Текст книги "Покаяние Менгеле (СИ)"

Автор книги: Gina Wolzogen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Грезе смотрела на Джину как птица, изучающая муравья. Ей совсем не нравилось поведение Джины.

– И всё из-за этой женщине, что служит Рейху? Ирма, это уже не смешно, – если Грезе хочет обмануть меня, не думаю, что у неё выйдет, однако если ей нужна была ложь, то она привела мне того, кого я больше всего хотел бы видеть.

– Она не служит Рейху, Йозеф. Она выносила детей по вечерам в сумке, спасала их. Она спасала евреев от их участи, иногда выносила побольше. Вашу псарню она тоже пообещала спасти. Одна из служащих заметила, что её сумка слишком тяжелая, она попросила её показать содержимое, но та ударила и попыталась сбежать, мы её задержали. Она та, от кого светилась псарня, уверяю.

Всё было логично. Джина могла сбежать отсюда, могла уйти…Пообещали спасти. Мою девочку никто не имеет права забирать с собой, никто. Я её хозяин и она принадлежит только мне.

Я посмотрел на ребенка и даже не обратил внимание на Ирмено “псарня”. Сейчас это не важно.

А если бы ей удалось сбежать? Не знаю, что я бы тогда делал, вовсе не представляю.

Джина успокоилась и только надулась, от чего казалось немного смешной.

– Хорошо, Ирма. Отлично. Ты поработала лучше, чем я ожидал. Можешь убить эту женщину и вечером приходи в операционную.

Грезе кивнула и удалилась со всеми своими помощниками. Я выпустил Джину и грозно посмотрел на неё. Не знаю, что лучше: любовник или побег.

– Она делает только хорошее! Она была моим другом! Она любила меня! – завопила девочка, злобно посматривая на меня.

Я знал, что она будет злиться.

– А чем я хуже? Чем я хуже, Джина?! Я тебя люблю, кормлю, ты живешь у меня. И я ещё ей никто! Нормально? Джина, очнись уже, они тебя спасти не смогут, ты Собачка моя и никто не смеет тебя отвязывать.

Она села на диван и сложила руки на груди. Выглядела сейчас совсем ребёнком, хотя действия её были такими же.

Я сел к ней и попытался сменить гнев на милость, только вот моя девочка это не одобрила.

– Ты просто всё портишь, совершенно всё! Ты не любишь, если бы любил, то бы не портил, – тихо вздохнув, она совсем отвернулась от меня и легла на диван, заплакав. – Это твоя вина в том, что у меня нет друзей.

========== А ты и впрям странная ==========

Я приняла решение пропустить фанфы с 17 лет, так как всё это вы можете прочесть в “Мгновении прошлого”.

Простите, если я вас разочаровала.

С 18 лет.

После той операции, которую провел над Джиной, всё пошло по другому. Джина стала немного странноватой, даже чересчур. Я замечал некоторые вещи, которые не свойственны людям. Иногда она выдавала такие речи и вещи, что казалось, ей лет сто. А взгляд…Он бывает таким глубоким и страшным.

Как-то раз Грезе была у меня в кабинете. Она пришла ко мне просто поболтать. Я знал, что она опять будет вымогать опыты, которые интересны только ей. Были и есть опыты, что ей очень понравились, однако я оставил их. Они не дали результата, зачем снова их проводить?

– Герр Менгеле, ну позвольте, вдруг они всё таки что-то дадут? Вдруг вы что-то делаете неправильно? – аккуратно подкрадывалась она ко мне своей речью.

Я вздохнул. Ну, конечно, Грезе! Я всё уже перепробовал: и так, и этак. А толку? Абсолютно никакого. И ты хочешь, чтобы я снова начал опыты, которые бессмысленны даже по своему чертовому названию?

– Ирма, пойми, они уже неактуальны. Ты черпаешь из колодца, в котором воды уже давно нет, понимаешь? – я посмотрел в её голубые глаза и уловил там восставшее упорство.

Похоже, этот вечер будет долгим. Ирма выйдет если её силой отсюда выгнать, но я слишком устал, чтобы кого-то бить и на кого-то орать. Часто она вынуждает меня уставшего делать то, что уже совсем бесполезно.

В этот раз меня спасла Собачка. Она тихо вошла в комнату и мы оба не сразу поняли, что она здесь.

Её глаза, казалось, два водоворота, что могут затащить тебя неизвестно куда. И движения её не были совсем естественными.

Ирма цокнула языком и улыбнулась.

– О, шавка пришла! Может на ней что-нибудь, да пойдет? – Ирма обошла мою девочку и остановилась напротив неё, ехидно улыбаясь.

Джина ничего ответила, только посмотрела на Грезе, улыбнулась. Улыбка не сходила с её лица. Она была теплая и победительная, и в то же самое время скрытная.

– Я к тебе прикасался, ты не отвечал,

Я тебе признавался – ты также молчал,

Ненавидеть, убить, не могу, не хочу,

Лишь губами прижмусь к ледяному плечу…– запевала она голосом похожим на звон колокольчиков в дождливую погоду.

Грезе подняла вверх голову и отступила на шаг от неё. Девочка сделала два шага к “Чудовищу” и протянула свою руку. Её рука, то ли под таким углом, то ли от света, в общем, она была похожа на кость, на которой не было кожи вообще.

Грезе не шевелилась. Её обуздал тот древний ужас, что обычно захватывал древних людей, когда те слышали гром или видели молнию.

Она раскрыла рот, но голосовые связки не колыхнулись. Она не была в состоянии что-то сказать или что-то сделать. Один лишь взгляд…И такое впечатление! Я не знал, что мне делать, лишь оставался наблюдать.

Джина осторожно прикоснулась к руке Грезе и соскользнула с неё.

– Твоё тело из камня – моё из воды,

И к утру на траве высыхают следы,

Я стою вдалеке и смотрю на людей,

Что в кружок собрались у могилы твоей…– продолжала она петь и голос её отдавался у меня в голове настолько громко, что хотелось зажать уши, только это не поможет.

Ирма посмотрела в окно, а Джина следом за ней.

– Только смерть тебя постигнет не здесь, хотя стоят она рядом с тобой…– сказала она, продолжая смотреть на улицу, будто кого-то заметила там.

Я ничего не понимал, но одно я знал точно, что Джина может быть и права. Сейчас у неё внутри, чуть в другом мире сидит зверь. Он слаб, очень слаб, но навыки речи у него сохранились.

Грезе будто пришла в себя. Она посмотрела вопросительно на меня, затем на Джину и толкнув её как следует, просто сбежала. Я не мог понять от чего она сбежала из этой комнаты, ведь ничего такого не случилось.

Девочка встала с пола и посмотрев на дверь, прошептала:

– Тебе не избежать того, что будет. Судьба есть, её знает каждый, стоит только порыться в голове.

========== Вой оскорбленных ==========

Но качаясь в петле перекрученной,

Или кровью рисуя цветы,

Ты увидишь тень правды замученной…

Правда, ты уже будешь не ты.

(Рэккун)

Ночь медленно опускалась на землю, медленно расправляла свои крылья. Я стоял около операционной и наслаждался видом за окном. Так красиво было за окном. Желтый свет фонарей падал на снег и он переливался под ним. Сегодня выпал снег, совсем немного. Заключенные зиму ненавидели и на то были причины. Я стоял и наслаждался, думаю о том, что можно было не уходить из концлагеря. Но мне надо было выходить и искать Джину, пока она что-нибудь этакое не натворила. Войдя в кабинет, я снял халат и надел пальто, теперь пора искать моего птенца.

На улице достаточно холодно, чтобы заставить меня задрожать.

Я шел по дороге, а снег под ногами то и дело, тихо поскрипывал. Я спросил у нескольких армейцев, может видели Джину. Они видели её у выхода из концлагеря. Неужели она задумала сбежать? Я как можно скорее пошел к выходу.

Джину я увидел не сразу, ведь она была в белом одеянии и на фоне снега казалось своей. Она сидела прямо на снегу и глядела в небо. Я остановился в метре от неё. Она медленно обернулась и улыбка не сходила с её хищного лица. Сейчас она снова показалось мне не человеком.

– Джина, дорогая, нам пора домой, – я позвал её, не в силах приблизиться. Почему-то она нагоняла на меня ужас и я не решался подойти ближе. Не знаю чего я боялся точно, но что-то меня пугало.

Она облизнулась и отвернулась. Что-то в ней было такое, что взывало к старой коре мозга.

– Домой? Я уже дома.

Я сделал шаг к ней и тут же поймал её задумчивый взгляд. Не знаю, хочет ли он напасть на меня или сбежать, по глазам трудно понять.

– Джина, встань, ты замерзнешь и заболеешь, сейчас вернемся в теплый дом, там разваливайся хоть на полу, – я пытался протянуть к ней руки, чтобы поднять моё беззащитное дитя, но тело меня вовсе слушать не хотело.

– Заболею? – удивленно спросила она. Её взгляд смотрел на небо, что застелили звезды. Очень красиво.

Но не думаю, что она смотрела так туда из-за красоты. – Я и сейчас болею, но кажется эта лишь сильная слабость, истощение, что подарило мне время. Очень непривычно оказаться без власти, которая у тебя всегда была.

А они, видишь? Там, наверху, они слышат нас…Они не выдадут меня тому, кто хочет уничтожить.

Я совсем не мог понять её. Наверх я посмотрел, но ничего кроме звезд не увидел. Что же там видит Джина?

– За тобой кто-то гонится? – поинтересовался я, однако она помотала головой.

– Должны, но теперь никто. Неважно. Не бери в голову, оно тебе не надо. Я лишь сообщу миру о том, что такие как я есть ещё здесь. Может быть, сигнал услышат? – её глаза сверкнули под светом фонаря как у кошки.

Я совсем не понимал, что она хочет сделать, так что мне пришлось стоять и наблюдать. Её голова поднялась и как-то по волчьи вытянулась, а затем рот её открылся и вырвался оттуда самый настоящий вой. Он не был похож на волчий, ведь волки воют с отчаянием, словно зовут кого-то или скучают.

Здесь вой был таким, как завывание ветра, а чувства, заложенные в нем, вызывали только печаль и боль, страх.

Я склонил голову, слушая её вой. Было такое чувство, будто этот вой ворвался как ветер в душу, распахнув запретные двери прошлого и растревожил ту боль, которая была давно забыта.

Этот ветер срывал с ран струп и они снова кровоточили. Я закрыл уши, в надежде не слышать этого воя, но он ещё расхаживал у меня в голове, пытаясь сорвать замок с тех дверей, которые я всю жизнь не хотел открывать.

Не в силах больше сдерживаться, я упал на снег и схватил Джину за руку, а она перестала выть. Её голова повернулась ко мне и на лице царило только удивление. Она не могла поверить, что от её воя я чуть ли не сошел с ума.

Она протянула ко мне руки и обняла, прижав к себе. Она была такая теплая, такая горячая, единственная живая в этой ледяной сфере.

– Прости меня, что принесла тебе боль…Я не должна была делать тебе больно, но оказалось, что ты не готов, прости, – ледяные губы дотронулись до моей щеки, настолько ледяные, что лед позавидовал бы им.

– А теперь давай малыш, пошли домой, – я поднял её на руки и понес отсюда прочь. Она обнимала меня и вела себя вполне нормально. Теперь мы шли домой и она больше не делала каких-то экзотических движений.

Вой до сих пор гулял по закоулкам души и мне становилось как-то не по себе от того, что сейчас произошло, ведь поток воспоминаний был огромен и он исчез вместе с воем.

========== А люди так низко пали ==========

Болью в сердце отразилась вся земная злоба,

И не деться никуда от мира уродов.

Окружила темнотой, не пускает из объятий,

И на мне скорей всего тоже уж проклятие.

Ветер бьет в лицо так сильно, по коже холодок пронесся.

Я не знаю, что мне делать, и что мне остается?

Мечты, я знаю, все уйдут в темноту кромешную.

В небо птицами взлетят души мира грешные.

Не спасти уж никого. Все заражены.

Люди стали убогими. Люди больше не нужны.

Из-под ног земля уходит, не желая нас нести.

Люди стали грешными лишь на полпути.

(Полина Ивасаки)

Сегодня был прекрасный день, хотя он каждый день прекрасный, особенно, если моя Джина не лезет что-либо срывать.

Я шел мимо бараков, не заглядывая в каждый из них. Я привык к щенячему взгляду, привык к давлению на жалость, совсем. Все так хотят выбраться, хотят уйти подальше от этого кошмара, что с ним происходит. Уверен, что и спят они ужасно. Хотя кто знает, может им сниться дом и свобода, но проснувшись, они вместо своего привычного дома видят доски и грязь, а ещё чувствуют невыносимый запах.

Сочувствую ли я им? Возможно, в какой-то степени. Я хочу, чтобы наше поколение будущие было хорошим, нормальным и образованным. Добьюсь ли я этого? Если только поверю в себя.

– Какая смешная! Просто дикая шавка! – голос Ирмы разносился по концлагерю.

Должно быть, Грезе с Джиной, раз так отзывается. Пора проверить.

Определив примерный барак, я двинулся туда. И что же опять делает Грезе с моей Собачкой? Я же говорил не трогать её, а эта надзирательница всё лезет и лезет. Для неё власть над людьми как крылья для птицы, вот я и урезал их.

Я вошел в барак и застал интересную картину: стояли две надзирательницы Ирма и Мандель, а напротив них Джина с тем же отсутствующим взглядом, что иногда возникал у неё.

– Ирма, хватит дурных оскорблений, они тебя не возвысят, они не волшебные. Твоя власть стоит на грани, ты хочешь быть по прежнему убивать людей без лишнего правосудия. Но долго ли это будет? Совсем скоро всё кончится и ты падешь, ты станешь на несколько мгновений заключенной…А потом умрешь, – она смотрела на Грезе настолько спокойно, что я мог бы предположить, что её чем-то накачали.

Грезе цокнула языком и посмотрела на посмотрела на удивленную Мандель. У той лишь остался призрак смеха на лица и она была вся во внимании Джины.

– О, правда? Интересно! – рассмеялась блондинка и с презрением посмотрела на мою любовь. – Ты нарушила свой альтруизм, пожелав мне смерти. Ты ничего не знаешь о моей смерти и о том, как я буду продолжать наделяться властью.

Теперь глаза Джины – кусочки лавы на белом мраморе лица были устремлены прямо в глаза надзирательницы.

– Зачем мне какие-то гнусные пожелания, если я могу тебя убить? А власть у тебя маленькая, её почти нет. Ты просто ставишь всё под свой закон и забываешь о том, что может случиться. Не боишься, страх не к лицу такому монстру как ты? Тебя называют чудовище, а ты себя считаешь чем-то отдельных от этих людей, однако ты такая же, просто родилась в нужное время. Обзываешь, бьешь других, чтобы замять старую обиду? Ты мстишь всему миру из-за личной обиды. А стоит ли эта месть чего-то? Чего ты добилась? Их боль не замажет твою, их страх не перекроет воспоминания. Ты ударила любовь по щеке и хочешь чтобы она снова к тебе пришла? Чужими страданиями своё горе не заморишь. Ты будешь ещё долго страдать, вожделение не любовь, любовь красивее вожделения. Ты лишь утопаешь в подобии любви, – говорила она голосом схожим с Грезе, казалось, что это она рассказывает о себе сейчас.

Я стоял приоткрыв рот, ведь Джина так мудро говорила, что я бы дал ей лет девяносто. Молодая девушка с глазами старухи…С глазами древнего. Как такое может быть? Хотя, я не должен удивляться, ведь существо в ней крайне древнее и оно может рассказать о многих вещах.

Я заметил, как покраснели у Ирмы щеки и она тут же отвернулась. Её руки дрожали и держать себя в нормальном состоянии ей было трудно. Мандель удивленно смотрела то на Джину, то на подругу. Она тоже понимала, что Джина задела её за живое.

Я думал, что Грезе сейчас рванет отсюда, ведь все видят как она проигрывает. Грезе оказалась не такой, повернувшись к Джине снова лицом, она замахнулась.

– Да как ты смеешь мне говорить это! – её рука резко остановилась перед носом Собачки.

Улыбка не сходила с лица Джины. Она была теплая и победительная, и в то же самое время скрытная.

– Этим ты тоже ничего не вернешь. Тебя бросили и предали, но мстить всему миру за это..Глупо, – а затем она повернулась и пошла навстречу ко мне. Я смотрел как Грезе с ужасом смотрит вслед моей Собачки. Прошлое отражалось в её глазах и руки по прежнему дрожали. Что заставило её остановиться? Что дало ей повод не бить моего щенка?

Девушка остановилась на полпути и повернула голову к надзирательницам.

– Люди слишком низко упали, слишком, – она повернулась ко мне и я уже приготовился к тому, чтобы она меня раскритиковала и дала впасть в гнев и беспомощность, как это сделала с Грезе, однако Джина миновала меня и направилась куда-то по своим делам.

– Джина! – окликнул я её, и звук собственного голоса болезненно запульсировал в барабанных перепонках.

Она не повернулась, ничего не сказала, только тихо ушла.

Теперь мне становилось не по себе от того, что Джина может. Она вырвала из души надзирательницы самое болезненное и оставила её с этим куском собственного мяса одну. Может быть, она и есть правосудие?

Я не могу Ирме что-то запрещать, ведь всё идет вроде как по закону. Джина может сделать, чтобы та сама себе запретила что-либо такое делать? Может ли она заставить отказаться Ирму от привычных ей дел?

Я не знал, но был уверен, что на многое такое она способна.

Для этого зверя внутри неё границы нет, он может запустить свои острые когти в любую душу и тело, вырвав оттуда самое сокровенное.