Текст книги "Свое гнездышко"

Автор книги: Глэдис Гринуэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Глэдис Гринуэй

Свое гнездышко

Глава 1

Я бросила в багажник машины свои пожитки и некоторое время посидела, сложив руки. Теперь, когда все мосты были сожжены, я не знала – поступила ли мудро или совершила непростительную глупость. В любом случае, назад пути не было. Трегован, сказала я про себя, Элизабет Лэнгдон возвращается к тебе, в родные места графства Корнуолл, где ее предки жили много столетий. Впрочем, там меня не ждет фамильный особняк – ничего подобного. Наша семья всегда жила скромно, и сейчас от нее остались только я да тетя Хетти. Милая, строгая, любящая тетя Хетти, всегда такая бодрая и жизнерадостная, которой я досталась в наследство после смерти моих родителей еще подростком. И вот я опять еду к ней. Но не в дом тети Хетти на окраине Труро, а в Трегован – небольшую деревушку за Сент-Ивз, что ютится у подножия зубчатых скал на самом берегу Атлантического океана. Дом на скале, в котором теперь поселилась моя тетя, находится за пределами деревушки – стоит одиноко на высокой скале, на всех четырех ветрах.

Я не была там уже много лет, с тех самых пор, как тетя Хетти возила меня в гости к тете Дороти, своей младшей сестре. Но я помнила ту поездку так ясно, словно это случилось только вчера, вероятно, потому, что встреча сестер проходила в очень холодной атмосфере, хотя стояла середина августа и было на редкость жарко. И только через много лет я узнала, зачем мы туда ездили и почему нас так неприветливо приняли.

Муж Дороти был адвокатом, но оставил свою практику и стал писать детективные романы. Оказывается, сначала он познакомился с Хетти, пока Дороти училась в колледже в другом городе. После недолгого ухаживания было объявлено о помолвке, и тут Дороти приехала домой на каникулы. Уж не знаю, что там произошло, но в результате Генри Карфорд женился именно на Дороти. Конечно, все были удивлены, когда он вдруг бросил адвокатскую практику и стал писать детективы, однако, надо заметить, очень неплохо на этом заработал. После смерти моих родителей тетя Дороти предложила оплатить мое образование, но только на том условии, если Хетти откажется от прав на опекунство надо мной. Это и была причина нашего тогдашнего визита к тете Дороти. Тетя Хетти решительно заявила, что готова голодать, лишь бы дать мне хорошее образование, но не позволит отнять у нее ребенка.

– Поверь мне, Дороти сделала бы из тебя неженку, бездельницу и светскую белоручку, – как-то призналась мне тетя Хетти. – Конечно, с ней тебе было бы интереснее, чем со мной. Вы ездили бы в Швейцарию, на Ривьеру во Францию. Может быть, ты даже сделала бы отличную партию и вышла замуж за богатого джентльмена, но я убеждена, что правильно воспитывает человека только честный труд.

О да, она твердо в это верила. Тетя Хетти была директором школы и выбивалась из сил, чтобы добиться от учеников самых лучших результатов. Не то чтобы она была строга, как школьные учителя в старые времена, но не терпела никаких вольностей. Со мной тетя всегда была так же строга и непреклонна, хотя я никогда не сомневалась, что она меня любит. Когда мне вдруг захотелось учиться рисованию, тетя Хетти поддержала меня, хотя я и не отличалась особым талантом. И пока я оправдала ее веру в меня только тем, что устроилась на работу в рекламное агентство оформителем, да еще натворила немало глупостей в личной жизни. Я очень подозревала, что тетя Хетти об этом знает, хотя мы с ней никогда не говорили на такие темы.

И вот теперь я собралась в Корнуолл, чтобы попытаться залечить раны, оставить прошлое позади и с головой окунуться в работу.

Началось все с того, что несколько недель назад тетя Хетти неожиданно навестила меня в Лондоне. Не предупредив меня, просто приехала, остановилась в небольшой частной гостинице, затем позвонила мне в мастерскую и сообщила, что хочет видеть меня как можно скорее. Это прозвучало как королевский указ – ослушаться было невозможно. Несмотря на свои двадцать семь лет, я, словно школьница, примчалась на ее зов, как только смогла, – пришлось даже отменить визит к парикмахеру. Нельзя сказать, чтобы я побаивалась тети Хетти – нет, для этого я слишком похожа на нее характером, – но старые детские привычки въедаются глубоко.

Когда я вошла в ее номер, она окинула меня критическим взглядом с ног до головы и заявила:

– Ты очень похудела. Если будешь продолжать в том же духе, со временем станешь как я – тощей суповой курицей, а не аппетитной несушкой! – Тетя Хетти усмехнулась. – Твоя беда в том, Элизабет, – она никогда не называла меня Лиз, – что ты ничего не делаешь вполсилы. Либо ты слишком много работаешь, либо слишком бурно отдыхаешь, но в твоем возрасте трудно угадать, в чем именно дело.

В последнее время я действительно занималась и тем и другим, но, конечно, не стала об этом говорить. Просто поцеловала тетю в прохладную щеку, обняла ее за плечи и села с ней рядом.

– Наверное, ты ломаешь голову, зачем я приехала в Лондон?

– Разумеется. Ты ведь раньше никогда не приезжала сюда в такое время.

– Скажу тебе все без обиняков. Умерла твоя тетя Дороти. Я не стала сообщать тебе об этом – тебе не было смысла приезжать на похороны и участвовать в допросах.

Я молча смотрела на нее как громом пораженная.

– Считается, что она оступилась на верхней ступеньке лестницы, упала и сломала себе шею.

– О, мне так жаль, тетя Хетти, какой это, должно быть, для вас удар! Надо было все же вызвать меня.

– Да, для меня все это было неожиданно. Но ты все равно ничем не могла бы помочь. Я до сих не понимаю, как все это случилось. Дороти была бодрая как конь, а ноги у нее были ловкие, как у горной козы. Она и по горам взбиралась не хуже макаки. – Тетя нахмурилась. – С другой стороны, Бейтс, ее старый слуга, говорил, что в последнее время у нее случались приступы головокружения. Следствие закрыли, причиной смерти сочли несчастный случай. Похороны состоялись вчера. Я не видела ее до этого два года – в последний раз мы общались на похоронах Генри. Как обычно, тогда мы встретились не слишком тепло…

Несмотря на спокойный и сдержанный тон, вид у тети Хетти был потерянный и несчастный, и я знала, что она переживает смерть сестры гораздо сильнее, чем хочет показать. Неожиданно тетя встала так быстро и легко, что сразу стала казаться моложе. Хотя мне было известно, что на самом деле ей уже шестьдесят семь – два года назад она ушла на пенсию. Однако моя тетя не позволяла себе расслабляться, это было не в ее характере.

– Давай вместе выпьем чаю, мне надо с тобой поговорить.

За чаем тетя начала разговор с пожелания, что мне было бы неплохо, хотя бы на время, оставить работу в рекламной фирме и заняться чем-нибудь другим. Она утверждала, что перемена пойдет мне на пользу. Но пока ни словом не обмолвилась о цели своего внезапного визита, хотя я уже поняла, что она к чему-то клонит. Но не торопила ее, потому что знала – в свое время тетя все расскажет сама.

– Как-то Дороти приехала навестить меня – уверена, она хотела посмотреть, как я живу одна, на пенсии. И начала говорить, что вот, мол, на пенсию я не проживу, скоро мне нечем будет платить Мэри, и все такое. И не хочу ли я продать дом и переехать жить к ней? Вместе с Мэри, конечно, потому что места там хватит всем! – Тетя Хетти хмыкнула. – Можешь представить, что я ей ответила? Конечно, иметь в доме такую помощницу, как Мэри, никто не откажется. Но Дороти стала бы обращаться с ней как с простой служанкой. И тогда я вдруг почувствовала, что на самом деле это ей очень одиноко и скорее я нужна ей, чем наоборот.

Но потом Дороти начала говорить какие-то странные вещи. Знаешь, это было бы, наверное, даже смешно, если бы за этим не крылось что-то подозрительное. Я чувствовала: она чего-то недоговаривает. Дороти сказала: «Ты знаешь, я бы с удовольствием помогла тебе деньгами, но дело в том, что я не могу сейчас трогать деньги Генри. А вот дом принадлежит мне, и там места всем нам хватит. У меня есть деньги, чтобы его содержать. Но Генри большую часть состояния завещал своей сестре». Ей не сиделось на месте, она все время вскакивала и начинала ходить по комнате. Никогда прежде я ее такой не видела. Потом она сообщила: «Конечно, мне идут отчисления за издание его книг. Я составила новое завещание на тебя, но, кроме дома, ты почти ничего не получишь, потому что все гонорары за его книги будет получать после моей смерти опять-таки его сестра». Мне даже показалось, что у нее вырвался горький смешок – она ведь знала, что я на четырнадцать лет ее старше. У меня осталось странное чувство, что она из-за чего-то сильно нервничает. Можно даже сказать – чего-то боится, хотя на нее это было совсем непохоже.

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним, – заметила я.

– Это не повод для шуток, – строго заявила тетя, и я пожалела, что высказалась, как всегда, не подумав, что мне свойственно. – Тогда я подумала, что, может быть, она переживает из-за своего здоровья. Дороти была невыносима мысль о болезни. Она отталкивала ее от себя, так, словно болезнь была проявлением слабости – признанием, что возраст ее одолевает. Она очень боялась старости. Я даже удивлялась, почему Дороти не вышла замуж во второй раз – ей нравился один мужчина у них в деревне.

Я постаралась вспомнить тетю Дороти такой, какой видела ее последний раз – десять или двенадцать лет назад. Она совсем не походила на тетю Хетти – маленькая, кругленькая, со светлыми волосами, розовыми щеками. Тогда ей было, наверное, сорок с небольшим, и она была еще на удивление миловидна. Чего стоили одни ее большие фиалковые глаза!

– Вы были совсем не похожи друг на друга, тетя Хетти.

– Да, Дороти пошла в мать. Ты ведь знаешь, у нас с ней были разные матери.

Да, правда, я это знала, но редко об этом задумывалась. Я вообще редко думала о тете Дороти – мне казалось, что я вряд ли могла бы ее полюбить.

Так вот зачем тетя Хетти приехала в Лондон! Она хочет выяснить, не соглашусь ли я пожить с ней в доме на скале хотя бы первые несколько месяцев. Я удивилась, что она не стала его продавать и не осталась жить в своем доме. Наоборот – тетя Хетти сказала, что дом на скале ей чем-то приглянулся. И тут неожиданно я решилась. Гэри оставил мне кое-какие деньги. Я могла бы продать мою старую машину и купить другую – миниатюрную. Может быть, полгода жизни в Корнуолле – это как раз то, что мне нужно? А если удастся продать несколько моих картин, то я смогу остаться там и подольше, может быть, даже навсегда, кто знает. Но об этом думать пока рано.

Я уволилась из агентства и уехала из Лондона. Спешить было некуда. Я приехала в Тонтон и остановилась там на ночь. В пять часов вечера, как раз к чаю, славным апрельским деньком, я подъехала к дому на скале. Тетя Хетти уже накрыла чай на террасе с внутренней стороны дома. Весеннее солнце заливало сад, всюду царил покой.

Дом оказался больше, чем он мне запомнился в детстве, и выглядел огромным, удушающим. Чего стоило одно старое крыло с северной стороны, в котором давно никто не жил. Тетя Хетти сказала, что оно в ужасном состоянии и, чтобы привести его в порядок, потребуется немало времени и больших вложений. Я совсем не помнила то крыло, но зато ясно помнила тетю Дороти, и, как тогда, в отрочестве, на меня большое впечатление произвели их элегантная машина, столовое серебро, дворецкий и горничная. Но я не представляла себе, на какие деньги собирается содержать этот громадный дом тетя Хетти. Конечно, у нее были средства от продажи ее старого дома, но я боялась, что эта бездонная бочка проглотит их без остатка. Впрочем, я не стала ей об этом говорить. Пока мне только хотелось насладиться тишиной и покоем после шумного города и постараться забыть о прошлых неудачах. Прошло уже полгода после нашего расставания, а я все еще чувствовала свою вину перед Гэри и не знала, что теперь делать со своей жизнью. Я не очень честолюбива, поэтому не строила на будущее слишком больших планов. А здесь я могла бы рисовать небольшие пейзажи и продавать их туристам. Конечно, в рекламном агентстве мне платили гораздо больше, но работать там мне порядком поднадоело. Реклама – суетное дело.

Я с наслаждением напилась из огромной кружки чаю со свежими пончиками и вкусными бисквитами, приготовленными ловкими руками добродушной Мэри. На самом деле Мэри звали в крещении Примроуз Евфимия Крэддок – имя просто невероятное, – а родилась она в восточном Лондоне. В Труро Мэри приехала в тринадцать лет, как беженка, в 1939 году. Тетя Хетти взяла ее к себе и, когда выяснилось, что ее родители погибли под бомбежкой, оформила над ней опекунство. Конечно, Мэри боготворила мою тетю и старалась угодить ей чем только могла. Напрасно тетя Хетти пыталась уговорить ее получить высшее образование. Мэри была твердо уверена, что это пустая трата времени, за которое она может выучиться готовить и вести хозяйство. И отлично научилась это делать.

Вот так мы оказались втроем в этом огромном доме. Бейтс, дворецкий, и служанка ушли. Впрочем, Бейтс ушел недалеко – он поселился в деревушке, купил там небольшой коттедж.

Вечером мы сидели в кабинете, который находился позади столовой. Мэри что-то штопала, тетя Хетти – вязала. Я сидела без дела и рассматривала гобелен, висящий на стене напротив письменного стола Генри (за которым он, видимо, и писал свои детективы).

– Странное место для гобелена, – заметила я. – Такой затейливый рисунок, должно быть, отвлекал дядю от работы.

– Гобелен закрывает дверь в старое крыло, – пояснила тетя.

– А разве другого входа туда нет?

Тетя кивнула, закончила считать петли на вязании и сообщила:

– Этот дом вообще построен очень странно. Северному крылу не меньше пятисот лет. А эта часть была возведена гораздо позже, после Карла Второго. Ты знаешь, что в Корнуолле было много роялистов, Карфорды стояли за трон и короля до последнего.

Я с удивлением посмотрела на нее:

– О, я даже не подозревала, что их семья так известна в Корнуолле!

– В свое время они были крепкими феодалами. Поместное дворянство, я сказала бы. Они отдали все королю, а потом пришли люди Кромвеля и сожгли почти весь дом, сохранилось только северное крыло. Когда Карл вернулся к власти, он не остался в долгу – дом возвели практически заново, пристроив его к старому крылу. Отец Генри удачно женился на богатой наследнице, так что деньги в семье были, и жили они на широкую ногу. Я тебе потом все тут покажу. В старой части дома, правда, нет электричества. Кажется, туда вообще никто не заходил после смерти матери Генри.

Новая часть дома была оборудована современными удобствами – Генри не жалел денег на обустройство жилья, так же как в свое время и его отец. Мне не терпелось осмотреть ту часть дома, которую я еще не видела, а тете Хетти – ее показать.

И в один из ближайших дней мы отправились туда на экскурсию.

Мы прошли по коридору второго этажа, по обе стороны которого располагались спальни, и через дверь в его конце вошли в старую, нежилую часть дома. Здесь оказались комнаты с низкими потолками, дубовыми стропилами, узкими окнами и неровными полами. На первом этаже в последней комнате было окно, выходящее в сад, а рядом с ним – наглухо закрытая дверь. Из этой комнаты еще одна дверь вела вниз, в подвалы, как сказала тетя. Я попыталась открыть ее, но она не поддалась. Наверняка подвалы под новой и старой частями дома были соединены между собой. А эту дверь тетя Дороти, наверное, на всякий случай держала от воров на запоре. Помещение старого крыла оказалось очень большим, и я подумала, что если тетя Хетти действительно собирается его восстановить, то ей для этого потребуется целое состояние.

В одной из комнат, отделанной дубовыми панелями, был такой огромный камин, что в него можно было войти и посмотреть через дымоход на небо. Тетя Хетти потянула за кольцо, которое я сначала не заметила, и часть стены около камина задвигалась. Я уже ждала, что оттуда выпадет скелет, но нашим глазам предстали только пыльной проход и несколько грязных каменных ступенек. Тетя вытерла платком испачканную руку и улыбнулась, как довольный своей шалостью ребенок.

– Жилище отшельника, – сообщила она. – Представляешь, мне почему-то казалось, что я должна жить здесь.

О, по-прежнему юное, романтическое сердце моей тети! Но с какой стати ей захотеть жить здесь?

– А что ты намерена с ним делать? – спросила я. – Устроить какой-нибудь заговор, а потом прятать тут своих сообщников от полиции?

Она расхохоталась:

– Нет, у меня не тот склад ума! Все гораздо прозаичнее – как-нибудь в другой раз расскажу тебе.

– А как ты обнаружила это убежище отшельника? – поинтересовалась я, когда проход со скрежетом закрылся. Никто из нас не выразил желания спуститься по грязным узким ступенькам.

– Просто знала о нем раньше… Я ведь была помолвлена с Генри. Он показывал мне весь дом. Генри им очень гордился и готов был перевернуть всю землю, чтобы содержать его в хорошем состоянии. Думаю, работая адвокатом, он переживал, что ему не хватало на это средств. Боюсь, отец оставил Генри не очень большое наследство – главным образом сам дом.

Тетя сказала все это спокойно и безразлично. Если у нее и осталась в сердце горечь от того давнишнего романа, она этого не показала.

– А сейчас, – неожиданно резко произнесла тетя Хетти, – у меня есть кое-какие дела. Ты же можешь пойти погреться на солнышке. Но попозже, если ты не против, я хотела бы попросить тебя свозить меня на машине в деревню за покупками. Мне так не хватает моей старой машины! Пришлось продать ее, когда я вышла на пенсию. А машина Генри отошла к его сестре. Может быть, когда-нибудь я соберусь купить себе новую машину. А пока придется покататься на твоей.

Тетя Хетти никогда не считалась с возрастом.

Я поехала к маленькому заливу. Вероятно, летом сюда приезжает немало отдыхающих, но сейчас мимо меня прошли лишь несколько местных ребятишек. Трегован – небольшая деревушка и стоит вдали от больших дорог. Я вышла из машины, присела на камень и стала смотреть на океан, который был голубым и ласковым, хотя я знала, что он может быть свинцово-серым и грозным. Чуть поодаль от берега стояла на якоре небольшая рыбацкая шхуна с темно-красными парусами, словно нарисованная на картине. Да и весь пейзаж, куда ни посмотри, казалось, так и просился на полотно! А я столько лет потеряла в Лондоне, когда могла бы жить среди такой красоты!

Неожиданно позади меня послышался хруст песка под тяжелыми шагами, покатились камешки, и я недовольно про себя выругалась. Мне не хотелось нарушать мирного спокойствия этого прекрасного утра. Оставалось надеяться, что тот, кто шел ко мне по пустынному пляжу, не станет заговаривать с незнакомым человеком. Однако мои надежды не оправдались.

– Привет, я вижу, вы здесь новенькая.

Возмущенная, я подняла глаза. Передо мной стоял верзила с необыкновенно яркими серыми глазами и густой гривой каштановых волос. Уши у него были слегка оттопырены, нижняя челюсть – выдвинута вперед. У него была широкая мальчишеская усмешка, как у избалованного школьника. Лет ему было около тридцати, может быть, двадцать восемь. Я не ответила улыбкой на его улыбку. Этот тип нарушил мой безмятежный покой. Ну почему, почему мужчины считают, что если девушка одна, то к ней обязательно нужно подойти и развлекать ее разговорами? Я ответила наобум, как всегда, не подумав:

– А почему вы решили, что я здесь новенькая?

Разумеется, он воспринял мой вопрос как приглашение к беседе и немедленно уселся на соседний камень.

– Потому что я всех здесь знаю. Я здесь живу несколько месяцев. Вот, например, та шхуна, которую вы так пристально разглядываете, – на ней Трегарт отправился рыбачить, но скорее всего, спит себе сладким сном. Иногда он так и живет на ней по несколько дней кряду. А у старого Стоуи из «Королевской головы» одна мечта – поскорее выдать замуж свою хорошенькую дочку, пока не случилось никакой беды. А мадам Харрис, с почты, боится подпускать к ней своего Вилли.

– Откуда вы это знаете?

– Так, слышал. – Он радостно усмехнулся.

– Вы какая-то ходячая газета, сборник всех сплетен, – пробубнила я.

– Просто мне интересны люди. Самые разные люди, заметьте! – Его серые глаза потемнели, в них сверкнули насмешливые искорки. – А вы, должно быть, миссис Лэнгдон, племянница миссис Тривейк из дома на скале? Этот старый дом явно хранит какие-то мрачные тайны. Зачем вашей тете вообще понадобилось переезжать в этот огромный дом, похожий на пустой амбар? Это неразумно, и на этот счет ходят разные слухи.

– Какие, например?

– Например, ради памяти своего возлюбленного, который женился на ее сестре. Или, скажем, сестра оставила ей в наследство дом только с тем условием, чтобы она переехала сюда жить. Как слабая компенсация за то, что отняла у нее жениха практически накануне свадьбы. С другой стороны, возможно, он всю жизнь жалел, что в последний момент поменял одну сестру на другую, и решил оставить дом своей первой возлюбленной. Так что вариантов много.

– Да, вижу. И что же вам, как исследователю человеческой природы, кажется самым вероятным?

– Я считаю, что ваша тетя на все имеет свое мнение и твердо придерживается своих решений. Так что я не удивлюсь, если она захочет превратить этот дом в дом престарелых, или санаторий для калек, или что-нибудь в этом роде.

– Интересно, – протянула я. – А как вы, к примеру, объясняете мой приезд сюда?

– Учитывая тот факт, что вы недавно овдовели, вероятно, вы приехали сюда залечивать свои раны. Вам нужны тишина и покой.

– Который, видимо, мне обрести здесь не удастся!

Он слегка покраснел, что было даже удивительно. Должно быть, этот тип на самом деле был не такой уж нахал, каким показался мне вначале, к тому же здесь наверняка и правда ходит множество сплетен. В маленьких деревушках все только и делают, что судачат друг про друга. Но все же он выложил мне все без лишних церемоний, так что я решила не остаться в долгу:

– А вы что здесь делаете?

– О, вы почти угадали, когда назвали меня «ходячей газетой». Я действительно был журналистом. Но потом все бросил и стал по ночам писать книгу, которая оказалась полной бездарностью. Да и еще сдуру подхватил воспаление легких. Так что пришлось приехать сюда лечиться морским воздухом и писать еще одну книгу.

– Так вы живете, надо полагать, в каком-нибудь гроте на берегу, чтобы не платить за квартиру?

– Нет, все не так плохо. Я снимаю комнату у мадам Харрис.

– Ах, вот как! – Его откровенность была невыносима. Похоже, готов всякому встречному рассказывать о себе всю подноготную. Я встала и отряхнула джинсы. – Простите, к сожалению, больше не могу сообщить вам никакой ценной информации. Впрочем, вы и без меня в курсе всех новостей. Или, может быть, вы готовы предположить, что моя тетя тайком приехала сюда из Труро темной ночью и столкнула свою сестру с лестницы, чтобы завладеть домом?

Мне показалось, что в его глазах мелькнуло задумчивое выражение, словно он готов поразмыслить над моими словами, и я сразу же пожалела о своей неуместной шутке. А вдруг у него хватит ума разнести по деревне мою глупую выдумку? Но мужчина только усмехнулся:

– Нет, это просто нелепо. Никто здесь так не думает.

– Тогда почему бы вам не подать такую идею местной полиции? – Я злилась на себя, но еще больше на него.

– До встречи! – крикнул он мне вслед, когда я решительно зашагала прочь.

– Вот уж не хотелось бы, – пробормотала я себе под нос.

Тетю я нашла в кабинете – она просматривала ворох каких-то бумаг.

– Я получила письмо от моего агента по недвижимости из Труро, – сообщила она мне. – У него есть клиент, который хочет купить наш дом на скале. Странно, кому понадобилось покупать дом в таком месте? К тому же мы не давали объявления о продаже.

– Старые дома сейчас в большой цене.

– Да, я знаю. Но есть же другие дома в Корнуолле, которые продаются, почему не выбрать среди них? Зачем им понадобился именно наш дом?

– Может быть, они хотят устроить здесь дом престарелых или благотворительный санаторий для калек? – Я почувствовала, как на моем лице невольно расплылась улыбка при воспоминании о молодом человеке, повстречавшемся мне на пляже. Что ж, видимо, ко мне уже начало возвращаться чувство юмора! И то хорошо. Еще недавно мне казалось, что я уже никогда не смогу улыбаться.

– Что ты такое говоришь?

– А знаешь, здесь можно было бы устроить небольшой отель, – продолжила я. – Если вложить сюда деньги, кое-что перестроить и прорубить лестницу по скале вниз, на пляж…

Тетя Хетти пожала плечами. Такое ей явно не приходило в голову.

– Нет, знаешь, я напишу ему, что дом не продается.

Она отвернулась и, подставив кулачок под подбородок, задумалась, глядя в окно. Но через пару минут опять заговорила:

– Интересно было бы узнать, сколько Дороти тратила на этот дом?

– А зачем тебе это?

– У нее была машина, она держала этого дворецкого, Бейтса, и еще шофера, горничную, часто ездила отдыхать во Францию и в Швейцарию – на все это нужны большие средства.

– Разумеется. А почему ты вдруг этим заинтересовалась?

– Я не столько заинтересовалась, сколько в недоумении. Я тебе рассказывала, помнишь, она говорила, что ей идут гонорары за книги Генри, а после ее смерти они перешли к его сестре.

Я села и закурила сигарету. У тети Хетти появился интерес к детективам?

– Я просматривала бумаги Дороти и обнаружила две странные вещи. Во-первых, они были не в письменном столе, где лежали все домашние счета и прочее, а в шкафу, на дне ящика под бельем. И если бы не Мэри, которая, как ты знаешь, обожает все тщательно убирать, мы могли их вообще никогда не обнаружить. С какой стати она держала бумаги в шкафу под бельем? Для старых, ненужных документов они были в необыкновенно аккуратном виде. Но что поразило меня больше всего – так это то, что, оказывается, последние пять лет перед смертью Генри вообще не писал. И самый крупный гонорар, который он получил, составлял пятьдесят фунтов в год.

– А разве ты не знала, что он перестал писать?

– Я этим как-то не интересовалась. Время от времени мне попадалась в магазине его книги. Писал Генри довольно хорошо, и я как-то само собой считала, что он процветающий писатель, получает много денег, но на банковском счете было всего две тысячи фунтов, которые Дороти тоже завещала мне. И никаких ценных бумаг, никаких акций. Только Дороти явно жила не на две тысячи в год – она тратила гораздо больше. Может быть, она жила не на проценты, а тратила капитал? Но это маловероятно – Дороти была не дурочка и понимала, что надолго его не хватит. Интересно знать, откуда она брала деньги?

Мне это тоже было интересно. Действительно, ведь никто не станет жить на широкую ногу, не будучи уверенным, что денег хватит еще надолго и всегда есть откуда их взять. Это было по меньшей мере любопытно – а я от природы любознательный человек.

Глава 2

Жизнь в доме на скале шла тихо и провинциально. После лондонской суеты для меня это был просто рай. Я даже чувствовала себя почти счастливой, чего не испытывала давным-давно. Будучи замужем за Гэри, иногда я бывала лихорадочно, безумно счастлива, но никогда не имела покоя! Я не виню в этом Гэри, скорее себя. Я его любила, и думаю, он тоже любил меня, как умел. Но мы с ним совсем не понимали друг друга, хотя поначалу казалось, что у нас много общего. Я тогда была восторженной девицей, и просто пришло мое время любить. К тому же мне льстило, что он был хорош собой, неотразимо очарователен. А я никогда не была красавицей, и слишком прямолинейна, чтобы быть любезной. Гэри говорил, что его покорили моя чистота, доверчивость и наивность. Я напоминала ему трогательную овечку среди стаи волков. Не знаю, как можно было поддаться на такие сантименты. К тому же я слишком высокая и склад ума у меня вполне практический, чтобы притворяться слабой беззащитной женщиной. Я встретила Гэри на вечеринке, которую устраивал мой агент. Я не очень умею вести светские беседы и, наверное, смотрелась на этой вечеринке немного неуместно. Он подошел ко мне, улыбнулся очаровательной улыбкой, от которой уже тогда, в первые минуты нашего знакомства, у меня заколотилось сердце.

– Тоска смертная, не правда ли? Давайте сбежим отсюда и поедим где-нибудь вместе. Впрочем, нам придется выбрать недорогое кафе – я практически разорен.

И эта его откровенность вконец меня обезоружила. Глаза у него были такие честные. Как я потом обнаружила, он всегда смотрел так – прямо и искренне, даже когда говорил неправду.

– Я не могу просто так уйти, – ответила я, – видите ли, я работаю с этим агентом.

– Да, я знаю, вы Элизабет Тривейк, художница. Впрочем, мне трудно понять художника, который продает свою душу рекламному агентству.

Он говорил это искренне и действительно так считал. Никто и ничто не могло убедить Гэри делать работу, которая была ему не по душе, но зато он из кожи вон лез, чтобы сбыть уже сделанную работу за хорошие деньги. Это очень помогало его карьере. Потом даже говорили, что он был гением, но люди склонны преувеличивать, особенно если талантливый человек умирает молодым. Через месяц мы поженились, просто пошли и расписались в мэрии. Мы ничего не сказали даже тете Хетти – так хотел Гэри, и я ему уступила. Однако через несколько месяцев стало понятно, что женитьба вовсе не означала для Гэри ограничение свободы – изменилось только то, что любящая жена окружила его заботой, а он, как и раньше, свободно уходил когда хотел и делал что хотел. Гэри продолжал снимать мастерскую, хотя перевез свои вещи в мою квартиру, так что я по-прежнему платила за нее одна и вдобавок кормила нас обоих.

Я знаю, тете Хетти было обидно, но она ничего не сказала, только прислала нам свадебный подарок и пожелала счастья. Со временем стало ясно, что в итоге моего замужества я должна еще кормить и Гэри, штопать ему носки, стирать одежду, спать с ним, если только он не оставался на ночь в мастерской или не уезжал на выходные к друзьям! Меня он никогда не брал с собой, и для этого всегда находился удобный предлог. В выходные он будет работать с коллегами – художниками! У них мальчишник – они будут обсуждать искусство и делать наброски! Потом настал другой период – он начал требовать у меня денег. То на одно пять фунтов, то на другое, то десять фунтов еще на что-нибудь. Мои накопления начали таять, и я стала волноваться, потому что всегда осторожно обращалась с деньгами – они доставались мне тяжелым трудом. К тому же мне уже хотелось обосноваться в собственном доме – надоело жить в съемной квартире.

– Все будет иначе, когда я заключу контракт с Блэкмуром. На этой неделе я повезу ему мои эскизы. Правда, Лиз, это только временные трудности, скоро у нас будет денег сколько угодно. Ты такая милая, такая преданная, я куплю тебе норковую шубку, у тебя будут бриллианты… – И я не знаю – то ли он просто утешил меня, то ли сам в это верил. Он обнимал меня, и я, все еще влюбленная в него, сдавалась на эти посулы, хотя и не без ворчания.