Текст книги "Голос в ночи. «Вспомни!»"

Автор книги: Глеб Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Ночью наконец прогремела гроза, принесенная феном. Стало прохладнее и легче дышать.

В этот раз, усыпив Томаса и наказав опять рассказывать все, что он увидит во сне, Морис включил приготовленную заранее магнитофонную запись. В полутемной комнате шумно отфыркивался паровоз, раздавались гудки и голоса людей, толпившихся на перроне.

Томас некоторое время спал спокойно, потом заворочался и пробормотал:

– Я не хочу, не хочу… Смотри, какая старуха… Я не знаю…

Он успокоился, довольно долго молчал, потом снова заговорил:

– Осторожно, отойди подальше, видишь, поезд!

– Какой это вокзал? – быстро спросил его Морис.

– Я не знаю.

Длинная пауза, потом:

– Нет, не хочу… Когда нас выпустят? Я хочу домой!… Не буду, больше не буду…

Он резко дернулся, повернулся на правый бок и затих, негромко посапывая.

– Как вы чувствуете себя? – спросил с интересом Морис, разбудив Томаса.

– Ничего.

– Что-нибудь снилось?

– Снилось, будто я на вокзале каком-то… Поезд подходит с шумом. Освещено все.

– Где освещено?

– Перрон. Женщины, солдаты их не пускают. Нехороший сон.

– Почему нехороший?

– Не знаю. Неприятно как-то… И странно: вагоны простые, товарные, а в них дети. Одни мальчики. Озираются испуганно…

– А что это за вокзал?

– Не знаю. Кто-то спрашивал: какой вокзал?

– Во сне спрашивал?

– Во сне. Меня спрашивали там, на перроне: какой вокзал?

– И что вы ответили во сне?

– Что не знаю, какой это вокзал.

– Опишите его, пожалуйста, подробнее: как выглядел вокзал?

– Вокзал небольшой… И где-то рядом море, гавань.

– Опять море? – нахмурился Морис. – Откуда вы знаете?

Томас растерянно пожал плечами.

– Вы видели море во сне? – спросил Морис.

– Нет, но я чувствовал: оно рядом.

– Странно. Вокзал – и рядом море? Что еще вам снилось? Кто был на вокзале?

– Людей на перроне мало было. Женщины, солдаты в касках…

– Вы сказали, солдаты не пускали женщин к поезду?

– Да, отталкивали их прикладами. У них винтовки такие коротенькие…

– Автоматы?

– Да, пожалуй, автоматы.

– Женщины хотели сесть в поезд?

– Нет, по-моему, нет.

– Они встречали детей, которые в нем приехали? Или провожали их? Дети уезжали или приехали откуда-то?

– Не знаю. Женщины как будто удивлялись. Некоторые плакали.

– Попытайтесь вспомнить еще что-нибудь, тут важна каждая подробность!

Томас задумался, уставившись в пол, потом поднял голову и неуверенно сказал:

– Вот что меня удивило… Одна женщина что-то спросила у другой. Та ответила: «Да», а сама при этом отрицательно покачала головой. Странно…

– Вот так? – спросил Морис и покачал головой.

Меня насторожило, что у мужа вдруг стал такой напряженный голос. Почему он разволновался?

– Да, так, – подтвердил Томас. – Говорит «да», а сама качает головой. Нелепый сон.

– Любопытно, – задумчиво пробормотал Морис, поспешно записывая что-то в блокнот. – День был жаркий?

– Да, – оживился Томас. – Очень яркое солнце. У вокзала белая стена, на нее было больно смотреть. А с моря тянуло прохладой.

– Вы уверены, что рядом с вокзалом море?

– Да. Слышны даже пароходные гудки.

– Может быть, это гудят паровозы?

– Нет, у них гудки другие, мягче, протяжнее.

– Ну что же, на сегодня хватит. Отдыхайте, – сказал Морис. – До завтра. Извините, я вас не провожаю. Надо кое-что записать.

Едва Томас скрылся за дверью, мы с Гансом поспешили в лабораторию. Морис быстро писал, пристроившись на краешке стола.

– Что-нибудь узнал важное из этого сна? – спросила я.

Морис посмотрел на меня отсутствующим, далеким взглядом и рассеянно ответил:

– Кажется…

– А что? – спросил Ганс. – Ведь название вокзала он так и не вспомнил.

– Неважно. Все равно кое-что, кажется, проясняется.

– Что же ты все-таки узнал? – допытывалась я.

– Не будем спешить с выводами, – уклончиво ответил Морис. – А то я сам, боюсь, начну незаметно и бессознательно толкать его на ложную тропу, увлекшись своими предположениями. Пока ничего не скажу. Станем проверять.

Морис бился с этими снами две недели, устраивая сеансы гипноза почти каждый день. Разобраться в них было нелегко. Чаще всего Томасу снилась всякая будничная чепуха: во сне он ругался со своим, видно, изрядно надоевшим ему злым хозяином, ходил по магазинам, мыл чужие машины, снова встречался с женой. Более ранние воспоминания проскальзывали в его снах лишь изредка и то такими отрывочными и бессвязными, что ничего понять толком не удавалось.

– Он порядочный фантазер, вроде Ганса, – жаловался мне муж. – Тоже натура впечатлительная, да и жизнь ему нервы крепко потрепала. Боюсь, многое он выдумывает, накручивает. Уж больно запутанные и сумбурные сны.

Поиски осложнились тем, что вскоре Томас вдруг угрюмо сказал Морису, понурив голову:

– Пожалуй, ничего у нас не выйдет, герр профессор.

– Почему?

– Я не смогу к вам больше ходить. Времени нет. Хозяин ругается, что часто отлучаюсь. Грозится уволить, а где я сейчас найду работу…

Морис подумал и спросил у него:

– А ночью ведь вы свободны?

– Ночью я сплю.

– Вот и будете спать здесь, в лаборатории.

Сеансы начали проводить по ночам. Я на них теперь редко присутствовала. Ганс из любопытства согласился на ночные бдения, хотя и ворчал, и потребовал прибавить ему жалованье.

Но, похоже, что-то начинало проясняться. Иногда Морис веселел и, хотя и не рассказывал мне подробностей, оживленно говорил:

– Кажется, теплее… теплее. Знаешь, как в детской игре?

– Когда же ты наконец скажешь: «Горячо»?

– Надеюсь, скоро. Потерпи немного.

И вот этот день настал! Мне повезло: Томас был свободен, сеанс проводился днем, и я на нем присутствовала.

Когда Томас заснул с обычным приказом рассказывать все, что увидит во сне, Морис зажег над его головой довольно яркую лампочку. Одновременно он включил магнитофон, и в лаборатории, сменяя друг друга, негромко зазвучали незнакомые мелодии. Похоже, высокие женские голоса исполняли какие-то народные песни – протяжные, задумчивые, немножко грустные.

– Какой это язык? – спросила я мужа.

– Угадай!

– А вы не знаете, Ганс?

– Похоже, один из славянских языков. Кажется, польский, но я не уверен. Или сербский.

– Разве Ганс не помогал тебе готовить эту пленку? – спросила я у мужа.

– Нет, я все сделал сам…

Но тут спящий Томас вдруг заговорил:

– Зачем они это делают? Они сгорят, обожгутся!… Мне страшно… Давайте уйдем. Сейчас вспыхнет, вспыхнет!

Он заметался на тахте, пытаясь укрыться от света лампы.

– Опять ему снится пляж? – недоуменно спросил из своего угла Ганс.

Я тоже было подумала так. Но нет, не похоже.

– Ух как здорово! – бормотал спящий Томас. – Почему же им не больно? Ведь они босиком… Они заколдованы? Нет, я боюсь…

Он опять заворочался.

– Разбуди же его скорее, а то он еще забудет, что видел, – попросила я мужа. – Или вдруг ему начнет сниться другой сон и перебьет первый.

– Хорошо, иди к себе в комнату, – согласился он. Проснувшись, Томас смущенно рассказал, будто снова видел женщин, пляшущих на раскаленных углях.

– Горел большой костер, и они ходили вокруг него. А потом стали танцевать на углях… Босыми ногами – и ничего. Опять мне снится какая-то чертовщина.

– Женщины были старые и молодые? – спросил Морис, быстро записывая что-то в блокнот.

Зачем? Ведь магнитофон включен, он все запишет на пленку.

– Всякие женщины, – ответил сумрачно Томас.

– Эти женщины кивают утвердительно, когда говорят «нет»?

Помедлив и с недоумением глядя на Мориса, Томас нерешительно ответил:

– Пожалуй, они так тоже делают. Не помню точно.

– И опять они были в черных платьях и белых платках?

– Да. Откуда вы знаете?

– Вы рассказывали в прошлый раз.

– Ага, а то уж я подумал…

– Что вы подумали?

– Что вы в самом деле чародей: умеете мысли читать и даже чужие сны видеть.

– Нет, этого я, к сожалению, пока не могу, – засмеялся Морис – Ну ладно, идите домой отдыхайте, а я подумаю о вашем сне.

– Странный сон, правда, профессор?

– Да, любопытный.

– Может, я болен?

– Нет, что вы.

– А почему же мне снится такая чертовщина?

– Как определил один мудрый ученый, сны – это небывалая комбинация бывалых впечатлений.

– Как это, не понимаю? Вы хотите сказать, будто я нечто подобное когда-то видел наяву?

– Возможно. А во сне ваши впечатления причудливо перепутались.

– Да, нелегко вам со мной разобраться, – сочувственно покачал головой Томас и стал прощаться.

– По-моему, он морочит вам голову, уважаемый профессор, – сердито сказал Ганс, когда мы, как обычно, собрались в лаборатории. – Все выдумывает. У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится. Он или жулик, или больной человек, маньяк. Снятся ему женщины, танцующие на раскаленных углях… Не в Индии же он родился, среди факиров и йогов?

– А может, его детство прошло среди фокусников? – засмеялся Морис. – Не забывайте, что я тоже умею плясать на огне.

– Слышал и давно мечтаю увидеть этот трюк, – кивнул Ганс. – Ведь это ловкий трюк, верно?

– Не совсем. Знание законов физики, некоторая тренировка и, главное, самовнушение.

– Ага, понятно. Вы просто воображаете, будто никаких углей нет, – как я со льдом или с горячей печкой? Надо и мне попробовать проделать фокус с углями, думаю, что получится…

– Хотите, попробуем сейчас? – предложил лукаво Морис. – Клодина, угли в плите, наверное, разогреть нетрудно?

– Нет уж, сначала я потренируюсь на чем-нибудь другом, – ответил поспешно Ганс и передернул плечами, видимо живо представив себе, как ступает босыми ногами по раскаленным углям. – У меня даже ноги жжет, – жалобно добавил он, болезненно морщась.

– А вы не воображайте подобные сцены, – засмеялся Морис.

– Но я же не виноват, что у меня такая натура…

– Переключите свою фантазию, – посоветовала я. – Представьте себе, что вы катаетесь на коньках где-нибудь в Антарктиде.

Ганс недоверчиво посмотрел на меня и обиженно ответил:

– Вы не верите и смеетесь надо мной… А что? Это идея.

Он принял сосредоточенный, отрешенный вид, и постепенно по его лицу стало разливаться выражение блаженства.

– Что вы вообразили? – заинтересовался Морис.

– Будто я опустил ноги в таз с ванильным мороженым, – хитро прищурившись, ответил Ганс.

Мы все расхохотались. В нашем милом доме не заскучаешь– и Морис и его феноменальный секретарь стоят друг друга.

– Вас это сбивает с толку, кажется загадочным и непонятным, а для меня наоборот – все стало ясным. Я нашел его родину, – с гордостью сказал Морис.

– Где же он родился? – спросила я.

– Есть только одна страна на свете, где существует забавный обычай: когда люди там говорят «да», то отрицающе качают головой. А когда отрицают что-нибудь, то, наоборот, кивают, как мы бы сделали в знак согласия. Ну, что это за страна?

Мы с Гансом переглянулись и довольно тупо уставились на Мориса.

А он, конечно, хотел продлить удовольствие:

– Такой обычай сбивает поначалу с толку всех туристов и запоминается каждому, посетившему эту страну. Позор! Вы, оказывается, совсем не знаете географии. Секретаря я еще могу за это уволить без выходного пособия. Но как мне поступить с женой?

– Что это может быть за страна? – растерянно спросила я. – Не мучай нас, скажи!

– Болгария.

– Болгария? – недоуменно протянул Ганс. – А пляски на костре? При чем тут Болгария? Значит, он их выдумал? Такое можно увидеть лишь где-нибудь в Индии.

– И в Болгарии тоже! По описанию этих необычных танцев, которые он не мог выдумать, а несомненно видел когда-то и теперь вспомнил, мы сможем даже установить, в каком именно районе Болгарии родился Томас. Подождите минуточку!

Морис выскочил за дверь и быстро вернулся с географическим атласом и какой-то книжкой в руках.

– Вот, пожалуйста: так называемый Странджанский край. Юго-восточный уголок Болгарии, на берегу Черного моря и на границе с Турцией. Вот здесь – города Мичурин, Ахтополь… Жалко, карта очень мелкая. А вот что сказано в путеводителе, – добавил он, раскрывая книжку и отыскивая нужную страницу: – «В селе Былгари можно посмотреть интересные пляски на… раскаленных углях босиком. Это имеющие вековую историю и связанные с религиозными языческими обрядами так называемые «нестинарские игры». Их можно увидеть и в других селах Странджанского края, где они устраиваются по разным поводам и в различные праздники»… – Морис победно посмотрел на нас и продолжал, помахивая книжкой: – О таком любопытном обычае мало кто знает, так что я вас прощаю. Сам узнал о них не так давно, изучая фокусы всяких современных факиров с пылающими углями. Хогел непременно побывать в Болгарии и посмотреть эти пляски своими глазами, да пока не удавалось. А теперь – судьба.

– Но почему же Томасу ты ничего не сказал о Болгарии? – спросила я. – Не уверен до конца?

– Уверен, но на всякий случай хочу еще проверить, – ответил он со своей всегдашней непоследовательностью. – Дело тонкое, деликатное, лучше проверить сто раз. Теперь его можно расспрашивать смелее.

На следующий день Морис учинил Томасу форменный допрос под гипнозом, пригласив, кроме меня с Гансом, уже как официальных свидетелей, еще знакомого врача, болгарина по национальности, молчаливого старика с седой головой и лохматыми, совершенно черными, словно приклеенными бровями.

Сеанс проходил необычно. Усыпив Томаса, Морис вдруг сказал ему:

– Сейчас тысяча девятьсот сорок четвертый год. Сколько тебе лет, мальчик?

– Не знаю, – нерешительно ответил Томас.

– Разве ты не умеешь считать?

– Умею.

– Сколько тебе лет?

– Мне девять лет.

– Так, – пробормотал Морис. – Сейчас ему тридцать два – тридцать три, во всяком случае на вид. Когда он попал в монастырь в сорок пятом, ему было действительно лет десять. А в сорок четвертом – девять лет. Все верно. Он не обманывает и чувствует себя девятилетним.

Он снова склонился над спящим Томасом:

– Ты уже учишься в школе?

– Да.

– Тебе нравится учиться в школе?

– Нет, – так искренне и поспешно ответил спящий, что мы все рассмеялись, не зная тогда, какие переживания оживают в этот миг в душе бедного Томаса, вновь превратившегося во сне в девятилетнего мальчонку…

– Ты умеешь писать? – спросил Морис.

– Умею.

– Ты спишь теперь так крепко, что ничто не в состоянии внезапно тебя разбудить. Ты слышишь только то, что я тебе говорю. Я теперь открою твои глаза, и ты будешь продолжать спать с открытыми глазами. Я считаю до пяти Пока я буду считать, твои глаза начнут медленно открываться. Раз… Два…

На счете «пять» Томас открыл глаза.

– Сядь! Вот тебе листок бумаги и карандаш, напиши, сколько тебе лет.

Томас послушно сел, взял у Мориса карандаш и начал писать. Но он спал при этом по-прежнему крепко!

«Мне девять лет», – вывел он на листке бумаги неуверенным детским почерком.

– Теперь напиши, как тебя зовут, – сказал Морис. «Томас», – подписался спящий.

– Нет, тебя зовут не Томас. Как тебя зовут?

– Томас, – упрямо ответил тот и нахмурился.

– А как твоя фамилия?

– У меня нет фамилии, – прозвучал неожиданный ответ.

– Ложись опять на тахту, так тебе будет удобнее, – нахмурился Морис. – Закрой глаза, спи спокойно, крепко. Ты слышишь только мой голос. Слушай меня внимательно и отвечай правду.

Заглянув в блокнот, Морис вдруг спросил, видимо по-болгарски:

– Как е вашето име? – и посмотрел на врача-болгарина.

Томас нахмурился, покачал головой и неуверенно ответил:

– Томас.

Он понимает по-болгарски!

– Как е името на вашия баща?

– Не разбирам.

– Как зовут твоего отца? – повторил Морис тот же вопрос по-немецки.

– Не знаю.

– Как зовут твою мать?

– Не знаю.

– Къде живеят те?

– Не зная.

– Где они живут? – переспросил Морис по-немецки.

Но Томас ответил то же:

– Я не знаю.

– Какъв е вашият адрес? – слегка запинаясь, прочитал Морис по бумажке.

Томас молчал.

– Защо мълчите? Отговорете! – вмешался болгарин, забыв или не зная, что спящий Томас сейчас слышит лишь голос гипнотизера.

Конечно, Томас ему не ответил.

Морис начал перечислять по бумажке названия разных болгарских городов и селений, все время вопрошающе поглядывая на Томаса. Тот внимательно слушал, наморщив лоб и шевеля губами, и вдруг сказал:

– Не разбирам. Говорете по-бавыо. Морис повернулся к врачу-болгарину.

– Он сказал: «Не понимаю, говорите медленнее»! – возбужденно воскликнул тот. – Вы не ошиблись, коллега, он знает болгарский.

Какой это был волнующий момент! Морис продолжал задавать вопросы то по-немецки, то по-болгарски, советуясь с консультантом.

– Где твой дом? Как зовут твоих родителей?

Но Томас отвечал все то же:

– Не зная.

– Далеко ли твой дом от школы?

– Не разбирам.

– Где ты родился? – перешел Морис снова на немецкий.

– Не знаю.

– Ты родился в Швейцарии?

– Нет. Где это?

– Ты не знаешь, где Швейцария?

– Нет. Мы еще не учили.

Мы опять все переглянулись. А Морис настойчиво продолжал:

– Ты жил в городе?

– Нет.

– Значит, ты жил в деревне?

– Да.

– Где?

– Не знаю.

– Есть ли у тебя братья?

– Нет.

– А сестры есть?

– Нет, – тихо ответил Томас после долгой паузы.

– Надо кончать, – сказал Морис, осторожно вытирая пот, выступивший на лбу и щеках Томаса. – Он устал.

– Поразительный эксперимент! – воскликнул болгарин, пожимая ему руку. – Поздравляю вас, коллега. Никаких сомнений: он родился в Болгарии! Вы нашли ему родину.

– Спасибо. Но почему он помнит так мало болгарских слов? – задумчиво проговорил Морис, вглядываясь в лицо спящего Томаса – То и дело твердит: «Не понимаю»…

– Не удивительно, коллега, ведь столько лет прошло.

– Все-таки непонятно, – покачал головой Морис. – И почему упрямо уверяет, будто его зовут Томасом? Совершенно не болгарское имя. – Он посмотрел на врача и спросил: – А не скрывает ли он что-то? Вам не кажется? Словно не хочет отвечать по-болгарски? У вас нет такого ощущения? – повернулся он к нам с Гансом.

– Пожалуй, – задумчиво ответила я. – На все твои вопросы о родителях и об их адресе он упорно твердит: «Не знаю».

– Молчание тоже ответ, – многозначительно вставил Ганс.

– Не мог же он забыть, как зовут родную мать и отца? – продолжала я. – И так быстро: ведь он воображает себя сейчас во сне девятилетним ребенком. Он теперь далек от нас, на двадцать три года моложе, – так ты ему внушил.

– Да, непонятно, чего-то он боится, – пробормотал Морис. – Тут еще много темного. Но главное мы узнали. Ну что же, буду его будить и порадую новостью.

4

Узнав о том, что его родина Болгария, Томас не выразил особой радости, так что я даже слегка обиделась за Мориса. Столько он старался, затевает теперь поездку в Болгарию, а Томас довольно равнодушен.

Похоже, он был скорее обескуражен и растерян, чем обрадован. Я не удержалась и прямо спросила его об этом. И он ответил мне с такой же очаровательной прямотой:

– А чего мне особенно радоваться? Ведь в Болгарии никаких родственников-миллионеров не найдешь. Да и вообще, как пишут в газетах, страна эта небогатая, в основном земледельческая…

– Но ведь это же ваша родина! – не удержалась я. – Нельзя же жить по циничной пословице: «Ubi bene, ibi patria».

– «Где хорошо, там и отечество», – перевел он, явно радуясь возможности показать, что не забыл монастырскую латынь, и поспешно добавил не очень искренним тоном: – Да, конечно, вы правы, фрау Клодина. Пусть бедная, но это родина. А родина священна для каждого человека. Я с удовольствием поеду в Болгарию.

– Кто надеется башмаки в наследство получить, всю жизнь босиком ходит, – назидательно произнес Ганс, когда я рассказала за обедом об этом разговоре с обескураженным Томасом.

Но муж меня успокоил:

– Ничего, в Болгарии у него проснутся родственные чувства.

Устроить эту поездку было Морису не так-то просто. Хлопоты о визах требовали времени. И работа не позволяла ему отрываться надолго. Но главное, конечно, как всегда, не хватало денег.

А их требовалось немало. Кроме всех дорожных расходов, надо было обеспечить Томаса. Хозяин отказался дать ему платный отпуск, заявив:

– Я не знаю, сколько ты будешь кататься по чужим странам. Придется найти кого-нибудь на это время тебе взамен, а он ведь не станет работать бесплатно.

Томас так боялся потерять работу – видно, совсем утратив надежду на богатое наследство, – что даже начал отказываться от поездки:

– А если временный мой заместитель больше понравится хозяину? Тогда я вернусь, а место занято, он рассчитает меня.

Чтобы успокоить его, Морис добился специального контракта, по которому место закреплялось за Томасом. Хозяин не решился отказать профессору философии.

– Ничего, как-нибудь выкрутимся, – беззаботно решил Морис – В Болгарии обо мне слыхали, там у меня есть друзья среди фокусников, в крайнем случае устроят мне несколько выступлений. Это даже неплохо, а то я давно не выступал, теряю форму.

Его «лекции с фокусами» всегда пользовались большим успехом и давали хорошие сборы. Все деньги шли на его научную работу и лабораторное оборудование. Без них Морис не смог бы вести свои исследования.

Решили, что поедем втроем: Томас, Морис и я. Ганс был огорчен, что его не берут, но утешал себя:

– Будет много новых впечатлений, а для меня это всегда мучительно. Слишком впечатлительная у меня натура.

– Вот именно, – насмешливо поддержал Морис. – Учитесь ее обуздывать, дрессируйте себя. Вам это полезно.

Накануне они с Гансом поссорились. Открыв утром за кофе газету, Морис вдруг сердито швырнул ее на пол.

– Ты с ума сошел! – возмутилась я.

– С такими помощниками недолго и рехнуться. Вот полюбуйся, – буркнул он, протягивая мне газету. – Где этот проклятый Всепомнящий Ганс? Это его штучки! Недаром он и к завтраку не явился: знает сорока, где зимовать…

Открыв газету на шестой странице, я поняла, что его так разозлило. Над фотографией и небольшой заметкой лез в глаза крикливый заголовок:

«Во сне он обрел родину!»

На сильно заретушированном снимке был запечатлен Морис, склонившийся с довольно глупым выражением лица над спящим Томасом. Это был один из снимков, сделанных во время сеанса гипноза Гансом Грюнером «для музея»…

И заметку, конечно, написал Ганс. В ней в привычных для него выспренних выражениях расписывалась горестная судьба сироты, подкинутого к монастырским воротам и долгие годы обреченного мыть на бензозаправочной станции роскошные машины богатых господ, мечтая о потерянных родителях и мучительно страдая от одиночества…

Дальше Ганс в сенсационном тоне рассказывал об опытах «нашего выдающегося ученого, известного профессора Мориса Жакоба», то и дело щеголяя научными терминами, которые выглядели так устрашающе-внушительно, что даже строгий редакторский карандаш не решился их вычеркнуть.

«Итак, Томас Игнотус нашел свою родину, – патетически заканчивалась заметка. – Он скоро отправится на свидание с нею. Пожелаем ему счастья! Но призраками впереди маячат еще многочисленные загадки. Что означает таинственная татуировка «Х-66р» на запястье у Томаса? Почему он забыл почти все родные болгарские слова? Каким образом попал из далекой Болгарии в монастырь святого Фомы? И самая главная загадка: кто же его родители и где они? Мы надеемся вскоре рассказать читателям о том, как будут разгаданы и эти загадки».

– Зачем вы устроили эту слюнявую шумиху? – напустился Морис на Ганса, когда тот все-таки решился появиться к обеду, старательно напустив на себя совершенно независимый и беззаботный вид.

– В обязанности секретаря входит и общение с прессой, – попытался отшутиться Ганс. – Не скромничайте, профессор, ваши интересные и ценные опыты заслуживают того, чтобы о них знала широкая общественность…

– В таком виде да еще когда они далеко не закончены? – продолжал бушевать Морис. – Ей-богу, Грюнер, я вас уволю за такие штучки.

Ганс обиделся или просто вспомнил, что лучший метод защиты – наступление, и тоже повысил голос:

– Не пугайте меня, мосье Жакоб! Вы и так эксплуатируете меня как негра, а еще считаете себя коммунистом. Могу я иметь хотя бы маленький дополнительный приработок?

– Вот как: я, оказывается, вас эксплуатирую! – возмутился Морис. – Слушайте, Ганс, это переходит уже все границы…

– Конечно, эксплуатируете. Платите мне как секретарю, а в то же время постоянно ведете наблюдения над моей феноменальной памятью.

– Но ведь это для науки… А жалованье я вам плачу министерское!

Начинавшаяся ссора, кажется, переходила в довольно обычную полушутливую перепалку, так что мне можно было не вмешиваться. К тому же – Ганс заявил в конце концов, приняв торжественный вид:

– Эта заметка, за которую вы на меня так напрасно напали, еще поможет вам, уважаемый профессор.

– Это каким же образом?

– В судьбе Томаса в самом деле немало всяких загадок и темных мест. Мою заметку в газете могут прочитать люди, знавшие Томаса в детстве, – вот они и откликнутся, придут вам на помощь…

Кажется, слова Ганса показались Морису резонными, во всяком случае нападать на него он больше не стал.

Но эта злополучная заметка вызвала совершенно неожиданные события.

Через несколько дней, когда сборы уже заканчивались, Морису позвонил по телефону незнакомый женский голос и сказал, что делает это по просьбе Томаса Игнотуса:

– Он находится у нас в больнице и просит, чтобы герр профессор его навестил, если может. Вторая кантональная больница, хирургическое отделение.

– Что с ним случилось? – встревожился Морис.

– Несчастный случай. Он попал под автомашину. Морис тут же помчался в больницу.

– Странная история, – сказал он, вернувшись. – Вчера поздно вечером, когда Томас уже собирался закрывать станцию, возле нее остановилась машина, новый «оппель-капитан». Думая, что он хочет заправиться, Томас крикнул, чтобы водитель поторапливался, и стал подтягивать шланг, Машина начала задом пятиться к бензоколонке, а потом вдруг резко рванулась назад и чуть не притиснула Томаса к стене. Он едва успел отшатнуться и свалился в канаву, вырытую для прокладки труб. Это его спасло. Сломал левую руку и два ребра.

– Лучше сломать ногу, чем голову, – машинально пробормотал Всепомнящий Ганс.

– Ужас! – сердито посмотрев на него, воскликнула я.

– А что говорит этот лихой водитель?

– Он скрылся. Томас его даже не успел рассмотреть. Машина тут же рванулась и умчалась по шоссе, не зажигая фар. Томас с трудом выполз из канавы, долго звал на помощь, пока его не отвезла в больницу какая-то проезжавшая мимо супружеская пара.

– Какая нелепая случайность! Придется отложить отъезд.

Когда Ганс ушел и мы с мужем остались одни, Морис сказал:

– Самое печальное, что это, похоже, вовсе не случайность. Томас уверяет, будто на него покушались.

– Покушались?

– По всем признакам водитель весьма опытен, он никак не мог притиснуть Томаса к стене случайно, по неосторожности. И сразу умчался, не сделав ни малейшей попытки помочь пострадавшему…

– Ну, это теперь не редкость. Почитай газеты. Но ведь его легко найти. Томас запомнил номер?

– Нет.

– Вот уж непростительная невнимательность для человека, столько лет имеющего дело с шоферами, – огорчилась я.

– Номер был густо заляпан грязью, явно нарочно, считает Томас. Никакого дождя вчера не было.

– Пожалуй, он прав. Похоже, все действительно хитро продумано. А нельзя машину найти по следам колес? Пусть полиция этим займется. Они же хвастают, что легко и быстро находят всех виновников дорожных катастроф.

– Только хвастают. Какие там следы! Ведь у колонки бывают за день сотни машин. Полиция вообще не хочет видеть в этом происшествии никакого преступления. Просто неосторожность водителя, не вызвавшая, к счастью, серьезных последствий, – так уверяют в полиции.

Он помолчал, размышляя, потом добавил:

– А я согласен с Томасом: тут дело нечисто, хотя и постарался его разубедить, чтобы не пугался слишком. Начнет еще накручивать всякие страхи, чего доброго, откажется от поездки. И Гансу ты, пожалуйста, не проговорись, а то напишет еще какой-нибудь сенсационный детектив. Покушение совершили после появления его глупой заметки. Тоже, по-моему, не простое совпадение. Он расписал все приметы: детство в монастыре, загадочная татуировка. Кого-то встревожило, что мы ведем поиски. Раньше никто о Томасе ничего не знал, вот он и жил спокойно…

– Ты прав, – согласилась я. – Но кому нужно нападать на бедного Томаса? Зачем?

– Я тоже над этим ломаю голову: кто и почему? Кому вдруг помешал Томас? Денег у него нет, а бедняков зря не убивают, – помнишь хорошую повесть Сименона? У него Мегрэ ищет преступника именно по этому признаку: бедняков зря не убивают… Видимо, Томас что-то знает, хранит в глубинах памяти какую-то важную тайну, пока не подозревая об этом. И кто-то боится, что мы поможем ему ее вспомнить…