь? Что с ним? По крупному зверю идет… отчаянному, зубастому… Один прыжок из поезда на ходу чего стоит! Эх, вместе бы с Дмитрием Александровичем уехать! Душа не болела бы… Ну-ну… А здесь кто будет работать?.. Итак, Акимова оставить за собой… Теперь второе важное направление: красный электромобиль – мальчик Дима – собака Плутон…

Хинский вновь вернулся к столу, достал из ящика две бумажки; зашифрованную цифрами радиограмму и расшифрованный текст ее, и начал внимательно вчитываться.

«Русская Гавань». Москва. Почтовый ящик ВК 04672. Хинскому. Кардан на «Чапаеве». Едет по документу, выданному на имя Коновалова Георгия Николаевича, раздатчика грузов ВАРа. С ним из Москвы мальчик Дима – Вадим Павлович Антонов – с собакой, большим черным ньюфаундлендом, кличка Плутон. Мальчик направляется к отцу в шахту номер шесть в сопровождении Коновалова. Очевидно, Коновалов предполагает перейти в эту шахту. Осторожно выясните в ВАРе личность Коновалова, кому он там известен, кто направляет его в шахту, цели его командировки. Следую за ним. Ответ по условному адресу. Желательно до прихода «Чапаева» к шахте – числа десятого—двенадцатого. Ледовые условия в пути ожидаются тяжелые. Привет. Желаю успеха. Комаров».

Прочитав радиограмму, Хинский задумался, потом отпер другой ящик стола и вынул из него папку с исписанными листами бумаги, фотоснимками, распрямленными лентами визетонписем и кинокадров. Из одного конверта он достал помятый обрывок страницы журнала, найденный в красном электромобиле. Обрывок был покрыт каким-то блестящим прозрачным составом. Несколько фотоснимков его с непомерно большими буквами печатного текста лежали здесь же. Не было сомнений, что фотоснимки произведены под многократным увеличением и должны были обнаружить на обрывке какие-то детали, незаметные невооруженному глазу. И действительно, на полях некоторых снимков можно было рассмотреть довольно ясные, хотя и прерывистые узоры извилистых линий, характерные для отпечатков человеческих пальцев. Под одним из фотоснимков была надпись: «Дактилоскопический снимок № 57805. С документа № 04–ВР–1481. Отпечатки указательного и среднего пальцев левой руки мальчика лет 13–14. Занимается физической работой или гимнастикой на снарядах. Дактилоскопист Лебедев». Под другим фотоснимком стояла надпись того же Лебедева: «Дактилоскопический снимок № 57806. С документа № 04–ВР–1481. Отпечатки большого и указательного пальцев правой руки мужчины лет 33–35». На третьем снимке, судя по надписи, был отпечаток среднего пальца того же человека.

Внимательно рассмотрев оба последних снимка, Хинский положил рядом с ним и снимок с какой-то черной дуги, похожей на отрезок правильного круга. Возле густого сплетения множества перепутавшихся оттисков на маленьком свободном пространстве поверхности черной дуги четко выделялся один оттиск человеческого пальца. Под фотоснимком была надпись Лебедева: «Дактилоскопический снимок № 57808. Отпечаток большого пальца левой руки мужчины лет 33–35. Снимок с документа № 04–ВР–1485 – дуги рулевой баранки электромобиля № МИ 319–24. Дактилоскопист Лебедев».

Хинский откинулся на спинку кресла. В конце концов все расследования дали только одну новую деталь – дактилоскопические снимки. Бедный сержант Васильев! Трудная дана ему задача. Вокруг новоарбатского гаража, в радиусе пятисот пятидесяти метров, множество улиц и переулков… Масса материалов вокруг электромобиля, но не его пассажиров…

Хинский вздохнул, поднялся из-за стола и взял фуражку.

«Ну что же, – подумал он, сдувая пушинку с околыша, – займусь Акимовым. Кажется, это будет вернейшая дорога и к электромобилю».

Он надел фуражку, погасил свет и вышел из комнаты.

* * *

– Вы говорите, что вскоре он получил повышение? Очевидно, его предшественник не оправдал ваших ожиданий?

Директор завода развел руками:

– Не только моих. Это была грустная история. Ирина Васильевна Денисова очень дельный инженер. И надо же было случиться такому несчастью! Вы, может быть, слышали об аварии на арктическом строительстве? Шахта номер три, летом прошлого года… Эта авария наделала много шуму.

Хинский утвердительно кивнул головой и опустил глаза: он боялся выдать волнение, внезапно охватившее его.

– Там разорвало мощный насос пульпоотводной системы, – продолжал директор. – Насос оказался дефектным и не выдержал огромного давления. Произошла катастрофа, погиб человек. Насос был выпущен нашим заводом. Ирина Васильевна была ответственна за качество продукции. Дело расследовали специальные комиссии – злого умысла не нашли. Машины, как доказали контрольно-измерительные приборы, были в тот день не вполне исправными, а наблюдатели при этих машинах – не вполне опытными. Ирина Васильевна слишком доверилась им. Пришлось ее сменить. На ее место мы назначили товарища Акимова, человека опытного, прекрасного рационализатора.

– Вот как! Всего этого я не знал… А после назначения Акимова на вашем заводе никаких недоразумений или брака больше не было?

– Как вам сказать… – замялся директор. – Брак бывает. Но мы его или сами обнаруживаем, или контрольные пункты на складах ВАРа задерживают и возвращают. Там теперь установили очень строгие условия приемки.

– Денисова продолжает работать на вашем заводе?

– Да, конечно! Ирина Васильевна слишком ценный работник, чтобы завод отказался от нее. Она сейчас руководит тем же литейным цехом, которым раньше ведал товарищ Акимов.

– Денисова подчинена Акимову?

– Акимов – начальник производства всего завода, в том числе и литейного производства.

– Простите, мой вопрос, может быть, не совсем делового характера, но он имеет некоторое значение…

– Пожалуйста, пожалуйста! Не стесняйтесь…

– Не заметили ли вы, какие личные отношения установились между Денисовой и Акимовым?

– Личные отношения? Как будто хорошие, товарищеские. Константин Михайлович очень ценит Ирину Васильевну, уважает ее. Он не раз говорил мне об этом. Вот только месяца два назад между ними произошло недоразумение.

– Вот как! Что же именно?

– У нас на работе заболел контролер-выпускающий. Его увезли домой, и я попросил Ирину Васильевну заменить на час—два заболевшего, пока приедет смена. Ирина Васильевна на контрольном пункте заметила довольно значительный брак и задержала его. Акимов отменил ее решение. Денисова опротестовала передо мною вмешательство Акимова. Пришлось мне заняться этим делом и мирить их. А брак между тем ушел из завода, и мы его теперь ищем…

– Значит, права была Денисова?

– В значительной части брак, задержанный Ириной Васильевной, оказался сомнительным, но лучше было бы все-таки не выпускать его из завода.

– А в остальной части?

– Там был явный брак, и Ирина Васильевна была безусловно права.

– И как реагировал на это Акимов?

– Он, конечно признал брак, расследовал причины его появления, и, по докладу Константина Михайловича, я объявил порицание двум цеховым наблюдателям…

– Вы не помните их фамилий и в каких цехах они работают?

– Филимонов и Девяткин из сборочного цеха.

– Так… – сказал Хинский, занося эти фамилии в свою записную книжку. – И после этого между Акимовым и Денисовой испортились отношения?

– Я не сказал бы, что испортились. Константин Михайлович продолжает быть очень предупредительным и по-прежнему высоко ценит Ирину Васильевну, но мне кажется, что она стала с ним как-то сдержаннее, суше. Я полагаю, что в этом сказывается разница в их возрастах. Константин Михайлович – человек пожилой, с большим жизненным опытом. Он, видимо, не принимает так близко к сердцу все эти мелкие и обычные деловые столкновения. А молодая, непосредственная, горячая Ирина Васильевна, очевидно, не в состоянии мириться с ними и переносит их сейчас же на личную почву.