Текст книги "Дети и эти"

Автор книги: Григорий Остер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

КУКОЛКА, БАЛЕТНИЦА, МОКРЫЙ МИНИСТР

В субботу одной девочке неожиданно пришлось наказать своего папу за то, что он вчера во дворе обстрелял бабушек из водяного пистолета. Такого хулиганства девочка от своего тихого, скромного отца никак не ожидала.

– Папа, – сказала девочка, – ты понимаешь, что очень жестоко со старушками поступил?

– Я не поступал. Просто водой стрельнул. И всё. Один раз.

– Хорошенький раз. Семь бабушек наповал облил.

– Не семь. Только шесть. Одна газетой укрылась.

«Что же теперь будет? – размышляла девочка. – Сегодня он бабушек из пистолета облил, завтра милиционеров поливать начнёт. Сначала рядовых, потом лейтенантов, потом полковников. Так он и до милицейских генералов дойдёт».

– О чём ты думал, – возмущённо спросила девочка, – когда струю в бабушек пускал?

– Я, – честно сказал папа, – думал: попаду или не попаду. Вдруг промажу.

«Нет, – решила девочка, – сам он не остановится. Возьмёт и обольёт самого главного милиционера – министра внутренних дел. Другие министры под руку попадутся – их тоже обольёт. Министра образования, министра здравоохранения, министра обороны. А заодно и премьер-министра. С ног до головы. Кончится тем, что папа сунет в карман водяной пистолет, пойдёт в Кремль. Обливать президента. Всего этого допускать нельзя. Надо остановить его прямо сейчас, пока ещё есть надежда, что папа может исправиться».

Наказанный папа тосковал у окна, девочка смотрела на него и думала, что вообще-то папино наказание совсем некстати. На столе лежат очень дорогие билеты в самый большой театр. Два билета на балет достались девочке случайно. Как раз в субботу она собиралась устроить папе сюрприз: пойти вместе с ним смотреть балет, и вот теперь папа сидит наказанный, а билеты пропадают, потому что нельзя же вести на балет человека, который совершил хулиганский поступок и никакого балета не заслужил. Но если человек раскаивается, то это, конечно, уже совсем другое дело.

– Ты раскаиваешься? – спросила девочка папу.

– В чём?

– В бабушках. Понимаешь, что это насилие, которого с бабушками допускать нельзя? Старушки могли простудиться.

– А зачем они про них сказали, что им жарко, что они сами просят? А сами убежали.

– Что ты выдумываешь? Разве бабушки просили тебя их обливать? Говори честно, просили или не просили?

– Не просили.

– Ну вот. Наконец-то решил говорить правду. Это хороший признак. Значит, ты уже начал раскаиваться. Начал?

– А зачем они мои леденцы взяли? И все сгрызли.

– Опять враньё. Громоздишь ложь на ложь, – вздохнула девочка. – Бабушки не грызут леденцов. У них для этого зубы не приспособлены. Если ты меня уважаешь, немедленно, сейчас же говори правду. Грызли бабушки твои леденцы?

– Не грызли.

– Молодец, – обрадовалась девочка. Ей было приятно, что она так быстро сумела добиться от папы правды. Ещё немного усилий, и можно будет простить папу, отправиться вместе с ним в театр на балет. Девочке очень хотелось увидеть, как танцует новая восхитительная балерина, про которую все говорили, что она раньше весила сто килограммов и была водителем троллейбуса.

Но папа, хоть он и встал на путь исправления – начал иногда говорить правду, – всё-таки пока не очень раскаивался, прощения не просил. А главное, вины своей не признавал вовсе. Надо было срочно что-то предпринимать. Чтоб не опоздать на балет.

– Почему ты боишься честно признать свою вину?

– Я не боюсь.

– А знаешь ли ты, – взволнованным голосом спросила девочка, – в чём настоящая, главная мужская смелость? Знаешь в чём?

Папа очень заинтересовался.

– Думаешь, главная смелость, – продолжала девочка, – в том, чтобы брать без спроса конфеты, в бабушек из пистолетов водой пулять? Нет, дружок. Не в этом главная смелость.

– А в чём? – спросил папа.

– Настоящая храбрость, отвага, мужество в умении отвечать за свои поступки. В признании: «Я виноват. Наказывайте меня». Потом раскаешься, попросишь прощения, скажешь: «Я больше не буду».

Папа разочарованно отвернулся.

– Я смелый, – сказал папа. – И честный. А все дразнят: «Трус. Врёшь, тебе слабо». Всегда дразнили. Когда маленький был – тоже. Девчонкой обзывали. Балетницей. Кричали: «Куколка, балетница, воображуля, сплетница». Я из-за этого прозвища Балетница на всю жизнь балет возненавидел. Смотреть не могу. Тошно.

В глазах у девочки что-то мелькнуло.

– Значит, не хочешь признать вину? Не станешь просить прощения? Хорошо же. Будешь наказан. Ты у меня это наказание надолго запомнишь. Собирайся немедленно, мы идём в театр. На балет.

НЕ ЗАБУДУ ДОЧЬ РОДНУЮ

Папа одной девочки вечно заводил себе неподходящих знакомых. То с ворами познакомится, то с террористами. И встречается с ними, встречается. Каждый день.

– Папа, – огорчалась девочка, – неужели нельзя с приличными взрослыми встречаться? Зачем ты всё время с преступниками знакомишься?

– Мне с ними интересно.

– Странные у тебя интересы. Посмотри, сколько хороших, скромных, прилично одетых взрослых по улицам ходит, а ты себе в знакомые обязательно какого-нибудь бандита, с татуировкой на животе, найдёшь. И где ты их только откапываешь?

– Места знаю, – говорил папа и продолжал интересоваться всякими злоумышленниками.

Вот наловит папа где-нибудь воров, приведёт к себе на работу и возится с ними, возится.

– Давайте, – говорит им, – играть, как будто вы честные граждане.

– Уходи, – злятся воры, – не хотим с тобой играть. Ты милиционер. Мы с милиционерами не играем.

Папа девочки работал милиционером. У него даже звание было: генерал-лейтенант милиции. Маме девочки папина работа не нравилась. Она воров терпеть не могла.

– Если уж ты работаешь милиционером, – говорила мама мужу, – так хоть бы взятки домой приносил. А ты не носишь. Не берёшь их, что ли?

Взятки папа, конечно, брал. Он много раз слышал, что все милиционеры взятки берут, не хотел, чтоб на работе над ним смеялись. Хотел быть, как все. Но взятки эти были папе совсем не нужны, и каждый раз, возвращаясь домой с работы, папа по дороге выбрасывал их в какой-нибудь мусорный бак. А мама на него за это сердилась. Ела его поедом. Говорила:

– Тоже мне – милиционер. Взятку до дома донести не можешь.

Папа огорчался, грустил. Часто сидел вечерами на кухне перед полным стаканом коричневого чая. Угрюмый.

Девочка к нему подойдёт:

– Опять с мамой поссорился?

– Опять.

– И воры твои играть с тобой не хотят?

– Не хотят. И террористы тоже не хотят. Недавно поймали одного. С бомбой. Не признался. «Это у меня, – говорит, – не бомба, а шарф». Пришлось отпустить.

– А ты, – гладит папу по голове девочка, – других бы каких-нибудь друзей себе завёл. Честных. Образованных. Играл бы с ними в умственные игры. И тебе хорошо, и маму обрадуешь. Плюнь на этих воров с террористами.

– Не могу я на них плевать, – вздыхает папа. – Жалко мне их. Они же не виноваты, что злодеями стали, у них так жизнь сложилась, их собственные дети испортили. Вот у бандита с татуировкой на животе дочка – самая настоящая бандитка. Каждый день своему отцу плохие примеры показывала. Он сначала хороший был. Вежливый. А она с раннего детства в детском саду всех била, совочки отнимала, ведёрки опрокидывала. Потом стала мороженое у детей на улице отбирать. Мороженое очень любила. Просто какая-то страсть у неё к этому мороженому. А заодно, вместе с мороженым, если увидит игрушки у детей, тоже отбирает. Мороженое съест, а игрушку домой принесёт. Отец спрашивает:

– Эта красивая кукла откуда взялась?

– Это, – говорит дочка, – добыча. Теперь у нас дома много таких кукол будет. Сколько захочу. А тебе, папочка, что принести?

– Мне, – смущается отец, – новый мобильный телефон хочется.

– Принесу.

На следующий день приносит дочка отцу телефон, а у самой все руки в крови. По локоть.

– Поранилась? – испугался отец. – Сейчас йод достану.

– Не надо йода. Это я у одного взрослого телефон попросила, а он давать не хотел. Пока не отдавал, весь об мои ногти исцарапался.

– Так это чужая кровь? – ещё больше испугался отец.

– Ха-ха, – смеётся над отцом дочка. – Чужой крови испугался. Чужая кровь – это пустяки. Её даже йодом мазать не надо, как свою. Смыл водой из-под крана и порядок.

– Вот так, – говорит генерал-лейтенант милиции своей девочке, – эта дочка-бандитка постепенно отца своего к преступлениям и пристрастила. Правда, мороженое он не полюбил, но преступником стал. Вместе с дочкой. Начал с ней по ночам в парках гулять, людей грабить. И сделал себе татуировку на животе: «Не забуду дочь родную».

– Хорошо, – сказала девочка, – что ты мне эту историю рассказал. Теперь понимаю, почему ты со своими ворами возишься. Уговариваешь их с тобой во что-нибудь поиграть.

– Я, – говорит папа, – надеюсь, они когда-нибудь согласятся. И станут честными гражданами.

– Ты, – поцеловала папу девочка, – хороший человек. Добрый. Настоящий офицер милиции. Только очень наивный. Романтик. Но я тебя всё равно уважаю. И с мамой обязательно поговорю. Скажу, чтоб не ела тебя поедом, не заставляла взятки домой носить. Обойдёмся как-нибудь без взяток. Сама-то она в налоговой инспекции служит, там тоже, говорят, все взятки берут, а мама уж какой год налоговым инспектором работает, а ни одной взятки домой так и не принесла. Чего ж она от тебя требует?

ГИПС, ЛЕСТНИЦА, КОСТЫЛЬ, АПТЕКА

Родители одного мальчика вечно с кем-нибудь на что-нибудь спорили. Только на что бы они ни спорили, в результате им всё равно доставались шишки, царапины и синяки. Однажды родители даже с крыши упали. Оба. Мама на спор, а папа просто так, за компанию. Пришлось их в гипс забинтовывать, в больницу класть. На полтора месяца. Вот лежат папа и мама в больнице, выздоравливают. Мальчик приходит их навещать в больничную палату, спрашивает:

– Что вам принести?

– Принеси нам, – просит мама, – апельсины с яблоками. А то нас тут в больнице только одной мягкой кашей кормят.

– Хорошо, – обещает мальчик, – завтра же принесу.

Родители обрадовались. Переглянулись.

– Спорим, – предлагает мама папе, – когда медсестра уколы нам делать придёт, ты в неё яблоком не попадёшь, а я апельсином попаду.

– Спорим, – соглашается папа. – А кидать когда? Когда только дверь откроет или когда уже укалывает?

– Нет, – испугался мальчик, – если вы такие споры устраиваете, я вам ни яблок, ни апельсинов не принесу.

– А дыни с арбузами, – спрашивает мама, – принесёшь?

– Нет.

– Жаль, – огорчился папа. – С арбузом я бы у мамы сразу спор выиграл.

– Папа, – спрашивает сын, – а зачем ты на крышу лез?

– К маме, – говорит папа. – Увидел, как она там прыгает, забрался. А что? Ей можно, мне нельзя?

– А ты, мама, – удивляется мальчик, – ты же взрослая интеллигентная женщина, у тебя два высших гуманитарных образования, ты-то как на крышу попала? Почему там оказалась?

– Ну, я, – говорит мама, – шла мимо песочницы, а в ней сидит один наглый такой круглоголовый малыш, дошкольник. И дразнится: «Спорим, вам, тётя, слабо на крышу залезть. И попрыгать там на одной ножке». – «Спорим, – говорю, – не слабо». Залезла и попрыгала.

– А что он тебе проспорил? – спрашивает папа.

– Кто?

– Дошкольник. На что вы с ним спорили?

– Да мы, – вздохнула мама, – договориться не успели. Я сразу полезла.

– Надо было заранее договариваться, – покачал головой папа. – Я вот в прошлую пятницу в «Макдоналдсе» с одним школьником в красной кепочке на десять гамбургеров поспорил. Что за минуту десять гамбургеров съем.

– Съел? Выиграл? – заинтересовалась мама.

– Почти. Девять съел, а на десятый у него денег не хватило. Так он, бессовестный, ещё и требовал, чтоб я ему обратно деньги вернул. Мы, говорит, не на девять спорили, а на десять.

– Это же нечестно! – вскричала мама. – Какой жулик. – И стукнула гипсовой ногой по больничной тумбочке.

– Папа, мама, – говорит мальчик, – когда же вы угомонитесь? Когда поймёте, что нельзя с кем попало на что попало спорить? Это очень опасно. Даже не знаю, что мне с вами делать.

– Ясно что, – говорит мама. – Судьёй будешь. Арбитром. Скажешь, кто победил в нашем с папой споре.

– Про яблоки с медсёстрами? Ни за что.

– Нет, нет. Это другой спор. Я уже договорилась, чтоб, когда нас из больницы выпишут, гипс с ног не снимали. А доктор обещал ещё и костыли подарить. Мы с папой в гипсе на костылях домой поскачем. На спор. Кто быстрей.

– Я, конечно, – усмехнулся папа, – первый буду. Это как пить дать. Я вчера с самим доктором соревновался. По лестнице. Мы с ним в гипсе мчались. На костылях. На два этажа его обогнал.

– Как с доктором? – удивился мальчик. – Он что, тоже ноги сломал? В гипсе лежит?

– Да не лежит он, а прыгает, – объяснил папа. – И не сломанные у него ноги. Но он же тоже живой человек, ему тоже хочется. Попросил медсестёр наложить гипс. На здоровые ноги. На полчаса. Чтоб со мной посоревноваться. На два этажа отстал. С непривычки. Очень расстроился. Гипс снимать не стал. Так и пошагал домой, с костылями под мышкой. Я, говорит, на двенадцатом этаже живу, потренируюсь. Завтра всех вас запросто обгоню.

Возвращается мальчик из больницы домой, думает: «Взрослых нужно всё время в больничных палатах держать, с самого детства. Потому что, как только эти взрослые из больницы выйдут, тут же обратно в неё попадут. Взрослых из больниц выпускать – напрасный труд. Правильно говорят: чем больше дома взрослых, тем больше нужно бинтов в домашней аптечке. И йод домой из аптеки носить. Вёдрами».

КОЛОБОК, КОТОРОГО НЕ БЫЛО. БЕЗ КОЛБАСКИ

У одной девочки мама не собиралась книжки читать. Отказывалась. За целый месяц только одну книжку в руках держала. Тоненькую. И то всего половину минуточки. Потому что девочка ей дала.

– Смотри, – сказала, – какая увлекательная история про колобок. Прочти.

Мама взяла книжку, поводила пальцем по первым буквам, отложила в сторону:

– Скучно.

– Как скучно? Ты до какого места прочла?

– До деда голодного. Как он хлеба просит.

– Где хлеба? – девочка заглянула в книжку. – Не хлеба. Дед просит бабку испечь колобок.

– Это одно и то же. Колобок – хлеб.

– Колобок не простой хлеб. Он разговаривает. Песенку поёт.

– Себя рекламирует? Ешьте меня, я сытный. Свежий и аппетитный. Сто раз такие рекламы по телевизору видела. Все песенки поют. И хлебы, и помидоры, и памперсы. Надоело.

– Колобок не реклама. Неужели тебе совсем не интересно, что с ним будет? Ты ведь не знаешь, чем кончится. Ни за что не догадаешься.

– Я, – говорит мама, – примерно представляю себе, чем обычно такие дела кончаются. Его съедят.

Девочка помолчала, подумала, что, хотя мама и отказывается книги читать, всё-таки она довольно сообразительная женщина. Особенно для своего возраста. Видимо, природный ум.

– Отчего ты так решила? – спросила девочка.

– Он еда. Еду едят.

– Допустим. Но ты же не знаешь, как его съедят.

– Ага, – обрадовалась мама, – значит, я правильно догадалась. Съедят. А как съедят – это уже не важно. Какая разница? Наверно, разрежут на ломтики, помажут маслом, сверху колбаску положат…

– Вот и не угадала.

– Ну, сыр. Или без ничего. Просто с маслом.

– Нет.

– Без масла?

– Я тебе не скажу. Прочти. Узнаешь.

– Не стану я из-за таких пустяков стараться. Буквы разглядывать. Без масла так без масла. Мне всё равно.

– И ты никогда не узнаешь, кто его съел.

– Это и так понятно. Дед. Он же бабку просил испечь.

– А вдруг у бабки муки не окажется?

Мама немного подумала:

– Если б муки не оказалось, тогда б и книжки никакой не было. Мука у бабки наверняка была. Наскребла немножко. Где-нибудь. Или в магазин сбегала. Потом испекла. И дед пообедал. Колобком.

– Нет. Деду колобок не достался.

Мама наморщила лоб, поразмышляла. Потом спросила:

– Эта бабка, она случайно не баба-яга?

– Нет.

– Я подумала: если она плохая, могла, конечно, испечь, а деду не дать. Сама и съела. Тайком. Ты уверена, что бабка не яга?

– Уверена.

– Значит, просто плохая, – размышляла мама вслух. – Или очень голодная. Если, допустим, дед уже позавтракал, а бабка ещё нет, тогда она съела и думает: «Ничего страшного, деду я другой колобок испеку».

– Ошибаешься. Бабке колобок тоже не достался.

– Не достался? – удивилась мама. – А, поняла. Они, наверно, его разделили. Пополам. И каждому досталось только по половинке.

– Он им целиком не достался. Весь. Ни кусочка. Ни деду, ни бабке. Оба остались без колобка.

– А он вообще был? – задумалась мама. – Может, я ещё раньше ошиблась и у бабки не оказалось муки? Колобок она не пекла. А вся книжка про то, что колобка никакого не было, и поэтому он никому не достался. Такая философская книга для слишком умных. Да? Угадала?

– Не угадала. Колобок был. Прочти книжку и всё узнаешь.

– Не хочу. Его, наверно, воры украли. Я про воров читать не люблю. Папа любит. Он же у нас милиционер. Генерал. Вот пусть сам и читает книжки про своих воров.

– Папа эту книжку давным-давно прочёл. Ещё когда лейтенантом был. Но я нарочно попрошу папу не рассказывать тебе, чем всё кончилось. Пока не прочтёшь, не узнаешь, что она с ним сделала.

– Она? С ним?

– Да. Она. С ним. С колобком. Так и не узнаешь, чем их отношения кончились. Его и её.

– Так это что, про любовь книжка?

– Не скажу. Прочти.

– Давай.

Мама села читать, прочла книжку от корки до корки. Три раза подряд. Так ей понравилось. Когда папа вернулся с работы, они вдвоём долго обсуждали прочитанное. Делились впечатлениями, спорили. Вечером, перед сном, мама сказала девочке:

– Потрясающая книжка. Очень увлекательная. Только мы с папой её совсем по-разному понимаем. Я уверена, что лиса осчастливила колобка. На всю жизнь. А наш папа почему-то говорит, что лиса сделала с колобком то же самое, что я с папой. Съела живьём.

ОДИНОЧЕСТВО С НЕ ПЕТЕЙ В ДВЕРНОМ ГЛАЗКЕ

Одна дочка часто предупреждала своего папу, чтобы он не открывал дверь кому попало. Особенно, если остаётся дома один.

– Сначала надо посмотреть в дверной глазок, увидеть, кто пришёл, только потом открывать. И по телефону тоже не стоит разговаривать с незнакомыми детьми, отвечать на их вопросы.

Однажды дочка спустилась во двор попрыгать с подружками через верёвочку, а папу оставила дома. В одиночестве. Вдруг папа услышал: звонит зелёный домашний телефон. Папа взял свой чёрный мобильный телефон, нажал кнопочку. Внизу, во дворе, у дочки запел её телефон. Розовый.

– Зелёный телефон звонит, – сообщил папа. – Взять трубку?

– Возьми.

Папа взял.

– Здравствуйте, – любезно сказал папе приятный детский голос какого-то мальчика.

Папа поздоровался.

– Вы, я слышу, взрослый. А нельзя ли позвать к телефону кого-нибудь из детей? – вежливо спросил голос мальчика в зелёной трубке.

– Никого нет, – ответил папа. – Дочка ушла.

Папа хотел рассказать, что дочка прыгает во дворе через верёвочку, но голос мальчика перебил папу.

– Знаю, знаю, куда она ушла. Я тоже туда иду. Мы с вашей дочкой договорились там встретиться.

– Подожди минуточку, – попросил мальчика папа, положил зелёную трубку на стол и в чёрный телефон сказал дочке: – Какой-то мальчик говорит, что скоро к тебе придёт.

– Хорошо, – обрадовалась дочка в свой розовый телефон. – Это, наверно, Петя из второго подъезда. Мы его давно ждём. Пусть выходит.

– Тебя Петей зовут? – спросил папа в зелёную трубку.

– Да. Меня Петей зовут, – соврал голос мальчика.

На самом деле это был никакой не Петя. Папе позвонил хитрый мальчик-жулик. Он раздобыл себе телефонный справочник с адресами и телефонами, звонил по разным номерам, узнавал, где остались дома взрослые без детей. Как только взрослый признавался, что детей дома нет, хитрый жулик тут же придумывал какое-нибудь жульничество. Приходил к этому взрослому домой, обижал его и уносил из квартиры что-нибудь самое ценное. Например, брал ключи от машины, садился в неё и уезжал на украденной машине навсегда.

– Ваша дочка, к которой я иду, – соврал жулик папе, – только что позвонила мне, попросила зайти к ней домой, принести одну очень нужную вещь. Скоро я к вам приду.

– Хорошо, – согласился папа. – Приходи. Адрес, конечно, знаешь?

– Конечно, знаю, – сказал мальчик-жулик и повесил трубку. Адрес он действительно знал, потому что у него был телефонный справочник с адресами.

– Твой знакомый Петя, – рассказал папа в свой чёрный телефон дочке, – скоро принесёт тебе какую-то нужную вещь.

– Наверно, книжку, которую почитать брал, – догадалась дочка. – Скажи ему: не нужна мне тут во дворе книжка. Я через верёвочку прыгаю. Пусть сам скорей приходит. Будет нам верёвочку крутить.

– Ладно, скажу, когда придёт.

Через двадцать минут раздался звонок в дверь. Папа взялся за колёсико на замке, но, к счастью, вспомнил, что сначала надо посмотреть в дверной глазок, кто пришёл, только потом открывать.

Папа посмотрел в глазок. Никого не увидел. И не открыл. Жулик опять позвонил.

– Кто там? – спросил папа.

– Петя пришёл, – откликнулся жулик. – Открывайте скорей.

– А я никого не вижу.

– Сейчас, – пообещал жулик, – вы меня увидите.

Но жулик не сдержал обещание. Папа очень внимательно глядел в дверной глазок. И никого не замечал. Только иногда мелькало перед дверным глазком что-то красное.

– Ну, – спросил жулик, – увидели? Теперь откроете?

– Нет. Не открою.

– Почему?

– За дверью никого нет.

– Но там же я, – обиделся жулик.

– А мне не видно.

– Вот же я, вот он, вот я! – кричал жулик, подпрыгивая. Он был маленького роста, прыгать почти не умел, поэтому папе показывалась иногда только верхушка красной кепочки, которая была на жулика надета.

Жулик прыгал, прыгал, прыгал, но папа никак не мог его рассмотреть. И не открывал дверь. Через час папа позвонил дочке:

– Твой Петя прыгать совсем не умеет.

– Не умеет, – согласилась дочка. – Поэтому никогда и не прыгает. Только верёвочку крутит.

– Он прыгает, – сказал папа. – У нас за дверью. Но у него не получается. Я его не вижу.

– Кто прыгает? – удивилась дочка. – Петя рядом со мной стоит. Верёвочку крутит. Там у тебя не Петя. Папа, ни в коем случае не открывай дверь. Я сейчас милицию вызову.

Девочка вызвала милицию со своего розового телефона. Приехали милиционеры, побежали по лестнице вверх задерживать жулика. И сразу же задержали. Жулик в красной кепочке не смог убежать. Он бы даже и уползти не смог, так у него ноги устали. От подпрыгиваний.