Текст книги "Летняя рапсодия [Сборник]"

Автор книги: Грейс Грин

Соавторы: Робин Уэллс,Бобби Хатчинсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Почти сразу после обеда Льюк остановил свой пикап у дверей гостиницы и сделал глубокий вдох‑выдох, чтобы унять раздражение. Сотня дел была намечена на эту половину дня, но их придется отложить ради принцессы, покинутой у алтаря. Добился чести быть ее личным гидом! Как же он ухитрился попасть в эту ловушку?

Чертыхаясь про себя, он барабанил пальцами по приборной доске. И ухитряться особенно не пришлось, признал он: заврался – теперь расплачивайся. Не возьму в толк, почему мысль о домогательствах проводника приводит меня в состояние быка, увидевшего красную тряпку. Загубил весь остаток дня да почти час потратил уже, выдумывая немыслимое задание для Батча.

Пора бы и в путь, подумал он, вылезая из пикапа, чтобы размять ноги. Чем быстрее мы начнем эту дурацкую прогулку, тем быстрее кончим.

Он почти неслышно вошел в главный холл гостиницы – толстый ковер на деревянном полированном полу заглушал шаги. Стены, сложенные из мощных бревен, огромные окна, высоченный с массивными балками потолок, – все в этом холле словно специально было сделано для крупных гостей. И тем более странной и потерянной казалась здесь одинокая, хрупкая фигурка, затерявшаяся в углу рядом с огромным камином.

– Готовы? – Льюк почти пролаял это слово, прозвучавшее не вопросом, а приказанием.

Джози резко обернулась, глаза ее «выстрелили» в него, заставив задохнуться от их немыслимой голубизны, что разозлило его еще больше.

– Мой пикап снаружи. – Он махнул головой в сторону двери. – Думаю, нам лучше всего начать с дальнего пастбища.

– Но, если вы не возражаете, мне хотелось бы начать прямо отсюда; с этой гостиницы.

Что она еще придумала, эта чертова мамзель?.. Вот уж чего ему не хочется, так это отвечать на кучу вопросов по поводу проклятого здания. Он открыл было рот, чтоб объявить ей это, но тут же его закрыл.

Она заплатила за путевку, О'Делл, напомнил он себе. И если ты не хочешь снова услышать обвинения в том, что занимаешься дискриминацией или ложной рекламой, тебе придется выдать ей все, что положено за ее деньги.

– Ну ладно. – С большой неохотой он повернулся вокруг своей оси и описал рукой полукруг. – Это – главный холл гостиницы. Дверь из него ведет в игровую комнату, дальше – контора менеджера и две маленькие переговорные, которые не очень часто используются. Насчет столовой и кухни вы уже все знаете. Комнаты для жилья – в другом крыле здания, а на террасе снаружи – подогреваемый бассейн. С другой стороны этого здания – квартирка для менеджера. Вот и все. Двинемся дальше?

К его изумлению, Джози расхохоталась. Нахмурившись, Льюк спросил:

– Что с вами?

– Вы довели метод ускоренного осмотра до совершенства.

– Да, но вы можете сами осмотреть гостиницу в любое время, когда пожелаете. Для этого гид не нужен. – Это прозвучало как оправдание.

– Но мне не нужен план здания.

– Что же вам нужно, черт возьми?

Улыбка девушки его обезоружила.

– Для начала мне хотелось бы поговорить о камине. Эти камни, из которых он сложен, добывались где‑то поблизости?

– Не знаю. Во время строительства я отсутствовал. – Ответ был более чем краток.

Значит, Консуэла права: Льюка мало интересует гостиница. Он явно грызет удила, пытаясь смыться отсюда как можно скорее.

Видимо, из чистого злорадства Джози не желала выпускать его из здания.

– Что вы можете сказать об этом? – Она указала на красивые индийские ковры на полу. – Они местного производства?

– Не знаю, – Льюк пожал плечами. – Отец нанимал какого‑то известного дизайнера, тот заказывал всю обстановку.

Ответ не удовлетворил девушку. Ей хотелось обнаружить в гостинице какую‑нибудь вещь, принадлежащую Льюку, которая послужила бы ключом к его характеру, скрытому под скептической улыбкой и ковбойской шляпой.

– Значит, вы ничего не знаете и об этой вещи, – разочарованно протянула она, показав на красивый стеганый ковер, висевший над камином. Льюк перевел глаза на ковер, и, к ее удивлению, выражение его лица смягчилось, а в глазах затеплилась улыбка.

– Этот ковер – работа моей матери, так что здесь совсем другая история.

Девушку удивил не только ответ, но и перемена тона. Она внимательно посмотрела на полинявший ковер: звездное небо и луки со стрелами. Сложный рисунок прекрасного панно сочетал в себе голубой, винно‑красный и темно‑зеленый цвета с вкрапленными кое‑где кремовыми и золотыми пятнышками.

– Видимо, ваша мама была прекрасной рукодельницей, – заметила Джози. – Я и сама немного шью и вышиваю, но никогда не осмелилась бы замахнуться на такую вещь.

Она снова взглянула на Льюка. Свет в его глазах, прикованных к ковру, преобразил его: он стал более доступным, менее грозным. И еще более привлекательным.

Прекрати, приказала она себе и снова занялась ковром.

– Изысканная работа, я думала, что вещь антикварная.

Льюк взглянул на нее с кривой усмешкой, и теплая волна симпатии пробежала у нее внутри; сдержанность давалась Джози с большим трудом.

– Вещь кажется антикварной, потому что я ее здорово потрепал, – сказал Льюк. – Ковер служил мне и одеялом на пикниках, и спальным мешком, и тентом, и подстилкой под седло. Чем угодно!

– Значит, этот ковер ваш, – пробормотала Джози, снова глядя на прекрасный образец рукоделия. – О, я вижу в углу ваше имя! И рядом с ним вышито еще что‑то, но отсюда не различишь. Что там такое?

– «Стремись к звездам».

– Великолепно. – Джози не отрывала глаз от вышивки, а душа ее наполнялась восторгом: какие прекрасные слова завещала мать сыну! Слова, внушающие уверенность и отвагу, вдохновляющие на подвиг.

Как не похожи они на приземленные наставления моих родителей, думала Джози. Она проглотила ком, вдруг образовавшийся в горле, и сказала:

– Эта вещь, видимо, много значит для вас.

Льюк кивнул.

– Я так любил это одеяло, что чуть не истер его до дыр. Оно превратилось бы в лохмотья, если бы его не спасла Консуэла. Когда мне было шестнадцать лет, она отняла его у меня, сказав, что это слишком красивая вещь, чтобы вот так погубить ее.

– А сколько труда потребовалось на то, чтобы его сделать, – сказала Джози, изучая необычный рисунок. – И сколько любви. Думаю, поэтому вы к нему так привязаны.

Когда Льюк мельком встретился с ней взглядом, его темно‑карие глаза вдруг обрели цвет тающего шоколада, и это произвело на нее неожиданное действие: в душе потеплело.

– Когда мать дарила мне этот ковер, она сказала так: «Если ты где‑то заблудишься, взгляни на эти звезды – они укажут тебе путь».

– Она хотела сказать: «Не отступай от своей мечты».

Льюк улыбнулся, мелкие морщинки у глаз стали похожи на следы взлетающих ввысь звезд, изображенных на ковре‑одеяле.

– А вы схватываете все быстрее, чем я, – сказал он. – В те времена я думал, что мать имеет в виду ориентацию в ночное время. Когда мать умерла, – он снова взглянул на стену, – я ложился в кровать, накрывался ковром и представлял себе, что это она приходила, чтобы получше укрыть меня перед сном. Я думал: она жива, сидит сейчас в холле, совсем рядом, читает или шьет. Наверно, года два мне удавалось заснуть только так.

Глаза Джози затуманились, она плохо различала его лицо. Она протянула было руку к нему, потом отдернула, не зная, что сказать или сделать, чтобы утешить его, не обижая жалостью. Джози подумала о своей матери – без нее жизнь казалась немыслимой. Ее любовь и забота были неотъемлемой частью детства, хотя мать частенько выводила ее из терпения – слишком уж она с ней цацкалась.

Ком в горле мешал говорить, но все же Джози произнесла:

– Видимо, ваш отец тоже любил эту вещь, не зря же он сделал ее главным украшением холла.

Глаза Льюка словно бы погасли, губы вытянулись в тонкую жесткую линию.

– Мать делала и другие ковры, все были красивыми. Поэтому я страшно удивился, увидев, что именно этот висит здесь. Отец знал, как я не люблю гостиницу. – Взглянув на часы, он переступил с ноги на ногу: – Время уходит. Двинули дальше?

Кивнув в ответ, Джози последовала за ним. Ее тронул рассказ ковбоя о детстве, видимо, душе его не чужда нежность, которую он привык скрывать. Судя по тому, каким решительным шагом Льюк устремился к пикапу, он уже сожалел о своей откровенности. Все это она успела подумать, семеня вслед за парнем.

Шагая к машине, Льюк тоже размышлял – о том, какой бес в него вселился. Рывком открыв дверцу для Джози, он захлопнул ее, как только девушка опустилась на сиденье, и пошел на свою сторону, потирая на ходу подбородок. Я же не из тех, кто распахивается перед каждым встречным‑поперечным, того хуже – поперечной. Дьявол, я ведь никому еще не рассказывал о своей матери, тем более о том, как она меня укутывала перед сном. Что меня заставило так разнюниться?

Виноваты ее глаза, полные сочувствия, подумал он, влезая на сиденье и возвращая недовольную гримасу на свое лицо. Что‑то есть особенное в этих больших голубых глазах, способных проникать в тайники души.

Рискнув взглянуть на нее, Льюк увидел, что девушка пристально на него смотрит, как бы изучая. Он еще больше нахмурился и в целях самообороны решил поменяться ролями: теперь пускай она отвечает на его вопросы.

Он включил зажигание, мотор заработал.

– А что, Джози – это ваше настоящее имя или прозвище?

– Это уменьшительное от Джозефины, – ответила девушка, пристегивая ремень безопасности. – Мне дали имя в честь Джозефа, моего отца. – Я была четвертой девочкой в семье; видимо, к тому времени родители потеряли надежду иметь сына.

Джозефина. Старомодное, очень женственное имя почему‑то ей шло.

– Значит, у вас три сестры? – спросил Льюк. – И все они живут в Талсе?

– Ну да. Вместе со своими мужьями и детьми. – Теперь Джози взглянула на него пристально. – А вы были единственным ребенком?

– Ага, но всегда мечтал заиметь братьев и сестер. – Он выдал эти сведения не думая, но тут же себя одернул. Я же собирался допросить ее!

Льюк нажал на акселератор, и машина рванула вперед.

– Значит, вы были младшенькой в семье.

– Да. Не только была, но таковой и остаюсь для своих родных.

Недовольная нотка в ее голосе заставила Льюка взглянуть на нее:

– Вам это не очень нравится?

– Не очень.

– Правда? И почему же?

Отведя прядь волос с лица, Джози вздохнула.

– Всю жизнь мне говорили, что нужно делать и как поступать, – сказала она, – для этого хватало народу: кроме родителей, три сестрицы, любящие руководить. Пока я росла, у меня почти не было возможности принимать собственные решения. Ничего удивительного, что мне и сейчас не очень‑то это удается.

– Почему вы так решили?

– Если послушать моих родных, то все мои самостоятельные шаги были ошибочными.

Возможно, разговор становился слишком уж личным, но Льюк не удержался и копнул поглубже:

– А какие решения, например?

– Ну, например, в моей семье все юристы, это традиция – с незапамятных времен все Рэндолы были адвокатами. Отец работал в адвокатской конторе деда, дед – в конторе прадеда, – ну вы знаете, как это бывает. Предполагалось, что я тоже буду служить в конторе, принадлежащей семье, или по крайней мере выйду замуж за адвоката. И поэтому, когда я пошла в колледж, где обучали гостиничному и ресторанному делу, родные были уверены, что я совершаю страшную глупость. А мой переезд из Талсы в Чикаго сочли еще большей глупостью.

Льюк вел машину через лес, уже слегка окрашенный в осенние тона. Он взглянул на девушку – на ее лицо падала тень от ветвей.

– При чем тут глупость? Вы же имеете право на личный выбор.

– В то время я тоже так думала. Но, потеряв работу в Чикаго и не найдя другой, я стала думать, что родные, пожалуй, правы. Вернувшись в Талсу побитым щенком, я решила смириться – поступить в семейную контору, выйти замуж за юриста и вести такую же жизнь, как мои старшие сестры. В конце концов, почему я, единственная, должна от всех отличаться? Да еще в дурную сторону. – Джози тяжело вздохнула. – Вот так и получилось, что право на следующий свой выбор я уступила родным…

– Насколько я понимаю, – перебил Льюк, – вы имеете в виду ваше замужество?

– Да, мои родные были уверены, что Роберт блестящая партия, – мрачно подтвердила Джози, глядя в окно на просторное пастбище. – Когда он сделал предложение, все пришли в такой восторг, так меня поздравляли и строили такие планы, что, видимо, меня потащила за собой эта «волна». Глупо с моей стороны, правда?

Мысли Льюка обратились в прошлое – пять лет назад он испытал нечто подобное. Вместо того чтобы призадуматься о прохладности своих чувств к невесте, он позволил вовлечь себя в предсвадебную суету и утерял способность судить здраво.

– Собственно говоря, ничего удивительного в этом нет, – услышал он свой собственный голос. – Перед свадьбой такая поднимается суматоха, что некогда дух перевести, кажется, будто мчишься на поезде, потерявшем управление, и не можешь ни остановить его, ни спрыгнуть.

– Вот именно!

Он поглядел на нее, а она ответила теплой улыбкой. Льюку показалось, что кабина вдруг уменьшилась, и они сидят гораздо ближе друг к другу, чем раньше. Он снова уставился на дорогу, но все же успел заметить любопытство, вспыхнувшее в глазах Джози.

– У вас, очевидно, тоже есть похожий неудачный опыт, – заметила она.

– К сожалению, да.

– А что случилось?

– Черил, моя жена, стремилась замуж не ради семейной жизни.

– А ради чего?

– У нее был сложный момент в жизни: парень изменил ей и она жаждала мести. Главной задачей ее было вызвать ревность, а как она будет жить дальше, ее не интересовало.

– О Льюк! Видимо, вам все это тяжело далось.

– Да уж, самолюбие мое страдало. – Он потер подбородок. – Чувствовал себя деревенским дурачком, которого объехали на кривой козе. Но, оглядываясь назад, я считаю, что она сделала мне величайшее одолжение тем, что ушла. Слишком разные у нас устремления, не хотел бы я бежать с ней в одной упряжке.

– До свадьбы вы были долго знакомы?

– И да, и нет. Мы вместе учились в последних классах школы. Потом она переехала в Даллас. Была эдакой красавицей, первой в городе, из тех, о которых мечтают все парни. Может, потому, что она казалась неприступной.

– Неприступной?

Уж больно я разболтался, подумал Льюк. Хорошо бы заткнуться прямо сейчас, но девица вперила в меня такой испытующий взгляд, что я, видимо, буду тарахтеть, как магнитофон, у которого отказала кнопка «стоп».

– Черил изображала из себя снежную королеву: не желала встречаться с местными парнями, говорила, что ей нравятся опытные, элегантные мужчины. В школе не отвечала мне даже на вопрос «который час?», а потом вообще уехала в Даллас. Я не видел ее семь лет, и вдруг – как гром среди ясного неба – она позвонила мне и сказала, что все это время меня помнила, что нам нужно встретиться. Ну, одно свиданье, потом другое, и вот, нежданно‑негаданно, через пару месяцев свадьба. – Льюк криво усмехнулся. – Ну, ясное дело, еще два месяца – и мы разошлись.

– Боже, какой ужас! – воскликнула Джози.

– Через какое‑то время, – продолжал Льюк, – я понял, что самолюбие мое страдало гораздо больше, чем сердце. Как бы там ни было, этот опыт напрочь отбил у меня охоту к семейной жизни. – Льюк тряхнул головой. – Я отслужил свой срок женатика и не намерен снова лезть в кандалы.

Странно, но разговор все время соскальзывает на брачную тему, удивился Льюк. Он растерянно провел рукой по волосам и снова нахмурился. Видимо, виной тому повышенный интерес барышни к чужим делам. Это вскружило мне голову: я рассказываю свою дурацкую жизнь, как волшебную сказку.

Эта мысль его разозлила, и он вертанул руль гораздо резче, чем было нужно, чтобы обогнуть рытвину. Джози подпрыгнула на своем месте, потом упала на него, и от прикосновения ее рук Льюка кинуло в жар.

Поднявшись на вершину холма, он увидел вдали стадо коров и вздохнул с облегчением: можно наконец прекратить рискованную беседу и вырваться из слишком тесной кабины.

– В этом стаде есть телочка, поранившая ногу, – сказал Льюк, – мне нужно ее осмотреть. – Он выключил зажигание и распахнул свою дверцу. – Я дам им сена, осмотрю теленка и вернусь. Это недолго.

– Я пойду с вами. – Джози выскочила из пикапа, прежде чем он успел возразить. С десяток бело‑коричневых коров направились к ним, жалобно мыча. – Смотрите, как они рады вас видеть, – заметила Джози.

– Дело не в радости, – сказал Льюк, – я привез сено, это их ланч. – Забравшись в кузов, он скинул коровам одну охапку сена. Сгрудившись вокруг нее, коровы принялись с аппетитом жевать сено, равнодушно поглядывая на парня и девушку.

– И это все? Больше вы им ничего не дадите?

Льюк взглянул на животных: они являли собой картину высшего блаженства. Брови его удивленно взлетели вверх:

– А что еще я должен им дать?

– Ну, мало ли что… какие‑нибудь лепешки.

– Не знаю, как выразиться поделикатнее, Джози, но… то, что зовется лепешками, коровы не потребляют, а… так сказать, производят. – Взглянув на землю, он улыбнулся еще шире. – Берегитесь, чтобы по неосторожности не наступить на этот продукт.

И закинув голову назад, Льюк разразился громовым хохотом. К его удивлению, Джози тоже смеялась, да так, что слезы выступили на глазах.

Матерь Божья, подумал он, как она хороша! Он глядел на нее, не отрываясь. А какой смех! Ничего приятнее он в жизни не слышал: заразительный смех человека, любящего жизнь. Льюк и Джози долго смеялись вместе, потом наконец она перевела дух, вытерла слезы и улыбнулась ему.

– Теперь вы будете думать, что я в животноводстве полнейший профан, – расстроилась Джози.

Однако Льюк думал совсем не об этом; он изо всех сил старался побороть одно желание – схватить ее в объятья, прижать к себе и поцеловать. С большим трудом взяв себя в руки, ковбой все же не смог стереть улыбку со своего лица. К тому же ему хотелось подразнить ее еще.

– Ну, что я буду думать, зависит от…

– От чего?

– Мало ли от чего, может, вы ожидали, что коровьи лепешки сервируют с овечьей баландой. Или нет?

Последовал новый приступ смеха; Джози прислонилась к парню и хохотала до тех пор, пока колени не начали подгибаться от слабости. Его рука как‑то сама собой обвила ее плечи, и, когда, отсмеявшись, они взглянули друг на друга, оказалось, что они тесно прижаты друг к другу. Льюк чувствовал тепло ее тела, аромат духов. Он даже видел темные лучики, исходящие из зрачков ее глаз.

Льюк смотрел не отрываясь, ослепленный вихрем зрительных впечатлений: солнце, пробиваясь сквозь густую листву за спиной девушки, окрашивало ее локоны рыжими и золотыми пятнами. Нежно‑коричневые веснушки рассыпались по носику, щеки розовели, губы казались мягкими и зовущими.

Общее состояние его можно было сравнить с перегрузкой электросети, близкой к короткому замыканию. И когда его лицо склонилось над ее приоткрытыми губами, за этим последовало то, что показалось обоим самым естественным делом на свете.

Все вокруг перестало существовать, кроме этого влажного, сладкого тепла ее губ, прижатых к его губам. Губы Джози раскрылись, сдаваясь, Льюк прижал ее к себе, погрузил руку в ее волосы и обнял за спину другой рукой.

Желание, непреодолимое и жаркое, овладело им. Руки Джози обвились вокруг него, прижимая к себе все крепче, и тут…

Нечто мокрое скользнуло по его спине. Подпрыгнув, словно его огрели кнутом, Льюк обернулся и увидел телку, подошедшую разведать, нет ли чего вкусного в заднем кармане джинсов хозяина. Это вмешательство так отрезвило Льюка, словно на него вылили ушат холодной воды. Отстранившись от Джози, он сунул руку в карман и вытащил оттуда мятный леденец. Телка схватила его с ладони мягкими бархатными губами. Запустив руку в карман еще раз, Льюк вытащил горсть таких же леденцов и протянул их Джози:

– Вот, вместо коровьих лепешек угостите телочку конфетами. А я посмотрю, что там с ее ногой.

Ковбой опустился на корточки рядом с животным, довольный тем, что нашел отвлекающее занятие, потому что был возбужден, расстроен и бесконечно зол на себя.

Пропади все пропадом, думал он. Не нужен мне сейчас такой роман, у меня на руках и ранчо, и гостиница. Нет у меня времени на экскурсии, на всякие там подвижные игры и меньше всего на то, чтобы вот так возбуждаться. Средь бела дня так загорелся, что чуть пар не повалил. И кто меня возбудил? Фифочка, подтвердившая все мои опасения о том, что она не видела сельской жизни, как своих ушей. Самая бестолковая из всех горожанок, удостоивших «Ленивое ранчо» своим посещением.

Коровьи лепешки, надо же! Взглянув вверх, он увидел, что Джози за ним наблюдает, что глаза у нее по‑прежнему затуманены, губы розовые, припухшие, а на щеках румянец, который нельзя объяснить только свежим воздухом.

Он глубоко вздохнул, подавив желание вернуться к девушке. Следовало как‑то объяснить свое поведение, но бес его знает, чем его объяснишь?

Льюк медленно поднялся, изо всех сил стараясь удержать телку между ними. Глядя на свои сапоги, он прочистил горло.

– Джози, я, ей‑Богу, не хотел выходить за рамки, – промямлил он. – Не знаю, что на меня накатило. Видимо, я так сильно смеялся, что… пришел в такое возб… – (Черт тебя возьми, О'Делл, только не говори возбуждение) – так был взбудоражен, что…

Все правильно, это слово подходит больше: взбудоражен. Хотя, черт подери, оно тоже заводит не туда!

Щеки Джози пылали огнем. Проглотив слюну, он отвел глаза от ее лица.

– Короче говоря, я сожалею. Это больше никогда не повторится. – Он махнул рукой в сторону пикапа: – Пора ехать, нам предстоит еще многое осмотреть.

Льюк зашагал к машине, от всей души желая, чтобы земля под ним разверзлась и поглотила его.