Текст книги "Тени Бога"

Автор книги: Грегори Киз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

10
Осколки

Следующий день не принес никаких новостей, и Франклин провел его, обучая ремесленников делать отталкиватель niveum. Василиса, в свою очередь, о чем-то долго беседовала с Красными Мокасинами и студентами де Моншеврой, перелистывая страницы с уравнениями. Был сформирован личный отряд царя Петра и Елизаветы, они оживленно переговаривались на непонятном Франклину языке. Убийцы Ньютона нигде не было видно, что радовало его.

– Бенджамин, на минуту можешь к нам подойти? – окликнула Франклина Василиса.

– Я занят.

– Это очень важно. Подойди, пожалуйста.

– Ну, хорошо. – Франклин подошел к Василисе.

– Что ты думаешь об этом? – спросила она, указывая на цепочку расчетов и комментарии на латыни.

Франклин с раздражением прочитал комментарии – абсолютная чушь. Но через несколько мгновений его ум уловил некоторую логику в этой чуши.

– Кому принадлежит этот пассаж? – спросил Франклин.

– Господину Ломоносову, – ответила Василиса, указав на молодого человека.

Парень, услышав свое имя, встрепенулся и протянул руку. Франклин неохотно пожал ее.

– Он говорит по-английски или по-французски?

– Боюсь, что нет, но я переведу. Но ты понял его идею? Это вещество едва ли существует в реальности, это просто предельное совершенство сродств.

– Да, в его расчетах я не могу найти какой-то погрешности, но ошибка должна быть вот здесь. Идея абсурдная.

– Почему? И что из того, что Ньютон этого не знал?

– Не произноси его имени.

Василиса внимательно посмотрела на Франклина:

– Бенджамин, ты злишься на меня?

Он заметил, что на нем сосредоточились взгляды всего кружка Василисы.

– Давайте поговорим в зале, – предложил Франклин.

– Хорошо.

Они прошли в зал, и Василиса встала напротив, сложив на груди руки:

– А теперь объясни мне причину твоей грубости.

– Грубости? Я бы назвал это сдержанностью. Я почти забыл о предательстве, что сидит в тебе, но твой друг, мадам де Моншеврой, напомнила мне об этом. Ты была там, когда убили Ньютона. И ты приложила к этому руку?

– Ради всего святого, Бенджамин, не веди себя как наивный ребенок. Мы с Адрианой делали то, что было в наших силах. Что бы ты сделал, если бы какой-то безумец заставил падать на землю воздушный корабль, на борту которого находятся все твои друзья и твой малолетний сын?

– Ничего бы этого не случилось, если бы ты и тебе подобные без всякой на то причины не атаковали вначале Прагу, а затем и Венецию.

– Ну, в таком случае это ошибка царя. Ты не со мной, ты с ним своди счеты. К твоему сведению, у меня не было тех сил и знаний, которыми обладала Адриана. Но если бы я могла это сделать, то сделала бы без всяких колебаний. Бенджамин, Ньютон пал жертвой войны. Война – это всегда жертвы. Чем ты занят последние месяцы? Разве не ты прилагаешь все усилия, чтобы правдами и неправдами привлечь на свою сторону народы, с которыми ты только что воевал, призываешь их забыть недавно пролитую кровь и обиды? Ты что, стал лицемером?

Похоже, было, что Василиса теряла присущее ей самообладание, Франклин по опыту знал силу ее страстного темперамента.

Он хотел ответить ей спокойно, убедить в своем праве на справедливый гнев, но понял, что она уже на взводе и готова обрушить на него весь свой пламенный гнев. Ему от этого сделалось больно, он помолчал немного и сказал:

– Давай еще раз взглянем на формулу. И объясни мне, зачем эти теоретизирования в такой ответственный момент?

Гневное выражение сошло с лица Василисы, и она повела его назад в комнату.

– Эти теоретизирования необходимы. Если расчеты окажутся верными, тогда рождается новый способ растворения машин Сведенборга, отличный от твоего. Ты предлагаешь разорвать связь между эфирными силами и материей, но что, если они одинаковые, подобно различным нотам одной и той же музыкальной гаммы? Что, если отличие между ними определяется лишь тем, насколько туго натянута струна на скрипке?

– Я допускаю подобный аргумент.

– В таком случае, если мы изменим высоту звука…

– Чего? Вселенной?

– Да.

– Это безумие.

– Вовсе нет. Дай мне возможность представить все аргументы.

Франклин внимательно посмотрел в лицо Василисы, не в силах понять, что заставляет ее заниматься такой вопиющей глупостью.

– Я могу дать тебе два часа – это все, чем я располагаю.

– Этого достаточно.

* * *

Через час он был полностью поглощен идеей и даже принялся высказывать собственные соображения.

– Даже если мы в общих чертах примем эту гипотезу, – осторожно произнес Франклин, – нам потребуются эксперименты, доказывающие ее состоятельность. И прибор, который сможет изменить саму гармонию сфер… я продолжаю считать создание такого прибора невозможным… ну а что, если это все-таки возможно? Каким образом мы можем просчитать последствия его применения? Если мы сможем растворить машины тьмы, что еще растворится вместе с ними или возникнет в результате? Планеты могут удалиться друг от друга на неопределенное расстояние или возгореться ядовитым пламенем!

Василиса нахмурила лоб:

– Мы согласны, это крайняя мера, но если это единственный шанс остановить машины тьмы, почему бы им не воспользоваться?

– Разве, уничтожив Вселенную, мы сохраним свои жизни? Ты широко мыслишь, Василиса.

Красные Мокасины поднял руки и вмешался в их полемику:

– Если все пути ведут к смерти, почему же не выбрать тот, который вместе с нами уничтожит и наших врагов?

– Это спорный вопрос, мы ведь сейчас говорим не о настройке гармонии, например, между эфирографами разной тональности, – сказал Франклин.

Красные Мокасины и Василиса переглянулись, словно обменялись какими-то мыслями, и озвучил эти мысли Красные Мокасины.

– У нас уже есть такой прибор, – сказал он. – Вопрос только в том, как его использовать.

– Что это за прибор?

– Тот же самый, что создает машины тьмы, – сказала Василиса. – Солнечный Мальчик.

Франклин перевел взгляд с одной на другого. Похоже, оба были искренни. Но Василисе нельзя доверять. А что касается Красных Мокасин, так к нему даже Таг относится настороженно. Но они могут достичь цели, если самый безумный поступок остается единственной надеждой. Франклин вздохнул и неохотно сказал:

– Расскажите подробнее.

Василиса посмотрела куда-то за его спину и сказала:

– Бенджамин, к тебе посетитель.

Он обернулся и увидел стоявшую в дверях Ленку.

* * *

– Я рад, что ты, наконец, пришла, – сказал он, когда они вышли в заросший сорняками ботанический сад. – Хотя обстановка сейчас очень напряженная.

– И у тебя не найдется времени, чтобы поговорить со мной?

Ленка успела сменить костюм аппалачи на платье из синего атласа и была в нем необыкновенно красива, на мгновение она вернула Франклина в то время, когда они только познакомились. Он вспомнил ее тело, такое мягкое и гибкое в его руках, ее лицо, приближавшееся к его лицу для поцелуя, ее спящую утром, когда сползшие простыни обнажали столь соблазнительные формы, что и Пигмалиону трудно было бы вообразить и еще труднее изваять.

– Ленка, конечно, найдется, но только совсем немного: столько важных вопросов, и все они требуют безотлагательного решения.

– Более важных, чем я? В этом и есть правда, не так ли? Я не дура, Бенджамин Франклин. Я понимаю, что поставлено на карту, несмотря на то, что ты все скрывал от меня.

– Я ничего не скрывал… да и не мог. Ты все это время избегала меня и не разговаривала со мной, хотя я искал тебя.

– Я думала.

– О чем?

– О том, как мы познакомились, как влюбились друг в друга, или только думали, что влюбились.

– Ленка, конечно, мы любили друг друга! – раздраженно воскликнул Франклин.

– А когда ты меня разлюбил?

– Никогда, я и сейчас тебя люблю.

Ленка поджала губы:

– Тогда остается выяснить, что такое любовь. Раньше мне казалось, я знаю, а теперь вижу, что нет.

Франклин устало закрыл глаза:

– Ленка, сейчас я прошу тебя об одном: поверь мне, я люблю тебя. Придет время, и я компенсирую свое плохое к тебе отношение. Но сейчас, в такой момент…

– Когда же придет это время? В твоем распоряжении было десять лет. И что хорошего было за эти десять лет? Когда я сказала, что ты все скрываешь от меня, я имела в виду, и ты знаешь это, не только последние дни. Ты утверждаешь, что ценишь меня за мой ум, и, тем не менее, никогда не ведешь со мной разговоры на научные темы, не говоришь со мной о чем-то действительно важном. Я исполняю роль твоей жены в постели, в обществе, я живу с тобой в стране, далекой от моей родины, где говорят на странном для меня языке. У нас нет детей, может быть, они дали бы моему сердцу покой, в крайнем случае, было бы кому со мной поговорить. Но нет, Бог даже этого счастья мне не дал… – Ленка расплакалась, прикрыв лицо рукой.

– Ты не справедлива ко мне, – сипло произнес Франклин. – Ты никогда не говорила мне о том, что ты чувствуешь.

– Я только и делала, что говорила об этом, и словами, и взглядами, и намеками, и будь ты хорошим мужем, ты бы заметил. Ты что думаешь, я должна была тебя умолять, как ребенку, разъяснять элементарное?

– Но ведь сейчас же ты это делаешь.

– Да, – согласилась Ленка, вытирая глаза. – И все потому, что считаю, сейчас слишком поздно что-либо менять в наших отношениях.

– Нет, Ленка, я люблю тебя. Пожалуйста, давай встретимся сегодня вечером, когда мастера…

– Нет, Бенджамин, у меня тоже есть обязанности, которые нужно исполнять. В такое время каждый должен что-то делать, и я нашла свое дело.

– Быть любовницей Вольтера – это и есть твое дело?

Ленка удивленно заморгала:

– Ты говоришь пошлости, это так мерзко. Мерзко! – С этими словами она развернулась и пошла прочь.

Следовало бы догнать ее. Но зачем человеку жена, если мир на грани катастрофы?

Он мог соединять части целого. В этом он был мастер. Он знал, делать это нужно очень хорошо…

Франклин вернулся к оставленным им мыслителям, тут же включился в обсуждение и старался не слушать слабый голос, твердивший, что это был его последний шанс, и он его упустил, и что некоторые вещи никогда не могут быть соединены, каким бы умелым ни был мастер.

* * *

Адриана, когда вошла Креси, отвернулась к стене.

– А, все еще страдаешь от жалости к себе самой, понимаю.

– Зачем ты пришла, Вероника?

– Повидаться с тобой.

– Странно, я думала – подвергнуть меня наказанию.

– Нет, у тебя есть все основания испытывать к себе жалость, – сказала Креси. – И я тебе не завидую. – И затем мягче: – Я скорблю по Эркюлю. По-своему, я его тоже любила.

– И ты ревновала.

– Да, но только как сестра. Я не желала ему зла. Когда я найду Оливера, я убью его.

Адриана повернулась к ней лицом:

– Думаю, это он тебя убьет.

– Спасибо за откровенность, но что ты думаешь, не имеет в этом деле никакого значения. Оливер мертвый человек. И не за тебя я хочу ему отомстить.

– Эркюль не нуждается в отмщении. Он выше этого.

– Это ты так считаешь, а я с тобой не согласна. Более того, Оливеру кроме Эркюля есть еще за что ответить. Ирина… но, кажется, ты забыла о ней. – Креси сделала паузу. – Я кое-кого привела к тебе.

– Я никого не хочу видеть.

– Это не важно, я сейчас вернусь.

У Адрианы затрясся подбородок, когда вернулась Креси, – она вела детей Эркюля.

– Это, дети, ваша тетя Адриана. Ты же помнишь, Адриана, маленького Стефана и Ивонну?

– Помню. Здравствуйте, дети.

– Здравствуйте, тетя, – сказал мальчик.

Девочка молчала, вцепившись в камзол Креси.

– Ваш папа уехал далеко и просил тетю Адриану позаботиться о вас, – сказала Креси.

– Вероника…

– И она ему обещала, что будет заботиться о вас, как ваша мама.

– А где мама? – спросила девочка.

– Дурочка! Она умерла, как и папа, – сердито ответил Стефан.

Адриана задрожала всем телом.

– Это подло, Вероника, – едва выговорила она.

– Разумеется. Дети, я вас ненадолго оставлю с тетей Адрианой. Вы будете хорошо себя вести?

– Да, мадемуазель, – ответил мальчик.

– Вероника, не оставляй меня с…

Но Креси успела захлопнуть за собой дверь. Дети стояли у постели Адрианы, девочка готова была вот-вот расплакаться.

– Идите сюда, – вздохнула Адриана. – Садитесь и расскажите мне, что вы думаете об индейцах.

– Я думаю, что они очень смелые, – сказал Стефан. – Когда вырасту, я стану индейцем.

– Что ж, вполне возможно.

– И я тоже буду индейцем, – сказала Ивонна.

– Глупость какая, – сказал Стефан. – Индейцами могут быть только мужчины.

– И солдатами могут быть только мужчины, а тетя Никки – солдат, – ответила девочка.

– Все верно, – сказала Адриана, – среди индейцев есть и мужчины, и женщины.

Глаза Стефана удивленно расширились, словно он впервые узнал об этом.

– Ну, наверное, – пожал он плечами.

Возникла пауза, и Адриана не знала, что сказать. После похищения Нико она избегала детей, их присутствие причиняло ей боль.

Стефан нарушил молчание, топнув ногой, он заявил:

– Не надо о нас заботиться. Я сам буду заботиться.

– А ты сможешь?

– Сможет, – уверенно сказала Ивонна. – Он мой брат.

– Нам не нужна ваша помощь, – заключил Стефан.

Губы Адрианы задрожали.

– Может быть… может быть, это мне нужна ваша помощь. Ваш папа на самом деле сказал… – Она снова плакала? – Ваш папа на самом деле сказал, что вы должны заботиться обо мне.

– А-а, это другое дело, – сказал Стефан. – Наверное, я смогу это сделать, но…

– Что?

– А вы не умрете?

– Ты же знаешь, люди умирают, но я постараюсь не делать этого.

– И я не собираюсь умирать, – уверенно заявил мальчик.

Слезы застили глаза Адрианы, и картина мира исказилась, словно она смотрела на него сквозь призму, в преломленных лучах света Адриана вновь увидела огненный ураган и раскаленный добела глаз keres.

– Стефан, позови тетю Никки, она где-то за дверью.

– Хорошо, а вы пока присмотрите за моей сестрой. Она младше меня.

– Ладно, присмотрю. Иди ко мне, Ивонна.

Когда мальчик ушел, Ивонна подошла ближе к Адриане. Она недвусмысленно посмотрела на кровать:

– Можно, я залезу?

– Конечно, дорогая, только осторожно, у тети Адрианы сломана нога.

Девочка забралась на кровать, улеглась и уставилась в потолок. Она была настолько осторожна, что даже не задела Адриану.

– У меня тоже нога сломана, видишь? – Ивонна согнула маленькую ножку. – Вот здесь. – Она показала на колено.

– Да, вижу, – ответила Адриана. – И я не понимаю, почему из-за моей сломанной ноги поднялась такая суета.

– Потому что ты большая, – пояснила Ивонна. – А ты знаешь какую-нибудь сказку?

– Я их очень много знаю.

– Расскажи мне одну.

* * *

К тому времени, когда вернулась Креси, Адриана не успела дорассказать «Спящую красавицу»… Ивонна уснула.

– Какая идиллия, – сказала Креси.

– Я презираю тебя, Вероника. Я ожидала от тебя какого-нибудь предательства, но такого…

– Тсс, не буди ребенка. Ты же знаешь, я ненавижу, когда будят детей.

– Ну конечно. А где Стефан?

– Я оставила его ненадолго с мсье Вольтером, очень интересный человек, некогда удостоился чести сидеть в Бастилии.

– Мальчик с ним в безопасности?

– С мсье Вольтером любой мальчик в безопасности, равно как и девочки, но только не старше четырнадцати лет. Они разыгрывают дуэлянтов. Тебе что-нибудь нужно?

– Да. Найди Бенджамина Франклина. Скажи, что я хочу поговорить с ним… но без Василисы и Красных Мокасин. Я не хочу, чтобы они знали о нашей встрече.

– Гордая дева вновь впала в мрачное настроение? – спросила Креси.

– Успокойся, Вероника, – оборвала ее Адриана.

Когда Креси ушла, Адриана, как ни сдерживалась, посмотрела на лицо спящей Ивонны и улыбнулась. Обещание есть обещание, а она обещала Эркюлю позаботиться о его детях. Но как это можно будет сделать, если мир перестанет существовать?

11
Три короля

Унока спрыгнул с лошади, как королевский акробат, и влетел в палатку командующего.

– Дайте рому глотнуть, – выпалил он.

– О, а я думал, ты с донесением явился, – сказал Оглторп.

– Если хотите его услышать, генерал, дайте рому.

– Что, так плохо?

– Их там, наверное, тысяч пять.

– Всего-то.

– Вам что, мало?

– Их всего на тысячу больше нас. В Белграде турки превосходили нас вдвое. В итоге они потеряли тридцать тысяч, а мы – пять. Думаю, славный будет бой. – Он молча наблюдал за тем, как Унока залпом выпил ром и посмотрел на него вытаращенными глазами, явно не разделив его оптимизма. – Далеко они?

– Дня два пути.

– Превратим эти два дня в настоящий ад для них, ты не против? В сосновых лесах хорошо устраивать засады.

– Верно, я возьму с собой маронов.

– В этом нет необходимости, мистер Унока. Мы их и так уморили разведкой. Пусть немного отдохнут.

– Генерал, – спокойно взглянув на Оглторпа, сказал Унока, – если мы пойдем на врага шеренгами, то, говорю вам, мои ребята в таком деле никудышные. Перебьют их. А вот напасть из засады – в этом мы мастера.

Оглторп внимательно посмотрел на африканца и впервые заметил грязную, окровавленную повязку на его плече.

– Ты хороший парень, Унока, каких мало, и я рад, что мы с тобой в одном строю. И если ты хочешь участвовать в этой вылазке, я не стану тебя останавливать.

– Здорово иметь дело с отчаянным человеком, – обрадовался марон.

– Возьмите, какое нужно оружие, не скромничайте, – сказал Оглторп.

– Спасибо, генерал, а можно еще рому…

– Возьми бочонок для своих ребят.

* * *

Несколько часов Оглторп сидел, склонясь над картами, и пытался определить, где пройдет линия фронта. Разумеется, первый удар будет нацелен на башни. Но на какую именно? И хотя армия в пять тысяч человек ничто по сравнению с масштабами европейских войн, он слишком переусердствовал с оптимизмом в разговоре с Унокой. Существовала огромная разница между преимуществом два к одному и четыре к одному. Но они могут растянуть линию фронта настолько, что его шеренги будут до смешного жидкими.

На их месте он не стал бы этого делать, особенно если бы спешил, а эти ребята, по-видимому, не хотят даром терять время.

Вошел Нейрн и тоже склонился над картами. Оглторп изложил ему свои соображения.

– В нашем положении самое лучшее – сохранять мобильность и мгновенно отвечать на атаки и маневры противника, – сказал он. – Мароны, чокто и ямакро должны непрерывно вести разведку и докладывать о точной численности и дислокации противника, включая десант, высаживаемый воздушными кораблями. Думаю, будет еще не одна высадка.

– Со всем этим мы можем справиться, – подтвердил Нейрн. – Франклин обеспечил нас двумя летающими без помощи дьяволов аппаратами. Мы подготовили для них команды из французов и аппалачей. Мы также собрали все имеющиеся у нас эфирографы и рассредоточили их по всей границе наших территорий, так что связь у нас будет.

– Хорошо. Ну и жаркий бой нам предстоит. – Оглторп обернулся на крики и пальбу, доносившиеся снаружи. – Что там происходит?

Оглторп и Нейрн выхватили пистолеты и выбежали из палатки.

Радостными криками и стрельбой в воздух встречали прибывший в лагерь отряд.

Привыкшему к малочисленным боевым группам Оглторпу казалось, что колонне не будет конца, хотя он знал, что в ее составе человек двести, не больше. Вид у солдат был такой бравый, что Оглторп готов был расплакаться. Колонну возглавляли крепкие молодцы в сине-желтых камзолах, у каждого мушкет и палаш. Впереди колонны ехали конные, один из них – король Филипп, на нем был французский, военного образца камзол. Король широко улыбался и, несмотря на свой малый рост и изрядную плотность тела, выглядел как настоящий солдат. Бросался в глаза возвышавшийся в седле человек в непривычном глазу мундире, его тонкие, бескровные губы застыли в улыбке, треуголку он снял, обнажив почти лысую голову.

– Это его величество Карл Двенадцатый, король Швеции, – пояснил Оглторп.

– Да, я встречался с ним в Венеции, – отозвался Нейрн. Завидев их, изгнанный из страны монарх спешился, за ним последовал и Филипп. Почти одновременно Оглторп и Нейрн сняли шляпы и склонились перед приближавшимися к ним королями.

– Ваши величества, – приветствовали они монархов.

– К чему церемонии?! – воскликнул Карл. – Сегодня, джентльмены, мы все солдаты. Маркграф Оглторп, я рад видеть вас вновь и благодарю вас за подводный корабль. Вояж к берегам аппалачей был весьма интересен.

Оглторп кивнул. «Вот это человек», – подумал он, впервые встретившись с королем в сорока милях от берегов Южной Каролины. У Карла были стального цвета глаза, тонкий, аристократический нос и манеры человека, привыкшего побеждать.

– Не стоит благодарности, ваше величество. Не могу выразить, как я рад вашему прибытию.

Карл похлопал Нейрна по плечу:

– Как дела, господин Нейрн? После одержанной в Венеции победы мы с вами больше не виделись. Услугу, которую мне оказали американцы, забыть невозможно, и не в моих правилах уклоняться от войны. А по воле Бога нас здесь ждет не просто война. Более тридцати лет я вожу в бой полки, разве я могу упустить такой случай?

– Разумеется, нет, ваше величество.

– Чтобы добраться сюда, пришлось сполна заплатить самому дьяволу, и двойную цену должны ему за то, что Оглторп спас нас от пушек форта Мальборо. И все же мы потеряли три корабля, иначе я бы доставил вам значительно больше пушек. Но мы им устроим трагедию, такую же горькую, как и в Венеции, не так ли? Мы остановили безумного Петра раз, остановим и во второй раз.

– А… об этом деле, – перебил его король Филипп. – Мы с вами должны поговорить о русском царе прежде, чем он сюда прибудет.

– Армию ведет сам Петр?

– Нет… он едет сюда с моими гвардейцами.

В глазах Карла вспыхнула шальная искорка.

– В плен взяли?

Отвечать было поздно, Оглторп заметил идущего прямо к ним царя.

Карл тоже смотрел на приближавшегося царя, он успел выхватить шпагу, в глазах горел безумный огонь.

– Слава всемогущему Богу! – заорал он.

Царь заметил его и прокричал в ответ:

– У меня шпаги нет!

Карл сплюнул:

– Так возьми, ты, грязный трус.

– Джентльмены!.. – завизжал Филипп.

– Возьми шпагу! – кричал Карл.

Лицо Петра нервно дернулось. Они стояли друг напротив друга – два безумных человека, которым волей судьбы была дарована корона.

– Шпагу! – крикнул царь и вскинул руку.

Никто не двинулся, чтобы дать ему шпагу. Заметив это, Петр сделал еще несколько шагов навстречу Карлу. Оглторп надеялся, что разъяренный Карл не бросится на безоружного. Противники простояли друг напротив друга долю секунды.

Петр нанес удар первым, в лицо слева. Карл в ответ чуть не пронзил его шпагой, затем отбросил ее и обхватил царя за пояс.

Солдаты Карла обезумели, они кричали, как турки, некоторые из них действительно были турками, они скандировали имя своего короля.

Сцепившиеся повалились на землю и катались, колошматя друг друга.

– Неужели их нельзя разнять? – спросил Оглторп. Нейрн покачал головой:

– За сотни или тысячи лет никому не доводилось наблюдать подобный спектакль: два великих правителя дерутся, как пьяные сапожники. Кто мы такие, чтобы их останавливать?

– Вижу, царю драться не впервой, но…

В этот момент дерущиеся расцепились, вскочили на ноги и принялись кулаками наносить друг другу удары по лицу и голове. Это больше походило на противостояние силы духа, нежели обычную драку; казалось, они сговорились не защищаться, а только нападать. У обоих лица были в крови, у Петра сильно разорвано ухо. Они безбожно ругались, каждый на своем языке. Впечатляющее зрелище.

Раздался выстрел, и сбитая пулей ветка упала между дерущимися, заставив их на минуту остановиться и оглядеться в поисках стрелявшего.

Пистолет короля Филиппа дымился, а лицо его было красным, как мякоть арбуза.

– Ради всего святого! – завопил он. – Прекратите! Или я вас обоих застрелю!

Его решительность убедила Оглторпа. Очевидно, и непримиримых соперников тоже, поскольку они стояли и смотрели на Филиппа.

– Послушайте, вы, петухи! Нас, коронованных монархов, осталось всего трое. И, несмотря на то, что вы ведете свое начало от гуннов и вандалов, в моем королевстве я требую, чтобы вы держали себя в соответствии со своим статусом и не уподоблялись уличным драчунам! Король Карл, царь Петр находится здесь под моим покровительством. Узурпаторы отняли у него трон, и армия движется на нас не по его монаршему велению. Царь Петр прибыл ко мне в поисках убежища, и я его предоставил. Если вы не можете принять этого с должным уважением, я благодарю вас за оказанную нам помощь и вынужден просить вас вернуться на свой корабль. – Филипп метнул разгневанный взгляд на русского царя. – Вы, сударь, прибыли сюда в качестве просителя и теперь хотите отплатить мне за великодушие и щедрость унижением собственного достоинства, а вместе с ним – и моего. Я не потерплю этого. Хотите уладить существующие между вами противоречия, делайте это как джентльмены, со шпагой в руке, и только после того, как эта чертова Война закончится!

Филипп замолчал, он так тяжело дышал, что Оглторп испугался, как бы французского короля не хватил апоплексический удар.

Противники, все еще сжав кулаки, посмотрели друг на друга, затем Карл повернулся к Филиппу и, хотя и не опускаясь на колено, поклонился французскому королю.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказал он, – за мою несдержанность.

– И я приношу свои извинения, – сказал, как бы с сожалением, царь Петр. – Король Карл, вы желаете сатисфакции, я готов, как только наступит подходящий момент.

Карл кивнул:

– Мы вернемся к этому. – Он мрачно усмехнулся. – Но должен признаться, определенную долю сатисфакции я уже получил. – Он потер свой окровавленный кулак.

Оглторп тихо кашлянул:

– Скоро нам предстоит тяжелое сражение, и, если мы все готовы, я был бы рад выслушать советы и предложения генералов, более опытных, нежели я.

* * *

Франклин, встретившись с Адрианой во второй раз, постарался поглубже спрятать чувства, которые она у него вызывала. Умом он понимал все, что ему о ней рассказали, но сердцем он этого не принимал, возможно, никогда не сможет принять. Как истинный английский губернатор, он счел должным принять борьбу ума и сердца как неизбежное. Парламент должен контролировать короля, король – парламент.

Он не знал, какую роль взяло на себя его сердце, роль парламента или короля, но оно свое слово сказало.

– Как видите, сегодня я пришел без оружия, – сказал он насколько мог весело.

Но Адриана не поддержала легкость предложенного тона. И вновь Франклина поразила ее красота, серьезное лицо, загадочная улыбка, которая, казалось, ничего не выражала.

– Когда я была маленькой девочкой, – сказала француженка, – самым желанным для меня было хотя бы на минутку увидеть сэра Исаака Ньютона. Я перечитывала его трактаты, тайно, – понимаете, считалось неслыханной дерзостью, если женщина… Но… я отвлеклась. Я преклонялась перед Ньютоном и величием его мысли. Я жила красотой и изяществом его математических формул и расчетов. Я поступила на должность писца во Французскую Академию наук только ради того, чтобы быть ближе к светилам науки. – Глаза ее были как черная, бездонная пропасть, в них ничего нельзя было прочесть, ни мольбы о сострадании, ни холодного расчета. – В итоге получилось так, что я его убила. Он был не первым и не последним человеком, кого я лишила жизни. Я понимаю, что вы должны чувствовать, но думаю, нам надо поговорить. У нас есть общие темы.

– Если вы имеете в виду любовь к Ньютону, то я не вижу, как…

– Нет. – Голос ее прозвучал как-то странно. – Нет, видите ли, мы с вами уже встречались.

– В Венеции.

Она покачала головой:

– Вы были в Бостоне… я в Париже. Вы называли себя Янусом, я называла себя Минервой.

Франклина словно жаром обдало, мурашки побежали по всему телу, сердце затрепетало, и комната поплыла перед глазами.

– Что такое вы говорите?!

– Я была секретарем Фацио де Дюйе. Мистера Ф. Я отвечала за отправку и получение писем. Я знала, что он работал над созданием какого-то оружия для короля, но я не знала, что это за оружие. Все держалось в большом секрете, но какого-то важного, ключевого элемента недоставало. Фацио… не мог его найти. Расчеты казались мне каким-то шифром, поэтому я не могла ему помочь, не мог помочь и английский коллега, некий мистер S. И вдруг я получаю письмо за подписью Януса, который утверждает, что он нашел способ настраивать эфирограф и у него есть решение проблемы, над которой бьется господин Фацио. Далее следовала формула. Я спрятала это письмо, тайно в своей комнате поработала над ней и, немного исправленную, предложила Фацио за подписью мистера S…

– Стирлинг, – произнес Франклин. – Это был Стирлинг.

– Стирлинг? Никогда не слышала этого имени… В любом случае это был тот самый ответ, который так долго искал Фацио. Позже я поняла, какое оружие он создавал и что я сделала. Много лет спустя Василиса Карева рассказала мне о юноше по имени Бенджамин Франклин, который приехал из Бостона в Лондон; он боялся, что выдал французам важный секрет.

Франклин закрыл руками лицо:

– Я не знал… мне было всего четырнадцать лет. Я хотел как можно быстрее стать известным на весь мир, показать…

– А я всего лишь хотела решить уравнение. И вот к чему привели наши амбиции…

– Нет! – воскликнул Франклин. – Нет! Нет! – Он вскочил и забегал по комнате, колотя ладонями по стене. – Нет! Нет! – Он резко обернулся к ней. – Ты знаешь, как долго я искал встречи с тем французом, который заставил комету упасть на Землю? Мне казалось, я знаю его. Злой, беспринципный человек, способный на любой безнравственный поступок, для него человеческая жизнь, что для лошади муха, которую она отгоняет хвостом! Ужасный, больной человек, в нем любовь к науке чудовищным образом смешалась с преданностью Сатане. И вот сейчас ты признаешься, что… украла у меня формулу… – Франклин задохнулся и не мог продолжать.

– Фацио был робким и трогательным человеком, – сказала Адриана. – И он не был злодеем. Думаю, после того как Ньютон разорвал с ним отношения, он просто хотел доказать ему свою состоятельность.

Франклин заскрежетал зубами. Слова Адрианы так походили на правду, сколько раз он сам испытывал подобные чувства, когда был учеником Ньютона.

– Людовик Четырнадцатый был старым и больным, он думал, что таким образом спасет Францию. Но и он тоже был обманут.

– Но кто-то же виноват во всем этом! Ведь есть виноватый! – выкрикнул Франклин.

– Кроме нас двоих? В таком случае обвиняйте malakim, в конечном счете мы исполнили их желание. Вопреки легенде не они, а мы их джинны. Что касается меня, то я не заблуждаюсь на свой счет. Мое любопытство и наивная игра в конспирацию погубили мир.

– О боже! – Франклин, заламывая руки, рухнул в кресло. – Как вы можете быть такой… – Он хотел сказать «спокойной и безжалостной», но встретился с ней взглядом, и от муки, которую он в них увидел, его словно волной окатило. У него сдавило горло и защипало в глазах, он весь похолодел, и его заколотила дрожь. Он не мог говорить, он понял, что в этой женщине нет ничего таинственного. Он понял ее суть в тот самый момент, когда увидел ее, но гнал от себя все мысли, потому что, встретившись лицом к лицу с Адрианой де Морней де Моншеврой, он посмотрел в лицо самому себе, той правде, которую он столько лет избегал.