Текст книги "Перст судьбы"

Автор книги: Глория Даймонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

6

На следующий день, стоя у окна спальни Даниэля, Лесли все еще находилась во власти воспоминаний. Спальня, собственно говоря, еще недавно принадлежала Симону, но несколько дней назад Даниэль через Брайана Редфорда передал просьбу перенести его вещи в эту комнату. Отсюда, со второго этажа, дорога, ведущая к дому, была видна как на ладони, напоминая белую ленту, натянутую вдоль зеленой лужайки. Брайан Редфорд и Миранда уехали в больницу несколько часов назад. Чтобы Даниэлю было удобнее, заднее сиденье автомобиля чуть ли не доверху обложили мягкими подушками.

– Не беспокойся, милая. Скоро уже приедут, – послышался от двери голос Аннетт, и Лесли резко повернулась. Должно быть, вид у нее был странный, потому что глаза экономки сузились, она быстро подошла и, став рядом, взяла девушку за руку.

– Не о чем беспокоиться, – с доброй улыбкой глядя на Лесли, заверила она. – Ты же знаешь, как это бывает в больницах. Они, наверное, никак не могут решить, что бы такое еще включить в счет. Мистер Даниэль вернется без гроша в кармане.

Лесли через силу заставила себя улыбнуться.

– А там все готово? – поинтересовалась она, кивнув в сторону смежной комнаты, где с рассвета трудились рабочие, оборудуя маленький тренажерный зал.

– Да, – вздохнула Аннетт. – Наконец-то. Ну и возню же они там устроили! И почему все это нужно было делать непременно сегодня? Ни за что не поверю, что мистер Даниэль, вернувшись, тут же примется закачивать мышцы.

Лесли опять улыбнулась, на этот раз менее принужденно.

– Накачивать мышцы, – поправила она. Вспомнив, как основательно Даниэль замотан в бинты, добавила: – Надеюсь, доктор Флетчер не разрешит ему это делать.

– Как бы не так! – фыркнула Аннетт. – С тех пор как этому мальчишке исполнилось двенадцать, доктору Флетчеру ни разу не удалось заставить его делать то, что он не хотел. Хорошо будет, если он сразу же не рванет в Боливию раскапывать свои мумии.

– Не думаю, что в Боливии есть мумии, – уже почти с веселой улыбкой заметила Лесли, хотя крошечные морщинки, собравшиеся вокруг глаз Аннетт, свидетельствовали, что экономка и сама это прекрасно знает.

– Кроме того, пока с его глаз не снимут повязку…

Лесли умолкла на полуслове и, вздохнув, осмотрелась по сторонам. Тщательно убранная, утопающая в цветах комната радовала взор, но увидеть всего этого Даниэль не сможет…

– Вроде все готово, – поправляя подушки на королевских размеров кровати, удовлетворенно сказала Аннетт. – Ты все вещи перенесла?

Лесли взяла в руки стопку джинсов Даниэля и, секунду помедлив, положила ее в ящик комода.

– Как будто все, – утвердительно кивнула она. – Это было последним.

– А вот и они!

Со стуком захлопнув ящик, Лесли подбежала к окну и выглянула наружу. Машина остановилась у парадного крыльца. Миранда выскочила из нее, не дожидаясь, пока заглушат двигатель, и распахнула заднюю дверцу.

– Приехали! – радостно завопила она. – Вылезай!

– Спокойно, егоза, спокойно, – донесся изнутри добродушный голос Даниэля. – Помни о моих переломанных ребрах.

Однако Миранда продолжала суетиться, и вскоре – то ли с ее помощью, то ли нет – из автомобиля медленно показалась длинная нога, затем – вторая, и вот уже Даниэль стоял рядом с сестрой, держась перебинтованной рукой за дверцу; от напряжения у него побелели костяшки пальцев…

Почувствовав, что ей не хватает воздуха, Лесли глубоко вздохнула и только сейчас осознала, что все это время она наблюдала за происходящим затаив дыхание. Даниэль вернулся домой!

Это было невероятно, но вид у него был столь же неотразимый, как и прежде. За время, проведенное в больнице, он не утратил своего бронзового загара, а его высокая фигура не выглядела неуклюже, даже несмотря на то что он тяжело опирался на дверцу машины.

Даниэль заметно похудел, на лбу и щеках виднелись шрамы от многочисленных порезов, но доктор Флетчер хорошо справился со своей работой: со временем они должны были бесследно исчезнуть. Вместе с тем в лице Даниэля появилось что-то новое, заставившее сердце Лесли болезненно сжаться. Нет, он не стал менее привлекательным, однако, новое выражение лица Даниэля свидетельствовало о стремительном возмужании и о тяжелых внутренних переживаниях. Глаза его, должно быть, тоже изменились, но глаз его Лесли не видела. Они были скрыты белой повязкой.

– О, Боже мой, Даниэль!.. – выдохнула Лесли и тотчас почувствовала, как рука Аннетт крепко сжала ее локоть.

– Держись, девочка, – сказала она негромко, чтобы не услышали внизу. – Сейчас ему, прежде всего, необходим покой.

Лесли растерянно замотала головой. В ней словно боролись два человека, одного из которых так и подмывало стремглав броситься вниз и поцелуями и смехом стереть печать страдания с любимого лица. Второму же хотелось тихо опуститься на пол и бессильно разрыдаться.

– Все образуется, – спокойно продолжала экономка. – Но для этого потребуется время. И мужество. – Она посмотрела Лесли прямо в глаза. – А у тебя оно есть. Ты ведь не из тех нервозных барышень, которые чуть что дают волю слезам?

– Слабонервных, – автоматически поправила Лесли и снова вымученно улыбнулась. – Хорошо. Я попробую.

Лесли была в комнате. Он понял это, едва переступив порог. Даже буйство ароматов свежесрезанных цветов не могло заглушить запах ее духов. Он возвещал о присутствии Лесли столь же явственно, как если бы Даниэль видел ее собственными глазами.

И это не было результатом обостренного обоняния, как это обычно происходит с незрячими людьми. Он не верил в такие вещи и, даже если они случались, не нуждался в них. Он не собирался долго оставаться слепым. Доктор Флетчер обещал снять повязку через два дня, и Даниэль решительно гнал от себя всякие сомнения, не желая всерьез задумываться над тем, как будет жить, если зрение не вернется к нему.

Нет, дело не в обонянии. Он всегда чувствовал, когда Лесли приближалась к нему. Это было какое-то первобытное, неподвластное разуму, унаследованное от диких предков чутье. По спине начинали бегать мурашки, становилось трудно дышать, а затем врывался этот чертов запах сирени, и мысли его принимали непозволительный оборот, хотя Даниэль ни на мгновение не забывал, что Лесли – невеста его брата.

Следующие несколько минут Миранда знакомила его с комнатой, подводя к каждой вазе с цветами, как будто он не провел целую неделю в окружении этих проклятых растений. Как будто запах цветов не ассоциировался у него с больницей, отчаянием и болью.

Стараясь не разочаровать сестру, он покорно следовал за ней, проявляя бодрость и оптимизм, на какой только был способен, но Боже! – до чего же он устал! Не привыкшие к костылям руки болели немилосердно, и больше всего на свете ему хотелось сесть и отдохнуть.

Тем не менее, услышав, как Лесли с тревогой в голосе сказала: "Анди, милая, может быть, Даниэль устал и ему тяжело стоять?", он странным образом почувствовал, что не согласится сесть даже за все сокровища египетских пирамид.

– Нет, – ответил он бесцветным голосом. – Со мной все в порядке. Я лучше постою.

Заявление это было встречено скептическим молчанием, но Лесли не настаивала. Она больше ничего не сказала, и Даниэлю оставалось только догадываться, где она стояла, как выглядела, как были уложены ее длинные роскошные волосы, во что она была одета.

Возможно, на ней одна из тех сшитых на заказ юбок, которые она надевала, отправляясь с Симоном в офис? Или же она сейчас в своем излюбленном домашнем наряде, состоявшем из узких голубых джинсов и хлопчатобумажной рубашки с длинным рядом маленьких пуговиц?

В любом случае Даниэль порадовался про себя, что не может ее видеть. Она была одинаково хороша в любой одежде.

Но какого черта он вообще размышляет о том, во что одета Лесли? Если в его теперешней слепоте и была какая-то положительная сторона, то она как раз и заключалась в том, что он не должен был собирать волю в кулак, чтобы не пялиться на тело Лесли Стиворт. Вот если бы еще не мучили воспоминания о ее дивной красоте… Но тут никакая слепота не поможет.

– Ну, довольно. Хватит о цветах, – ворвался в его мысли голос Аннетт, и Даниэль вздохнул с облегчением. – Миранда, отправляйся на кухню и выпей яблочного сока, Даниэлю нужно отдохнуть.

Он почувствовал, как сестра крепче сжала его руку, словно боялась, что, если оставит брата хотя бы на минуту, он может бесследно исчезнуть. Как это случилось с Симоном. И как, намного раньше, это случилось с их родителями. Бедный ребенок. Сколько же ей пришлось пережить…

Он ласково сжал ее руку в ответ.

– Иди, иди, егоза. Я буду здесь, когда ты вернешься. – Улыбнувшись, он постучал костылем по гипсу на ноге. – В ближайшее время Даниэля Винтера по прозвищу Каменная Нога отыскать будет нетрудно.

– Вот и хорошо. – Взяв Миранду за руку, Аннетт направилась к двери. – А Лесли, наверное, лучше побыть здесь.

– Здесь? – неестественно высоким голосом переспросила Лесли. – Но Даниэлю необходимо отдохнуть…

– Вот и помоги ему добраться до кресла. Вам нужно поговорить. Ты прибирала эту комнату, и ты одна знаешь, где что лежит. Помоги ему освоиться.

На несколько мгновений в комнате повисла красноречивая тишина, и Даниэль удивился про себя: что бы это могло значить? Как жаль, что ему не дано увидеть, какими жестами и взглядами обмениваются сейчас женщины? Собственная беспомощность, усугубленная болью, бесила его, и он нетерпеливо бросил:

– Ну так давайте быстрее покончим с этим! Неужели это так трудно: показать, где стоит это чертово кресло?

В комнате опять воцарилась напряженная тишина, на сей раз – как реакция на его резкие слова, и Даниэль с каким-то странным удовлетворением отметил, что вновь берет ситуацию под контроль.

– Конечно, конечно, – непривычно робким, смущенным голосом проговорила Лесли. Даниэль услышал ее приближающиеся шаги. – Сейчас я тебе все покажу.

Он протянул свободную руку, удивляясь как собственной ничем не спровоцированной вспышке, так и тому извращенному удовольствию, которое доставил ему этот неожиданно покорный, почти испуганный голос Лесли. Боже, что с ним происходит? Раньше он никогда не замечал за собой садистских наклонностей. Что должна была сделать Лесли, если в ее присутствии он вдруг превращается в такого агрессивного дикаря?

И почему прикосновение ее мягких теплых пальцев к его ладони обожгло его как огнем? Почему ему так хотелось схватить девушку за плечи и грубо трясти до тех пор, пока она не заплачет? И вместе с тем откуда это необузданное, животное желание бросить ее на кровать – где, черт возьми, находится эта кровать? – и овладеть ею так, чтобы она закричала от восторга?

Даниэль тяжело опустился в кресло и вытер со лба капли холодного пота.

Что же все-таки произошло в тот вечер?!

7

Спустя десять минут Лесли закончила свои объяснения:

– А свитера я положила в шкаф, в левый нижний ящик. – Она старалась, чтобы по голосу Даниэль не догадался, какое облегчение она испытывает от того, что еще немного, и можно будет закрыть за собой дверь, – это были очень долгие десять минут. – Я хотела, чтобы все здесь было как в твоей старой спальне, но эта комната намного больше…

Он даже не повернул головы.

– Думаю, что сам разберусь, что к чему.

Примерно так же он отвечал все это время – резко, отрывисто, недружелюбно. Возможно, виной тому была терзавшая его боль – страдание было написано на его лице. На лбу выступила испарина, бледные губы были сжаты в тонкую полоску.

Но Лесли не покидало ощущение, что и ее присутствие он переносит так же, как физическую боль: стиснув зубы и собрав в кулак всю свою волю.

Ну и ладно, подумала она в приливе раздражения. В конце концов у нее была куча других дел. Помимо прочего, необходимо было просмотреть деловые бумаги перед назначенной на пятницу встречей с мистером Хаггерти.

– Тебе пришлось здорово поработать, – неожиданно сказал Даниэль, поразив ее внезапно оттаявшим голосом. – Мне жаль, что все свалилось на тебя. Я думал, комнатой займется Аннетт.

– Ну что ты, это было совсем нетрудно, – скороговоркой ответила Лесли, удивляясь в душе, как мгновенно испарилась закипавшая в ней злость. Как мало, оказывается, для этого нужно: чуть потеплевший голос, слегка разжавшиеся губы, легкое, почти неуловимое движение в ее сторону…

Унизительно, конечно. Однако теперь Даниэль действительно выглядел менее враждебным. Не может быть, чтобы он все забыл. Даже если он не помнит деталей, что-то в его памяти все же, наверное, осталось: слабый отголосок прорвавшей в тот вечер все препоны страсти и радости обладания друг другом.

– У Аннетт было много хлопот с тренажерным залом, – продолжала она. – Там теперь все тоже в наилучшем виде. Вот посмотришь.

– Хотелось бы, – сухо ответил он, с трудом удержавшись, чтобы не сорвать с глаз повязку.

Вспыхнув, Лесли на мгновение прикусила губу. Она сама не знала, как у нее вырвались эти слова. Все вышло так естественно.

– Ты обязательно все это увидишь, Даниэль, – горячо продолжила она. – Я в этом совершенно уверена.

– В самом деле? – криво улыбнулся Даниэль. – Гадала на картах? Или у тебя лучше получается на кофейной гуще?

В глубине души Лесли понимала, что сейчас с ней говорит не Даниэль. Говорят его боль и отчаяние. Тем не менее, слова эти ее задели. Она снова покраснела и направилась к двери.

– Пойду посмотрю, как там Миранда, – пробормотала она, не в силах унять дрожь в голосе. – Я составила список и отдала его Аннетт. Так что если не сможешь чего-нибудь найти…

– Куда мы ехали, Лесли?

Вздрогнув, она застыла на пороге.

– Что ты сказал?

– Куда мы ехали?

Даниэль сидел неестественно прямо, повернув к ней лицо, и у Лесли возникло жутковатое чувство, будто он видит ее через повязку.

Этой минуты она боялась все последние дни, вновь и вновь спрашивая себя, как ответить на такой вопрос, хотя подсознательно надеялась, что отвечать ничего не придется, что он в конце концов все вспомнит сам.

И вот эта минута настала, и, несмотря на то, что Лесли была готова к подобному вопросу, он застал ее врасплох. О, если бы она могла сказать правду! Если бы она могла, позабыв о предупреждении доктора Флетчера, излить ему свою тоску, рассказать о том, что случилось в тот вечер, о слезах и отчаянии, о буре и надежде, о любви и измене!..

– Ты совсем ничего не помнишь, Даниэль?

– Совсем. – Голос его был лишен всяких эмоций. – Помню только, как мы играли в футбол с Мирандой и ее друзьями. И сразу вслед за этим – больница. Двумя днями позже. Как будто эти два дня поглотила какая-то черная дыра.

– Понимаю, – медленно сказала она, пытаясь собраться с мыслями. – Могу себе представить, что ты чувствуешь.

Он тяжело поднялся, прихрамывая, дошел до окна и оперся на подоконник. Из-за его спины били ослепительные лучи полуденного солнца, лицо Даниэля оказалось в тени и стало почти невидимым.

– Итак?

– Видишь ли, – начала Лесли, с трудом подбирая слова, – я… точнее мы…

– Черт возьми, Лесли! – грубо оборвал ее Даниэль. – Если ты намерена сказать правду, то почему запинаешься? А я не хочу слышать ничего, кроме правды! – Из-за суровой интонации эти слова прозвучали почти угрожающе. – Если я ничего не помню сегодня, это не значит, что я не вспомню завтра!

Странно, в каком-то непонятном оцепенении подумала Лесли. Сейчас в ореоле солнечных лучей он выглядел совсем как прежний Даниэль. Но прежний Даниэль, ее Даниэль, Даниэль, который губами осушал слезы на ее глазах, никогда не стал бы говорить с ней таким тоном… Никогда не сказал бы ей таких слов…

Что она могла ему ответить? Было ясно, что он ей не верит. Он уже решил, что ее нежелание говорить на эту тему свидетельствует о том, что она солжет. И даже если она скажет правду, эту столь неприятную для него правду, которую его подсознание предпочло отторгнуть и забыть, – поверит ли он ей?

Мысленно Лесли представила, как она говорит:

"Мы любили друг друга в тот вечер, Даниэль. Но до этого я уже разорвала свою помолвку с Симоном, а потому это не было изменой. И я готова была остаться и объясниться с Симоном, хотя и представляла себе, в какую ярость он придет. Однако ты, Даниэль, именно ты, настоял на том, чтобы мы сбежали как преступники, скрылись в ночи…"

Сказать это – и услышать обвинение во лжи?

– Ты вез меня домой, к отцу, – сказала она вслух, решив, что, в общем-то, Даниэль прав. Говорить следовало только правду. Хотя и не всю правду. – У меня ведь здесь нет машины.

То же она сообщила и полицейскому, который навестил ее в больнице. Полицейский, явно тронутый ее красотой и беспомощностью, принял это объяснение и не стал задавать дополнительных вопросов. Впрочем, возможно, он просто не хотел вмешиваться в дела одного из самых почтенных семейств в округе.

Даниэль оказался более настойчивым.

– Домой? Почему?

– Мне нужно было повидаться с отцом.

– Зачем? Было уже поздно. И мне сказали, что в тот вечер была буря.

– Я беспокоилась о нем. – Лесли осторожно выбирала те крупицы правды, которые не могли ему повредить. – У него… У него проблемы, ты же знаешь. Он много пьет и играет. Я пыталась дозвониться, но его не было дома. Я очень встревожилась.

– А Симон об этом знал? Он знал, куда мы едем?

– Нет, – ответила Лесли, и это тоже было правдой, хотя она и почувствовала, как вспотели ладони, а сердце неистово забилось в груди. – Нет, я ему не сказала, что уезжаю.

– И что он подумал, когда увидел нас в машине вдвоем? – В голосе Даниэля звучала ненависть.

– Я не знаю, – тихо ответила Лесли и сама удивилась тому, как неуверенно прозвучал ее ответ. Даниэль не мог этого не заметить. Но ведь это не было ложью! Она действительно не знала!

– Но ты можешь предположить, о чем он подумал.

Она не ответила, и Даниэль, выругавшись и, видимо, позабыв о своем состоянии, попытался сделать несколько шагов по направлению к ней. Покалеченное тело и слепота тут же напомнили о себе, и он со стоном опять прислонился к подоконнику.

– Что, черт возьми, он мог подумать? Наверняка решил, что ты и я… – Даниэль осекся, как будто не в силах закончить фразу. – А потом он погиб. Черт подери, мой брат погиб, думая, что я… что ты и я…

Застонав, он умолк. Лесли смотрела на него, не говоря ни слова. Да и что она могла сказать? Доктор Флетчер был прав: Даниэль не вынесет сейчас правды. Всей правды.

Однако, возможно, если она расскажет ему, что из себя представлял Симон… Сообщит, что скрывалось за их помолвкой…

Ухватившись за эту ниточку надежды, Лесли торопливо заговорила:

– Даниэль, наши отношения с твоим братом… – Боже, как об этом расскажешь? – Наша помолвка не была обычной помолвкой. Он знал, что я его не люблю…

– Все знали, что ты его не любишь! – отрезал Даниэль. – Как же должен был любить тебя он, чтобы, несмотря ни на что, сделать тебя своей невестой!

Он произнес это с такой горечью, что у Лесли подкосились ноги; чтобы не упасть, она поспешила прислониться к стене.

– Даниэль, на самом деле, он тоже не любил меня.

– Не любил тебя? – Даниэль зло расхохотался. – Думаешь, я не видел, сколько раз он ночью стоял возле твоей двери? Боже, его мольбы могли бы разжалобить даже каменное сердце!

Лесли судорожно сглотнула. Слова Даниэля хлестали ее словно плетью. Решимость покинула ее, но Лесли предприняла еще одну слабую попытку:

– Это не было любовью, Даниэль. Быть может, это была похоть. Но скорее всего, это каким-то изощренным образом было связано с его жаждой власти, обладания, стремлением подавлять… Он был не вполне нормальным…

– Заткнись!!!

Ни слепота, ни раненая нога на сей раз не смогли остановить Даниэля. Покачиваясь, он направился прямо к ней, как будто гнев гнал его туда, где затаился смертельный враг.

– Ты думаешь, что теперь, когда Симон мертв, я позволю тебе лгать и изворачиваться, чтобы как-то выгородить себя? Запомни, я хорошо знал своего брата, и если он и вправду стал "ненормальным", то лишь потому, что таким его сделала ты!

Каким-то чудом он нашел Лесли и стальными пальцами схватил ее за плечи.

– Никогда больше не говори со мной о Симоне! Никогда!!! Ты меня поняла?

Лесли не могла бы объяснить, как ей удалось выговорить хоть слово, но, как ни странно, удалось.

– Ты хочешь, чтобы я уехала? – услышала она свой и в то же время совершенно незнакомый, бесцветный, механический голос.

Она увидела, как ему хочется выкрикнуть: "Да!" Читала это по его лицу, чувствовала по той ненависти, с какой впились ей в плечи его пальцы.

Но Даниэль не позволил себе произнести это слово.

– Нет, – услышала Лесли наконец, и это было скорее рычание, нежели членораздельный звук. – В фирме слишком много работы, а я сейчас ни на что не гожусь. Тебе предстоит довести до конца сделку с Хаггерти.

– С этим может справиться и кто-нибудь другой, – все так же деланно-безразлично ответила Лесли.

– Нет, – повторил Даниэль, хотя по выражению его лица было ясно, сколь неприятно ему признавать, что он нуждался в Лесли, пусть даже только в ее деловых качествах. – Хаггерти питает к тебе слабость. Симон говорил, что ты можешь вертеть им как хочешь. – Даниэль усмехнулся. – Кто знает: приложишь немного усилий и опять можешь стать богатой невестой.

Лесли рванулась, пытаясь сбросить с себя его руки. По какому праву он смеет так с ней разговаривать? Казалось, что ее Даниэль ушел безвозвратно, словно это он, а не Симон погиб, рухнув в пропасть.

Когда она заговорила, в голосе ее звенели гордость и презрение:

– А что, если я не захочу остаться?

– Останешься в любом случае. По крайней мере, до завершения сделки с Хаггерти. Уж столько-то ты нам должна. В особенности Миранде. Она любит тебя и должна свыкнуться с мыслью, что вам придется расстаться. Я не хочу, чтобы ей опять было больно.

Возразить на это было нечего. Даниэль прав. На долю маленькой Анди и так выпало много горя. По правде говоря, Лесли и самой не хотелось уезжать. Во всяком случае, до тех пор, пока оставалась надежда, что к Даниэлю вернется память.

Но если ее услуги нужны только для того, чтобы уладить дело с Хаггерти, времени у нее в запасе совсем чуть-чуть. Если в пятницу все пройдет гладко, это займет не больше недели. А доктор Флетчер предупреждал, что для восстановления памяти иногда требуются месяцы. Если это вообще случается.

– Итак, ты остаешься. – Даниэль разжал пальцы и слегка подтолкнул ее к двери. – Но помни. – Он уже овладел собой, однако, при этих словах в его голосе зазвучали прежние угрожающие нотки. – Впредь никогда не упоминай при мне имени брата!

По странной иронии, вновь о Симоне заговорил с Даниэлем человек совершенно посторонний.

Было около десяти часов утра следующего дня. Даниэль сидел за письменным столом в рабочем кабинете Симона и со всевозрастающим раздражением спрашивал себя, как он будет вникать в дела компании, если в своем нынешнем положении совершенно неспособен не то что проверить бухгалтерские отчеты или ознакомиться с текущей корреспонденцией, но даже отыскать на столе ручку или карандаш?

Раздался телефонный звонок, и мужской голос спросил Даниэля Винтера.

– Это я, – с неприятным предчувствием ответил Даниэль. Голос этот он слышал впервые, и он ему сразу же не понравился.

– Мистер Винтер, говорит Тони Келтон. – Таким тоном мог разговаривать только директор погребальной конторы: смесь елейной почтительности и лицемерного сочувствия. – Я много работал для вашего брата. Он был великим человеком и одним из моих лучших клиентов. Могу ли я выразить свои соболезнования в связи с вашей потерей?

Нет, подобострастный ублюдок, не можешь! – хотелось рявкнуть Даниэлю, но он сдержался. Кем бы ни был этот Тони Келтон, он не дал никаких оснований для грубости. Поэтому Даниэль заставил себя пробормотать соответствующие благодарности.

– Я работаю частным детективом, мистер Винтер. Ваш брат пользовался услугами моего агентства уже несколько лет.

– Частным детективом? – с удивлением переспросил Даниэль. Что за чертовщина? Конечно, раньше он никогда особенно не интересовался деятельностью компании – это было детище Симона, и любопытство посторонних – в том числе и брата – к ее делам, мягко говоря, не приветствовалось. И тем не менее какие услуги могли потребоваться дизайнерской компании от сыскного агентства?

Разве что речь шла о каких-то личных делах Симона.

– Я не удивлен, что вы не слышали обо мне, мистер Винтер. Если бы ваш брат не погиб, вы ничего не знали бы обо мне и впредь. Однако сложилась довольно щекотливая ситуация. Видите ли, именно с вами было связано одно из моих последних расследований. – Голос Келтона теперь звучал подчеркнуто доверительно, почти развязно.

– Одно из ваших расследований? – Даниэль ощутил неприятную пустоту в желудке. – Что все это значит?

– О, ничего особенного. Мы должны были наблюдать за вами во время ежегодного пикника для сотрудников фирмы вашего брата. – Келтон хихикнул, как будто разговор его здорово забавлял. – Я, по правде сказать, так и не понял, что, собственно, хотел узнать ваш брат. Все прошло довольно скучно и неинтересно, и весь наш отчет уместился на одной страничке.

Теперь Даниэль был не просто удивлен. Он был ошеломлен.

– Мой брат нанял вас для слежки за мной?

– Совершенно верно.

– Боже милостивый, но зачем?

– Трудно сказать, – задумчиво ответил Келтон. – Возможно, дело в том, что на пикнике вы были в обществе мисс Стиворт. За ней мы тоже наблюдали время от времени.

Первой реакцией Даниэля было отвращение, он с трудом сдержался, чтобы не высказать мистеру Келтону все, что он думает об услышанном. Выходит, Симон следил за Лесли? Почему-то это показалось Даниэлю еще более омерзительным, чем слежка за ним самим.

Что заставило брата следить за Лесли? В чем он мог ее подозревать? Промышленный шпионаж? Чушь! Кого могла заинтересовать информация, касающаяся дизайнерского оформления офисов калифорнийских компаний?

И тут Даниэль понял, а поняв, содрогнулся от сострадания. Бедный Симон! Поскольку невеста с холодной безжалостностью каждую ночь отвергала его любовь, он решил, что она одаривает своим теплом кого-то другого!

Но пикник… Неужели Симон подозревал его? Даниэль вспомнил, как много радости доставил ему тот день, как мучительно хотелось ему поцеловать Лесли, и сердце его виновато сжалось. Ведь если быть честным перед собой, спасла их тогда отнюдь не его добродетель. Он просто сгорал от желания. И если бы Лесли не вырвалась, один Бог знает, чем бы все кончилось.

И все равно это не оправдывает Симона. То, что он нанял сыщика следить за Лесли, было отвратительно. Если бы он ей не верил, почему так хотел на ней жениться?

Размышления Даниэля прервал льстивый голос Келтона, который, оказывается, продолжал говорить:

–…слышал, вы очень пострадали в автомобильной катастрофе, но тем не менее осмелюсь просить вас заехать сегодня ко мне в агентство. Мистер Винтер очень хотел ознакомиться с этим отчетом до пятницы.

– Простите, я немного отвлекся, о каком отчете идет речь?

– Мне не хотелось бы говорить об этом по телефону, – многозначительно усмехнулся Келтон, – но я уверен, что вы найдете его содержание исключительно важным. Неужели никто не может вас сюда привезти, чтобы мы могли побеседовать с глазу на глаз?

Даниэль почувствовал, что вся эта таинственность начинает выводить его из себя.

– Нельзя ли его просто прислать с курьером? – недовольно спросил он.

– Видите ли, – проворковал Келтон, – боюсь, что в вашем нынешнем положении вы едва ли сможете его расшифровать.

На Даниэля накатил приступ настоящего бешенства, как будто детектив его оскорбил. Сообразив, однако, что тот всего лишь сказал правду, сколь бы неприятно она ни звучала, он взял себя в руки.

– Хорошо, встретимся на следующей неделе, – отрывисто сказал он. – Завтра врачи собираются снять повязку с глаз. После этого я смогу прочитать ваш отчет.

– Простите мою настойчивость, – не согласился Келтон, – но у меня есть основания полагать, что с данным отчетом вам необходимо ознакомиться именно сегодня. По телефону, к сожалению, я больше ничего сказать не могу, но если вы все же сочтете возможным приехать, скажем, часов в пять вечера, я с удовольствием его вам прочту. Уверяю, вы будете очень довольны, что не стали откладывать.

Несмотря на раздражение, недомолвки детектива заинтриговали Даниэля. Что все это означает? Что должно было случиться завтра? На пятницу была назначена встреча с Хаггерти, но это едва ли могло иметь отношение к отчету.

Внезапная догадка заставила его выпрямиться в кресле. Возможно, критическим днем была не пятница, а суббота? В субботу должна была состояться свадьба Симона. Что если таинственный отчет касался Лесли Стиворт?

– Ладно, я приеду, – самому себе показавшимся чужим голосом ответил Даниэль и положил трубку. Затем попытался собраться с мыслями.

Действительно ли он хочет слушать собранную таким образом информацию о чужой жизни. О жизни Лесли? Ни в коем случае. Если окажется, что речь идет о Лесли, он просто прикажет Келтону уничтожить отчет. Симона больше нет, и свадьба не состоится. Личная жизнь Лесли теперь не имеет никакого значения для семьи Винтеров.

Разве что… Что если отчет прольет свет на то, что произошло в тот вечер? Может ли он упустить шанс узнать правду? Предположим, Лесли стало известно, что за ней следят, и она решила сбежать? Судя по сообщенному Келтоном адресу, его агентство располагалось в одном из самых богатых районов города. Симон, определенно, был не единственным его клиентом.

Даниэль невольно улыбнулся – мысль о необходимости действовать, что-то предпринимать доставила ему удовольствие. Он позвонил Брайану и попросил заехать за ним в час пополудни. После встречи с детективом можно будет пообедать в городе. Например, в его любимом китайском ресторанчике. С яичным рулетом он как-нибудь справится.

Но отчет… Даниэль представил, как будет слушать елейный голос мистера Келтона, сообщающего интимные подробности из жизни Лесли, громко выругался и со злостью хлопнул ладонью по столу. Ладно, его совесть может быть спокойна. Он не собирается совать нос в чужую жизнь. Даже в жизнь Лесли. Ему просто нужно хоть ненадолго уехать из этого дома. Возможно, он даже не станет слушать этот чертов отчет, когда приедет к Келтону.

Вполне возможно.

В одиннадцать тридцать уснувшую наконец Лесли разбудил телефонный звонок. Звонили из местного отделения фирмы. Взволнованный голос сообщил, что Брайан Редфорд внезапно почувствовал себя плохо и был отправлен домой с гриппом. Теперь им некого послать за мистером Винтером, как тот просил, – отделение было крошечным, каждый человек на счету, главный же офис компании находился в Сан-Франциско, в двух часах езды. Совершенно растерявшийся секретарь спрашивал у Лесли, что же им теперь делать.

Хороший вопрос, подумала Лесли, глядя на стоявший у кровати раскрытый чемодан. В самом деле, что же делать?