Текст книги "Властелин Безмолвного Королевства"
Автор книги: Глен Кук
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
– Я слышал, что нечто подобное приключилось в Люсидии, – сказал Делари.
– Где, ваша милость?
– В пустыне Идиам в Люсидии есть тайная крепость Андесквелуз, вырезанная прямо в скале. Давным-давно там обитали жрецы одного чудовищного и жестокого культа. Их уничтожили, так бывает всегда, когда подобные люди слишком рвутся к власти. Несколько лет назад один могучий волшебник из Дринджера, эр-Рашаль аль-Дулкварнен, отправил отряд воинов ша-луг в Андесквелуз, чтобы выкрасть мумии тех мертвых жрецов-колдунов.
– Эр-Рашаль аль-Дулкварнен? А это не он?..
– Да, именно он был в Аль-Хазене. Мы отвлекали его, пока ты и император не расправились с его подельниками, но он сумел сбежать. Думаю, эр-Рашаль благополучно вернулся домой и замышляет очередную пакость.
– Но зачем ему понадобились мертвецы? Вернее, мумии. Вы же сказали – мумии, а это разные вещи.
– Не просто мумии, а мумии колдунов, при жизни весьма могущественных. И весьма жутких. Несколько владык Андесквелуза успели вознестись до того, как остальных жрецов стерли с лица земли.
– Э-э-э… вознестись?
О волшебстве, будь оно проклято, Хект не знал почти ничего.
– С помощью колдовства сумели превратиться в Орудия Ночи. В демонов, если угодно. Все восточные джинны когда-то были людьми. В прежние времена достичь бессмертия, хоть и такого вот чудовищного, было гораздо проще, особенно возле Кладезей Ихрейна. Быть может, волшебник-дринджериец собирается и сам превратиться в демона.
Делари свернул в сторону и сделал несколько осторожных шагов. Хект устремился следом, обогнув скелет, на котором темнели обрывки полуистлевшей льняной ткани. На черепе кое-где торчали клоки волос. Мертвец будто следил за Пайпером пустыми глазницами.
Скелетов тут валялись целые дюжины. Видимо, из бесчисленного множества ограбленных склепов.
– Драгоценностей на них нет, – заметил Хект. – Грабители постарались.
– Нет. Это истые бротские чалдаряне – драгоценностей они не признавали. И в могилу сходили лишь с тем, с чем появились на свет.
– Времена изменились.
– Человек есть человек.
– Если тот колдун сумеет превратиться в бога… Что он тогда станет делать?
– Считается, что вознесшиеся теряют всякий интерес к своей прошлой жизни и посвящают себя тому, чем издревле заняты все создания Ночи, – приумножают свое могущество. Но это лишь догадки – никто не знает наверняка. Они же не возвращаются, чтобы рассказать, каково это – жить на той стороне. Да и мало кто возносился за последние несколько веков. Стой! – Делари внезапно перешел на шепот: – Молчи. Не шевелись.
Старик медленно повернул голову в одну сторону, затем в другую и настороженно прислушался. Потом закрыл глаза и потянул носом воздух.
– Нужно уходить, – едва слышно выдохнул он и начал осторожно, на цыпочках пятиться, стараясь не издавать ни звука.
Хект не стал задавать вопросов. Его амулет вдруг сделался ледяным.
Во тьме заворочалось что-то весьма мерзкое.
Когда они добрались до туннеля, ведущего во дворец Чиаро, принципат явно вздохнул с облегчением, и Хект наконец-то решился спросить:
– Что случилось?
– Мы чуть не разбудили нечто весьма злобное и могущественное. Оно спало, но неожиданно забеспокоилось во сне. Будить его я не хотел. Быть может, именно это создание и убивало там, наверху. Теперь мы знаем, где его логово, и можем напасть.
– Но почему не прямо сейчас?
– Потому что я один, я стар и притомился, показывая тебе этот крошечный участок подземного мира, – в очередной раз усмехнулся Делари. – И еще я безоружен, а создание это, похоже, гораздо страшнее, чем кто-либо мог подумать.
6
Принцесса в Племенце
Принцесса Элспет гневалась. Альгрес Дриер все мешкал, а она злилась все сильнее. Дриер утверждал, что нужно подождать несколько недель, тогда путешествовать будет гораздо проще. Погода будто бы сговорилась с ним и решила помешать осуществлению желаний Элспет, вернее, одного самого сокровенного ее желания.
Принцесса желала оказаться в своей Племенце. И немедленно!
Проклятая погода. Через несколько дней после того, как Лотарь даровал сестре Племенцу, она и самые крепкие вельможи из ее свиты по Блейну переправились из Альтен-Вайнберга в Хоквассер. В Хоквассере все словно вымерло, и лишь теперь, с известиями о скором прибытии самого императора, началось хоть какое-то оживление. По широкому и грязному Блейну плыли громадные льдины – некоторые размерами с добрый боевой корабль.
В Хоквассере пришлось задержаться надолго.
Гонцы принесли вести: лишь один из перевалов проходим, но едва-едва. Зима выдалась лютой, такой давно никто не помнил, и в горы совались только самые закаленные, решительные и отчаянные путники. Элспет хватило решимости попытаться, и она отправилась в путь в компании капитана Дриера и двух браунскнехтов (они, видимо, чувствовали, как затылки им с того света сверлит взглядом свирепый Йоханнес Черные Сапоги). Одну Ганзелеву дочурку воины отпустить не могли, а отговорить ее было совершенно невозможно.
От упорства принцессы браунскнехтам стало не по себе: ни ужасная погода, ни холод не заставили ее отступить, она не испугалась ни обморожения, ни даже рыскавшего в горах чудовища, хотя несколько дней кряду все отчетливо чувствовали его присутствие и слышали жуткие завывания ветра. Альгрес Дриер одновременно и поражался, и беспокоился.
В Джагских горах засел владыка Ночи – создание злобное, невообразимо жестокое, почти бог. Его можно было почуять и без тайных способностей, но почему-то на этот раз страшилище не тронуло путников, весьма удивив тем самым людей, живших за перевалом.
Вот уже около года терзал этот дух всю округу, особенно свирепея в непогоду. Те, кто, по их собственным словам, разбирался в созданиях Ночи, утверждали, что на их головы обрушился ветряной демон, которого какая-то сила выгнала из ширившихся владений вечного снега и льда.
Деревенские невежды решили, что принцессе покровительствует Господь. Или же она предназначена в невесты Ночи. Обе эти версии пугали, каждая по-своему.
Элспет добралась до Племенцы всего за две недели до наступления календарной весны. Ее приезд сопровождала настоящая метель: дождь вперемешку со снегом замерзал на лету, заковывая людей и вьючную скотину в ледяной панцирь. Дорога под ногами превратилась в предательский лед. Элспет испугалась, что после всех тягот неумолимых Джагских гор сломает себе шею на булыжной мостовой собственного города.
В течение следующего месяца постепенно, один за другим, в Племенцу подтянулась остальная свита и браунскнехты. Погода самым возмутительным образом наладилась почти в тот же день, когда принцесса въехала во дворец Диммель. А неделю с лишним спустя от льда и снега в фиральдийских Джагских горах не осталось и следа. Движение через перевалы тут же возобновилось.
Альгрес Дриер ничего не сказал.
И от этого Элспет страшно захотелось взять палку и лупить его до тех пор, пока он не выдержал бы и не выплюнул свое «Ну, я же говорил!», которое так и светилось в его улыбающихся серых глазах.
Еще больше разозлила ее болезнь, которая длилась несколько недель. Элспет одолевал ужасный кашель.
Феррис Ренфрау появился, когда она металась в лихорадке. Окна в ее спальне были плотно занавешены. Элспет бросало то в жар, то в холод, изнурительный кашель отнимал все силы. Она притворялась спящей, чтобы от нее отстали не в меру хлопотливые сиделки. Хуже всего донимали ее Шевра ди Натейл и Дельта ва Кельгерберг. Первая, противная старая корова, родственница бывших графов Племенцы и истовая пробротская чалдарянка, скорее всего, тайно служила советникам. Дельта была всего на четыре года старше самой Элспет, но придерживалась совсем уж старомодных взглядов на то, как следует вести себя имперской принцессе. Верность своей хозяйке она, конечно, хранила, только вот от ее занудства сводило зубы.
Настоящий ужас заключался в том, что обе дамы полагали, что им-то как раз прекрасно известно, как для Элспет Идж будет лучше.
Когда принцесса услышала голос Ренфрау, то поначалу приняла его за горячечный бред. Словно кто-то внял ее тайным мольбам. В ее личные покои Ренфрау заходить не стал.
Но справился о здоровье.
– Она сама во всем виновата, – высокомерно заявила госпожа Дельта. – Избалованное, своевольное дитя. Слишком самовлюбленное и невыносимо упрямое. Все должно быть так, как она пожелает и когда она пожелает, и не важно, чем это обернется для других. Чудо, что Альгресу Дриеру и двум его сержантам удалось…
– Это семейное, – усмехнулся Ренфрау.
– Да, Йоханнес был своевольным, но не мелочным. И уж точно не самовлюбленным. Упрямство он проявлял, когда дело касалось не его самого или его удовольствий, а блага империи. Сударь, это дитя может стать нашей императрицей. Причем весьма скоро, если, упаси нас Боже, будет на то Его воля. Что станется с нами, если она не повзрослеет?
– Она умница. Еще научится.
– Глядя на нее, трудно на это надеяться.
– Альгрес Дриер – хороший человек.
– Лучше бы он в таком случае отшлепал ее, когда ей взбрело в голову посреди зимы лезть в Джагские горы.
– Я поговорю с ней. Так рисковать неразумно. Думаю, она не понимала всей опасности. Им просто повезло. В горах рыскает владыка Ночи. Такого жуткого чудовища не видывали здесь со времен Древней Империи. Быть может, оно просто спало. А может, от холода сделалось неповоротливым. Так или иначе, все закончилось гораздо лучше, чем могло бы. Я не разбираюсь в этих вопросах и не могу посоветоваться с теми, кто разбирается, – ведь это сплошь шакалы Безупречного. Но я видел жертвы. Остается только Бога благодарить, что чудовище не тронуло девочку.
Элспет хотела было разгневаться на госпожу Дельту, но сдержалась. Ренфрау ведь выражался гораздо менее снисходительно. Он всегда был для нее полубогом, железной десницей, которая воплощает в жизнь волю императора. Раз Ренфрау решил, что она недостойна, значит нужно серьезно собой заняться.
В силу своего положения Элспет Идж всегда жила в своем собственном мире и раскладывать по полочкам свои поступки не удосуживалась.
Замечания госпожи Дельты задели ее за живое, но слова Ренфрау просто выбили землю из-под ног.
Элспет не верила, что когда-нибудь станет императрицей, и потому считала, что готовиться к такой судьбе ей ни к чему. По всей видимости, остальные придерживались другого мнения.
Иджи редко умирали от старости, и в этом году, разумеется, все в очередной раз решили, что Лотарь не доживет до следующего.
Феррис Ренфрау попросил, чтобы его вызвали, когда принцесса будет готова с ним увидеться. И даже ни на мгновение не усомнился, что она этого пожелает.
А Элспет не желала. Да что о себе возомнил этот Ренфрау? Какое право имеет так разговаривать?
Ей потребовалось время, чтобы все осознать.
Приближенные не слишком-то ее любили. И виной тому было поведение принцессы.
В конце концов Элспет все поняла. А вот Катрин не поняла бы никогда.
Принцессе не пристало оставаться наедине с мужчиной. Да еще принцессе на выданье. Нельзя позволить ни малейшего пятна на репутации, даже намека. Но Элспет не хотела, чтобы при разговоре присутствовали придворные дамы: все они наверняка будут подслушивать, а потом доложат советникам, патриарху, брату, сестре или еще кому-нибудь.
Элспет не сомневалась, что среди ее придворных дам одни шпионки.
Так она и заявила Феррису Ренфрау.
Главный шпион Граальской Империи кивнул, принимая чашку с чаем из рук у одной из молоденьких девиц, которые тем утром прислуживали Элспет. Принцесса искренне надеялась, что эти пустоголовые вельможные дочки и внучки по глупости своей переврут подслушанное.
– Разумеется. Вы теперь особа весьма ценная. У вас нет друзей.
Элспет вспыхнула от возмущения, но смолчала. Ее не должно было волновать чужое мнение. Только отчего-то волновало. Обидный разговор Ренфрау с госпожой Дельтой и госпожой Шеврой до сих пор отдавался в ушах.
Феррис улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами. Очень уж потворствовал он этой восточной причуде их чистить.
Элспет и сама чистила зубы, но нехотя, отдавая дань моде.
– Вы правы. У меня нет друзей. Я одинока – даже и не подозревала, отправляясь сюда, что можно быть настолько одинокой.
А спешила в Племенцу она, потому что с этим городом были связаны почти все ее счастливые воспоминания.
– Вокруг вас люди, и эти люди могли бы стать вашими друзьями. Если вы им позволите. Многие из них действительно желают вам добра.
Не зная, что ответить, Элспет молчала.
– Мой мир рухнул со смертью отца, – наконец заговорила она. – Раньше, когда он был жив, я хоть и не видела его часто, но чувствовала себя нужной. На своем месте. От меня мало что требовалось. Мы с Катрин баловали Мусина, играли в девочек-солдатиков. Папа потворствовал. Особенно моим причудам.
– Потому что вы очень на него похожи. Мечта, фантазия, и он это понимал, но с удовольствием позволял вам притворяться сыном, которым не смог стать Лотарь. Жестоко пошутил над ним Господь.
– Да, очень смешно, – отозвалась Элспет, отпивая чаю. – Оглянитесь по сторонам. Каждый сильный владыка оставляет после себя слабого наследника.
– Затруднения с престолонаследием не редкость, но сын короля Питера, насколько можно судить по младенцу, вырастет достойным преемником. И Анна Менандская, скорее всего, станет сильной владычицей, когда воцарится в Арнгенде.
На обидный намек Элспет внимания не обратила.
– Как же я жалею, что отец ворвался тогда в Аль-Хазен.
– Все об этом жалеют, за исключением эрцгерцога Омро и его приспешников. Возможно, нам никогда не удастся оправиться от этой потери. Но на мечтах и сожалениях Граальскую Империю не построишь. Обычно, во всяком случае, дело обстоит именно так.
– Был бы он жив – я бы тут не сидела одна.
– Вполне возможно, что сидели бы. В окружении этих же самых дам. Вашего отца сильно беспокоили последствия его собственных деяний: он позволил своим дочерям играть в солдатиков. Вы особенно его расстраивали – ввязывались в сражения, щеголяли доспехами. Аль-Хазен стал бы последней каплей. Вы могли и в монастыре оказаться.
– Нет.
– Он думал об этом.
– Но мне казалось… – с изумлением вымолвила Элспет. – Казалось, он хотел, чтобы я так себя вела. Гордился мной.
– И он гордился в глубине души. Но Йоханнес был императором и не мог закрывать на подобное глаза. Он заботился о вашем благополучии и репутации. А вы угодили в переплет, из которого вас выручили патриаршие солдаты.
И снова Элспет прикусила язык. Да, Ренфрау прав.
– Хорошо. Я действительно угодила в переделку. Меня спас сам главнокомандующий.
– Я видел его несколько месяцев назад, – едва заметно улыбнулся Ренфрау.
Элспет не сумела скрыть волнение.
– С ним все в порядке.
– И?
– И он вот-вот превратится в острый шип, досаждающий Граальской Империи. Возможно, Кларенца – не последнее его достижение, раз Безупречный теперь может позволить себе усиливать войска.
– Что сделал бы папа?
– Скорее всего, завербовал бы побольше солдат и двинулся на Брот. Чтобы подавить все в зародыше.
– Но этого не будет.
– Нет. Лотарь слаб, а члены совета не одобряли политику Йоханнеса, когда тот был жив.
– А Катрин?
– Что она предпримет? Не знаю. Никто не знает. Даже сама Катрин.
– Ей трудно придется на имперском троне? Она ведь женщина.
– Не так уж и трудно, как все думают. В ее распоряжении браунскнехты.
– А вы?
– Отчасти да.
Из-под привычной маски на мгновение проступил жесткий Ренфрау. Элспет содрогнулась. Именно такой Феррис Ренфрау являлся в ночных кошмарах Ганзелевым врагам.
– Что такое?
– Вы здесь не на отдыхе.
– Хм…
– А вы как думали? Вы дочь императора. И оказались по эту сторону Джагских гор.
– Я не…
– Знаю. В Альтен-Вайнберге и Хоквассере тоже об этом не подумали, но вы теперь консул императора в Фиральдии. И это учитывая, что теперь перевалы непроходимы по полгода.
А обойти Джагские горы можно лишь через Арнгенд или Восточную Империю.
Нравится ей это или нет, но Элспет Идж придется повзрослеть. И вспомнить об ответственности.
– Вы справитесь, – ободрил ее Ренфрау. – Вы – дочь своего отца. И с вами Альгрес Дриер. Его не случайно к вам приставили. Его выбрал Йоханнес. Дриеру можно доверять.
Ренфрау встал с кресла, но тут вспомнил, что он все же в присутствии императорской наследницы.
– У вас какие-то неотложные дела? – спросила Элспет.
– У меня всегда неотложные дела. И я всегда запаздываю.
– Быть может, вам нужен собственный Альгрес Дриер?
– У меня есть несколько. Но вы правы, нужно больше. Со дня гибели вашего отца я словно однорукий жонглер, который пытается управиться с дюжиной шаров. Приходится на что-то закрывать глаза. И иногда я ошибаюсь.
Ренфрау исчез из Племенцы внезапно и незаметно, словно испарился. Словно его и не было. Элспет изо всех сил старалась перестать себя жалеть и сосредоточиться на укреплении имперских позиций в северной Фиральдии.
Но справлялась она хуже, чем надеялся Ренфрау. Советникам удавалось сводить на нет почти все ее усилия.
Элспет покорно принимала судьбу – ничего другого ей не оставалось. Но в ее холодных серых глазах то и дело мелькала затаенная тревога. Мрачная уверенность в том, что скоро болезни сведут ее любимого брата в могилу и тогда она станет второй после Катрин претенденткой на корону, больше не оставляла ее.
Сестре она писала постоянно – не упоминала ни о чем существенном, просто пыталась восстановить былую дружбу. Катрин отвечала редко. И очень непредсказуемо: то гневалась, бранилась, придиралась к мелочам, а то вдруг ею овладевала искренняя сестринская любовь. Элспет подозревала, что настроение Катрин меняется в зависимости от настроения приближенных. Империи, которая могла оказаться под ее владычеством, ничего хорошего это не сулило.
После каждого письма, не важно – мрачного или радостного, Элспет охватывал страх.
Во время одного религиозного праздника, когда она шла во главе торжественной процессии по Племенце, Альгрес Дриер выждал, когда никого не оказалось поблизости, и подошел ее предупредить:
– Пора внимательнее следить за тем, что вы говорите и кому.
– Что вы имеете в виду?
– До меня тоже доходят письма с той стороны Джагских гор. Принцесса, будьте осторожны.
Больше он ничего сказать не успел.
Элспет снедала тревога. Наверняка советники своими ядовитыми языками нашептывают Лотарю всяческие мерзости. Она беззащитна. Нужно молчать и ни в коем случае никого ненароком не оскорбить.
Теперь, после смерти Йоханнеса, не было принцессе радости даже в любезной сердцу Племенце.
7
В Коннеке разгорается пожар
Тормонд IV, Великий Недотепа, продержал в Каурене графа Реймона Гарита, сьора Брока Рольта, брата Свечку и их спутников всю зиму. А зима выдалась нелегкой. По всему Коннеку знать воевала друг с другом, в Каурен стекались оголодавшие крестьяне. Крепостные бежали от своих хозяев, пока тем было не до них, подавались в разбойники, наемные солдаты или же отправлялись в города, чтобы заработать на хлеб своим умом, и в итоге зачастую оказывались на плахе.
Граф Реймон места себе не находил, умолял герцога. Почти каждый день ему приходили письма с настоятельными просьбами срочно вернуться в Антье. Но Тормонд упорствовал, и единственное, что удалось графу, – это отправить своему двоюродному брату Бернардину Амбершелю грамоту, дозволяющую тому предпринимать все необходимое для поддержания порядка в Антье и защиты города.
Брат Свечка содрогнулся. Бернардин Амбершель был настоящим животным – тупым, злобным и чуждым малейшим проблескам совести.
– Ваша светлость! Вы же не можете… Только не Бернардин!
– Почему? Потому что он не верит в Бога? Или потому, что он кровожадный безумец?
– Да, именно поэтому.
– Но это же прекрасно.
– Что?
– Он расправится только с теми, кто ему не нравится.
– Ваша светлость, это не шутки.
– Его свирепствования причинят больше пользы, чем вреда. И по сравнению с ним я буду казаться великолепным правителем. Моему возвращению обрадуются даже враги.
Монах покачал головой, ужасаясь жестокости и цинизму графа.
– Бернардин не выйдет из подчинения. У него есть определенные достоинства, а еще он слушает, когда я понятно объясняю. Достанется только тем, кто сам напросился.
Брата Свечку его слова не убедили.
За день до отъезда из Каурена брат Свечка снова встретился в каменной комнате с сэром Эарделеем. На этот раз сантеринский рыцарь не скрывался.
– Теперь это уже не важно, – сказал он. – Все потеряно.
– Ничто не потеряно, пока мы не впали в отчаяние.
– Отчаяние, брат, уже свило себе тут гнездо. А с ним вместе и остальные братья и сестры.
– Тогда отправляйтесь домой.
– Я уже дома. Перед отъездом поделитесь со мной своими мыслями.
Тормонд оставался непреклонным: брату Свечке надлежало прицепиться к графу Реймону Гариту, подобно репью, – репью, символизировавшему совесть.
– Вы все слышали, сэр Эарделей. Герцог не желает ничего знать. Больше тут ничего не поделаешь.
Старый рыцарь что-то пробурчал себе под нос.
– А наш предатель?
– Что-что? – промямлил брат Свечка, оттягивая неизбежное.
– Лазутчик Безупречного. Кто он?
Совершенный оказался в весьма затруднительном положении – вот уже несколько месяцев боролся он сам с собой, словно бы и сам был Великим Недотепой.
Но предпринять что-либо в подобной ситуации означало бы потерять друга.
– Брат, существуют вещи поважнее судьбы нескольких человек, – напомнил сэр Эарделей.
– Да, но это голос рассудка. А выбор между людьми придется делать сердцем.
– Весь Коннек…
– Я знаю, сэр Эарделей. Травить герцога – все равно что травить весь Коннек.
Это была правда. Как и то, что и Коннек, и герцог уже вряд ли оправятся.
– Брис Лекро – вот наш злодей, – сказал рыцарь. – Решил переметнуться на сторону Брота. Ему обещали титул епископа Каурена, если он сумеет вертеть герцогом.
Брат Свечка молча согласился. От епископа Клейто они потом избавятся – он ведь столько лет уже порицает Безупречного.
Но Брис Лекро был другом. Они же вместе пережили кальзирский священный поход.
– Я не стану его убивать, – пообещал Данн. – Разве что он так и не вспомнит о собственной совести.
– Хотите переманить его обратно на нашу сторону? – Этим вопросом монах как бы признавал правдивость обвинения.
– Есть кое-какие соображения. Можно подрезать крылышки Ринпоче и чуть спутать планы Безупречного, заслав нашего человека в местное отделение Конгрегации.
Конгрегацию по искоренению богохульства и ереси уже стали называть просто Конгрегацией, в Коннеке она не обладала серьезным влиянием: слишком уж много тут было сочувствующих Вискесменту, притом таких, которые без зазрения совести кололи черепушки сочувствующим Броту.
Брат Свечка по-прежнему молчал.
– Хорошо, брат, как пожелаете. Но вы же должны понимать, что́ предательство Лекро означает и для вас, мейсалян.
Да, и это тоже.
– Признаю, ваши выводы логичны, – сказал наконец монах, – но я так и не смог разобраться, как именно творилось злодейство. Как он подкладывал яд герцогу?
Данн открыл было рот, однако потом передумал. У него были свои подозрения, но он не захотел ими делиться.
– Да благословит вас Бог, брат. Удачной дороги. – С этими словами рыцарь вышел.
Весна подкралась совсем близко. Граф Реймон и его спутники медленно подъезжали к Антье, а со стен на них пялился пустыми глазницами десяток отсеченных голов. Братец Бернардин потрудился на славу.
Разумеется, их встречали, но первые показавшиеся в воротах горожане, вопреки ожиданиям Гарита, вовсе не радовались приезду своего повелителя. В толпу затесались люди весьма сурового вида – явно подручные Конгрегации.
Повсюду брат Свечка видел отчаяние. Надежда еще не умерла в Антье, но над ней уже низко кружили зловещие во́роны, отбрасывая мрачные тени. За время долгого отсутствия графа Реймона невзгоды и несчастья успели прижиться в городе.
На совести у Бриса Лекро оказалось пятно гораздо более темное, чем представлялось совершенному.
В центре города, у самого графского замка, их приветствовали уже намного радостнее. Здесь почти не встречались скользкие типы из Конгрегации. Люди принялись скандировать – они требовали крови бротских чалдарян. Какие-то юнцы подожгли соломенные чучела, которые, судя по надписям, изображали Безупречного V, Морканта Фарфога, Мате Ришено и Хельтона Джела.
– А кто такой Хельтон Джел? – поинтересовался Брок Рольт.
Джел был главой местного отделения Конгрегации. В Антье он прибыл совсем недавно – на смену пропавшему без вести Икату Демоту, который и сам не так давно сменил неудачливого предшественника.
– Не нравится мне это все, – сказал брат Свечка Рольту. – Грядут большие неприятности.
– И вы это только что внезапно осознали, брат? – презрительно фыркнула Сочия. – Прямо как гром среди ясного неба, правда?
– Я стараюсь не терять надежды, дитя, и молюсь, чтобы катастрофу можно было предотвратить. Если того пожелают добронравные люди.
– Назовите хотя бы двоих добронравных. Не считая вас.
Сочия, возможно, и сама не подозревала, насколько она права.
Все вокруг обезумели.
Вели себя так, словно пришел конец света.
Неужели наступала одна из тех эпох, когда человечеству вздумалось ради очищения учинить грандиозную бойню?
Рядом с пылающими соломенными чучелами своего двоюродного брата ждал с идиотской улыбкой на лице Бернардин Амбершель. Он явно гордился своими достижениями и ожидал похвалы.
Вскоре семейство Рольтов покинуло Антье, но ненадолго: на середину лета была назначена свадьба графа Реймона и Сочии Рольт.
Брат Свечка уехал из города вместе с Рольтами, но сразу же расстался с ними. Несколько недель бродил он по деревням, узнавая, какие там царят настроения. Удивительно, но непотребства Бернардина Амбершеля и вправду принесли больше пользы, чем вреда. Хотя те, чьи головы украшали теперь ворота Антье, вряд ли бы с этим согласились.
Конгрегация больше не преследовала всех направо и налево в стенах города. А до того, что творится за его пределами, Бернардину было мало дела. Мейсалян, например, притесняли, и притом жестоко. Как и опасался брат Свечка, сосед обратился против соседа, рассорились семьи, дружившие вот уже много поколений. Плотник Жиан из Сен-Жюлез-анде-Нье пожаловался монаху:
– Слишком уж все боятся этих черных ворон. Они будто демоны.
Самому убедиться в этом брату Свечке, к счастью, не пришлось: каждый раз деревенские спасали его от встречи с членами Конгрегации. Их не любили и боялись даже пробротские епископальные чалдаряне.
Граф Реймон действительно возмужал: перед тем как действовать, он оценил ситуацию, посоветовался со своими рыцарями и приближенными и, разузнав, кто что думает, послал за недавно присланным из Брота архиепископом Антье.
Антье успел превратиться из епископства в архиепископство, и первым архиепископом стал Пирсико Партини, сменивший Мате Ришено, который из-за подхваченной в борделе болезни сделался ни на что не способным безумцем.
Брат Свечка подоспел как раз вовремя и застал первую встречу графа Реймона и нового главы местной церкви. Титул Партини, строго говоря, был более знатным, чем титул Реймона, но, по словам самого графа, подобное превосходство следовало подкреплять воинами, коих у Партини не было в достаточном количестве.
Архиепископ прибыл на аудиенцию, пылая праведным гневом, и тут же принялся обличать всех подряд. Граф Реймон молчал, и постепенно Партини замолк, почувствовав неладное. Бернардин Амбершель сверлил его безумным голодным взглядом.
– Кто этот лающий пес? – спросил Реймон, глядя будто бы сквозь архиепископа. – Зачем явился он докучать мне?
Хотя титул Партини уже объявили перед его появлением, главный Реймонов герольд повторил:
– Это Пирсико Партини, который называет себя архиепископом Антье.
– Шавка узурпатора?
– Да, ваша светлость.
– Послушай, самозванец, ты нарушаешь и церковные, и мирские законы, обрядившись в одежды священника. Но у тебя появился ангел-хранитель – один совершенный мейсалянин убедил меня закрыть глаза на твои прегрешения. Пока. И я проявлю милосердие. До захода солнца послезавтрашнего дня ты должен убраться из Антье. Вместе со своими разбойниками. Те же из вас, кто останется в Коннеке, подвергнутся наказанию, положенному за воровство и грабеж.
Архиепископ не сумел вымолвить ни слова от гнева. А еще от страха. Было совершенно очевидно, что граф Реймон совсем не шутит. Об этом говорил его грозный вид.
Хотя преступников в Антье приговаривали к принудительным работам в городе, а не продавали в Шивеналь – грести на галерах или в иноземные шахты.
В шахтах не выживал почти никто.
Реймон взмахнул рукой, слуги окружили Партини и выпроводили его из зала.
– Не слишком ли сурово? – спросил брат Свечка. – И к тому же грубо.
– Вы просили меня сохранить ему жизнь, просьбу я выполнил. Не стоит уподобляться женщине и капризничать.
Монах хотел возразить, но быстро передумал. Он и так уже достаточно разозлил Гарита.
Граф, хитро улыбнувшись, перешел к следующему вопросу.
Значение этой улыбки брат Свечка понял, как только вышел из замка.
Бернардин с дюжиной своих прихвостней водружали перед руинами собора позорные столбы. Возле двух из них уже ожидали порки двое бедняг – судя по черным одеждам, члены Конгрегации. Монах осторожно приблизился.
– Что сделали эти люди?
– Присвоили чужое имущество. Уже после того, как граф приказал им убираться из Антье.
Значит, точно из Конгрегации. И уж конечно, про приказ графа, отданный Партини, они никак не могли слышать – они ведь даже не подчинялись архиепископу напрямую.
Вот отчего Гарит так злобно улыбался.
О намерениях графа легко можно было догадаться. Пока Свечка скитался по деревням, Реймон собирал вокруг себя проверенных людей и теперь готов был силой утвердить свою власть.
Арестантам досталось по дюжине ударов кнутом, после чего у них конфисковали все имущество и велели немедленно убираться из Антье.
Соратники Реймона прочесали город, отлавливая как обычных бандитов, так и черных ворон из Конгрегации. Мало кому удалось скрыться, ненавидимых всеми священников в черном приговорили к тяжким работам.
Храбрость и самоуверенность последнего главы Конгрегации сослужили ему плохую службу. Но он ведь был новичком и мало что понимал.
До Инвуда Бента местным отделением Конгрегации управлял Хельтон Джел, но потом он таинственным образом куда-то исчез, а может, сбежал. Бент отказывался поверить в то, что жалкие провинциалы осмелятся перечить бротской церкви, и тем более в то, что большинство из них считает эту самую церковь шайкой иноземных разбойников. Когда членов Конгрегации начали арестовывать, Инвуд отправился к графу с яростными обличениями – он так и не сделал выводов из исчезновения своего предшественника и публичного унижения архиепископа.
Брат Свечка пытался его предупредить, но люди Бента не подпустили совершенного к своему хозяину – они бросали в него камни и кричали: «Неверный!», «Еретик!» Все это произошло на глазах у свидетелей, которые уже спустя несколько минут под присягой рассказали обо всем графу, сильно преувеличив детали.
