Текст книги "Перелетные птицы"

Автор книги: Гордон Брук-Шеферд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Особые услуги, которые оказывались этой службой, можно наглядно проиллюстрировать на следующем примере. Зимой 1949-50 годов в Москве находилась официальная делегация КПК во главе с Мао Цзедуном, и Сталину было необходимо провести продолжительные переговоры с Мао Цзедуном один на один, без присутствия вездесущего номера 2 в китайском руководстве – Лю Шаоци. И на помощь пришла служба охраны. Ее грузовик аккуратно въехал в лимузин, который вел шофер той же охраны и на котором Лю ехал на дачу к Мао, где проходила коммунистическая встреча в верхах. Дорожная инспекция затянула разбор "дорожного происшествия" и очистку дороги на два часа, и Сталин провел желаемую встречу тет-а-тет. Для вида шофера автомобиля Лю уволили из органов, а водителю грузовика также для вида дали год тюрьмы.

Охрана №2 обеспечивала охрану иерархов сразу вслед за Сталиным членов и кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК, основных министров правительства и маршалов вооруженных сил.

Первые годы в кремлевской охране прошли, похоже, довольно ровно. Дерябин получал 4000 рублей в месяц – в четыре раза больше самого высокооплачиваемого рабочего. У него был персональный автомобиль с водителем и маленькая дача в сосновом лесу в подмосковном поселке Мамонтовка. Для полного счастья в этой устроенной жизни не хватало жены, и он нашел её в июне 1948 года. Анкеты у Марины Макеевой были не придерешься. Они познакомились в Кремле, где она работала стенографисткой при Политбюро.

Здание на площади Дзержинского дом 2 представляло собой аппарат террора. В нем размещалась зловещая Лубянская тюрьма, и Дерябин был в курсе тог, что происходит в подвальных камерах здания. Некоторых следователей он знал, и те временами хвастались ему приемами, с помощью которых они выбивали из своих жертв необходимые "по закону" признания. Возникали неприятные ощущения, когда он видел из окна заключенных, которых выводили во внутренний двор на прогулку, и особенно когда он видел среди этой мрачной процессии своих бывших коллег и даже начальников, потому что по мере того, как эпоха Сталина приближалась к концу, надзиратели на Лубянке все больше превращались в надзираемых. Волны фракционной борьбы в Политбюро за наследство прокатились и по госбезопасности, ключевом органе борьбы за власть. Самая мощная волна ударила по Лубянке в июле 1951 года, когда министр Виктор Абакумов был снят приказом, подписанным Сталиным, заключен под арест и позже расстрелян. Все шесть его заместителей и многие из ведущих помощников последовали за ним – вначале в тюрьму, а потом многие и под расстрел. У Дерябина не было покровителей среди арестованных, он стоял вдалеке от борьбы титанов, и посему над ним опасность не нависла прямая опасность. Однако умному человеку следовало в такой ситуации поискать более надежную защиту от пролетающих пуль. И после падения Абакумова Дерябин снова посоветовался со своим старым знакомым, который счастливо пережил все бури.

Дерябин решил передвинуть фигуру на другой конец шахматной доски – во Второе управление, которое занималось внешней разведкой и часто работало под прикрытием МИДа. Это было самое большое расстояние, на которое офицер госбезопасности мог отойти от междоусобной схватки в Кремле. Теоретически Управление охраны налагало вето на уход кого-либо из своих сотрудников. Однако оно было так занято своими внутренними проблемами, включая и внушительную потерю кадров, что бесценный Павел Зуйков с помощью нескольких телефонных звонков сумел запустить механизм перехода Дерябина. В мае 1952 года Дерябин предстал перед полковником Евгением Кравцовым, тогдашним начальником отдела по Германии и Австрии во Втором управлении, которое размещалось в комплексе серых зданий в приятном удалении от площади Дзержинского. Дерябин словно вырвался из затхлых джунглей на лужайку, попал совсем в другую атмосферу, в которой под командой Кравцова служил 81 офицер.

Год с четвертью Дерябин работал в управлении, насчитывавшем около трех тысяч сотрудников в центре плюс пятнадцать тысяч офицеров и агентов, советских и иностранцев, за рубежом. В противоположность Управлению охраны, куда набирали, как правило, людей с ограниченным образованием, способных скорее для исполнения роли роботов, внешняя разведка была укомплектована наиболее образованными и способными людьми, которых могло произвести советское общество. Это был сдвиг в судьбе человека, имевшего специальность школьного учителя и диплом об окончании в 1951 году Института марксизма-ленинизма в Москве, ускоренный курс которого он прошел за два года.

Новая работа предъявляла повышенные требования, но зато была и менее опасной. Теперь Дерябин должен был не охранять советских лидеров, а направлять им информацию о внешнем мире. Она имела четыре градации. Первая направлялась в тринадцати экземплярах, по одному на каждого члена Президиума ЦК. Следующая – лишь в семи, для главных членов Президиума. Другая – в трех, из которых один экземпляр предназначался для Сталина. Была ещё рабочая версия в одном экземпляре, которая шла на стол секретарю ЦК, им был тогда Георгий Маленков. Ни на одной из бумаг не стояло грифа "секретно", они шли вообще без грифов. Получатели, объяснял полковник Кравцов, и сами должны были понимать что к чему.

Однако и в этой работе не обошлось без темной стороны дела. Самой темной стороной деятельности Второго управления было "спецбюро", или "специальное бюро номер один", которое занималось террористическими операциями за рубежом, особенно убийствами и похищениями тех, кто был объявлен предателем, или врагов режима. С одним из таких исполнителей мы встретимся в следующей главе. Дерябин хотя и не работал в "спецбюро", принимал участие в организации похищения в Западном Берлине в 1952 году доктора Вальтера Линзе, исполнявшего обязанности главы Ассоциации свободных немецких юристов. За рубежом это вызвало дипломатическую бурю, а в Москве капитан Дерябин удостоился похвалы.

Зимой 1952-53 годов Дерябин пережил неприятные моменты, когда сотрудница отдела Валентина Орлик донесла на него, будто он ведет разговоры "антисталинского содержания". Женщина сделала это скорее из-за оскорбленного женского самолюбия, поскольку неоднократно приглашала Дерябина к себе домой, когда муж бывал в отъезде, но Дерябин все время отказывался. Во-первых, объяснял он позже, она была не в его вкусе слишком толста, – а во-вторых, он был принципиально против "служебных романов". Разговоры о Сталине если и шли, то ограничивались его детьми, особенно непутевым сыном Василием, которого сделали генералом ВВС. И все же министр Семен Игнатьев, слабый и нервный партийный функционер, человек явно временный на этом посту, приказал дать ход служебному расследованию. Но смерть Сталина, о которой народу объявили 6 марта 1953 года, разметала многие дела и похлеще дерябинского.

Последующая борьба за власть, закончившаяся расстрелом 23 декабря Лаврентия Берия, пронеслась и по зданию на площади Дзержинского 2 ураганом, по сравнению с которым переполох после ареста Абакумова мог показаться весенним зефиром. Вначале Берия провел чистку в организации, которую он захватил, и насадил повсюду своих людей. Потом скопом удалили всех подручных Берия, и в службу пришли другие люди, новые и старые. Эти перетряски сулили угрозы почище сталинских, ибо опасность могла нагрянуть с любой стороны.

Как и все в учреждении, и полковник Кравцов, и капитан Дерябин были озабочены тем, как бы защитить тылы и обеспечить будущее. Эта возможность представилась обоим летом 1953 года, когда Кравцов был назначен резидентов в Вену. Для начальника австро-немецкого отдела это не являлось повышением, но место было тем не менее привлекательным: можно было из приятной европейской столицы понаблюдать за борьбой в Москве, не оказываясь втянутым в нее. Кравцов предложил направить в Вену и Дерябина – "для восстановления эффективной работы аппарата резидентуры". Когда его кандидатуру утверждали на парткоме, ему предложили забыть о деле Орлик: Игнатьев уже давно был не министром, а само дело уже уничтожено. Но существовало второе препятствие, посерьезнее: служба в Управлении охраны. По железным законам, те, кто служили там, были причастны к слишком многим тайнам советского руководства, и поэтому им не разрешалось выезжать за границу. Дерябин, зная парткомовский менталитет, сделал проницательный ход: он сам предложил отклонить свою кандидатуру. Но и здесь ему предложили забыть об этом. Назначение в Австрию утвердили, и 28 сентября 1953 года Дерябин с женой и маленькой дочерью прибыл поездом в Вену.

Свое бегство, которое случилось менее чем через четыре месяца после его приезда в Вену, он представил в своих мемуарах как "импульсивное решение". Но лет через тридцать после выхода книги он заявил, сто наполовину созрел для этого шага ещё в Москве...

По совету своих коллег, которые говорили ему: мол, "купишь всё там", он приехал в Вену в одном костюме, а за первые три дня обзавелся полным гардеробом, Его жена накупила товаров для родственников в Москве и с первой советской делегацией отправила домой посылки. Большую ложь о коммунистическом превосходстве даже в материальной сфере он начал понимать ещё в военное время, когда начали поступать первые поставки западных продуктов питания, одежды, транспорта, военного снаряжения. Теперь, в мирное время, он убеждался в этом в каждой прогулке по Вене. Он с комфортом расположился в "Гранд-отеле" на Рингштрассе, в окружении шикарных магазинов и ресторанов.

В советской миссии, находившейся через улицу в отеле "Империал", происходили крупные перемены. Некоторые перемены, как, например, назначение верховного комиссара Ивана Ивановича Ильичева ещё и послом в Австрийской Республике, никого не удивляло: три его западные коллеги тоже сидели на двух стульях. Но эти коллеги и их политическое руководство дали бы в то время много, чтобы узнать некоторые вещи, которые происходили на теневой стороне отеля "Империал". Так, до начала 1955 года не было никаких явных признаков того, что постсталинское советское руководство готовится вывести свои войска из Австрии и дать этой стране свободу, но капитан Дерябин знал за полтора года, что решение об этом принято.

В миссии поговаривали о том, что Хрущев готов принять идею о нейтральной Австрии, а генерал Ильичев получил приказ перестроить всю разведывательную работу в Австрии. Активизировалась работа с "нелегалами" (т.е. разведчиками, не имевшими официальной "крыши"), потому что они должны были составить потом основу шпионской сети в стране.

Хотя Дерябин и не пишет об этом в своих мемуарах, но его первые попытки контакта с американцами состоялись до Рождества 1953 года, когда он провел в Вене три месяца. Он то слонялся по магазину советской книги, куда, как он знал, нередко заглядывали американские дипломаты и разведчики, ходил в рестораны, где собирались западники...

Рано утром 13 февраля он был разбужен телефонным звонком своего шефа, полковника Кравцова, который приказал ему немедленно расследовать факт исчезновения советского официального лица – Анатолия Скачкова. Тот вернулся домой ночью из стриптиз-кабаре пьяным, потом собрал кое-какие вещи и ушел "к американцам", как он заявил жене. Перепуганная женщина сообщила об этом в советскую миссию.

Дерябин был озадачен да и раздражен приказом. Выяснилось, что Скачков ходил в кабаре вместе с подполковником госбезопасности, приехавшим в краткую командировку в Австрию – компания вряд ли подходящая для человека, будь он пьяный или трезвый, накануне побега. К тому же полковник Кравцов произнес довольно странные слова, перед тем как повесить трубку: "Ты особенно глубоко-то не копай". Тайна разъяснилась для Дерябина, после того как он посетил квартиру Скачкова. Там он обнаружил по всей квартире более сотни американских книжек в карманном издании – на самом виду, их и не пытались скрыть. Дерябин увидел в том доказательство того, что "беглец" был "подставой" КГБ, который через книги знакомился с американским образом жизни. Дерябин возмутился тем, что его использовали в качестве куклы в этой игре. Так ещё с ним не поступали.

Невыспавшийся и раздраженный, он вернулся к себе около полудня. Жена, с которой у него были натянутые отношения, стала выговаривать ему за очередную ночную отлучку. Он стал собираться уходить, чтобы избежать скандала, и жена спросила, когда его ждать на сей раз. Полчти не отдавая себе отчета в сказанном, он бросил, прежде чем хлопнуть дверью: "Может быть, никогда". Но вопрос о "может быть" уже не стоял. Он принял решение.

Примерно в четыре дня он миновал часового у входа в американскую военную штаб-квартиру на Мариахильферштрассе и попросил, чтобы позвали сотрудника спецслужб, говорящего на русском языке. Появился армейский капитан и представился, Дерябин сообщил ему, кто он и что он, и тут же попросил убежища. Американец убедился, что Дерябин именно тот человек, за которого себя выдает, и Дерябина тут же перебросили в безопасное место.

Петр Дерябин представлял собой интересный случай с точки зрения спецслужб как человек с весьма пестрой карьерой. Интересен он был и как человеческой экземпляр, на формирование которого влияли многие факторы. Вольный дух приграничных сибирских мест не удалось вытравить в нем коммунистическим начетничеством. Лишь после нападения Германии в нем взыграли юношеский энтузиазм и патриотический подъем. Потом в нем росло противоречие между его характером и характером работы, которой он занимался: слежкой за своими согражданами.

Разочарование системой несомненно сыграло свою роль, однако, видимо, не столь большую, как этого ожидала принявшая его сторона (как и все беглецы, Дерябин увидел, что за границей ему пришлось немало играть на публику). Его разочарование возникло скорее на материальном факторе, чем на духовном контрасте между Западом и Востоком. Дерябин выглядел скорее как человек, ищущий лучшей жизни, а отнюдь не этаким крестоносцем веры.

Следующие факторы, повлиявшие на его выбор – служебный и семейный. Он не боялся, что над ним нависнет топор при возвращении домой – как это бывало в случаях с другими перебежчиками. Но он чувствовал нежелание возвращаться из этого нового мира удовольствий и достатка в прежний мир напряженности и дефицита. Потом, ему не к кому было возвращаться, если не считать старых фронтовых друзей, да некоторых коллег. Отец его, старый царский служака, умер в 1936 году, мать – пятью годами позже, брат Владимир погиб на войне. Единственной ближайшей родственницей и заложницей осталась сестра Оля.

Оставалась проблема жены и малолетней дочери, оставшихся в "Гранд-отеле". Его второй брак рушился, но было ли это достаточным основанием, чтобы подвергать верным неприятностям жену и дочь? Когда его спросили об этом много лет спустя, он ответил, что, во-первых, у него не оставалось другого выбора, а вероятность успеха бегства втроем, даже если бы жена и согласилась, была чрезвычайно мала, а если бы их поймали, то жену ждали бы неприятности куда более крупные, чем она получила как бывшая жена перебежчика. Тем более это были уже не сталинские времена. Что же до дочери, то ей всего было четыре года. Короче говоря, он просчитал все вероятности – чем ему все время приходилось заниматься и раньше.

7

Франкфурт-на-Майне

В 60-х годах Светлана Аллилуева, дочь Сталина, начала публиковать на Западе всех захватившую правду о своем покойном отце и его режиме, и КГБ предложило Кремлю заставить её замолчать навеки. Предложение рассмотрели и отклонили. Говорят, что это премьер-министр Косыгин вынес решение не трогать её.

Это звучит жутковато, но отнюдь не как фантастический домысел, что, будь тогда жив её отец, решение могло быть противоположным. При сталинском правлении убийство любого, кто охаивал или подрывал режим, было заведенной практикой, и диктатор создал даже специальное подразделение, занимавшееся "мокрыми делами" за рубежом. Как это часто бывает в тиранических режимах, голый терроризм прикрывался лохмотьями законности. Будущих жертв Сталина судили заочно, выдвигали против них обвинение, реальное или вымышленное, и партийные судьи выносили им смертный приговор, а на исполнение дело передавалось соответствующей ""инстанции.

Так, в 1936 году Игнац Рейсс, один из первых советских сотрудников разведки, перешедших на Запад, был убит на берегу Женевского озера совим бывшим коллегой. На следующий год Джулиет Стюарт Пойнтц, отошедшую от работы с советской шпионской сетью в Соединенных Штатах, двое мужчин подстерегли в нью-йокском Центральном парке, затолкали в автомобиль – и только её и видели. В тот же 1937 год в Париже был похищен генерал Евгений Миллер, руководитель белоэмигрантского движения.

1941 год принес много работы "департаменту мокрых дел".В феврале бывший офицер НКВД Вальтер Кривицкий, один из самых информированных ранних перебежчиков, был найден застреленным в номере вашингтонского отеля. Фальсифицированная записка о решении покончить жизнь самоубийством указывала на факт убийства, хотя до сиз пор неясно, как русским удалось осуществить его, если окна и дверь номера были заперты изнутри. В том же году в Мексике был убит старый противник Сталина Лев Троцкий. Никто не сомневался тогда, чьих это рук дело, хотя подтверждение из Кремля пришло лишь после войны.

Сталинский департамент убийств ненадолго, но пережил его, так что Сталин не увидел своего величайшего унижения. Примерно в 7 часов вечера 18 февраля – через 11 месяцев после смерти тирана – один из сотрудников упомянутого департамента пришел в квартиру, в которой жил Георгий Сергеевич Околовичу, антисоветский эмигрант, заноза куда более болезненная в теле Кремля, чем в свое время генерал Миллер. Этот человек пришел, конечно, с заданием убить. Но, после того как Околович открыл дверь, события приняли совсем иной оборот. Посетитель прямо на пороге заявил: "Я капитан министерства госбезопасности, и меня прислали из Москвы во Франкфурт организовать ваше убийство. Я не хочу выполнять этот приказ, и мне нужна ваша помощь".

Некоторое время они смотрели друг друга. Как непохожи они были. Кандидат в жертвы – пятидесятилетний, с бесформенной фигурой, на носу очки, больше похожий на рассеянного профессора, чем на человека, который основную часть своей взрослой жизни посвятил бескомпромиссной борьбе с советским режимом. Несостоявшемуся убийце было лет на двадцать моложе, он был светловолосый, голубоглазый, прекрасно сложенный – вполне подходил под австрийского бизнесмена, под которого он работал. Но, несмотря на не внешнюю разницу, встретились два русских. И тот, кто старше, руководствуясь славянской привычкой, когда человек видит соотечественника, сказал: "Что ж, заходите, выпьем чайку".

Так закончилась операция под кодовым названием "Рейн", родившаяся в сердце Кремля. Дальше следует первый полный отчет об этом. Тщательное планирование операции, с1одной стороны, и уязвимый человеческий фактор, с другой, делают этот случай классическим в истории разведки и контрразведки в действии.

Вопрос об убийстве Околовича был впервые обсужден в Первом главном управлении МВД в июле 1953 года. Берия, глава этого ведомства, пытавшийся захватить рычаги власти после смерти Сталина, был арестован как раз в этом месяце, и после этого в МВД прошла волна чисток и реорганизаций. Однако операция "Рейн" вышла из хаоса неизменной. В конце сентября 1953 года Николая Евгеньевича Хохлова, капитана Девятого управления МВД (которое занималось "мокрыми делами"), вызвал к себе новый начальник управления полковник Лев Александрович Студников – и объявил ему, что его выбрали для выполнения "очень важного задания в Западной Германии". На следующий день Хохлов узнал в точности, в чем состоит задание. Через полмесяца Студников снова вызвал капитана и сообщил ему, что все идет по плану. Операция был одобрена (около 13 часов того же дня Президиумом ЦК), и благословение на её проведение было дано за подписями самого Хрущева и Маленкова, двух самых могущественных фигур в той трудной компании, которая управляла страной. Составленный в МВД план убийства был, таким образом, приоритетом высшего руководства партии и государства. Почему же так важно было убрать Околовича и как капитан Хохлов оказался выбранным на роль убийцы?

Околович был одним из руководителей эмигрантской организации НТС Народно-трудового союза*, основанной в 1930 году с целью свержения советского режима. Организация была немонархической и посему не получала финансовой поддержки от эмигрантских монархических организаций. Не получала она помощи и от таких заклятых врагов большевизма, как нацистская Германия. Наконец, поскольку у её членов были "нансеновские паспорта"**, то передвижения для них были затруднены. В 1935-37 годах представители НТС разъезжали по Западной и Центральной Европе в поисках спонсоров. У НТС были преданные кадры, но она была лишена оперативной базы.

* У автора эта организация почему-то расшифровывается как "Национальный союз русских солидаристов" – примеч. перев.

** Временные удостоверения личности, введенные Лигой Наций по инициативе Фритьофа Нансена и выдававшиеся апатридам и беженцам в 20-х годах – примеч. перев.

Наконец, в 1938 году Польша согласилась предоставить ей эту базу. Единственным условием было предоставление организацией польской разведке интересной информации, собранной в Советском Союзе. К осени 1938 года первые маленькие группы НТС стали проникать через польско-советскую границу. Они отправлялись в дорогу с двумя комплектами одежды, чтобы одеваться по местности. При них были разные русские принадлежности (карандаши, ножички, бритвы и пр.), привезенные для них поляками. При них были настоящие советские паспорта, бланки военных документов, предоставленные теми же источниками, и советские деньги на несколько лет жизни в Советском Союзе. Каждый имел по пистолету и несколько ручных гранат. Что они пытались сделать?

Ими было намечено шесть целей: пропаганда негативного характера, или дискредитация режима; позитивная пропаганда, а именно призывы к свержению строя; поиски кадров для движения сопротивления в стране; поднять дух борьбы в стране; создание общественных беспорядков, могущих перерасти в восстание; и апофеоз всего – быть участниками перехода власти.

Вышло так, что польская база просуществовала всего год: она перестала существовать, как и многое в Польше, с германским вторжением. НТС перенес свою базу в Румынию, которая на тот момент старалась держать нейтралитет в европейской войне. Потери были малы: одного поймали и расстреляли, одного сослали в лагерь на Камчатку. Но в 1941 году Гитлер вторгся в Россию и втянул в войну Румынию. Операции НТС были свернуты.

Почему же делом этой организации, после войны не имевшей большого веса, заинтересовались на таком уровне? Сам Околович, когда его спросили об этом, ответил: "Американцы для русских – это муха на носу, а мы – волдырь на этом самом носу". Коммунисты имели основание побаиваться политэмигрантов. Ведь и большевистская революция смогла произойти потому, что немцы в 1917 году позволили Ленину вернуться в опечатанном вагоне в Россию из швейцарской эмиграции. Но в груди большевиков того времени была хоть искорка идеализма, а их наследники, приказавшие убить Околовича, были лишь нервными циниками, хватающимися за власть.

А что же это был за человек, которого выбрали на роль убийцы? Он был типичен для многих из тех и более поздних перебежчиков: человек, любивший родину и сражавшийся за неё на войне, но возненавидевший систему после войны.

Жизнь его похожа на киносценарий, но такой, в котором вкрапления комизма и скучных сцен перемежаются с кровавым действием. Он родился 7 июня 1922 года в Нижнем Новгороде. У ребенка было незапятнанное пролетарское происхождение, Дет по отцу был сапожник, отец, рядовой в царской армии, в 1917 году пристал к большевикам. Когда ему было пять лет, родители развелись. а через год его мать вышла замуж за Евгения Михайловича Михайловского. Это был важный шаг вверх, Михайловский, поляк по происхождению, был сыном профессора варшавского университета, который был в свое время известным художником, а сам Михайловский был квалифицированным юристом.В 1930 году новая семья переехала в Москву, где Михайловскому дали хорошую квартиру и сравнительно высокую зарплату как адвокату, члену Московской коллегии адвокатов. Школьником в Москве молодой Хохлов пристрастился к театру и, помимо школы, которую он закончил в 1940 году, он прошел и полный курс в театральной студии имени Хмелева и получил диплом театрального режиссера. Но в этом качестве он пробыл всего одно лето 1940 года, когда выпускники давали спектакли, разъезжая по домам отдыха. Истинный дар проявился у Хохлова в художественном свисте, к чему он имел пристрастие со школы. Кажется невероятным, но он именно "просвистел" себе путь в секретную службу.

В декабре 1940 года ему придали партнершу, Агнессу Шур, и следующие шесть месяцев дуэт колесил по крупным городам, давая представления в Минске, Смоленске, Киеве и Севастополе, а в мае 1941 года появились даже в московском эстрадном театре "Эрмитаж". На эстрадном конкурсе дуэт вошел в тройку лауреатов, а Хмелев дал ему даже роль в пропагандистском фильме про студентов "Испытание". 22 июня они с партнершей готовились выйти на сцену, когда услышали, что Молотов собирается выступить с важной речью по радио. Все бросились к громкоговорителям на главной площади. Сообщение было, конечно, о том, что Германия напала на Советский Союз. После этого Хохлову пришлось испробовать вереницу ролей на сцене, намного большую театральной.

В патриотическом подъеме Хохлов бросился в Москву с намерением немедленно записаться добровольцем. Однако его забраковали из-за плохого зрения, он получил "белый билет". Тогда он решил вступить в армию в обход призывных пунктов и вошел в первое попавшееся военное здание. Это оказался истребительный батальон, специальное подразделение НКВД, и комиссар, выслушав его рассказ, тут же записал его невзирая на то, есть у него близорукость или нет. Но этот факт поначалу ничего не менял в его жизни. Гитлеровские армии продвигались к столице, а он снимался в кино в Ульяновске, получив отпуск из части. Наконец 23 сентября его вызвали в Москву. и сказали, что для него есть задание. Он должен был выступать со своим художественным свистом, если немцы займут столицу. Подполковник НКВД Маклярский проинструктировал его и взял с него подписку о неразглашении и обязанности выполнять приказы.

Но Москва не пала, и на некоторое время хорошие времена продлились. Зимой 1941-42 годов он ездил по фронтам и давал концерты, а в Москве проходил подготовку вместе с ещё одним мужчиной и двумя женщинами. Когда подполковник Маклярский вручил им "на оперативные нужды" королевскую сумму в 30 000 рублей (вместе с чемоданом оружия и боеприпасов), они не удержались от соблазна и растратили половину на развлечения и на предметы роскоши с черного рынка. Но к январю 1942 года бал закончился. Их приказ был отменен, отчасти потому, что перспектива занятия Москвы казалась уже невероятной, а отчасти из-за веселой жизни компании. Что стало с остальными членами компании, Хохлов не знал, но его дни свиста завершились, и пора было отрабатывать деньги. Первый план, который для него составили, было убийство. Этот план оказался и последним.

В феврале его вызвали в дом на улице Горького, и там его принял комиссар (потом генерал-лейтенант) Судоплатов. Он сказал Хохлову, что тот на следующий день поедет в Тбилиси, а оттуда – в приграничный городок Люксембург, где была колония этнических немцев. Он должен был принять образ одного из них, перейти турецкую границу и добраться до Анкары, где получит приказ. Через два года Хохлов случайно узнал, что ему должны были приказать убить Франца фон Папена, когда-то вице-канцлера Гитлера, а тогда являвшегося активным и влиятельным послом в Турции. В Люксембурге Хохлов заразился тифом, и лишь через три месяца оказался в состоянии вернуться в Москву. Это было подарком судьбы, что ему не удалось участвовать в осуществлении приказа об убийстве фон Папена, потому что заговор был раскрыт, а заговорщики схвачены. Но важно то, что бывший эстрадный свистун стал числиться в бумагах НКВД как "исполнитель".

Потом Хохлова из-за его внешнего вида стали готовить для засылки в германоязычные страны. Дважды в месяц с ним занимались немецким языком. За зиму 1942-43 года он усовершенствовал язык благодаря частым посещения лагеря военнопленных в Красногорске, Там он болтал с пленными, изучал их манеры. Его тренировки и музыкальных слух позвлдили ему к апрелю 1943 года изображать из себя в другом лагере военнопленных пленного немецкого лейтенанта. В новой инкарнации от него это и требовалось. Он превратился в обер – лейтенанта Отто Витгенштайна, а его напарник, этнический немец по имени Карл Кляйн'юнг, должен был играть при нем роль его капрала. Они прошли тщательную подготовку в стрельбе, шифровальной работе, работе с радиостанцией, подрывном деле, совершили прыжки с парашютом. В августе 1943 года их высадили в глубоком тылу немцев, в Белоруссии. В жизни Хохлова начался по-настоящему героический – возможно, единственный, ничем не омраченный, – период в жизни.

Они приземлились на советской партизанской территории, и приказы теперь Хохлов должен был получать через командира отряда подполковника Юрия Максимовича Куцина. Сейчас речь шла о другом убийстве, но оно было ближе сердцу Хохлова. Он со своим "капралом" должен был найти подходы к германской штаб-квартире в Минске и довести до конца подготовку убийства местного немецкого гауляйтера Вильгельма Кубе, нацистского палача, пославшего на смерть тысячи простых людей в Белоруссии, сжигавшего целые деревни, часто сжигая людей заживо вместе с их домами. Так что здесь Хохлову не нужны были дополнительные моральные стимулы. задание было опасным и сложным. Партизаны уже совершили несколько неудачных попыток уничтожить Кубе, и теперь гауляйтер удвоил свою охрану. Но НКВД уже установило связь с Галиной Мазаник, местной крестьянской женщиной, работавшей в персонале прислуги Кубе.

В немецкой форме с Железным Крестом первой и второй степени и медалью за зимнюю кампанию 1941-42 года, с отлично выправленными документами, Хохлов без проблем передвигался по Минску. НКВД уже передал Галине специальную мину через её помощницу Надежду Траян. Задачей Хохлова было дать точные инструкции, что и как делать. Они дважды встречались на её квартире. !8 сентября в 2 часа ночи Кубе был разнесен на куски взрывом магнитной мины, прикрепленной к пружинам его кровати, когда он спокойно спал. Человечество ничего не потеряло, а моральный подъем на оккупированных территориях был велик. Галина Мазаник и Надежда Троян были удостоены звания Героев Советского Союза. "Лейтенант Витгенштайн" и его "капрал" были награждены Орденом Отечественной Войны первой степени.