Текст книги "«Варяг» - победитель"

Автор книги: Глеб Дойников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

«Чиен-Иен» до заката не успел приблизиться на расстояние ведения огня, а в темноте Катаока предпочел отвернуть и сопроводить в Сасебо искалеченную «Ицукусиму» всем отрядом. Ночной бой – это лотерея. Более быстрые и маневренные «Богатырь» и даже «Лена» имели больше шансов всадить мину в видимый на закатной стороне «Чиен-Иен», чем получить от него двенадцатидюймовый снаряд, оставаясь на фоне темного неба восточной части горизонта. По прибытию в Сасебо «Ицукусима» заняла док на полтора месяца. «Богатырю» потребовался недельный ремонт с заменой стеньги мачты, одного шестидюймового орудия и восстановлением палубного настила, проломленного упавшим рангоутом. Заодно шесть 75-миллиметровых пушек были заменены на пару шестидюймовок, что довело бортовой залп до девяти стволов.

Дальнейшее возвращение во Владивосток прошло без ярких событий, если не считать таковым встречу с «Громобоем» на рассвете. А по возвращению Руднева ждали плохие новости – встречавший его на пирсе Гаупт после поздравлений с удачным походом огорошил новостью.

– Всеволод Федорович, ваши варяжцы совсем распоясались от безделья – лейтенант Балк, так тот вообще чиновника железнодорожного ведомства коллежского секретаря Петухова застрелил. Сейчас под стражей в гостинице.

Глава 12
Ответный ход

Владивосток. Весна 1904 года.

Дверь комфортабельного номера «Астории», что на Светланской, превращенной в офицерскую гауптвахту, со скрипом распахнулась, и обернувшийся на звук Балк увидел в дверном проеме до боли знакомую фигуру с контр-адмиральскими погонами и тросточкой в правой руке.

– Ну-с, господин главный хулиган с «Варяга», рассказывай, как дошел до жизни такой. На три дня тебя, Вася, без присмотра оставить нельзя. Ну зачем, зачем ты этого чинушу-то пристрелил?

– Как пристрелил? С каких это пор без уха умирать начали? Ты лучше расскажи, как сходили?

– Расскажу, как из кутузки выйдешь. ЕСЛИ выйдешь. Родной, ты чего в городе учудил? Я только и успел из порта до губы доехать, так мне уже в два уха напели, что ты каждый вечер пьянствуешь в компании армейцев в «Ласточке», что ты сманил половину казаков в городе к себе на какой-то там поезд. Что ты, наконец, застращал все чиновничество города, таскал по главной площади умирающего Петухова и не подпускал к себе патруль, отстреливаясь из револьвера. И это максимум за неделю, что мне не до тебя было. Ну как я тебя одного отпущу на бронепоезде в Манчжурию? Ты же его пропьешь или в карты проиграешь!

– ОК. Давай по пунктам. В «Ласточке» я с армейцами не пьянствую, вернее, не только и не столько пьянствую, а скорее отбираю себе офицеров в первый батальон морской пехоты и на бронепоезд. Ну и заодно просвещаю местное дремучее офицерство по поводу организации обороны, действий малых групп и прочих премудростей, до которых им как до Парижу раком. Казаков сманил, говоришь? А как мне еще обеспечивать дозоры вокруг бронепоезда на стоянке и при ремонте пути? Конечно, я со знакомым хорунжим отобрал лучшее, что есть во Владивостоке и его окрестностях. Что это не понравилось их начальству – не удивлен, но против царского указа не попрешь…

– Погоди, какого такого указа? Ты что, царские указы стал подделывать?

– Зачем подделывать-то? Я не знаю, что именно там Вадик с Николашкой сделал, но тот указ, что я у него просил, получил обратно за подписью императора через неделю. Право на отбор в «экспериментальный бронедивизион русского флота „Варяг“ под командованием лейтенанта флота Балка любого личного состава». Ну и там еще кое-что о недопустимости чинения препятствий вышеупомянутому лейтенанту…

– Ты не задавайся, рановато пока. Ты еще про пристреленного чинушу мне не рассказал. Что за препятствия такие он «чинил вышеупомянутому Балку», что его пришлось мочить?

– Он мне сделал предложение, от которого я, по его мнению, не мог отказаться. Я к нему пришел за вагонами. Причем эти вагоны были мне выделены министром путей сообщения, и все бумаги у меня были. Оплачены они тоже из казны были. Так этот петух гамбургский, напоив меня чаем, говорит: «а давайте мы небольшой гешефт сделаем». И предлагает мне отчитаться перед Петербургом, что, мол, вагоны я получил, но на перегоне Владивосток – Порт-Артур они сошли под откос, и теперь требуется их замена, а мне пять процентов от стоимости. Я ему честно сначала по хорошему пытался объяснить, что мне вагоны нужны для дела, а гешефт мы после войны сделаем. Нет, война, говорит, все спишет, потом фыркнул, выписал-таки вагончики. Расписался я в их получении, пошел принимать. Так эта сука мне вагоны из сгоревшего пять лет назад депо подсунула, там даже оси так к буксам приржавели, что их паровозом не провернуть! Опять же, возвращаюсь к нему, и по хорошему говорю – мне на фронт через две недели ехать. Не могу я этот хлам восстанавливать, дай те вагоны, на которых груз для флота доставили, я их под разгрузкой видел, в нормальном состоянии, только добронировать – и вперед. Нет, говорит, берите, что дают, и в следующий раз, когда умные люди будут предлагать умные вещи, не крутите носом.

Ну, тут на меня и накатило… Я таких гадов еще в том времени насмотрелся и натерпелся от них. В общем, сунул я ему револьвер под нос и стал колоть. Кто, где, как и сколько на ремонте крейсеров и прочих флотских и армейских делах уже наварил. Сначала он еще кочевряжился, но как я ему ухо отстрелил – запел, как канарейка. В общем, список чиновников, подрядчиков и наворованных сумм у меня в каюте, под столом приклеен. Кстати – Гаупт то ли сам замазан, то ли настолько привык ко всеобщему воровству, что уже и не обращает внимания. При замене мачты на «Рюрике» смета удвоена, дерево, которое заготовили для подкладки под броню, гнилое, купили по дешевке на свалке. То есть полетят эти листы в воду от первого попадания – болты срубит, зато кто-то наварил пару тысяч рублей. Трубки котлов, которые при ремонте «Варяга» использовались и были проданы морскому ведомству Калинским, на самом деле из запасного комплекта самого «Варяга», который и так был собственностью этого самого ведомства. Просто на них документы потеряли, а он нашел, правда, как этот комплект вообще попал во Владивосток вместо Порт-Артура, тоже загадка… Хотя какая там загадка, обычный бардак, этими же чинушами и созданный, не знаю только, умышленно или нет. И это только то, что знал один мелкий чиновник железнодорожного ведомства! Ну, я его на главной площади города в исподнем с ошметками ушка и привязал к фонарному столбу, с плакатом «так будет с каждым, кто попытается воровать у армии и флота». А что, правда скотина помер? Странно, вроде не должен был от такого ранения, может, сердце слабое? Ну а от патруля я вообще не отстреливался. Я им честно сказал – пойду на крейсер, переоденусь, возьму смену белья и сам приду на гауптвахту. Кто ж знал, что тут в гостинице сидят господа офицеры. А стрелял я в воздух, чтобы внимание к этому петуху привлечь… Ладно, погорячился.

– Слушай, Вася, а как-нибудь попроще ты не мог? Без явных следов? – удивился Руднев.

– Ну извини, говорю ж – погорячился, забыл.

– Так, сиди тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду попробую твои завалы дерьма разгрести.

Через день Руднев снова появился на пороге «камеры» Балка, на этот раз с вооруженным эскортом из матросов с «Варяга».

– Значит так, этот чинуша еще жив, в госпитале он. Одевайся в парадное, поехали на встречу с лучшими людьми города. У меня с собой десантная полурота с «Варяга», с оружием, сначала в госпиталь за твоим знакомым, а уж после в городское собрание с визитом. И это, списочек из каюты не забудь прихватить. Будем делать военный переворот в отдельно взятом городе. Пора, наконец, объяснить людям, что такое законы военного времени. Будут знать, как у МЕНЯ воровать.

– А чего ты два дня полуроту собирал?

– Нет, я за два дня из Питера получил индульгенцию – крепость Владивосток теперь официально не только на военном положении, но и на осадном, и живет по законам военного времени. Пришлось ввести в оборот такое понятие. И самый главный петух в этом курятнике – я. И закрой пасть, а то вижу по наглой улыбочке, что хочешь про петуха откомментировать. Не та эпоха, не стоит. На выход, лейтенант Балк, с вещами!

Следующие три дня во Владивостоке чиновники и подрядчики потом вспоминали не иначе как словами «Варфоломеевская ночь». Хотя ни один человек в эти три дня не то что не погиб, а даже не был поцарапан. Но вид полуголого Петухова, стоящего у столба с повязкой на голове, так хорошо повлиял на не знавших такого обращения «бизнесменов», что физического воздействия больше и не требовалось. Достаточно было одного появления в комнате для допросов Балка с парой страхолюдного вида казаков с винтовками, чтобы несгибаемый и «кристально честный» чиновник начинал каяться в своих грехах и закладывать сотоварищей. После чего раскаявшийся чиновник на глазах ожидавших своей очереди коллег отводился в соседний дом, откуда чуть погодя иногда раздавался револьверный выстрел. Балк весело палил в воздух, объясняя побледневшему чинуше, что «палец сорвался, а курок чувствительный».[64]64
  Между прочим, у револьвера Нагана образца 1895 года усилие спуска больше четырех килограмм. Так что Балк просто издевался над «шпаками».


[Закрыть] К концу недели в казну было возвращено материалов и ценностей на сумму более полумиллиона рублей. Все перепуганные чинуши и подрядчики, боящиеся смотреть в глаза друг другу, были позже собраны в зале городского дворянского собрания, и Руднев произнес перед ними речь, которую можно было резюмировать одной фразой – «до конца войны воровать у армии и флота нельзя». Тех, кто не внемлет, ожидает расстрел без суда и следствия. Для тех, кто проникнется и будет трудиться, не покладая рук – вся информация, добытая в ходе следствия, никуда и никогда не пойдет. Все темные делишки, не касающиеся армии и флота, не касаются и Руднева.

Но больше всего чинуш и простых обывателей напугала речь Руднева, которую он произнес перед общим собранием матросов и офицеров отряда крейсеров перед тем, как вести моряков на столь не характерное для них дело. Самым страшным было начало…

– Товарищи! – по рядам выстроившихся по экипажам моряков и офицеров прошло быстрое, недоуменное шевеление, как по колосьям пшеницы, когда по ним пробегает порыв свежего ветра. Не то чтобы социалистические идеи были особо популярны среди моряков на Дальнем Востоке, но сочувствующие были. Даже среди офицеров.

– Да-да, я не оговорился. Я всех вас считаю своими боевыми товарищами. И тех, кто со мной на «Варяге» прорывался с трофеями вокруг Японии; и тех, кто со мной на «Богатыре» держал на почтительном расстоянии от захваченного купца трех «Мацусим». Тех, кто на крейсерах ходил к японцам в огород, кто на «Громобое» рванулся нам навстречу, зная, что, быть может, придется отбиваться от пары-тройки асамоидов. А еще тех, кто тушил пожар на «Рюрике», готовился к атаке японских крейсеров и ходил к Гензану на миноносцах; всех, от командиров крейсеров до последнего штрафного матроса я считаю своими боевыми товарищами. Ибо мы вместе ходили под Богом и японскими снарядами, даже если мы там были в разное время и не всегда рядом. Сейчас нам с вами, мои товарищи, придется заниматься тем, чем армия и флот заниматься не должны – наводить порядок в этом городе. Но я верю, что мы, товарищи мои, справимся и с этим – не страшнее снаряда под ватерлинию будет. И еще. Я испросил у государя-императора разрешения, чтобы все члены Товарищества ветеранов войн Российской Империи имели право обращаться друг к другу как товарищи, как вне службы, так и на ней. Так что для всех вас я теперь «товарищ контр-адмирал». Если кто-то из господ офицеров считает, что такое обращение уронит его честь и достоинство – вступление в общество дело сугубо добровольное.

Когда смолкли восторженные крики «ура» и оторопевшему Балку удалось на минуту уединиться с Рудневым, тот был схвачен за грудки и с пристрастием спрошен:

– Ты что за балаган устроил, Петрович? Какие в жопу товарищи, почему?

– Вася, успокойся, – непривычно скромно и застенчиво начал Руднев, – все началось с идиотской оговорки. Я когда от тебя шел, у меня Стемман что-то спросил, ну а я, голова-то занята, на автомате его переспросил: «Простите, ТОВАРИЩ капитан первого ранга»… Ну, пришлось пообещать, что разъясню. Наплел ему про это гребаное товарищество, мол, обдумываю, думал, отвяжется… Так он вчера приперся с половиной офицеров крейсеров и попросил организовать общество немедленно! Я думал спустить на тормозах – сказал: «или все участники боевых действий, не струсившие под огнем, включая матросов и даже армейцы, или я не участвую». Думал – не проглотят, так нет – прогрессивная молодежь, блин! Согласились даже на это!!! Хотя и не сразу. Но ты не расстраивайся – через пару месяцев, я думаю, идея зачахнет.

– Знаешь, а может, и не зачахнет, особенно если этой идее помочь… Какую-то идеологию нам все равно надо будет Ильичу с компанией противопоставить, а если господа-товарищи офицеры на это готовы пойти, то почему бы и не «Товарищество ветеранов» для начала? Но надо ввести какие-то отличительные знаки на одежде, чтобы было сразу видно – господин перед тобой или товарищ… Устав надо разработать, табель о рангах и прочее… Может, чего и выйдет дельное.

– Но ведь в это товарищество по определению только служившие во флоте и в армии попадут, причем не все. Какая же это массовая идеология?

– Знаешь, за кем сила, то есть армия, тот в конце-концов и прав. Читал я как-то в детстве Хайнлайна, интересные у него были мысли… Опять же – по Петровской табели о рангах чиновнички-то тоже люд служивый. Может, и для них что-то организуем, типа «Десять лет без единой взятки», посмотрим.

Но занятые выведением чиновничества и купечества Владивостока на чистую воду и созданием «партии еще более нового типа» Руднев с Балком пропустили ответный ход Того, который снова перевесил чашу весов войны на сторону Японии.

Япония, Корея, Квантун. Февраль – март 1904 года.

Хейхатиро Того не любил работать ночью. Обычно светлые мысли чаще посещали его при свете дня. Но в последний месяц планы войны на море шли к западным демонам, и Того невольно приходилось засиживаться за своим столом допоздна в попытках решить нерешаемое. Плохие новости приходили почти каждый день – сегодня, например, сначала доложили об очередном потерянном транспорте, причем даже не потопленном, а захваченном русскими вспомогательными крейсерами. Потом из-под Порт-Артура пришло известие, что первая атака брандеров, которые должны были закупорить вход в гавань, провалилась. Транспорты были отогнаны или утоплены огнем все еще сидящего на мели на внешнем рейде «Ретвизана» и дежурных миноносцев. Значит, из Порт-Артура в любой день может выйти эскадра, достаточно сильная, чтобы о высадке десанта в Бицзыво, подготовка к которой идет вовсю, не могло быть и речи.

И как только с Балтики на Дальний Восток будет отправлена первая пара «бородинцев» – время до полного морского разгрома Японии начинает исчисляться неделями. Единственный шанс для страны Ямато уйти от поражения в войне – это спешно разгромить артурскую эскадру, при том, что русские не заинтересованы в форсировании событий на море – они имеющимся составом сил достигают полной боеготовности в мае-июне. Поэтому победить артурскую эскадру можно только одним способом – ускоренным штурмом крепости силами армии. Соответственно, всё распределение сухопутных сил Японии должно быть подчинено этой единственной задаче – ускоренному штурму.

И на закуску к таким невеселым раздумьям, уже в темноте, из Чемульпо пришло известие, что еще один транспорт пропорол себе бок, неудачно навалившись на затопленную на фарватере в первый день войны «Чиоду». Значит, только что откорректированный график перевозок снова надо ломать и уточнять. Чертов «Варяг» продолжал вредить императорскому флоту, даже стоя в доке, действительно – кость в горле. И ведь просто так не поднимешь старый броненосный крейсер с фарватера.

СТОП. Старый броненосный корабль на фарватере… Просто так не поднять… Просто так и не утопить, ни миноносцам, особенно если тот будет отстреливаться, ни артиллерией – все-таки даже старый броненосец или крейсер с броневым поясом – это не транспорт. Нормы прочности и живучести совсем другие. Чем из старья японский императорский флот готов пожертвовать для обеспечения высадки армии? Старый казематный броненосец «Фусо» и еще более старые корветы типа «Конго», пожалуй, подойдут. И пяток транспортов во второй волне. Если хоть кого-то из них удастся взорвать на фарватере Порт-Артурской гавани, то русская эскадра, хоть и очень сильная, никак не сможет помешать высадке десанта. Только надо дождаться, пока русские снимут с мели и введут в гавань «Ретвизан» – он стоит слишком близко ко входу, мимо него «Фусо» не пройти – и провести высадку сразу после закупорки. Неизвестно, сколько времени у русских уйдет на то, чтобы очистить фарватер, они уже пару раз удивили Того в эту войну, как приятно – своей неторопливостью, так и неприятно, в основном Руднев. Но он-то не в Порт-Артуре…

* * *

24 февраля[65]65
  8 марта по григорианскому календарю.


[Закрыть] в Порт-Артуре был двойной праздник. Во-первых, из Петербурга поездом прибыл долгожданный новый командующий эскадрой адмирал Макаров. Во-вторых – как по заказу в день его приезда наконец-то удалось снять с мели подорванный еще в первый день войны «Ретвизан» и затащить его в гавань. Эскадра ожила. Макаров потребовал от командиров кораблей невиданного – проявлять инициативу!

Сразу после объезда всех кораблей эскадры рангом выше миноносца Макаров собрал у себя командиров и устроил разнос тем, кто до сих пор не сдал в порт мины заграждения и не установил дополнительные заслонки на амбразурах рубок. На робкие попытки возразить, что, мол «приказа пока не было», Макаров начал фитилить с главным лейтмотивом – «вы с лекарем с „Варяга“ встречались на три недели раньше меня, и он вам об этом говорил, а командир корабля обязан сам делать выводы, как именно поддерживать вверенный ему корабль в боеготовом состоянии».

Каждый день на внешний рейд для отработки совместного маневрирования обязательно выходили по нескольку кораблей. И почти каждую вторую ночь на внешнем рейде была мясорубка. Макаров, с подачи Вадика, перехватившего его на полустанке близ Нижнего Новгорода, никогда не отправлял в дозор меньше четырех миноносцев одновременно. Кроме них, на внешнем рейде, как правило, болтался минимум один старый, но довольно опасный для миноносцев противника минный крейсер («Всадник» или «Гайдамак»), с которых сняли минные аппараты и 47-миллиметровые пугачи, зато насовали по полдюжины 75-мм. Обычно на рейд выходила еще и канонерка, а в готовности к выходу каждую ночь была пара крейсеров. Уже через две недели выяснилась разница в подготовке и характеристиках крейсеров, их командиров и команд.

Идеальным борцом против чужих миноносцев оказался «Новик» под командой Эссена. Высокая скорость крейсера, шесть скорострельных 120-мм и абсолютная безбашенность командира позволяли занимать выгодное положение для расстрела миноносцев противника и вовремя уворачиваться от ответных торпедных атак. За пару недель «Новик» записал на свой счет два миноносца и минный катер. Правда, на самом деле оба миноносца японцы дотащили на буксире до Сасебо и после ремонта ввели обратно в строй, но утопление тараном минного катера действительно имело место быть. Впрочем, японцы в долгу не остались, и по докладам командиров миноносцев, «Новик» был потоплен самодвижущимися минами уже минимум три раза. На деле единственными повреждениями лихого крейсера второго ранга были три пробоины от 75 и 57-мм снарядов.

Вторым по эффективности, на удивление, оказался броненосный «Баян» под командой Вирена. «Аскольд» тоже проявил себя в единственном для него ночном столкновении вполне неплохо, но Макаров предпочитал использовать его в дневных разведывательных выходах. Он, как и «Варяг» с «Богатырем», был недосягаем для броненосных крейсеров японцев и слишком силен для их мелких бронепалубников. Зато богиня отечественного производства – «Диана» (ее систершип «Паллада» все еще не вышла из дока, где ей не торопясь – в первую очередь работы велись на броненосцах, «Цесаревиче» и «Ретвизане» – устраняли повреждения от минной атаки в первый день войны) – оказалась не слишком эффективной. Ее многочисленные 75-миллиметровки работали только на близких дистанциях, подойти на которые этому медлительному кораблю было практически нереально. Правда, и японские миноносцы ее предпочитали обходить стороной. Посмотрев на это, Макаров загадочно хмыкнул: «и тут не соврал лекаришка», и приказал снять с «богинь» половину 75-мм пушек, заменить их на четыре шестидюймовки, снятых с берега, а освободившиеся 75-мм пукалки установить по одной на корме каждого миноносца. После этой простой, как табуретка, меры, русские миноносцы наконец-то уравнялись в огневой мощи со своими японскими визави. Результатом этих нововведений, а также каждодневного траления силами портовых буксиров и катеров, было то, что Макарову удавалось пока поддерживать рейд в почти абсолютной чистоте от вражеских мин и отбить атаку брандеров.

Но через пять недель размеренные и регулярные выходы в море (командующий был вынужден учить эскадру элементарному совместному маневрированию) и ремонт поврежденных броненосцев были прерваны самым неожиданным образом. Для начала японцы перестали появляться под Порт-Артуром по ночам. Первые четыре дня это радовало, потом стало настораживать, все моряки с мозгами понимали – враг что-то задумал и копит силы. Адмирал Алексеев, в очередной раз отменивший свой отъезд во Владивосток, ходил чернее тучи, но кроме постоянного действования на нервы Макарову тоже ничего поделать не мог. Наконец явно назревающий нарыв прорвало. Вторая атака брандеров на Порт-Артур имела очень мало общего с первой…

* * *

В ту ночь дежурство на рейде несли четыре миноносца во главе со «Сторожевым» и «Манчжур». Первым приближающийся транспорт обнаружил «Решительный» и сразу же, оправдывая свое название, понесся в атаку. Над рейдом разнесся вой сирены, оповещающий все корабли эскадры и береговые батареи о том, что пауза в ночных развлечениях закончилась. На дежурных «Новике» и «Диане» спешно выбирали якоря, а на остальных кораблях эскадры играли боевую тревогу. Не успел еще «Решительный» сблизиться с обнаруженным транспортом на расстояние минного выстрела, как с идущего в кильватере за головным японцем корабля по прожектору миноносца ударил залп шестидюймовых орудий… Кроме этого, из-за корпуса незнакомца «на огонек» выскочили восемь японских контрминоносцев. На «Решительном» лейтенант Корнильев, разглядев количество противников, приказал поворачивать обратно ко входу в гавань, под прикрытие береговых батарей. Однако к моменту окончания разворота его миноносец успел получить четыре 75-мм снаряда от истребителей противника и один снаряд среднего калибра с «Фусо», канониры которого вели огонь по прожектору, пока тот не догадались погасить. Взрывом шестидюймового снаряда на «Решительном» перебило паропроводы в котельном отделении, и теперь единственным шансом на спасение теряющего пар корабля было как можно скорее приткнуться к берегу. Над морем снова завыла сирена, на этот раз от того, что осколком одного из снарядов срезало предохранительный клапан. Душераздирающий вой продолжался минут десять, пока один из кочегаров не расплющил кувалдой ведущий к ней паропровод. Свою задачу отважный кораблик уже выполнил – в Порт-Артуре готовились к встрече гостей. Но, к сожалению, там готовились отбивать очередной наскок миноносцев, пытающихся завалить рейд минами… Напрасно Корнильев, подбежав к сигнальному прожектору (радио на эсминцах в Порт-Артуре не было, дефицит-с), орал на сигнальщика, чтобы тот отстучал донесение о транспортах и, как ему показалось, крейсерах, направляющихся в их сторону. Дуговая лампа сигнального прожектора и провода были перебиты осколками, да и работа динамомашины через минуту прекратилась из-за падения давления пара. Все же для кораблика водоизмещением порядка трехсот тонн попадание шестидюймового снаряда – это если и не нокаут, то нокдаун почти наверняка. В отчаянной попытке предупредить эскадру об атаке брандеров Корнильев приказал выпустить все имеющиеся под рукой ракеты, и в небо взвились три огня красного цвета…

Реакция «Новика» и оставшихся боеспособными трех русских миноносцев на появление семерки эсминцев противника (восьмой, «Асагири», погнавшийся было за «Решительным» в попытке добить подранка, получил в скулу 75-миллиметровый подарок и, потеряв способность идти полным ходом из-за пробоины, теперь сам уползал в сторону Кореи) была предсказуема – при «бегстве» японцев от «Новика» в открытое море Эссен, естественно, за ними погнался. Когда через двадцать минут гонки крейсер попытался прекратить преследование более шустрых миноносцев, «беглецы» неожиданно все вместе повернули на него и попытались провести скоординированную торпедную атаку. «Новик» и примкнувшие к нему «Сторожевой», «Скорый» и «Страшный» встретили противника частым огнем. «Новик» не только удачно уклонился от выпущенных мин, но и всадил в шедший головным «Хаядори» сразу три 120-мм снаряда. Теперь настала очередь флагмана четвертого отряда миноносцев, стравив пары, пытаться затеряться в темноте. Но, в отличии от «Решительного», под боком у японцев не было берега, на котором стояли бы свои береговые орудия и который гарантировал бы относительную безопасность от преследования. На «Скором» его командир лейтенант Хоменко разглядел бедственное положение японца, и теперь в минную атаку бросился уже русский контрминоносец.[66]66
  Контрминоносец, он же истребитель, он же дестроер, он же эсминец, он же «большой» миноносец. Когда в конце XIX-го века для флотов мира стало очевидно, что маленькие, но кусачие миноносцы на самом деле опасны для крупных кораблей, встал вопрос об их защите. Лучшим средством для этого были признаны более крупные миноносцы с сильной артиллерией. Кроме охраны своих, им вменялось в обязанности и атаки чужих крупных кораблей, поэтому де факто они просто стали чуть более крупными миноносцами, и со временем полностью вытеснили своих мелких коллег. Но в начале XX-го века термин «эсминец» или эскадренный миноносец еще не был общепризнанным.


[Закрыть] Но «Харусаме» и «Мурасами» не бросили флагмана, и первая атака «Скорого» была сорвана сосредоточенным обстрелом с трех миноносцев противника. Однако противопоставить орудиям «Новика» японцам было нечего. Отбившись от Пятого отряда истребителей, русский крейсер, изменив курс, направился в сторону потерявшего ход «Хаядори». Командир Четвертого отряда истребителей капитан второго ранга Нагаи приказал «Харусами» и «Мурасиме» снять с обреченного корабля команду, а сам остался на борту. Вместе с ним сходить с с истребителя отказались его командир, капитан-лейтенант Такеноучи, и семь матросов. Все они до последнего отстреливались от русского крейсера из носовой 75-миллиметровой пушки и разделили судьбу корабля, пойдя с ним на дно, когда «Скорый» во второй заход всадил неподвижному эсминцу торпеду в район кормы…

Не успел фон Эссен порадоваться победе, как с левого крыла мостика донеся крик сигнальщика – «Миноносцы с зюйда, пять штук, идут на нас». «Новик» мгновенно, сказалась отличная выучка команды и прекрасные маневренные характеристики этого небольшого кораблика, развернулся к противнику левым бортом на сходящихся курсах. Не успели на головном, оторвавшемся от остальных миноносцев показать свои позывные, как на него обрушился град 120 и 75-миллиметровых снарядов. К сожалению для «Сторожевого», который пытался уйти от преследующих его четырех миноносцев противника, огонь крейсера опять был точен. Пока на «Новике» разобрали его позывные, пока фон Эссен приказал перенести огонь на преследующих истребитель японцев, и пока комендоры выполнили этот приказ (наводчик бакового 120-мм орудия Степанов, уже наведя орудие на ускользающую в темноте цель, сначала выстрелил, попал с девяти кабельтовых, а уже потом переспросил командира плутонга: «что-что, ваше благородие?»), русский миноносец успел проглотить два русских же 120-мм снаряда и пяток 75-мм болванок. Но в кутерьме преследования, отворотов, циркуляций, опять преследований, атак и уклонений основные силы охраны рейда Порт-Артура ушли от входа на фарватер как минимум на пять миль. План Того по отвлечению охранения рейда приманкой из миноносцев удался…

К этому моменту наконец-то проснулись и артиллеристы береговой обороны. С Золотой Горы засветили прожектор, луч которого уперся в окутанный паром «Решительный», на остатках давления в котлах приближающийся к берегу. Артиллеристы батареи Электрического Утеса сразу же открыли огонь по несчастному кораблику, которому до берега оставалось пройти еще с пол мили. До момента прекращения огня по «Решительному» успели выпустить восемь снарядов, один из которых пробил ему палубу, распотрошил угольную яму и вышел через днище. Спасло корабль только то, что снаряды Утеса в начале войны были… скажем так – несколько специфическими. Миноносец стал быстро садиться носом и заваливаться на правый борт, но через минуту под его днищем заскрежетали камни, и корабль на десяти узлах выполз на берег. Не успела команда перекреститься и вспомнить Николая Чудотворца, спасшего миноносец от неминуемого затопления, как с берега по эсминцу открыли огонь винтовки пехотной полуроты, охраняющей побережье… На ломаном немецком поручик Северский потребовал от «японского капитана» немедленно спустить флаг и не пытаться взорвать корабль. Ему вторили простые пехотинцы на русском, в основном крывшие «узкоглазых макак» и стреляющие в застрявший в сотне метрах от берега корабль из винтовок. В ответ с корабля донесся усталый мат, объясняющий истинное положение дел. К счастью для моряков, перепуганные «высадкой японского десанта» солдаты стреляли из рук вон плохо. От пуль пострадал только боцман миноносца, получивший ранение в руку, которой он пытался махать, объясняя, что он русский. Суматоха ночного боя закономерно нарастала.

Подходящему к фарватеру в компании пары старых корветов и трех транспортов «Фусо» пришлось иметь дело только с «Манчжуром» и неторопливо начавшей выходить с рейда «Дианой», на которой при снятии с якоря заело шпиль. «Манчжур», обнаружив неспешно, на десяти узлах (максимальный ход, при котором из труб пароходов не вырывались факелы, и предел того, что мог дать «Фусо»), крадущийся к проходу транспорт противника, осветил того прожектором и рванулся ему на встречу. Но не успели еще его канониры навести на цели носовые восьмидюймовые орудия, как вокруг самого «Манчжура» начали рваться неприятельские снаряды калибром не меньше шести дюймов… Меры японского командования сработали во второй раз.

* * *

Когда чуть больше недели назад Того лично прибыл на борт «Фусо», стоящего в Кобе, удивлению командира корабля и всей команды не было предела. Действительно, бывший четверть века назад гордостью нового японского флота, его первый корабль сейчас, не смотря на уже две проведенные модернизации, безнадежно устарел. И у командующего флотом во время войны должны быть более важные дела, чем инспекционная поездка по старым кораблям.