Текст книги "Заводная ракета"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

Теперь ближе к ней стояла не Авсилия, а Фатима, поэтому Ялда встала рядом с ней и указала на ее рисунок красной пирамиды.

– А как насчет красного света? Если сравнить задние треугольники двух пирамид, становится ясно, что угол, соответствующий красному свету, еще меньше, чем в случае фиолетового – поэтому с нашей точки зрения красные изображения позади нас разбегаются по небу сильнее фиолетовых – по сравнению с фиолетовым светом их как будто проталкивает вперед. И это различие не исчезает по мере удаления от заднего ребра. Для любой конкретной звезды красный свет будет в большей степени удален от надира. Вам это ничего не напоминает? – Ялда указала на вертикальные шлейфы у себя за спиной; все они были обращены красными концами вверх.

– Но что произойдет с красным светом, – продолжила она, – если мы обратим свой взгляд в направлении движения Бесподобной? Из восьми треугольников, составляющих пирамиду, здесь мы видим только пять. Что же происходит с тремя треугольниками, которые смотрят вперед?

Фатима любезно добавила три линии, благодаря которым стали видны скрытые треугольники.

– Теперь они направлены назад, – сказала Авсилия.

– Да! – Ялда подняла глаза к зениту. – Видите эти странные красные оконечности шлейфов, которые торчат не в ту сторону? Это звезды, которые в действительности находятся позади нас! Как показывает пирамида, мы не можем видеть красный свет, исходящий от объектов впереди – в том же смысле, который вкладывает в понятие «впереди» наблюдатель, движущийся вместе со звездами. Тем не менее, красный свет в этом направлении мы по-прежнему видим – просто он относится не к объектам, расположенным перед нами, а к тем, что находятся позади нас.

– И все это в двух экземплярах, – добавила Фатима, проводя пальцем по диаграмме в направлении вершины. – Каждую звезду, которую мы видим в красном свете позади…, мы одновременно видим в красном свете впереди.

– Верно, – согласилась Ялда. – Но несмотря на то, что и тот, и другой свет испущены одной и той же звездой и мы не видим различий в их цвете – они все-таки отличаются друг от друга.

Фатима призадумалась. – Красный свет, который мы видим, оглядываясь назад, движется по отношению к звезде под большим углом, нежели мы сами. То есть, покидая звезду, он не был красным светом, так как двигался с большей скоростью… но поскольку мы от него удаляемся, то он нагоняет нас не так быстро, как если бы мы находились в состоянии покоя. Из-за нашего движения фиолетовый или утрафиолетовый свет превратился в красный.

– Правильно. А как же другой свет? – подтолкнула ее Ялда. – Красный свет, который был испущен той же самой звездой и который мы видим, когда смотрим вперед?

Фатима стала пристально разглядывать диаграмму, стараясь найти ответ. – Судя по величине углов, я думаю, что он покинул звезду на довольно низкой скорости. Но если он движется настолько медленно, то как ему удалось нас догнать?

– Если начинаешь путаться, – сказала Ялда, – просто нарисуй… то, что тебе потребуется.

Фатима сделала новый рисунок, помедлила, а затем добавила к нему кое-какие пояснения.

– Красный свет, который с нашей точки зрения движется нам навстречу, – сказала она, – должен был давно покинуть звезду, расположенную позади нас…, но теперь мы его нагнали и уходим вперед. Вот почему нам кажется, что он движется навстречу. Сама звезда расположена за нами, но ее свет поджидал нас впереди.

Фатима посмотрела вверх, в направлении зенита, и ее посетило новое озарение. – Так вот почему эти перевернутые звездные шлейфы затухают на оттенках зеленого! Сколько бы времени ни прошло с того момента, как свет покинул свою звезду, угол между его и нашей историями никогда не превысит угол, соответствующий голубому свету. Но голубой свет – это абсолютный предел – свет, пришедший к нам из бесконечно далекого прошлого. В реальной жизни мы не можем рассчитывать на то, что нам удастся заглянуть так далеко.

Она изменила диаграмму, чтобы пояснить сказанное.

– Все это верно, – сказала в ответ Ялда, – правда, отсутствие видимого голубого света в этих шлейфах объясняется еще и мощностью излучения звезды в различных частях спектра. Свет, которые мы бы восприняли как голубой, должен был покинуть звезду, находясь в глубоко инфракрасной части спектра, и двигался бы крайне медленно. Следовательно, он не смог бы обеспечить достаточно быстрый перенос энергии звезды… а это, в свою очередь, означает, что звезда сама по себе не будет ярко светиться в этой части спектра.

Авсилия внимательно следила за этой дискуссией, хотя Ялда и не могла сказать наверняка, как много ей удалось понять. Но затем она указала на грудь Фатимы и сказала: «Если бы такая звезда оказалась перед нами, то наиболее медленный свет с ее стороны тоже бы показался нам голубым, верно? Она бы просто приблизилась к этому цвету с противоположной стороны спектра. То есть ее шлейф бы начинался с фиолетового цвета и затухал, едва достигнув голубого».

Сначала она засомневалась, но потом, чтобы проиллюстрировать свои слова, нарисовала диаграмму, аналогичную диаграмме Фатимы.

Ялда защебетала от восторга. Она подала Авсилии знак, чтобы та повернулась и все остальные увидели ее рисунок. – Это ответ на последнюю загадку: почему часть шлейфов над нами состоят только из фиолетовых и синих оттенков. И вот пожалуйста: вдвоем вы разгадали тайну целого неба.

На самом деле не все ученики смогли угнаться за Фатимой и Авсилией, но Ялда отошла в сторонку и дала ученикам возможность преодолеть это затянувшееся недоумение совместными силами. И по мере того, как их взгляд скользил между звездным небом и диаграммами, увязывая рисунки с особенностями разноцветных шлейфов, класс постепенно охватывало волнующее чувство понимания.

Теперь это чуждое небо принадлежало им. С ускорением Бесподобной его превращение будет принимать еще более невероятные формы, однако новый образ мышления, который они приобрели сегодня, поможет им легко справиться с этими переменами.

Ялда знала, что лишь немногие из них станут настоящими учеными и лишь немногие – учителями. Но даже если они просто передадут свои знания детям своих друзей, это будет способствовать укреплению общей культуры и даст гарантию, что в этом новом, необычном состоянии их потомки будут чувствовать себя спокойно и непринужденно.

А самым прекрасным в происходящем, – поняла Ялда, заново осознав ту мысль, которую привыкла воспринимать почти как нечто само собой разумеющееся – было то, что у каждой из этих соло и беглянок и каждой из женщин, имевших пару – вместе со своими ко, – будет шанс прожить свою жизнь без всякого принуждения и найти применение своим талантам, не будучи связанными традициями старого мира.

Забудь о гремучих и ортогональных звездах. Уже ради этого стоило трудиться, не жалея сил.

Глава 16

Пристегнутая ремнями к своей скамейке на навигационном посту, Ялда отсчитывала паузы. Раньше эта честь выпадала Фридо или Бабиле, но на этот раз, зная, что другой такой возможности у нее уже не будет, Ялда решила взять эту роль на себя.

– Три. Два. Один.

Последовавшая за этим разрядка была хорошим знаком; любое внезапное, ощутимое изменение указывало бы на какую-то серьезную проблему. Прежде, чем Ялда вообще смогла что-то заметить, часы успели отсчитать еще два маха – и даже после этого ее продолжали мучить сомнения; намеки на головокружение, потерю равновесия могли оказаться всего лишь упреждающей реакцией. Уменьшение потока либератора под контролем механиков происходило мучительно медленно; чтобы полностью остановить двигатели, потребуется целый курант.

– Ты это слышишь? – спросил Фридо.

– Слышу что? – Бабила подняла голову, чтобы прислушаться.

– Гору, – ответила Ялда. За ударами двигателей она смогла расслышать низкий скрип, который проникал сквозь потолок. Гора потеряла лишь небольшую часть своего веса, но ее структура уже начала меняться – растягиваясь под уменьшающейся нагрузкой. Ничего плохого в этом не было; лучше пережить эту перестройку сейчас, чем откладывать ее до более позднего этапа, на котором вся энергия будет высвобождена в ходе резкого переходного процесса.

Через четыре маха после остановки двигателей Ялда была готова поклясться, что у нее на спине стала неметь кожа – и даже знание настоящей причины, по которой ее чувства говорили о понижении давления, не делало эту иллюзию менее убедительной. На отметке в семь махов ее убывающий вес начал вызывать вспышки паники, во время которых ей – на мгновение – казалось, что под ней осела скамейка. Теперь двигатели издавали странное и мягкое постукивание; гора над ними умолкла. Впервые с момента запуска она смогла расслышать тиканье часов в противоположной части каюты.

Бабила повернулась, и вытошнила свой последний обед, предусмотрительно позаботившись о том, чтобы он не попался на глаза ее коллегам – правда, на полу это месево, скорее всего, долго не продержится. Уже не надеясь примирить друг с другом видимую устойчивость каюты с тревожным ощущением, что все вокруг так и норовит куда-то ускользнуть, Ялда закрыла глаза. Она поймала себя на мысли, что пытается представить, как выглядит Бесподобная на расстоянии – темный конус на фоне разноцветных шлейфов. Вот только в этом фантастическом видении средняя треть горы стала мягкой, как смола, и теперь Ялда, будто завороженная, с ужасом наблюдала, как она сначала растянулась, превратившись в тонкую трубочку, затем лопнула –

Она приготовилась к удару, жертвой которого, должно быть, пришлось стать каждому из ее предков, имевших несчастье испытать точно такое же ощущение резкого падения. В том, что падение так и не наступило, не было ничего удивительного, хотя облегчения это тоже не принесло; страх получить травму ни за что не хотел ее отпускать.

Тихо рокоча, Ялда лежала на скамейке в ожидании хоть каких-то изменений. Наконец, она достаточно свыклась со своим страхом, чтобы открыть глаза и оглядеться. Фридо сидел, сняв с себя большую часть ремней; Ялда сделала то же самое – хуже не стало. Даже больше того, эти действия принесли ей облегчение, доказав, что она по-прежнему способна контролировать свое тело.

Вдоль каюты на высоте плеч висели полдюжины веревок. Окончательно избавившись от своих ремней, Фридо протянул руку, чтобы ухватиться за ближайшую из них. Сначала он пытался шагать по полу, используя веревку в качестве дополнительной опоры, но его ноги просто соскальзывали с камня. Тогда он сменил тактику и, свернувшись в клубок, ухватился за веревку еще и ногами, которые превратил в дополнительную пару рук. После нескольких неуверенных попыток сохранить равновесие он, наконец, овладел этим способом перемещения и, перебирая руками, быстро добрался по веревке до самой стены. Затем он перемахнул на другую веревку, которая была закреплена рядом с ним на камне, и направился в другую сторону.

Бабила остолбенело наблюдала за его действиями. – Я не стану заниматься этим до конца жизни, – простонала она. – Можете прямо сейчас отправить меня домой.

Ялда расстегнула ремень, который удерживал ее за талию и ухватилась за ближайшую веревку. Следуя примеру Фридо, она перестроила свои ступни и попыталась их поднять, но потом заметила, что медленно вращается между полом и потолком и, держась за веревку одной рукой, не может дотянуться до нее другими конечностями.

– Да согнись ты, дура! – раздраженно подсказала ей Бабила; из-за тошноты ее раздражала даже неуклюжесть Ялды. Хотя сам по себе совет был к месту; Ялда не могла контролировать пространственную ориентацию своего тела, но свести в точке касания с веревкой все четыре руки ей было все еще по силам. Затем, двигая руками вдоль веревки, она добилась более удобного расположения. Ялда оглядела комнату, чтобы изучить метод Фридо – он не убирал с веревки больше одной руки за раз – а затем неуверенными движениями стала перебираться вдоль своей опоры.

Поначалу она не испытывала никаких трудностей, пока ее ощущение вертикали не встало с ног на голову и уютная иллюзия, в которой она свисала с горизонтально натянутой веревки, не уступила место столь же ложному убеждению в том, что она, наоборот, примостилась сверху и теперь балансирует на грани падения, готовая в любой момент свалиться вниз. Она закрыла глаза и представила, что вместо падения поднимается вверх – взбирается по вертикальной веревке. Когда она открыла глаза и снова начала двигаться, выбранная ею иллюзия осталась в силе; легкое сопротивление, которое испытывало ее тело, продвигаясь вдоль веревки, было ориентировано в нужном направлении и поддерживало общую картину ее восприятия.

Немного попрактиковавшись, Ялда стала неплохо управляться с новым способом передвижения, хотя ее и расстраивала необходимость так сильно полагаться на веревки. Если одна из них порвется, заменить ее будет не так просто; теперь уже стало ясно, что они недооценили количество поручней, которые нужно было установить на стенах, чтобы по каюте вроде этой можно было по-прежнему перемещаться – при любых условиях. А если уж подвешивание новой веревки было непростой задачей, то любые строительные работы в таких условиях станут просто невозможными.

Фридо покинул навигационный пост и протащил себя сквозь дверной проем, чтобы посмотреть, как дела у механиков в соседней каюте. Бабила с несчастным видом продолжала сидеть на своей скамейке. Ялда подошла к ней.

– Попробуй воспользоваться веревками, – предложила Ялда. – Я буду держаться рядом.

– Я не могу, – заявила Бабила.

– Ты не причинишь себе вреда. Упасть здесь невозможно.

– А если я где-нибудь застряну? – резко возразила Бабила. – И буду плавать в воздухе?

Ее возражение было не таким уж нелепым; высоты каюты вполне хватало, чтобы в ней можно было зависнуть, не имея возможности дотянуться до какого-то твердого предмета – не говоря уж о том, чтобы за что-то ухватиться.

– Даже если ты нечаянно отпустишь веревку, – заметила Ялда, – ты не уплывешь от нее чересчур быстро. Ты всегда успеешь ухватиться за нее снова. А я буду держаться впереди, я позабочусь о том, чтобы с тобой ничего не случилось.

Бабилу это не обрадовало, но она все же протянула руку и ухватилась за висевшую рядом веревку, затем расстегнула ремень на поясе, перестроила ставшие бесполезными ступни и свернулась калачиком, чтобы ухватиться за веревку в четырех местах.

– Мы все стали животными, – с отчаянием в голосе объявила она. – Я чувствую себя древесницей.

– А разве это так плохо? – задумалась Ялда. – Все, что мы умели делать, нам придется осваивать заново, но если мы уже занимались чем-то подобным раньше, в лесах, это только пойдет нам на пользу.

– И что же это за невесомые леса такие? – Бабила на удивление быстро начала подтягиваться вдоль веревки.

Ялда поспешно отпрянула от нее. – В прошлом – никакие, – сказала она, – хотя, наверное, было бы интересно взглянуть, как они теперь справляются с невесомостью. Возможно, нам есть чему поучиться у всех этих животных.

– Они так и не узнают, с чем столкнулись, – выдала свой мрачный прогноз Бабила. – Им придется куда тяжелее, чем нам.

– Может быть.

При всей своей замкнутости Бабила оказалась довольно ловкой. Ялда подозревала, что ее пессимизм по большей части объяснялся тошнотой и что скоро и то, и другое пройдет.

– Часть меня продолжает думать, что все эти перемены временные, – призналась Ялда, хватаясь за веревку у центра комнаты; теперь каюта напоминала ей пространство в форме диска, поставленного на ребро. – Как будто это какой-то трюк, который нам удалось исполнить за счет одного лишь хитроумного управления двигателями, и если он нам надоест, мы сможем в любой момент его отменить.

– Я тебя понимаю, – сказала Бабила. – Как так получается, что нам нужна целая пылающая гора, чтобы поддерживать здесь условия, которые дома не требовали от нас никаких затрат… в то время как то, что дома можно было испытать максимум в течение одной-двух пауз, здесь становится естественным порядком вещей? – Она вздрогнула. – Подумай о людях, которые проведут в таком состоянии – состоянии постоянного падения – всю свою жизнь.

Ялда прислушалась к тишине заглохших двигателей. Она всегда рассчитывала, что встретит этот момент бурным восторгом, но чтобы привыкнуть к отсутствию шума, потребуется какое-то время.

– Им не будет казаться, что они падают, – сказала она в ответ. – Их ощущения будут такими же, как всегда. И о том, что когда-то была такая штука как «падение», которое вызывало точно такие же ощущения, они узнают только их старых книг.

Через день после остановки двигателей Фридо, Бабила и группа механиков отправились в верхнюю часть горы. Их ждала новая работа, ближе к вершине. Ялда задержалась на навигационном посту, пообещав последовать за ними позже; объяснений от нее никто не требовал.

Когда она открыла дверь камеры, в каюту проникло густое облако пыли, казавшейся красной при свете мха. Слой почвы на полу был покрыт точно такой же сеткой, которая использовалась в садах, но без растений, помогавших удерживать ее своими корнями, она легко могла сдвинуться с места.

Нино цеплялся за сетку у задней стены камеры; вокруг него плавали перевязанные веревками стопки бумаг вкупе с несколькими комками экскрементов и полудюжиной мертвых червей.

– Выходи оттуда. – Ялда почувствовала в своем голосе раздражение, как будто Нино сам был виноват в том, что живет посреди такой мерзости. Навестить его следовало бы гораздо раньше.

– Здесь еще кто-нибудь есть? – спросил он.

– Нет.

Нино прополз по полу, цепляясь за сетку. У двери он замешкался, будучи ненадолго сбит с толку, затем Ялда подалась назад и освободила для него место на веревке, которая была закреплена на стене у входа. Он ухватился за веревку, подтянулся к ней, затем протянул руку назад и захлопнул дверь, чтобы в каюту не попало еще больше пыли.

Он взглянул на постель навигатора, которая сверху была целиком закрыта брезентом. – Я так и думал, что вы сделаете нечто подобное. Ей легко пользоваться так, чтобы ничего не высыпалось наружу?

– Не совсем, – призналась Ялда. – Я думаю, нам придется смешивать песок с какой-нибудь смолой.

– У меня была только одна проблема, – сказал Нино, – в такой пыли тяжело читать. Если бы ты могла выделить мне пару таких брезентовых покрывал –

– Забудь про этот бедлам. – Ялда с пренебрежением указала на его камеру. – Я позабочусь о том, чтобы наверху у тебя была нормальная постель.

Нино замешкался; она увидела знакомое напряжение мышц вокруг его тимпана, которое говорило о том, что Нино пытается подобрать наиболее тактичные слова, чтобы выразить свою мысль. – Это очень мило с твоей стороны, – сказал он, – но, думаю, будет лучше, если я смогу привести в порядок то, что у меня уже есть.

– Здесь никого не останется, – сказала она. – Теперь мы движемся ортогонально, и на нашем веку уже никто не станет запускать двигатели – если только не возникнет какая-то экстренная ситуация.

– Я понимаю, – сказал Нино. – Штатные навигаторы больше не потребуются, и тебе придется работать где-то в другом месте. Но мне лучше остаться здесь.

– Тебя беспокоит путь наверх? – спросила Ялда. Последнее переселение прошло не так гладко, как могло бы. – Я найду несколько механиков, которые сыграют роль охраны на время подъема. Никто не сможет обвинить тебя в том, что ты сбежал, если у тебя будет такой эскорт.

– Люди ни за что смирятся даже с тем, что я буду просто жить там наверху, – сказал он. – Не говоря уж о том, чтобы видеть, как ты приходишь ко мне в камеру –

– Если по-твоему проблема в этом, – с раздражением перебила его Ялда, – я помещу тебя в камеру внутри своей каюты. Тогда никому не понадобится знать, как часто я тебя навещаю.

Нино прожужжал тоном мрачного изумления. – Сделаешь это, и не пройдет череды, как нас обоих прикончат.

– Я в это не верю.

– Да? Значит, ты не просто не знаешь, на что способны люди.

Теперь Ялда начала злиться. – Не надо меня поучать. Я и сама была в тюрьме, если ты вдруг забыл.

– Ты немного пострадала от рук маменькиного сынка, который в первую очередь хотел причинить вред совсем другому человеку, – заметил Нино. – Это не то же самое, что жить в мире, где тебя окружают одни враги.

– А трюк, который ты провернул для этого же маменькиного сынка, – сердито возразила Ялда, – отнюдь не вопрос жизни и смерти на Бесподобной. У людей есть более насущные проблемы. – Она отпустила веревку и на мгновение зависла в воздухе. – Ты знаешь, как в таком состоянии испечь каравай? Как починить лампу? Как сеять зерно?

– Значит, какое-то время все будут заняты проблемой невесомости, – согласился Нино. – Но это не повод лезть на рожон. Оставь меня здесь и пусть люди обо мне забудут. А даже если и вспомнят, то пусть довольствуются тем, что я изгнан как можно дальше от них самих. Изгнан и забыт.

С этим Ялда смириться не могла. – Забыт, чтобы умереть с голоду? Забыт, чтобы лишиться рассудка?

– Мох вполне съедобен; разве ты никогда его не пробовала? – ответил Нино. – Но если ты хочешь мне помочь…, то выбери того, кому ты доверяешь – того, чьи действия не привлекут к себе внимания – и пусть он раз в пару черед спускается сюда, чтобы принести несколько караваев и книг. Если у меня будет возможность время от времени читать что-нибудь новое, я не сойду с ума. К тому же у меня есть еще один черновик саг, над которым я могу работать.

– Если я брошу тебя здесь в одиночестве, – сказала Ялда, – то что помешает кому-нибудь спуститься в эту каюту и убить тебя? Ты боишься, что если я возьму тебя с собой на вершину и ясно дам понять остальным, что ты находишься под моей защитой, люди будут так возмущены, что пойдут против меня…, но скажи мне, как долго ты продержишься, не имея защиты вообще?

Нино всерьез задумался над ее словами. – Если ты поставишь на их пути достаточно запертых дверей – то это, вероятно, поможет. В качестве оправдания ты можешь сказать, что это не даст мне пробраться на верхние ярусы, даже если я сумею выбраться из своей камеры. Некоторым людям хватит и мысли о том, что я заперт в каком-то глухом подземелье – а тем, кто не успокоится, пока я жив, будет сложнее до меня добраться.

– Если я созову собрание и всем объясню, почему ты сделал то, что сделал, то они наверняка согласятся с тем, что лишение свободы – это вполне адекватное наказание, – сказала Ялда. – Они должны отнестись ко мне не с меньшим, а наоборот, с большим уважением, потому что я отказалась преклоняться перед традициями. Цель Бесподобной – нести перемены. Все до единой беглянки на борту должны быть готовы прокричать: пусть старые порядки катятся на все восемь сторон! Если на самом деле они хотели жить по этим правилам, то им следовало остаться в мире, где они бы по-прежнему задавали тон.

Нино вновь попытался придать своим мыслям тактичную форму. – Это смелая речь, Ялда, сказал он, спустя какое-то время, – и лично я не вижу в ней никаких изъянов. Но прежде, чем ты попытаешься выступить с ней перед всем экипажем… можешь ли ты назвать хотя бы одного человека, который бы благодаря этим отточенным словам, перешел на твою сторону, изначально будучи против твоего решения?

– Ялда! Ты не занята? Пожалуйста, ты должна на это взглянуть!

Исидора обращалась к Ялде, стоя перед ее кабинетом – она была слишком взволнована и не хотела попусту тратить время, втаскивая себя внутрь. Ялда была погружена в длинные расчеты энергии осциллирующих светородов, но мгновение спустя опустила свои конспекты в держатель и защелкнула его. Вспышки энтузиазма со стороны Исидоры порой раздражали, но именно благодаря ее стараниям оптическую мастерскую удалось так быстро привести в рабочее состояние. Если она хотела поделиться своим восхищением от того, что очередной прибор удалось приспособить к работе в условиях невесомости, отказывать ей было бы просто грубо.

Передвигаясь вдоль пары веревок с помощью четырех рук, Ялда преодолела комнату и выбралась наружу через дверь. Она оставила лишнюю пару рук, которыми пользовалась для работы со своими бумагами – с расчетом на то, что ей придется покрутить регулятор фокусировки или настроить угол призмы.

Не успела Ялда приблизиться и на полпоступи, как Исидора уже двинулась назад по коридору, направляясь в сторону мастерской.

– Какое выдающееся достижение нас ждет? – прокричала ей вслед Ялда.

– Тебе надо самой это увидеть! – ответила Исидора.

Стены оптической мастерской постоянно очищались от вездесущего светящегося мха, поэтому густые тени и регулируемое освещение превратили ее в призрачный отголосок мастерской, расположенной в университете Зевгмы – и сюрреалистическое расположение людей и оборудования лишь усугубляло ощущение, будто Ялда забрела в одну из своих ностальгических галлюцинаций. Исидора ждала ее в углу, где молодой исследователь по имени Сабино работал с микроскопом, ухватившись руками за две деревянные стойки, расположенные между бывшим полом и потолком.

Микроскопы вернулись в строй несколько дней тому назад. Заинтригованная, Ялда подошла ближе.

– Так какие у вас новости? – спросила она. В фокусе прибора находились две хрусталитовые пластины, между которыми был небольшой зазор. Что бы ни находилось внутри, было – как и следовало ожидать – слишком мелким, чтобы его можно было рассмотреть невооруженным глазом; мало того, пластины были соединены с хитроумным механизмом, состоящим из рычагов и колес, который Ялда еще ни разу не видела, а в зазоре между пластинами располагался тонкий стержень. Перед небольшой соляритовой лампой, которая освещала образец, находилась тонкая пластина, сделанная из материала, в котором Ялда узнала поляризационный светофильтр.

– Пожалуйста, посмотри сама, – сказал Сабино. – С Ялдой он вел себя стеснительно, но, несмотря на это она поняла, что взволнован он был не меньше Исидоры.

Он отошел в сторону и дал Ялде ухватиться за стойки перед микроскопом. Даже плотная древесина слегка задрожала от смещения сил, когда они поменялись местами; Ялда дождалась, пока вибрации не утихнут, а затем вгляделась в окуляр.

Поле зрения было заполнено полупрозрачными серыми частицами – по большей части их форма была близка к сферической, но с зазубренными краями. Если не считать формы, то в них не было ничего примечательного, никаких видимых частей или признаков более детальной структуры. Не все частицы находились в фокусе; пластины не были прижаты друг к другу достаточно плотно, чтобы войти в контакт с материалом и удержать его в неподвижном состоянии. Тем не менее, фокальная плоскость микроскопа была настроена на одну конкретную частицу; в отличие от остальных, она была надежно зафиксирована с помощью крошечного кронциркуля, который из-за своей непрозрачности выглядел абсолютно черным. Другие частицы находились в свободном состоянии, но лишь слегка подрагивали, указывая тем самым, что воздух между пластинами был практически неподвижен.

– И на что я смотрю? – спросила Ялда.

– Порошкообразный пассивит, – ответил Сабино.

– Под поляризованным светом?

– Да.

Щепотка мелкого песка – полученного растиранием пассивита или другого материала – обычно выглядела иначе. При поляризованном освещении песчинки, как правило, выглядели неоднородными и состояли из полудюжины серых областей, довольно сильно отличавшихся по своему оттенку. Эти же были окрашены в равномерный цвет и казались вполне однородными.

– Значит, ты их отсортировал? – спросила она Собино. – Ты отобрал самые чистые песчинки, какие только смог найти?

– Да. Такая песчинка попадалась где-то раз в десять гроссов.

– Раз в десять гроссов? Пришлось же тебе потрудиться.

После того, как Ялда покинула навигационный пост, у нее так и не нашлось времени, чтобы разузнать о проекте Сабино, но она, тем не менее, догадывалась о причинах столь изнурительного труда. Если твердые тела наподобие пассивита представляли собой регулярные решетки, состоящие из неделимых частиц – таких как гипотетические светороды Нерео – то лучшим способом изучения их свойств будет получение такой разновидности интересующего материала, в которой эта самая решетка содержала как можно меньше геометрических дефектов. Если решетка частиц поддерживает свою регулярную структуру, ее оптические свойства должны быть одинаковы в любой точке; типичное пестрое обличие крупинок песка при поляризованном освещении не допускало подобного варианта, но всегда было место для случайных исключений. Сабино нашел эти исключения и отмел все остальное.

– Попробуй покрутить колесо, – посоветовал он. – Верхнее, справа от тебя.

Не отводя глаз от окуляра, Ялда протянула правую руку из той пары, которую отрастила у себя на груди, и нашла колесо. Она провела пальцем по ободку, слегка поворачивая его в сторону. В ответ кронциркуль сдвинулся с места и перетащил свой крошечный груз на какую-то долю мизера.

– Что я должна была увидеть? – спросила она. Она не думала, что кто-то будет ждать от нее восхищения одной лишь возможностью передвигать отдельные песчинки.

– Так ты не просто смотри на кронциркуль, – посоветовала ей Исидора. – Следи за тем, что происходит вокруг него.

Ялда снова легонько повернула колесо; что-то привлекло ее внимание, но как только она остановилась, чтобы как следует рассмотреть, оно снова исчезло из вида.

Она повернула колесо еще немного и затем, когда нечто неожиданное и не вполне видимое ее глазу произошло снова, она стала крутить колесо вперед-назад – раскачивая кронциркуль и зажатую в нем песчинку пассивита.

И вслед за этим вторая песчинка, которая лежала поблизости, стала раскачиваться в такт движениям первой. Между двумя частицами был виден свет; они не касались друг друга. Но чтобы она ни делала с захваченной песчинкой, ее дублер повторял все движения так, будто они обе были частями единого твердого тела.

– Сила Нерео, – тихо произнесла Ялда. – Это она? Мы действительно можем ее видеть?

Исидора защебетала от восторга, посчитав ее вопрос риторическим. Сабино был более осторожен. – Я на это надеюсь, – сказал он. – Более подходящего объяснения я найти не могу.

Согласно уравнению Нерео, каждый светород должен быть окружен бороздами более низкой потенциальной энергии, которые были наиболее предпочтительным местоположением любого другого светорода. В случае одного светорода эти борозды представляли бы собой простую последовательность концентрических сферических оболочек, однако тот же самый эффект, действующий на множество частиц, мог соединить их друг с другом в виде некоторой регулярной решетки – и в этом случае закономерность, описывающая расположение углублений энергетического ландшафта, будет соблюдаться и за пределами самой решетки, создав тем самым возможность поймать в нее другой фрагмент материала с аналогичным строением. В результате достаточно чистая частичка минерала могла «приклеиться» к другой такой же частичке без фактического касания.