Текст книги "Мартин Заландер"

Автор книги: Готфрид Келлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

XIV

Наутро Мартин Заландер спозаранку отправился в свою контору, чтобы привести в порядок оставшееся со вчерашнего дня. Покончив с этим, он прочитал новую корреспонденцию и как раз собирался просмотреть утреннюю газету, когда к нему в кабинет провели незнакомца, который хотел с ним переговорить.

Это был холеный господин довольно странной наружности. На лице его красовалась татарского вида растительность – длинные, вислые, крепко навощенные усы и соответствующая бородка. Голова изрядно облысела, а вот глаза окружены множеством морщинок, причиною коих могли быть как привычка к прищуру и подмигиванью, так и возраст; в руке он держал небольшую фетровую шляпу с загнутыми кверху полями, обут в высокие, до колен, блестящие сапоги, сюртук застегнут на все пуговицы, из одной петли свисала толстая золотая цепочка, исчезавшая в следующей по счету петле.

Заландер спросил, чем может быть полезен.

– Старина! Неужто не узнаешь меня? Луи Вольвенда?

Голос Заландер в целом узнал, хотя интонация была непривычная, а с его помощью и в стареющем лице проступили знакомые черты. В этот миг Мартин скорей уж подумал бы о смерти, чем о Вольвенде, и волей-неволей вынужден был поразмыслить, как, собственно, относится к этому человеку. И оттого покамест просто смотрел на него, не говоря ни слова и не пожимая протянутой руки. Вольвенд же придвинул себе стул, уселся и жестом предложил старому другу и хозяину кабинета вновь занять место за конторкой, а засим продолжал:

– Я понимаю, мне следовало заранее предупредить о моем визите и цели оного, чтобы не споткнуться о корягу давней обиды, которая, по всей видимости, до сих пор лежит меж нами. Из-за чека лопнувшего Банка атлантического побережья ты в свое время несправедливо вчинил мне иск, но конечно же ничего не добился, ведь я не мог выплатить то, что задолжал, а уж тем паче то, чего не задолжал. Мне подвернулась тогда возможность отправиться в Венгрию с поручением некого торговца – доставить туда дубовую бочковую древесину, а после я так и разъезжал по мадьярской земле; как инициатор и посредник во всевозможных торговых отраслях более-менее сводил концы с концами, не имея барышей, занимался древесиной, вином, овечьей шерстью и даже свиной щетиной. Через эту щетину я и очутился в окрестностях Эшшека-на-Драве у очень крупного свиновода, которому пришелся по душе. Он торговал и другими продуктами и хотел оставить меня бухгалтером либо фактотумом, а я возражать не стал. Как тебе известно, я был еще не женат и тут нашел случай обзавестись женою. У принципала моего было две дочери, причем от двух жен. Дочка первой стала моею супругой, а чтобы имущественное положение обеих не запуталось и каждая получила что положено, отец еще при жизни уладил дела с наследством и надежно обеспечил их доли. Сейчас-то его уже нет в живых. На доходы жены мы с нею можем вполне прилично жить и при хорошо спланированном семейном бюджете ежегодно кое-что откладывать. Если с выгодой продать унаследованную земельную собственность, положение, возможно, еще улучшится. Прежде всего я, разумеется, подумал о постепенном возмещении убытков, понесенных из-за меня и не компенсированных, скажем, по договорам; на первом месте здесь вся сумма поручительства, которое ты, дружище Заландер, внес за меня перед тем, как первый раз уехал в Бразилию. Я намерен задержаться тут на длительное время. Конечно, воспользоваться я могу лишь сэкономленными средствами от годового дохода моей жены, а потому вынужден делать выплаты в рассрочку. Словом, я пришел положить начало.

Он достал бумажник и выложил на конторку Мартина Заландера несколько купюр, а затем продолжал:

– Здесь пять тысяч франков. Окажи мне любезность, запиши их в книги как первоначальный платеж и составь справедливый расчет процентов за весь истекший период с целью столь же постепенной амортизации. Ведь у меня двое сынишек, их тоже надобно воспитывать, и они потребуют расходов.

Теперь Мартин Заландер пришел в замешательство. Если Вольвенд действительно всерьез желает расплатиться, то он, Заландер, должен отнестись к нему приветливее, и все же он не знал, принимать ли деньги, не посоветовавшись со стряпчим. Однако коль скоро Вольвенд невиновен в более поздней истории с Банком атлантического побережья, что вполне возможно, а стало быть, честно стоит сейчас перед ним со своими добрыми намерениями и первоначальною суммой погашения, то Заландеру не следует бессердечно его отталкивать.

Поэтому он взял пять купюр в руки, разгладил и после короткого раздумья проговорил:

– Коли ты можешь возместить мне тогдашнее поручительство, я это только приветствую, деньги, которые считал потерянными, всегда можно употребить с двойною пользою! Для простоты расчета процентов по четыре от ста предлагаю засчитать десять лет, то бишь срок, по истечении коего претензия утрачивает силу, так что мы получим за капитал и десятилетние проценты кругленькую сумму, которая уже не изменится, в случае, конечно, если платежи не прекратятся. Эти пять тысяч, таким образом, первый взнос от означенной суммы.

– Узнаю старого славного друга! – воскликнул Луи Вольвенд искренним тоном. – Процентная ставка и расчет процентов совершенно дружеские, и я с благодарностью принимаю твои условия.

– В таком случае я напишу тебе предварительную расписку, ведь тебе, наверное, приятнее самому подготовить затем подробный документ, чтобы я не занимал своего бухгалтера этой писаниной.

– Как тебе будет угодно! Еще раз благодарю! – отвечал Вольвенд, прочувствованно протягивая руку. – Что ж, теперь я могу с радостью считать себя вернувшимся домой, поскольку помирился с самым старинным другом юности!

За мирными переговорами, которые нежданно-негаданно вернули ему давно заработанные деньги, Заландер забыл обо всем, что вытерпел по милости Вольвенда и что сам говорил о нем. Он дружелюбно пожал ему руку, как добродушный человек, у которого словно гора падает с плеч, когда он может отбросить даже справедливую давнюю обиду. Предоставил Луи с его полуазиатской наружностью и благоприобретенным звучным немецким выговором свободу действий, и тот проболтал с ним до полудня, расспрашивал обо всем, наблюдал за приходящими и уходящими посетителями и то и дело восхвалял Заландерову удачу. Когда же Заландер поднялся, собираясь отправиться домой на обед, он не стал отвергать общество Вольвенда, который решил немного его проводить.

Дорога привела их к гостинице, где проживал г-н Луи Вольвенд. Он остановился у входа и задержал Заландера:

– Сделай одолжение, зайди со мной на минуточку! Я бы очень хотел представить тебе мою семью: жену, мальчиков и свояченицу.

– Это легко можно отложить до другого раза! Меня ведь ждут к обеду! – извинился Заландер.

– Пойми, – настаивал Вольвенд, – завтра я с утра пораньше собираюсь с ними на Риги, пусть полюбуются нашими красотами! А потом опять, глядишь, что-нибудь помешает. Ну, на минуточку, а?

Приняв неизбежное и не затягивая время, Заландер позволил оттеснить себя к лестнице и вскоре очутился в салоне перед двумя статными дамами, красивыми разной, однако ж одинаково чуждой красотою, столь же необычными были их осанка и дорожные наряды.

– Вот это мой старинный друг Мартин Заландер! – провозгласил Вольвенд, после чего повернулся к Заландеру: – А это моя жена Александра Вольвенд, урожденная Главиц! Ее сестра, барышня Мирра Главиц, и мои сыновья – Георг и Луи!

Заландер пожал всем руку, а они приветствовали его с несколько неловким почтением, попутно он немного расспросил о путешествии и проч. Луи Вольвенд меж тем куда-то вышел, но тотчас вернулся.

– Ну-с, дружище! Окажи нам честь отобедать с нами. Я отрядил посыльного к тебе домой, с сообщением, что ты у нас, в целости и сохранности!

– Однако ж это не слишком удобно, друг мой! – запротестовал Заландер. Но тщетно, пришлось согласиться.

Минуло четверть часа, прежде чем позвонили к обеду, и разговор не очень-то клеился, особенно если Вольвенд не болтал. Но Заландер не скучал, непринужденно рассматривая чужестранцев.

Когда наконец направились в столовую залу, ему выпало быть кавалером сестры г-жи Вольвенд и сесть тоже пришлось с нею рядом.

– Ты поберегись! – пошутил Луи Вольвенд. – В ее жилах, вероятно, течет эллинская кровь. Мой покойный тесть привез ее покойную маменьку с Черного моря, а предки ее, говорят, перебрались туда из Фессалии!

Мартин искоса взглянул на свою молчаливую соседку. Увидел блестящие глаза, смотревшие на него словно бы в безучастной печали, темный узел волос, безупречную линию лба и носа, а под пухлым ртом – прелестный округлый подбородок, все точь-в-точь по образцу древнегреческих статуй.

Сидя рядом со столь необычной дамой, Заландер испытывал щекочущее удовольствие, а когда Вольвенд распорядился подать шампанское и он осушил бокальчик-другой, ему почудилось, будто он открыл новую часть света или новый принцип, словом, обнаружил этакое Колумбово яйцо.

Прочие постояльцы, сидевшие за табльдотом, уже покинули столовую, причем большинство из них мимоходом непременно бросали взгляд на красавицу обок Мартина. Подошедший официант предложил господам, которые еще пили шампанское, перейти в соседнюю залу, поскольку здесь через два часа состоится новая трапеза и надобно сызнова накрыть стол. Попутно он вынул бутылку из ведерка со льдом и осмотрел – она уже опустела.

Из-за этой оскорбительной наглости – как с бутылкой, так и с речами официанта – Мартин Заландер стряхнул с себя мечтательность. Встал и уже решительно отклонил настойчивую просьбу Вольвенда последовать предложению официанта.

– Что же, старина, – сказал Луи Вольвенд, – тогда до следующего раза! Надеюсь, мы снова научимся понимать друг друга. Дружба не худший идеал, особенно если она стара, как доброе вино!

Заландер, который вновь обрел полную ясность мысли, нашел сравнение неудачным, поскольку очень старые вина нынче ценятся не так высоко, как раньше. Однако он оставил это замечание при себе и поспешил распрощаться с вольвендовским семейством. Последней оказалась барышня Мирра Главиц с греческой кровью, стоявшая позади него; он высматривал ее не там, где надобно, и, в некотором замешательстве повернувшись кругом, едва не поскользнулся, перед тем как подать руку молчаливой даме и наконец уйти.

«Аккурат словно молчание синих небес в древней Элладе!» – сказал он себе, порывисто шагая по улице.

«Все-таки, клянусь Богом, замечательная штука – красота, классическая красота!» При этом он бессознательно прищелкнул пальцами, и один-двое прохожих проводили его удивленным взглядом.

– Что же это за визитер, с коим ты обедал в гостинице? – спросила Мария, к которой он ненадолго заглянул.

– А разве тебе не сказали? – изумился Мартин.

– Будто ты не знаешь! Ты ведь сообщил только, что не придешь домой, пообедаешь там!

– Да я вообще сообщений не посылал, это он, без моего ведома!

– Кто «он»?

– Ага! Отгадай – Луи Вольвенд!

– Он здесь? И ты с ним обедал?

Г-жа Заландер оцепенела от удивления, причем отнюдь не радостного.

– Не стоит этак пугаться! Представь себе, он хочет выплатить с процентами наше поручительство и для начала принес пять тысяч франков.

– По мне, так лучше бы он вместе с деньгами сквозь землю провалился! Не будь эти деньги забытой утратою, он бы их не принес! И ты немедля заключил с ним дружбу?

– Нет, конечно! Однако ж не будь такой чудачкою, милая Мария. Явижу здесь только одно: он желает возместить убыток, коль скоро имеет возможность.

– Ох, Мартин, по-моему, он явился, чтобы в третий раз тебя разорить!

– Да ему это теперь без надобности! Уж таким-то жуликом он никогда не был, чтобы, обзаведясь через женитьбу капиталом, просто развлечения ради выплатить старый долг, а затем использовать оный как приманку для нового улова. Вдобавок он бы тогда не приехал сюда с женой и детьми.

– Господи помилуй! С женой и детьми? Вот, поди, красавцы как на подбор!

– Красавцы? А ты погляди – удивишься! Жена у него, на мой взгляд, ничего особенного, хотя я не слишком к ней приглядывался, все больше смотрел на младшую ее сестру, барышню Мирру! Сущая Антигона, скажу я тебе, Навсикая, да что там – сама прекрасная Елена, если б не выглядела чересчур благочестиво.

Только сейчас г-жа Мария пристальнее взглянула на воодушевленного мужа и заметила слегка раскрасневшееся лицо и блеск в глазах. В этом непривычном порыве запоздалого преклонения перед красотою он показался ей столь трогательно-забавным, что она от души рассмеялась, глядя на него все более весело.

– Это чистая правда! – простодушно вскричал он, приписывая ее веселость недоверчивости и даже не догадываясь, насколько благороднее было охватившее ее чувство. Когда же она продолжала смотреть на него с еще более веселой благосклонностью, он нетерпеливо ушел, со словами:

– Ах, с тобой совершенно невозможно разговаривать!

«Добряк Мартин! – думала она, откинувшись в кресле и на миг праздно сложив руки, Ничуть он не меняется, покуда не сломается! Всегда изловит нового пасхального зайца, когда все думают, ему конец! Теперь, видите ли, опять встретил греческую красавицу, как говаривал в добрые старые времена; глядишь, сызнова достанет «Одиссею», которую мы когда-то прочли. Что ж, его дух всегда в движении, всегда чем-то занят, ему играть в кегли недосуг!»

Столь благожелательно описанный муж шагал меж тем в контору, успевши по пути прийти в другое настроение. Только на улице он подпал под воздействие милого поведения жены, чья душевная молодость весьма приятно проступила сквозь патину лет, тем более что это оказалось в новинку.

Легкая досада, вызванная ее смехом, незаметно растаяла.

– Кто бы мог подумать, – сказал он, – что добрая Мария, которую я знаю столько лет, способна в подобном случае на столь прелестный каприз! Никогда не видел ее такою. Поистине здесь не скажешь, что человек меняется, покуда не сломается! Всегда, когда меньше всего ожидаешь, она открывается по-новому! Впрочем, поскольку она и тут всегда остается тою же, никак не скажешь, что она меняется!

Однако никто из них словечком не обмолвился о разговоре, что состоялся у них накануне вечером, перед сном, по поводу дочерей, и о том, что они говорили о нерегулярных и загадочных явлениях человеческой жизни.

XV

Несколько недель Мартин Заландер ничего более не слышал о Луи Вольвенде и его семействе, и, хотя порой его охватывало любопытство, что же сей странный приятель в конце концов учинит, думал он о нем все меньше и безразличнее.

Однажды вечером г-жа Мария сообщила, что намерена навестить дочерей и провести у каждой целый день. Зятья укатили в Западную Швейцарию на стрелковый праздник и не вернутся, пока не добудут один-другой серебряный кубок – дело для них привычное, на которое они не жалели денег и бесконечных упражнений в стрельбе. Пользуясь их отлучкой, жены решили устроить тщательную ревизию всего домашнего обзаведения, в частности постелей и постельного белья, а при этом добрый совет матушки пришелся бы очень кстати. Разумеется, они рассчитывали таким образом без помех провести в обществе матери весь летний день и вдобавок сделать так, чтобы каждая участвовала в ревизии и совете в доме у другой сестры, причем обе надеялись не только произвести поучительную проверку и сравнение наличного ущерба, но и весьма уютно и спокойно побыть втроем целых трое суток. Ведь хотя бы на одну ночь каждая из сестер желала задержать дорогих гостей у себя.

Мартин счел все вполне правильным, кроме дорогостоящей стрельбы зятьев, у каждого из которых стоял в доме стеклянный шкафчик с блестящими кубками, хотя метко стрелять ни тот ни другой не умели. Однако ж в сложившейся ситуации предоставил всем трем женщинам два-три свободных денька и наказал жене оставаться с дочерьми, пока ей это в радость и во благо. Ведь в обеих местностях воздух как нельзя более чистый и здоровый.

В назначенный срок он сопроводил свою прекрасную половину на вокзал, куда служанка уже доставила корзину с разными вкусностями, чтобы добавить праздничности житью – бытью одиноких соломенных вдовушек.

С вокзала Заландер не спеша прогулялся пешком через новые или расширенные кварталы, развлечения ради высматривая дома, на которые ссудил ликвидные средства. Поскольку же по городу он бродил нечасто, домов этих отыскать не сумел. Попутно он размышлял о сомнительном ажиотаже с возведением домов, каковому и сам содействовал, и о разговорах, которые уже пошли насчет неминуемого краха в строительстве. Что ж, думал он, крах так крах, у меня на руках только первичные ипотеки, а к тому же: грех пополам и беду пополам! Идти надобно в ногу со временем, оно опять все уладит; чем бы занялись наши ремесленники, не будь хоть небольшого строительства?

Он как раз присматривался к красивому дому, видимо уже заселенному, так как в нижнем этаже как раз оборудовали то ли магазин, то ли товарный склад, а в окнах остальных этажей виднелись шторы, когда из этого дома вышел Вольвенд и тотчас заметил Мартина Заландера.

– Ба! – вскричал он. – Дружище, как кстати! Я аккурат собирался зайти к тебе в контору. С удовольствием пригласил бы тебя наверх, ведь мы покамест и живем в этом доме, но мои дамы покуда еще не навели красоту и будут шипеть, как кошки, ежели я приведу визитера!

– Вот как? – сказал Заландер, когда наконец мог вставить словечко. – Ты поселился в этом доме и, стало быть, намерен остаться здесь?

– Весьма возможно, что мы останемся здесь, во всяком случае пока мальчики не поступят в школу. Я, видишь ли, думаю послать их в здешние школы, ведь им должно остаться швейцарцами. Несколько недель мы ездили по стране, на Женевском озере побывали; и в Лозанне я нашел частное заведение, которое мне весьма по душе. Помещу их туда на годик, а может, и больше, как получится, а затем пусть поучатся в хорошей средней школе, в гимназии или в реальном училище здесь либо где-нибудь еще в немецкой Швейцарии.

– Кем же они станут? – полюбопытствовал Заландер.

– По мне, так только не коммерсантами! Этим я сыт по горло, ведь не каждому выпадает этакая удача, как Мартину Заландеру!

Тот не обиделся на поговорку, которую уже не раз слыхал от других невезучих, и с добродушной улыбкой сказал:

– Значит, ты рассчитываешь и в университет мальчиков послать?

– В университет? Хм. И да, и нет! Боюсь, парнишки не большие умники. Однако ж, сдается мне, богословие одолеть смогут.

– Богословие? В нынешние времена это, пожалуй, как раз самое трудное, требующее разнообразнейших способностей.

– Не до такой степени, как ты полагаешь, – отвечал Луи Вольвенд, надменно прищурясь.

Но поскольку тот и другой не знали, что именно имел в виду собеседник, они оставили эту тему.

– Куда направляешься? – спросил Вольвенд.

– В контору; проводил жену на поезд, она уехала на несколько дней, а потом прогулялся немного. Ну а теперь пора и к делам вернуться.

– Я пройдусь с тобой чуток! Кстати! Как ты относишься к тому, что я живу в твоем доме?

– В моем доме? Что ты! Я домами не владею.

– А как же тот, откуда я вышел? Я говорил с владельцем о нынешних обстоятельствах в строительстве и при этом, разумеется, узнал, где он взял деньги. Этот дом настолько же его, насколько и твой!

– Не понимаю. Даже если этому человеку придется отказаться от этого дома, есть другие, к кому он может отойти. Я совершенно уверен.

– Кто знает? Если покупная стоимость снизится на треть или на четверть, дом перейдет к тебе и тогда только станет цениться.

– Но в самом ли деле этот дом из тех, в какие я вкладывал деньги? Как зовут владельца?

– Что? Ты не знаешь своих домов? Мартин, ей-Богу, ты меня удивляешь! – С этими словами Вольвенд бросил на старого друга колючий взгляд, но тот, случайно опередив его на полшага, не почувствовал злого укола.

Вольвенд, вероятно, и сам не знал, что возбудило секундную вспышку злости – коммерческая удачливость Заландера или свойственное ему безмятежное спокойствие. Вольвенд успел разузнать больше, чем сказал, а Заландер понятия не имел, где расположены дома, под какие он давал ссуды, отчего Вольвенд испытывал прямо-таки личную обиду. Ведь он даже не потрудился повторить вопрос об имени домовладельца, оставшийся перед тем без ответа.

Но едва он поравнялся с приятелем, нагнав те самые полшага, злое выражение исчезло из его взгляда и он продолжил:

– Старина! Я что хотел сказать: не знаю я, как ко мне относится твоя благоверная. Но в теперешних обстоятельствах мне бы хотелось приветствовать ее, тем более что я при дамах, коим требуется подходящая компания. По причине безвременной смерти своих матерей они не получили достаточно тонкого воспитания, так уж вышло, что волею случая учителями их были то заезжие молодые священники, то светские наставники; однако ж сей факт не имел бы большого значения и не заслуживал бы упоминания, если б взамен они приобрели побольше лоска в светском общении, нежели сумели усвоить на родине… но аккурат этого и недостает, как ты, наверно, успел заметить, вот почему мне надобно представить их в домах, где они смогут чему-нибудь научиться, хоть самому необходимому…

– Тут ты обращаешься не по адресу, – перебил Заландер, – моя жена ведет довольно уединенную жизнь, даже горничной не держит. Много лет мы довольствуемся одной пожилою служанкой, так что, как ты можешь себе представить, в нашем доме дамам учиться нечему.

– Да ладно! Твоя любезная супруга не благоволит мне, я знаю; однако я очень ее уважаю и ценю уже потому, что она сама по себе представляет солидный торговый дом… пойми же меня! Я не ищу для бедняжек блеска и шумихи, им надобен образец спокойно-благородной женственности во всех делах…

– Этакими речами ты у Марии ничего хорошего не добьешься! – снова перебил Заландер назойливого собеседника. – Она терпеть не может это слово и по сей день не простила оратора, который на свадьбе наших дочерей при всем честном народе назвал ее образцом благородной женственности!

– А-а, знаменитая свадьба! – вскричал Вольвенд. – Я прочел о ней в газете, на щетинном рынке в Будапеште. Аккурат завтракал свиными ножками с кружечкой эгерского винца, взял в руки газету и прочел наугад: «К прославленным свадьбам в Кане [14]14
  Имеется в виду библейская история о браке в Кане Галилейской; Ин. 2.


[Закрыть]и в Камачо [15]15
  См. Сервантес. Дон Кихот, ч. 2, гл. 19–21.


[Закрыть](мне таковая неизвестна) и прочая нельзя не добавить устроенную господином Мартином Заландером в свободной Швейцарии по случаю вступления в брак двух его дочерей, когда не только угощали множество народа, но и представляли политические спектакли и аллегории, причем все это под открытым небом!» Об этом ты непременно должен мне рассказать! Вообрази, как меня наэлектризовало и как, невзирая на жареные свиные ножки, у меня потекли слюнки.

– Да-да, в другой раз! – Покраснев и смутившись, Заландер взглянул на часы: – Мне пора в контору, уж скоро девять!

Вольвенд, однако, придержал его за пуговицу сюртука:

– Только одно словечко, дружище! Ты, стало быть, один дома? А мы с тобой покамест ни разу еще как следует не потолковали, не откажи в любезности, пообедай нынче у нас, коли не имеешь других планов! Мы, правда, еще не вполне устроились, и кухня у нас тоже без всякой роскоши… но я ведь знаю, тебя это не смутит. Надобно находиться в собственных четырех стенах, там никто нас не побеспокоит. Ты ведь обещаешь прийти, не так ли?

Новая навязчивость Вольвенда вызвала у Мартина неприятное чувство, вспомнилась ему и неприязнь г-жи Марии. Однако же то обстоятельство, что обедать он все равно собирался не дома, и известное любопытство – ведь ему предоставлялся шанс еще раз увидеть писаную красавицу, дифирамбы в честь которой так развеселили его жену, – внезапно переменили его настрой, а может быть, заволокли сознание туманной мглою, и он дал согласие, после чего Вольвенд поспешил удалиться, а Заландер наконец-то пошел в контору. Несколько часов он без передышки работал, даже и после того, как его люди ушли, ясным взглядом всесторонне оценил положение дел. Где бы ни возникла сложность, проистекала она не от самообмана и не от опрометчивых поступков, а оттого можно встретить ее со спокойной душою. В полуденной тиши он внимательно заглянул в бухгалтерские книги, а также в личные заметки касательно важных событий вообще и с удовлетворением подвел заранее известный итог, что дела его развивались без дерзких скачков, продвигаясь вперед равномерно и спокойно. В этом он с благодарностью усматривал сопутствующую ему удачу, которая после былых невзгод сводила его лишь с честными и надежными коммерческими партнерами, более того, даже притягивала таковых, как он мог бы похвастаться, если б страдал тщеславием.

Тут солидные часы над письменным столом закряхтели и громко пробили час, напомнив ему, что он обещал Луи Вольвенду прийти на обед, а одновременно – что этот старинный друг едва ли не единственный человек, который не раз приносил ему несчастье. Он форменным образом испугался, запер свои записки в стол и с сомнением подумал, не лучше ли последовать Мариину чутью, не ходить туда и вообще порвать с этим странным субъектом.

Однако, приняв во внимание, что Вольвенд выказывает доброе намерение по своей воле загладить прошлые грехи и уже подтвердил оное, все-таки решил, что негоже обойтись с ним этак жестоко, особенно теперь, когда он как будто бы спасся из передряг скорее безрассудной, нежели дурной жизни и остепенился.

Словом, Заландер встал с кресла, отыскал щетки для волос и для платья, которые его служащие хранили в углу, вымыл руки, навел красоту, насколько это позволительно в его годы, ведь как-никак ему предстоит сидеть за столом вместе с дамами. Затем позвонил в колокольчик, вызвал помощника, проживавшего здесь же в доме, и велел ему запереть контору, а также предупредить бухгалтера, что хозяин, вероятно, сегодня уже не вернется.

Добравшись до нужного дома, он поднялся аж на третий этаж, где и обнаружил на двери одной из квартир карточку с именем «Л. Вольвенд-Главиц».Если квартира в верхнем этаже говорила о скромности, то карточка возвещала, что ее владелец в конце концов присоединился к гильдии тех, кто вечно производит эксперименты над своим честным именем. Мартин покачал головой и, взявшись за звонок, напоследок опять помедлил. В сущности, вряд ли Вольвенд желает чего-то еще, кроме как слегка потешить свое тщеславие, коль скоро у него теперь есть на это время! – подумал он и дернул цепочку колокольчика.

Немного погодя один из мальчиков открыл, молча поклонился и впустил гостя. В распахнутую дверь другой комнаты был виден накрытый стол, возле которого стоял второй сынишка, пересчитывая миндальные орехи на тарелке. Оба мальчика были в сапожках, как их отец, и в длинных кафтанчиках желтоватого цвета, наподобие тех, что носят господские слуги, сходным же манером волосы у обоих были напомажены и плотно приклеены к вискам. При взгляде на этих детей невольно возникала мысль, что родители не умеют одеть их должным образом. Больше никто не появлялся, и Мартин, запамятовав имя мальчика, который ему открыл, спросил, как его зовут.

– Георг! – сказал мальчик, снова поклонившись. – А это Луи!

– Верно! А где же ваш папа?

– В той комнате! – отвечал Георг, кивнув на другую дверь.

Мартин постучал, послышалось «войдите».

– А-а, друг Заландер! – вскричал Вольвенд, который что-то писал за столиком у окна, а теперь встал и, протягивая руку, шагнул навстречу. – Добро пожаловать!

– Прошу прощения, я несколько опоздал, – сказал Заландер, – заработался в конторе, пока не пробило час!

– Ничего страшного! Как видишь, я тоже был занят; сам-то беден как Ир, но постоянно слежу за финансовыми делами жены, а в тамошних краях это не самая простая задача. У свояченицы моей есть собственный управляющий, однако ж и за ним нужен глаз да глаз, аккурат сейчас проверяю его последний отчет. Ну да ладно, давай-ка посмотрим, где наши дамы!

Он собрал лежавшие на столике бумаги и запер их в ящик комода.

– Ты посмотри на этот комод, как превосходно он окрашен! Натуральная ель, а с виду словно орех! У нас все сплошь взято напрокат, утварь, постели и прочее, покуда не решено, временно мы здесь или нет. И обед мы нынче заказали из ресторации, хоть и привезли с собой кухарку, но она покамест не освоилась со здешним кухонным обзаведением.

Отворилась дверь, вошла г-жа Александра Вольвенд-Главиц. Одетая в шуршащие шелка, ростом она почти не уступала мужу, но в глаза ему смотрела робко, будто опасалась сделать что-нибудь не так. Черты лица правильные, однако в целом лицо невыразительное, с более глубокими складками, чем пристало бы в ее, вероятно, без малого сорок лет.

– Вот видишь, – обратился к ней Вольвенд, – здесь мужчины не говорят «целую ручки, сударыня»! Здесь руку пожимают, и точка!

Заландер облегчил милой даме сей маневр, исполнив его согласно только что оглашенному предписанию, сиречь протянув ей руку.

– Добрый день, господин статский советник фон Заландер! – произнесла она несколько хрипловатым голосом. – Буду рада, если вы не откажете кушать с нами скромный обед!

При этом она, не в пример Мартину, отвесила поклон, как прежде ее сын Георг.

– Нет-нет! – рассмеялся Вольвенд. – Коли тебе не целуют руку, кланяться из-за этого вовсе незачем!

Она густо покраснела, потому что муж, хоть и смеялся, бросил на нее колючий взгляд. Рассердился по поводу определенно заученной, но не вполне правильно воспроизведенной приветственной фразы. К счастью для перепуганной бедняжки, дверь снова отворилась, и вошла ее сводная сестра, которая тотчас приковала к себе взгляд Заландера. Поистине прекрасное зрелище – такая же статная, как и сестра, она была лет на двадцать моложе и в белом своем платье выглядела безупречно. Платье было простого покроя, без всяких рюшей, главное его украшение составлял белый же кружевной воротник-пелерина, под которым чуть просвечивали прекрасные плечи и руки и который лежал на них красивыми складками. Изысканный блеск придавала всему облику девушки мягкая застенчивость, просветлявшая скромное ее существо точно лунный свет. Здороваясь с Заландером, она слегка улыбнулась, скорее, пожалуй, просто набрала в грудь воздуху, а не улыбнулась ему или кому-то другому, и он невольно поклонился, невзирая на свои демократические принципы, и даже вынул руки из-за спины.

Тут прибежали мальчуганы с сообщением, что суп на столе.

– Идемте, пока не остыло! – пригласил Вольвенд. – Это единственное, что нынче приготовила кухарка, хороший австро-венгерский суп, ну и не забыть кое-что на сладкое. Господин советник, позволь просить тебя предложить руку моей жене и пройти вперед, налево.

Мартин сделал над собою усилие, чтобы побыстрее последовать приглашению. «Откуда у него эти треклятые церемонии? – подумалось ему. – Здесь он о них понятия не имел, как и я сам!»