Текст книги "Темная сестра"

Автор книги: Грэм Джойс

34

Старая Лиз склонилась над каменным порогом, натачивая о него нож с деревянной ручкой. Нож был такой старый, что половина его лезвия стерлась от многолетнего затачивания. Во время работы старуха напевала низким грудным голосом. Он по-старчески вибрировал, и все же Лиз не сбивалась с мелодии:

 
Стала она бутоном,
Розой в лесу у реки,
А он стал шмелем пушистым,
Целовал ее лепестки.
 
 
Тогда она стала зайцем,
Бежала по тропке прямой,
А он стал гончей собакой
И зайца принес домой.
 

На порог опустилась тень, и Лиз подняла голову.

– Вот и она.

– Вот и я.

– Знала, что ты придешь. – Старуха продолжала точить нож о порог. – А где эта миленькая девчушка? Разве ты нынче не привела ее ко мне?

Мэгги перешагнула через хозяйку и пошла заваривать чай.

– Я потеряла ее. Я потеряла обоих моих детей.

Лиз перестала точить нож.

– Потеряла? О чем это ты толкуешь?

Мэгги прикусила губу и рассказала о последствиях судебного дела.

– Ну, – протянула Лиз. – разве это называется «потеряла»? У меня прямо сердце упало, когда ты сказала, что потеряла их. Я уж думала, они умерли. Знай – никто и ничто не потеряны, пока они живы!

– Я хочу их вернуть, Лиз!

– Ну так и вернешь. Если, конечно, не будешь об этом скулить.

– Вы мне поможете?

– Еще чего.

– Но, Лиз, вам ведь это по плечу. Вы могли бы мне помочь вернуть моих детей.

– Я же тебе сказала – нет. Мне известно, что ты задумала, и я тут вовсе ни при чем, но вот что я тебе скажу: выбрось это из головы.

– Но вы же не знаете, что у меня на уме. Зачем говорите, что знаете?

Старая Лиз распрямила сгорбленную спину и махнула ножом в сторону Мэгги.

– Я знаю больше, чем ты думаешь. И ты это запомни. Больше, чем ты думаешь. Я знаю, что ты сотворила со своим муженьком и его полюбовницей. Что, удивляешься, да? Небось думаешь, что очень умная. Но это пускай – в конце концов, это даже справедливо. Справедливо. Но вот то, другое, – неверный путь. В общем, я тебя предупредила и больше об этом ни слова. Но ты запомни.

Мэгги отвернулась. С одной стороны, ее удивила осведомленность Лиз о ее действиях, а с другой, она всегда признавала, что старуха куда прозорливее ее самой.

– Ты запомнила? – спросила Лиз.

– Да, – ответила Мэгги тоном угрюмой школьницы.

– Хорошо. А теперь возьми мое пальто и пойдем в поля, проветримся. Я не хочу, чтобы ты несла ко мне в дом все то, что сейчас у тебя на душе. Это совсем не по мне.

Они пошли по полю вдоль куцей рощи. Старая колли трусила перед ними.

– Весна не за горами, – сказала Лиз, – Чуешь?

– Да. Она уже в воздухе.

– Не в воздухе. В земле. В растущей траве. Вот чем пахнет. Ну что, теперь тебе полегчало?

– Да, мне уже лучше.

– Пусть выветрится то, что у тебя за плечом.

Старуха показала палкой на растение с желтым цветком, похожим на одуванчик.

– Мать-и-мачеха. Так рано я еще не видела мать-и-мачеху. Погода меняется. Нарви-ка мне чуток. Хорошо для легких. От кашля. Очень хорошо.

Мэгги нагнулась и вырвала мать-и-мачеху с корнем.

– Что вам известно о том, как менять обличье?

– Тьфу! – оборвала ее Лиз.

Старуха по-прежнему терпеть не могла, когда о таких вещах упоминали в открытую.

Мэгги оставила это без внимания.

– Мой дневник, тот, о котором я вам говорила... В нем это упоминается. Там сказано – ну, в общем, что это путь к подлинной силе. Это правда?

Старуха шла дальше, поджав губы.

– Я имею в виду, а вы это когда-нибудь пробовали?

Лиз остановилась.

– Да хоть бы и пробовала, нешто я тебе-то скажу? И может, отстанешь уже со своими вопросами?

– Но почему?

– Я не знаю, кому ты об этом расскажешь. Может, все разболтаешь, откуда мне знать, а?

– Послушайте, Лиз. Все это время я приходила к вам и ни слова никому не сказала. И если вы знаете хотя бы половину того, что, по вашим словам, знаете, то уж это должно быть вам известно.

Лиз усмехнулась себе под нос и махнула палкой в сторону деревянного приступка у изгороди.

– Пойдем-ка вон туда. По дороге соберешь для меня немного хвороста.

Мэгги уже привыкла к тому, что Лиз использовала ее на этих прогулках в качестве вьючного животного, и это не вызывало у нее возражений. Она подняла несколько веток и сунула их под мышку.

– Нет, нет, нет, – сказала старуха. – Ты до сих пор не знаешь, какой хворост надо собирать. Этот не будет гореть. Та, кто знает, должна разбираться в таких вещах. Вот послушай:

 
Дуб тебя согреет снова —
Веток набери сухих.
Очень сладок дух сосновый,
Много искорок лихих.
Быстро береста сгорает,
А каштан чадит едва.
Вот боярышник пылает.
Срежь их, как падет листва.
Падуб мигом разгорится —
Можно срезать молодым,
Вязы тлеют, как тряпица, —
Нет огня, один лишь дым...
 

– Ты слушаешь?

– Да, Лиз.

– Нет, не слушаешь. Ты думаешь, все это забава. И ты не слушаешь.

Лиз прислонилась к изгороди, а Мэгги поднялась на приступок, и они какое-то время постояли молча. Потом старуха сказала что-то, чего Мэгги не поняла.

– Я думала, как мне все это тебе рассказать. Я даже думала, что смогу передать тебе мою строчку, когда придет мой час. А он уже не за горами. Но я не знаю, девонька. Ты какая-то жесткая в последнее время. Сегодня ты натянута как тетива, так что я не знаю.

Лиз отвернулась и уставилась на деревья.

– Но я только хотела спросить, – начала Мэгги, – возможно ли это – изменить обличье. Спросить, пытались ли вы когда-нибудь...

Она осеклась, потому что теперь не слушала старуха. Она разглядывала черного дрозда, сидевшего на ветке вяза не более чем в шести футах от них. Птица была совершенно неподвижна, ее перья гладкие и черные, а клюв ярко-оранжевый. Склонив голову набок, она встретилась глазами с Лиз; а может, это умный взгляд старухи приковал к себе светлый взгляд птицы. Слова оказались не нужны. Теперь у Мэгги был ответ. В свое время старая Лиз меняла обличье. Она знала способ и обладала мудростью трансцендентного опыта. Она пробовала огонь много-много раз.

Дрозд улетел.

– Выбрось это из головы, – сказала Лиз, – и сосредоточься на своих детях. Я уж боюсь, не бросаешь ли ты тень и на них. Кто знает. Может, и лучше, если ты какое-то время не будешь с ними видеться. Но если ты и впрямь хочешь их вернуть, то пойди и поговори с ним. Поговори. Это и есть правильный способ. Люди должны разговаривать.

Старуха направилась дальше, не обернувшись проверить, идет ли за ней Мэгги. Та плелась чуть позади. Они забрались на некрутой склон холма, и Лиз, по-видимому, погрузилась в глубокие раздумья.

– Приходи ко мне в субботу утром, – изрекла она наконец, – и я, так и быть, дам тебе то, что нужно, чтобы изменить обличье.

– А детей привести?

– Оставь их там, где они сейчас.

– Я думала, вы хотели видеть Эми.

– А я говорю – нет.

Мэгги не спорила.

35

Пятнадцать миль. Пятнадцать миль от деревни Черч-Хэддон до города, и пятнадцать миль обратно. Путь неблизкий, подумала она, и при ее артрите он может и доконать. Но идти нужно было обязательно.

Старая Лиз уже преодолела первые три мили и теперь прочесывала палкой придорожный кустарник.

– Выходи, негодник. Выходи, старина гарри.

Полынь росла повсюду, но, поскольку она еще не зацвела, найти ее было трудно. Старухе полынь была нужна позарез, иначе ей не перенести такого путешествия.

– Выходи, старина.

Старая Лиз уже трижды находила растение, но ни один из образцов ей не подошел.

– Ну-ка, ну-ка, старина.

Проснувшись в то утро с первым лучом зари, проникшим сквозь незанавешенное окно, Лиз почувствовала, что дети Мэгги в опасности.

– Эми и Сэм, – пробормотала она, заставляя себя встать с постели. – Надо позаботиться об Эми и Сэме. Да.

В моменты, подобные этому, Лиз удрученно думала, что не отказалась бы поехать на машине Эша или хотя бы на чьем-то велосипеде. Эти моторы, готова была согласиться она, гораздо лучше ее ремесла. Конечно, она могла бы позвонить Эшу: его телефон был записан у нее где-то на клочке бумаги. Но если бы она вовлекла в это дело Эша, он непременно сказал бы Мэгги, а тогда бы все узнали, и она с таким же успехом могла бы остаться дома.

Нет.

Ей придется идти.

Будь она помоложе, пятнадцать миль в одну сторону и пятнадцать миль обратно показались бы ей пустяком. Она одолела бы их одним махом. Но теперь ее задерживали артрит и больная нога. А времени у нее было немного.

Но старая Лиз и не думала отменять свою встречу с Мэгги. Те, другие вещи, были слишком важны. Мэгги и сама бы справилась. Так или иначе старуха делала это не ради Мэгги, а ради детей. Лиз проснулась, крайне обеспокоенная из-за того, что разглядела в этих детях.

Старуха поняла, что от Мэгги можно ждать неприятностей, уже в самый первый день, когда та пришла к ней домой. Какую силу увидела она в ней, когда та раздумывала на пороге, не подозревая, что Лиз наблюдает за ней сзади, какой потенциал! На секунду Лиз почувствовала испуг – изумление и испуг. Ей даже пришлось наклониться и кое-что сорвать, чтобы держать Мэгги на безопасном расстоянии до тех пор, пока она не смогла осознать всю ее силу. Старуху особенно зацепило то, что Мэгги понятия не имела о собственных способностях: они были как будто в закупоренной бутылке, но пробка уже давала течь под давлением летучих, пенящихся элементов. В какой-то момент у Лиз екнуло сердце – она подумала, что Природа послала ей младшую сестру. Но потом ей пришлось самой себя успокаивать, когда она поняла, что это невозможно.

Мэгги ни о чем не имела понятия! Это делало ее опасной. Один из голосов в голове старухи говорил, чтобы не связывалась с девчонкой, которую подослал ей Эш; а другой голос, напротив, замечал в Мэгги массу достоинств; да и разве старая Лиз не испытывала нужды хотя бы в ком-нибудь?

Младшая сестра, которой можно все передать? Нет, Мэгги не годилась на эту роль. Но у Лиз на примете не было никого, кто мог бы сгодиться. Ни единой души. И не было преступления более страшного, греха более безобразного, чем уйти в могилу, так и не передав знания. Это оставалось священным, хотя все остальное было осквернено, и, как подсказывали старухе ее больные конечности и ноющие суставы, с каждым днем Старый Враг подбирался к ней все ближе. Нет, не Мэгги она передаст знание, были и другие возможности. Лучше всего было бы дать Мэгги кое-какие советы. Конечно, этого мало, этого недостаточно, но что еще оставалось делать?

Лиз исполнилось восемьдесят три года. Она не хотела гадать, сколько еще лет ей суждено прожить. Но ее уже долгое время терзала мысль, что она может умереть, так и не найдя младшую сестру. Старуха думала: может быть, это наказание за прегрешения ее молодости? Да она скорее подверглась бы пыткам любого христианского ада, нежели позволила такому случиться.

Поэтому, когда Мэгги впервые появилась у нее в доме, Лиз увидела в этом справедливость и некий компромисс, а также знак, что самой ей недолго осталось уже в этом мире, и она подчинилась этой мысли. Но потом на Мэгги упала тень, и у Лиз возникли сомнения. Знание – оно ведь для тех, кто сражается с чистотой в сердце. Разве не этому ее учили? Нельзя пятнать ремесло дурными побуждениями, ведь даже для тех, у кого намерения добрые, путь тернист и опасен.

Но к счастью, Лиз могла разглядеть то, что у Мэгги за спиной. И намного дальше. Надежда оставалась: она была точно кристалл, сияющий в тени темных кустарников, и Лиз ее видела.

– Выходи, злобная трава!

Наконец Лиз нашла под кустом молодое растение. Оно клонилось к северу, и, заметив это, Лиз удовлетворенно кивнула. Она достала из кармана заточенный перочинный нож и выкопала полынь с корнем. Потом уселась на траву.

Было все еще рано. На серых облаках проступали белые полоски света, и прогнозировать погоду было трудно. Лиз ножом срезала волокнистые корни растения и слюной очистила стебель. Потом достала из кармана маленький пузырек с маслом. Она полила растение этим желтым маслом и втерла его в стебель жесткими пальцами. Стебель стал коричневым, и полынный сок проступил на поверхности. Оглядевшись, дабы убедиться, что рядом никого нет, старуха сбросила обувь.

Она отрезала кусок стебля, положила его в рот и стала энергично жевать, снимая при этом толстые носки. Все еще жуя, Лиз срезала листья и столь же энергично натерла ими пятки. Проделав это, она натолкала мятых листьев себе в туфли, а оставшиеся листья сунула в карман. Потом Лиз надела носки и туфли, встала и продолжила путь.

Мэгги пришла к старухе около десяти утра. Она взялась за ручку двери, ожидая, что та распахнется, но, к ее удивлению, дверь оказалась заперта. Колли лаяла на нее из-за закрытой двери, но Мэгги все равно стучалась. Ответа не последовало.

Странно, что старуха заперла дверь; она ведь никогда не запиралась. Даже когда уходила на прогулку в поля, то обычно оставляла дверь приоткрытой. Она не боялась непрошеных гостей и воров, ведь, по ее собственным словам, «красть тут нечего, кроме ведра с дерьмом из сортира». Мэгги опять постучала. Так и не получив ответа, она подошла к окну и заглянула внутрь.

Мэгги было совсем не с руки посещать Лиз в то утро. Поскольку старуха настояла на том, чтобы не приводить к ней детей, Мэгги пришлось позвонить Алексу и отменить существующую договоренность. Со времени суда Мэгги вела себя с Алексом сухо и формально, забирая и привозя детей строго в назначенное время, даже если Алекс готов был расщедриться и позволить ей больше времени провести с детьми.

Теперь Алекс, конечно же, хотел, чтобы они остались друзьями. Он хотел, чтобы все было цивилизованно. Каждый раз, когда они разговаривали по телефону, Мэгги принимала приглашения Алекса выпить кофе, но потом с ледяной враждебностью в сочетании с идеальными манерами пресекала его попытки завести разговор. Она отвечала на его вопросы так коротко, как это возможно, и подчеркнуто ничего не спрашивала у него. Она то и дело поглядывала на часы и слишком явно стремилась поскорее уйти. Мэгги исполняла роль чужака, скрывающего скуку под маской заученного политеса.

И вот в тот день ей пришлось нарушить формальности, спросив Алекса, не согласится ли он перенести ее встречу с детьми на другой день. И Алекс, хотя уже и договорился о встрече с Анитой, с радостью пошел Мэгги навстречу. Он заверил ее, что она может встречаться с детьми, когда ей заблагорассудится.

Но Лиз не было. Мэгги вглядывалась в темное окно. Сперва она подумала, что Лиз, возможно, заболела, но потом увидела, что постель в комнате, прилегающей к кухне, пуста, а вязаные одеяла на ней аккуратно сложены. Лиз никогда не пользовалась верхним этажом дома: всегда спала на первом этаже, чтобы поберечь свои артритные ноги.

Собака лаяла. Нет, хозяйка куда-то ушла. Мэгги вернулась к машине. Она села и решила ждать. Машины у Лиз не было, она не могла уйти надолго.

Когда в то утро Анита Сузман проезжала мимо дома Сандерсов, то была неприятно удивлена, увидев, что на подъездной дорожке к дому Эми и Сэм играют с Пятнашкой. Обычно по субботам детьми занималась Мэгги, вот Анита и договорилась провести пару спокойных часов с Алексом. Но еще больше смутила ее старая женщина у ворот, явно наблюдавшая за детьми. Проезжая мимо дома, Анита почувствовала необъяснимую тревогу за Эми и Сэма. Кажется, что-то было не в порядке.

Осторожная Анита всегда парковала свой броский ярко-красный кабриолет в паре кварталов от дома Сандерсов. Закрыв машину, она пешком направилась к дому. Приблизившись, увидела, что старуха все еще у ворот. Анита решила подождать и понаблюдать.

Седая старуха манила Сэма. Сперва он, по-видимому, не хотел идти, но потом подошел к ней. Эми с Пятнашкой исчезли. Старуха нагнулась над Сэмом. Она положила руки ему на плечи и зашептала ему на ухо. Потом достала что-то из складок черной юбки и повесила ему на шею. Сэм попытался было снять эту нитку, но старуха поправила ее и спрятала ему под футболку.

Происходящее Аните не нравилось. Она пошла к воротам, ускоряя шаг. Заметив ее приближение, старуха насторожилась и быстро зашагала прочь. Анита проводила ее глазами: та завернула за угол и исчезла.

– Сэм, подойти сюда.

Мальчик играл с ниткой, висевшей у него на шее. Анита достала ее у него из-под футболки. На серой нитке висело аккуратное маленькое саше из ткани. Анита протянула руку, чтобы получше его разглядеть, но Сэм от нее увернулся.

– Эми! – закричал он и побежал по дорожке в поисках сестры. – Эми!

Анита обогнула дом вместе с ним и вошла в заднюю дверь. Алекс был по уши в мыльной пене – мыл посуду. Анита чуть коснулась губами его щеки.

– Что это за старуха около дома?

– Какая еще старуха? – спросил Алекс, вытирая руки.

– За воротами. Она говорила с Сэмом.

Анита направилась в гостиную, чувствуя себя как дома.

– Понятия не имею. Мне пойти посмотреть?

– Она ушла. По-моему, я ее спугнула.

– А что она делала?

Анита не успела ответить, потому что зазвонил телефон. Это была Мэгги. Она обнаружила, что не так занята, как ожидалось, и хотела знать, нельзя ли ей все-таки забрать детей.

– Конечно, – сказал Алекс. – Все в порядке. Когда ты хочешь их забрать? Через час? Отлично. До скорого. – Он повесил трубку. – Эта стерва со мной играет.

– Зачем ты так?

О старухе сразу же забыли.

– Сначала она договорилась забрать детей сегодня, вот я и решил, что мы с тобой можем увидеться. Потом позвонила сегодня утром – мол, извини, но забрать их не могу. Теперь снова подавай ей детей. Она испытывает мое терпение.

– Уверена, что это не так, Алекс.

– Да я точно тебе говорю. Она делает это каждый раз, когда приходит сюда. Очень вежливая. Говорить ей совершенно не о чем. Ни малейших эмоций. Ни слова не скажет. Ничего.

Алекс посмотрел на Аниту. В любое время суток она выглядела так, словно собиралась на светский раут. Она была чрезвычайно соблазнительна в обтягивающем черном платье, черных колготках и туфлях на каблуках. Ее губы блестели, а глаза были накрашены. Она была до одурения прекрасна. Он запустил волосы в ее белокурые, медового оттенка волосы и поцеловал ее.

– Ты можешь спрятаться наверху, когда она приедет, – шепнул Алекс.

– Нет, я не останусь. Об этом я и пришла с тобой поговорить.

– Что ты имеешь в виду?

– Все кончено. Ничего не поделаешь.

Алекс отвернулся.

– Билл что-то подозревает, – продолжала Анита, – да и мне кажется, лучше закончить на высокой ноте. Сам знаешь, в последнее время все уже немного выдохлось. Только не спорь со мной.

Алекс не говорил ни слова.

– Но пока это продолжалось, было здорово, Алекс. Правда было здорово? Правда же?

36

Воскресное утро застало Мэгги в съемной комнате. Она лежала в постели, уставившись в потолок и думая об Эше. Накануне, так и не встретившись с Лиз, она провела несколько часов с детьми, а потом вернулась к Эшу. Там она совершила большую ошибку.

– Эш, я намерена вернуть себе детей любым способом.

– Пожалуйста, Мэгги! Только не начинай.

– Любым способом.

Эш готовил для нее тушеные овощи. Он перестал их нарезать.

– Я не могу с тобой спорить, пока готовлю. Мое возмущение отравит еду. А тебе потом это есть. Ты разве не знала?

Мэгги знала.

– Эш, ты обещал остаться моим другом, что бы ни случилось. Я поверила тебе, когда ты это сказал.

– Правильно поверила. И всегда верь. Но быть твоим другом сейчас значит всеми силами отговаривать тебя от этой глупой затеи. Послушай, ты не вернешь детей такими методами. Они только повредят твоему сознанию. Если хочешь заполучить детей, ты должна поговорить с Алексом, добиться своего.

– Я ушам своим не верю!

– Мэгги, возможно, у тебя и получится навредить Алексу. Но ты забыла о первом принципе нашего дела. Это неверный путь. И я твердо убежден, что все вернется к тебе в троекратном размере. Поверь, это самое страшное.

– Я не намерена вредить ему напрямую.

– Твои намерения мне отлично известны! Ты хочешь изменить обличье, рассчитывая, что получишь доступ к детям и какое-то особенное влияние. Я бывал в тех местах, куда устремлен твой разум, Мэгги! Я знаю, о чем говорю!

Эш сгреб нарезанные овощи и выбросил все в помойку. Блюдо было испорчено еще до того, как закипела вода в кастрюле.

– Это никому не навредит, Эш. Я прошу тебя помочь мне еще один раз.

– Ты оглохла?

– Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста, не подводи меня, когда ты мне больше всего нужен.

– Я сказал – на меня не надейся!

– Эш, если ты не со мной, значит, ты против меня.

Похоже, Эш был уязвлен. Он схватил Мэгги за руку:

– Вот только, пожалуйста, без этой чуши, а?

Это была их первая размолвка, и оттого особенно болезненная. Мэгги чувствовала, что ее предали.

Распахнулась дверь, и в комнату вошла Кейт. В руках у нее был экземпляр «Воскресного мира» – таблоида с гнусной редакционной политикой и отличными тиражами.

– Ты это видела? – прошипела соседка.

Мэгги села в кровати, а Кейт разложила перед ней газету. Материал был на целый разворот, с крупным заголовком, трубившим о «Шабашах Англии». Мэгги на глаза попалась фотография улыбающейся, приятной, но чудаковатой старушки в головном уборе Клеопатры. Она называла себя – а может, так величала ее газета – императрицей ведьм Англии. Нашлись там и другие, не менее интересные снимки. На одном из них было четко видно, как обнаженные Мэгги и Эш резвятся внутри кромлеха. Газета опубликовала их фамилии, а также название лавки в «Золотом пассаже».

– Но где они раздобыли фотографии? – недоумевала Кейт.

Мэгги тяжело вздохнула.