Текст книги "Улугбек"
Автор книги: Глеб Голубев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Но жизнь продолжалась, и Абдал-Лятиф не продержался и года на престоле, захваченном ценой такого злодейства. Пришла весна. Он часто проводил за пирами ночи в чудесных загородных садах, одевшихся в первую нежную листву. И однажды, когда Абдгл-Лятиф, полухмельной, возвращался на рассвете после пирушки в город, его подстерегли нукеры Улугбека, пожелавшие выполнить все тот же закон шариата: «Кто будет убит несправедливо, за того право мести мы предоставили родственнику его...» А нукеры приравнивались шариатом к родственникам.
Они ждали, притаившись в кустах у стены Чинарового сада. Когда на дороге показался правитель в сопровождении дремлющих в седлах после попойки прислужников и вельмож, самый меткий нукер натянул тугую тетиву лука. Пронзительный свист стрелы заглушил на мгновение веселое щебетанье проснувшихся птиц.
Абдал-Лятиф схватился за грудь, простонал сквозь зубы:
– Аллах, стрела попала... – и медленно сполз с седла на землю, в дорожную серую пыль.
Все его вельможи разбежались. Заговорщики отрезали ему голову – для этого был шариатом разработан определенный церемониал, – ив тот же день она повисла над входной аркой медресе Улугбека.
Правителем был провозглашен молодой Абдулла, племянник и зять покойного Улугбека, освобожденный из темницы. Он приказал взять тело Улугбека из медресе, где оно было тайком погребено друзьями, и перенести в мавзолей Гур-Эмир.
Улугбека похоронили в небольшой нише, в ногах у Тимура. Над его гробницей положили плиту из серого мрамора и написали на ней:
«Эта светоносная могила, эта недостигаемая гробница есть место последнего успокоения государя, нисхождением которого услаждены сады рая, осчастливлен цветник райских обителей, – он же – прощенный султан, образованный халиф, помогающий миру и вере, Улугбек-султан, – да озарит аллах его могилу! – счастливое рождение которого совершилось в месяцы 796 года в Султании; в месяце же зу-л-хидже 810 года в «городе Безопасности», в Самарканде, он стал полновластным в наместническом достоинстве; подчиняясь же приказанию аллаха – «каждый плывет до назначенного ему срока», когда время его жизни достигло до положенного предела, а предназначенный ему судьбою срок дошел до грани, указанной неумолимым роком, – его сын совершил в отношении его беззаконие и поразил отца острием кинжала, вследствие чего тот принял мученическую смерть, направившись к дому милосердия своего всепрощающего господа, десятого числа месяца рамазана 853 года пророческой хиджры».
ЗВЕЗДА УЛУГБЕКА
Звезда Улугбека закатилась... И по воле истории вслед за ним все участники трагедии покидают сцену, уходят в небытие. Погибли оба сына Улугбека. Убита его мать Гаухар-Шад, заварившая всю эту гибельную смуту: на старости лет она пыталась втянуть в свои интриги и правнука, сына Аллаудавлы. И эта интрига стала последней в ее долгой и беспокойной жизни.
Недолго продержался на престоле в Самарканде и Абдулла. В 1451 году его сверг и убил ставленник Хаджи Ахрара Абу-Саид.
И, как полагается во всякой настоящей трагедии, после ухода героев происходит и полная перемена декораций.
Абу-Саид поспешил вернуть из Ташкента Хаджу Ахрара и других самых реакционных и ожесточенных шейхов. В Самарканде воцарились фанатичные дервиши. На всех минаретах вопили азанчи, требовательна созывая правоверных на молитвы.
Громадная империя, построенная Тимуром на костях покоренных народов, рушится окончательно. Даже корень и основа ее—Мавераннахр превращается в хаос враждующих между собой уделов. «Самое удивительное, – меланхолически записывали тогда историки в своих хрониках, – что каждая из крепостей, которая находилась в этой стране, была во владении какого-нибудь главаря... и никто из них никому не подчинялся...»
В это смутное время никому, конечно, не было никакого дела до обсерватории Улугбека. Опустели ее худжры и просторные залы. Разбежались наблюдатели. Здание медленно разрушалось. Во время боев за Самарканд в нем устраивались на ночлег воины, жгли костры на мраморных плитах. Крестьяне из окрестных кишлаков потихоньку растаскивали приборы, и бесценные инструменты под молотками кузнецов превращались в подковы, кетмени и кинжалы...
Хаджа Ахрар становится тайным, но полновластным хозяином Самарканда. Будут меняться на престоле послушные ему правители, но он проживет еще долго – ведь тихая, мирная жизнь и духовные занятия укрепляют здоровье. Богобоязненные суфии станут в своих книгах писать об этом так:
«Могущественные государи, пышностью и великолепием окруженные цари – все опоясали чресла поясом исполнения распоряжений хаджи и вдели в уши кольца старательного послушания ему, и, несмотря на царскую корону и царский пояс, подобно слугам, пешие бежали у стремян его, и за малейший проступок, учиненный его слугами, он лишал их царства, богатства, даже благополучия и жизни, и наказанные служили примером миру. Совершенством силы подчинять себе волю людей и мощью святости наружно и духовно он придержал народ в подчинении себе...»
Больше историкам ничего не останется описывать. Перестанут встречаться в хрониках имена ученых и крупных поэтов – их нет больше в Самарканде. Город запустеет и придет в такой упадок, что даже поклонник Хаджи Ахрара поэт Джами с горечью скажет в одном из стихотворений:
Если хочешь видеть богатство – иди в Индию.
Если ищешь благочестия – ступай в Мекку.
Если не хочешь видеть ни того, ни другого —
оставайся в Самарканде...
Факел культуры история перенесет вскоре в Герат, где уже начинает слагать свои первые поэмы великий Алишер Навои...
Имя Улугбека старались предать забвению. Холм Кухак стал проклятым местом. Его снова опасливо обходили. Только совы перекликались по ночам среди развалин, быстро зараставших бурьяном.
Место астрономии снова прочно занимает изгнанная было Улугбеком астрология. Колдуны начнут вызывать дожди с помощью волшебного камня – нефрита. Астрологи обнаглеют до того, что даже попытаются предсказывать будущее по... «Звездной книге» Улугбека!
Один Али-Кушчи оставался верен своему учителю и другу. Лишенный всяких инструментов для наблюдений, запершись в полутемной худжре медресе, он продолжал научные труды и даже собрал вокруг себя несколько учеников. Ему приходилось слышать немало насмешек и прямых угроз. Однажды, когда он проходил по улице со своими учениками, его увидел Хаджа Ахрар и зловеще сказал:
– Вот идет пес с девятью щенками...
Али-Кушчи нелегко было запугать. Но ведь в его руках оставалось сокровище, которое он ценил дороже собственной жизни, – «Звездная книга». Если она погибнет, погибнут все труды Улугбека, все бессонные ночи и тысячи наблюдений пропадут впустую. Разве можно допустить это?
И Али-Кушчи решил покинуть Самарканд. Предлог был испытанный, безотказный: поездка на поклонение в Мекку. Ведь ее должен совершить каждый мусульманин, если хочет спасти свою душу и попасть в райские сады Эдема.
Он выехал из Самарканда под вечер. За мостом, поднявшись на Афросиаб, Али-Кушчи остановил своего ишака и долго смотрел на город, багровый в лучах заката, словно залитый кровью. Слезы застилали ему глаза. Здесь прошла вся его жизнь. Здесь вкусил он радости и тревоги познания – и вот теперь приходилось бросать все, уходить на чужбину и там заново начинать жизнь.
И еще одну остановку сделал Али-Кушчи, прощаясь с прошлым. Он поднялся на холм Кухак и, уже в темноте, спотыкаясь о камни, пробрался в здание обсерватории. Вспугнутые шумом, тревожно метались летучие мыши, обдавая лицо порывами сырого, затхлого воздуха. Сквозь проломы крыши ярко сверкали звезды.
– Где твоя звезда, Улугбек? – тихо спросил в темноте Али-Кушчи.
Он ехал долго. Опасаясь погони, отдыхал обычно не в людных караван-сараях, а где-нибудь в тихом дворике попутного кишлака. Ни с кем не заговаривал, на расспросы отвечал скупо и осторожно, одевался как можно беднее, чтобы не привлекать внимания лихих людей, которых немало бродило по дорогам в то смутное время. С рукописью Улугбека он не расставался ни днем, ни ночью, даже хранил ее не в переметных сумах, а на груди, под халатом.
Али-Кушчи благополучно добрался до Константинополя. Здесь он закончил обработку всех наблюдений и напечатал полностью «Звездные таблицы» с предисловием Улугбека.
Труды Улугбека не пропали. Они сохранились для науки. И вскоре их по достоинству оценил ученый мир.
«Звездной книгой» пользовались мореходы и путешественники. Ее внимательно изучали во многих обсерваториях, поражаясь полноте и точности наблюдений.
Вскоре после гибели Улугбека визирем при дворе Султан-Хуссейна, правившего после Шахруха в Герате, стал великий узбекский поэт Алишер Навои. Он приказал тщательно переписывать таблицы и распространять по всем подвластным ему землям. А о творце их Навои сказал с мудрой прозорливостью:
«Все его сородичи ушли в небытие. Кто о них вспоминает в наше время? Но он, Улугбек, протянул руку к наукам и добился многого. Перед его глазами небо стало близким и спустилось вниз.
До конца света люди всех времен будут списывать законы и правила с его законов...»
Это сказано не только мудро, но и смело. Тимур был, конечно, уверен, что его слава переживет столетия. Но вот прошло только полвека, и Алишер Навои осмеливается сказать, что все сородичи Улугбека ушли в небытие. «Кто о них вспоминает в наше время?» Все – это значит и Тимур, и Шахрух, и десятки других, жадно мечтавших о власти и славе. Неугасно сияет только звезда Улугбека, приблизившего небо к земле.
Пророчество это не преминуло оправдаться. За несколько десятилетий таблицы Улугбека обошли весь мусульманский мир. Когда в начале XVIII века индийский астроном Савой Джай Синг задумал создать у себя на родине хорошую обсерваторию, образцом он взял «звездный дворец» на холме Кухак, отмечая в своих записях:
«В мире ислама со времени покойного мученика султана Мирзы Улугбека до настоящего времени на протяжении более чем трехсот лет никто из высокославных султанов и именитых и высокостепенных людей на такое дело не обращал должного внимания...»
В обсерватории Савой Джай Синга применялись многие инструменты, изготовленные по образцам самаркандских, описанных в трактате Гийасаддина-Джемшида. Действовал тут и секстант, но, конечно, не таких исполинских размеров, как в обсерватории Улугбека. И таблицы, составленные здесь, не могли идти ни в какое сравнение со «Звездной книгой» ни по своей полноте, ни по точности наблюдений. Интересно, что эти таблицы даже точно повторяли книгу Улугбека по своей композиции: им предшествовало введение, разбитое на четыре части, и материалы в каждой главе рассматривались в том же порядке, как и в «Звездной книге».
Позднее Савой Джай Синг организовал подобные же обсерватории и в других городах Индии: в Бенаресе, Муттре, Джейпуре и Уджаине. Многие инструменты в них уцелели до наших дней и помогли исследователям представить, как была устроена обсерватория Улугбека.
Слава о самаркандском «Дворце звезд» докатилась и до Китая. Об этом сохранилось любопытное свидетельство миссионера-иезуита отца Гобиля. В начале XVII века он жил в Китае и, увлекаясь наукой, принял участие в строительстве обсерватории в Пекине. Он познакомился с трудами китайских астрономов и записал в своем дневнике:
«...Ламы и тибетские жрецы имеют древние книги по астрономии. Все, чему китайцы научились в области этой науки, пришло к ним с запада, из окрестностей Самарканда».
Тут, конечно, есть некоторое преувеличение. Отец Гобиль противоречит самому себе: ведь он же сам упоминает «древние книги по астрономии», существовавшие в Китае. Наблюдение за небесными светилами велось здесь уже очень давно – за тысячи лет до нашей эры. Но и в этой стране древнейшей высокой культуры труды Улугбека открыли астрономам, как видим, немало нового.
Уже с XVII века о «Звездной книге» с восхищением заговорили ученые Европы. Ее переводят и издают в Лондоне и в Париже. Только в Англии она трижды переиздавалась за пятнадцать лет. Знаменитый ученый Лаплас, ознакомившись с таблицами, назвал Улугбека «величайшим наблюдателем».
Сохранились любопытнейшие старинные гравюры, красноречивее всяких слов свидетельствующие об этой поистине всемирной славе Улугбека. На одной из них изображена богиня Урания, муза – покровительница астрономии, в окружении мудрейших ученых. Среди них, вместе с Гиппархом, Птолемеем, Тихо Браге, Коперником и другими, стоит и Улугбек. Он в совершенно условной «мусульманской» одежде, лицо его не имеет, конечно, никакого портретного сходства. Это и неудивительно: нет ни одного портрета Улугбека, и только недавно, благодаря работам советского ученого-скульптора М. М. Герасимова, о которых будет рассказано дальше, мы получили чудесную возможность воочию увидеть Улугбека и других великих людей прошлого.
На второй аллегорической гравюре того же XVII века шесть крупнейших астрономов всех времен и народов сидят за столом. И самое почетное место, по правую руку от богини Урании, занимает Улугбек. На табличке над его головой написано по-латыни: Successoribus Rem serio commendo» – «Преемникам серьезно дело вручаю...»
И преемники надежно взяли труды Улугбека в свои руки. Его «Звездные таблицы» стали не только важнейшим научным пособием для обсерваторий, но и образцом точности наблюдений.
Прошли века, но они не потеряли своей ценности и до сих пор. Прав был стократ Улугбек, когда сказал: «Религии рассеиваются, как туман. Царства разрушаются. Но труды ученых остаются на вечные времена!»
Уже первый звездный каталог, составленный Гиппархом, помог открыть прецессию. А ведь промежуток между предыдущими наблюдениями тогда был совсем невелик, всего полтора столетия – ничтожный миг по сравнению с теми глыбами времени, какими оперирует астрономия.
Составить каталог подсказало Гиппарху, как уже рассказывалось, внезапное появление новой звезды на небосклоне. Она проблистала недолго и снова скрылась из глаз. Потом подобные случаи отмечали не раз и другие астрономы. Сравнение их наблюдений с каталогами Гиппарха и Улугбека помогло ученым раз-гадать, наконец, тайны «новых» звезд. Оказалось, что они вовсе не новые. Они светили на небе и раньше, только гораздо слабее. А становились заметными глазу эти звезды в тот момент, когда их яркость внезапно увеличивалась—порой даже в четыреста тысяч раз! И тогда наблюдателям казалось, будто они присутствуют при рождении новой звезды. Теперь мы знаем, что такое резкое увеличение яркости вызывается внезапным расширением звездных оболочек. Звезда как бы обновляет свои огненные покровы. А без неусыпных трудов Улугбека и других астрономов, ночь за ночью следивших за звездами, мы даже не догадывались бы об этом.
Четвертого июля 1054 года китайские летописцы отметили удивительное событие:
«В первый год правления Чи-хо, в пятую Луну, в день Чи-чу появилась звезда-гостья к юго-востоку от звезды Тиен-Куан и исчезла более чем через год...»
Звезду Тиен-Куан мы теперь называем Дзетой Тельца. Но что же это была за «звезда-гостья», появившаяся и исчезнувшая к юго-востоку от нее? Теперь в этом месте находится большая туманность, которую астрономы за ее причудливую форму назвали Крабовидной.
Ученые заинтересовались старинной летописью и начали внимательно исследовать Крабовидную туманность. Они подметили поразительный факт: оказывается, туманность непрерывно заметно расширяется во все стороны от своего центра, где едва блестят две крошечные звездочки. И скорость этого расширения такова, что началось оно, видимо, как раз в то самое время, когда удивленно смотрели на небо китайские летописцы! Они стали свидетелями грандиознейшего события, исполинской катастрофы в далеких звездных мирах: внезапная вспышка звезды породила новую туманность, масса которой, по расчетам ученых, в пятнадцать раз превосходит солнечную!
Так, сами того не зная, древние любознательные наблюдатели положили начало новой отрасли астрономии, которая быстро развивается в наше время, – изучению «сверхновых» звезд, как их теперь называют.
Для изучения звезд очень важно, чтобы наблюдения охватывали возможно большие промежутки времени. Только тогда удается подметить медленные перемены в видимом положении звезд на небе. Поэтому таблицы Улугбека, в которых с большой точностью отмечено то положение многих звезд, каким оно было свыше пяти столетий назад, имеют для современной науки громадное значение.
Без таких каталогов, навсегда запечатлевших для науки положение звезд в различные эпохи, мы вообще бы не смогли изучать движение небесных тел. Мы даже не заметили бы за ту короткую жизнь, какую нам отпустила природа, что не только планеты, но и звезды меняют свои места. Сравнив собственные наблюдения с таблицами Гиппарха, английский астроном Галлей заметил, что одна из звезд Волопаса передвинулась за восемнадцать с половиной веков на весьма приличное расстояние, почти вдвое превышающее видимый с Земли диаметр Луны.
А другой английский астроном, Гершель, пользуясь каталогами Гиппарха и Улугбека, разделенными между собою шестнадцатью столетиями, впервые смог неоспоримо доказать, что и Солнце, а вместе с ним и вся наша планетная система непрерывно и безостановочно движутся в направлении к созвездию Геркулеса.
«Звездная книга» не стареет. Ее ценность все возрастает с течением времени. Недаром ее заново переиздают и в наши дни. И кто может сейчас угадать, какие замечательные открытия она еще наверняка подскажет астрономам грядущих эпох?!
Но о том, как она создавалась, люди постепенно забывали. Тогда-то и начали рождаться легенды, в которых Улугбек стал постепенно превращаться в некоего ученого-идеалиста, далекого от всех страстей и треволнений мира сего.
Шли века, и действительные исторические события подменялись фантастическими легендами и суеверными небылицами. Здание обсерватории давным-давно разрушилось до основания, и к XIX веку никто уже не знал толком, где оно находилось. Начали даже сомневаться, существовала ли обсерватория Улугбека на самом деле? Может быть, ее выдумали летописцы?
Исследования осложнялись тем, что до присоединения к России города Средней Азии оставались запретными для европейцев. Многим попытки проникнуть сюда даже стоили жизни. Русского ученого Эверсмана, побывавшего в Бухаре в 1820 году с посольством, спасло только поспешное бегство через пустыню. В 1823—1824 годах здесь побывали англичане Муркрафт и Дэври. На обратном пути они были отравлены, а дневники их наблюдений бесследно исчезли.
В 1837 году в Самарканде побывал английский разведчик А. Берне. Он привез сведения, будто обсерватория Улугбека находилась в самом городе, на главной базарной площади – Регистане. Как потом выяснилось, за остатки обсерватории Берне ошибочно принял провалившийся главный купол мечети при медресе Тилля-Кори, построенного на Регистане рядом с медресе Улугбека, но уже гораздо позднее.
Ту же ошибку повторил венгерский ученый Арми-ний Вамбери, проникший в 1863 году в Самарканд под маской бродячего дервиша.
Только после присоединения Средней Азии к России началось изучение исторических памятников. Стали искать и остатки обсерватории Улугбека. Долгое время поиски были безуспешны. Среди местных жителей сохранились предания, что обсерватория стояла на холме Кухак, который по-старому называли «Могилой сорока дев». Но к этим преданиям не прислушивались внимательно, пока археолог В. Л. Вяткин не заинтересовался одним примечательным вакуфным документом, относящимся еще к середине XVII века.
Каждая мечеть, медресе или мавзолей какого-нибудь мусульманского «святого», как уже рассказывалось, существовали за счет доходов от земель, которые вместе с обрабатывавшими эти поля крестьянами были пожертвованы им во временное или даже вечное пользование, Это и называлось вакфом. И вот В. Л. Вяткин обратил внимание, что в одной из таких дарственных вакуфных грамот упоминалась местность Накши-джехан по арыку Оби-Рахмат и какой-то Тал-и-расад; в переводе это значило «Холм обсерватории».
Накши-джехан и канал Оби-Рахмат – ведь это же ближайшие окрестности Самарканда! Рядом расположен холм Кухак. Может быть, он и есть действительно тот самый загадочный «Холм обсерватории»?
Вяткин обследовал Кухак. Тут явно стояли прежде какие-то здания: поверхность холма была неровной, в земле попадались кирпичи и осколки цветных изразцов. От местных жителей Вяткин услышал и другое название холма, прошедшее сквозь века: По-и-расад («Подножие обсерватории»).
Опять упоминается обсерватория! Это не могло быть случайным совпадением.
Вяткин решил провести здесь раскопки. Русский комитет для изучения Средней и Восточной Азии по настоянию крупнейшего востоковеда В. В. Бартольда отпустил для этого восемьсот рублей.
Раскопки начались в 1908 году. От краев верхушки холма к центру стали копать траншеи. И сразу же наткнулись на фундамент из каменных глыб, скрепленных цементом. Потом обнаружили лестницу, уходившую куда-то под землю. Она была завалена камнями. Когда их разобрали, глазам археологов открылась глубокая узкая галерея, прорубленная в толще скалы. Это были остатки чудом уцелевшего изумительного главного инструмента обсерватории. Их спасло лишь то, что они прятались под землей.
Раскопки продолжались два года. Расчистив поверхность холма, Вяткин пытался вообразить облик разрушенных зданий. Ему казалось, что их тут стояло несколько. Обнаружив в одном месте фундамент в виде четырехугольника, он принял его за остатки минарета.
Удалось найти следы круглой стенки. По мнению Вяткина, она служила так называемым «горизонтальным кругом», которым обычно пользовались в те времена для определения азимутов небесных светил. Это мнение разделяли с ним долгое время многие другие исследователи, хотя ошибочность его была очевидна. Из исторических источников астрономы знали, что в XII веке в Египте был сделан из бронзы подобный круг диаметром в пять метров и пользоваться им оказалось невозможным: он из-за собственной тяжести давал такие прогибы, что ошибка при наблюдениях составляла несколько градусов. А диаметр круглой стены, остатки которой раскопал Вяткин, достигал почти сорока восьми метров! Не мог же Улугбек с таким инструментом добиваться столь поразительной точности наблюдений.
Но заблуждение оказалось живучим и сбивало с толку многих до недавнего времени, пока, наконец, не удалось разобраться в назначении загадочного круга: он просто-напросто был остатками стены самого здания обсерватории.
Были также найдены медные монеты, совершенно окислившиеся и потемневшие за долгое пребывание в земле; черепки белой посуды явно времен Тимура и странные плоские мраморные плиты с желобками и буквами. Буквами на них были обозначены цифры «6» и «9». Озадачили Вяткина загадочные чаши, черепки которых во множестве попадались при раскопках. Чаши все были, видимо, одинаковые, – грубой работы, довольно крупные, с зеленой обливкой внутри. Как ни гадал археолог, назначение их оставалось для него непонятным.
Так уже в самом начале исследования остатков обсерватории ученые столкнулись со многими загадками и темными местами. Здание было так варварски разрушено, буквально стерто с лица земли, что восстановить его планировку оказалось не так-то просто. Кое-что остается непонятным и до сих пор.
Особенно много споров и заблуждений вызвал главный инструмент обсерватории. По одной сохранившейся под землей его части не легко представить себе все сооружение в целом. Вяткин принял его за громадный квадрант – прибор для наблюдения за звездами. Его мнение поддержали почти все исследователи, и только недавно выяснилось, что оно ошибочно.
Находка Вяткина вызвала огромный интерес. Но дальнейших раскопок произвести не удалось: не хватило для этого средств. Даже на памятник Улугбеку, который решили воздвигнуть по предложению Русского астрономического общества, пришлось собирать деньги по подписке среди «доброхотных жертвователей».
Памятник тогда так и не был построен. Собранные для него деньги затратили на то, чтобы расчистить круглую площадку на вершине холма, и в 1915 году установили над остатками главного прибора сводчатый кирпичный футляр, чтобы предохранить его от дальнейшего разрушения.
Между тем устройство обсерватории оставалось совершенно неясным. Выдвигались самые различные гипотезы, одна фантастичнее другой. Один из исследователей так представлял себе общий вид обсерватории:
«Над холмом... видны два минарета, наклоненные внутрь. От северного минарета спускается мраморная дуга в четверть круга радиуса в 19 сажен, нижняя часть которой исчезает в выемке – прорези холма... Минареты находятся в южной и северной части стены диаметра около 20 сажен, с семью башнями на ней для второстепенных наблюдений...»
На вопрос, откуда ему все так хорошо известно, автор этой гипотезы отвечал:
– Остатки стены найдены, а о семи башнях есть предание.
Другие пытались разгадать назначение странных чаш, найденных при раскопках. По их мнению, они служили уровнями при установке частей инструмента в горизонтальной плоскости. Для этого в чаши наливали воду или даже ртуть. Забегая вперед, скажем, что при более тщательном рассмотрении загадочные чаши оказались... самыми обыкновенными бадейками, в которых местные мастера-строители чуть ли и не по сию пору разводят цементный раствор.
В 1914 году В. Л. Вяткин попытался продолжить раскопки. Они велись недолго и не дали особо ощутимых результатов. Интерес представляли лишь найденные мраморные плиты – видимо, остатки каких-то инструментов. На них сохранились желобки и кружки с буквенными обозначениями градусов.
Это было, конечно, слишком мало для каких-либо выводов. Ив 1917 году, заканчивая свою замечательную по богатству собранного буквально но крупицам из старых летописей материала монографию «Улугбек и его время», В. В. Бартольд почти ничего не мог сообщить достоверного о научных исследованиях в обсерватории. Настоящее, глубокое изучение научной деятельности Улугбека началось только после революции. Были проведены тщательные раскопки, давшие немало нового ценного материала.
Летом 1941 года на холме Кухак работал отряд Самаркандской комплексной археологической экспедиции, которую возглавлял ученик Вяткина – М. Е. Массон. Была вскрыта вся восточная половина площади внутри стенки, принятой в свое время Вяткиным за остатки горизонтального круга. Но работы прервала начавшаяся война.
После войны важные открытия были сделаны даже без дополнительных раскопок, при более глубоком изучении и переосмыслении прежних материалов. Научный сотрудник Ташкентской обсерватории Г. Ж. Джалялов в 1947 году выступил с интересным докладом на сессии Академии наук Узбекистана. Ссылаясь на мусульманскую литературу средних веков по астрономии и математике, он заявил:
– Главный инструмент обсерватории Улугбека был не квадрантом, как ошибочно принято считать, а гигантским секстантом. Этот прибор изобрел еще в десятом веке ходжендец Абу-Мамуд Хамид бин ал-Хызр ал-Худжанди, работавший при дворе правителя Фахр-ад-дауля. Инструмент был назван «судс-ал-Фахри». Им пользовались во всех обсерваториях Востока, и описание его сохранилось во многих рукописях.
В доказательство своего мнения молодой ученый приводил трактат Гийасаддина-Джемшида, которым, несомненно, руководствовался Улугбек. С волнением слушали участники сессии строки, которым некогда внимал и великий астроном, обдумывая свой замысел:
«Трактат об астрономических инструментах.
Во имя аллаха, милостивого, справедливого. Хвала аллаху, властителю миров, лучшему из сотворенных– Мухаммеду и его семейству, превосходнейшему, чистейшему!
Этот трактат об астрономических инструментах составлен по приказанию государя ислама, повелителя семи климатов, тени аллаха на земле, победителя на воде и на суше, султана султанов мира, защитника и покровителя рода Адама, руководителя дел мусульман, клиента эмира правоверных Васика би-л-аллахи, величайшего султана Искандера, да продлит всевышний аллах его царство, наместничество и власть, и да будут вечными в мирах его справедливость и благодеяния...»
Султан Искандер, которого с такой привычно-ленивой пышностью величают во вступлении к трактату, – это, видимо, двоюродный брат Улугбека, недолго правивший в Фарсе и Исфагане. Именно оттуда и перебрался в Самарканд Гийасаддин.
Мнение Джалялова поддержал и подробно обосновал в своем труде «Астрономическая школа Улугбека» действительный член Академии наук Узбекистана Т. Н. Кары-Ниязов. Он использовал в своей монографии и последние данные раскопок, проведенных в 1948 году специальной экспедицией под руководством В. А. Шишкина. Эти раскопки производились особенно тщательно и на большой площади. Теперь удалось окончательно установить, что главным инструментом служил действительно не квадрант, а секстант; причем его конструкция и даже размеры полностью совпадают с теми, какие даны в трактате Гийасаддина. Инструмент явно предназначался для определения таких основных астрономических величин, как наклонение эклиптики, точки весеннего равноденствия и продолжительности года. Можно было с его помощью наблюдать и за движением Луны и планет в момент их прохождения через меридиан.
Положение звезд же, вероятно, изучалось при помощи других, не таких крупных инструментов. Они, к сожалению, не сохранились, но тот же трактат Джемшида дает представление о них. Как именно ими пользовались, можно понять по копиям с них в индийских обсерваториях Савой Джай Синга.
Раскопки 1948 года впервые позволили с достаточной достоверностью восстановить устройство и внешний вид обсерватории, какими они описаны в главе «Башня на холме». Это явно было одно большое круглое здание, хотя многое и поныне остается еще неясным. Пока достаточно определенно мы знаем планировку только одного нижнего этажа. О расположении комнат и приборов в других двух этажах приходится только гадать. Даже не найдено до сих пор никаких следов двери, через которую входили в обсерваторию. А она, конечно, была: не лазали же астрономы в окно!
Но главное установлено бесспорно и твердо: обсерватория Улугбека, несомненно, была самым изумительным научным сооружением из всех, какие только до сих пор известны. Она не имеет себе равных.
И чем больше растет наше восхищение гением ее создателя, тем сильнее нам хочется узнать побольше об этом замечательном человеке. А мы ведь не знаем даже, как он выглядел. Коран запрещал художникам изображать человека, и ни одного портрета Улугбека не существует.
Но современная наука сделала осуществимой и эту, казалось бы, несбыточную мечту: мы получили возможность словно на сказочной машине времени перенестись в глубь времен и своими глазами увидеть великих людей далекого прошлого.
