Текст книги "Артур – король драконов. Варварские истоки величайшей легенды Британии."
Автор книги: Говард Рид
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Последний мистический эпизод у Гальфрида – возвращение умирающего Артура на остров Аваллон – покрывает мраком неизвестности судьбу Артура. И это снова дало последующим писателям пищу для развития темы. Они щедро дополнили ее возвращением Экскалибура в озеро, прибытием королевской лодки и исчезновением Артура в тумане времени.
В сущности, работа Гальфрида породила две сюжетные линии: псевдоисторическую и чисто мифологическую, которые более поздние писатели приукрасили всяк на свой лад. К псевдоисторической линии они добавили внушительный ряд новых персонажей, главным образом, рыцарей Круглого Стола – от Ланселота до Галахада, а также мистических женщин, таких как сестра Артура фея Моргана. Мифологическую линию они щедро украсили событиями метафизического характера. Образ Владычицы Озера, отсутствующий у Гальфрида, вероятно, является развитием образа кельтской богини плодородия Нерты, в священные воды которой приносятся жертвы в виде оружия, а иногда даже людей. Хотя странно, что оба мотива – меча в камне и Владычицы Озера, дарующей меч и забирающей его обратно, возникают из более поздних версий легенды, а не из версии Гальфрида, основанной на валлийских преданиях.
Тема странствия в поисках Святого Грааля, также отсутствующая у Гальфрида, в более поздних романах становится едва ли не самой главной. Хотя этой Чаше придается строго христианское значение, мотив поиска чаши или кубка, обладающих целительными и восстанавливающими свойствами, часто встречается во многих языческих культурах того периода. В артурианском каноне также присутствуют много менее известных мистических мотивов и событий, следы которых невозможно найти в британском кельтском фольклоре.
Многие из них соединены в сценарии, который повторяется в нескольких вариантах. В его основе лежит некое святое место – обычно это источник или родник, расположенный в роще, хотя это может быть и брод, и перекресток дорог, мост или ворота. Эта «священная роща» с буйной растительностью резко контрастирует с пустынными и истощенными землями вокруг нее. Здесь живет прекрасная и благочестивая девушка или дама, образ которой ассоциируется с луной, белым цветом и водой – все это символы духовной чистоты. Она – полубожественное существо.
Кроме того, в этом месте может находиться палатка или круглый шатер с конусообразной крышей. Шатер изображается как место убежища и приюта. Охраняет прекрасную даму и священную рощу свирепый защитник, который вызывает на бой любого ступившего на эту землю. Роль женщины в этом непонятна. Она может считать себя пленницей своего защитника и подстрекать пришельца на битву с ним. Если пришелец побеждает, она может отдаться ему в шатре. Также она может потребовать голову своего прежнего защитника, которую она берет и привешивает к своему седлу. Считалось, что кровь человека, который пожертвовал собой, защищая свою божественную женщину, имеет целительную силу.
О таком эпизоде с Артуром рассказывается в романе «Возвышенная повесть о Святом Граале» (Perles– vaus) {81}
[Закрыть] , в котором Гвиневера направляет Артура в опасный поход. Он приходит к проходу, ведущему в живописный уголок леса, расчищенный под пашню, в глубине которого стоит огромное дерево, под ним сидит прекрасная девица. Она указывает путь к часовне, которую он ищет, но предупреждает о предстоящем ему поединке. Внезапно появляется черный рыцарь на коне и бросает огненное копье, впивающееся в руку Артура. Кровь Артура гасит огонь, и он убивает черного рыцаря. Затем из леса выходят двадцать рыцарей и изрубают тело черного рыцаря на куски. Девица просит Артура принести ей голову рыцаря, что он и делает, а затем она смазывает рану Артура кровью из отрубленной головы, немедленно исцеляя его. Потом она объясняет, что сможет с помощью головы вернуть себе замок, который у нее вероломно отобрали, и уходит, унося голову с собой. В следующем эпизоде девица прибывает в повозке, запряженной оленями, ко двору короля Артура, привезя не менее 152 отрубленных голов.
Ланселот в зачарованном лесу. Миниатюра из предположительно французского манускрипта начала XIV в. Британская библиотека.
Некоторые специалисты видят в этих событиях отзвуки очень древних языческих религиозных обычаев, где отважные мужчины бьются, чтобы завладеть женским божеством. В случае поражения их приносят в жертву во имя богини. Эта по сути дарвиновская теория отбора сильнейших в их правах на женщин также усматривается в основе куртуазной любви. И конечно же, эта тема постоянно обыгрывается ключевыми фигурами в сказаниях об Артуре.
В этом сценарии мы встречаем намного более распространенное (и дольше существующее) представление, согласно которому сила и жизнеспособность нации напрямую зависит от здоровья и мужской силы правителя. Как только силы правителя слабеют, возникает необходимость его замены, даже путем насилия, если потребуется. Правитель представляет собой некий микрокосм государства, жизнеспособность двух неразрывно переплетенных между собой составляющих. Это, конечно, извечная тема – шекспировские драмы пронизаны ею – от «Короля Лира» до «Ричарда II» и многих других его исторических хроник и трагедий. Подобный сюжет не теряет актуальности по сей день: современная пресса постоянно выставляет на всеобщее обозрение личную, духовную и интимную жизнь наследников британского трона, косвенно связывая их с девальвацией моральных ценностей нации.
В этих эпизодах шатры важны как места, дающие женщинам кров и удовольствие, и в «Возвышенной повести о Святом Граале» присутствует даже «Королева Шатров». Она беседует с Девой Повозок, и кажется, что между женщинами, повозками и шатрами существует прямая связь. В некоторых сказаниях Дева Повозок является важной фигурой, поскольку она действует как носитель Святого Грааля. Когда она привозит Артуру отрубленные головы, ее повозка, как упоминалось, запряжена оленями. Эта связь женщин и оленей прослеживается и в античной мифологии, где Диана, богиня охоты, выезжает в колеснице, запряженной оленями. Во многих легендах олень-самец (иногда белый, и поэтому даже более мистический) является символом благородной жертвы, и это животное часто ассоциируется с чем-то магическим. В одном из сказаний Мерлин покрывает себя волосами и на какое-то время превращается в оленя.
Женщины ассоциируются также со змеями. В одной легенде змея превращается в прекрасную девицу. Гвиневера тоже уподобляется коронованной змее, религиозному символу «сарацинов» древних обитателей Британии, которые жили там до прихода Артура.
Кроме мистических связей со змеями, отрубленными головами, шатрами, повозками и оленями, эти полубожественные дамы постоянно советуют, предупреждают об опасности и наставляют воинов-мужчин. Некоторые из них, как, например, Владычица Озера, воспитывают знаменитых воинов, обучают их воинскому искусству и снабжают оружием. Ланселот, Галахад и Персиваль воспитаны и обучены женщинами со сверхъестественными возможностями; Ланселот и Артур получают от них свои мечи.
Подготовленные и вооруженные, эти молодые воины отправляются на поиски приключений, испытаний и героических подвигов. Как уже говорилось, чаще всего это заканчивается вызовом на битву других рыцарей, которые обычно охраняют или держат в неволе пригожих девиц либо преграждают кому-то путь у перекрестка или брода.
Более драматичные столкновения происходят со сверхъестественными существами – великанами, драконами и другими чудовищами. Цель таких столкновений часто остается непонятной. Но там, где об этом говорится, это чаще всего освобождение заложников и пленников либо поиски сокровищ. Превыше всего рыцарей интересуют сами приключения и те доблестные истории, которые они смогут рассказать по возвращении ко двору короля Артура. При этом неважно, о чем будет идти речь. Артур всегда требует от всех, кто приходит к его двору, подробного рассказа.
Примечательно, что оружие воинов, используемое в этих походах, может приобретать сверхъестественные свойства, такие как непобедимость и сверхпрочность. Оно также может испускать пламя, как в случае с черным рыцарем, ранившим Артура своим огненным копьем. В других случаях мечи ассоциируются с ударами молнии, и в этом смысле есть некая связь между волшебными мечами и небесными драконами, – и те и другие могут поражать огнем. Огненное оружие иногда ассоциируется также с оскоплением.
Наиболее известным и загадочным из рыцарских странствий является, конечно, поиск Святого Грааля, или, как его называет Мэлори, Священной чаши Грааль {82}
[Закрыть] – кубка крови. Во французском повествовании «Цикл Вульгаты» рассказывается, что Иосиф Аримафейский, человек, который, как говорят, привез Чашу Грааль в Британию, был ранен в ноги ангелом «с лицом, ярким как молния». Эта история повторяется во многих вариантах в рассказах о том, как короли, охраняющие Грааль, получают увечья от огненного оружия.
В более позднем эпизоде «Цикла Вульгаты» отмечается, что чаша Грааль была привезена в Уэльс Аленом Толстым, племянником Иосифа Аримафейского, который искал свободную землю, чтобы обосноваться на ней. Здесь он находит землю, занятую немногочисленным народом, который ничего не умеет, кроме как пахать и сеять. Этим народом правит прокаженный король, которого Ален исцеляет с помощью Чаши. В благодарность король построил замок для людей Чаши и предложил руку своей дочери брату Алена Жозе [12]12
Жозе (Josue) – французская форма библейского имени Иошуа, (полная форма – Иегошуа).
[Закрыть]. Они поженились в тот же день и стали коронованными королем и королевой этой земли (Terre Foraine). Подданные принесли им присягу, и этой же ночью они зачали сына и наследника. В ту же самую ночь старый король подходит слишком близко к Святому Граалю, тем самым вынуждая некоего огненного человека поразить его копьем, которое ранит короля в чресла, калеча его. И таким образом с помощью Грааля происходит мирный переход власти в руки новой династии и восстанавливается плодородие земли в результате передачи престола старым бесплодным королем своему преемнику.
Огонь играет важную роль и в другом ключевом эпизоде, относящемся к чаше Грааль, когда Галахаду удается погасить огонь, который все время горит в могиле. То, что Галахад может погасить этот вечный огонь, сигнализирует всем, что именно он является тем рыцарем, который достигнет Грааля.
Уже давно признано, что поиск Грааля тесно связан с культами плодородия, ассоциируемыми с кубками и котлами. Считается, что налитая в них кровь играет важную роль в исцелении, возрождении и омоложении. Из походов в поисках Чаши и таких эпизодов, как поединки Артура с черным рыцарем, также очевидно, что женщины играют важную роль в обряде исцеления кровью. Реже вспоминают о том, что в связи с Чашей постоянно упоминаются определенные имена. Так, Ален Толстый – первый из множества Аланов, Аленов и Элейнов, упоминающихся в связи с Граалем. Будучи племянником Иосифа, он становится первым хранителем Священной чаши в Британии. Его имя связывается также с особым озером, где он совершает ритуальную рыбную ловлю, заслужив, таким образом, титул Богатого Рыбака или Короля Рыбаков. Ален Толстый фактически умирает в то же время, что и прокаженный король, передавая свою миссию и титул брату Жозе.
Кроме Алена упоминаются Элейн Белый, герой Святого Грааля, и Илиан, принц Ирландии, который занял место Ланселота за Круглым Столом после того, как тот сбежал с Гвиневерой. Женские варианты имени «Элейн» также часто встречаются в важных эпизодах, например, Владычицу Озера, которая опекает Ланселота Озерного, зовут Элейн; мать Галахада, носительницу Чаши, которая хитростью добивается от Ланселота того, что зачинает от него ребенка, тоже зовут Элейн. Она появляется в «Возвышенной повести о Святом Граале» как Дева Повозки. Пеллинор находит отрубленную голову своей дочери Элейн у источника и относит ее ко двору Артура. Еще одна Элейн – прекрасная девушка, которая в последней части «Цикла Вульгаты» умирает от любви к Ланселоту, является центральной трагической фигурой, позднее увековеченной Теннисоном {83}
[Закрыть] как «Владычица из Шалотта». Жену короля Бана и мать Ланселота тоже зовут Элейн. Еще несколько Элейн появляются в легендах, связанных с рыцарями, которые искали Святой Грааль, хотя нигде не объясняется, почему их так звали.
* * *
Блуждая в лабиринтах запутанных, менее известных сюжетов артурианских легенд, я обнаружил ряд деталей, упомянутых выше и кратко охарактеризованных ниже, которые нельзя представить просто как отражение ранних кельто-британских верований или как смесь элементов христианской и античной римской культуры. Мои находки имеют определенно языческое, но не обязательно кельтское происхождение. Проще всего было бы отнести все эти россказни о короле рыбаков Алане, который получил увечья, когда пил кровь из волшебных кубков, которые ему подносили прекрасные дамы, к области средневековой фантазии. Но я это трактую не так. В моем представлении то, как эти сказания возникали, повторялись и видоизменялись, переходя от одного рассказчика к другому, связано с мифологией, а не с фантазией.
Мифология подразумевает наличие неких истин, лежащих в основе заурядных фактов, за пределами обычных событий; эти истины люди считают достаточно важными для того, чтобы запомнить, сохранить и передать в повествовательной форме следующему поколению. К ним как раз относятся легенды о короле Артуре, составившие известнейший фольклорный цикл в мире, и поныне представляющие интерес для читателей и исследователей. Эти легенды несут определенные послания. Трудно сказать, откуда эти послания пришли, происхождение их туманно. Взятые по отдельности, они кажутся фрагментарными, но если их рассмотреть в совокупности, они складываются в довольно-таки продуманную конструкцию – культуру со своим особым взглядом на мир. Все это хорошо видно в рыцарских романах.
Для общества эпохи Артура лошадь имела важнейшее значение. Даже в названии рыцарства и его кодексе чести (Chivalry) присутствует тот же корень, что и в слове «кавалерия». Все главные герои являются воинами, обладающими исключительной мобильностью. Их самым высокоценимым искусством было военное, и их ратные подвиги верхом на коне рассматривались как путь к героизму и славе. Из оружия они наиболее высоко ценили длинные, сокрушительные, иногда волшебные мечи. Чтобы утвердить свою доблесть, они совершают рискованные предприятия, в которых присутствуют ритуальные и реальные сражения с участием как отдельных воинов, так и боевых отрядов. Эти действия, как правило, инициируются женщинами и обычно направлены на спасение заложников или пленников, а также поиски богатства и сокровищ. Победа в бою вознаграждается жалованием земель, их получатель становится владетелем местного крестьянства (используемого в качестве пехоты во время войн).
Мир, через который двигались наши герои, представлял собой пустыни, бросовые земли с «оазисами» рощ и источниками воды. Эти острова плодородия были королевствами женщин, многие из которых обладали сверхъестественной силой и жили в шатрах или повозках. Это также и места, где в бою льется кровь, рубятся головы и срезаются бороды. Кровь обладает силой исцеления и физического возрождения, в то время как кубок, в который она налита, способен калечить, жечь, оскоплять и убивать. Это мир огненных драконов, молний и волшебных мечей, где мужчины умеют обращаться с оружием, а женщины, которые могут быть как целомудренными, светлыми и жительницами вод, так и змееподобными демонами, жаждущими человеческих голов и крови, обладают сверхъестественными способностями.
Этот темный, но совершенно отчетливо описанный мир восходит к древним кельтам, и не только к ним. Ясно, что этот мир имеет мало общего с миром Римской империи, хотя в нем и присутствуют некоторые отзвуки античной мифологии. Однако мы знаем, что существовала другая, совсем особая культура, процветавшая на восточных границах Римской империи, культура, которую считали варварской до тех пор, пока она не проникла, а затем и не подчинила себе Западную Европу.
Я уже говорил, что эти люди впервые появились в Англии довольно рано – примерно в 170 году, из них состояла тяжелая конница, и их командира звали Арторий. Их было много: около 5500 человек было поставлено охранять Адрианов вал и северные оборонительные укрепления Британии. Мы знаем, что они несли драконов в качестве своих штандартов, и что в IV веке римляне заимствовали этот символ, дав своей коннице название драконариев, которое сохранилось в британской армии до наших дней в виде слова «драгун».
Известно, что после завершения военной службы эти воины остались в Британии, осев, главным образом, в форте ветеранов, который теперь известен как Рибчестер в Ланкашире. Эти люди с их культурой, связанной с лошадьми и драконами, и сходством имени их предводителя с именем Артур представляют особый интерес в наших поисках источников легенд об Артуре. Но особенно важным для нас является то, что происходило в их головах: являлись ли они просто варварами, как утверждали римляне, или были гораздо более «цивилизованны», чем ранее предполагалось?
Они не имели письменности, поэтому здесь мы сталкиваемся с обычными проблемами интерпретации сведений об этих людях, полученных не из первых рук, и можем только строить предположения об их идеологии и устремлениях. Эти степные кочевники существенно отличаются от кельто-британских претендентов на то, чтобы считаться предками Артура, в одном очень важном аспекте. Они обладают богатым и хорошо документированным наследием, представляющим собой захватывающую страницу в развитии цивилизаций Старого Света. Их достаточно хорошо изученная история начинается за полторы тысячи лет до правления Артура. Чтобы выяснить, кем они были в действительности, мы должны сделать гигантский шаг назад во времени, примерно к рубежу VIII– VI веков до н. э. – к тем дням, когда люди только начинали объезжать лошадей…
Глава 5 Конные воители
Верховая езда была настолько неотъемлемой частью мира времен Артура, что с ней связано и происхождение понятия «рыцарство». Однако народы, первыми сделавшие лошадь основой своего жизненного уклада, не были ни кельтами, ни римлянами. Они были потомками первых в мире всадников.
Никто точно не знает, где и когда человек впервые начал ездить верхом, но на рубеже II-I тыс. до н. э. неожиданно распространились культуры народов-всадников, имевших небывалую свободу передвижения. У людей вдруг появилась невиданная ранее возможность легко и быстро покрывать огромные расстояния. Это событие коренным образом изменило цивилизационную ситуацию и привело к возникновению новых форм культуры. Поразительно, но процесс быстрой культурной трансформации повторился почти в том же виде спустя 2500 лет, когда испанцы завезли лошадей в Северную и Южную Америку. За какие-то 100 лет у американских индейцев в прериях на севере и в пампе на юге сложился совершенно новый, высокоподвижный образ жизни.
То, как это происходило, противоречит представлению многих народов о путях развития человеческого общества. Мы склонны полагать, что древние люди сначала были кочевыми охотниками-собирателями, которые в дальнейшем научились приручать животных и превратились в кочевых скотоводов. Лишь гораздо позднее освоение земледелия позволило людям покончить с кочевым образом жизни и поселиться в местах постоянного обитания. Оседлый образ жизни рассматривается как основная предпосылка к развитию сначала деревенского уклада, затем городского общества, а впоследствии и городских в своей основе древних цивилизаций, что в итоге привело к возникновению современного мира. Именно так представляли себе эволюцию общества древние римляне и другие древние цивилизации на Востоке и на Западе. Очевидно, что это ошибочное представление.
Хотя споры на тему «кто сделал, что и когда?» до сих пор продолжаются, мы достоверно знаем, что в Древнем мире охота и собирательство постепенно уступили место окультуриванию съедобных растений. В это же время, примерно 10-12 тысяч лет назад, люди начали одомашнивать собак. Позднее, на рубеже IX-VIII тыс. до н. э., стали домашними животными овцы и козы. А спустя тысячу лет был одомашнен и крупный рогатый скот. Однако остается неясным, когда люди приручили лошадей и как эти отношения развивались. Самое раннее одомашнивание лошади могло произойти где-то в V-IV тыс. до н. э., принято считать, что люди, по-видимому, первоначально использовали лошадей в качестве вьючных и тягловых животных, а также как источник мяса, молока и кожи.
Абсолютно очевидно, однако, что на протяжении всего этого периода одомашнивания животных и культивирования растений люди жили в постоянных поселениях относительно оседло, ухаживая за своими посевами и скотом. У них попросту не было возможности вести кочевой образ жизни. Первые свидетельства использования быков как тягловых животных, чтобы тащить плуг, относятся к середине V тыс. до н. э., а примерно 1000 лет спустя стали появляться первые крытые повозки и телеги с запряженными в них быками. Начало использования животных как тягловой силы дало возможность людям переезжать со всем своим имуществом с места на место. Повозки и телеги были с готовностью восприняты индоевропейцами, одной из появившихся языковых групп. Как степные кочевники, так и кельты говорили на индоевропейских языках.
С некой исторической прародины, местонахождения которой до сих пор вызывает споры среди ученых – она находилась либо на Ближнем Востоке, либо в степях, – индоевропейские племена, начиная с V-VI тыс. до н. э., постепенно продвигались в разных направлениях, заняв территории Западной и Центральной Азии вплоть до Северной Индии и границ Китая; они проникли также в Средиземноморье и Северо-Западную Европу. Процесс расселения индоевропейцев длился столетия и тысячелетия, а не недели, месяцы и годы. Даже появление примерно к II тыс. до н. э. быстрой и легкой колесницы не привело к резкому увеличению мобильности, вероятно, из-за недостаточной устойчивости этого транспортного средства.
Но ситуация стала быстро меняться, когда люди освоили искусство верховой езды. Человек, едущий верхом и ведущий в поводу одну или двух сменных лошадей, мог с легкостью покрывать за день расстояние в 50 километров и передвигаться в таком темпе почти бесконечно. Так, всадник мог за месяц проехать до 1500 километров, за два месяца можно было покрыть расстояние от Черного моря до Сибири. Но более важным фактором было то, что большая дальность перемещения, которую обеспечивала езда верхом, означала, что люди могли теперь осваивать недоступные прежде территории. Так открылась возможность пересекать засушливые области – степи, пустыни, – переходя от одного источника воды к другому, подниматься высоко на горные пастбища, которые были недоступны для пеших пастухов. Теперь же пастух мог перегонять свое стадо на большие расстояния в зависимости от времени года и состояния пастбищ – уходить в зоны с более умеренным и мягким климатом в разгар лета или зимы, если было слишком жарко, слишком холодно или слишком сухо.
Конные народы вскоре обнаружили, что появившаяся возможность быстро передвигаться становится большим преимуществом в случае конфликтов. Такие понятия, как «атака» и «отступление» с высоты конского седла выглядели совершенно по-другому. Таким образом, как только люди научились ездить верхом, кочевой образ жизни, от которого тысячи лет назад отказались наши предки – охотники и собиратели, вновь предоставил очевидные преимущества тем, кто выбрал этот путь. В этом переходе к кочевому скотоводству не было ничего «регрессивного», «примитивного» или «варварского». Это был большой шаг вперед в социальном отношении, эволюционное движение к новой форме общества и культуры.
Эти изменения произошли, вероятнее всего, в степях Западной и Центральной Азии, где в изобилии водились табуны выносливых диких лошадей, на которых люди охотились по крайней мере с конца ледникового периода. В этих районах находились также в изобилии пастбищные земли, которые были труднодоступны, пока люди не научились ездить верхом. Таким образом, повышая свою мобильность, жители степей получали огромные преимущества.
Однако мы имеем лишь скудные археологические данные о том, когда и где люди начали ездить на лошадях верхом. Об этом мы можем судить по предметам конской упряжи, найденным в могильниках, случайным находкам лошадиных зубов, истертых удилами. Но с последним доказательством возникает небольшая проблема: на предметах изобразительного искусства, датируемых примерно 1300 годом до н. э., показаны лошади с удилами, запряженные в колесницы, так что наличие у них удил или истертость зубов еще не являются свидетельствами того, что люди ездили на лошадях верхом. Тем не менее, это не такая уж и неразрешимая проблема, так как верховая езда оставляет различные следы на костной и мышечной ткани как коня, так и всадника. Последующие тщательные исследования костных останков должны помочь установить приблизительное время появления первых всадников.
К тому времени, когда появились первые всадники, уже было сделано другое изобретение, играющее важнейшую роль в нашем повествовании об Артуре. Во многих частях света люди научились писать, и они стали записывать события по мере того, как те происходили. Конные народы степей не имели письменности, но она была у многих их соседей к востоку, югу и западу.
Впервые мы узнаем об этих народах из письменных источников ассирийцев и мидян, живших в государствах, находившихся на территории современных Ирана и Ирака. Они рассказывают о народе, который называют киммерийцами – конных кочевниках, говоривших на языке иранской группы индоевропейской языковой семьи. В письменных источниках киммерийцы впервые упоминаются как народ, живущий в степях к северу от Кавказа {84}
[Закрыть] . Их территория простиралась на запад до северного побережья Черного моря. Но даже в те далекие времена, вероятно, уже в XIV-XIII веках до н. э., киммерийцы не были единственными жителями степей. Их, по-видимому, вытесняла из степей еще более могущественная группа конных воинов – скифы. Последние, в свою очередь, испытывали давление со стороны третьего могущественного конного народа – массагетов, и все они, видимо, двигались к западу или на юг.
Что же происходило? Был ли тут какой-то невидимый механизм, толкающий этих людей на запад, или их притягивали, как магнит, богатые земли и культуры Ближнего Востока и Европы?
Непросто ответить на эти вопросы. С одной стороны, переход к кочевому скотоводству давал очевидные преимущества. Ученые подсчитали, что с освоением верховой езды поголовье скота этих племен могло увеличиться по меньшей мере в пять раз. Это давало «прибавочный продукт» – в результате излишки мяса, молочных продуктов, шерсти, кожи и скота стали использоваться для торговли и обмена.
Во-вторых, кочевой образ жизни всегда был более здоровым, чем оседлый, потому что людям не приходилось сталкиваться с проблемой отходов. Ранние земледельческие общины страдали от болезней просто потому, что люди жили среди собственных отходов, являвшихся причиной многих заболеваний. Кочевники же просто оставляли отходы, переходя на новое место, более того, они стремились уйти как можно дальше и рассеяться, когда слышали о появлении эпидемий. Оседлые земледельцы не могли этого сделать. Поэтому общий уровень здоровья и выживания среди детей кочевников был высоким, и население по этой причине увеличивалось. Это означало, что для того чтобы выжить, эти люди должны были расширять свои территории, либо используя пустующие земли, либо вытесняя с освоенных земель их прежних владельцев.
С другой стороны, жизнь кочевых скотоводов всецело зависела от постоянного наличия двух природных факторов – пастбищ и воды. Если некоторые растительные культуры могут неделями обходиться без дождя, то животные могут прожить без воды только несколько дней. Начиная с IX века до н. э. климат в степях становился более холодным и засушливым. Поэтому кочевники, вероятно, двигались в западном направлении в поисках лучших пастбищ и достаточного количества воды, так как условия обитания на засушливых и довольно холодных территориях в Центральной Азии становились все менее гостеприимными для кочевников, лошадей и скота. Когда в V веке до н. э. климат стал более теплым и влажным, кочевники смогли занять бесплодные прежде южнорусские степи.
Третий фактор был связан не столько с ростом населения и изменением климата, сколько с «притяжением» культур народов, живших вдоль границ территорий, занятых кочевниками. Если бы вы, подобно этим кочевникам, двигались в западном направлении от границ Южной Сибири, то мало что могло бы привлечь ваше внимание на обширных равнинах Центральной Азии. Но если бы вы (как делали это кочевники) повернули на юг, к западному побережью Каспийского моря, и обошли бы с востока Кавказские горы, то могли бы неожиданно оказаться в Персии, в землях, в те дни принадлежавших мидянам, ассирийцам и вавилонянам с их могущественными и воинственными государствами, письменностью, великолепными постройками, произведениями искусства и сокровищами. Если бы вам пришлось пройти через эти земли (что некоторые кочевники, собственно, и делали), то вы подошли бы к Сирии, Палестине и границам самой сложной и развитой цивилизации мира – империи египетских фараонов.
Если бы несколько столетий спустя вместо того, чтобы повернуть на юг и пройти узкими ущельями Кавказа, вы просто продолжили бы идти в западном направлении, то подошли бы к новым колониям, которые греки основали на берегах Черного моря. На самом же деле, когда греки в первый раз проникли в эти земли, то этими землями уже владели воины-всадники. Как только греки открыли с ними торговлю, кочевников сразу привлекли их прекрасные ремесленные изделия, и они пристрастились к греческому вину. Притягательная сила ювелирных и металлических изделий, керамики, вина, масла и специй влекла кочевников на запад и на юг, так же как за 3000 миль отсюда шелка и соблазнительность других предметов роскоши манили их сородичей на восток – в Китай.
Так выглядела историческая сцена, когда занавес предыстории впервые открыл нам кочевников с востока, примерно на рубеже VIII-VII веков до н. э. Прошло, наверное, всего несколько веков после того, как эти народы, овладев высочайшим искусством верховой езды, стали уверенно держаться в седле.
* * *
Самые ранние имеющиеся у нас записи о кочевниках сделаны ассирийцами, которые описали свои контакты сначала с киммерийцами, а потом со скифами в VIII веке до н. э. Упоминание о них в «Одиссее» Гомера {85}
[Закрыть] относится, вероятно, к IX веку до н. э. Похоже на то, что несколько набегов киммерийцев на ассирийские территории были отбиты, и после поражения примерно в 670 году до н. э. большой корпус киммерийской конницы был впоследствии принят ассирийцами на службу в качестве наемников и принимал участие во многих успешных завоеваниях на Ближнем Востоке на протяжении последующих 50 лет. Иногда выступая самостоятельно под командованием собственного царя, иногда в союзе с более могущественными местными правителями, иногда как вассалы последних, киммерийцы заключали различные формы военно-политических союзов. Эта модель поведения была впоследствии усовершенствована их преемниками.