Текст книги "Ветер военных лет"

Автор книги: Глеб Бакланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

На подступах к Новоукраинке мы перерезали железную дорогу Новоукраинка Новомиргород, угрожая вражескому гарнизону окружением. 17 марта 13-я гвардейская вместе с частями соседней 97-й гвардейской стрелковой дивизии, ворвавшись в городок, выбили оттуда противника, овладев таким образом важным опорным пунктом. Однако гитлеровцы упирались и отступали очень медленно. Они попытались остановить нас, зацепившись за высоту с населенным пунктом, носившую название Лысая Гора. Там нам пришлось выдержать нелегкий бой. Мы продвигались вперед также с предельным упорством и, так как дикая грязь не позволяла наступать с нужной скоростью, компенсировали потерянное время почти круглосуточным маршем.

Наконец дивизия вышла на скаты господствующей высоты у станции Подгородняя. Это был последний рубеж перед городом Первомайск.

Только за пять месяцев, с 12 июля по 9 декабря, 13-я гвардейская стрелковая прошла с боями более 600 километров, освободила от немецко-фашистских захватчиков свыше 400 населенных пунктов. Но ни один из них не был для нее тем, чем был Первомайск. Этот украинский город был родиной, колыбелью дивизии.

Здесь перед войной дислоцировалась 5-я воздушно-десантная бригада. Отсюда ушла она в войну. Теперь бывшая воздушно-десантная бригада стала 13-й гвардейской стрелковой дивизией.

И вот она вернулась.

Разумеется, гитлеровцы не могли знать, чем был для 13-й гвардейской дивизии город Первомайск. Но, казалось, они мобилизовали все резервы, напрягли все силы, чтобы оказать нам самое яростное сопротивление.

Город Первомайск – город красивый, живописный, весьма своеобразно раскинувшийся по берегам Южного Буга в том месте, где в него почти под прямым углом впадает еще одна река – Синюха, названная так, видимо, за исключительную голубизну своей воды. Три больших района, очевидно, когда-то бывших самостоятельными поселками, отделены друг от друга руслами этих рек.

От станции Подгородняя, занятой нами, железнодорожная линия длиной километров семь ведет в район Ольвиополь, расположенный на левом берегу Южного Буга. Прямо напротив этого района, на противоположном, правом берегу, соединенный с Ольвиополем железнодорожным и транспортно-пешеходным мостами, раскинулся второй район – Голта. Рядом с Голтой, на том же, правом, берегу Южного Буга, но отделенный от нее Синюрой, лежит третий район – Богополь.

На западном берегу Буга, сразу за городом, находился немецкий аэродром. Нам было хорошо видно, как серые стрекозы тяжело взмывали вверх, а навстречу им на землю опускались другие и вновь устремлялись в хмурое небо. Теоретически мы могли бы обстрелять аэродром, но запас снарядов был, увы, невелик, и мы берегли их для решающего наступления.

Между станцией Подгородняя и городом, почти параллельно Бугу, тянулся гребень, на котором заняли оборону фашисты. Мы пытались выбить их с этих позиций, но наши атаки, которые мы предпринимали в течение всего дня, успеха не имели. Ночью к нам подошла кавалерия. Однако и ее помощи оказалось недостаточно. Гитлеровцы сидели в своих траншеях, словно тараканы в щели, и поливали подступы к линии обороны минометным и пулеметным огнем. Кавалеристы сместились куда-то влево, затем мы вообще потеряли с ними связь.

Фактически непосредственно против Первомайска стояла одна наша дивизия. Остальные дивизии корпуса оказались значительно правее. Рассчитывать можно было только на свои силы. Как взять город? Мысленно я прокручивал один за другим различные варианты и сам же браковал их. Но время шло. В данном случае оно работало отнюдь не на нас. Измотанный противник получал нужную ему передышку, а потом, кто знает, мог получить и помощь или, во всяком случае, успеть эвакуировать из города на правый берег Южного Буга свои войска, имущество и снаряжение.

После довольно долгих раздумий пришла мысль, столь же дерзкая, сколь и заманчивая.

Что, если спять с занимаемых нами позиций один полк целиком? При этом, конечно, возникала серьезная опасность: если фашисты вздумают контратаковать нас, то удержать их силами двух оставшихся полков будет трудно. Но, с другой стороны, у меня имелись основания не опасаться контратаки. За это говорил и тот факт, что наш противник был сильно измотан тяжелейшим отступлением по грязи и истощен предыдущими боями. Да и моральное состояние гитлеровцев, терпящих поражение решительно на всех участках огромного фронта, было весьма низким.

Тем не менее переброску полка надо было во что бы то ни стало провести скрытно от врага. Решили оставить на его старых позициях две пушки, пару пулеметов и ракетчиков, которые вполне могли создать у противника иллюзию, что полк по-прежнему занимает траншеи против его линии обороны в районе станции Подгородняя, если будут стрелять всю ночь, перемещаясь с места на место.

Относительно же 42-го полка у меня родился вот какой план. Под покровом ночи он должен был сняться с позиций, сделать обходной маневр влево, описать порядочную дугу, а затем выйти на восточный берег Буга южнее города и ударить по немцам вдоль берега реки в направлении на север и ворваться в Первомайск.

Я рассчитывал на элементы внезапности и неожиданности, которые уже не раз помогали нам в прошедших боях. И не ошибся. Маневр нам удался полностью.

Едва стемнело, 34-й и 39-й полки и то, что осталось от 42-го полка, начали привлекать внимание противника по всему рубежу: то и дело в небо взлетали ракеты, раздавался говорок винтовок, короткими очередями перекликались с разных флангов пулеметы. Гитлеровцы, видимо, навострили уши в ожидании еще более активных с нашей стороны действий. Возможно, даже подбросили к своей линии обороны какие-то части из города. Во всяком случае, когда 42-й полк, зайдя с юга, без всякого шума просочился на окраину Ольвиополя, немцы как-то странно не среагировали на появление на улицах чужих солдат. И только когда наши бойцы начали уничтожать не очень многочисленный гарнизон, в городе началась дикая паника.

Гитлеровцы бросились к ближайшему от южной окраины железнодорожному мосту и устремились на западный берег. Кто-то, не очень разобравшись в том, что произошло, быстро привел в исполнение приказ, видимо существовавший на тот случай, если противник займет левобережную часть города, и взорвал мост. Вероятно, мины были заложены непосредственно в перекрытие моста. Оно словно поднялось на дыбы и рухнуло в воду.

Еще не успевшие перебраться на противоположный берег фашисты начали переходить реку по оставшимся невредимыми фермам. Наши бойцы не только преследовали, но даже и опережали их. Словом, на этих фермах был чистый цирк: кто висел на руках, раскачиваясь изо всех сил, чтобы переметнуть тело на следующую опору, кто ужом полз по горизонтальным частям конструкции, кто прыгал вниз, кто карабкался вверх. Многие наши красноармейцы сумели перебраться на ту сторону раньше немцев и встретили их там автоматным огнем.

Услышав стрельбу у себя в тылу и узнав, что в городе русские, войска, державшие оборону у Подгородней, дрогнули и начали нерешительно отходить. В панике, естественно, бросали технику и несли потери. А наш 39-й полк, преследуя их буквально по пятам, через тот мост, который фашисты взорвать не успели, ворвался в правобережные районы Первомайска. 34-й полк занял район Ольвиополя выше пешеходного моста и того места, где на противоположном берегу в Буг впадала Синюха.

Примерно к часу 22 марта мы переправили на ту сторону Буга два полка. Можно сказать, что это был просто феерический успех: за рекордно короткое время нам удалось форсировать реку с самым быстрым и бурным из всех украинских рек течением, да еще именно в том месте, где Буг мчится особенно стремительно и неукротимо бьется в берега.

Чувствуя себя победителями, мы на радостях, что удалось штурмом взять город, немедленно расположили на окраине штаб дивизии. И так же немедленно были наказаны за свою торопливость: фашисты нещадно обстреляли нас из орудий. Стреляли они довольно метко, что и немудрено, поскольку город полого спускался к реке и видимость была великолепная. Победителям пришлось поспешно исправлять ошибку и переносить штаб поглубже в тыл.

При освобождении Первомайска больших потерь в личном составе мы не понесли. Но зато боеприпасы израсходовали почти полностью. При этом положении дивизия наступать дальше не могла. По сути, нам почти нечем было даже отразить контратаки. А фашисты на том берегу Буга контратаковали непрерывно.

У нас осталось ни много ни мало, а всего сто семьдесят снарядов. Если мне не изменяет память, боекомплект к одной пушке составляет около шестидесяти снарядов. Пришлось отдать строгий приказ – стрелять только в случае самой крайней необходимости, потому что фактически на каждую пушку приходилось едва ли не по одному снаряду.

Это был тот нередкий на войне случай, когда взять город оказалось легче, чем удержать. Но, повторяю, главной причиной наших трудностей явилась катастрофическая нехватка боеприпасов. Мало того, что мы оторвались от своих тылов, весенняя распутица чуть вообще не лишила нас связи с ними. Лошади, выбиваясь из сил, через 15–20 километров буквально падали. Обозы останавливались в грязи, провалившись чуть ли не на глубину колес. Помню, как-то раз с одной из подвод из тыла приехал лечившийся в госпитале офицер из штаба. Он стал рассказывать, как они за целый час с трудом проехали два километра.

– Что ж так уж медленно? – с некоторым раздражением спросил я.

– Сами знаете, товарищ генерал. Весна. Распутица, – ответил он, пожимая плечами.

– Уж это точно, – поддержал офицера ездовой, очень немолодой солдат, из нестроевых. – Такая в этом году весна, распутица, и не приведи бог.

Но мы устояли, несмотря ни на что: за спиной у дивизии был опыт Сталинграда.

Освобождение Новоукраинки и Первомайска явилось серьезным успехом корпуса и дивизии, который командование не замедлило отметить. С разницей в три дня вышли два Указа Президиума Верховного Совета СССР. Первым за освобождение Новоукраинки дивизия награждалась орденом Суворова II степени. После второго указа гвардейское Знамя дивизии украсил второй орден Красного Знамени награда за освобождение Первомайска и форсирование Южного Буга. Теперь дивизия именовалась 13-й гвардейской Полтавской ордена Ленина, дважды Краснознаменной, ордена Суворова II степени стрелковой дивизией.

Пока наша дивизия вела тяжелые бои за Первомайск, соседние дивизии корпуса, 95-я и 97-я гвардейские, пользуясь тем, что мы приковали к себе основное внимание немцев, без особого труда форсировали реки Синюху и Южный Буг северо-западнее города.

Гитлеровцы, почувствовав создавшуюся угрозу окружения, начали отходить. Невольно наша дивизия оказалась во втором эшелоне корпуса, успев захватить на западных окраинах Первомайска богатые трофеи, в первую очередь горючее, в котором все очень нуждались, так как отставшие из-за распутицы тылы никак не успевали снабжать нас. Бензином мы разбогатели так, что даже могли поделиться с другими соединениями.

В ночь на 2 апреля мы снова были в первом эшелоне и штурмовали станцию Затишье. На ее железнодорожных путях было захвачено свыше 300 железнодорожных вагонов с вооружением, автотранспортом и продовольствием.

14 апреля дивизия переправилась через Днестр. Помню, что стояла теплая апрельская погода, зеленые стрелы трав начали покрывать корявую кору истоптанных и изъезженных войной полей. На плацдарме по ту сторону Днестра зеленели молодые всходы.

Наша армия заняла часть плацдарма в районе населенного пункта со странным, а потому и незабываемым названием Плетеный Ташлык. По сей день так и не знаю, что такое «ташлык», а тем более плетеный. Но знаю, что этот Ташлык находился и, наверное, и теперь находится недалеко от Бендер. Здесь с 16 апреля развернулись ожесточенные бои с противником, во что бы то ни стало пытавшимся не дать нам выйти на кратчайшее направление к Кишиневу.

13-я дивизия оказалась крайней на левом почти открытом фланге армии. Плацдарм был неглубоким, километра четыре, от силы – четыре с половиной. Сзади нас его границей был Днестр, а впереди, почти параллельно реке, тянулся гребень высоты, пологий, поросший кое-где мелколесьем и молоденькими рощами. Наверху, почти у самого гребня, окопались фашисты, занявшие таким образом очень выгодную линию обороны: местность из их траншей и просматривалась и простреливалась практически почти до самого берега Днестра.

Займи мы этот рубеж, и у нас было бы еще больше преимуществ, потому что тогда с вершины гребня перед нами километров на двадцать вперед открылась бы ровная местность, на которой отступающим немцам буквально не за что было зацепиться. Вот за этот гребень и шла борьба не на жизнь, а на смерть. Единственная линия немецких траншей не раз переходила из рук в руки. Но едва мы располагались в неглубоких окопчиках противника, как немцы выбивали нас оттуда.

Так прошло два дня. На третий день ко мне на наблюдательный пункт приехал командарм Жадов вместе с командиром 1-го гвардейского штурмового авиационного корпуса генерал-лейтенантом В. Г. Рязановым и командующим артиллерией генералом Г. В. Полуэктовым.

– Ну вот, – здороваясь, сказал командарм, – приехали подробнее ознакомиться с обстановкой. Что-то вы тут засиделись!

– Не то чтобы засиделись, – отшутился я, – а закатались: то с горы, то на гору.

– Сейчас посмотрим вашу гору… – Командарм взял в руки бинокль и приник к смотровой щели. В это время наши как раз начали очередную атаку.

Только что пустынный склон вдруг ожил. Бойцы поднимались из-за кустов, вылезали из почти незаметных углублений, отрывались от стволов деревьев, врассыпную вползавших на гребень, и живые цепи под раскатистое «ура!» начали подниматься вверх. Немцы встретили их пулеметным ливнем. Цепи замерли, распались, и серые комочки снова покатились вниз. Из окопов начали дружно выползать гитлеровцы.

– Как вши из шва, – не удержался Полуэктов. – Ишь высыпали!

– Нет, так дело не пойдет! – недовольно сказал Жадов. – Давайте-ка, товарищ Рязанов, вызывайте своих штурмовиков. Пусть они этот шов проутюжат как следует.

Вскоре штурмовая авиация совершила мощный налет на расположение противника. Теперь надо было воспользоваться моментом и постараться тут же сбить фашистов с гребня. Чтобы не потерять время и обеспечить высокий темп броска, я решил сам выехать вперед в боевые порядки одного из полков (если не ошибаюсь, это был 42-й полк). Спросил разрешения у командарма. Не отрываясь от бинокля, тот ответил:

– Твое право. Если считаешь нужным – езжай.

Опять-таки ради скорости я сел на «виллис» вместе с адъютантом и радистом. Зимой мы эти машины немножко переоборудовали: закрывали кузов фанерной будкой, чтобы предохранить себя от ветра и снега. Сейчас уже стояла весна, но будку снять не успели. Неширокая дорога вела через лощину. Я внимательно смотрел вперед, как вдруг чуть ли не перед самым носом машины, должно быть из придорожного кювета, поднялась долговязая фигура красноармейца. Я коротко приказал Федорову:

– Стой!

Все вышли из машины. И сделали это вовремя. Подняв голову к небу вслед за указательным пальцем красноармейца, я увидел пикирующий прямо на машину «юнкерс».

– Ложись! В кювет! – хрипло выкрикивал боец, сам продолжая стоять у «виллиса».

Все плашмя упали на землю, кто где стоял, буквально в двух шагах от машины. В ту же секунду немецкий стрелок дал очередь из пушки. На наше невезение, снаряды пробили бак с бензином и запасную канистру сзади машины. «Виллис» вспыхнул, как спичечный коробок, а «юнкере» взмыл в небо.

Напавший на нас «юнкере» оказался лишь передовой машиной из целой стаи стервятников, тут же показавшихся в небе. Очевидно, немецкое командование мстило нам за только что закончившийся налет нашей авиации. Теперь бомбы посыпались на боевые порядки дивизии.

Мы отбежали влево от дороги и укрылись среди небольших кустиков.

Переждав бомбежку, отправились на НП к Половцу. Он был очень расстроен. Только что тяжело ранило одного из наших заслуженных и опытных командиров батальонов капитана Исакова, который вместе с дивизией сражался под Сталинградом. Это был человек большого мужества, очень талантливый офицер, пользовавшийся любовью товарищей по оружию.

Договорившись с Половцем о быстрой, энергичной атаке сразу после удара наших самолетов, я запросил новый вылет штурмовой авиации и пешком отправился обратно.

Командарма на наблюдательном пункте уже не было. Бой за проклятый гребень продолжался с переменным успехом, перелома не произошло. Надо было принимать какие-то срочные меры, потому что, как я уже говорил, захват этого рубежа имел немаловажное значение.

В то время как я размышлял о том, что следует предпринять, чтобы выбить немцев с занимаемых позиций, начали поступать интересные разведданные. Правее позиций, занимаемых нашей дивизией, примерно в полутора километрах от нас, на склоне высоты, стояла густая роща удивительно правильной прямоугольной формы. Она занимала площадь, наверно, полтора на два километра, но оттого, что располагалась на склоне, нам издали казалась квадратной. Мы так ее и называли – «квадратная» роща. Роща находилась у противника, и к ней вела хорошо наезженная дорога.

Наблюдая за дорогой днем, разведчики видели, как изредка по ней шмыгали туда и сюда то штабные, то грузовые машины. Зато в последнюю ночь со стороны дороги и рощи слышался непрерывный рокот моторов. Видимо, роща стала местом сосредоточения достаточно крупных механизированных и танковых сил противника.

Наши разведчики совершили несколько осторожных вылазок в направлении рощи и убедились, что гитлеровцы действительно накапливают там значительные силы. Можно было ожидать, что утром оттуда последует контратака танков и пехоты в стык нашей и соседней дивизий. Значит, надо было во что бы то ни стало упредить намерения противника.

Я уже говорил, что генерал Жадов никогда не упускал возможности, чтобы организовать учебу подразделений, офицеров, штабов, для которой чрезвычайно оперативно разрабатывались соответствующие планы. Вот и здесь, на плацдарме за Днестром, где обстановка была достаточно напряженной, командарм внимательно следил за тем, как командующий артиллерией генерал Г. В. Полуэктов в течение нескольких дней проводил учения по организации массированного артиллерийско-минометного огня.

Надо сказать, что командующий армией чрезвычайно высоко ценил генерала Полуэктова, считался с его мнением и доверял ему. Такое отношение было вполне обоснованным, потому что Георгий Васильевич Полуэктов действительно был прекрасным специалистом. Он отличался тем, что никогда не высказывал поспешных мнений, всесторонне аргументировал каждое свое решение и нередко вносил очень смелые, оригинальные предложения по использованию и организации артогня. Вероятно, командарму импонировало и то, что Полуэктов никогда не упускал случая провести со своими артиллеристами учения разных масштабов.

Теперь я хочу объяснить, что представлял собой массированный артиллерийско-минометный налет. Суть его заключалась в том, что на территорию перед нашим передним краем, занятую противником, и местность внутри нашей обороны (это на случай, если фашисты контратакой прорвут ее и вклинятся в наше расположение) «накладываются» рубежи огня, как говорят артиллеристы. Другими словами, вся эта территория становится районом сосредоточения неподвижного и подвижного заградительного огня. Для этого привлекаются все батареи артиллерии и минометов, которые по своей дальнобойности могут достать до данного района, закодированного соответствующим номером.

Особенностью массированного артналета является не только мощь и большое количество привлекаемых орудий, но и абсолютная одновременность разрывов всех снарядов и мин, выпущенных по данной площади. Для этого надо заранее точно вычислить полетное время каждого снаряда или мины от позиции батареи до участка подавления.

Именно такой скрупулезной, но очень важной, необходимой работой сутками занимался Георгий Васильевич Полуэктов и офицеры его штаба артиллерии со всеми артчастями и находившимся на плацдарме механизированным корпусом генерала Каткова. Иногда для контроля той или иной батарее, на выбор, приказывалось выпустить один снаряд. В целом же эти учения проходили в основном без стрельбы. Если по реальной боевой обстановке тому или иному командиру требовалось применение артиллерии или минометов, то по установленному паролю учения прерывались и по проводам шли уже боевые команды.

Вот такой массированный налет был подготовлен и обрушен на всю площадь «квадратной» рощи.

К рассвету командиры всех степеней заняли свои места на наблюдательных пунктах. То, что в «квадратной» роще уже накопились, видимо, свежие части противника, сомнений не вызывало. Опасность была одна: опоздать с массированным огневым налетом. Но вот пошла закодированная команда о времени начала огня. В различных местах раздались отдельные залпы сначала 152-, затем 122-миллиметровых гаубиц, 120-миллиметровых минометов, «заскрипели» дивизионы «катюш», послышались более резкие выстрелы пушек.

Все смотрели на «квадратную» рощу в нетерпеливом ожидании. Разрозненность, иногда даже сиротливая одиночность залпов невольно рождали сомнение в том, что разновременно выпущенные снаряды могут достичь цели в один момент и превратиться в огневой шквал. Эту неуверенность испытывали даже мы, старшие командиры, великолепно знавшие и теоретическую и чисто техническую сторону массированных артналетов.

Секунды тянулись медленно, с языка едва не срывались слова: «Ну скоро ли они прилетят в рощу, эти самые сотни уже выпущенных снарядов? Заблудились, что ли?»

Многое пришлось мне повидать на своем веку, но забыть, как вдруг мгновенно вздыбилась мощными черными взрывами вся роща, мне не удается до сих пор.

Каждое орудие и миномет выпустили, в зависимости от наличия запасов, от трех до семи снарядов или мин различных калибров, и, как говорят, внакладку по одному залпу на установку сделала реактивная артиллерия.

Весь налет продолжался, вероятно, не более минуты, но зрелище это даже со стороны было страшным. К небу потянулся огромный сплошной столб черного дыма, ало подсвечиваемого снизу разрывами снарядов крупного калибра «катюш», взрывами горючего и бензобаков машин, боеприпасов немцев, находившихся в роще, которая вспыхнула колоссальным, невиданным костром.

Грохот разрывов оборвался внезапно. Казалось, тишина наступила во всем мире. Из клубящейся дымом рощи изредка раздавались отдельные взрывы.

Минут через пять – семь по дороге, идущей из рощи на гребень, промчались мотоциклист и две машины. Больше движения не было.

В это же время немцы, засевшие в траншеях, открыли бешеный огонь из стрелкового оружия, минометов и пушек по нашим боевым порядкам. Мы молчали. Стрельба постепенно стихла.

Никакой контратаки ни в этот, ни в последующие дни со стороны противника не было. Посланные с наступлением ночи группы разведчиков вернулись и доложили, что в роще всюду воронки, черными головешками тлеющие стволы сломанных деревьев, искореженная техника – танки, бронетранспортеры, орудия, машины, сотни трупов солдат и офицеров, среди которых кое-где стонали еще не подобранные раненые.

Вскоре из допросов пленных выяснилось, что в «квадратной» роще нашли свою гибель многие солдаты и офицеры недавно подошедшей на этот рубеж дивизии (номер ее уже не помню), которая вместе со всеми остальными войсками противника должна была контратаковать нас с целью сбросить с плацдарма в реку.

Удар артиллерии пришелся очень вовремя. Гитлеровцы как раз заканчивали завтракать, почти весь личный состав находился вне укрытий.

Вот что такое хорошо продуманный и идеально подготовленный массированный артиллерийский огневой налет, которым закончились для нашей дивизии бои на правобережье Днестра.