Текст книги "Торквемада"

Автор книги: Говард Фаст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Спокойно, не повышая голоса, Торквемада произнес:

– Он не еврей, сир, он даже не выкрест.

– Там, в Сеговии, все евреи! – вопил Фердинанд. – В каждом есть примесь этой ублюдочной крови! В каждом, в каждом!..

Изабелла взяла Альваро за руку и увела с помоста.

– Пойдемте отсюда, друг мой, – шепнула она ему.

Альваро кивнул Хуану. В дверях они задержались. Изабелла заплакала. Альваро ничем не мог помочь ей и думал, что за странное это зрелище – королева в слезах. И тут его осенило: а ведь Изабелла не только королева, но и женщина. Дело в том, что никто и никогда не думал о королеве как о женщине.

Когда они вышли из дворца, Хуан сказал Альваро:

– Она вдруг превратилась в обыкновенную женщину.

Альваро ничего ему не ответил и только подумал: «Помоги ей Бог!»

3

На обратном пути в Сеговию все трое, и – как знать, – может, и Хулио, постоянно возвращались мыслями к тому, что произошло в Севилье. Однако заговорили они об этом не прежде, чем достигли окраин Сеговии, и то обиняками. Несколько часов они ехали в полном молчании – Торквемада и Альваро рядом впереди, Хуан и Хулио позади, отстав на несколько сотен ярдов. Альваро был погружен в свои мысли и впоследствии не мог вспомнить, почему он упомянул, что прошло двадцать лет с тех пор, как Торквемада крестил его дочь.

– Кажется, это было вчера, – сказал Альваро.

Торквемада стал изрекать прописные истины. Сказал, что время – это миг. И человеческая жизнь – миг. Песок, сыплющийся в песочных часах. Неожиданно, словно осознав, какую выспренную чушь он несет, Торквемада оборвал речь. Лишь перед Рафаэлем он стыдился произносить такие, неизбежные в устах любого священника фразы.

Альваро, будто ничего не заметив, сказал:

– А за пять лет до этого я приехал в Сеговию и тогда же познакомился с тобой, Томас.

– Как же, как же, – отозвался Торквемада. На него вдруг нахлынули воспоминания. – А откуда ты приехал, Альваро? Из каких мест?

Альваро насторожился. А когда испанец настораживается, в нем проступает нечто звериное, и Торквемаде показалось, что Альваро ниже пригнулся в седле, словно прячась от опасности, и взялся за шпагу. Торквемада удивился. Его вопрос не таил подвоха. Праздный вопрос, только и всего. Говорил он одно, думал другое. Как и за минуту до этого, ему было безразлично, откуда приехал Альваро, а тот вдруг насторожился и чуть ли не испугался.

– Прошло двадцать пять лет, – медленно произнес Альваро. – И ни разу за все это время ты не поинтересовался этим. Почему, Томас? Почему ни разу за все двадцать пять лет?

– Наверняка спрашивал, – возразил Торквемада.

– Может быть, и так, – согласился Альваро.

Стремясь скрыть тревогу, Альваро перевел разговор на Колумба, и вскоре они уже спокойно рассуждали, действительно Земля круглая или нет.

– Кому, как не вам, купцам, знать это, – сказал Торквемада. – Я хочу сказать – вы всегда знали это. Ведь у вас в некотором смысле братство.

– Какое еще братство? – спросил Альваро.

– Купеческое.

– Купеческое? – переспросил Альваро.

– Ну, скажем, ты и Колумб. Вы оба купцы. Вы накопили определенные знания. Используете одни и те же карты. Разве не так?

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Альваро.

– А ты подумай.

Они вновь замолчали.

День клонился к вечеру. Путешественники подъехали к каменному дорожному столбу, старому, как само время. На одной его стороне были еле заметные знаки, высеченные некогда, возможно, еще финикийцами. На другой стороне сохранилась латинская надпись – ее до сих пор можно было разобрать. Она гласила: «Четыре мили». Всякий раз, подъезжая к этому столбу, Альваро удивлялся: ведь до окраин Сеговии оставалось всего полторы мили. Всадники дали здесь отдохнуть своим лошадям. Альваро и Торквемада сели рядом, Хулио и Хуан на почтительном расстоянии позади. Кивнув на Хуана, Торквемада сказал Альваро:

– Он все время едет поодаль. Он что, боится меня?

– Думаю, да, – ответил Альваро.

– Почему?

– И ты еще спрашиваешь? Теперь ты великий инквизитор, Томас. Гроза всей Испании.

– Инквизиция – рука Господа, – проговорил Торквемада и, так как от Альваро не последовало никакого отклика, спросил: – А ты тоже боишься меня, Альваро?

– Мы же старые друзья, Томас.

– Почему королева призвала тебя, Альваро? Ты ничего не рассказал. Она поддержит итальянца?

– Если найдем деньги, – ответил Альваро. – Ну что, поедем?

Торквемада поехал первым. Альваро тронулся за ним; озабоченный и расстроенный, он запутался в собственных мыслях – они увлекали его туда, куда ему не хотелось. Услышав крик о помощи, он испытал чуть ли не облегчение. Они уже ехали городскими окраинами. Пришпорив коня, Альваро вырвался вперед и увидел, что дерутся четверо. Трое избивали четвертого. Тот стоял, руками закрыв голову. Альваро наехал на дерущихся, и они расступились. Он сразу обратил внимание на длинное черное одеяние четвертого и решил, что избивают священника. Его охватила ярость: как смеют эти головорезы нападать на духовное лицо! Альваро вдруг с особой остротой ощутил, что Сеговия – его родной город. Как смеют эти подонки нарушать его спокойствие! Выхватив шпагу из ножен, он с криком наносил удар за ударом. Подоспевший Хуан Помас загородил проход, чтобы хулиганы не могли улизнуть; пробыв так долго с Торквемадой, он даже обрадовался, что наконец может показать себя в бою, доказать, что он не трус. Три грабителя бежали, Хуан гнался за ними и наносил удары шпагой. Их вопли и мольбы о помощи доносились до Альваро – тот, попридержав коня, вернулся к жертве и спешился.

Торквемада был уже там – не покинув седла, он мрачно смотрел на спасенного. И тут Альваро увидел, что это никакой не священник, а седобородый раввин, никоим образом не похожий на католического священника. Как мог он так обмануться, спросил себя Альваро, почему сразу этого не заметил? Вот Торквемада ведь не ошибся. Он и раввин стояли друг перед другом. Раввин, невысокий, внушительного вида, лет за пятьдесят, изрядно пострадал. Струйка крови сбегала по его лицу. Шляпа валялась на земле. Альваро поднял ее. Возвращая раввину шляпу и спрашивая, не ранен ли он, Альваро ощущал на себе пристальный взгляд Торквемады.

Потрясенный раввин, казалось, не мог чего-то понять.

– Я еврей, – наконец вымолвил он.

Альваро – все еще возбужденный – перевел дух и сказал:

– Я не спрашиваю, кто вы, я спрашиваю, не ранены ли вы.

– Ранен? – Еврей, похоже, серьезно обдумывал, ранен ли он, и лишь потом ответил: нет, он не ранен, вот только голову ему ушибли.

Тем временем вернулся погнавшийся за грабителями Хуан, подоспел и Хулио с вьючной лошадью. Хуан – он так и не спешился – странно смотрел на Альваро. Тот попросил его приглядеть за вьючной лошадью, а Хулио приказал проводить еврея домой. Раввин отрицательно покачал головой:

– Меня не нужно провожать, дон Альваро. Синагога совсем близко.

В разговор неожиданно вступил Торквемада:

– Еврей, знаю ли я тебя? Подними выше голову. Судя по виду, ты раввин, не так ли? Подними голову, чтобы я видел твое лицо.

Мендоса не спеша подошел к Торквемаде и взглянул ему в лицо:

– Думаю, ты знаешь меня, приор Торквемада.

– Я вижу тебя, раввин Мендоса, – ответил сурово Торквемада. – Не могу сказать, что знаю тебя, но видеть – вижу.

– Как вам угодно, – невозмутимо согласился Мендоса, затем, слегка склонив голову, обратился к Альваро: – Благодарю вас, дон Альваро де Рафаэль. Благодарю вас и вашего спутника. Я обязан вам жизнью.

И с этими словами он повернулся и скрылся в сгущавшихся сумерках. Глядя ему вслед, Альваро вздрогнул; что было тому причиной – страх или вечерняя прохлада, он не знал. И все же что-то заставило его сказать Торквемаде:

– Он знает мое имя. Откуда, как ты думаешь? Ведь я, Томас, никогда не видел его раньше.

Альваро не оправдывался, но чувствовал, что в голосе помимо его воли слышен страх.

Торквемада ответил, что проклятые евреи всегда все знают. Ткнув длинным пальцем туда, где скрылся раввин, он сказал:

– Его зовут Биньямин Мендоса. Он раввин из синагоги и прислужник дьявола. Зря ты не дал ему умереть, Альваро.

Альваро взглянул на Хуана – тот все это время молчал – и, не говоря ни слова, сел на коня.

Всадники продолжили путь. У монастыря они распрощались с Торквемадой, и вскоре Альваро был уже дома.

За ужином Катерина де Рафаэль наблюдала за Хуаном. Он молчал, и это удивляло и смущало ее. Она было подумала, что у Хуана произошла размолвка с ее отцом, но, когда после обеда она спросила его напрямик, он заверил ее, что дело совсем не в этом. Хуан, как и подобает, попросил у Альваро разрешения погулять с Катериной в саду, Альваро дал согласие и, когда они ушли, почувствовал облегчение. Он не мог думать ни о чем, кроме встречи с раввином, но за столом упоминать об этом избегал. Молчал и Хуан. Альваро многозначительно посмотрел на него в начале обеда, но понял его молодой человек или нет, Альваро точно не знал. У него мелькнула мысль отвести Хуана в сторону и попросить ничего не говорить Катерине, однако потом эта мысль показалась ему нелепой.

Тем временем Катерина и Хуан вышли в сад. Был приятный прохладный вечер. Взошла луна. Они сели на скамью – Катерина сразу поспешила в объятья юноши. Она пылко прижалась к нему, но Хуан был холоден. В его объятьях не было тепла, и Катерина отпрянула от него.

– Прости меня, но я так волновалась, – сказала она. – После твоего отъезда я не могла ни есть, ни спать.

– Только из-за того, что я уехал в Севилью? Но это глупо, Катерина.

– Для меня Севилья – все равно что край света. Я всю жизнь прожила в Сеговии.

– Что такое Севилья? Такое же место, как и Сеговия. Съездили и вернулись – вот и все тут.

– А что там было? – спросила Катерина.

– Ты и так все знаешь. Меня представили королеве.

– Ты ей понравился? Что она сказала? Как она выглядит? Ты должен мне все рассказать. Ведь ты был при дворе! Это же так интересно! Расскажи мне, какая она.

– Сколько дней осталось до свадьбы? – ушел от ответа Хуан.

– Двадцать три.

Когда Хуан заговорил, он, похоже, никак не мог собраться с мыслями:

– Там был один человек по имени Колумб. Итальянец. Он говорит, что Земля круглая, как мяч, и что он собирается проплыть вокруг нее…

– О чем ты говоришь, Хуан? Это я знаю. Отец рассказывал. Разве ты не слышал, что я сказала? До нашей свадьбы осталось двадцать три дня. Ты сам спросил меня. Мы говорили о королеве.

– Королеве я не понравился. – Хуан был мрачен. – Что мне еще сказать?

Они умолкли. Слова Хуана озадачили и огорчили Катерину. Тем временем в доме разгорелся спор между Альваро и Марией. Последнее время они спорили все чаще. Альваро казалось, будто что-то разъедает их отношения. Вдали от жены он чувствовал, что нуждается в ней, хочет ее, во время этой поездки в Севилью он ощущал это особенно остро. Однако разочарование при встрече оказалось не меньшим, чем потребность в ней. Когда они остались одни, он попытался объяснить Марии, какие опасения вызывает у него Торквемада, но она не захотела его слушать.

– Никогда этому не поверю, – заявила она. – Нет и нет. Не может такого быть, вот и все. Ты просто глупец, Альваро. Некоторые вещи ты никогда не мог понять.

– Чего это я не мог понять? – потребовал ответа муж. – Тебе бы только обозвать меня глупцом!

– Альваро, не кричи на меня, – оборвала его Мария.

– Я не кричу.

– Нет, кричишь. Дворянину не подобает повышать голос.

– И ты еще будешь меня учить, что подобает делать дворянину! – повысил голос Альваро. – Ты меня с ума сведешь! Я устал и расстроен, а ты учишь меня манерам.

– Никогда не поверю, – ответила Мария, – что Томас, который так привязан к нам, может сделать нашей семье что-то дурное. Он мой духовник – как же он пойдет против нас? Я имею право на свое мнение. По-моему, ты просто не в себе, вот и все.

Альваро, меряя шагами комнату, сказал хриплым от волнения голосом:

– Ты не понимаешь. Господи, ничего ты не понимаешь. А теперь послушай, Мария, послушай меня внимательно. Торквемада спросил меня: Альваро, откуда ты приехал? Так и спросил. Именно так – и его голубые глаза вдруг стали холодными как лед. Понимаешь, как лед. Глаза его будто проникали мне в душу. Знаешь этот его взгляд? Нет в мире таких тайн, которые сокрыты от него. Поэтому его и сделали великим инквизитором…

Мария улыбнулась и покачала головой.

– Альваро, он знает, откуда ты приехал, – произнесла она мягко. – Мы много раз об этом говорили. Он знает, что ты из Барселоны. Разве это тайна?

– Тогда почему он спросил меня?

– Он задал простой вопрос, Альваро. Прежде ты никогда не был таким. Таким напуганным. Не понимаю, чего ты боишься.

– Конечно, тебе этого не понять. Ты представляешь себе, что такое инквизиция? Мы продолжаем жить, смеяться, петь – притворяемся, что в мире все идет по-прежнему, но в глубине души мы знаем, хорошо знаем, что в Испании появилась инквизиция, и страх не покидает нас ни днем, ни ночью, вся наша страна смердит страхом.

– Что ты говоришь, муж мой! Что ты говоришь! Как ты можешь? Разве можно так говорить о Томасе? Он посвятил свою жизнь Господу, крестил нашего единственного ребенка…

Альваро подошел к ней, понизил голос до шепота:

– Жена, скажу тебе только одно. Знаешь ли ты, зачем его призвали в Севилью?

– Ты же мне сказал, – ответила Мария. – Король Фердинанд назначил его великим инквизитором, поставил во главе святой инквизиции. Это большая честь для всех нас.

– Господи, ты понимаешь, о чем идет речь? – спросил ее Альваро.

– Зря ты так со мной разговариваешь. Я не идиотка. Конечно, я понимаю, о чем идет речь.

– Да знаешь ли ты, что такое инквизиция? А может быть, ты и говоришь как последняя дура, потому что знаешь, что это такое.

– Не смей называть меня дурой!

– Господи, помоги нам! – воскликнул Альваро и вышел из комнаты.

Торквемада тем временем думал о них. Восторг переполнял его, он не ощущал ни усталости, ни страха. Ему не хотелось спать, не хотелось ни с кем говорить, и он, как это часто бывало, прогуливался по галерее монастыря. Ее заливал яркий серебристый свет луны, и Торквемада, любуясь лунным светом, обошел вокруг монастыря раз, другой и третий – собственное возбуждение доставляло ему огромную радость. Такое случалось с ним нечасто. Он почти всегда пребывал в мрачном и подавленном состоянии, но сейчас он ощущал прилив жизни и бодрости – он был ближе к Богу, ближе, чем когда бы то ни было.

4

На следующее утро Альваро проснулся в другом настроении. Не только сон и яркий солнечный день были тому причиной: утром у Альваро должна была состояться деловая встреча, назначенная месяцем раньше. Альваро давно подумывал о том, как бы испанским, итальянским и голландским купцам заключить договор. Последнее десятилетие оказалось временем небывалого процветания их государств, и Альваро был уверен, что, если соединить торговый флот Голландии и Милана с военной силой, какую могут собрать испанские купцы, возникнет коммерческий триумвират, который со временем может стать настоящей империей.

Перед тем как заснуть, он пытался представить, что будет, если тот итальянец, Колумб, окажется прав и до Индии можно будет добраться, плывя через океан на запад; а сегодня утром, когда он приветствовал своих партнеров – Ганса Ван Ситтена и Сало Кордосу из Амстердама, Пери Гомеса и Луиса Лопеса из Барселоны и Дино Алеппо из Милана, – ему стало интересно, что они скажут, и он весело и даже несколько легкомысленно сообщил им о планах Колумба. Однако это не сбило купцов с толку. К словам Альваро – он сидел в конце длинного стола в черном бархатном камзоле и белоснежной рубашке, смуглый, мужественно-красивый, соединяющий в себе изящество испанского рыцаря и проницательность купца, – нельзя было отнестись без должного внимания или пропустить их мимо ушей, поэтому не успел он кончить, как Ван Ситтен, голландец, спросил, сколько денег нужно королеве. Альваро ответил, что точная цифра не называлась, однако речь шла о том, чтобы снарядить небольшой флот, от четырех до десяти кораблей, и снабдить его оружием, достаточным запасом продовольствия, а также разнообразными товарами.

Ван Ситтен занялся подсчетами, а Гомес стал объяснять, что, несмотря на переживаемые Испанией годы подъема, ее золотой запас тает из-за постоянных войн с маврами.

– Любопытное противоречие, – сказал Гомес, – бурный экономический рост и нехватка наличных денег, которая все парализует. Если безумная авантюра итальянца увенчается успехом, я буду молить Бога, чтобы она принесла нам не меньше миллиарда. Нам отчаянно нужны деньги. Сейчас в Испании каждая монета на счету…

– Вот чем, на мой взгляд, – проговорил Алеппо, итальянец, – и объясняется растущее влияние вашей инквизиции: она, как мне кажется, руководствуется не столько благочестием, сколько жадностью. Стоит отыскаться еретику, как король и церковь конфискуют его собственность и делят ее. Сейчас это, возможно, обогащает короля и обогащает церковь, но поверьте мне, Альваро, это лишь на время, в конечном счете все от этого проиграют. Вы поедаете собственную плоть.

– Правильно, – согласился Ван Ситтен. – Скажите, Альваро, вы надеетесь получить деньги от Амстердама, верно?

– От Амстердама и Милана, – отозвался Альваро.

– Что до Милана, – вмешался Алеппо, – то на Милан нельзя надеяться. Так же как и на герцога Сфорцу. [1]1
  Сфорца – династия миланских герцогов в XV–XVI вв.


[Закрыть]За свои слова я ручаюсь, но они не для дальнейшего распространения.

– Поверьте, друг мой, – поспешил заверить его Альваро, – то, о чем мы здесь говорим, никуда дальше не пойдет. Слишком многое из сказанного может затянуть петлю на чьей-то шее.

– Ну что ж, – продолжил Алеппо. – Я полагаю, что герцог Сфорца не может и не захочет отразить вторжение французов. Французский король спит и видит, как бы поскорее его начать. Французы – никудышные купцы, а давно известно: чем бездарнее купец, тем чаще его мысли обращаются к грабительству.

– Тем не менее, – перебил его Лопес, – мне кажется, вы недооцениваете Сфорцу. Милан – по-прежнему богатейший город Италии. Сфорца может нанять б о льшую армию, чем Людовик. Все решают франки и флорины.

– Не так-то это просто, – вмешался Кордоса. – Милан – конечно, богатый город, но поверьте мне, друзья, столько денег, сколько нужно, он не наберет. Не будем забывать, что мы ссудили Сфорце сто тысяч гульденов под восемь процентов через посредника – Авраама Беналафа, амстердамского еврея. Давайте уговорим его потребовать возврата долга.

– Но герцог не нарушил договор, – поспешил прервать его Альваро. – И в его лице мы будем иметь врага, а пока, что бы там ни задумал король Франции, в Милане правит он.

– То же самое скажет и Авраам, господа. Он не станет требовать, чтобы Сфорца вернул деньги. В ином случае евреи Европы вцепятся ему в глотку. Мне кажется, иметь дело с Миланом менее рискованно, чем с Испанией. Вполне вероятно, что король Франции, даже если он захватит Милан, выплатит долги Сфорцы. С другой стороны, он сам просит денег, и, я полагаю, мы можем ссудить ему двести тысяч флоринов под двадцать процентов годовых. Таким образом через три года одна только прибыль покроет все убытки, которые мы можем понести в Милане. Действовать надо через парижских и миланских евреев. Впрочем, даже если война будет отложена, мы все равно окажемся с прибылью…

– Короче говоря, – подвел итог Альваро, – вы предлагаете не давать деньги королеве Испании. Вы к этому ведете, Ван Ситтен?

– Альваро, старый друг, смотри сам. Торквемаду назначили великим инквизитором. Куда идет Испания? Неужели ты думаешь, что аппетиты инквизиции можно удовлетворить? Послушай меня – это между нами, только между нами, – разве найдется хоть один благородный испанец, в ком нельзя найти хоть каплю еврейской крови, если не от отца и матери, так от бабушки и дедушки или прабабушки и прадедушки? Где остановится инквизиция? Какова цена залога? Какова цена гарантии? Моя бабка была наполовину еврейка. И теперь я приезжаю в Испанию, как во враждебную страну…

Альваро почудилось, что солнечный свет померк и в воздухе повеяло холодком. Он машинально принимал участие в дальнейшей беседе, говорил то, что от него ожидали. Деловая встреча закончилась, и все, кроме Ван Ситтена, который остался на обед, разошлись. Они с Альваро были старыми друзьями. За столом Ван Ситтен держал себя исключительно светски. Он побывал в таких местах, где не бывал никто из знакомых Альваро, и развлекал Катерину и Марию рассказами о далекой России, Святой земле, диких турках и полудиких болгарах. Когда разговор перешел на Колумба, оказалось, что Ван Ситтен тоже думает, что до Индии можно доплыть, если держать путь на запад. Однако он считал, что до Индии, скорее всего, так далеко, что понадобится огромный корабль – иначе людей и необходимый груз туда не доставить, а такого корабля пока нет. В Амстердаме, рассказывал Ван Ситтен, евреи-географы рассчитали длину пути вокруг света. Оно значительно больше, чем полагали итальянцы.

– И вот интересно – эти евреи родом из Испании. Вы уже двести лет поставляете нам испанских евреев, Альваро.

Заметив, что Мария де Рафаэль изменилась в лице, Ван Ситтен спросил, не раздражает ли ее такой откровенный разговор о евреях.

– Напоминание о них мне неприятно, – ответила Мария.

– В таком случае – молчу, – пообещал Ван Ситтен.

После обеда Альваро отправился с Ван Ситтеном к конюшням – там Хулио уже держал наготове оседланную лошадь голландца.

– Сегодня ты, старый друг, не в лучшем настроении. Хотел бы я хоть чем-то помочь тебе, – сказал Ван Ситтен, прежде чем вскочить в седло.

– Спасибо за участие. Но, боюсь, никто мне не поможет.

– Неужели дела так плохи?

Альваро пожал плечами, и Ван Ситтен, помолчав, сказал:

– Я не был в Испании два года, Альваро. Что случилось за это время?

– Ты сам упомянул об этом – инквизиция.

– А-а… – Какое-то время Ван Ситтен задумчиво смотрел на Альваро, потом сказал: – Вашим евреям следовало бы оставаться евреями. Здесь все они стали испанской знатью. В Голландии они остались евреями, и мы хорошо уживаемся. А здесь евреи искушают Бога.

– Разве Бога можно искушать?

– Вы, испанцы, слишком много думаете о Боге. Слишком много о Боге и слишком много о евреях.

– Это особая испанская проблема, – проговорил Альваро. – Видишь ли, друг мой, в нашей проклятой стране, как ты заметил, нет ни одного дворянина, который отчасти не был бы евреем – целиком, наполовину, на одну четверть или одну восьмую. Все мы называем себя христианами, но стоит копнуть поглубже…

Он замолк: его внимание привлек Хулио, стоявший в нескольких шагах с лошадью Ван Ситтена.

– Ты никому не доверяешь, – сказал Ван Ситтен.

Вместо ответа Альваро схватил его руку и крепко пожал ее.

– Не приезжай больше в Испанию, – тихо попросил он.

– Тогда ты приезжай к нам, – сказал Ван Ситтен.

Альваро ничего не ответил, только пристально посмотрел на него. Ван Ситтен сел на лошадь. Альваро взял ее под уздцы и сделал Хулио знак удалиться. Медленно, церемонно, как велит обряд гостеприимства, он довел лошадь до ворот. Больше Альваро не проронил ни слова. Еще минута – и Ван Ситтен пустился вскачь.