Текст книги "«Варяг» - победитель"

Автор книги: Глеб Дойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

Но речь вице-адмирала все поставила на свои места. Того объяснил построенному экипажу «Фусо», что император просит у них жертвы во имя Японии. Они должны своими телами и телом своего корабля заблокировать русским выход из по праву пролитой крови[67]67
  Во время японско-китайской войны Порт-Артур был штурмом взят японцами. Но по условиям мирного договора, в результате банальной взятки, которую получил китайский министр иностранных дел, он достался России, которая в войне вообще участия не принимала.


[Закрыть] принадлежащего Японии Порт-Артура. Это позволит наконец высадить в Бицзыво армию генерала Ноги, которая с суши опять возьмет город, что ликвидирует угрозу со стороны русской эскадры, которая трусливо отказывается выходить на бой. Всем не желающим идти на почти верную гибель – Того не скрывал, что спастись с броненосца, затапливаемого на фарватере вражеской гавани, почти не реально, хотя тот и будет вести на буксире три паровых катера для эвакуации экипажа – было предложено сейчас же сойти на берег. Таковых на борту «Фусо» не нашлось. Тогда Того сам зачитал список членов экипажа, которые должны были вести броненосец в его последний боевой поход. Действительно, в самоубийственной атаке не было смыла иметь на борту полную смену кочегаров и механиков, штурмана и палубных матросов. Япония не могла позволить себе бесполезную гибель сотни обученных моряков. По плану Того, Окуномия тоже должен был оставить «Фусо» на своего старшего офицера и отбыть в Англию для принятия нового броненосца, переговоры о покупке которого сейчас шли полным ходом. Но тут случилось нечто беспрецедентное для помешанного на субординации и самурайских традициях подчинения приказам японского флота. Капитан второго ранга Окуномия не просто отказался выполнять приказ командующего Соединенным Флотом Японии вице-адмирала Того. Он вытащил из ножен меч,[68]68
  В Японии периода Русско-японской войны 1904–1905 годов полным ходом шла «европеизация», по объему сравнимая только с проводимой в России парой сотен лет раньше, Петром I. Поэтому, официально, морские офицеры были вооружены палашами европейского образца. Но многие самураи просто прикрепляли к старому фамильному клинку новую, уставную рукоять. И меч по прежнему оставался «душой самурая»…


[Закрыть] протянул тот в поклоне опешившему адмиралу и попросил или позволить ему командовать броненосцем в его последнем походе, или отрубить голову, избавив и капитана, и весь его род от позора бегства с поля битвы.

Когда Того разрешил ему остаться на борту и посвятил во все детали операции, Окуномия предложил несколько изменить порядок следования кораблей. По его предложению, головным шел транспорт «Ариаке», набитый мешками с рисовой шелухой для обеспечения плавучести. Его задачей было обнаружение русских дозорных судов, по прожекторам которых и должен был вести огонь из своих шестидюймовых и 120-мм орудий «Фусо». При этом планировалось, что занятые обстрелом «Ариаке» русские в темноте примут «Фусо» за еще один транспорт и подпустят тот на близкое расстояние. При стрельбе в упор две шестидюймовки и четыре 120-мм старого броненосца были способны не только утопить миноносец, но и вывести из строя бронепалубный крейсер дозора. Того не только согласился с разумным предложением, но и приказал установить на «Фусо» два дополнительных шестидюймовых орудия.

* * *

В принципе, если бы Порт-Артур имел единую систему обороны от угрозы с моря под единым командованием – после первого выстрела «Фусо» по «Решительному» русские бы поняли, что к фарватеру идет что-то, вооруженное шестидюймовками. Звук выстрела орудия среднего калибра перепутать с та-таканием миноносных пукалок практически невозможно. Но береговое и морское командование жили каждое в своем информационном вакууме, абсолютно независимо друг от друга, и своими планами не делились. Поэтому артиллеристы береговой обороны были абсолютно уверены, что если в море стреляет что-то шестидюймовое – это «Диана» или «Баян». В порту же залпы «Фусо» приняли за огонь береговой артиллерии по миноносцам противника… Обычное русское разгильдяйство и ведомственная не согласованность усугублялась ночной темнотой и четкими действиями японцев по заранее отрепетированному сценарию.

Когда луч прожектора «Манчжура» уперся в явно направляющийся к фарватеру «Ариаке», на «Фусо» и следующих за ним корветах поняли, что дальше стесняться в средствах нет смысла. На «Манчжур» обрушился град снарядов всех калибров, от тридцати семи миллиметров до шести дюймов. «Манчжур» успел выстрелить из носовых восьмидюймовок всего пять раз. Первый залп по «Ариаке» лег с перелетом. Второй был направлен уже по частым вспышкам выстрелов в темноте. Последний снаряд выпустили из левой погонной пушки уже с горящей канонерки (шестидюймовый снаряд с «Фусо» поджег подшкиперскую со складированными в ней парусами) на циркуляции во время отворота к берегу. Невероятно, но один из выпущенных практически наугад восьмидюймовых снарядов попал в борт «Фусо». Однако при подготовке старого броненосца к последнему походу японцы творчески использовали опыт Руднева по бетонированию «Сунгари». Небольшой запас угля, необходимый для перехода к Порт-Артуру, был размещен в единственной угольной яме и непосредственно у котлов. Все остальные угольные ямы были залиты бетоном для того, чтобы усложнить жизнь русским водолазам при подъеме корабля. Неожиданно для японцев, бетон спас «Фусо» от пробоин во время этого и пары других попаданий. Старая броня не выдержала попадание восьмидюймового фугасного снаряда, но когда треснутая болванка протиснулась внутрь корабля, она с разгону впечаталась в стенку угольной ямы, подпертую изнутри десятками тонн застывшего бетона… Взрыватель сработал уже после того, как снаряд окончательно раскололся. И хотя с внутренней стороны бетона взрывом откололо большое количество осколков, а снаружи почти оторвало броневую плиту, комбинированная конструкция не допустила затоплений, которые в противном случае были бы неизбежны. Небольшие затопления междудонного пространства не смогли остановить корабль, экипаж которого твердо решил умереть, но выполнить свой долг.

«Манчжур» получил с «Фусо» и корветов в общей сложности шесть снарядов среднего калибра, что в который раз доказало преимущество скорострельной артиллерии. Последнее, что успела сделать канонерка перед поворотом к берегу, это выпустить по «Ариаке» мину из носового аппарата (по примеру однотипного с «Манчжуром» «Корейца»), которую никто на транспорте даже не заметил. Отвернув и получив из трюмов доклады о повреждениях, перебитом паропроводе и многочисленных, хотя и не фатальных затоплениях, Кроун решил на всякий случай приткнуться к берегу, что «Манчжур» и сделал.

Но и «Ариаке» от своей судьбы не ушел – на Электрическом Утесе включили прожектор, который сразу же навели на обнаруженный и подсвеченный «Манчжуром» транспорт. Батарейцы уже поняли, что чуть геройски не добили свой миноносец, и с удвоенной скорострельностью стали засыпать транспорт снарядами, дабы загладить свою ошибку. Вскоре, получив пару попаданий, японский брандер сначала потерял ход, а потом вспыхнул ярким пламенем от носа до кормы, освещая крадущиеся за ними корабли. Сразу же стало очевидно, что идея полить керосином бревна старых бонов и рисовую шелуху, которыми набили транспорт для обеспечения плавучести (больше ничего труднопотопляемого в порту просто не нашлось), была не совсем удачна. По первоначальному плану «Ариаке» отвлекал внимание дозорных кораблей, которые потом в упор расстреливались «Фусо», и огонь береговых батарей. Но его командиру, решившему умереть во славу Японии красиво, захотелось тоже иметь возможность утопить корабль на фарватере, если ему посчастливится самому до него дойти. Однако все трюмы транспорта уже были набиты нетонущим мусором и старыми, отслужившими свой век гнилыми боновыми заграждениями, он не только не утонул бы, даже с открытыми кингстонами и крышками грузовых люков, он мог заблокировать дорогу главной звезде выступления – «Фусо». Тогда командир корабля, лейтенант Мидауно, решил – раз не судьба утопиться на фарватере, то при случае, если удастся незаметно проскользнуть в гавань, стоит попробовать протаранить первый же подвернувшийся русский корабль. А для пущего эффекта зажечь корабль перед тараном. Закупив на свои средства несколько бочек керосина, командир посвятил в свой план только ближайших друзей, поэтому командование не имело шансов разъяснить ему неуместность этой идеи. Сейчас подожженная снарядом «Ариаке» освещала идущие за ней корветы не хуже, чем русские прожектора. Повезло только «Фусо» – следуя сразу за жертвенным транспортом, он успел просочиться чуть мористее, когда тот потерял ход, но до того, как огонь разгорелся всерьез. В момент обхода «Ариаке» на броненосце шальным снарядом с берега снесло единственную трубу. Резкое падение скорости привело к тому, что «Конго», идущий менее чем в кабельтове за кормой последнего буксируемого «Фусо» катера, поочередно раздавил своим форштевнем все три билета на спасение экипажа броненосца…

Беда не приходит одна – тяга в котлах упала моментально, а давление пара и скорость через минуту. «Конго», заметив, наконец, опасность столкновения, отвернул в сторону берега, получил попадание в клюз, и теперь тащил за собой по дну моря правый якорь, перепахивая морской песок и постепенно замедляя ход.

Скрепя сердце и скрипя зубами, командир «Фусо» отдал приказ послать на помощь кочегарам подносчиков снарядов от орудий. Эта вынужденная мера – сокращенная смена кочегаров физически не могла без трубы поддерживать давление пара для продвижения на скорости более четырех узлов – как ни странно, спасла всю операцию. Если корветы азартно отвечали на огонь с берега изо всех стволов, то «Фусо» вынужден был временно прекратить огонь. Через пять минут тихого, неспешно движения под завывание проносящихся высоко над палубой снарядов и бомб, Окуномия с удивлением понял, что весь огонь русских сосредоточен на отставших корветах. Теперь он уже сознательно приказал не открывать огня до тех пор, пока русские не прекратят «игнорировать» ползущий ко входу на фарватер броненосец. Но у артиллеристов и прожектористов Утеса и Золотой горы было занятие поинтереснее, чем выискивание в темноте нестреляющей мишени – они радостно рвали на куски подставившиеся корветы, которые упорно отстреливались из своих допотопных пушек… Причем отстреливались не всегда безобидно – один удачно пущенный кем-то из корветов снаряд погасил береговой прожектор со всей обслугой, а второй разорвался на территории «подшефного» хозяйства на Электрическом Утесе, вызвав многочисленные жертвы среди кур и свиней.

Потеряв в темноте головной корабль, на котором был единственный опытный штурман, знающих подходы к Порт-Артуру как свои пять пальцев, остальные корабли японского отряда стали расползаться кто куда. Два корабля попытались прорваться к гавани под берегом, но один наскочил на мину, а второй налетел на затопленный ранее пароход. Остальные были в конце концов добиты береговой артиллерией, в зону действия которой эти тихоходные корабли зашли слишком далеко, что и предрешило их судьбу.

«Фусо» тем временем дошел до начала фарватера. Навстречу ему по проходу неторопливо и величественно, как и полагается богине, шла «Диана». Задержка крейсера с выходом из-за заевшего шпиля усугубилась решением командира корабля капитана первого ранга Залесского не расклепывать якорную цепь, а устранить задержку. На робкий вопрос старшего офицера Семенова – «а как же срочность выхода по тревоге» – невозмутимый капитан, потягиваясь, проворчал, что «нам вообще можно было бы не выходить, миноносцев „Новик“ и сам погоняет, как всегда, а для чего крупнее есть Утес и Золотая гора, нам сегодня ночью в море делать нечего, два крейсера в дозоре – вообще блажь адмирала». Заметив в темноте медленно идущий по фарватеру небольшой корабль, командир «Дианы» совершил еще одну, последнюю и непоправимую ошибку – он принял его за поврежденного «Манчжура», возвращающегося в гавань. Он даже приказал дать задний ход и принять вправо, чтобы «пропустить беднягу». Залесский отдал приказ об обстреле «Фусо» только после того, как по тому открыла наконец огонь батарея Золотой горы. К сожалению, попасть по маленькому, медленно плетущемуся в темноте броненосцу из мортир никак не удавалось. Канониры то вводили поправку на скорость в полтора десятка узлов, и тогда снаряды вздымали столбы воды перед носом «Фусо», то стреляли по нему как по стоячей мишени, и тогда пенился уже кильватерный след старого корабля. Пара снарядов из шестидюймовок «Дианы», с вечера заряженных чугунными боеприпасами – против миноносцев – бессильно раскололась о бронированный и забетонированный борт японца. Еще через два минуты с «Дианы», наконец засветившей прожектор, увидели, что пришелец медленно разворачивается поперек фарватера в самом узком месте и на нем отдают якоря. У Залесского хватило ума задробить стрельбу, чтобы не топить брандер на фарватере, но что делать дальше, он придумать не мог – времени на посылку десантной партии и заведения буксира явно не было. С японца доносились небольшие взрывы – видимо, подрывали кингстоны и двери водонепроницаемых переборок, и в любой момент он мог просто взлететь на воздух (единственной причиной, по которой на «Фусо» не взорвали погреба, было отсутствие в них боезапаса – Того решил не рисковать возможностью случайного преждевременного подрыва от попадания русского снаряда). Неожиданно мимо замершего крейсера на максимальных для него одиннадцати узлах с воем сирены пронесся портовый буксир «Силач». Буксиром командовал лейтенант Балк 2-й, старший двоюродный брат недавно ставшего лейтенантом Балка 3-го с «Варяга».

Все хорошие офицеры всех армий мира делятся на две группы – офицеры бывают идеальные для мирного времени и для войны. Причем переходы из группы в группу практически невозможны. Во времена долгого мира офицеры военного времени хиреют. Их затирают по службе чистенькие, умеющие навести порядок в казарме и красиво отрапортовать офицеры мирного времени, их не любит начальство за излишнюю независимость и хулиганистость. Их поголовье сокращается, поддерживаясь только за счет притока недоигравших в детстве в войну мальчишек-романтиков. Зато когда начинается серьезная большая война, естественный отбор начинает идти по совсем другим критериям… Неожиданно выясняется, что блестящий капитан может блистать только на паркете бального зала или светском приеме, а под огнем теряет не только блеск и лоск, но и голову. Зато задерганный выговорами за пьянство и хулиганские выходки лейтенант может неожиданно пустить свою неумную, бьющую через край на горе начальникам энергию в нужное русло. О чем это я? Просто лейтенант Балк 2-й, третий год «временно» командующий буксирным судном «Силач» и которого еще более полугода назад должны были произвести в капитаны второго ранга, был не просто идеальным офицером военного времени. Он был уникумом. На «Силач» его «задвинули», буквально убрав с глаз долой Алексеева и надеясь, что на медленном буксире он остепенится. Вместо этого он внушил команде, что «экипаж буксира „Силач“ должен соответствовать названию корабля», и менее чем через год команда в охотку, под руководством и при личном участии командира жонглировала каждое утро пудовыми гирями. На верхней палубе буксира всегда были в наличии гири, штанги, тяжеленные цепи и прочие снаряды бодибилдеров начала века.

Вскоре «силачи» дожонглировались до того, что в кабаках Порт-Артура появилась новая примета – на тех, кто с «Силача», меньше чем втроем на одного не нападать. А еще через полгода перестали задирать вообще, потому что обидчиков «силачи» находили всегда, а их командир никогда не выдавал членов команды для наказания, независимо от того, что те натворили в городе. Подобно легендарному поручику Ржевскому, о нем слагали анекдоты, причем почти все они имели под собой реальную подоплеку. Он спасал утопающих, тиранил чиновников всех мастей и рангов, а иногда и «купал» наиболее зарвавшихся из них прямо в гавани, перебрасывая тех через борт на радость команде. Если надо было послать куда-либо невооруженный корабль – Балк всегда был тут как тут. Его буксир всегда и всюду поспевал, не раз попадая в переделки. В другой, нашей истории перед сдачей крепости он прорвался из блокированного Порт-Артура на КАТЕРЕ тогда, когда полноценные боевые корабли предпочитали не рисковать и самозатопиться. Перед этим он, в нарушение прямого приказа коменданта крепости, взорвал свой пароходик, чтобы тот не достался японцам. Он получил за геройство два ордена, что для командира БУКСИРА – беспрецедентно. После войны он постоянно конфликтовал с любым начальством по любому поводу, скучал, много пил и, в конце концов, не найдя себя в мирной жизни, переведенный за очередное художество командовать с миноносца на транспорт, застрелился…[69]69
  Реальная характеристика на Балка 2-го. «Капитан второго ранга NN представляет из себя исчезающий тип флотского офицера-парусника, образованность его не идет далее чисто морской специальности. Поддаваясь алкоголизму в мирное время, капитан второго ранга NN во многих случаях является элементом для службы нежелательным, но его решительность и беззаветная храбрость, проявленные на войне, его безукоризненно честная и симпатичная натура дают право на снисходительное отношение к его недостатку. Любимый подчиненными, в военное время кап. 2 р. NN сделает из них героев, а в мирное – заставит с охотою выполнить всякое тяжелое дело, всякую экстренную работу, удивляя окружающих быстротою ее исполнения. Жизнь NN неразрывно связана с кораблем, на котором он плавает, береговых привязанностей у него нет; как командир, он известен во флоте по лихости управления своим кораблем и заботою о его штатном и нештатном снабжении и устройстве. Кап. 2 р. NN надо беречь для военного времени».


[Закрыть]

Но сейчас этот молодой и полный жизни хулиган, бельмо на глазу начальства, любимец команды и всех молодых бесшабашных офицеров, несся полным ходом навстречу японскому брандеру и своей судьбе.

По военному времени буксир был штатно вооружен парой 37-миллиметровых пушечек, а по случаю предприимчивости командира на него поставили еще и пару старых картечниц Гатлинга. Как поговаривали во флоте, их Балк то ли выиграл в карты, то ли просто украл у кого-то из миноносников. Впрочем, экипаж миноносца и сам снял их с наскочившего на мель при первой попытке заблокировать проход на рейд японского брандера. Вообще-то по сигналу тревоги буксиру сниматься с якоря было не обязательно, даже если он и стоял под парами рядом с выходом. А снявшись, разумно было бы отходить в глубину гавани, а не пробираться по мелководью к открытому морю, потому что гонять по рейду японцев – не его дело, для этого в составе эскадры было достаточно и боевых кораблей. Но Балку не сиделось в гавани. Для себя он придумал оправдание – если какой-то из русских кораблей потеряет ход, он сможет быстрее отбуксировать его в порт. Эта отговорка уже пару раз выручала его при разборах «неподобающего» поведения буксира во время ночных схваток на рейде. А утром третьего марта, успев притащить после ночного боя на буксире в гавань подорванный японской миной «Властный» до того, как тот затонул, он получил благодарность от адмирала Макарова и разрешение находится при атаках там, где сочтет нужным. При условии, что его буксир не будет путаться под ногами боевых кораблей.

Сейчас «Силач» не стал «путаться под ногами» у нерешительно замершей «Дианы», с которой пытались спустить паровой катер, а обойдя ту по дуге, пошел прямо на «Фусо». Его капитан на мостике громко кричал:

– Приготовиться к тарану!!!

Он жадно читал все доходившие до Порт-Артура газетные статьи о подвиге «Варяга» и «Корейца», прекрасно помнил детские игры со своим двоюродным братом, в которых он, более старший и крупный, всегда выходил победителем. Теперь и у него появилась тень шанса совершить что-то, хоть немного похожее на подвиг своего удачливого кузена, и уж он-то его точно не упустит.

Впрочем, кроме жажды подвигов непоседливым лейтенантом двигал элементарный здравый смысл. Если брандер, в котором он к своему удивлению в свете прожектора опознал броненосец, затонет там, где он сейчас стоит на якорях, из гавани смогут выходить только миноносцы. Сам три года шныряющий по фарватеру туда-сюда почти каждый день, Балк прекрасно понимал, что японец выбрал для затопления идеальное место. Он даже успел подумать, что именно там топился бы и он сам, реши он насолить адмиралу Макарову по крупному. На «Фусо» поначалу отстреливались от «Дианы», но разглядев несущийся на все парах с включенной сиреной портовый пароходик, перенесли огонь на него. Однако к этому моменту на старом броненосце в строю остались только одна шестидюймовка и пара орудий калибром поменьше. В буксир попал шестидюймовый снаряд, изрешетивший рубку и мостик. Мелкий осколок пробил дерево рубки и завяз в мощной грудной мышце капитана, упершись в ребро. Смерть не достала до сердца лейтенанта всего-то какой-то дюйм. Рулевому повезло меньше – осколок, влетев в иллюминатор рубки, попал ему в лоб, а еще пяток вошли в тело. Смерть была практически мгновенной.

Когда «Силач» приблизился на три кабельтова, в «Фусо» наконец-то попал одиннадцатидюймовый мортирный снаряд с Золотой Горы. По стоящей мишени вечно мазать не могли даже не слишком точные мортиры. Сразу после этого в телефонной трубке на командный пункт батареи (одно из нововведений, которые Макаров почерпнул в папке, переданной ему лекарем с «Варяга») раздался голос адмирала, который потребовал прекратить огонь по стоящему на фарватере кораблю. После впечатляющего взрыва на палубе огонь с «Фусо» прекратился на минуту, которой хватило Балку на то, чтобы снять со штурвала тело рулевого и взяться за рукоятки самому. Он, ювелирно отработав за кабельтов до борта брандера «полный назад», снизил скорость с одиннадцати до пяти узлов. Поэтому энергия удара была потрачена не на проламывание бронированного борта «Фусо», а на его разворот вдоль фарватера. На какое-то время наступило шаткое равновесие – «Силач» пытался развернуть стоящий поперек фарватера брандеро-броненосец, кормовой якорь «Фусо», вцепившись в дно, с истинно самурайским упорством пытался не дать ему это сделать.

На мостике «Фусо» Окуномия мрачно наблюдал за усилиями русского буксира, который был на волосок от того, чтобы пустить все жертвы, принесенные в этот день, к восточным демонам. Что еще он мог сделать при условии, что почти все орудия выведены из строя, и только пара 47-миллиметровок все еще пытается достать навалившийся на борт буксир, который вообще-то давно в мертвой зоне? Только повести всех, кто еще был на ногах, в последнюю атаку, и попытаться, пробившись в рубку буксира, отвести тот от борта тонущего броненосца, который уже осел на полтора фута. А может, вообще удастся утопить этот чертов пароход прямо у борта «Фусо», тогда уж точно фарватером еще долго не смогут воспользоваться крупные корабли.

Над палубой броненосца пронесся последний приказ командира:

– Команде вооружиться всем, чем можно! За Императора и Японию, на абордаж!!!

Рулевой матрос, который, схватив с переборки пожарный багор, кинулся было в схватку, был послан в машинное отделение с тем, чтобы донести приказ об атаке до низов броненосца, где сейчас была сосредоточена большая часть команды.

Первой волне атакующих не повезло – их встретила уцелевшая картечница Гатлинга, из которой азартно и метко палил прапорщик Щукин. На борт «Силача» успели перепрыгнуть только десять палубных матросов из трех десятков, кинувшихся в атаку. Пятнадцать человек были выведены из строя в момент рывка, остальные попрятались от ливня стальных пуль за кнехтами и раструбами вентиляторов. Окуномия резонно решил дождаться второй волны из кочегарок, погребов и машинного отделения и приказал уцелевшим матросам затаиться и ждать. Столь удачно отстрелявшаяся картечница была снесена за борт внезапно ожившей 75-мм пушкой вместе с перезаряжавшим ее расчетом. Второй выстрел пушка сделать не успела – на «Диане» проснулись и всадили в место, откуда раздался выстрел, сразу три сегментных снаряда. Промазать с четырех кабельтовых не смогли даже артиллеристы крейсера, носившего гордое прозвище «сонной богини».

– Илья, подкинь-ка мне с палубы гриф от штанги, только побольше и быстро, – прокричал Балк вестовому.

– Зачем, ваше благородие? – оторопело спросили снизу.

– Так у нас на борту из оружия только пара револьверов и пяток винтовок, – весело проорал командир, наскоро промокая рану на груди салфеткой, – а японцы сейчас опять полезут. Да, кстати, о револьвере, лови!

С этими словами он перебросил свой «наган» матросу.

– А как же вы, ваше благородие? – поймав револьвер и засунув его за пояс, поинтересовался матрос, просовывая через дверь рубки полутораметровую стальную палку.

– А я обойдусь, – проворчал Балк и легко крутанул пудовый гриф, – это ты у нас на борту меньше месяца, сопля худая. А те, кто тут хоть полгода отходил – им оружие ни к чему. Да и у японцев его не густо будет, я думаю. А ты рви в машину, предупреди, чтобы вооружались и готовились отбиваться – макак, я думаю, раза в три больше будет, могут и до них добраться.

Через три минуты на палубу «Силача» ринулась толпа кочегаров из низов броненосца. Ее прилив был частично остановлен пулеметным огнем с фор-марса приблизившейся «Дианы», но часть нападавших все же смогла под руководством размахивающих мечами офицеров перебраться на «Силач». Пулемет захлебнулся, подавившись первой же очередью – металлические ленты для пулеметов еще не вошли в обиход, а холщовые постоянно давали перекосы. Во второй раз за эту войну на палубе корабля закипела жаркая абордажная схватка, и опять во главе русской стороны был офицер по фамилии Балк. Тенденция? А может, уже традиция?

Долгого боя не получилась – команда «Силача» доказала, что последний год не зря была грозой ночного Порт-Артура – японцев вымели с буксира, как мусор метлой. В схватке на ломах и цепях преимущество в силе было на стороне русских. На носу буксира боцман Хотько с разбойничьим посвистом крутил вокруг себя двухметровой стальной цепью, раз за разом снося за борт пытающихся перепрыгнуть через фальшборт японцев. Он продержался три минуты, пока кочегар с «Фусо» в прыжке не уволок его за борт. Впрочем, в отличие от японца, Хотько выплыл. Через две недели, отлежав в госпитале с простудой, он вернулся в строй.

К этому моменту цепь японского якоря не выдержала напора русской паровой машины и лопнула. «Силач» успел развернуть брандер вдоль фарватера, но тут под днищем старого броненосца заскрежетал камень и он, заваливаясь на правый борт, распорол обшивку в носу парохода. Поняв, что дальнейшее пихание японца бесполезно, Балк еле успел приткнуть стремительно набирающий воду буксир носом к берегу.

К рубке добежали только пятеро японцев. Первый рванул на себя дверь, которая, к его удивлению, оказалась не заперта, и был снесен с трапа ударом грифа. Поле этого из рубки к подножию трапа спрыгнул командир корабля, заклинивший штурвал и полный решимости не пускать в рубку никого. Он один сдерживал четверых японцев с пол минуты, пока на них с тылу не кинулись кочегары, вылезшие из низов «Силача» во главе с палящим из командирского револьвера вестовым. С их помощью палуба буксира была отчищена от неприятеля в течении пары минут.

Утром стало ясно, что замысел японского командующего скорее удался, чем нет – фарватер был заблокирован наполовину. Из Порт-Артура теперь могли выходить только бронепалубные крейсера и миноносцы, для броненосцев проход был закрыт наглухо.

Япония опять безраздельно господствовала в море.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КАПИТАНА ТРЕТЬЕГО РАНГА ХИРОСИО КАТО, ШТУРМАНА БРОНЕНОСЦА БЕРЕГОВОЙ ОБОРОНЫ ИМПЕРАТОРСКОГО ФЛОТА ЯПОНИИ «ФУСО»

«Морской сборник», № 2, 1906 г.

Тот день был необычен. Нашему кораблю выпала великая честь, на борт взошел сам главнокомандующий флотом империи адмирал Того. Он произнес перед всей командой вдохновенную речь о предстоящей нашему старому кораблю чести участвовать в операции, которая должна наконец переломить эту начавшуюся так неудачно войну в нашу пользу. Сам Божественный Тенно (один из титулов императора Японии – здесь и далее примечания редактора перевода вынесены за скобки и выделены курсивом) просит у нас жертвы во имя Японии. Мы должны своими телами и корпусом своего корабля заблокировать русским выход из по праву пролитой крови принадлежащего Японии Порт-Артура. Это позволит наконец запереть русского медведя в своей берлоге, где он трусливо отсиживается и высадить у Порт-Артура армию Ноги, и доблестные сыны Ямато (одно из названий Японии) опять возьмут город. Адмирал не скрывал, что спастись с броненосца, затапливаемого на фарватере вражеской гавани, почти невозможно, хотя тот и будет вести на буксире три паровых катера для эвакуации экипажа. У команды во время вдохновенной речи главнокомандующего на глазах стояли слезы, все были готовы умереть ради победы, и когда было предложено не желающим идти на верную гибель сейчас же сойти на берег – таковых не оказалось.

Затем адмирал сам зачитал список членов экипажа, которые должны будут вести броненосец в его последний боевой поход. И хотя мы понимали, что для последнего боя нашего дедушки «Фусо» нет нужды в полной команде – все, не вошедшие в список почувствовали себя глубоко оскорбленными. Особенно переживал наш доблестный командир – капитан второго ранга М. Окуномия – его лишили чести вести свой корабль в последний бой, и хотя разумом он понимал, что главнокомандующий может быть прав, но сердце его было полно печали, и вынув свой меч из ножен, он протянул его адмиралу, и потребовал немедленно отрубить ему голову дабы избежать позора бегства с поля боя на его род. Адмирал понял его чувства и разрешил остаться на корабле. Я также не был сначала включен в список, но, принимая участие в разработке плана атаки, убедил адмирала, что без опытного штурмана (а я, без ложной скромности, хорошо знал Порт-Артур, до войны не раз был там и даже входил в гавань без лоцмана) очень сложно определить место затопления корабля ночью при погашенных навигационных огнях – тоже был включен в состав последнего экипажа. Началась подготовка корабля к последнему бою. Безжалостно было выломано и удалено все дерево и вообще все, что могло гореть, срублены мачты, корпус перекрашен в черный цвет, рассчитан запас угля от островов Эллиота до Порт-Артура, остальные угольные ямы были залиты бетоном (для придания дополнительной защиты и затруднении подъема), также бетоном были залиты помещения команды, отсеки подводных торпедных аппаратов и часть междудонного пространства.

Для нейтрализации сторожевых кораблей противника, сорвавших первую операцию брандеров, дополнительно были установлены два 6'' старых орудия Круппа и четыре 120-мм скорострелки Армстронга (120-мм орудия впоследствии были сняты русскими и установлены на вспомогательный крейсер), трюмы двух транспортов «Чийо-Мару» и «Фукуи-Мару» были засыпаны щебнем и залиты бетоном, кроме того, были заложены подрывные патроны для быстрого их затопления. Специально были выведены из строя якорные шпили, чтобы русские уже не смогли поднять якорь, если успеют захватить корабль до того, как он ляжет на грунт. Транспорт же «Ариаке-Мару» был загружен бревнами и рисовой шелухой, ему была назначена особая роль.

План операции в основном был разработан нашим доблестным командиром Окуномия и, как показали дальнейшие события – этот план был безупречен. Операция должна была проведена в ночь с 12 на 13 апреля (здесь и далее все даты по новому стилю). Эта ночь была безлунная, что позволяло нам незамеченными добраться почти до цели, у Порт-Артура луна заходила в 16:17 12.04, всходила лишь в 4:01 утра 13.04, темнело в 20:40, а начинало светать в 07:33 (здесь и далее – токийское время (+1 ч 12 мин к времени ПА), японский флот всегда жил по токийскому времени, где бы не находились корабли). Мы знали, что русские выставили мины на внешнем рейде Порт-Артура, но, к сожалению, не знали точного расположения минных полей, поэтому первым в колонне шел непотопляемый (загруженный деревом) транспорт «Ариаке-Мару», который проложил бы путь среди мин нашему отряду. Кроме того, он, как первый в колонне, должен был принять на себя первый удар русских (что в последствии полностью подтвердилось), затем по миновании минных полей команда транспорта должна была попытаться прорваться во внутреннюю гавань ПА и таранить какой-нибудь крупный русский корабль, отвлекая тем самым внимание от остального отряда, выполняющего главную задачу – затопиться на фарватере. Мы должны были подойти к Порт-Артуру к 22:16 12-го апреля – наивысшей точке прилива, составлявшей почти 2 м. Во-первых, это позволяло нашим дестроерам безбоязненно проходить над русскими минами, во-вторых, снижало риск подрыва наших глубоко сидящих брандеров, исключало влияние приливно-отливных течений, которые на внешнем рейде ПА достигают 1,5 узл, что чувствительно для нашего десятиузлового отряда и наконец, уменьшало вероятность сесть на мель при подходе к фарватеру. И все эти положения блестяще подтвердились на практике. По опыту первой – неудачной попытки заградить ПА, мы знали, что русские освещают прожекторами цель и атакуют ее, в том числе торпедами миноносцев (что было опасно для наших тяжело нагруженных кораблей), поэтому отряду были приданы два отряда истребителей, по четыре дестроера в каждом, с задачей отвлечь на себя русские дежурные силы и как можно дальше оттянуть их в море, и этот прием отлично сработал на практике. В ночь с 11 на 12 апреля офицеры отряда и командиры дестроеров на миноносце провели рекогносцировку внешнего рейда ПА и, к счастью, остались незамеченными русскими.

В этой операции боги помогали нам, ночь была тихая и безоблачная, звезды ярко светили, позволяя отлично ориентироваться по ним. Мы шли незамеченными десятиузловым ходом практически курсом на север, чтоб быстрее и без лишнего маневрирования попасть в створ фарватера (вход во внутреннюю гавань ПА практически точно с юга на север). Также нам удалось своевременно обнаружить ориентир – скалу Лютин-рок – теперь оставалось идти по прямой к славной гибели!

И тут началось. «Ариаке-Мару» был освещен прожектором русского миноносца («Решительный») и обстрелян им, в том числе торпедами, причем две торпеды попали в транспорт, но из-за своего плавучего груза он лишь немного осел в воде и чуть снизил скорость (на самом деле «Решительный» так и не сумел сблизиться на торпедный выстрел, транспорт, по-видимому подорвался на первой и третьей линиях мин заграждения). Наш «Фусо», в свою очередь, а также «Конго» и «Хией», открыли ураганный огонь по русскому миноносцу и, по-видимому, нанесли ему смертельные повреждения, так как он резко ослабил огонь, снизил скорость, потушил прожектор и окутался паром, оглашая весь рейд ревом сирены, по видимому, из-за ее повреждения и, повернув к берегу, скрылся из вида (на самом деле на «Решительном» были повреждены паропроводы, он почти потерял ход и обесточился (почему и погас прожектор), командир принял решение на остатках пара уходить к берегу и там во избежание затопления выброситься на мель, сирену включил для привлечения внимания береговых батарей к прорыву брандеров). Внезапно рев сирены прекратился, видимо, миноносец затонул (просто кончился пар). Наши дестроеры выскочили из-за корпуса «Фусо», где они прятались, чтобы добить наглого противника, но в это время были освещены прожекторами еще трех-четырех русских миноносцев и вступили с ними в перестрелку, уводя полным ходом противника от нашего отряда – и русские клюнули на приманку! Они не поняли, где главная угроза для них и увязались в погоню за нашими дестроерами, которым ничего не грозило, так как наши дестроеры были сильнее русских по артиллерии, быстрее, и наши экипажи опытнее и храбрее, и нас было больше (в условиях плохой видимости японцы сначала приняли «Новик» за миноносец, что стало для них фатально, русские истребители уже были довооружены кормовой 75-мм пушкой и в артиллерийском отношении не уступали японцам, кратковременно русские истребители могли развивать скорость, не уступающую японцам; сравнивать же храбрость экипажей вообще бессмысленно – и с той, и с другой стороны было явлено немало примеров как беспримерной отваги и самопожертвования, так и достойной порицания нерешительности, переходящей в трусость).

Примерно в это же время заработал мощный прожектор Электрического Утеса, заливая все своим светом и слепя наших комендоров. Но русские опять, как они говорят, наступили на те же грабли, батарея Электрического Утеса (батарея № 15, пять 10'' орудий и два 57-мм пристрелочных Норденфельда) открыла огонь по головному непотопляемому «Ариаке-Мару», стреляя, по-видимому, бронебойными снарядами, так как взрывов не было видно (10'' снаряды Электрического Утеса в это время были снаряжены песком без взрывателя и, естественно, не взрывались. Просто до войны сухопутное ведомство, в чьем ведении находились береговые батареи, так и не удосужилось разработать начинку бронебойных снарядов для стрельбы по морским целям или хотя бы принять на вооружение флотский образец. 10'' фугасные снаряды же имели слишком чувствительный взрыватель и нередко взрывались сразу после вылета из ствола – ими боялись стрелять. Приказание адм. Макарова о передаче Электрическому Утесу по 50 снарядов с «Пересвета» и «Победы» еще не было выполнено из-за бюрократической переписки с Петербургом об оплате передаваемых снарядов сухопутным ведомством и высылке из столицы новых снарядов кораблям для восполнения запаса).

С левого борта появился русский миноносец, выходящий в атаку, но метким огнем мы его быстро повредили и он видимо стал тонуть, так как выпустил три красные ракеты, видимо, сигнал бедствия. К сожалению, этот сигнал совпадал с нашим, означающим успешное выполнение задания, но это значило, что нам не было другого выхода, кроме как любой ценой загородить проход, иначе мы все лишимся чести, введя таким образом в заблуждение наш флот. (Это был все тот же «Решительный», медленно двигавшийся к берегу, в этой фазе боя он не получил ни одного попадания, красные ракеты пускал за неимением других на борту, чтобы привлечь внимание к своему сообщению о японских крейсерах, передаваемому морзянкой при помощи маломощного масляного фонаря из-за выхода из строя сигнального прожектора). Наш отряд вел огонь обоими бортами – левым – по удаляющимся русским, правым – по батареям Электрического Утеса. К сожалению, заставить прожектор потухнуть мы так и не смогли, но зато подавили батарею! Электрический Утес временно замолчал. (Закончились снаряды, сложенные у орудий для первых выстрелов, когда были поданы снаряды из погребов – батарея продолжила огонь. Вообще за весь бой батарея получила единственное повреждение – снаряд попал в свинарник, погибла свинья и два поросенка, ранены несколько кур, чему личный состав батареи был очень рад). Прямо по курсу, чуть левее открылся еще один прожектор – это русская канонерка (это был «Манчжур») открыла (опять по «Ариаке-Мару»!) огонь из своих допотопных пушек. Наши скорострелки быстро превратили ее в пылающий остов и она быстро отвернула влево, спасаясь у береговых батарей. Правда, она успела всадить нам в борт 8'' снаряд, но железобетонная защита показала себя отменно – пробития не было, и это почти в упор! Вообще из всех попавших в броню «Фусо» снарядов ни один не пробил ее. Неожиданно пламя погасло и канонерка исчезла, видимо, затонула. (На «Манчжуре» потушили пожар и приткнулись к берегу у батареи № 9, т. к. имели две подводные пробоины, утром завели пластырь и своим ходом ушли в ПА в док. За бой «Манчжур» выпустил пять 8'' снарядов, пять – 6'' и восемнадцать – 107-мм и одну мину Уайтхеда). Пока все по плану, однако случайности предусмотреть нельзя. Электрический Утес все-таки ухитрился поджечь «Ариаке-Мару» (и не удивительно, его деревянный груз был предварительно полит керосином) и повредить ему руль. Горящий корабль, освещая все вокруг, стал описывать циркуляцию вправо, нам пришлось принять левее, чтоб избежать столкновения, за нами начали поворачивать остальные корабли отряда, строй несколько смешался, концевой «Фукуи-Мару» при этом, видимо, коснулся мины и потерял ход, довольно быстро погружаясь, но на него никто не обращал внимания. И когда «Фусо» створился с «Ариаке-Мару» – в нас попал единственный 10'' снаряд (видимо, перелетом, целились в транспорт). Снаряд попал в дымовую трубу и, не разорвавшись, снес ее за борт. Корабль стал резко терять ход, из кочегарок повалил дым и пар, практически все кочегары были обожжены или отравились дымом. Неприятным последствием этого было то, что шедший за нами «Конго» не успел отвернуть и навалился нам на корму, ничего, правда, не повредив ни нам, ни себе, но своим корпусом он раздавил паровые катера, буксируемые за «Фусо» для спасения экипажа. Но отсутствие пути к спасению только вдохновило экипаж биться до конца! Чем больше потери, тем слаще победа! Наш доблестный командир был контужен, однако быстро разобрался в обстановке и отдал приказ – подносчикам снарядов спуститься в кочегарки и поддерживать ход. Так как во избежание взрывов и пожаров мы не скапливали запас снарядов у орудий, а экипаж был сокращен до минимума, то ушедших в кочегарки подносчиков заменить было некем и «Фусо» прекратил огонь. Но это было к лучшему. Отсутствие вспышек от выстрелов и черный дым, валящий из того места, где раньше была дымовая труба, сделали нас почти невидимыми! Из-за этой неразберихи наш строй несколько нарушился, ход «Фусо» упал до четырех узлов, за нами продолжал идти в кильватер только корветы, но мы продолжали двигаться к цели, и русские упустили нас из виду! Транспорт «Чийо-Мару» взял левее, видимо, рассчитывая под шумок пробраться к фарватеру вдоль Тигрового полуострова, однако, к сожалению, он наткнулся на подводную скалу и получил пробоину («скалой» был затопленный накануне по приказу адмирала Макарова для затруднения действий брандеров пароход «Харбин») и был вынужден включить прожектор, чтобы разобраться в обстановке, чем сразу же привлек к себе внимание береговых батарей, после чего у тяжело груженого «Чийо-Мару» не было шансов («Чийо-Мару» затонул рядом с «Харбином»). Внезапно луч прожектора Электрического Утеса осветил «Конго», батарея вновь открыла огонь, и корвет сразу потерял ход, а затем, избиваемый 10'' снарядами, начал медленно тонуть (после первого попадания в «Конго» у него самопроизвольно отдался якорь, корвет потерял ход – мощности не хватило волочить по дну якорь, поднять его уже не могли, а расклепать цепь не успели, при приближении русских истребителей неподвижный «Конго» во избежание захвата в плен затопился).

Мы уже прошли Электрический Утес, как по нам открыла огонь батарея Золотой Горы (11'' мортиры, батарея № 13). Поднялся вой, подобный завыванию тысячи демонов, этот звук мешал сосредоточиться и вызывал дрожь в коленях, зрелище медленно летящей 11'' бомбы на фоне звездного неба так величественно, что хотелось отстраниться от всего и написать хоку по этому поводу (очень сомнительно, что безлунной ночью можно визуально наблюдать полет мортирного снаряда, оставим последнее на совести автора), однако я пересилил себя и продолжил вычисление нашего положения, чтобы вовремя дать команду к отдаче якоря и затоплению. Русские в очередной раз подтвердили, что стрелять не умеют, они не брали упреждение на наш ход и бомбы падали в кильватер «Фусо». К сожалению, случайная бомба попала в палубу шедшего теперь прямо за нами «Хиейя». Все было кончено за несколько минут. Он окутался клубами дыма и пара, потерял управления, быстро кренясь, ушел влево и затонул у подножия Золотой Горы.

Но наш старый верный «Фусо», олицетворяя собой сам дух Японии, продолжал неуклонно двигаться к цели. (Фусо – одно из поэтических названий Японии). Впереди показался русский крейсер типа «Паллада» («Диана»), он осыпал нас снарядами, вывел из строя почти всех на верхней палубе, но не мог пробить нашу бортовую броню, усиленную бетоном! Правда, от сотрясений появилась течь в старом корпусе, но это уже было не важно. Произведя последний раз триангуляцию, я поклонился нашему доблестному командиру и сказал: «Пора». Мы отдали якорь, машинами развернулись поперек фарватера, стравили пар из котлов и взорвали кингстоны. Дело было сделано. Теперь осталось умереть достойно! (Като-сан подтвердил свою квалификацию штурмана, место затопления было выбрано на редкость удачно).

Но теперь этот чертов прилив нам мешал! Корабль погружался слишком медленно и никак не ложился на дно. В это время неизвестно откуда появился русский портовый буксир и с разгона ударил нас носом (это был портовый буксир «Силач», который стоял у прохода на внешний рейд с одним работающим котлом, так как утром планировалось отправить его к месту гибели «Боярина» с целью съема 120-мм орудий с боезапасом и других ценных вещей. Как только началась стрельба, «Силач» развел пары и вышел под берегом вдоль Тигрового полуострова в проход, чтобы при надобности оказать помощь нашим поврежденным кораблям. Увидев же вражеский броненосец на фарватере, командир «Силача» принял единственно верное решение – пожертвовать буксиром, но предотвратить закупоривание канала. За этот бой лейтенант Балк получил Георгия 4-й степени, «Силач» с затопленной носовой частью – спасло то, что буксир имел усиленную носовую часть, ведь по совместительству он был и портовым ледоколом, смог добраться затем до гавани, а после заведения пластыря – ушел в док на ремонт), уперся нам в корму и начал разворачивать вдоль фарватера, одновременно выталкивая «Фусо» к кромке канала, ему мешал только наш якорь.

Нужно было что-то предпринимать. И наш отважный командир приказал взять этот буксир на абордаж. Но было поздно, Аматерасу Оми-ками, видимо, оставила нас, этот чертов русский крейсер уже подошел к нам на три кабельтова и застопорил ход – как только наша абордажная команда (все, кто остался в живых) появилась на верхней палубе – смел нас пулеметным огнем. Я был тяжело ранен и потерял сознание. Очнулся только в русском госпитале. Жизнь легка, как пушинка – долг тяжелей, чем гора. Мы до конца выполнили свой долг, как я узнал в госпитале – русская эскадра оказалась запертой в гавани! («Силач» все-таки смог вытолкать «Фусо» к краю канала до того, как броненосец лег на дно, и хотя ширины канала было недостаточно для броненосцев, крейсера могли проходить). Теперь дело было за армией – уничтожить с берега русские корабли в этой мышеловке!