Текст книги "Духи Великой Реки"

Автор книги: Грегори Киз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Перкар думал, что теперь уже никакие новости не смогут поразить его; однако, возвращаясь туда, где ждал Нгангата, он чувствовал себя совершенно оледеневшим, и не от холода. Богиня долго говорила с ним, рассказала все, что знала, а потом с мимолетным поцелуем, напомнившим ему о первом уроке страсти – таком далеком! – исчезла. Но даже поцелуй богини потерял всякую важность по сравнению с тем, что она ему рассказала.

– Ну? – нетерпеливо спросил Нгангата, поднимаясь и вскидывая на плечо свой окованный пластинками металла костяной лук.

– Война, – прошептал Перкар. – Мой народ воюет с менгами.

– Твой народ всегда воюет с менгами, – ответил Нгангата, хотя и несколько настороженно.

– Нет. Менги всегда грабили нас, и мы всегда защищались. Но теперь мой народ захватил долину Экасагата и построил дамакуты, чтобы защищать захваченные земли.

– Но почему Братец Конь и его племя ничего не слышали о войне?

– Может быть, и слышали, – ответил Перкар мрачно.

– Я не верю в это, – возразил Нгангата.

– Ну, может быть, до них дошли слухи, но Братец Конь решил, что речь идет об обычном набеге, как всегда. Граница ведь во многих лигах от их земель.

– Верно. И менги – не единый народ. То, что волнует кочевников, живущих на западных равнинах, безразлично живущим на юге.

– Только не во время войны, – отметил Перкар. – Их союз и существует ради взаимной защиты и совместных нападений.

Нгангата печально покачал головой.

– Это значит, что у нас будут неприятности. Когда новости дойдут и сюда, Братцу Коню станет трудно оказывать нам гостеприимство.

– Гостеприимство! – воскликнул Перкар. – Нгангата, мои соплеменники гибнут, и гибнут по моей вине. Ты же знаешь, ты там был. Владыка Леса согласился дать нашему вождю новые земли. Из-за меня он взял обратно свое обещание и теперь уже никогда не отдаст людям те долины. И мой народ, лишившись новых земель на западе, похоже, решил захватить пограничные угодья менгов. Во всем этом моя вина.

Нгангата некоторое время молча смотрел на него.

– Апад и Эрука… – начал он наконец.

– Погибли, – закончил за него Перкар. – Остался только я один, чтобы отвечать за преступление. Да и в любом случае Апад и Эрука не решились бы на такое, если бы не я.

Лицо Нгангаты было мрачным.

– Я знаю, – ответил он Перкару. – И согласен: вина по большей части лежит на тебе. Но если я что-нибудь смыслю в Пираку, ты должен бы думать о том, что теперь предпринять, а не мучить себя упреками снова и снова – и уж подавно не плакаться мне.

Перкар потряс кулаком перед носом Нгангаты.

– И что же я могу предпринять? – заорал он. – Как мне все поправить, воскресить мертвых – может быть, отца в том числе?

Нгангата невозмутимо взглянул на кулак.

– Если ты не собираешься меня ударить, – прорычал он, – то лучше убери руки.

На какой-то ужасный момент, чувствуя свою полную беспомощность, Перкар испытал желание и в самом деле ударить полукровку. Но наконец его руки опустились, кулаки разжались. Он уже открыл рот, чтобы извиниться, но тут его голова резко повернулась сама собой – точнее, по воле Харки.

– Там, в деревьях… – прошептал он, но не успел договорить: ему в плечо вонзилась стрела. Перкар охнул от неожиданности и удивился, что не чувствует боли. Краем глаза он заметил быстрое движение Нгангаты, потом услышал тихое пение его лука.

«Берегись!» – предупредил Харка, и Перкар обнажил клинок. Лезвие сверкнуло на свету как осколок голубого льда. Перкар выпрямился, пошатываясь, и его взгляд привлекли деревья; оттуда вылетела стрела, но лучник целился не в него. Нгангаты, вероятной мишени стрелка, нигде не было видно. Однако Перкара больше занимали два всадника, мчащиеся к нему по снежной целине. Оба они сидели на полосатых менгских конях. Сами всадники тоже были менги. многочисленные косички говорили о том, что это не простые воины, а на кожаных шлемах развевались выкрашенные в красный цвет конские хвосты – знак войны. Перкар никогда до сих пор не видел воинов-менгов в деле. Они напоминали волков.

Всадники приближались. Один из них был вооружен копьем, другой – короткой кривой саблей. Перкар издал боевой клич – клич своего отца – и стал ждать нападения, решительно сжав Харку обеими руками. Стрела, как он понял, только слегка поцарапала кожу: его защитила толстая парка и надетые под нее лакированные доспехи.

Перкар дождался, когда нападающие оказались совсем близко, потом резко прыгнул вправо. Оба всадника повернули коней, все еще рассчитывая напасть на него с двух сторон, но Перкар, упав на колено, ударил мечом по передним ногам одной из лошадей. Конь жалобно взвизгнул и рухнул в снег, а всадник растянулся у него на шее.

Второй менг, в совершенстве управляющий своим конем, сумел остановить его, но наносить удар из этой позиции ему оказалось неудобно. Перкар легко уклонился, подскочил к противнику и нанес ему глубокую рану в бедро. Воин не издал ни звука; на его лице отразилось изумление – он никак не ожидал, что клинок рассечет его лакированные латы, состоящие из многих слоев дерева, кости и кожи.

Перкар обернулся к первому нападающему; тот поднялся на ноги, полный смертельной ненависти. На его несчастье, копье оказалось слишком длинным, чтобы им можно было как следует размахнуться, и хотя воину удалось ранить Перкара в плечо, он тут же обнаружил, что держит всего лишь деревянное древко: быстрым ударом Харки Перкар отсек стальной наконечник. Менг бросил взгляд на своего изувеченного коня и, оскалив зубы, кинулся на Перкара с голыми руками, забыв о том, что на поясе висит кинжал. Харка поразил его в сердце, но ярость еще несколько мгновений удерживала кочевника на ногах; лишь потом холодное равнодушие смерти сменило выражение самой безумной ненависти, какое Перкару случалось видеть.

Второй нападающий, стиснув зубы, цеплялся за шею своего коня; потом на глазах у Перкара его сабля выпала из ослабевшей руки в окровавленный снег. Лошадь нервно загарцевала, словно удивляясь, что ею никто не управляет.

Над ухом Перкара пропела еще одна стрела, но в тот же момент из-за деревьев донесся чей-то крик. Перкар спрятался за бьющимся телом раненой лошади, ожидая нового нападения, однако никто не появился, да и Харка не предупреждал об опасности.

Вскоре, настороженно озираясь, из-за деревьев показался Нгангата.

– Есть еще враги? – спросил он, подозрительно оглядывая долину.

– Не думаю. Как, Харка?

«Больше нет. Но поблизости есть кто-то другой».

– Что он говорит?

Перкар повернулся к Нгангате:

– Харка говорит, что менгов больше нет, но поблизости есть кто-то еще.

Нгангата кивнул:

– Кто-то ведь убил лучника.

– Ох! Я думал, что это сделал ты.

– Нет.

Перкар сделал глубокий вдох и крикнул:

– Выходи, если ты друг. Если враг, езжай своей дорогой. После недолгой тишины ветви деревьев закачались; из них появился человек и медленно двинулся к Перкару и Нгангате.

«Это, – предостерег хозяина Харка, – не человек»

IV
ЯВЛЕНИЕ БОГА

Над ней раскинулось серое, словно свинец, небо, а впереди текла безбрежная Река. Ее воды казались точным отражением хмурых небес; вода была плотной и напоминала полированный сланец или кованую сталь, и от нее исходила холодная сила, которая одновременно притупляла чувства и бодрила.

Она наклонилась ниже, коснулась пальцем темной воды и испуганно вздохнула, увидев отпечатки на поверхности воды, словно невидимые предметы вдавились в кожу бога-Реки. Ближе всего оказался оттиск водяного скорпиона, такой точный, что можно было рассмотреть ряды чешуек, покрывающих живот насекомого. Дальше виднелась каракатица с длинным гладким сужающимся телом; ее щупальца и единственный большой глаз четко выделялись на отпечатке. А еще дальше… Хизи охнула и поспешно отвела глаза от точной копии лица своего двоюродного брата Дьена – такого, каким она его видела в последний раз, с глазами на стебельках, как у краба.

Дрожа, Хизи отвернулась от Реки, но это не принесло ей облегчения. К ней приближались четверо жрецов в масках, размахивая своими лейками и метлами для изгнания духов. Впереди них шел Йэн, молодой инженер, шутливо ухаживавший за ней, а потом оказавшийся хладнокровным убийцей по имени Гхэ. За этими пятью виднелась сотня других, наполовину скрытых туманом, но все равно угрожающих, все равно преследующих единственную цель: замуровать ее в подземелье. Паника вонзилась в сердце Хизи как острый клинок, но тут она почувствовала, как что-то коснулось ее ноги; девочка опустила глаза и увидела крошечную змейку, размером не больше червяка.

Маленькое пресмыкающееся переливалось всеми цветами радуги, и что-то в нем принесло Хизи ощущение счастья, обещание защиты от врагов. Девочка наклонилась и подняла змейку; затем, подчиняясь непонятному порыву, проглотила ее.

«Ох, я же проглотила змею. Зачем?» – гадала Хизи.

В этот момент змейка зашевелилась у нее в животе, а руки девочки словно превратились в молнии. Серая вода хлынула к ногам Хизи, и уровень Реки начал понижаться: червь в животе Хизи все рос и рос, а ненасытные змеиные головы, в которые превратились пальцы ног, все пили и пили. Река мелела, бог входил в тело Хизи, и с леденящим ужасом она почувствовала, как его необъятная личность сокрушает ее, сжимает, как гигантский кулак. Но какая-то часть ее души ликовала оттого, что теперь наконец она могла уничтожить всех, кто ей угрожал, всех, кто желал ей зла…

Отвращение оказалось сильнее ликования. Хизи вскрикнула и выплюнула змейку; вместе с ней она лишилась силы, вода хлынула обратно в Реку, и та постепенно достигла своего прежнего уровня. Но тут Хизи увидела еще кое-что, тварь из той каменной пирамиды, и кошмар начался снова…

Хизи проснулась со стиснутыми в кулаки руками и не сразу поняла, где находится. Прошло несколько ужасных бесконечных секунд, прежде чем она рассмотрела, что ее окружает. «Мне все приснилось, приснилось, приснилось!» – твердила себе девочка, хотя и понимала, что дело не только в этом. На нее нахлынули искаженные воспоминания о том, что действительно случилось всего несколько месяцев назад, когда Река попыталась воплотиться в ее хрупком теле и едва не преуспела в своем намерении. Но ведь Хизи удалось избегнуть ужасной участи, разве не так? Удалось избавиться от проклятия?

Постепенно Хизи осознала, что находится в бене – шатре из конской шкуры, которыми менги пользуются при кочевье. Ей было холодно, только левый бок грел Хин – собака прижалась к Хизи и громко похрапывала. Рядом Братец Конь выводил носом рулады, словно подпевая псу. Раньше эти звуки раздражали Хизи; теперь же она нашла в них успокоение – ведь это были обычные звуки человеческого жилища.

Но ей снова грозит опасность – так же несомненно, как то, что Хин – собака. И Братец Конь уловил угрозу. Он велел раскинуть лагерь, когда они и на пол-лиги еще не удалились от той каменной пирамиды, где она видела…

Завтра он все объяснит. Завтра.

Хизи снова улеглась, постепенно ее дыхание стало ровнее, но той ночью уснуть ей больше не удалось.

Хизи положила подбородок на согнутые колени, глядя, как в деревню с пронзительными криками въезжают ярко одетые всадники. Полукровка-великан, сидевший с ней рядом, беспокойно заерзал; его тело, вдвое более массивное, чем тело любого человека, согнулось, а пальцы, толстые, как колбасы, переплелись и скрыли лицо с грубыми чертами. Хизи догадалась, что Тзэм хмурится, и, как ей показалось, скрипит зубами.

– Принцесса… – начал великан, но Хизи покачала головой:

– Тихо, Тзэм. Лучше посмотри на всадников. Я собираюсь написать о них Гану.

– Я насмотрелся много этих варваров за последние несколько дней, – проворчал Тзэм. – Мне ведь больше нечем заняться.

– Ну, Тиин говорила мне иначе, – сказала Хизи и искоса взглянула на великана.

Тзэм покраснел так, что стал почти багровым.

– Нужно же чем-то занять время, – буркнул он. – Охотиться я не могу, лошади не выдерживают моего веса…

– Так что ты развлекаешь незамужних женщин, – закончила за него Хизи. – Совсем как в Ноле. – Ее взгляд стал более пронзительным. – Незамужних, Тзэм. Здешний народ не так снисходительно смотрит на супружескую измену, как ты к тому привык.

Тзэм сморщился в шутливом испуге, его мохнатые брови, похожие на покрытые лесом горные хребты, сошлись к переносице.

– И какое же за это бывает наказание? – спросил он.

– Ты знаешь Лающего-Как-Собака?

– Старика, у которого нет носа?

– Именно.

– Ох… Ох! – Теперь уже на лице Тзэма была написана настоящая, а не притворная тревога.

– Так что поостерегись, – предупредила его Хизи.

– Да уж постараюсь, – ответил Тзэм. – Я рад, что ты меня предупредила.

– Здесь ведь не Нол, Тзэм. Помни об этом. Никакие наши знания здесь не годятся.

– Люди всюду люди, принцесса, – фыркнул Тзэм. – Многое из того, что я знаю, годится, где бы я ни оказался.

Хизи вздрогнула – такая горечь прозвучала в голосе великана. Тзэм не часто обнаруживал свои чувства.

– Что тебя тревожит, Тзэм?

Пока они разговаривали, тридцать конных воинов носились вокруг деревни, вопя, как демоны. У каждого на копье был яркий длинный флажок; от этого варварского урагана цветов захватывало дух. Незамужние девушки скользили между мчащимися конями, стараясь ухватить флажки, а дети бегали рядом, размахивая колокольчиками и деревянными трещотками. Шум стоял ужасный.

Тзэм не ответил, притворившись, что поглощен зрелищем. Хизи пощекотала его пальцем ноги, потом, когда он не обратил на это внимания, пихнула посильнее. Великан повернулся к ней, оскалив огромные зубы, и Хизи поразил прозвучавший в его словах гнев:

– Ты не можешь меня об этом спрашивать, – бросил он. – Раз уж ты не хочешь сказать, что тревожит тебя… – Он снова умолк, насупившись.

– Тзэм, – начала Хизи, положив свою маленькую руку на бугрящееся мускулами плечо великана. Шея его напряглась, он снова заскрипел зубами, но потом со вздохом устремил на девочку уже не такой яростный взгляд.

– На что я гожусь, принцесса? Какой прок от меня хоть кому-нибудь с тех пор, как мы покинули Нол? Да и раньше тоже, по правде сказать.

– Тзэм, ты же был ранен!

– Да, влип, как последний дурак. И тебе же еще пришлось зарабатывать на мое лечение черной работой, как простой девчонке.

– Это к тебе отношения не имеет, Тзэм. Здесь каждый должен работать. У менгов ведь нет принцесс.

– А для какой работы пригоден я? Теперь, когда я поправился, чем я могу себя проявить?

– Тиин говорит…

Тзэм только отмахнулся:

– Это просто любопытство, принцесса. Женщины всегда мной интересуются. До первого раза – новизна быстро приедается. А на самом деле менги считают меня никчемным, и не так уж это далеко от истины. Я обучен только одному – служить принцессе, а тут, как ты сама сказала, знати нет.

– Но и рабов тоже, – напомнила ему Хизи. – Так что перестань себя жалеть. Есть многое, чему ты можешь научиться.

Тзэм собрался ответить, но тут его глаза полезли на лоб.

– Тебе все-таки это удалось! – зарычал он.

– Что?

– Ты заставила меня рассказать… Заставила жаловаться. Единственное, что я умею, – это служить тебе, а ты даже не желаешь со мной разговаривать.

– Но мы же разговариваем, – заметила Хизи.

Тзэм снова стал смотреть на всадников. Некоторым девушкам удалось завладеть флажками, и теперь их владельцы гонялись за похитительницами, стараясь схватить и перекинуть через седло.

– С тобой что-то случилось, – возразил Тзэм. – Что-то нехорошее. – Теперь в его голосе звучал вызов, а не горечь, словно Хизи лишила его чего-то принадлежащего по праву.

– Я сама не знаю, – ответила наконец Хизи. – Я не знаю, что случилось. Братец Конь пытался объяснить…

– Но ведь это связано с… с твоей природой.

Хизи пожала плечами:

– Братец Конь говорит, что я видела бога. Он его тоже видел: маленький божок, говорит он, сын какой-то паучьей богини.

– Это и правда так?

– Я видела что-то. Нет, даже больше, чем просто видела… – Хизи неожиданно почувствовала, что сейчас расплачется. Ее голос задрожал. – Я думала, что избавилась от этого, Тзэм, но моя кровь снова проявляет себя. Я думала, теперь я в безопасности…

Тзэм ласково прижал ее к себе, и Хизи расслабилась, успокоенная силой его гигантского тела, его знакомым запахом. Она закрыла глаза и представила себе, что они сидят в саду на крыше дворца ее матери и жаркое солнце ослепительно сияет на белых стенах города, – еще ничего не случилось, кошмар еще не начался, она все еще маленькая девочка.

– Я ничего не знаю об этих вещах, – успокаивающе пробормотал Тзэм, – но Братец Конь говорит, что ты не будешь меняться, не станешь одной из Благословенных. Мы ведь так далеко от Реки, принцесса.

– Да, так говорит Братец Конь. Но, Тзэм, – в Ноле была только Река, Река и призраки. Больше ничего. А здесь боги всюду. В каждой скале, в каждом ручье. Всюду. И если я начну их видеть, как Братец Конь, как я сама вчера… Если это случится, я потеряю рассудок.

Тзэм сочувственно похлопал ее по плечу:

– А как думает Братец Конь – так и будет, ты действительно начнешь видеть этих богов?

– Да, – подтвердила Хизи. – Он думает, так и случится.

– Ох… – Тзэм задумчиво обратил взгляд к всадникам. Великая скачка заканчивалась; воины стали спешиваться и обниматься с родичами. Воздух был полон запаха жарящегося мяса: скоро должен был начаться пир.

– Хоть все это и странно, – сказал Тзэм оптимистически, – но Братец Конь ведь не лишился рассудка, а ты говоришь, он всегда видит богов. И Перкар рассказывал, что видел богов тоже. Не так уж это ужасно, как ты думаешь.

Хизи кивнула, по-прежнему прижимаясь к великану.

– Братец Конь и Перкар не такие, как я. Перкар видел богов, это правда, но он видел их в телесном обличье – воплощенными. Мне говорили, что каждый может видеть богов во плоти, и хотя их вид бывает устрашающим, это совсем не то, что видим мы с Братцем Конем. Мы видим сущность бога, его невоплощенную сущность. Это совсем другое.

– Как так?

– Они проникают сюда. – Хизи похлопала себя по лбу. – Они вползают через глаза в рассудок, как делала Река, когда я чуть не потеряла себя. – Она помолчала. – Я тебе не рассказывала, Тзэм. Это случилось, уже когда ты упал, а Перкар сражался с рожденным Рекой призраком. Река… Река меня заполонила. Я оказалась заполнена Рекой, я могла сделать почти все: разрушить Нол, убить Перкара, убить тебя. И мне хотелось разрушать и убивать, потому что я была уже не я. Вот так оно и будет каждый раз, когда я увижу бога. Появляются мысли, чувства, желания, которых у меня нет, – и все же они кажутся правильными, словно всегда во мне жили. – Голос Хизи самой ей показался тусклым и невыразительным.

– Братец Конь наверняка знает, как с этим жить. Он должен знать, – настаивал Тзэм. – Я таких вещей не понимаю, но он-то должен понимать. Он тебе поможет.

– Да, – пробормотала Хизи. Посередине деревни старейшины вскрыли дубовый бочонок с пивом, и раздались радостные крики. – Да, он так и говорит. Только… – Она взглянула в сочувственные глаза Тзэма, прочла на его грубом лице доброту. – Я думала, что спаслась… – прошептала Хизи. – Неужели я никогда не стану свободной?

– Трудно освободиться от собственной природы, – сказал Тзэм, и Хизи почувствовала, что по-своему он ее понял.

Хизи писала Гану:

Бенчином называется зимнее празднество, на которое многие из племен менгов собираются вместе. Они пируют, играют в разные игры и приносят жертвы богам. Я ожидаю увидеть много интересного. Пока что это сборище очень яркое, шумное, варварское. Приезжающие странно посматривают на нас с Тзэмом, но в целом довольно дружелюбны. Впрочем, Братцу Коню приходится отговаривать молодых воинов от того, чтобы вызвать Тзэма на поединок: у менгов есть легенды о великанах, живущих на северо-востоке, и они считаются могучими противниками. Тот из менгов, кто выстоит против великана, может рассчитывать на славу храбреца. Братец Конь говорит молодым кочевникам, что Тзэм все еще выздоравливает от ран – это, конечно, и в самом деле так – и что вызывать его на бой в открытую – значит нарушить закон гостеприимства. Менги обожают бороться и сражаться верхом; одно из их развлечений называется «бечиинеш» – по-моему, это означает «пятнашки». «Пятнают» они друг друга длинными деревянными лопатками, обитыми шкурами: иначе любой удар мог бы быть смертельным. Всадники налетают друг на друга и стараются лопатками выбить друг друга из седел. Еще они любят бороться и биться на кулаках. Думаю, тот, кто вызовет на борьбу Тзэма, пожалеет. Полувеликан не умеет пользоваться оружием, но я видела, что он способен сделать голыми руками, и мне трудно себе представить, что даже кто-то из этих диких варваров сможет выстоять против него.

Через несколько дней состоится, насколько я понимаю, главное торжество. Оно называется «Проводы конского бога», но больше мне пока о нем ничего не известно. Когда узнаю, напишу подробно.

Похоже, мое обучение не прекратилось после того, как мы с тобой расстались. Братец Конь считает, что мне следует научиться некоторым умениям гаана, чтобы справляться со своей способностью видеть богов. Эти гааны – что-то вроде жрецов; они бьют в барабаны и поют, общаясь с богами. Братец Конь тоже когда-то был гааном, хотя теперь он редко «поет». Все это звучит очень по-варварски, суеверно, хуже, чем глупое колдовство рыбачек. До чего же трудно приспособиться к странностям жизни вдали от Реки, тут ведь все настолько отличается… Кажется ужасно нелепым верить, будто мир полон богов, как он полон камней и деревьев. Однако я не сомневаюсь, что Братец Конь говорит правду: он знает здешние места, где не правит Река, где Изменчивый не сожрал всех меньших богов. Как бы мне хотелось, чтобы у менгов были книги: тогда я могла бы уйти куда-нибудь и в одиночестве читать об этих богах, об обычаях гаанов. Вместо этого мне приходится учиться, слушая рассказы Братца Коня. Здесь все время разговаривают, и это ужасно утомительно. Я не привыкла слушать так много болтовни, как ты, возможно, помнишь. Одно мое соображение может тебя заинтересовать: это слово «гаан» похоже и на то, как я называю тебя – «учитель», и на слово «гун» – «жрец». Многие слова менгов имеют такое же сходство с нолийскими. Я подозреваю, что кочевники научились говорить у наших предков, но потом, будучи варварами, стали произносить все неправильно. Например, мы говорим «нувеге», а они – «нубеге»: и то и другое означает «глаз». Надеюсь, ты найдешь эти совпадения забавными и интересными; я собираюсь составить список таких слов и переслать тебе. Может быть, тебе удастся в библиотеке найти какие-то подтверждения тому, что менги научились разговаривать в Ноле – были когда-то, давным-давно, там рабами, а потом сбежали. Их легенды ничего про это не говорят, но ведь книг у менгов нет, так что сведения по истории не могут быть особенно точными.

Хизи задумчиво смотрела на бумагу, размышляя, не начать ли ей обещанный список прямо сейчас. Но, однако, ее ждала работа, и девочке не хотелось, чтобы о ней думали как о лентяйке. Хизи подула на влажные строчки. Когда чернила высохнут, она найдет Утку и поможет ей готовить еду. Где, интересно, подумала с некоторым раздражением Хизи, сейчас Перкар. Ю-Хан говорил, что они с Нгангатой уже должны бы вернуться. Снег больше не выпадал, а тот, что выпал раньше, почти весь растаял, так что плохая погода не могла их задержать. Все равно, решила Хизи, беспокоиться она не станет. Перкар наверняка скоро вернется, и тогда она сможет спросить, что ему известно о колдовстве, которое ей предстоит изучить. Он ведь должен что-то об этом знать, после всех его встреч с богами и демонами.

– Вот ты где! – Голос Братца Коня отвлек Хизи от размышлений. Она подняла на него глаза, слегка удивленная его появлением: старик был постоянно занят со времени их возвращения в деревню – встречал гостей, улаживал споры, устраивал браки. Братец Конь, облаченный в длинный алый кафтан почти сплошь расшитый медными монетками, вышитые золотом замшевые штаны и жилет из шкуры тигра, улыбнулся девочке. В руке он держал что-то круглое и плоское, завернутое в шкуру выдры. Позади старика Хин, вывалив язык, дергал ушами, словно страдая от оглушительного шума вокруг; пес был еще более пыльным, чем обычно. Хизи неуверенно улыбнулась старику в ответ. – Я подумал, что ты, наверное, хочешь задать мне множество вопросов. Прости, я был занят и не смог с тобой поговорить раньше.

– Мне все равно нужно было как следует подумать, – ответила Хизи.

– Ты много думаешь. Это хорошо, учитывая твое положение. И что же ты решила?

– Что знаю слишком мало, чтобы принимать решения.

– Мудро с твоей стороны, – покачал головой Братец Конь. – Я вот никогда не ждал, пока узнаю достаточно. Просто чудо, что мне удалось дожить до старости, не превратиться в духа. – Он протянул Хизи руку. – Пойдем со мной, дитя.

Хизи заколебалась:

– Сейчас?

Старик кивнул:

– Это важно.

– Не думаю, что я уже готова, – вздохнула Хизи и рассеянно потерла слегка зудящую чешуйку на руке – единственный телесный знак ее волшебной силы.

Братец Конь поморщился.

– Я дал бы тебе больше времени, будь это возможно. Но уже совсем скоро – завтра – мы убьем конского бога, чтобы отправить его домой. Если ты увидишь его без подготовки…

– То лишусь рассудка, – закончила за него Хизи.

– Может быть. А может быть, и нет.

– Понятно, – пробормотала Хизи. Она проверила, высохли ли чернила, осторожно свернула бумагу и убрала свиток в костяной футляр.

Они вышли из деревни, останавливаясь, чтобы пропустить скачущих вокруг деревни всадников. Шатры из войлока и лошадиных шкур виднелись на всех окрестных холмах; Хизи с трудом узнавала привычную деревенскую картину, хотя, конечно, до города всему этому было далеко. Воздух наполнял запах дыма от топящихся деревом и навозом очагов и полусгоревшего мяса; другие ароматы были Хизи незнакомы. Толпа ребятишек с криками гоняла изогнутыми палками по земле мяч. Они чуть не сбили Хизи и старика с ног, но, узнав Братца Коня, разделились и промчались мимо – так же легко, как разделяется стайка мальков, огибая корягу в Реке. Хин задержался на окраине деревни, явно не одобряя направления, в котором двигался хозяин, но, когда стало очевидным, что люди не обращают внимания на его безмолвный совет, все-таки побежал следом.

Прошло немало времени, пока путники оказались в открытой всем ветрам пустыне, вдали от криков, смеха, музыки праздника Раздутых Шатров. Полосы рыжего песка виднелись между тающими белыми сугробами; здесь и там к деревне тянулись грязные тропы, отмечая маршруты прибывших племен менгов.

– Жаль мне тебя, что у тебя такой помощник, как я, – признался Братец Конь. – Много времени утекло с тех пор, как я в последний раз пел. Хотел бы я, чтобы нашелся кто-нибудь помоложе тебе в помощь, но Кедр отправился в горы месяц назад, а остальным я тебя доверить не могу. – Старик помолчал, потом продолжил: – Когда это – прозрение – случилось со мной, я был немногим старше тебя. Я был тогда воином и чуть не погиб – болел много дней после того, как увидел бога.

– Я тоже чувствовала себя больной.

– Недолго. Ты очень сильная, Хизи.

– Расскажи мне больше, – попросила она, – о твоем первом видении.

Старик, казалось, стал обдумывать ее просьбу, и несколько десятков шагов они прошли в молчании; лишь под сапогами похрустывал подтаявший и вновь смерзшийся снег.

– В первый раз я увидел Чегла, бога источника. Очень мелкого бога, гораздо менее значительного, чем тот, которого видела ты.

– И что?

– Это было после набега. Мои спутники и я разделились, чтобы уйти от погони, и должны были встретиться у колодца. Я добрался туда первым и увидел Чегла. Товарищи нашли меня блуждающим по пустыне, полумертвого от жажды и безумного, словно меняющая кожу змея.

– Но ты поправился.

– Только после того, как друзья отвезли меня к гаану. Он спел мне исцеляющую песнь, но потом сообщил, что если я хочу остаться в живых, то должен пойти к нему в ученики.

– Так ты и поступил.

– Нет! Я хотел быть воином. Мне почему-то казалось, что больше таких видений не будет. Но они, конечно, случились. На счастье, тогда со мной оказались друзья.

Хизи посмотрела на старика:

– И что? Что случилось на этот раз?

– На этот раз я увидел Ту Чунулина – великого бога, которого ты называешь Рекой, а Перкар – Изменчивым. Твоего предка, Хизи.

– Ох!

– Он спал. Он почти всегда спит, и ему снятся сны. Когда я его увидел… – Старик остановился и начал развязывать пояс. Сначала Хизи подумала, что он прервал рассказ, чтобы облегчиться, – менги делали это без смущения и колебаний. Однако все оказалось иначе: Братец Конь задрал рубаху, и Хизи разглядела ужасный неровный шрам. – Я сделал это сам, – объяснил он. – Своим ножом для разделки добычи. Я чуть не выпотрошил себя, прежде чем товарищи меня остановили. Я никогда еще не был так близок к смерти. Мне не хотелось жить – после того, как я его увидел. Гаану пришлось догонять мою душу на полпути к Горе Духов – только так он мог меня спасти.

Пока он говорил, они достигли низкой гряды красных скал; за ними земля словно падала на высоту человеческого роста, и выступающий утес образовывал нечто вроде крыши. На полу этого естественного убежища Хизи увидела сложенный из камней небольшой очаг. От неожиданного яркого воспоминания о жрецах, ожидавших ее во дворце в Ноле, Хизи вдруг ощутила озноб. Хотя с тех пор прошло много месяцев, боль и унижение пятнали ее память, как красное вино.

– Что мы делаем? – потребовала ответа Хизи. – Что здесь такое?

Братец Конь положил руку ей на плечо.

– Мы только разговариваем сейчас. Только разговариваем, маленькая, вдали от городского безумия.

Несмотря на успокоительные слова, Хизи почувствовала, как в ней растет паника. Они тогда связали ее, обнаженную, одурманили, разбудили непонятное нечто в ее животе, в ее крови. То, что происходило сейчас, чем-то напоминало действия жрецов: ей опять что-то навязывали. В уме Хизи промелькнула мысль о сходстве слов «гун» и «гаан». Жрец, шаман – какая ей разница?

– Ч-что ты собираешься делать? – заикаясь, выдавила из себя Хизи.

– Ничего. Ничего, на что ты не дашь согласия. Да и нет ничего такого, что мог бы сделать я. Все совершить должна ты сама, хотя я могу направлять тебя и помогать.

– Должен же быть, – настаивала Хизи, – какой-то способ избавиться навсегда от вмешательства в мою жизнь.

Они вошли под нависающую, как крыша, скалу; огромное небо наполовину скрылось за красным камнем. Это странным образом успокоило Хизи, заставило мир казаться меньше и понятнее. Братец Конь указал ей на плоский камень и сам опустился на другой, медленно и с трудом, словно суставы его были из заржавевшего железа. Он уперся локтями в колени и соединил пальцы. Мгновение старик смотрел на холодные стены маленькой пещеры и на золу в очаге, потом открыто взглянул в глаза Хизи.