Текст книги "Бессмертие"

Автор книги: Грег Бир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Земля

Половина дома Ланье (из камня, вырубленного века назад и грубо отесанных бревен) гнездилась на каменно-бетонном цоколе, глубоко врытом в тенистый склон холма. Другой половине исполнилось сорок лет, и она выглядела современнее: белая, аскетичная, но удобная, с новой кухней и помещениями для необходимого в его деле оборудования. Техника эта и по сей день томилась в бездействии у стены его кабинета – пульт управления коммуникативными и вычислительными устройствами, позволяющий следить за ситуацией практически в любой точке Земли и поддерживать связь с Земным Гекзамоном через Крайстчерч и орбитальные объекты. Вот уже шесть месяцев Ланье не заглядывал в кабинет.

Он сел и включил пульт. Появился вращающийся красный пикт контроля за состоянием системы и вскоре превратился в подвижное изображение Земли, как ее видят с Камня: шар, обвитый спиралью ДНК.

Ровный механический голос осведомился:

– Чем могу служить?

– Мне нужно поговорить с Ольми. Или Конрадом Корженовским. Лучше с обоими.

– Вызов официальный или частный?

– Частный, – ответил Ланье.

– В настоящее время господин Ольми воздерживается от контактов, – доложил пульт. – Я нашел господина Корженовского.

В кабинете, метрах в двух от Ланье, спроецировалось изображение Корженовского. Легендарный Инженер, некогда оставивший проект «Возрождение», чтобы заняться фундаментальными исследованиями, внимательно посмотрел на Ланье:

– Гарри! Как поживаешь? А Карен?

– Спасибо, у нас все замечательно. Господин Корженовский, этот человек настаивает на разговоре с вами. – Ланье откашлялся. – Он утверждает, что…

– Он удивительно похож на генерала Павла Мирского, правда? – внезапно, посмотрев в сторону гостя, заметил Корженовский.

– Вы не ошиблись, – вмешался пришелец.

– Гарри, этот человек Павел Мирский? – спросил Корженовский.

– Не знаю. Он меня поджидал на горе.

Мирский слушал с непроницаемым лицом. Корженовский помолчал, размышляя. «Он все еще носит в себе часть Патриции Луизы Васкьюз, – подумал Ланье. – Видно по глазам».

– Вы бы не могли через два дня доставить его в Первый Зал Пуха Чертополоха? – обратился к нему Инженер.

В душе Ланье тотчас всколыхнулись тревога, обида и старое неукротимое возбуждение. Как давно он отошел от важных дел…

– Наверное, я смогу это устроить.

Ланье был сбит с толку, раздосадован и заинтригован.

Пух Чертополоха

Проводив старого солдата в Первый Зал, Ольми взял для него билет на шаттл до Земли. Поделившись своей тайной, Map Келлен, казалось, обрел мистическое спокойствие. По пути к лифтам скважины, рассеянно скользя взором и шаркая каблуками по каменным плитам, Map Келлен вымученно улыбнулся и вяло покачал головой.

– Все, что мне нужно – несколько недель, чтобы как следует это дело обмозговать. А это можно сделать и на родине… Ты сейчас, видно, нуждаешься в утешении. Мне тебя почти жаль. Думал, только ты сможешь с этим справиться. Наверное, я все-таки ошибся.

– Ты не ошибся. – Ольми не был уверен в этом.

– Ну что ж, желаю удачи.

Ольми смотрел, как Map Келлен входит в кабину. В мозгу появилась картина – возможно, интуитивная, возможно, мимолетом посланный Map Келленом подсознательный пикт: старик, уходящий в горную даль, где он наверняка останется навсегда.

Ольми возвратился в свою старую квартиру, чтобы отдохнуть и подумать. Для проникновения в обширные хранилища памяти Пуха Чертополоха и доступа к различным легальным (но негласным) исследовательским программам он собирался воспользоваться библиотечным терминалом.

Удостоверясь, что его каналы защищены, и поставив дополнительные барьеры для ищеек Фаррена Сайлиома, он вызвал старую верную помощницу, мнемоническую ищейку, которую сам сотворил на основе памяти гладкошерстного терьера. Ищейка вышла чрезвычайно пронырливой и, похоже, несла службу с удовольствием – если это слово применимо к разуму, которого на самом деле не существует.

Ольми поставил перед ней одну-единственную задачу: раздобыть все сведения о ярте, которые хранятся в памяти Пуха Чертополоха и орбитальных объектов. На астероиде многие банки данных давно бездействовали, многие были тщательно спрятаны, но, пока существовала хотя бы потенциальная информационная связь, ищейка могла проникать в самые недосягаемые кладовые памяти.

Он возвратился в Пятый Зал, на этот раз по скважине на маленьком частном шаттле. Взобрался по тропинке, затем, следуя наставлениям Мара Келлена, убрал наружную стену и углубился в древнюю толщу астероида.

В склепе ярта он долго размышлял, стоя возле поверженного врага. С того дня, как Map Келлен привел сюда Ольми, изображение почти не изменилось. Он снова обошел вокруг куба, пристально разглядывая заключенное в нем тело. Именно такими и представлял он себе яртов – безобразными и чуждыми, возможно, самыми чуждыми из всех существ, которые встречались людям в Пути.

Сидя в крошечной комнатушке, Ольми подавлял застарелую боязнь замкнутого пространства. Стулья здесь отсутствовали, и он сидел на гладком древнем полу, прислонясь лопатками к стене. В голове бродили мучительные вопросы: кто запер здесь ярта? как удалось его поймать? почему ярт позволил взять себя в плен и скопировать свое сознание?

Ольми встал и потянулся, разминая мускулы. По-прежнему он ощущал свое тело молодым. Мозг его был дополнен имплантированной памятью и компьютерными модулями, содержащими несколько человеческих личностей. Он не пользовался дополнительными элементами с тех пор, как расстался с разумом Корженовского (Инженера реинкарнировали сорок лет назад), но они хранились в полной исправности. На Пухе Чертополоха мало кто обладал такими же, как у Ольми, физическими и психическими возможностями.

За десятилетия, ушедшие на решение самых разнообразных задач, Земной Гекзамон ни стратегически, ни тактически не подготовился к возвращению на Путь. И все-таки ему придется вернуться. Ольми ощущал нажим истории. Знакомое чувство.

Если он успеет дать дельный совет, то Гекзамон, быть может, не поплатится жизнью за свою глупость. Не погибнет от меча враждебных существ, с которыми почти наверняка столкнется на открытом заново Пути.

Ярты – самые опасные враги. Даже в плену, в темнице, за века одиночества и неподвижности ярт не разучился убивать. Ольми должен досуха вычерпать этот источник информации.

Он ухмыльнулся, осознав, что больше всего его заботит, как скрыть главную правду. К нынешним властям он не питал доверия. Они чересчур снисходительны к прошлому, слишком плохо зная его. Застарелое солдатское чувство превосходства над командиром окончательно рассеяло его чувство ответственности перед властями.

– Я тоже становлюсь бродягой, – пожаловался он древнему трупу ярта. – Черт бы вас всех побрал.

Земля

Мирский (а считать этого человека Павлом Мирским было проще всего, по крайней мере, сейчас) стоял рядом с Ланье на крыльце и высматривал огни шаттла. В густом ночном мраке продолговатыми мазками серебрянки поблескивали звезды. Природные механизмы самоочищения уже убрали из атмосферы почти все следы огромных пожаров; источников загрязнения осталось мало, а техника Гекзамона была автономной и экологически чистой.

Огни появились не в небе, а на дороге, и двигались они вверх по склону, к дому. Ланье недовольно пожевал губами и буркнул, повстречав вопросительный взгляд русского:

– Моя жена. – Он надеялся увезти гостя до ее возвращения.

Видавший виды планетоход – модификация ветеранов Камня – прошуршал колесами по гравиевой дорожке и замер у стены дома. Электромотор умолк. Карен выбралась из кабины, в свете прожекторов увидела на крыльце Ланье и помахала рукой. Он помахал в ответ, при виде жены острее ощутив свой возраст.

В их совместной жизни было десятилетие-другое, когда они старели вместе. Потом терапия – та самая, от которой он отказался, – вернула ей молодость, и теперь Карен выглядела самое большее на сорок.

– В городе была, – крикнула она по-китайски, доставая вещмешок из заднего багажника ПТХ. – Обдумывали идею искусственного сообщества, ну и засиделись… – Она увидела русского и застыла у крыльца, покусывая нижнюю губу. Чуть позже огляделась по сторонам и, не обнаружив других машин, озадаченно посмотрела на мужа.

– Это гость, – сказал он. – Его зовут Павел.

– Мы незнакомы. – Мирский спустился, протягивая руку. – Павел Мирский.

Карен вежливо улыбнулась, но в ней уже проснулся инстинкт опасности.

– Как самочувствие? – спросила она мужа, глядя в пустоту и морща лоб.

– Прекрасно. Его зовут Павел Мирский, – повторил Ланье с нарочито драматичной интонацией.

– Знакомое имя. Это не тот ли русский офицер, что натворил дел на Камне, а потом сбежал по Пути? Не он? – Ее глаза обвиняюще впились в Ланье. «Что тут происходит?» – читалось на ее лице. Она знала Мирского по историческим хроникам. Ланье не повезло.

– Надеюсь, я вам не помешал, – сказал русский.

– Это его сын? – спросила она у Ланье.

Ланье отрицательно покачал головой. Карен стояла на ступеньке, сложив руки на груди.

– Ты уверен, что тут все в порядке? Не разыгрываешь? – Она поднялась еще на одну ступеньку и обратилась к Ланье на китайском: – Кто этот человек?

Ланье ответил тоже по-китайски:

– Кажется, это действительно тот самый пропавший русский. Он вернулся и рассказывает очень странные вещи. Я его повезу к Корженовскому.

Карен медленно прошла около русского, рассматривая его и пожевывая нижнюю губу.

– Как он сюда попал?

Мирский глядел в пустоту.

– Этого я еще не объяснял, – сказал он. – Лучше подождать, когда все закончится.

– Вы никак не можете быть Мирским, – произнесла Карен. – Если вы не дурачите моего мужа, значит, все, чему нас учили, – ложь.

– Никакая это не ложь, – возразил русский. – И я рад наконец познакомиться с вашим мужем, которого всегда считал умным и проницательным человеком, прирожденным лидером. Я вас обоих поздравляю.

– С чем? – опешил Ланье.

– С тем, что вы нашли друг друга.

– Спасибо, – буркнула Карен, чья подозрительность быстро перерастала в гнев. – Гарри, ты еще не угощал нашего гостя?

Она понесла вещмешок в дом.

– С минуты на минуту сядет шаттл. Мы перекусили и выпили пива.

При упоминании о пиве русский блаженно улыбнулся.

Карен уже возилась в кухне. Чуть позже из зашторенного окна, выходившего на крыльцо, донеслись ее слова:

– Мы хотим отобрать в Крайстчерче два-три десятка деревенских вожаков и студентов-политологов. – Она говорила спокойно, видимо, решила сменить тему. – Отправим их в Ось Торо, организуем что-то вроде коммуны прямо в городской памяти. Цель – создать прочнейшие общественные связи, для чего обычно требуется не год и не два. Если получится, ребята будут действовать как одна семья. Ты только вообрази политика, который и с коллегами, и со всеми избирателями связан чувством родства! Разве не здорово?

Ланье вдруг ощутил усталость. Ничего уже не хотелось, только бы лечь на старую кушетку у камина и закрыть глаза.

– Шаттл. – Мирский вытянул руку. По ту сторону долины замелькали белые вспышки, затем сверкнули над верхушками деревьев огни. Карен вернулась на крыльцо и обеспокоенно посмотрела на мужа.

– Черт побери, что ты затеял?! – спросила она вполголоса. – Куда собрался?

Ланье указал подбородком вверх.

– На Камень. – Грань между нереальным и реальным таяла. Происходящее казалось невероятным, окружающий мир – зыбким. – Когда вернусь, не знаю.

– Нельзя тебе одному. А я лететь не могу, завтра должна быть в Крайстчерче. – Она растерянно смотрела на Ланье. Карен была отнюдь не глупа, просто до нее иногда не сразу доходило. Она явно понимала, как все это странно и, наверное, важно. – Может, ты мне потом все объяснишь, с Камня?

– Попытаюсь.

…Они стартовали, взмыли над темной Землей. Люди комфортно устроились в белом салоне-протее. За черным иззубренным горизонтом, над горными вершинами, на бескрайнем лугу, усыпанном золотыми цветами, Ланье обрел свободу. Он не летал уже много лет и почти позабыл это ощущение.

Как только тупой нос шаттла устремился прямо вверх и картина за прозрачной оболочкой изменилась, подавленность и страх уступили место другим чувствам. Космос…

Как чудесно просто мчаться в тонкой воздушной дымке, позабыв обо всем на свете! Полет – это волшебный сон, пласт сознания, лежащий выше грубой реальности бытия и ниже черного зева смерти.

Русский сидел через проход от Ланье и глядел прямо перед собой с таким видом, будто картины космоса наскучили ему давным-давно. Он не казался ни задумчивым, ни озабоченным, и Ланье не решался спросить, что он сейчас испытывает и чего ждет от Корженовского и от своей встречи с Камнем.

Если он Мирский, то возвращение на Пух Чертополоха не может не поднять в его душе бурю чувств. Ибо в последний раз он высаживался на Камне в составе русских сил вторжения под градом снарядов и лазерных выстрелов, и эта атака, возможно, была прелюдией к Погибели.

«Если ты – Мирский, – подумал Ланье, – то надо понимать так, что с момента бегства и до своего непостижимого появления ты ни разу не видел Землю».

Шаттл летел ровно, не затрачивая, казалось, никаких усилий, и потому ощущение нереальности не развеивалось. «Если ты Мирский, то где ты побывал с тех пор? И что повидал?».

Гея

Влияние Мусейона простиралось на исконные греческие владения – Брухейон и Неаполис; он даже закинул щупальце в айгиптянские кварталы, построив там медицинскую школу – Эразистратейон, – чьи корпуса примыкали к менее громоздкому сооружению, которое в прошлом именовалось Серапейоном, а ныне – Библиотекой Обиходных Наук Ойкумены. Университет, исследовательский центр и библиотека, а точнее, семь зданий окрест древнего книгохранилища, занимали примерно четыре квадратных стадия на краю городского центра. Рядом со старыми мраморными, гранитными и известняковыми постройками стояли дома из бетона, стекла и стали: в них изучали механику и естественные науки. На пологом холме, где когда-то высился Панейон, пять веков назад университет воздвиг огромную каменную обсерваторию. Сейчас это был скорее памятник старины, нежели центр астрономических исследований, но все равно обсерватория смотрелась впечатляюще.

От верчения головой у Риты заныла шея. Повозка тряско катилась по булыжникам и плиткам мостовых, между рядами пышных сикомор и стройных финиковых пальм. Клонясь к западу, солнце заливало город оранжевым пламенем – совсем как в тот день, когда паром с Ритой на борту входил в Великую гавань. Студенты в белых и желтых мантиях – по большей части мужчины, – проходя мимо экипажа, с любопытством рассматривали Риту, а она встречала их взгляды с отвагой и спокойствием, которых на самом деле не испытывала. Ей тут не очень нравилось, во всяком случае сейчас. Могло и вообще не понравиться. Это вселяло тревогу. Ведь как ни крути, Мусейон – средоточие науки и культуры, центр всего Западного мира, и ей тут есть чему поучиться.

Самое сохранившееся древнее здание – бывшая Центральная Библиотека – ныне вмещало кабинеты администрации и квартиры академиков. Некогда пышное, ухоженное, теперь оно выглядело довольно сиро. Три этажа; фасад облицован мрамором и ониксом; рельефные украшения – среди них тысячелетние гротески, напоминающие о Третьем Парсанском Восстании [14]14
  14. Парса. – историческая область на юге Ирана, земной Фарс. (Прим. перев.).


[Закрыть], поблескивают позолотой.

Около полувека назад на стенах появились вкрапления более светлого мрамора – пришлось заменить растрескавшиеся плиты. Пока с Мусейоном враждовало только время, даже ливийские ракеты, терзавшие дельту, ни разу не залетали в его владения.

Дорожка вела сквозь арку во внутренний двор – крестообразный, выложенный в шахматном порядке шлифованными плитами гранита и оникса. В центре бил из пасти каменного льва фонтан, по углам креста росли экзоты, привезенные из Айфиопии и с берегов Великого Южного моря.

Повозка резко затормозила, накренилась; Рита спустилась на плитчатку. К ней приблизился низкорослый юнец в модной черной тунике и тевтонских лосинах; узкое темнокожее лицо расплылось в белозубой улыбке.

– Необычайно рад встрече с внучкой софе Патрикии. – Легкий поклон, рука взлетела над головой в приветственном жесте. – Меня зовут Селевк, я из Никейи, это возле Гиппо. Я ассистент библиофилакса. Добро пожаловать в Библиотеку.

Он снова едва заметно поклонился и жестом предложил следовать за ним. На мгновение Рита закрыла глаза, чтобы проверить, в сохранности ли Ключ. По всей видимости, никто к нему не притрагивался и даже не приближался. Девушка пошла за Селевком.

Для ученого такого ранга, как библиофилакс, кабинет на первом этаже выглядел довольно скромно. В одном углу, за столами, составленными треугольником, в свете из открытого окна корпели над бумагами трое секретарей. Рядом вздымался до потолка типографский пресс, заваленный кипами листов. Подле пресса, на массивной деревянной станине, гудел и лязгал большой электрический графомеханос. Сам библиофилакс трудился под широким окном в противоположном углу, за иоудайской четырехстворчатой ширмой из резного кедра. Молодой ассистент вежливо проводил Риту за ширму.

Приподняв выбритую до глянца голову, библиофилакс холодно взглянул на посетительницу, затем с мимолетной, почти незаметной улыбкой встал и поднял руку над головой. Рита повторила жест и опустилась в указанное Каллимакосом кресло из ивовых прутьев.

– Надеюсь, с жильем никаких проблем, – произнес он.

Рита кивнула, посчитав, что не стоит жаловаться по пустякам.

– Видеть вас в этих стенах – для меня большая честь. – Он выложил на стол досье в палец толщиной – стопку бумаг, стиснутых двумя листами картона, – и раскрыл на длинном списке. Рита узнала копию своей учебной программы с оценками по каждой дисциплине.

– А вы и впрямь отличница, особенно в математике и физике. И у нас выбрали схожие курсы. Да, у наших профессоров есть чему поучиться, все-таки Мусейон гораздо крупнее Академейи, научные кадры стекаются к нам со всей Ойкумены и даже извне.

– Я с нетерпением жду начала семестра.

– Вот что меня интересует. Еще до прибытия к нам вы подали несколько странное прошение. Кроме зачисления на кафедру механикоса Зевса Аммона Деметриоса, что само по себе необычно, вы хотите приватной аудиенции у Ее Императорского Величества. Вас не затруднит поведать, в чем причина этого прошения?

Прежде чем Рита успела ответить, библиофилакс поднял руку.

– Это в ваших интересах, поскольку мы заботимся о благополучии всех студентов Мусейона.

Рита закрыла рот, подумала еще секунду и сказала:

– Я привезла для императрицы личное послание от моей бабушки.

– Она упокоилась, – невозмутимо заметил библиофилакс.

– Но перед тем велела моему отцу отправить послание, которое, по мнению софе, заинтересует императрицу. – Рита помолчала, сжав губы в тонкую линию. От библиофилакса осязаемо исходила неприязнь, даже профессиональная ненависть. – Сообщение конфиденциального свойства.

– Ну да, разумеется. – Выражение его лица приобрело едва заметную кислинку, глаза уткнулись в досье, пальцы зашуршали листами. – Я ознакомился с вашими намерениями и не имею возражений. Математику вы желаете изучать с пятого курса, физику – с третьего, а науку городского лидерства – со второго. Уверены, что безболезненно справитесь с такой нагрузкой?

– Она не превышает мою нагрузку в Академейе.

– Да, но профессора Мусейона не благоговеют перед вашей родословной. Едва ли стоит рассчитывать на поблажки.

– На Родосе тоже не было поблажек.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – процедил библиофилакс, провоцируя ее на резкость насмешливым взглядом маленьких черных глаз.

– У меня есть одна проблема, – сказала Рита, не отводя взора.

– В самом деле? Какая?

– Слуга. Он должен меня охранять по прямой просьбе отца, и все-таки нас поселили раздельно.

– Никакие слуги и охранники в Мусейон не допускаются. Исключений не бывает. Даже для членов императорской семьи.

Члены императорской семьи в Мусейоне не обучались. Императрица была бездетна, а почти вся ее родня давно перебралась подальше от взрывов на Кипрос.

– Если я вам понадоблюсь, не стесняйтесь обращаться прямо сюда, – положил конец беседе библиофилакс, закрывая и кладя Ритино досье в квадратную ивовую корзинку на правом краю стола. Затем он улыбнулся и прощально вскинул над головой левую руку.

Возвратясь в общежитие, она час просидела в прохладе комнаты – все пыталась успокоиться. К Вещам никто не прикасался, но будет ли так и впредь? Библиофилакс не вызывал доверия. Единственная надежда – на императрицу, возможно, она уже заинтересовалась Ритой и взяла ее под свою защиту. Рита все еще надеялась на скорую аудиенцию, подозревая, что, как только Клеопатра узнает о Вещах, доставшихся ей от бабушки, софе, и убедится в ее правдивости, с Мусейоном придется расстаться. И впредь о такой роскоши – учебе и исследовательской работе – можно будет только мечтать.

Окончательно расстроенная, она вышла из комнаты и поплелась на заседание женского совета. Максимум, на что она надеялась – выпросить замок.

«Неужели кругом одни враги?»