Текст книги "Заводная ракета"

Автор книги: Грег Иган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Когда на следующее утро в ее камеру пришли охранники, ее чуть не ослепил свет их лампы. Она собиралась мельком взглянуть на инструмент, с помощью которого они отсоединили цепь от стены, но ее глаза застилала болезненная пелена яркого света. Когда они потянули за цепь, чтобы вывести ее из камеры, Ялда быстро удлинила одну руку и укоротила другую, позволив усилию сосредоточиться не на податливой трубочке из кожи, которую она всеми силами старалась удержать от зарастания, а на плотной мышечной массе.

Оступившись на широкой лестнице, которая вела в коридор, освещенный до боли пронзительным солнечным светом, она сощурила глаза и ускорила шаг, чтобы не натягивать цепь и не раздражать своих надзирателей. В комнате, полной заключенных, ее цепь снова прикрепили к стене. Ялда осторожно подняла взгляд – не считая ее, здесь находилось больше дюжины прикованных мужчин и женщин, и у многих из них были спаены конечности. Все выглядели такими же подавленными и напуганными, как и она сама.

Она почувствовала, как ее тело охватила дрожь. Сюда не пускали друзей, которые могли бы оказать поддержку. Здесь никто не мог дать ей совет или высказаться в ее защиту. Ей оставалось только следовать тем советам, которые ей успела дать Туллия и которым она так яростно сопротивлялась.

В комнату вошел сержант, который занял место за внушительным пассивитовым столом; он носил пояс, который был очень похож на пояса его подчиненных, но, в отличие от них, был декорирован по меньшей мере четырьмя ножами. Помощник положил перед ним стопку бумаг, пропахших свежей краской; на мгновение этот запах едва не принес ей утешение.

Когда началось слушание первого дела, Ялда постаралась сосредоточиться на процедуре и собрать как можно больше информации. Молодой мужчина украл на рынке каравай, после чего сбежал от полиции. Он не отрицал свою вину.

Сержант назначил ему штраф в размере дюжины кусов. – Как ты собираешься платить? – спросил он.

– Возможно, мне поможет брат, – тихим от стыда голосом ответил мужчина.

– Передай детали курьеру; можешь подождать в своей камере. – Охранник взял его цепь и увел прочь.

Следующий заключенный, тоже молодой мужчина, вторгся на территорию частного сада; ему не предъявляли обвинений в краже, однако штраф был в три раза больше, чем у вора.

Эта процедура была сплошным унижением, но Ялда уже приготовилась поступиться своим самолюбием. Туллия предложила ей помощь с поиском денег для оплаты штрафа; Дария, скорее всего, согласится одолжить ей пару дюжин кусов. Если она в должной мере проявит скромность и раскаяние, то, возможно, уже к ночи покинет это место. И какую бы вину за участь Антонии она ни несла, Ялда бы все равно ничего не добилась, создавая себе самой проблемы. Никто не восстанет против Совета, чтобы ниспровергнуть закон о беглянках из-за того, что какая-то соло-жирдяйка устроила с полицией спор насчет нападения, совершенно не относящегося к делу.

Когда подошла ее очередь, охранник отсоединил ее цепь от стены и препроводил ее к столу сержанта.

– Ты Ялда, дочь Вито?

– Да, сэр. – Имя отца ее больно укололо; ей совсем не хотелось представлять его свидетелем происходящего.

Сержант просмотрел лежавшую перед ним бумагу.

– Во-первых, ты обвиняешься в хранении препарата, направленного против естественного порядка вещей и общественного блага. Ты собираешься оспаривать обвинения?

– Нет, сэр. – В темноте своей камеры она репетировала речи о том, насколько бредовой была идея запретить препарата, который защищал мир от безотцовщины; она фантазировала о силе своей безупречной логики, способной склонить на ее сторону даже самую недоброжелательную аудиторию.

– В связи с этим обвинением я накладываю на тебя штраф в дюжину кусов.

– Спасибо, сэр.

Сержант бросил на нее раздраженный взгляд, как будто ее тревожный тик в действительности указывал на снисходительность наказания. – Во-вторых, ты обвиняешься в жестоком нападении на человека по имени Ачилио, сына Ачилио, четыре ночи тому назад на площади перед Варьете-Холлом. У меня есть показания шести свидетелей, по словам которых ты нанесла ему серьезные ранения, бросив заостренный камень. Ты собираешься оспаривать обвинение?

– Нет, сэр.

– Тебе есть что сказать в свое оправдание?

Ялда замялась. Не будет же честный ответ воспринят как проявление враждебности или желание оспорить обвинение, верно? Зачем спрашивать о смягчающих обстоятельствах, если не хочешь услышать правду?

– Сэр, Ачилио бросил в меня камень первым, до того, как я на него напала. Он меня только слегка задел, но именно так этот камень и попал ко мне в руки.

Сержант еще раз просмотрел лежавшую перед ним бумагу, затем отодвинул ее в сторону и холодно посмотрел на Ялду. – Ты можешь назвать имена свидетелей, которые бы подтвердили твои слова?

– Нет, сэр, – призналась Ялда. – Большая часть людей в этот момент смотрели в небо, – объяснила она, – а моя подруга была на другой стороне площади.

– В таком случае я накладываю на тебя штраф в размере двух дюжин кусов за бессмысленную и малодушную клевету, – сказал сержант, – и еще дюжину за то, что зря потратила мое время.

Кожа Ялды затрепетала, как будто ее тело считало, что сможет избавиться от этого странного насекомого, которое снова и снова впивалось в ее плоть.

– Касаемо нападения, – продолжил сержант, – потерпевший потребовал компенсацию в размере дюжины гроссов кусов, и я нахожу эту сумму вполне адекватной. Кроме того, от лица граждан Зевгмы я накладываю дополнительный штраф в размере одного гросса. Общая сумма твоего штрафа составит дюжину-и-один гросс и четыре дюжины кусов. Как ты собираешься платить?

Ялда потеряла дар речи. Даже Дария, с учетом гонораров за публичные вскрытия, не заработала бы такие деньги и за год; Лидии или Туллии такую сумму пришлось бы отрабатывать всю свою жизнь.

– Как ты собираешься платить? – нетерпеливо спросил сержант.

– Никак – ответила Ялда. – У меня нет таких денег.

Сержант устало прожужжал. – Я и не жду, что ты достанешь все эти монеты прямо из кармана, недотепа. Просто сообщи курьеру имя человека, который сможет собрать эти деньги вместо тебя.

– Такого человека нет, – настаивала Ялда. – Дюжина гроссов? Она не могла обременять Туллию такой баснословной суммой; она не могла допустить, чтобы ее подруги погрязли в долгах. – Не могли бы вы… пересмотреть размер компенсации? – взмолилась она.

– Вот что я сделаю, – сказал сержант саркастически благодушным тоном. – Я верну тебя в камеру на одну череду, чтобы ты пересмотрела ресурсы, которые имеются в твоем распоряжении. – Он подал знак охраннику.

Пока ее вели вниз по лестнице обратно в подвал, Ялда снова и снова спотыкалась о ступеньки. На этот раз охранник ждал, пока она приведет себя в порядок; возможно, один только размер ее штрафа впечатлил его до такой степени, что дальнейшее ущемление ее прав становилось просто излишним.

– Тебе стоит более осмотрительно относится к выбору соперников, – сказал он.

– Я даже не знала, кто он такой, – сказала Ялда.

– Зато теперь знаешь, – весело прожужжал охранник.

Поначалу Ялда отказывалась верить, что все обстоит именно так, как ей казалось. Дюжина гроссов кусов? Наверняка это какая-то издевка, наказание за ее «малодушную клевету». Через день-два ее снова вызовут к сержанту и уж тогда выпишут настоящий штраф.

Но когда звон часов оповестил ее о том, что шестой день заключения подошел к концу, – а от испорченного зерна, которое она поначалу презрительно отвергала, а затем стала вслепую собирать на полу, не осталось и следа, – ей вдруг все стало ясно. Она поняла, что все это время какая-то ее часть придерживалась странного убеждения – что люди, во власти которых находилась ее свобода, будут целыми днями размышлять о ее судьбе, мучительно раздумывать о ее лишениях, ставить под сомнение тяжесть наказания. И раз уж эмоции были в той или иной мере свойственны всем людям…, то любое наказание, нестерпимое для нее, в конечном счете, станет нестерпимым и для них. Рано или поздно стремление подвергать ее вопиющей несправедливости, угрожающей подорвать ее дух, должно было сойти на нет.

Но в действительности все было совсем не так. Сплоченные взаимным одобрением, сержант, охранники, Совет и ее обвинитель настолько беспристрастно поделили между собой бремя ее заточения, что в итоге для них оно просто перестало быть бременем. Никто не нес индивидуальной ответственности за то, что они сотворили с ней совместными усилиями. Она могла умереть прямо в этой камере, и ни один из них не испытал бы даже малейшего угрызения совести.

Все, что ей оставалось – это переждать череду, а затем послать Туллии письмо, в котором она правдиво изложит свою ситуацию. Она не позволит своим подругам влезть в долги, но, если они расскажут ее историю всем членам клуба Соло, то среди более состоятельных посетителей, возможно, и найдется тот, кто проявит сочувствие ее горю. Возможно, за год или два им удастся собрать нужную сумму.

Между ее спаенными руками снова образовался узкий мостик из живой плоти. Ялда в сердцах растянула волокна и стала дергать и рвать, пока они не лопнули все до единого. Сколько бы времени она здесь ни провела, освободят от оков ее вовсе не охранники.

На восьмой день своего заключения Ялда проснулась утром и, пошевелив ногой, обнаружила на полу что-то твердое. Она стала собирать зерна по одному, пока не набрала целую горсть, а затем аккуратно высыпала их в рот.

А зачем ей вообще нужна еда? Почему бы просто не создавать свет, получая нужную энергию даром? В отличие от детей, она не росла, и добавлять к своему телу новую материю ей не требовалось.

Однако ее собственная материя со временем становилась все более беспорядочной; микроскопические кирпичики, из которых состояло ее тело, поддавались хаосу. Почва, если речь шал о растениях, и пища – в случае животных – не просто предоставляли материал, необходимый для роста и восстановления, а служили источником низкой энтропии. Камень, из которого образовалась почва, отличался высокой упорядоченностью, а энергия в отсутствие порядка не приносила никакой пользы – все направления были для нее совершенно равнозначны. Жизнь неслась вперед вместе со стрелой времени, истоки который лежали в медленном распаде окружающего мира.

Но что она будет делать теперь, имея капельку порядка в своем теле? Пусть надзиратели и не позволят ей умереть голодной смертью, но как сохранить свой рассудок?

– Ладно, Туллия, – прошептала она. – Я покажу тебе жизнь разума.

Туллия утверждала, что если космос напоминает поверхность сферы, то с точки зрения уравнений Ялды все события станут до нелепости предсказуемыми. Ее довод был вполне убедительным, но Ялде хотелось глубже разобраться в сути проблемы, прежде чем отказываться от идеи как таковой.

Она поняла, что на поверхности сферы фундаментальные решения ее уравнений будут иметь вид сферических гармоник – особой разновидности волновых форм, с которыми она уже встречалась в курсе сейсмологии. Каким бы сложным ни было решение, описывающее поверхность сферы в целом, его всегда можно было выразить в виде суммы таких гармоник, домноженых на соответствующие коэффициенты, отражающие величину их индивидуального вклада.

Ялда произвела выкладки, воспроизводя рельефные формы уравнений на своей коже, прямо в темноте. Во-первых, нужно было зафиксировать физические параметры – радиус сферы и расстояние между соседними фронтами волны. Далее, рост частоты волн вдоль меридианов сопровождался уменьшением частоты вдоль параллелей. Так как экватор и любой из меридианов должны были вмещать целое число волн, общее количество возможных вариантов – то есть релевантных гармоник – выражалось конечной величиной.

Она сделала несколько схематичных рисунков, чтобы придать своим вычислениям более осязаемый вид. Северное полушарие ничем не отличалась от южного, поэтому изображая волны, движущиеся вдоль различных параллелей – там, где их сила была максимальной, – Ялда ограничивалась половиной сферы.

А поскольку в пределах каждой параллели – независимо от ее размера – конкретная гармоника совершала одно и то же количество колебаний, эти гармоники отличались друг от друга точно так же, как гармоники натянутой струны. Иными словами, измерив вдоль произвольной параллели величину какой-либо волны, удовлетворяющей исходному уравнению, мы могли бы вычленить отдельные гармоники и определить их индивидуальный вес, что в итоге дало бы нам полное, глобальное решение. Более того, выбор «полюса» в этой ситуации был совершенно произвольным; в принципе тот же самый анализ можно было произвести в любой точке.

А что же на практике? Если даже в одном мизере умещалось шесть дюжин гроссов колебаний, марширующих вдоль мирового экватора, то можем ли мы надеяться, что пропорционально более слабые колебания на окружности диаметром всего лишь в одну-две поступи будут когда-либо зафиксированы экспериментальным путем? Проблема усугублялась еще и тем, что с увеличением порядка гармоники ее амплитуда все быстрее затухала по мере приближения к полюсам, а значит, соответствующие им волновые фронты должны быть абсурдно слабыми, а расстояния между ними – неизмеримо малы.

Значит, возражение Туллии носило чисто философский характер: мысль о том, что история света в масштабах всего космоса незаметно записана в каждом уголке Вселенной звучала настолько шокирующе, что с ней просто невозможно было согласиться – какой бы бесполезной она не оказалась в глазах честолюбивых предсказателей. Ялда была готова отвергнуть собственное недовольство и разобраться в выводах, которые можно было сделать из оставшейся теории, однако другие физики вполне могли усмотреть в этом недостаток столь же фатальный, что и первоначальное замечание Джорджо. Что толку быть наполовину правой, если она не могла хотя бы наполовину убедить других? Она нуждалась в других ученых, которые бы взялись за исследование тех же идей; в тюрьме или на свободе, Ялда все равно не смогла бы в одиночку охватить все возможные следствия своей гипотезы.

Ялда наклонилась вперед и положила голову на ноющее кольцо своих рук. Ей хотелось втянуть уставшие мышцы этих конечностей и спрятать их в груди, заменив свежей, отдохнувшей плотью, но не имея возможности положиться на инстинкты или личный опыт, так и не смогла найти безопасную и безболезненную последовательность телодвижений, которая привела бы ее к цели. При всех многочисленных позах, которые ей довелось перепробовать с самого детства, Ялда впервые столкнулась с изменением топологии собственной кожи.

Она ударила макушкой по щели между руками, дав своим конечностям возможность расслабиться, не касаясь друг друга. Передышка доставила ей огромное удовольствие, но Ялда понимала, что уже через пару махов ее руки снова начнут приклеиваться друг к другу.

Кожа по обе стороны от щели обвисла и собралась в складки, которые едва касались верхушки ее головы. Ялда поиграла с морщинками, заставив их двигаться вперед-назад, массируя ей макушку. К собственному удивлению она обнаружила, что морщинки сами по себе сложились в цепочку равноотстоящих «волн» – несколько дюжин колебаний, движущихся вокруг ее кожного рукава. Она стала чуть ли не живым воплощением сферической гармоники – если не считать того, что сейчас форма ее тела даже отдаленно не напоминала сферу. Теперь она больше была похожа на тор.

Вместо сферы – тор.

Что это меняет?

Тор по-прежнему препятствовал экспоненциальному взрыву – обернуть вокруг него экспоненциальную кривую было так же невозможно, как и в случае сферы, – однако фундаментальные решения получались другими.

Ялда подняла голову и уставилась в темноту. Тор даже не обязательно должен быть искривленным; с математической точки зрения его можно было разрезать и развернуть на плоскости, превратив в квадрат или прямоугольник. Требовалось лишь гарантировать взаимное соответствие волн на противоположных сторонах квадрата, чтобы фигуру можно было снова собрать без потери гладкости.

Фундаментальные решения будут представлять собой волны, которые совершают целое число колебаний при движении вдоль любой из двух взаимно перпендикулярных сторон квадрата, возвращаясь, в конечном счете, к исходному значению. Сумма квадратов этих двух целых чисел будет равна некоторой константе – тем самым будет установлена взаимосвязь между размером космоса и расстоянием, отделяющим волновые фронты друг от друга.

Она быстро набросала несколько примеров, старясь выбирать константу достаточно малой, чтобы избежать излишне громоздких расчетов, но в тоже время достаточно большой, чтобы ее можно было несколькими способами представить в виде суммы квадратов.

Если ограничиться волнами, которые могла изобразить на собственном теле – размером не более нескольких дюжин осцилляций – решения можно будет практически пересчитать по пальцам; по сути это означало, что скорость света могла принимать лишь несколько значений, равных отношению соответствующих частот в пространстве и времени. Однако в случае реального четырехмерного космоса сумма квадратов будет настолько огромной, что способов разложить ее на составляющие должно быть больше, чем песчинок в тюремной камере, а отношения частот станут настолько многочисленными и будут расположены так плотно, что догадаться об их дискретной природе будет просто невозможно.

Выбирая количество волн, охватывающих размеры квадрата, мы также могли указать для каждого из направлений значение волны на границе квадрата – то есть решить, будет ли волна начинаться с нуля или пикового значения. С учетом этой дополнительной свободы действий решение в общем случае – независимо от его сложности и индивидуальных особенностей – всегда можно было записать в виде суммы фундаментальных решений, домноженных на различные коэффициенты.

Какие данные потребовались бы для того, чтобы определить эти коэффициенты и реконструировать волну целиком – иначе говоря, восстановить всю историю света в тороидальном космосе? В отличие от сферических гармоник, след, оставленный этими фундаментальными решениями, не сжимался вокруг какого-либо полюса. Чтобы измерить их вклад, нужно было знать состояние волны вдоль всего края квадрата; к тому же для того, чтобы обнаружить волны, обращающиеся в нуль вдоль выбранного края, нужно было знать не только значение самой волны, но еще и скорость ее роста в перпендикулярном направлении.

Почти такие же ограничения применялись и для натянутой струны, так горячо любимой физиками – вы задаете исходную форму волны и ее движение в начальный момент, а все, что происходит дальше, вам объясняет уравнение. Разница состояла лишь в том, что это уравнение никак не ограничивало скорость волны, поэтому ту же самую информацию приходилось собирать на огромном протяжении – потенциально в масштабах всего космоса. Именно такую гипотезу, польза которой не сводилась на нет за счет экспоненциального роста, предложила Туллия: «На один момент перед тобой будут раскрыты все секреты».

В тороидальном космосе точность предсказания была вполне приемлемой – располагая информацией о непосредственном окружении, можно было предугадать поведение достаточно медленных волн в ближайшем будущем. Здесь не было ни полной беспомощности, ни абсурдного всезнания. Если скорость волны превосходила ваши ожидания, ее появление могло стать для вас сюрпризом – наподобие появившейся из ниоткуда гремучей звезды – но в ее отсутствие все происходило именно так, как вы ожидали.

Если заменить тор его четырехмерным аналогом, то свет, действуя согласно этим гипотетическим правилам, начинал вести себя точно так же, как свет в реальном мире.

Ялда опустила голову и снова попыталась дать отдых рукам, но ее плечи горели от усталости. Заменить уставшие мышцы она тоже не могла; что бы она ни делала, достичь цели можно было, только разорвав спайку между ее руками.

По крайней мере теперь она знала, что нужно написать Туллии в своем послании. – Если ты не сможешь помочь с оплатой штрафа, – сказала она, – я попрошу тебя только об одном: задумайся о форме моего тела.

На одиннадцатый день двое охранников с лампами вошли в камеру Ялды и отсоединили ее цепь от стены. Она не стала расспрашивать их о происходящем; если сержант решил встретиться с ней на пару дней раньше – что ж, тем лучше.

Наверху ее чуть не ослепил яркий свет. Она даже не понимала, что ее отвели в другую комнату, пока один из охранников не велел ей встать на колени и не поднес к ее лицу какой-то предмет. Когда он повернул эту вещицу, его глаза пронзил отблеск солнечного света.

– Ну что, готова? – нетерпеливо спросил он.

– К чему? – смущенно и встревоженно спросила она.

– Кто-то оплатил твой штраф, – ответил охранник. – Мы тебя отпускаем.

Ялда натянула кожу между руками, сжав ее до размеров большого пальца. Она уже представляла, как сама сделает надрез или даже разорвет кожу зубами, но, по крайней мере, в месте спайки по-прежнему не было мышечной ткани, которая могла бы пострадать от разрыва.

Охранник велел ей положить руки на деревянную скамью. Сама процедура оказалась довольно быстрой, и даже если ее нельзя было назвать совершенно безболезненной, причиняла гораздо меньше неудобств, чем первоначальная спайка. Когда охранник снял цепь с ее руки, Ялда полностью втянула свои настрадавшиеся конечности. Она поднялась на ноги, сделала шаг назад, описала плечами круг и блаженно защебетала, перегруппировав половину плоти в своем туловище. Две ранки оказались по обе стороны от ее спины.

– А снаружи нельзя себя в порядок привести? – с раздражением спросил охранник.

– С удовольствием. – Ялда не стала тратить время на расспросы о том, кто оплатил ее штраф; Туллия наверняка должна знать сжалившуюся над ней бизнесвумен из клуба Соло и сможет дать ей совет насчет того, как правильно выразить благодарность своей спасительнице.

Ялда медленно зашагала по коридору в сторону ослепительно яркого светящегося прямоугольника, указывающего на вход в бараки. Она бы ни за что не выдержала здесь целый год; теперь в этом можно было признаться. Она бы умерла или сошла с ума уже через дюжину черед. Теперь ей нужно было при первой возможности посетить химический факультет и принести оттуда что-нибудь настолько летучее, чтобы от всей этой мерзости не осталось бы и камня на камне.

Она сделала шаг вперед и оказалась под открытым небом, дрожа и тихо рокоча про себя. На мгновение ей стало обидно, что Туллия не дожидалась на улице, чтобы поздравить ее с возвращение к свободной жизни, но на деле это было не так уж важно; жизнь на этом не остановилась, и Туллии по-прежнему нужно было зарабатывать себе на пропитание. Она отрастила две новых руки и, заслонив ими глаза, огляделась по сторонам, пытаясь сориентироваться.

– Ялда? – сквозь светящуюся пелену к ней приближалась мужская фигура.

– Евсебио? – Ялда уже потеряла счет пропущенным урокам. Сначала три череды на Бесподобной, а теперь еще и это отсутствие, которое осталось без объяснений. – Прошу прощения, я не смогла вас известить…

Теперь он был достаточно близко, чтобы Ялда смогла прочитать смущение на его лице. Он-то наверняка был в курсе ее злоключений.

– Можно пройтись с вами? – спросил он.

– Конечно. – Ялда пропустила Евсебио вперед. Ей еще только предстояло восстановить свое чувство направления, не говоря уже о том, чтобы решить, куда именно она хочет пойти.

Какое-то время Евсебио молчал и только пристально разглядывал землю. – Если вы захотите расторгнуть наше соглашение, – наконец, сказал он, – я пойму ваше решение. И я заплачу вам за все уроки до конца года.

Ялда напряглась, пытаясь отыскать смысл в этом странном предложении. Он хотел сказать, что так стыдится ее безобразного поведения, что больше не желает быть ее учеником – но при этом хочет, чтобы она ушла сама, избавив его от неудобств, которые повлекла бы собой необходимость ее увольнения?

– Вообще-то я бы предпочла продолжить наши занятия, – невозмутимо ответила она. Если уж он хотел от нее избавиться, пусть наберется храбрости и выскажет ей это напрямую.

Евсебио вздрогнул и издал рокот, который был похож, скорее, на стыд, чем на отвращение. – С трудом верится, что вы не злитесь так сильно, как я ожидал, – озадаченно произнес он. – Это моя вина. Я должен был вас предупредить.

Ялда остановилась. – И о чем же вы должны были меня предупредить?

– Насчет Ачилио, конечно. Насчет их всех – хотя Ачилио хуже остальных.

Теперь Ялда окончательно запуталась. – Откуда вы могли знать, что Ачилио решить бросить в меня камень? – Если, конечно, космос действительно не был устроен наподобие сферы, и однажды ночью, сидя у себя в квартире, Евсебио не прочел гармоники, описывающие все будущие события.

– Ниоткуда, – ответил он. – Вообще-то все могло произойти по чистой случайности. Но как только он узнал, кто вы такая и что вы связаны со мной…

Ялда изо всех сил постаралась переварить его слова. – Вы хотите сказать, что он потребовал такой огромной компенсации, чтобы позлить вас?

– Да, – ответил Евсебио. – Вы его, конечно, унизили, поэтому вред, который он вам принес, его нисколько не заботил, но штраф был выбран мне в назидание.

Человеком, который оплатил штраф и выпустил ее на свободу, был Евсебио. С другой стороны, если бы не ребяческие разногласия между ним и Ачилио, перспектива провести всю оставшуюся жизнь в тюремной камере ей бы не грозила.

К тому же сама она узнала об этом в последнюю очередь. Совет пересмотреть ресурсы, имеющиеся в ее распоряжении, был намеком со стороны сержанта: он рассчитывал на то, что она станет умолять своего состоятельного работодателя прийти ей на помощь.

– И что теперь? – спросила она с горечью в голосе. – Вы меня купили, значит я вам принадлежу?

Евсебио отпрянул от нее с оскорбленным видом. – Я, конечно, проявил небрежность, не предупредив вас о своих врагах, но я всегда относился к вам с уважением.

С этим Ялда не могла поспорить. – Прошу прощения, – сказала она.

– Ачилио для меня никто! – заявил Евсебио. – Я не хочу вступать с ним в перепалку! Просто мой дед и его – соперники. Это настолько банально, что могло бы сойти за давно забытую шутку, если бы только не страдали другие люди. Все, что я хочу – это получить образование и чего-нибудь добиться в жизни. Но мне следовало предупредить вас о соперниках, которые готовы затравить любого, кто мне близок.

– Да, мне бы это пригодилось, – согласилась Ялда.

– Я дам вам их имена, я покажу вам их портреты, – пообещал Евсебио. – Всех, кого тебе лучше избегать.

– Думаю, мне в любом случае не стоит причинять вред… кому бы то ни было, честное слово, – решила Ялда.

– Этих людей лучше даже в очереди не толкать, – сказал Евсебио.

– Понятно. – Ялда задумалась над ситуацией. – Так все кончено? Или Ачилио приберег для меня что-нибудь еще? – Ей совсем не улыбалось мотаться между тюрьмой и вольной жизнью, пока Евсебио окончательно не обанкротится. Неужели этим идиотам не хватало ума вредить друг другу, обходясь какими-нибудь бессмысленными азартными играми?

– Вряд он станет повторяться, – осторожно заметил Евсебио. – К тому же одно дело – воспользоваться удобной возможностью, но попытки раз за разом использовать вас, чтобы меня запугать, будут восприняты как весьма грубый жест с его стороны.

– Ну да, теперь я спокойна. Я так рада, что еще есть стандарты, которым приходится соответствовать.

Евсебио встретился с ней взглядом; ему все еще было стыдно за происшедшее, но, по крайней мере, он сделал все, что было в его силах, чтобы загладить свою вину. – Так что насчет наших занятий?

– Я хочу, чтобы они продолжались, – ответила Ялда. – Составьте мне руководство о том, как пережить прихоти правящего класса Зевгмы, и потом мы займемся по-настоящему важным делом.

Тюремщики не вернули ей монеты, которые полиция забрала из ее кармана, но у Ялды оставались сбережения в банке. Сличив подпись, которую Ялда изобразила у себя на груди с оттиском на бумаге, банковский служащий засомневался и настоял на проверке с помощью трех секретных вопросов.

– Назовите наибольший собственный делитель суммы: гросс в восьмой степени плюс пять гроссов в квадрате плюс одиннадцать? – Служащий перебил ее еще до того, как она успела дать ответ. – Что это еще за вопрос?

– Слишком простой? – задумалась Ялда. – Возможно, вы и правы.

Она купила на рынке каравай, а затем прошла мимо того места, где стоял лоток Антонии.

Ей все еще было неловко показываться в университете; до вечера она просидела в тихом парке, а потом отправилась домой к Туллии.

Туллия встретила ее с лицом, полным изумления. – Что случилось? До меня дошли слухи о каком-то баснословном штрафе, но в бараках мне бы все равно ничего не рассказали. Я ждала, пока ты передашь мне письмо! – Она проводила Ялду внутрь; комнату по-прежнему освещали только цветы, но, благодаря тюрьме, у Ялды выработалось зрение, как у астронома, и теперь она отчетливо видела в комнате каждый листок бумаги.

Она пересказала Туллии слова Евсебио. – Следующий раз, когда я стану жаловаться на своих студентов, можешь смело шлепнуть меня по голове, – сказала та в ответ.

– Есть новости насчет Антонии?

– Я встретилась с ней три дня назад, – ответила Туллия. – На рынке, вместе с ее ко. Она настаивала, что пришла к нему по своей воле; он настаивал, что ее ни к чему не станут принуждать.

– И ты ему поверила?

– А какая разница, во что я верю? Мы-то теперь все равно ничего сделать не можем.

– Я так глупо поступила, – в сердцах произнесла Ялда. – Полицейские ее даже не искали…

– А как же Евсебио!

– Ну а что Евсебио? – Ялда не собиралась винить его в собственном безрассудстве. – Той ночью любой придурок мог затеять со мной драку; даже если бы Евсебио предупредил меня насчет Ачилио, на его место мог оказаться кто-нибудь другой.

Туллия подошла к одному из своих растений и, раскопав почву тонкими пальцами, наконец, извлекла флакон.

– Полиция не нашла твой холин? – спросила Ялда.

– Ни чахлика. Тебе надо бы принять немного – после стольких-то пропущенных доз.

– Я не старше Антонии, – возразила Ялда. – К тому же спонтанная репродукция была ее наименьшей проблемой.

– Вообще-то Антония принимала холин, пока жила здесь, – ответила Туллия. – Я настояла. Хуже, чем жить под одной крышей с нерешительной беглянкой, может быть только одно – прийти домой и обнаружить, что она превратилась в четырех визгливых детишек. – Она передала Ялде два зеленых кубика; Ялде больше не хотелось спорить, и она их просто проглотила.

Она села на пол и обхватила лицо руками. – Так что, теперь все вернулось в норму?

– Нельзя выйти победителем из любой битвы, – твердо сказала Туллия. – Если хочешь услышать хорошие новости, то… Руфино и Зосимо тоже наблюдали гремучую звезду. А еще одна, как это ни странно, прилетела уже через три дня.