Текст книги "Голос в ночи"

Автор книги: Глеб Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Явление апостола

Через четверть часа мы уже сидели в машине. Матушка Мари все же успела напихать на заднее сиденье столько свертков со всякой едой, словно мы отправлялись на Северный полюс.

– Не спорьте, – тихонько сказал мне Жакоб. – Бесполезно. Самое вкусное мы оставим, а остальное выбросим, когда выедем за город.

Так мы и сделали, остановившись в тени древнего могучего дуба, дуплистый ствол которого был весь опоясан железными обручами и хозяйственно укреплен подпорками. А потом помчались по зеленой долине вдоль Роны на юг, где ослепительно сверкала в лучах закатного солнца семиглавая ледяная вершина Дан дю-Миди.

Свежий ветерок посвистывал в ушах и раскачивал узловатые ветви старых грушевых деревьев, выстроившихся вдоль дороги. Доктор Жакоб вел машину на хорошей скорости, очень плавно и мягко и расспрашивал меня о нашей жизни. Сперва я немножко насторожилась: «Уж не устраивает ли он мне допрос?» – и отвечала суховато, односложно. Но постепенно он сумел разговорить меня.

– А кто еще живет у вас в доме?

– Прислуга.

– Много?

– Трое. Антонио – он у нас и садовник, и шофер, но чаще я сама вожу машину. Его жена – Лина, наша кухарка. И горничная Розали. Вот и все.

– И все они давно у вас служат?

– Давно. С детства, – ответила я и тут же поспешила поправиться: – То есть с моего детства, конечно. Антонио – испанец…

– Испанец?

– Да, он попал в наши края в тридцать восьмом году, еще подростком. Ну, знаете, когда шла гражданская война в Испании, многие тогда приезжали в нашу страну. Лина чудесно готовит, мастерица и во французской кухне и в немецкой. Но когда на Антонио нападает тоска по родине, он гонит жену от плиты и сам готовит бобовую похлебку по-испански и поет при этом грустные песни. И меня всегда угощает. Очень вкусная похлебка, «фабада де Астуриас» называется. Не пробовали?

– Нет, к сожалению, не приходилось. А ваша горничная – Розали, кажется?

– Да. Мы с ней почти однолетки, росли вместе. А прежде у нас была горничной ее мама, милая Анна-Мари…

Он расспрашивал меня, не отрывая глаз от дороги и сбавив скорость. Шоссе здесь шло над самой Роной, под нависшими скалами. Дорогу ограждала от осыпей высокая проволочная сетка. Но все равно местами на шоссе попадались груды камней: наверное, в горах был недавно обвал, их еще не успели убрать.

В таких местах нельзя кричать и даже громко разговаривать, чтобы не разбудить лавину. Мы ехали медленно. Я понизила голос, как заговорщица, и придвинулась поближе к Жакобу.

Рассказала я ему о докторе Ренаре: как он каждый день обедает с нами, попыхивая неизменной глиняной трубочкой, а потом украдкой дремлет где-нибудь в укромном местечке, в саду, и как он рисковал жизнью, высасывая у меня в детстве из горла чуть не задушившие дифтеритные пленки…

– Вы рано потеряли родителей?

– Да. Мама умерла, когда мне было десять лет. А отца я совсем не помню. Еще в войну он уехал во Францию, хотел там уйти в маки`, а пропал без вести. Я даже забыла, как он выглядел, и только однажды случайно наткнулась на его карточку, разбирая с тетей старые бумаги, и вроде что-то смутно припомнила: колючие усики, голубые глаза, родинка на левой щеке…

Я замолчала, и доктор Жакоб некоторое время не мешал мне предаваться воспоминаниям. Потом он спросил:

– Значит, в сущности, вы всю жизнь прожили с тетей? Она вас вырастила и воспитала?

– Да. И я очень люблю ее.

– У нее хороший характер?

Я покосилась на него и хотела сказать: «Какой же вы психолог, если задаете такие вопросы…» – но промолчала.

Можно ли в двух словах описать характер человека? Можно ли сказать о нем, что он добрый или злой, веселый или угрюмый? И добрый бывает нередко злым, и весельчак не всегда радуется жизни. Это только психологи привыкли раскладывать по полочкам: сангвиник, флегматик, холерик… Какую-то, кажется, еще разновидность нам называли на лекциях в университете, да я уже забыла.

Но он ждал ответа на свой вопрос, и я коротко сказала:

– Я ее люблю, свою тетю.

Он молча кивнул с таким видом, будто ответ вполне его удовлетворил, и снова замолчал, теперь уже надолго.

Вдали, на склоне горы, что-то несколько раз сверкнуло. Я присмотрелась. Это поднимались к перевалу игрушечные вагончики фуникулера, и солнце сверкало в их окнах.

Я не возобновляла разговор, стараясь все-таки мысленно определить хотя бы для себя, какой же в самом деле характер у моей тетки.

Добрая? Безусловно. Но все-таки не случайно я колебалась везти к нам в гости доктора Жакоба без ее приглашения. Она может еще нас так встретить…

Она, несомненно, гордый человек, но не гордячка.

Всегда очень чутка и внимательна со слугами и вообще с простыми людьми, как их принято называть. Все соседи ее любят. Вот только ее страстишка всех поучать…

И в то же время до смешного гордится своими воинственными предками – полковниками и генералами, утверждает, будто происходит по прямой линии от легендарного свободолюбца Вильгельма Телля, и каждый год непременно отправляется в Альтдорф на торжества в его честь.

Гордится воинственными предками, а сама во время войны через Красный Крест столько помогала интернированным французам, русским, чехам, бежавшим к нам из Германии и здесь угодившим в лагеря! Хотя, может, готовность помогать обиженным и притесняемым у нее тоже от Вильгельма Телля?..

Она и сейчас воюет за правду и справедливость, самая уважаемая активистка во всех женских союзах.

Но ведь и доброта может приносить кому-то зло. Я уверена, что это она выжила из дому папу. Очень любила мою маму, свою младшую сестру, и в слепоте этой любви всегда нападала на отца, вот он и сбежал из дома и сгинул без вести где-то во Франции. А мама от этого рано умерла. Наверное, тетка понимает это, она же умная женщина, да гордость мешает признаться…

Нет, все-таки я ее очень люблю. А вот к дяде Францу была как-то совсем равнодушна. Даже не замечала, что он целыми днями пропадает в своем банке. Ужасно, что теперь тетя так страдает и в нашем доме все переменилось…

Доктор Жакоб, о котором я забыла, занятая своими мыслями, что-то спросил у меня. Я не расслышала и вопрошающе посмотрела на него.

– Мы не проскочим поворот к вашему дому? – повторил он.

Я смутилась.

– Да, сейчас будет поворот. Вон там, у дорожного кафе.

– Хорошо.

Возле кафе с огромной рекламной надписью на кирпичной торцовой стене: «Молочный шоколад „Линда“ незаменим!» – Жакоб притормозил.

– Сворачивайте вот на эту дорожку, где кипарисы. Через десять минут мы уже остановились перед нашим уютным домом, окруженным столетними буками. Домик у нас веселый – белые стены, зеленые жалюзи. Мы вылезли из машины, и я распахнула перед гостем калитку, по бокам которой, как часовые, стояли высокие вазоны с фиолетовой и розовой геранью.

– Милости прошу, – сказала я, хотя в душе была не очень уверена, как нас встретит тетя.

Навстречу нам уже бежала Розали, придерживая на голове накрахмаленную наколку. Под яблоней, опершись на лопату, стоял Антонио в кожаном фартуке и с любопытством разглядывал моего спутника. Хоть бы поклонился, нахал.

Мои опасения, к счастью, не оправдались. Тетка оказалась в хорошем настроении и приняла нас приветливо. Доктора Жакоба я представила ей как своего старого знакомого, инженера, недавно вернувшегося из Франции.

– Он производит приятное впечатление, – милостиво кивнула тетя, когда Жакоб ушел в отведенную ему комнату, чтобы переодеться к ужину. – Не слишком красив, правда, но теперь вообще нет красивых мужчин. Люди ужасно измельчали. Хорошо, что ты его привезла. Тебе полезно развлечься.

Мне не очень понравилось, как внимательно осматривал все вокруг доктор Жакоб, словно заправский сыщик, выискивающий преступников. Но когда мы вышли на террасу, он меня обрадовал, сказав:

– Хорошо здесь у вас, уютное местечко. Строгая, мужественная красота, не такая конфетная, как у нас, на Лазурном берегу. А что это за крыши виднеются среди зелени?

– Там небольшая деревушка и маленький кирпичный завод, – пояснила я.

К ужину, как обычно, пришел старенький доктор Ренар и за столом, по привычке, начал ругать современную медицину – «все эти патентованные средства и новомодные теории». Я очень боялась, что Жакоб не удержится, ввяжется в спор и выдаст себя. Но он, показав незаурядный актерский талант, весьма правдоподобно изображал полного профана в медицинских вопросах, пожалуй, даже чуточку переигрывал, как мне стало казаться к концу ужина.

Создался один опасный момент, когда доктор Ренар завел разговор о фрейдизме: он его тоже относит к числу новомодных теорий. По-моему, Жакоб чуть не выдал себя, показав подозрительную осведомленность в этом вопросе. Да еще один раз он в забывчивости проделал свою штучку с горящей сигаретой. Но, к счастью, никто, кроме, меня, этого не заметил.

В общем, ужин прошел благополучно. Только в самом конце, когда подали сыр и фрукты, я с тревогой заметила, что тетя вроде бы становится рассеянной и задумчивой и словно пытается что-то вспомнить.

Мы с доктором Ренаром переглянулись украдкой, хорошо зная уже, чем обычно кончается такая задумчивость…

Но ничего не произошло. Мы встали из-за стола. Тетя ушла на кухню, чтобы дать распоряжения на завтрашний день. Хороший признак. Значит, доктор Жакоб ей в самом деле понравился, она хочет угостить его на славу.

– Я вам не нужен, Кло? – многозначительно спросил меня доктор Ренар.

– Нет, дорогой доктор… По-моему, нет.

– Будем надеяться, – не слишком уверенно пробормотал он, покачивая седой головой. – Тогда я пойду, дорогая. Не буду вам мешать.

Он заговорщицки повел глазами из-под мохнатых бровей на доктора Жакоба, рассматривавшего картины в дальнем углу комнаты.

– О, вы нам совсем не мешаете, – смутилась я. – Может, вас проводить?

– Нет, вам за мной не угнаться. Вы же бродите, как сонные мухи. А ходить надо быстро, энергично, по-военному.

Быстрая ходьба в гигиенических целях – один из пунктиков доктора Ренара. Заводить с ним по этому поводу разговоры опасно. Я поспешила пожелать ему доброй ночи, и он зашагал по тропинке чеканным строевым шагом.

Мы с доктором Жакобом спустились в сад, отошли в глухую аллейку подальше от дома, и я спросила его с замиранием сердца:

– Ну?

– По-моему, ваша тетушка совершенно здорова. Конечно, стоило бы проверить у нее рефлексы и сделать кое-какие анализы… Ладно, ладно, не сердитесь… обойдемся без них, – засмеялся он. – Реакции вполне нормальные, мыслит она совершенно здраво, и беседовать с ней интересно. Никаких патологических отклонений я не заметил. По-моему, она совершенно нормальна…

И тут мы услышали за кустами жимолости напряженный, прерывающийся от неподдельного волнения тетин голос:

– Да, моя вера все укрепляется. Последние сомнения исчезают, ваше… Простите, но… Я не знаю, как же вас называть? Апостол? Просто апостол? Странно, а я хотела вас назвать словно епископа: ваше преосвященство…

Переглянувшись, мы с доктором начали осторожно пробираться сквозь кусты. Они предательски шелестели и раскачивались.

– Я сделаю все, что требует голос. Вы могли бы и не приходить, зачем вам беспокоить себя…

Я раздвинула кусты и увидела тетю, стоящую на коленях посреди пустой лужайки. Она была совершенно одна. Но смотрела прямо перед собой так пристально, словно отчетливо видела кого-то и, ничуть не удивляясь, разговаривала с ним:

– Да, конечно, вы правы. Порой меня все еще одолевают сомнения, но теперь я окончательно уверилась. Как я могу не верить вам?!

Тетка вдруг обернулась в нашу сторону, и я поспешила выйти из кустов, чтобы она не заметила спрятавшегося доктора Жакоба.

– Это ты, Клодина? – с облегчением спросила тетя. – Фу, как ты меня напугала! Что за скверная привычка подкрадываться исподтишка. Ты уже вышла из того возраста, когда играют в дурацких индейцев.

И тут, словно спохватившись, она повернулась к пустоте, низко поклонилась, почти до самой земли, и добавила:

– Ради бога, простите ее, апостол. Она еще так неразумна.

Потом тетя повернулась ко мне и строго спросила:

– Почему ты не здороваешься?

– С кем?

– Это же апостол Петр, разве ты не узнаешь? Он снова пришел, чтобы укрепить мою веру. Что ты молчишь?

Лицо ее потемнело от гнева, она поспешно вскочила на ноги и крикнула мне, грозя кулаком:

– Что ты смотришь на меня как на сумасшедшую? Снова станешь уверять, будто я разговариваю сама с собой, да? Будешь притворяться, что не видишь его?! Вот он, вот! Это же апостол Петр. Не видишь? Тогда уходи, не мешай нам. Уходи! Убирайся прочь!

Пятясь в кусты, я с ужасом смотрела, как она снова рухнула на колени и униженно запричитала, кланяясь пустоте:

– Не сердитесь на нее, дорогой апостол. Она часто выводит меня из себя, но это ведь не со зла, я знаю. У нее доброе сердце…

Мы с доктором Жакобом выбрались из кустов, торопливо прошли одну аллею, свернули в другую, потом так же молча прошли в самый конец сада. И тут я без сил упала на скамейку и сквозь слезы спросила:

– Видели?

Он молча кивнул.

– А вы говорите – нормальна… Что же мне делать? Может, сбегать за доктором Ренаром?

– Разве он знает, как с этим бороться? Я безнадежно покачала головой.

Доктор Жакоб надолго замолчал, в задумчивости жадно затягиваясь сигареткой.

– Дайте и мне закурить, – попросила я.

– Что? Ах, пожалуйста. Извините, что я сам не предложил.

– Ой, но что же мне делать? – простонала я. – То волк, то цыган с медведем, а теперь еще апостол Петр. Она в самом деле видит его?

– Вероятно, да. Вы разве не заметили, что зрачки у нее все время перемещались, то сужались, то расширялись, как бывает всегда, когда мы следим за движущимся предметом? Очень любопытно! У нервных больных бывают весьма красочные галлюцинации. Видимо, я ошибся, ее все-таки нужно показать опытному психиатру. Я поговорю с профессором Рейнгартом, мне он не откажет…

– Значит, вы думаете, она все-таки сходит с ума? Доктор Жакоб неуверенно пожал плечами и спросил:

– Как часто повторяются у нее такие припадки? Регулярно?

– Нет. По-моему, не регулярно. Постойте… Мне кажется, последний раз она видела у нас в саду волка на прошлой неделе. Надо справиться у доктора Ренара: он ведет дневник и записывает туда все подобные случаи с теткой.

– Вот как?

– Да, он даже написал заметку в какой-то научный журнал. Разумеется, не упоминая ее фамилии. Мы можем даже предвидеть наступление таких видений. Разве вы не заметили, что к концу ужина она стала вдруг задумчивой и рассеянной?

– Нет.

– Какой же вы психолог?..

– Пожалуй, я заметил, что она чем-то озабочена. Я психолог, но не психиатр, не придал этому особого значения. Мало ли у хозяйки, принимающей незваного гостя, может оказаться забот по дому?

– А мы с доктором заметили и насторожились. Она всегда перед видениями делается рассеянной, задумчивой, словно пытается вспомнить что-то…

– Вспомнить что-то… – пробормотал он, и вид у него стал вдруг такой рассеянный, что я перепугалась.

– Что с вами?

– Ничего. Просто размышляю.

– А я уж подумала…

– Подумали, что на меня тоже… накатывает? – Он засмеялся. – Нет, мне, кажется, пока не грозит. Никакие видения меня не посещают. И сны вижу вполне нормальные. Так что за меня не бойтесь…

– Ну, а с тетей?

– Во всяком случае, задача оказалась посложнее, чем я предполагал, – уклончиво ответил он.

– Выходит, рано вы усмотрела в этом детектив и упрекали неведомых шарлатанов? Видите, я была права: нельзя так дурно думать о людях.

Он пожал плечами.

– Значит, она больна… И серьезно? Можно надеяться, что поправится?

Доктор Жакоб начал рассказывать что-то не очень связное об успехах современной психиатрии и в то же время о сложности и малоизученности человеческой психики…

И тут в конце аллеи показалась тетя и как ни в чем не бывало окликнула нас:

– Вот вы где! Я ищу, зову. Я принесла тебе шаль, Клодина. Накинь, а то простудишься. Уже темнеет, и ветер поднимается с гор.

– Спасибо, тетя.

– Шли бы в дом. И вообще дай гостю отдохнуть с дороги. Завтра успеете наговориться.

Мы направились все вместе к дому. Тетя была мила, говорлива, приветлива. Кутаясь в шаль, я слушала, как они светски болтали о погоде и о всяких пустяках с доктором Жакобом, словно ничего и не было.

Мне стало так грустно, что, торопливо попрощавшись с доктором Жакобом и сославшись на головную боль, я поспешила уйти в свою комнату. К счастью, ему тоже, кажется, не хотелось долго засиживаться.

Я лежала в темноте и с ужасом думала, что заснуть опять не удастся.

Из деревни доносился лихой переливчатый йодль[1]1
   Йодли – песни горцев Швейцарии и Австрии, исполняемые в особой манере – с переливами.


[Закрыть]. Певец старался изо всех сил.

Я зажгла свет, нашла в шкафчике медомин и приняла сразу три таблетки.

Позорное изгнание

Проснулась я поздно, с тяжелой головой и каким-то чувством безотчетной тревоги.

«Хороша! – мысленно ругала себя я, поспешно причесываясь. – Пригласила гостя и бросила на произвол судьбы».

Розали сказала, что тетя еще не выходила, а господин инженер давно встал и гуляет в саду с доктором Ренаром.

Я поспешила к ним, опасаясь, как бы доктор Жакоб не выдал себя, увлекшись медицинскими разговорами со стариком.

Опасения мои оказались не напрасны. Сбегая по ступенькам террасы, я услышала голос Жакоба:

– Значит, вы ее гипнотизировали несколько раз?

– Да, – с гордостью ответил доктор Ренар. – И, представьте, весьма успешно. Всего восемь сеансов, и она бросила курить. Не курит по сей день. Отличные результаты, а?

– Неплохие результаты, – довольно мрачно ответил Жакоб.

Они медленно шли по аллее, но еще не видели меня.

– А скажите… – начал доктор Жакоб.

Чтобы помешать им вести опасную беседу дальше, я крикнула:

– Доброе утро! А я проспала.

Они остановились и непонимающе смотрели на меня.

– Доброе утро, Кло, – церемонно поклонился доктор Ренар. – Терять лучшие часы в вашем возрасте закономерно, хотя и не простительно. Что говорит народная мудрость? «Кто рано ложится и рано встает…»

– «…богатство и счастье себе наживет», – ироническим тоном подхватил Жакоб.

– Милый доктор Ренар, – сказала я, беря старика под руку и сердито посмотрев на Жакоба, – с возрастом я постараюсь стать благоразумной и всегда следовать вашим советам.

– Начинайте немедленно, – засмеялся Ренар. – Могу вам сказать, дорогая, что утренняя прогулка на свежем воздухе да еще в приятном обществе вполне компенсирует тот вред, который вы нанесли своему здоровью, проспав слишком долго. Займитесь этой приятной лечебной процедурой, я не стану вам мешать.

Приподняв шляпу, он учтиво поклонился доктору Жакобу и зашагал к дому.

Как только он отошел подальше, я спросила Жакоба:

– Что это вы устроили ему форменный допрос?

– Допрос?

– Я слышала, вы спрашивали, как он гипнотизировал тетку? Что в этом плохого? С помощью гипноза доктор Ренар действительно очень быстро отучил ее курить.

– Верю. И меня заинтересовало…

– Вы подозреваете в чем-то милого старика? Уж его-то я знаю не хуже, чем вы матушку Мари, – с детства. Он меня от дифтерита спас!

– Это, конечно, веское алиби, – сказал Жакоб и засмеялся. Но, видя, что я начинаю сердиться, поспешил добавить, беря меня под руку: – Не сердитесь. Поверьте, я в самом деле хочу вам помочь. Вам и вашей любимой тете. Я завел разговор с доктором Ренаром лишь потому, что он медик, к тому же человек весьма любознательный. Никто, кроме него, не может сообщить мне таких подробных и обстоятельных сведений о болезни вашей тетки, как он…

– Своими расспросами вы наверняка выдали себя. Он догадался, что вы тоже медик.

– Не думаю, я был осторожен. Просто выражал свое сочувствие на правах вашего старого друга…

– Благодарю вас! Представляю, что теперь доктор Ренар подумает о наших отношениях! Он и так уже все стремится оставить нас наедине.

– Но ведь эту маску – старого друга и талантливого инженера – вы для меня сами придумали. Ваше счастье, что я немножко разбираюсь и в технике, так что, кажется, старикан верит, будто я инженер.

– Ладно, пойдемте завтракать, а то тетя снова нас станет искать и тоже подумает, будто мы уединяемся, – сказала я.

Он смешно хмыкнул и с подчеркнутой покорностью зашагал рядом со мной к дому.

– Но только за завтраком не вздумайте допрашивать тетку! И доктора Ренара оставьте в покое, ладно?

– Хорошо. Мне только показалось, что все это весьма похоже на гипнотическое внушение.

– Что? – Я даже остановилась от неожиданности.

– То, что мы наблюдали вчера. Эта галлюцинация с явлением апостола.

– Вы хотите сказать, тетю кто-то загипнотизировал я внушил ей, будто она видит перед собой апостола? Но ведь перед этим она была совершенно нормальна. Кто же ее загипнотизировал? Доктор Ренар? Какая чепуха!

– Ей могли сделать внушение и раньше, до нашего приезда. Существуют так называемые постгипнотические явления. Человеку под гипнозом можно внушить, что через определенное время он должен что-то сделать. Или увидеть что-нибудь: скажем, цыгана с медведем, апостола Петра, волка. Человек пробуждается от гипнотического сна и ничего не помнит о сделанном внушении. Но точно в назначенное время он выполнит приказ гипнотизера. Так называемое внушение на определенный срок. Очень интересное явление, к сожалению еще плохо изученное.

Он посмотрел на меня. Я молчала.

– И всегда перед тем, как выполнить внушенное задание, человек становится рассеянным и словно пытается вспомнить, что же именно надо сделать, – добавил он многозначительно. – Это и не давало мне долго заснуть. Я думал, думал…

– И с утра поспешили уличить преступника, узнав, что доктор Ренар увлекается гипнозом? – перебила его я. – Неужели вы всерьез думаете, будто это он проделывает с тетей нелепые штуки?

– Успокойтесь, я вовсе не пытался его в чем-то уличать, этого забавного старичка. Я расспрашивал его лишь потому, что человек, подвергавшийся раньше гипнозу и поверивший в его целебную силу, как ваша тетя, значительно легче поддается новым гипнотическим внушениям.

– Ну, а кто же ими занимается? Признайтесь, вы все-таки грешите на доктора Ренара? Или вам кажется опасной наша кухарка Лина? За ужином вы так подозрительно на нее поглядывали.

– Пойдемте-ка лучше завтракать, – ответил он. – Я вам докажу, что целиком доверяю вашей чудесной кухарке. Или вы решили в отместку уморить меня голодом?

Но позавтракать нам не удалось.

Когда мы подошли к дому, на террасе нас поджидала тетя. Вид ее не предвещал ничего хорошего. Но то, что мы услышали, оказалось неожиданнее землетрясения или конца света.

– Жулик! – гневно выкрикнула вдруг тетя, грозя пальцем Жакобу. – Я знаю о вас все. Вы – наглый шарлатан, выдающий себя за ученого. Убирайтесь вон из моего дома! Я не желаю вас больше видеть.

Мы с доктором окаменели и замерли перед нею, словно две статуи.

Наконец я пробормотала:

– Но, тетя… Что случилось? Откуда ты взяла, будто тебя обманывают?

– Мне сказал голос. Он мне все объяснил, все ваши коварные планы, – ответила она и, нахмурившись, снова прикрикнула на Жакоба: – Что же вы ждете? Я же сказала ясно: убирайтесь. Вон!

Пожав плечами, мой неудачливый гость нерешительно направился к ступенькам, ведущим на террасу, стараясь обойти тетю подальше.

– Куда вы идете? – закричала она, преграждая ему дорогу. – Я не дам вам переступить порог моего дома!

– Но… мои вещи, – пробормотал Жакоб.

– Ваши вещи уже в машине. Все цело, можете проверить. У нас в доме жулья нет.

Посмотрев жалобно на меня и опять обескураженно пожав плечами, доктор Жакоб коротко поклонился тете, взиравшей на него с высоты террасы с непередаваемым отвращением и ненавистью, – словно боднул ее лобастой стриженой головой – и покорно поплелся к воротам.

Ужасно!

Щеки у меня горели. Я прикрыла их ладонями, но все равно жгучий пламень стыда вырывался наружу.

– Как ты могла, тетя! – сказала я. – Как ты посмела! Ты совсем…

– Я совершенно нормальна, – прервала она меня и пристально посмотрела мне в глаза. – Не как некоторые в этом доме. Или вы сговорились выдать меня за ненормальную и запрятать в сумасшедший дом?

Ужасный смысл этого намека тогда не дошел до меня…

Махнув рукой, я опрометью бросилась вслед за доктором Жакобом.

Он стоял уже возле своей машины и, склонив голову, слушал доктора Ренара, который говорил:

– Вы должны ее извинить. Ведь она больной человек, вы же видите сами.

– Конечно, она была сейчас совсем невменяемой, – подхватила я, подбегая к ним. – И мы сами виноваты: устроили этот спектакль, зачем-то обманули ее, выдавая вас за инженера…

Доктор Жакоб поднял голову и повернулся ко мне. Он улыбался.

Я думала найти его взбешенным, обиженным, мрачным. Он весело улыбался. И вовсе не притворялся: ему в самом деле почему-то стало весело. Странный человек! Ни капельки самолюбия…

– Чему вы радуетесь? – удивилась я.

Теперь он уже расхохотался:

– Очень забавно получилось. А вдобавок еще вы, похоже, хотите закатить мне сцену. Не слишком ли много для одного утра? Учтите: я так и не позавтракал.

– Тем более не понимаю вашего веселого настроения.

– Ну, хватит пикироваться, – остановил нас доктор Ренар. – Вы не дети. Получилось довольно глупо, но вы сами виноваты. Не надо было обманывать ее, хотя, я понимаю, преследовали вы лучшие намерения. Сегодня утром я начал кое-что подозревать: уж больно вы дотошно расспрашивали меня о сеансах гипноза, уважаемый коллега. Показали хорошую осведомленность, весьма странную для инженера. Еще несколько таких бесед, и я бы вас раскусил, можете не сомневаться. У меня глаз наметанный.

– Но откуда нее тетя узнала? – пробормотала я.

– Вы же слышали: ей сказал об этом голос, – серьезно ответил Жакоб.

– И вы верите? – опешила я.

– «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», – торжественно процитировал доктор Ренар, наставительно подняв палец.

– Мы с доктором – материалисты и верим только фактам, – почтительно склонив голову, словно перед этими самыми фактами, ответил Жакоб. – Раз она слышит голос, да еще такой всеведущий, мы должны ей верить.

– Ничего не понимаю. Вы меняетесь, как хамелеон, – поразилась я. – И взгляды ваши меняются с каждым часом. То видите в этом загадочное преступление, то начинаете всерьез уверять меня в реальности «небесных голосов». Что вы за человек? Ладно, бог с вами. Скажите: это излечимо? Ей можно помочь?

– Безусловно. Мы обязаны ей помочь.

– Мне очень нравится ваш оптимизм, дорогой коллега, – вздохнул доктор Ренар. – И поверьте, я высоко ценю ваши труды, – мы здесь, в деревенской глуши, следим за наукой. Знакомство с вами для меня большая честь, и я надеюсь, что мы еще побеседуем о научных проблемах подробнее в нормальной обстановке, когда нам никто не будет мешать. Во всяком случае, двери моего скромного дома всегда открыты для вас. – Он церемонно поклонился; доктор Жакоб ответил ему тем же. – Но, боюсь, данный случай слишком сложен, слишком сложен, коллега. Поверьте мне, старику. Я ведь наблюдаю за ее заболеванием давно, с самого начала. Очень любопытно, но совершенно загадочно и непонятно. Все темно, все.

– Ничего, попробуем разобраться, – бодро ответил доктор Жакоб. – Вы правы: дело действительно темное. Но мне кажется, кое-какой свет уже забрезжил… – Повернувшись ко мне, он ласково взял меня за руки и добавил – Мы спасем вашу тетю. Верьте мне. Я уезжаю, но докопаюсь до истины. До свидания! Я буду вам звонить. А вы ни на минуту не оставляйте тетю одну. Ни на минуту!