Текст книги "Крещение огнем"

Автор книги: Грэхем Линн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

От этого прямого и неожиданного вопроса она окаменела, а по коже побежали мурашки. Она избегала смотреть ему в глаза.

– Я была в больнице. Это правда, – судорожно пробормотала она, пряча глаза. – Врачи говорили, что у меня угроза выкидыша. Мне был нужен полный покой. Я провалялась там несколько недель, и это было так нудно...

– Ты была больна? – Рафаэль побледнел, и всю его вальяжность как рукой сняло. – Dios! – простонал он со злостью. – Если бы мне сейчас попался твой отец, я бы...

– Но и ты не очень-то меня искал, – произнесла она упавшим голосом.

– Я не имел ни малейшего желания тебя видеть, ведь я был уверен, что ты сделала аборт, – свирепо произнес он. – Твой отец дал мне достаточно ясно понять, что было уже поздно.

– Не очень-то ты мне доверял.

– У них было больше власти над тобой, чем у меня.

– Неправда, – нетвердо возразила она. – Вы меня просто заставляли рваться на части. Ты ненавидел их, они ненавидели тебя, а я оказалась между двух огней, пытаясь вас хоть как-то примирить. Временами мне просто хотелось бежать сломя голову куда глаза глядят и оставить вас наедине друг с другом.

Его выразительный взгляд стал холодным, как лед.

– Я так и не смог переступить через оскорбление, нанесенное мне твоей семьей.

– И это несмотря на то, что у тебя с ними очень много общего, – отважилась Сара.

– Que te pasa? – удивленно спросил Рафаэль. – Что с тобой? Что ты говоришь?

Она криво усмехнулась.

– Для вас я была просто игрушкой, и каждый хотел владеть мной безраздельно. Они купили меня, взяв ребенком к себе в дом, а ты – женившись на мне. Так что давай смотреть правде в глаза. Это была свара между собственниками. Они не хотели меня отдавать, а ты не хотел с ними делиться. Вы занимались перетягиванием каната, и он не мог не порваться.

– Как ты можешь так говорить?

– Могу, – заверила его Сара. – В некотором смысле ты был даже более эгоистичен, чем они. Ты просто взял меня в собственность. У тебя было на меня законное право.

– Сара, – угрожающе прорычал он.

Голова у нее была необычайно легкой, и она прекрасно себя чувствовала.

– Тебе никогда не хотелось знать, почему я была для них всем на этом свете? Или тебе было на это наплевать? Они не очень-то любят, друг друга и почти не разговаривают между собой – без меня им просто не о чем говорить. Они должны были бы разойтись еще много лет назад, но судьба подарила им ребенка. К несчастью, этим ребенком оказалась я...

– Ты не можешь отвечать за их семейные трудности. – Рафаэля эта тема явно не интересовала.

Она скривила мягкие губы.

– Вполне возможно, что ты сразу все понял. Но мне это было трудно, ведь я была лицом слишком заинтересованным. Мне казалось, что причина всех бед – я. Они любят меня, хотя и на свой манер, эгоистично. Им было очень, очень трудно смириться с мыслью, что я к ним больше никогда не вернусь.

Глаза его заблестели неподдельным интересом, и даже его роскошные черные ресницы не смогли этого скрыть.

– И когда же свершилось это чудо?

– Моя двоюродная бабка предложила мне квартиру буквально накануне рождения близнецов. До прошлого года я жила с ней в Труро.

– Труро? – переспросил он.

– Это в Корнуолле.

– А, знаю! – процедил он. – Ты хочешь сказать, что жила там с тех пор, как мы разошлись? Я был уверен, что ты живешь под крылышком у своих родителей.

– Когда в последний раз ты боролся с драконом за прекрасную деву, Рафаэль? – мягко спросила она.

Он стиснул зубы.

– Что ты хочешь сказать?

Сара подхватила креветку и рассеянно ее посасывала. Затем кончиком языка облизала губы и только тут заметила его хищный немигающий взгляд на своих пухлых губах.

– Сегодня, когда драконов уже больше нет, в защите нуждаются лишь совершенно беспомощные существа с пушком за ушами. Мне никогда не нравились люди властные, хозяева жизни. Сама не понимаю, как это я выскочила за тебя замуж? – Она медленно покачала головой, размышляя над этой загадкой. – Это называется: с корабля на бал.

– Чем ты занималась в Труро? – хмуро поинтересовался Рафаэль.

– Всем, что душе угодно, – честно призналась она. – Петиция была белой вороной в семье моей матери. До встречи с ней я прожила двадцать лет на этой планете, не сознавая, что свобода – это неотъемлемое право любого человека. Свобода от желаний, надежд и требований других людей. Ты даже не представляешь себе, как здорово быть самой собой, а именно так я себя и почувствовала, когда смогла преодолеть ощущение вины. Правда, мне понадобилось какое-то время, чтобы набраться смелости и расправить крылышки, но зато потом я проводила в воздухе больше времени, чем любая стюардесса.

Она подцепила еще одну креветку.

– Очень вкусно. – Она помолчала. – Что ты на меня так смотришь?

Его ноздри расширились.

– Что означает "все, что душе угодно"?

Сара задумчиво жевала креветку.

– Тебя это уже давно не должно интересовать.

– Но меня это интересует, и еще как. Не забывай, что ты пока еще моя жена.

– Ты сейчас похож на Гордона... то есть, на того Гордона, каким он мог бы стать. Наберись он мужества... но его жена была феминисткой. И теперь он страшно боится всяких феминисток, хотя и скрывает это.

Загорелые пальцы нервно стучали по краю стола. Как выразительны все его движения, подумала Сара, с удовлетворением отмечая, что наконец-то они поменялись ролями. И хотя она прекрасно сознавала, что позже ей будет нехорошо, сейчас ей нравилось быть беспечной и беззаботной – это намного приятнее, чем роль озлобленной уже почти бывшей жены.

– Кто эта длинная блондинка? Ты собираешься жениться на ней?

Пальцы напряглись, выпрямились и затем успокоились.

– Я женат на тебе.

Сара пьяно хохотнула:

– С каких пор для тебя это стало помехой? Как-то ты говорил мне, сказала она игриво, – что секс – дело несерьезное.

Но, столкнувшись с напряженным золотым блеском его глаз, она почувствовала, как сердце у нее ушло в пятки.

– Сюзанна...

– А, так ее зовут Сюзанна? Красивое имя... и вполне ей подходит. Широко и беспечно улыбаясь, Сара поднималась к новым высотам мазохизма. – Она хорошо готовит? – спросила она, держась за бокал, как за якорь. Если она, ко всему прочему, еще и готовить умеет, то дело в шляпе, Рафаэль. Что до меня, то если я когданибудь еще раз выйду замуж, то только за человека, который, как говорит Карен, достаточно богат, чтобы позволить мне не пачкать мои маленькие королевские ручки на столь прозаической кухне. Ты сам как-то сболтнул, я рождена быть игрушкой в руках богатого человека. Я понимаю, тогда ты был весьма близок к голодной смерти, но справедливости ради тебе следовало бы добавить, что избалованные маленькие игрушки прекрасно чувствуют себя в руках богатых именно потому, что они им и принадлежат.

Он нахмурился. Недомолвки, внутреннее взвинченное состояние накалили атмосферу едва ли не до точки кипения. Но Сара получала от этого удовольствие. Ощущение было такое, будто она приняла какой-то допинг и кровь ее потекла быстрее. Давно уже не испытывала она подобного удовольствия.

– Сюзанна... – скрипнул он зубами.

Сара подняла руку.

– Один небольшой совет. Дай ей как-нибудь неощипанного цыпленка и попроси ее быстренько сотворить что-нибудь такое экзотическое для шести неожиданных гостей. Это как раз то, что отличает женщину от девушки. Высший пилотаж! Уж кто-кто, а я-то знаю.

– Сюзанна замужем за моим лучшим другом.

Сара широко раскрыла глаза.

– И поэтому бегает по твоей квартире в легком мини-халатике и готовит тебе завтрак после душа? Насколько я понимаю, союз их довольно свободный. Вроде нашего, наверное, – заключила она. – Надо же, после стольких лет мы вот сидим здесь совершенно спокойно и вполне цивилизованно. Ведь это просто здорово, тебе не кажется?

– Это просто отвратительно! – рявкнул он. – У нас таких взаимоотношений не было.

– Действительно, у нас эти отношения были односторонними... Ты гулял, а я торчала дома.

Его дыхание участилось.

– Мне кажется, что ты просто хочешь вывести меня из себя.

– А разве такое возможно? – Яростный блеск глаз гипнотизировал ее, хотя она и была удивлена тем, как легко Рафаэль проглатывал ее лепет. И чего мне это будет стоить?

Он бросил на нее быстрый понимающий взгляд.

– Значительно больше, чем эта неуклюжая попытка вызвать во мне ревность.

Сара, не отдавая себе отчета в том, что делает, вскочила на ноги и выплеснула содержимое своего бокала прямо ему в лицо.

– Сядь! – рявкнул Рафаэль, вытираясь чистой салфеткой. – Боюсь, что с обедом я переусердствовал.

Сара, растеряв все свое мужество, выбежала вон из ресторана.

На улице был ливень. Потоки воды, закипая, бились о пыльный асфальт, и уже через минуту Сара промокла до нитки. Тонкая блузка и юбка прилипли к телу. После такого неожиданного и из рада вон выходящего взрыва она почувствовала себя совершенно разбитой. Находясь в состоянии чувственного замешательства, она как сквозь туман подумала, что за последние дни совершила много поступков, которые никак не вписывались в обычную для нее линию поведения.

В присутствии Рафаэля она становилась неуправляемой. Пара бокалов вина на пустой желудок – и вот она уже ведет себя как на сцене ночного клуба! Он пригласил ее на обед только ради того, чтобы поговорить о Джилли и Бене, и во что это вылилось? Уж что-что, а небольшого легкого цивилизованного разговора, конечно, не получилось. Я женат на тебе, заявил он, даже не поморщившись. И ей захотелось его убить... вернее, убивать его медленно, прибегая к разным утонченным пыткам и без малейшего сострадания.

Избежать позора – это единственное, о чем она думала. По крайней мере так ей казалось. Почему-то для нее стало очень важным убедить Рафаэля в том, что его уход для нее стал неприятностью, неожиданно превратившейся во благо. Но Рафаэль понял ее лучше, чем она сама. "Неуклюжая попытка"... Эти слова поразили ее, как отравленные дротики. Как всякая привлекательная женщина, Сара сомневалась в своей привлекательности. В общем и целом, это не очень ее беспокоило, но, когда на горизонте объявился ее bite noire (Черный зверь, ненавистный человек (франц.) от спокойствия не осталось и следа, и она оказалась втянутой в водоворот чувств. Только что в ресторане она пустилась во все тяжкие и опять все выболтала. И это уже не в первый раз, горько призналась она, невольно вспоминая прошлое.

Через восемнадцать месяцев после их женитьбы она вся кипела, как скороварка на слишком большом огне. Она внимательно к себе присмотрелась, и то, что она увидела, ей не понравилось. У нее не было своего лица, если не считать того, что она была женой Рафаэля и дочерью Сауткоттов. Настоящая Сара не могла себя защитить, она просто себя не знала. И всю свою жизнь подстраивалась под других и постоянно извинялась, если у нее это не получалось. Короче говоря, она была тряпкой, у которой не хватало смелости потребовать для себя свободы.

Только в одном она сопротивлялась Рафаэлю: он хотел ребенка, она же старательно избегала любого разговора на эту тему.

Напряжение в отношениях с Рафаэлем, нараставшее от месяца к месяцу, в конце концов привело к взрыву по самой смехотворной причине. Одна из натурщиц Рафаэля постоянно разгуливала по их квартире в полуобнаженном виде, приводя Сару в ярость. В конце концов Сару прорвало, и она жестко заявила Рафаэлю, что не желает больше видеть ее у себя дома. Рафаэль сказал, что это глупо. Сара отреагировала еще глупее, покидав вещи в чемодан и пригрозив уехать.

– К ним назад ты не вернешься, – заверил ее Рафаэль оскорбительным тоном.

– К моим родителям это не имеет никакого отношения, – прошептала она с неожиданным отчаянием. – Ради разнообразия речь идет обо мне. Обо мне... о моих чувствах... больше ни о чем!

Но он ее не понял. Он не понял, что ей надоели путы, и поэтому буря в стакане воды превратилась в настоящую. Тогда Рафаэль выкинул ее противозачаточные таблетки и был совсем не таким нежным, как обычно. В ту ночь он был холодным и целенаправленным.

Через шесть недель она поняла, что беременна. Они тогда наговорили друг другу кучу гадостей, и Сара пообещала себе, что никогда больше не пойдет на поводу у Рафаэля. Скованность в их отношениях возникла задолго до того, как ей позвонил отец и сообщил, что мать больна.

Рафаэль пришел как раз тогда, когда она собирала чемодан.

– Что ты делаешь?

Она нехотя оторвалась от работы и выпрямилась.

– Мать неважно себя чувствует. У меня билет на вечерний самолет.

Он недоверчиво смотрел на нее блестящими потемневшими глазами.

– А я только сейчас об этом узнаю?

Она побледнела, предчувствуя ссору.

Рафаэль с напускной небрежностью опустился на низкий подоконник.

– Что с ней случилось?

Сара нехотя объяснила, готовая в любую секунду дать решительный отпор любой попытке унизить ее родителей.

– Это может быть сердце, – с тревогой закончила она.

– Или воображение.

– Как ты можешь?!

– Через неделю в Нью-Йорке открывается моя выставка, – хмуро напомнил он ей. – Мы должны быть там...

– Я знаю.

– Я хочу, чтобы ты была со мной. – Его лицо приняло решительное выражение. – Я не хочу, чтобы ты ехала сейчас в Англию. Твой отец явно поторопился. Когда будут готовы результаты анализов...

– Нет, – твердо прервала его она, – я еду сегодня.

Он побагровел.

– Я не хочу, чтобы ты ехала. Неужели это ничего для тебя не значит? сдержанно спросил он.

Именно так он обычно и бил ее по голове, ставя на место. Не проронив больше ни слова, как будто не слыша его, она продолжала сборы. Это было ее единственной защитой.

– Сара... нам сейчас нельзя расставаться. Ты носишь моего ребенка. Отец твой поступает неразумно, он не должен расстраивать тебя в такой момент, – сердито запротестовал он. – Но если тебе надо ехать, я поеду с тобой.

Несмотря на ее протесты, он таки поехал с ней, и за все последовавшие затем дни она не смогла ни на минуту расслабиться. Встретившись под одной крышей, Рафаэль и ее родители могли свести с ума кого угодно, даже самого терпеливого миротворца.

– Она просто притворяется, – поставил диагноз Рафаэль уже через несколько часов. – Мы можем ехать в Нью-Йорк.

Возмущенная и обиженная за свою мать, Сара сочла за благо отказаться от поездки и отчитала его за бесчувственность, хотя в глубине души собиралась поехать к нему уже через неделю. Но когда она уже собралась в Нью-Йорк, у Луизы Сауткотт случился второй приступ. Прошла еще неделя, И тогда Рафаэль предъявил ей ультиматум.

Он позвонил ей из Нью-Йорка и довольно жестко положил конец ее попыткам просто поболтать.

– Твои родители расстраивают наш брак, – прервал он ее. – Мне кажется, тебе пора решить. Или я, или они. Я не буду ждать тебя вечно. Я не домашняя собачка, querida.

– Действительно...

– Ты что, держишь меня за дурака? Моему терпению приходит конец, выпалил он с такой злостью, что его хриплый голос перешел в глухое рычание. – Даю тебе сорок восемь часов. Если ты не приедешь, я буду считать, что ты предпочла навсегда остаться с мамочкой и папочкой. Но если ты решишь остаться верной брачному обету, muneca mia, то это твой последний визит к родителям.

– Как так можно? – возмутилась она.

– Можно, querida. Придется тебе выбирать между нами. Я не позволю им вмешиваться в нашу жизнь. Я терпел слишком долго. Ты моя жена, и твое место рядом со мной, а не с ними, – хрипло добавил он. – Если ты не способна это понять, я не смогу больше думать о тебе как о своей жене.

– Как ты можешь ставить меня в такое положение?..

– Обыкновенно. Я только что это сделал. Хотя мне следовало сделать это раньше.

Мать ее была больна, у нее было плохо с сердцем, а он требовал от нее невозможного. Ее гордость, которой он так часто пренебрегал, питалась теперь сознанием того, что хотя бы один раз в жизни она должна быть тверда. Но даже после принятия такого решения она, зная характер Рафаэля, ожидала назначенного часа с сильным волнением...

Дождь немного поутих, и она вдруг резко вернулась в реальность.

ГЛАВА ПЯТАЯ

– Cristo Сара! (Христос (исп.) – Мощная рука резко развернула ее за плечо. – Ты насквозь промокла.

Она дернулась, стряхивая эту руку.

– Оставь меня в покое!

– Ни за что! – отрезал он с саднящей решимостью.

Он набросил ей на плечи пиджак, и она почувствовала на своей коже тепло его тела и уловила его ни с чем не сравнимый и уже почти забытый мужской запах. Дрожь, однако, не унималась.

Ее квартира была сразу за углом. Сара шла быстро, не оглядываясь. Атмосфера в лифте была удушливо напряженной. Она демонстративно сняла пиджак и протянула его Рафаэлю, но не успела вовремя от него отодвинуться. Медленно, очень медленно его длинные пальцы заскользили по ее мокрым спутанным волосам, а глаза не отрываясь смотрели на ее побледневшее лицо.

– For Dios, Сара, – нервно сказал он. – Чего ты от меня хочешь?

Под ложечкой у нее засосало, а сердце забилось так, что его удары отдавались у нее в ушах. В ней вспыхнуло желание, какого ей никогда раньше не приходилось испытывать, и она не смогла заставить себя от него отодвинуться. Да и не хотела. Вдруг распознав это чувство, она жадно потянулась к нему, инстинктивно желая бесконечного продолжения головокружительного ощущения. Она ожила. Это безрассудное и ранее не испытанное желание вселяло в нее ужас.

Смуглый палец нежно коснулся ее шеи там, где бешено билась тонкая жилка. Его рука едва заметно дрожала. Они оба затаили дыхание. Глаза его, безотрывно смотревшие на нее, все больше и больше темнели. Другой рукой он скользнул по легкому изгибу спины и плотно прижал ее к своим бедрам. Она знала, достаточно ей сказать одно слово, и он тут же ее отпустит, но это слово никак не шло на язык. Да ей и не хотелось произносить его, она отдавала себе в этом отчет; и он тоже – что было ясно по блеску его сузившихся глаз. Ее страшный секрет перестал быть секретом. Он так медленно склонял к ней голову, что, когда наконец дотронулся до ее губ, она вздрогнула.

Новое необычное ощущение захватило ее, и она лихорадочно, безотчетно вцепилась руками в его широкие плечи. Горячий язык медленно раздвигал ее губы, как бы предвосхищая другое, более глубокое, древнее и ошеломляющее познание женщины мужчиной, и земля закачалась у нее под ногами и куда-то провалилась. Ею овладело какое-то новое, доселе не испытанное и безграничное чувство.

Когда он оторвался от ее губ, голова у нее плыла, а сама она едва держалась на ногах.

– Раньше ты такой не была, – сердито простонал он ей в волосы.

Если бы он отпустил ее сейчас, она бы упала, не удержавшись на ватных ногах. Она не могла выдавить из себя ни звука. Тело ее было какимто странным, незнакомым. Сделав резкий шаг назад, она склонилась над сумочкой, роясь в поисках ключа. Так вот как это бывает, вот что я должна была чувствовать, лихорадочно пронеслось у нее в голове.

– Может, выйдем из лифта? – нежно пробормотал Рафаэль.

Он взял из ее трясущихся рук ключ и открыл дверь. Задев рукой за его твердый, мускулистый живот, она сразу съежилась, желая только одного оказаться от него на пушечный выстрел.

– Когда ты пойдешь за детьми?

– Я не ПОЙДУ. Соседка с первого этажа подбросит их домой. Ее дочь ходит в тот же детсад, и сегодня она помогает в проведении дня рожденья, торопливо начала Сара, ища спасения в. ненужных подробностях. – Извини, я пойду переоденусь.

Она уже повернулась, как вдруг почувствовала, что он неумолимо тянет ее к себе за руку.

– Почему я должен тебя извинять, если я могу тебе помочь? – промурлыкал он.

Она в замешательстве захлопала глазами. Не может быть, он шутит! Не могло же им одновременно прийти в голову одно и то же!

– П... помочь?

– А почему бы и нет?

Смуглый палец осторожно побежал по дрожащему изгибу ее пухлых губ, затем легко и плавно соскользнул на изящный подбородок и остановился на маленькой впадинке у основания шеи, где билась голубая венка. Каждая клеточка ее организма жила своей независимой жизнью.

Опрометчиво подняв на него взгляд и столкнувшись с вызывающим золотым блеском его глаз, она почувствовала, как теряет ощущение действительности.

– Не надо... – нетвердо прошептала она.

– Ты так убедительна, – усмехнулся он, переводя взгляд на ее небольшую, но высокую грудь, с выступавшими из-под мокрого хлопка припухлостями, предательски выдающими ее молчаливое согласие. В голове у нее зазвонили тревожные колокольчики. Он не двигался, коротко и шумно дыша, а вокруг глаз у него образовались блеклые круги. – Не надо?.. – тихо пророкотал он.

Ею овладела странная апатия. Время остановилось.

– А я говорю "si"... я говорю "да", – добавил он.

Она потрясенно наблюдала за его смуглыми пальцами, осторожно подбиравшимися к первой пуговице блузки и медленно начавшими ее расстегивать. Когда она поддалась, Рафаэль замер, и наступившая тишина молотом застучала у нее в висках. Но вот пальцы его заскользили дальше и расстегнули вторую пуговицу. Она, как парализованная, не могла ни пальцем пошевелить, ни слова вымолвить. Все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Вот он расстегнул переднюю застежку ее лифчика, и шелковая полоска материи упала к ее ногам, а он положил ей руку на обнаженную грудь. Содрогнувшись, Сара закрыла глаза, как бы не желая этого видеть и открещиваясь от происходящего.

Другой рукой он прижимал ее к себе, и огонь, полыхавший в его теле, передался и ей.

– Чувствуешь, что ты со мной делаешь? – хрипло спросил он.

А как она могла этого не чувствовать? Она животом ощущала все нараставшее хищное желание, охватившее его крепкое тело. Липкая слабость волной пробежала по ее ногам. Чтобы не упасть, она инстинктивно подалась к нему вперед.

Он скользнул пальцем по ее набухшему соску, и у Сары перехватило дыханье, а тело стало ватным. Поддерживая ее рукой, он склонил над ней черноволосую голову и, захватив зубами набухший бутон, стал играть с ним кончиком языка. Это было настоящей пыткой. Сара со стоном вонзила ногти ему в руку, дрожа всем телом.

Он пробормотал что-то на своем языке, и его рука скользнула по юбке и, быстро расправившись с препятствием, с трепетом стала гладить шелковистую кожу ее бедра. Это было как разряд электрического тока. Сара вздрогнула в ожидании, но уже в следующую секунду обвисла в его руках, как податливая мягкая тряпичная кукла. Тело ее было переполнено болезненным ожиданием, и это ощущение потрясло ее. Только теперь она поняла, что ничегошеньки о себе не знает. В голове у нее была только одна мысль – все это происходит не со мной, это какой-то сон. Чувства, овладевшие ею, были уже ей неподвластны.

– Рафаэль... это... нет, – она сама не отдавала себе отчета в том, что говорит. Да и какое это имеет значение?

– Нет?

Юбка соскользнула с бедер и улеглась вокруг ее ног. Он крепко прижал ее бедрами к себе. Снедаемая желанием, она не могла оторвать своего потрясенного взгляда от огня, горевшего в его по-тигриному сузившихся глазах.

– Я не желаю слышать это слово. Ты же видишь, в каком я состоянии.

Он поднял ее на руки и ногой толкнул дверь в спальню. На кровати он дрожащими от нетерпения руками стал срывать с нее остатки одежды. В этой жадности хищного зверя, в этой требовательности его губ было что-то такое, от чего ей было несказанно хорошо. Его губы, Боже, его губы!.. Тяжесть его разгоряченного, мускулистого тела, жгучая, нетерпеливая потребность его рук заставляли ее кричать от удовольствия. Она была бессильна против этого безжалостного, жгучего желания...

– Прошу тебя... прошу тебя, – задыхаясь, прошептала она, не в силах дольше выносить эту сладостную муку.

Он властно развел ее ноги и вошел в нее с неожиданной силой, даже причинив ей боль. Но что была эта боль в сравнении с неописуемым, жгучим удовольствием? Она распадалась на миллион мелких кусочков, она рассыпалась... рассыпалась... рассыпалась и все удивлялась бесконечным новым ощущениям, а затем – всепоглощающему блаженному спокойствию. Рафаэль содрогнулся в ее судорожных объятьях, а она почувствовала себя пьяной от ощущения того, что она женщина.

Стальные мускулы на его спине напряглись под прикосновением ее ненасытных пальцев. Так вот как это бывает! – подумала она, ошеломленная, с благоговением дотрагиваясь пальцами до его шелковистой золотистой кожи. Великолепное гибкое тело Рафаэля было напряжено, как пружина, готовая вот-вот распрямиться. И это было странно, ведь сама она не могла напрячь ни единого мускула. На секунду ее обуял ужас, но она подавила его. Ей не хотелось и было страшно думать, что последует за этим. Сейчас ее интересовало только новое открытие: Рафаэль все еще желает ее. Это просто чудо какое-то – Рафаэль все еще любит ее.

– Почему ты молчишь? – с тревогой прошептала она.

– А тебе еще и разговоры подавай? – Он приподнял голову с черными спутанными волосами и, освободившись от ее объятий, не глядя на нее, перекатился на бок. – Я наконец получил то, о чем мог только мечтать. Разговоры кажутся мне несколько не к месту.

Она побледнела.

– Почему в тебе столько сарказма?

– Надо же, насколько ты проницательна. Ну, и что мы теперь будем делать? – грубо процедил он сквозь зубы.

Неужели он думает, что она заманивает его назад? Возмущенная таким подозрением, она на одном дыхании пробормотала:

– Тебя это ни к чему не обязывает. – И, поколебавшись, добавила: – Я хочу сказать, что... Мне ничего от тебя не надо. Вот Бог, а вот порог, и забудем обо всем...

Он резко сел на кровати и пристально на нее посмотрел, запустив руку в ее рассыпанные по подушке волосы.

– Боюсь, ты забываешь, с кем говоришь.

Слава Богу, вздохнула она – значит, он не собирается прогонять ее от себя.

– Как я могу это забыть, если движение через мою спальню вовсе не столь уж интенсивно, – пробормотала она с лихорадочным румянцем на щеках.

Он сгреб в кулак ее светлые золотистые волосы, но Сара не возражала против боли. Она была поглощена игрой чувств на его смуглом лице. На какое-то мгновение он страшно рассердился. Что случилась? – недоумевала она. Не она начала эту бесстыжую сцену совращения в холле. Вся инициатива принадлежала Рафаэлю, а Рафаэль, хотя и казался человеком импульсивным, никогда не действовал по первому порыву. Он умел все просчитать, и это было столь же для него естественно, как и дыхание. Он был самым непредсказуемым мужчиной на свете. Его неуемное мужское эго должно было быть удовлетворено, и ему следовало бы радоваться, что наконец-то он дождался от нее именно того, чего добивался всю жизнь.

Где-то в глубине еще не пришедшей в равновесие души она знала, что сама не понимает, что творит, и в этом допущении было что-то предательски успокоительное. Это снимало с нее ответственность за свои поступки и освобождало ее от общепринятых пут, делающих жизнь безопасной, это верно, но и постной... "Позволь себе хоть чуточку безрассудства", как-то упрекнула ее Летиция. Сара, все еще бурно переживая впервые испытанные чувства, не могла не гладить его мускулистую грудь, накручивая на кончики пальцев его курчавые жесткие черные волосы. Она с наслаждением пробовала безрассудство на вкус и не замечала его неподвижной холодности. Веки у нее сомкнулись... Быть безрассудной – хорошо... Безрассудство – это как путевка в рай.

Проснувшись, она не сразу сообразила, где она и что с ней произошло. Было еще светло. Лицо ее выражало полное недоумение. Она медленно села, морщась от незнакомой легкой ломоты во всем теле. У нее болела голова, и страшно хотелось пить. Постепенно коварная память вернула ее к действительности, ее бросало то в жар, то в холод.

О Боже, что я натворила... что я натворила?! – мучительно спрашивала она себя. Как могла я допустить такое? Как случилось, что самый безобидный обед вдруг привел к таким ужасным последствиям?

Но она знала. О да, она знала. У Рафаэля ничего не бывало просто, никогда и ничего не происходило так, как могло показаться с первого взгляда. Он, наверное, сейчас смеется над ней, над своей бывшей фригидной женой, которую теперь он может заставить дрожать и кипеть, просто коснувшись ее пальцем. Ей стало до слез жалко себя.

Желая скрыть от него свою ранимость, она решила продемонстрировать ему свое полное безразличие. Сейчас, вспомнив методы, которые для этого избрала, она даже съежилась. Горечь и ревность довели ее до крайности, и вот теперь он был вправе думать о ней как о неразумном подростке. В ресторане, почувствовав ее слабинку, он воспользовался испытанным приемом и нанес ей удар в самое уязвимое место. Что ж, по крайней мере она может утешать себя мыслью, что все это старо как мир. К тому же Рафаэль имел привычку бороться до конца. Для него все средства хороши; мысль о форе более слабому противнику ему, видимо, даже и не приходила.

Она плохо переносит алкоголь, а он все подливал ей и подливал, слушая, небрежно откинувшись на стуле, ее болтовню, которой она выдавала себя с головой. Видимо, он прекрасно понял, что она не в состоянии оценивать свои поступки. Но странным казалось ей то, что он сознательно ее соблазнял. В конце концов ее столь долго сдерживаемые эмоции взяли верх...

Не чувствуя пальцев, она накинула халат. Женщины типа Карен влюблялись по крайней мере по четыре раза в год. Карен легко скользила по сверкающей поверхности любви, ловко избегая малейших столкновений. Саре же "посчастливилось" попасть на улицах Парижа в переделку, сравнимую разве что с тяжелейшей дорожной аварией, и вот с тех пор она так и живет в зоне повышенного риска.

Пять лет назад она заперла свои чувства к Рафаэлю на замок, а ключ забросила подальше. И теперь скорее позволит сжечь себя на медленном огне, чем сознается в своих чувствах. Любить мужчину, нанесшего тебе удар, – дурной тон. Но поскольку обмануть себя ей не удавалось, то приходилось мириться с собственной презренной слабостью. Она любила Рафаэля как и раньше, и любой психолог сказал бы ей, что она просто мазохистка. В конце концов, с неожиданной горечью созналась она себе, Рафаэль даже и не представлял, что он с ней сделал.

Его открытая война с отцом дорого ей обошлась, и даже простое воспоминание об этом заставляло ее содрогаться. Она предпринимала неимоверные усилия, чтобы загнать назад, в темный угол, воспоминания о тех кошмарных днях, когда у нее отняли самые элементарные человеческие права. Потеря физической свободы и ужас от сознания собственного бессилия несколько притупили боль, причиненную ей неверностью Рафаэля. Чувство самосохранения отодвинуло гордость на второй план. Сара поняла это только через несколько недель. Запертая в четырех стенах, лишенная какого бы то ни было общения с внешним миром, она очень скоро сообразила, что ее единственным союзником в борьбе против отца мог быть только Рафаэль. А он все не приходил и не приходил, и дракона было некому убить. Потеряв последнюю надежду, она похоронила себя и вернулась вновь к жизни лишь через какое-то время. До сих пор она все еще временами просыпалась среди ночи в холодном поту.