Текст книги "Сознавайтесь, Флетч!"

Автор книги: Грегори Макдональд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 24

Флетч налил в опустевший бокал виски, добавил воды.

– Боюсь, что мне нечего сказать.

Даже сквозь толстые стены до них долетало завывание ветра.

– Я вам помогу, – Флинн шевельнулся в кресле, устраиваясь поудобнее. – Вы родились и выросли в Сиэтле. Получили степени бакалавра и магистра искусств в Северо-Западном университете. Не довели до конца докторскую диссертацию.

– Не хватило денег, – Флетч снова сел, с полным бокалом.

– Увлеклись журнализмом. Писали об искусстве в одной из газет Сиэтла. Прославились статьей о незаконном вывозе из Канады изделий доколумбовой эпохи. Потом вы служили в морской пехоте. Вас послали на Дальний Восток, наградили «Бронзовой звездой», которую вы так и не удосужились получить. В «Чикаго пост» вы были специальным корреспондентом, проводили журналистские расследования. Вам удалось раскрыть не одно преступление как в Чикаго, так и в Калифорнии, где вы работали после этого. Ваш конек – журналистское расследование, а не статьи по искусству.

– А есть ли разница?

– Примерно восемнадцать месяцев назад вы исчезли из Южной Калифорнии.

– Сейчас очень сложно добиться полного взаимопонимания с руководством газеты. Каждый начальник считает своим долгом взять сторону какой-либо партии. Фактор, убийственный для свободы слова.

– Вы дважды женились и разводились. Алименты вы платить не желали, так что на вас подали в суд. В чем только вас не обвиняли: от подлога до неуважения к суду. Затем, однако, все потерпевшие отозвали свои иски. Кстати, когда я наводил справки о вас в правоохранительных органах Калифорнии, мне позвонил окружной прокурор или помощник окружного прокурора. Кажется, его фамилия Чамберс. Он высоко отозвался о вас, отметив ваше непосредственное участие в раскрытии одного или двух тяжких преступлений.

– Олстон Чамберс. Мы вместе служили в морской пехоте.

– Чем вы занимались последние восемнадцать месяцев?

– Путешествовал. Какое-то время побыл в Бразилии. Перебрался в британскую Вест-Индию. Теперь живу в Италии.

– В Штаты вы возвращались лишь однажды, в Сиэтл, на похороны отца. Вы говорили, что унаследовали от него крупное состояние?

– Нет, этого я не говорил.

– Он был азартный игрок, – заметил Флинн.

– Я знаю, – кивнул Флетч.

– Вы не ответили на вопрос, откуда у вас такие деньги?

– От дядюшки, – солгал Флетч. – Он умер, когда я работал в Калифорнии.

– Понятно, – Флинн, естественно, ему не поверил.

– Не мог же он оставить деньги моему отцу, правда?

– Значит, на свете есть много людей из вашего прошлого, которые желают вам зла, – продолжил Флинн. Вон он, бич мобильного общества. Люди перебираются из страны в страну, таская за собой прошлое. Настоящее расследование невозможно провести в границах одного полицейского участка, даже если детектив – мастер своего дела.

– У вас остынет чай, – напомнил Флетч.

– Холодный мне больше нравится, – Флинн налил себе чая. – Мы, европейцы, не так чувствительны к температуре, как американцы.

– Вы думаете, что происшедшее связано с моим прошлым. Кто-то последовал за мной в Бостон и подставил меня под обвинение в убийстве?

– Ну, мне не хотелось бы заполнять половину листа, отведенную для ваших врагов. Не зря же говорят, что у хорошего журналиста друзей нет.

– Полагаю, вы ошибаетесь, инспектор. Как Питер Флетчер я – жертва случайности. Кто-то совершил убийство в этой квартире и обставил все так, чтобы возложить вину на первого вошедшего сюда человека.

– Вернемся к Риму, – чуть изменил направление разговора Флинн. – Не могли бы вы объяснить мне тамошнюю ситуацию?

– В каком смысле?

– Видите ли, я обращаю внимание не только на то, что делает человек, но и на то, что он не делает. Надеюсь, вы меня понимаете. Вы вот говорили мне, что приехали в Бостон, чтобы поработать над книгой о живописце Эдгаре Артуре Тарпе-младшем.

– Совершенно верно.

– Однако с утра в среду до сегодняшнего вечера вы не связались ни с Фондом семьи Тарп, ни с куратором Бостонского музея изящных искусств.

– Я был занят.

– Отнюдь. Мои мальчики, ведущие за вами слежку, доложили, что вы ведете жизнь добропорядочной бостонской старушки. Ленч в «Локе-Обер», коктейль в «Рице». Вы провели пару часов в редакции «Бостон стар». Все остальное время не выходили из дома, пусть это и чужая квартира.

– Пожалуй, это так.

– Вы много спите, мистер Флетчер.

– Я приводил в порядок мои записи.

– Наверное, вы могли справиться с этим в солнечной Италии, до приезда сюда.

– Как видите, не смог.

– Разумеется, не стоит забывать про среду. Мы не знаем, что вы делали в среду. В тот день вы зашли в «Риц-Карлтон» через одну дверь, а выскользнули через другую. Естественно, безо всякого злого умысла. Произошло это до того, как мы выяснили, что имеем дело с бывшим асом журналистского расследования, органически не выносящим слежки. Но нам известно, что ни в Фонде Тарпа, ни в Бостонском музее в среду вы не показывались.

– Вы должны понять мои чувства, инспектор. Трансатлантический перелет. Смена часового пояса. Шок от убийства. Осознание того, что подозрение падает на меня. Я просто не отдавал отчета в своих действиях.

– Неужели? – зеленые глаза насмешливо сверкнули. – Вы собираетесь жениться на Анджеле ди Грасси?

– У вас отличная память на имена и фамилии.

– Это от знания языков. Кто она?

– Девушка. Итальянка. Дочь графа ди Грасси.

– Графа ди Грасси?

– Графа Клементи Арбогастеса ди Грасси.

– Того самого, что умер на прошлой неделе?

– Мы так думаем.

– «Мы так думаем»! Что это за ответ?

– Он умер.

– Вы говорили, что присутствовали «как бы на похоронах».

– Говорил?

– Да.

– Наверное, так оно и было.

– Флетч, почему вы сразу не говорите правду? Почему я должен все вытягивать из вас клещами? Между прочим, сегодня у меня выходной.

– И вы заплатили за виски из собственного кармана?

– Да. Поэтому попрошу вас начать с самого начала. Почему вы прилетели в Бостон?

– Ладно. Я разыскиваю картины.

– Ага! Молодец. Наконец-то Флинну дозволено выслушать истинную историю. Забудьте о краткости. Можете говорить сколь угодно долго.

– Энди ди Грасси и я собираемся пожениться.

– Вы в преддверии блаженства. Юная дама говорит по-английски?

– Без малейшего акцента. Она училась в Швейцарии, а потом в Штатах.

– Очень важно, чтобы муж и жена изъяснялись на одном языке, когда дело доходит до споров.

– Пару лет назад из дома ее отца, неподалеку от Ливорно, украли коллекцию картин. Картин очень дорогих.

– Много?

– Девятнадцать, включая скульптуру лошади Дега.

– Лошадь Дега? О Господи. И сколько стоит украденное, с лошадью или без нее?

– Трудно сказать. Миллионов десять, двенадцать.

– Долларов?

– Да.

– Мой Бог, ну почему я учился играть на скрипке, а не рисовать. Это богатое семейство, ди Грасси?

– Нет.

– Вам, впрочем, это неважно, вы сами богаты.

– Энди жила у меня на вилле, в Канья.

– Вы репетировали послесвадебное блаженство.

– История увлекательная, не так ли, Флинн?

– Покажите мне ирландца, который откажется ее выслушать!

– Ваши годы в гитлерюгенд не вытравили из вас присущее вашей нации любопытство.

– Наоборот, разожгли его.

– Я получаю каталоги со всего мира. Каталоги произведений искусства. Они издаются музеями. Как описания имеющихся экспонатов, так и выставочные. Издают их и торговцы произведениями искусства. Тоже двух типов. Того, что предлагается на продажу, и уже проданного.

– Ясно. Я понял, о чем речь.

– Как-то раз Энди просматривала каталог, выпущенный бостонской галереей, Галереей Хорэна.

– Никогда о ней не слышал.

– Она находится на Ньюбюри-стрит.

– Вполне возможно.

– Она узнала одну из картин да Грасси, Беллини[14]14
  Беллини – семья итальянских живописцев венецианской школы.


[Закрыть], проданную этой галереей.

– Через два года после ограбления?

– Примерно. Она показала каталог мне, и мы вместе просмотрели предыдущие каталоги Хорэна. И нашли вторую картину да Грасси, тоже проданную, кисти Перуджино.[15]15
  Перуджино (наст. фамилия Ваннуцци) Пьетро (между 1445 и 1452—1523) – итальянский живописец.


[Закрыть]

– Значит, до того украденные картины на поверхность не всплывали?

– Нет.

– А на продажу их предложили в Бостоне?

– Точнее, следует сказать, что их продали через Бостон.

– Вас понял.

– Энди сразу заволновалась. Мы собрали чемоданы, сели в машину и поехали в Ливорно.

– Где находился граф. Вместе с графиней?

– Да, конечно. Но она – не родная мать Энди.

– Вы не слишком к ней расположены.

– О, у меня к ней претензий нет. Но Энди ее недолюбливает.

– Вполне естественно.

– Мы собирались показать графу оба каталога Галереи Хорэна.

– Вы предварительно не позвонили?

– Как-то вылетело из головы. Мы только вернулись с пляжа, переоделись, покидали вещи в чемоданы и помчались в Ливорно. Кажется, не успели даже принять душ.

– Должно быть, вы превысили допустимую скорость?

– Можете не сомневаться.

– Вы сказали, что «собирались показать» каталоги графу?

– По пути в Ливорно мы услышали по радио, что графа Клементи Арбогастеса ди Грасси похитили.

– Похитили? Мой Бог! Такие преступления встречаются все чаще.

– У Энди началась истерика. Я еще сильнее нажал на педаль газа. Мы остановились выпить по рюмочке коньяка. Потом помчались дальше. Еще раз остановились, чтобы позвонить в Ливорно. Ту поездку я буду помнить до конца своих дней.

– Но вы добрались до Ливорно.

– Да. Его похитили и потребовали выкуп в четыре миллиона долларов.

– Однако!

– А у да Грасси не было ни гроша. После кражи картин они перебивались с хлеба на воду. Застраховать их граф не удосужился. Землю он давно продал. Оставался только полуразрушенный особняк близ Ливорно, гордо именуемый дворцом, да пара стариков-слуг.

– Вы упомянули, что у Энди была квартира в Риме. На что же они жили?

– Все трое – граф, графиня и Энди – жили на проценты с ценных бумаг. В год выходило пятьдесят тысяч долларов.

– Пятьдесят тысяч поболе гроша.

– Но недостаточно для того, чтобы заплатить четыре миллиона выкупа.

– А вы сами не могли заплатить? Из денег, оставленных дядей?

– Нет.

– Но речь шла о жизни вашего будущего тестя.

– Не мог, даже если бы и захотел. Семья да Грасси не проявляла ни малейшей активности в течение нескольких десятилетий. О ее существовании все забыли. И никто не одолжил им четыре миллиона.

– И?

– Мы сообщили похитителям через газету, что таких денег у нас нет. Получили новые послания. В них нам предлагалась альтернатива: или мы платим, или они убивают старого графа. Я переговорил с дамой, курировавшей принадлежащие графу ценные бумаги. Даже в такой, сверхкритической ситуации мы не имели возможности обратить их в наличные. По итальянским законам благополучие семьи ставится выше благополучия индивидуума, даже если он – глава семьи.

– Итальянцы знамениты тем, что держатся друг за друга, – согласился Флинн, – даже если ради всех приходится жертвовать кем-то одним.

– Похитители стояли на своем. Кошелек или жизнь. Они дали нам пять дней. Прошла неделя. Тишина. Две недели. Три. Больше они с нами не связывались.

– То есть его убили?

– Так считает итальянская полиция.

– Как давно это случилось?

– Чуть больше месяца назад. Власти посоветовали жене и дочери ди Грасси смириться со смертью старого графа. «Его могли похоронить или в Италии, или в море у ее берегов», – так они оценили ситуацию. В прошлый понедельник его отпели в церкви.

– Вот откуда «как бы похороны».

– Да. Но все было, как при настоящем покойнике.

– И вы решили тряхнуть стариной, вспомнить свое газетное прошлое и приехали в Бостон, чтобы раскрутить это дело.

– В общих чертах, да.

– Вы говорили с этим Хорэном?

– Да. В среду.

– Вот, значит, где вы были в среду.

– Да.

– Тогда понятно, почему вы вошли в одну дверь «Риц-Карлтона», а вышли через другую, на Ньюбюри-стрит. Галерея как раз на этой улице!

– Да.

– Мой Бог, неужели мне довелось встретиться с абсолютно честным человеком. И остальные картины у Хорэна?

– У брокера их обычно нет, Френк. Он – посредник. И задача моя состояла в другом – узнать, от кого он получил картины, украденные у ди Грасси.

– Наверное, вы обратились к нему с присущей вам откровенностью.

– Трудно быть откровенным с брокером, Френк. Я попросил его найти для меня одну картину. Также из коллекции ди Грасси. Написанную Пикассо. Называется она «Вино, скрипка, мадемуазель».

– И он ее нашел?

– Через несколько дней, вчера, он сообщил мне, что она принадлежит одному человеку, проживающему в Далласе, штат Техас. Он также сказал, что за последние год или два купил у этого человека еще пару картин. Вернее, продал их через свою галерею.

– Вам известна фамилия техасца?

– Известна.

– Скажите мне, Флетч, кому будут принадлежать эти картины, если вы их найдете?

– В этом вся загвоздка. Вопрос о наследстве Менти будет оставаться открытым еще долгие годы.

– Менти?

– Граф ди Грасси. Завещание не будет зачитано, пока не найдут тело. Или не пройдет срок, достаточный для того, чтобы признать графа умершим.

– Значит, после того, как вы найдете картины, вам придется найти тело.

– Едва ли я смогу сделать то, что оказалось не под силу итальянской полиции.

– И никто не знает, принадлежат ли картины дочери или вдове?

– Нет. Хуже другое, пока не найдено тело Менти, они не смогут получать проценты с ценных бумаг.

– Посмею предположить, что в данный момент обе дамы могут надеяться только на вас.

– Пожалуй, вы правы.

– Ага! А я – то думал, главная ваша забота – снять с себя подозрение в убийстве.

– Наверное, поэтому до меня не сразу дошло, что в убийстве вы подозреваете меня.

– Меня несколько сбил с толку ваш звонок по контактному телефону полиции. Если б вы сразу сказали мне, что ранее были специальным корреспондентом, я бы понял, почему вы так спокойно реагировали на покойницу в вашей гостиной, – Флинн налил себе третью чашку чая. – Не каждому человеку доводится улететь через океан от похищения и убийства, чтобы успеть в аккурат к новому убийству.

– Похоже, мне не повезло.

– По-моему, везение тут ни при чем.

– Если я правильно понял вас, инспектор Фрэнсис Ксавьер Флинн, вы предполагаете наличие какой-то связи между тем, что происходило в Италии, я имею в виду похищение и убийство Менти, и бостонским убийством Рут Фрайер.

– Пожалуй, вы правы.

– Вы же дали мне список пассажиров, прилетевших вместе со мной из Рима.

– Связь может быть, Ирвин Морис Флетчер, но я еще не знаю, какая именно.

– Связь действительно есть. Один человек прилетел со мной из Рима.

– Кто же?

– Графиня. Летела через Нью-Йорк. Приземлилась в Бостоне во вторник, примерно на час позже меня.

– Она знала, что вы остановились в этой квартире?

– У нее были мои адрес и телефон.

– И она жаждет добраться до картин?

– Не то слово.

– Как она узнала, что вы их разыскиваете?

– Полагаю, она прочитала кое-какие записи, оставленные мною Энди… План маршрута, знаете ли. Она знала, что я взял с собой перечень картин.

– Но зачем ей убивать Рут Фрайер?

– Рут могла находиться в квартире, обнаженная, в ожидании Барта, не зная, что тот на пути в Италию. Она открыла дверь графине…

– Вашей кипящей от злобы приемной теще?

– Да, злой и подозрительной.

– Еще бы, она думает, что вы хотите прибрать картины для Энди.

– Естественно.

– А вы?

– Она не ошибается.

– Не сходится, – покачал головой Флинн. – Порванный лиф.

– Мало ли, как это могло случиться. Может, его порвала сама Рут, когда снимала.

– У Рут Фрайер не было ключа от квартиры.

– Зато он есть у Джоан Уинслоу.

– Соседки? У нее есть ключ? Мы забыли спросить ее об этом. Вот он, недостаток полицейского опыта. Уж этот-то вопрос следовало задать обязательно. Но с какой стати ей отдавать ключ Рут Фрайер?

– Она бы не отдала, будучи трезвой. А так… Дала же она ключ мне.

– Правда? Как интересно. А где сейчас графиня?

– Вчера вечером она переехала сюда.

– Сюда?

– Да. «Риц-Карлтон» для нее слишком дорог.

– Ага! Графиня – та красотка, с которой вы выпивали в «Рице». Парням она запала в сердце. Они сказали, что вы даже не заплатили по счету.

– Не заплатил.

– Графиня чем-то досадила вам?

– Есть немного.

Флинн внимательно разглядывал донышко пустой чашки.

– Кажется, сегодня мы лучше узнали друг друга.

Флетч промолчал. Его бокал тоже опустел.

– Пожалуй, мне пора домой, к жене и детям.

Дождь все еще барабанил по окнам.

– Как продвигается дело об убийстве члена Городского совета? – спросил Флетч в прихожей.

– Совсем не продвигается. Застыло на месте. Трудно предполагать, что кто-то добровольно сознается в совершении такого убийства, не так ли?

– Благодарю за виски, инспектор.

Они вышли из квартиры. Флетч нажал кнопку вызова лифта.

– Снимите меня с крючка, Френк.

– Я вас понимаю. Вы хотите слетать в Техас, освободиться от женского эскорта.

Войдя в кабину лифта, Флинн обернулся.

– Вы – лучший из всех подозреваемых, какие у меня были, Флетчер. Только вам удается так долго балансировать на кончике иглы. Но вы избавили бы меня от многих хлопот, сознавшись в убийстве.

Глава 25

Выпитое виски разморило Флетча. Он попрощался с миссис Сэйер, поел приготовленное ею жаркое, около шести вечера завалился спать.

Шесть часов в Бостоне соответствовали полночи в Риме.

Кто-то покусывал его за ухо.

Прохладное тело прижалось к нему. Набухший сосок терся о предплечье.

Тело пополнее, чем у Анджелы. Немного.

Нога поглаживала его ноги. Вперед-назад, вперед-назад.

– Сильвия!

Даже в темной комнате он увидел разметавшиеся по подушке волосы его будущей приемной тещи.

– О Господи, Сильвия!

– Слишком поздно, дорогой, – она подсунула под него свое правое бедро. – Как писано в Библии: «Они познали друг друга в его сне».

– Это же инцест!

– И что из этого, дорогой?

Теперь она полностью лежала под ним, ее бедра выписывали восьмерку.

Груди вдавливались в ребра.

– О Боже!

Действительно, было слишком поздно.

И оставалась единственная возможность избежать перелома одной из частей его тела.

– Это не инцест, дорогой.

Наконец, улегшись на спину, Флетч смог взглянуть на фосфоресцирующий циферблат. Только восемь вечера.

– Вы что-нибудь поели? – спросил он.

– Конечно. Зачем мне ждать от вас очередного подвоха.

– Вы сами не так уж просты, графиня ди Грасси.

– Куда вы подевались вчера вечером? Я два часа ждала обеда.

– Пошел прогуляться.

– Я знаю. Сукин сын, – она села. – Только от вас можно ждать такого. Помолоть языком и уйти, оставив меня голодной. Никакой вы не шеф-повар. Вы – сукин сын! То же самое и с картинами – вы лжете, лжете, лжете! Хотите ограбить меня.

Флетч положил руку ей на спину.

– Я оставил дверь незапертой. Швейцар впустил вас в подъезд?

– Мне пришлось ждать, ждать. Вы не отвечали на звонок.

– Я спал.

Сидя в постели, в темноте, графиня ди Грасси заплакала.

– О, Флетч! Вы мне поможете?

– Помогу?

– Вы должны мне помочь.

– Должен?

– Менти умер. Я – вдова. Без гроша в кармане. Без гроша!

– Да.

– У меня ничего нет, Флетч.

– Ну, что-то вы по наследству получите.

– Анджела молодая, красивая. Умная. У нее впереди целая жизнь. А я? У меня ничего нет.

– Она – ди Грасси, Сильвия.

– Она? Я – графиня ди Грасси.

– Я знаю.

– Я вышла замуж за Менти.

– И его картины.

– Это мои картины. Менти хотел отдать их мне. Я в этом не сомневаюсь. Сколько раз он называл их «нашими картинами».

– Сильвия, вы можете меня выслушать? Не мне решать, чьи это картины. Или Менти упомянул о них в завещании, или нет. Если упомянул, они отойдут только вам, или Энди, или вам обеим, в полном соответствии с его волей. Если нет – лишь итальянский суд может определить, кому они принадлежат, при условии, разумеется, что мы их разыщем.

Сильвия легла, крепко прижалась к нему. Флетчу вспомнилось, как она лежала на пляже в Канья, с накрашенными ногтями рук и ног.

– Флетч, скажите мне правду. Вы знаете, где картины?

– Сильвия, я приехал в Бостон, чтобы работать над биографией Эдгара Артура Тарпа-младшего.

Она легонько шлепнула его по груди.

– Вы лжете. Всегда вы мне лжете.

– В данном случае, нет.

– Если вы пишете большую книгу, то где пишущая машинка? Где ваши записи? Вчера вечером я прошлась по квартире. Никто не пишет тут никаких книг.

– Я еще не начал. Меня отвлекали.

– Отвлекали! Вы нашли картины, – он чувствовал боком ее жаркое дыхание. – Где они?

Он уже проснулся. И хотелось ему отнюдь не говорить.

Он промолчал.

Сильвия положила на него ногу.

– Где картины? А, Флетч?

– Вы умело ведете переговоры, Сильвия.

– Вы мне поможете, Флетч. Правда?

– Сначала помогите мне.

– Америка! – вскричал Флетч.

Телефон зазвонил в самый неподходящий момент.

Продиктовали телеграмму. От Энди. Анджелы ди Грасси.

«ПРИБЫВАЮ В БОСТОН ВОСКРЕСЕНЬЕ ШЕСТЬ-ТРИДЦАТЬ ВЕЧЕРА. РЕЙС „ТУЭ“ 540. СИЛЬВИЯ С ТОБОЙ? ЛЮБЛЮ. – ЭНДИ».

– Дерьмо, – процедил Флетч. Она никогда не могла уложиться менее чем в десять слов. – О Боже. Что же это я делаю?

– Продолжим, Флетч, – отозвалась с кровати Сильвия.

– Хорошо, – выдохнул Флетч.

Второй звонок уже ничего не прервал.

– Слушаю.

– Ты пьян? – Флетч узнал Джека Сандерса. Из трубки доносился шум редакции.

– Нет.

– Ты спал?

– Нет.

– Чем это ты там занимаешься?

– Не твое дело.

– Все понял. Но ты уже кончаешь?

– Остынь, Джек.

– Подожди, Флетч. Я в запарке.

– Я тоже.

– Действительно, в запарке. Можешь ты выслушать меня? Одну минуту.

– Нет.

– Чарльзтаун в огне. Кто-то решил спалить весь город. А у меня некому готовить статьи к печати.

– И что?

– Один литобработчик пьян в стельку, второй, вернее, вторая беременна и только что уехала рожать. Я ничего не могу поделать. Их дневного сменщика тоже не найдешь. Его жена говорит, что он отправился то ли на хоккей, то ли на баскетбол. Мне недостает трех репортеров. Двое в отпуске, у третьего – грипп. Для литобработки остался один парнишка. Такой материал ему не по зубам.

– Похоже, у вашей газетенки не хватает денег, Джек.

– Да кто мог предполагать, что в обычную октябрьскую субботнюю ночь разверзнется такой ад?

– Надо предвидеть любые неожиданности.

– Ты сможешь приехать?

– Чтобы готовить статьи в номер?

– Да.

– Ты спятил.

– Сам я не справлюсь, Флетч. Не могу я один выпустить целую газету.

– Сколько сейчас времени?

– Без десяти девять.

– Когда ты освобождаешься?

– Материалы на первую полосу сдаются в десять двадцать.

– Джек, меня подозревают в убийстве.

– Тебя – да, но не Ральфа Локе.

– Я не знаю города.

– Зато умеешь складывать слова.

– Я уже забыл, как это делается.

– Пожалуйста, Флетч. Ради нашего прошлого. Я не могу больше говорить.

В темноте Флетч посмотрел на Сильвию, перебравшуюся на его половину кровати.

– Ну, хорошо. Мерзавец.