Текст книги "Покаяние Менгеле (СИ)"

Автор книги: Gina Wolzogen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Я был шокирован таким тоном Ирмы и понял, что она говорит о Джине. Я грозно посмотрел на неё, пытаясь запугать. Однако Ирма и не думала боятся. Её тон разозлил меня, но я держался.

– Итак Ирма, у этого как ты говоришь биомусора есть имя. Джина моя девочка, я никому не позволю её обижать, даже тебе. Она моя, ясно?

Её ледяные голубые глаза вспыхнули. Она хотела убедить меня, что Джина совсем здесь не нужна.

– Менгеле, но как же? Эта ваша Джина бесполезна! Она только пришла и уже начинает нам мешать. Она мешает работать, понимаешь? Её необходимо ликвидировать, да и она совсем странная. Её манера одеваться и прическа её выдает за другого человека. Она не немка, Йозеф, – Ирма была очень уверенна в том, что говорила.

Я не удивлялся этому настрою, а ещё больше тому, что она её сразу невзлюбила.

– Кто она? – потребовала ответа Грезе.

И вот, самое страшное наступило. Не думаю, что Ирма одобрительно отнесется к тому, что моя девочка из заключенных. Эта красивое чудовище не обладает острым умом, рассуждать оно не способно.

И всё таки я сказал ей правду, после чего она рухнула в диван и удивленно посмотрела на меня. По её мнению, я

был жестоким, холодным, хитрым, лживым и пожалуй находился под влиянием какого-то “разумного” фанатизма.

Она видела во мне то, что хотела видеть. Она видела во мне Ангела Смерти.

– Йозеф, что значит она бывшая заключенная? Ты не можешь рабу убрать рамки! Ты не можешь наградить её нашим статусом! – кричала она в отчаяние. Я понимал, что ей больно, ведь не оправдало моё решение её таких мелких надежд. Не скажу, что Ирма любила меня, я лишь знаю, что она бы с удовольствием занялась со мной любовью. Однако, такого не было и не будет.

Ангел Смерти был согласен с ней и это было единственное во мне, что всегда согласовалось в этим существом, жившим инстинктами и всё равно называемое человеком.

– Какова причина, что ты дал ей полные права? Неужели эксперимент будет настолько грандиозный? – её глаза сверкнули. Она очень надеялась, что не ошибается. Осталась у неё надежда на эксперимент.

– Джина не материал и ставить опыты над ней я не буду. А причина по которой она здесь – очень проста. Я её люблю, – говорил я с удовольствием, наблюдая реакцию надзирательницы.

Улыбка Ирмы слегка поблекла, но удержалась на ее губах. Разочарование в полную мощь коснулась её. Надзирательница побледнела и руки её судорожно затряслись. Я не знал на что она там надеялась, но реакция у неё была пылкая. Её глаза метались от меня к двери и она не знала, что делать.

Рот её открывался, но оттуда не доносилась не звука. Казалось она сейчас заплачет.

Я с интересом наблюдал за ней и немного боялся. А что если она будет тут крушить всё вверх дном?

Грезе встала и чуть не упала обратно на диван, но обуздав свои ноги, поспешила уйти отсюда.

Так я и смотрел ей в след, задумываясь о реакции. Что могло её вызвать? На что надеялась старшая надзирательница? Или она не может свыкнутся с мыслью о том, что Джину трогать нельзя? Ведь Грезе всех заключенных калечила, издевалась, удовлетворяла свои потребности, а здесь раз и нельзя ничего. Не думаю, что она поймет мои слова насчет издевательств над моим детищем. Ирма никогда не понимает слов, ей нужно всё проверить и порой, она раз десять наступит на одни и те же грабли, прежде, чем поймет почему она на них наступает и как бы на них больше не наступать. Грезе давно вошла в образ и она пользуется властью гуще всех в Аушвице, даже Гесс как-то на власть, данную ему, внимание не обращает. Мой Ангел Смерти внутри смеялся над ней.

“И это всё, что она может? Проигравшее создание! Тебя разбили эмоции! Как низко ты опустилась! Жалкое подобие настоящего надзирателя!” – он улыбался, но в улыбке не было и капли тепла. Мой Ангел Смерти чувствовал себя победителем.

========== Я научу тебя распознавать пороки жизни ==========

Начиная с 16 лет.

Наступило время познакомить мою маленькую с Ильзой Кох. Ильза покажется ей другой, так как для Джины она не будет извергом. Никто ей не скажет о том, что вытворяет Кох. Никто не допустит утечку информации.

Я привез Джину в Бухенвальд и постарался, чтобы она не увидела всех ужасов этого мрачного лагеря. Нас провел к Ильзе в кабинет солдат. Вообще Джина вела себя неподобающе: кричала, вырывалась, выла подобно волку.

Я ничего не мог сделать кроме как прикричать на неё. Джине не нравилось, что мы покинули Аушвиц до завтрака заключенных. Ну, конечно! Моя девочка хотела покормить их как следует, однако бараков так много, а она всего одна. Всех спасти ей не удастся. Когда мы были уже в здании, я вошел в кабинет Ильзы и пнул поближе к столу свою Собачку.

Ильза была на редкость собрана. На ней было одето красивое платье и уложены в стиле ретро волосы. Она будто помолодела.

Девочка недоверчиво посмотрела на меня, а затем на Ильзу. Она не понимала зачем я притащил её сюда к Бухенввальдской ведьме, да и на меня эта маленькая девочка немного злилась.

– Привет, Йозеф. Вижу ты привел ко мне девочку! Джина, верно? Тогда давай знакомится, милая фройляйн, – она встала из-за стола и быстрым шагом направилась к Собачке.

Джина всё также недоверчиво смотрела на женщину. Если это концлагерь, то здесь не может никто быть добрым, кроме узников, – такова логика Джины.

– Я Ильза, а тебя я уже знаю, милая девочка, – она по-матерински взяла за руку девочку и несколько минут держала её в своих руках, будто согревая.

Я внимательно наблюдал за лицом моей Собачки. Лед недоверчивости в глазах таял с каждой секунды. Кажется, она начала верить, что Ильза хорошая женщина.

– Ты садись на стул или на диван, как хочешь, главное, чтобы тебе было комфортно.

Моя Собачка поспешно села на диван, а я на стул. Надо быть как можно дальше от Джины сейчас, наверное я плохо на неё действую. Ильза была добра с Джиной, она расспрашивала её осторожно и не спеша. Девушка действительно отдалась ей полностью.

Я наблюдал за ними и радовался каждому тому мгновению, тем шагам навстречу Ильзе Джины. Они ладили и это главное. Некоторые вещи, что не расскажет Джина мне, расскажет Ильзе, а она в свою очередь мне. Конечно, всё это неудобно, но лучше, чем нечего.

Моя Собачка приняла Бухенвальдскую ведьму за добрую и прекрасную женщину, что также невинна как и она.

Моя подруга, конечно, совсем не похожа на Грезе, однако она грешна почти также, как мой объект для сравнения.

Они обе погрязли в грехах и обе далеки от невинной жизни, хотя у Грезе всё таки идёт перевес по этому случаю. У сидящей здесь есть семья, она посвятила себя кроме жестоких игр и беспощадных гонений, любви. У Ирмы нечем таким похвастаться, скорее она посвятила жизнь себе, так как детей она вовсе не выносит и вынашивать ребенка для неё было бы сплошной пыткой. Не думаю, что я способен её наградить такой пыткой, если она сделает Джине что-то непоправимое. Думаю, если Грезе станет беременной, то всякими способами будет пытаться избавиться от ребенка. Если случится такое, что ничего не получится, то она покончит с собой. Я это просто предполагаю, возможно всё обстоит иначе, однако в этом я очень сомневаюсь.

Вернувшись в реальность, я внимательно рассмотрел лицо моей девочке. Джина сияла, в её глазах пылала та жизнь, та радость, что я видел у неё лишь тогда, когда приносил еду в лагерь. Ильзе удалось завладеть её душой, но когда она вырастит, то всё узнает и поймет. Не думаю, что тогда ей будет очень сладко узнать о том, что Ильза практически использовала её доверие.

Есть небольшая надежда на то, что она никогда ничего не узнает. Не знаю почему, но мне сейчас кажется именно так. Информация, полученная бессознательным путем!

Я понял, что Джина всем и всему верит, чтобы не сказали, особенно если это добрые и слабые люди…Как ей кажется. Прикинутся слабым, беспомощным, нищим – легко! Моя Собачка редко делает умозаключения и у неё стоят у трона зла только два человека: я и Грезе. Всё! Узники и всё прочее для неё это что-то ангелов, которых на земле не приняли. Я не понимал как в шестнадцать лет она была такой глупой, почему не видела за эти годы жестокости и предательства. Неужели её никто не предавал? Не лгал ей? Или некому было лгать ей и предавать её? Почему-то я уверен в том, что у Джины не было друзей. Она слишком открытая, будто впервые вышла в мир. Она храбрая, будто грани стеснения ей неизвестны, а значит её никто не учил, что это вот неправильно. Она не понимает как правильно построить своё поведение и как ему следовать. Ей плевать, её никто ничему не учил.

Она всему и всем доверяет. Следовательно, родители пытались её отгородить от внешнего мира. Но для чего? Почему её держали в пузыре доверия и любви и не желали показывать всю боль и жестокость реального мира?

Джина даже сейчас верит, что мама её не бросила, она верит, что мама придет за ней и заберет обратно. Человек, видящий боль, жестокость и ложь вряд ли станет придерживаться каких-то иллюзий и фантазий насчет вот таких ситуаций. Австрийка верит в свою праведность, она никогда не видела смерть и она постоянно плачет.

Вот, что значит “выпал птенец из гнезда”. Моя бедная Собачка, ну ничего, всё будет хорошо! Я научу тебя распознавать ложь и не поддаваться дикому соблазну. Я научу тебя привлекать в союзники смерть и не верить ни одному слову человека, до тех пор, пока он не покажет доказательства. Я научу и ты станешь такой как я.

Моя земная жрица.

Я снова вернулся из пучины мыслей и осмотрелся вокруг. Ильза прижимала голову Джины к груди и гладила нежно её по спине. У моей Собачки глаза были закрыты и она выглядела вполне спокойной. Я понял, что они достигли гармонии. Главное дело сделано, Джина под контролем.

Ильза улыбнулась мне своей самой теплой и искренней улыбкой. Ей тоже нравилась моя девочка, она могла её защитить, даже когда меня не будет рядом. Если такое случится, то Ильза будет отвечать за мою девочку. Джина очень обрадуется моей смерти, однако я уверен, что в лет так восемнадцать будет винить себя.

Да и про Кох узнает правду и очень расстроится. И снова жизнь пойдет по кругу, только уже с другим главным героем.

========== Скорбь мне не по вкусу ==========

Что-то ненужное в голову лезет часами

И выедает насквозь все чудные мечты.

Но запускаем мы «что-то», увы, только сами.

И виноватый в провалах не кто-то, а ты.

Мы почему-то всегда недовольны

Тем, что вокруг окружает и радует глаз.

Что-то мешает жизнь славно и вольно.

Что-то крушит всё, и, в частности, нас…

Это всего-то обычная жалкая мелочь.

Не из разряда великих и страшных врагов.

Это кипящая в душах безжалостно желочь.

Это эфир, превращающий нас в дураков.

Весь механизм поедания счастья

Можно пресечь просто фразой « я рад».

Но слишком гордые люди и сотни напастей,

Жизнь превращают из радостной в ад.

(Денис199604)

Лето – прекрасно время года! Я не успеваю насладиться всеми её красотами, ведь каждый день они меняются.

То птичка запоет, то сверчок где-то застрекочет, а иногда я слышу, как поет летучая мышь, хотя на песню это мало чем похоже.

Был обычный день. На улице сгущались сумерки и солнце уже давно закатилось за горизонт. И так стало тихо, так красиво. Звезды ярко сверкали на небе будто алмазы на черном бархате. И луна, красавица луна вышла посмотреть на мир. Этим дивным вечером я решил пойти с Джиной пешком. Обычно мы из концлагеря возвращаемся на машине, но сегодня почему-то мне хотелось идти с ней пешком. От концлагеря до моего дома идти довольно долго, но почему бы не насладиться этим ночным воздухом? Не узреть созданий тьмы, что так глубоко запрятались от света?

День прошел не совсем удачно, но спокойно. Джина не срывала никаких операций, ни к кому не лезла, она была очень тихая сегодня и сдержанная. И я сомневался в её здоровье. Я знаю, глупый повод, но всё таки обычно моя девочка рвется всё сорвать к чертям и поставить весь концлагерь на дыбы.

Сегодня ничего этого не происходило. Совсем.

Я смотрел на неё внимательно, даже не знал как выявить причину её грусти. Оставалось только спросить.

– Джин, а почему сегодня такая грустная? Что стряслось?

Она подняла голову и посмотрела на меня так, будто я всё сделал для её грусти. Хотя, по её мнению, я так делаю каждый день. В действительно всё по другому.

– Ральф умер сегодня, я весь день наблюдала за перемещением его тела. Только на его могилу меня не пустили посмотреть, – с чувственной тоской говорила она.

Ральф – это немецкая овчарка, которая служила почти всем немцем в концлагере. Она была очень послушной и хорошей, однако её жизнь подходила к концу. Ральф далеко не молодой, он до конца служил нам всем, даже лишившись зрения, он продолжал выполнять команды, которые по сути без зрения очень трудно выполнить.

Я слышал о смерти верного друга Аушвица, но не думал, что Джину это затронет. Вообще она к животным очень привязывается и Ральф был не исключение.

Неужели смерть собаки так пошатнула Джину, что она забыла о жизнях людей? Вот оно как! Теперь у меня есть…Хотя нет, я не буду ради своего счастья приносить в жертву животных, да и тем более это запрещено властями.

– Разве ты не огорчен смертью Ральфа? – неожиданно спросила она.

Даже при слабом освещении фонарей я видел её грустное личико. Она выглядела совсем иначе, нежели в обычные дни.

Даже не знаю радоваться ли мне или огорчаться.

– Конечно. Я тоже любил эту собаку, но увы, она уже была старой и даже в смерти она выполняла свой долг. Очень хорошее животное, я бы возжелал иметь такого преданного на войне, – к сожалению, у меня не было верных друзей среди собак на фронте, да и животные там гибли часто. Некоторые получали очень много ранений, однако при этом оставались живы. И меня один раз спасла собака, правда потом она подорвалась на мине. Такое зрелище даже вспоминать больно, когда видишь смерть своего спасителя и ничего не можешь сделать.

– Теперь никто мне не принесет сладости…Ральф всегда приносил мне пакетик сладостей, а теперь его нет. Я…Я хочу посетить его могилу, – продолжала Джина, всхлипывая.

Я тут же обнял её и прижал к себе, она не сопротивлялась. Смерть всегда сближает людей, точнее смерть кого-то.

Скорбь такая заразная, её даже можно использовать в своих целях. Я взял её осторожно за руку и пошел дальше, пока она всхлипывала.

Нужно было идеальное место, чтобы начать свои попытки достучаться до Джины.

– Конечно, ты посетишь могилу Ральфа, только я узнаю где она, – ласково обняв её за плечи, я высматривал удобное место. Надо было где-нибудь приземлиться. Знаю, сейчас ночь и она опасна своим покровом, под которым любит скрывать опасных личностей.

Но я не боялся, не сейчас. На глаза мне попалось пшеничное поле, оно было весьма большое и густое. Вот и место. Я подошел к нему ближе, а затем, преодолев немного пшеничных колосьев, уселся прямо посредине поле.

Колосья поблекли под лунным светом и не казались больше такими золотыми, какими мы привыкли их видеть.

Я прислушался. Где-то стрекотал сверчок, ездили машины и лаяли собаки. Джина уселась рядом со мной и вопросительно оглянулась вокруг.

– Разве мы не пойдем домой? – её лицо под сиянием лунного света казалось таким грозным, серьезным, совсем диким и чужим.

Я даже задумался насчет того как выгляжу перед ней?

– Конечно пойдем, Собачка, только вот отдадим немного времени отдыху и памяти Ральфа, – скорбь сближает и я использовал её как гарбун, которым притяну к себе мою милую нимфу.

И Джина повелась. Я нежно обнял её и теперь она сидела рядом со мной и смотрела на небо. Звезды смотрели на меня с черного полотна и будто подмигивали. Смерть кого-то всегда облегчает задачу для меня. Мои руки уже по локоть в крови, скоро и душа станет такой же черной и окровавленной. Но что я могу поделать, если такова моя природа? Менять что-то не хочу и вряд ли буду. Чужая кровь – моё призвание.

– Я очень любила Ральфа, он был таким хорошим, но я даже не подозревала, что он старый. Совсем, – тихо говорила она, не обращая внимание на то, что я спокойно поглаживаю её по спине.

Обычно она орет, вырывается, а тут никакого лишнего действия.

Я кивал на её слова, продолжая свои ухаживания. Моя душа трепетала от такого грандиозного шанса! Я мог спокойно дотронутся до любой части тела своей Собачки и она вовсе не возражала, даже не замечала, что я делаю. Я бы мог сделать её очень приятно, если бы она только мне это позволила! К сожалению, Джина даже не знает об этом вообще. Она не знает о сексе, совсем ничего и я очень удивлен этому. Разве ей не говорили? Разве её не учили? Девочка очень странная.

– Кого мне теперь любить? Ральфа больше нет, у меня кроме него никого не было, – продолжала она выпячивать свою тоску и скорбь, хотя это скорее её горе.

Пройдя по её черным, как сия ночь, волосам, я нежно поцеловал девочку в висок.

Я чуть было не ответил на её вопрос своим желанием, ведь слишком резких движений тут делать тоже опасно.

– Там есть ещё собаки, девочка моя. У нас много хороших собак, я уверен, кого-нибудь ты обязательно полюбишь, – пытаясь поддержать разговор, прошептал я ей на ушко.

Моё желание назревало, инстинкты брали своё. На моей девочке сегодня надето такое короткое платье.

Моя рука невольно коснулась её маленькой ножки и прошлась чуть выше колена. Я остановился и посмотрел на Джину, а она уже принялась возражать. Внимание её полностью сосредоточилось на мне. Теперь она заметила, что я делаю больше, чем нужно. Джине явно не нравилось, что я шагнул так далеко. Я убрал руку с её ноги и разочаровано посмотрел в глаза моей принцессы. В её глазах ещё пылала скорбь об ушедшем друге, я теперь понял, что совершил ошибку. Она грустит, по настоящему тоскует, а я тут лезу к ней со своей романтикой. Я использовал реальную скорбь, чтобы достичь своей цели, в каком-то смысле я использовал Джину.

Играть на чувствах, что создают камень в груди, это неправильно. Меня такому не учили, нет. Инстинкты берут своё и я вынужден прибегнуть к крайним мерам. Но а что они дают? Почти ничего.

– Ты тоже скорбишь по Ральфу? Нам всем его будет очень не хватать, – её рука обвилась вокруг моей талии, а затем я почувствовал, как её губы маячат у меня по щеке. Она не решалась меня поцеловать, но даровала надежду.

И я закрыл глаза, чтобы не выкрикнуть как сильно желаю я хотя бы одного поцелуя, хотя бы сейчас.

И не смел отвечать ей, боялся всё испортить. А ведь с Джиной испортить всё слишком легко.

Она всё проходила своими теплыми губами по моей коже, а затем поставила свой волшебный поцелуй в щечку.

– Мне так его жаль…Я так буду скучать…– прошептала она мне голосом, из которого можно было понять, что она уже плачет.

Собачка скучает по собаке. Интересно! Главное, что её маленькую головку затмила скорбь настолько, что она уже не помнит ни близнецов, ни карликов и конечно, не мои опыты!

Я понимаю горе Джины, терять кого-то близкого трудно и больно, однако к этому надо привыкнуть, ведь люди умирают столь внезапно и столь часто. Мне как никому другому известно многое о смерти, я видел её в различных формах и в различных стадиях.

Но и видел ту, что смерти, казалось, бросила вызов и победила. Эта самая девушка пылает до сих пор в разуме моем, девушка, которая привела меня к Джине.

Инстинкт снова взял своё и я поймал себя на том, что смотрю на грудь Джины. В свете луны мало, что увидишь, однако я был рад даже такому слепому моменту. Моя девочка сорвала несколько колосьев и что-то из них плела, но я не мог понять как она видит в этой ночи хоть что-то. Я бы ничего про темноте такого сделать бы не решился.

А моя девочка сидела, плела что-то, затем запевала какую-то неизвестную мне песню о погибших. Она пела, а я слушал, пытаясь вырваться из под влияния инстинкта размножения. У меня внутри было настоящее сопротивление, когда снаружи всё было готово к акту. Но я не мог и я не должен. У моей девочке должно быть желание и никогда меньше. Насилие никогда не падет на тело моей девочки, никогда от меня.

Я покрепче прижал её к себе, смирившись, что сегодня не слишком удачный день для романтики. Джина уже спала, положив мне голову на плече. Из рук у неё выпал венок и я поднял его, прижав к себе.

Моя милая девочка…Моя сладкая нимфа, моя Джина. Осторожно поцеловав её в голову, я обратил взор к звездам.

Они по прежнему сияли, радуя глаз и успокаивая мою внутреннюю пылкость.

========== А я заберу тебя из самого дальнего края детства ==========

Каждый знает где он живет, с кем живет и так далее, однако это к Джине не относится.

Проблема действительно серьезная. Джина ничего не помнит. Когда она говорит о том, что хочет сбежать, я всегда спрашиваю: куда?

Естественно, она отвечает, что домой. Но где этот дом, она понятие не имеет. Она мало знает о том, где жила, с кем была и почему ездила из города в город. И я не мог не обратить на это внимание.

Один раз я даже беседу с ней по этому поводу провел.

Как-то вечером она взбунтовалась. Начала снова орать, чтобы я вернул её домой, что она вовсе не хочет со мной быть. Мне это уже давно надоело и я хотел пояснить для неё раз и навсегда, что дороги назад просто не существует.

– Ты хочешь домой, да? Но куда ты пойдешь? Куда? Ты знаешь где твой дом? Давай я тогда тебя привезу и посмотрю как тебя примут обратно! – мои нервы уже не выдерживали и я имел право сердиться на неё.

Джина заметно поникла. Она, кажется, впервые задумалась о своём доме. Я долго смотрел на неё и она мне не отвечала, казалось, ушла полностью в себя.

Я сел перед ней и взял осторожно малышку за руки. Она на минуту подняла на меня глаза, а затем снова опустила их и зарыдала.

Джина начала что-то шептать, только вот я не смог расслышать всё ей сказанное, но понял, что положение у неё оставляет желать лучшего.

– Джина, Джина! Посмотри на меня и успокойся. Ты разве не знаешь где твой дом? Разве не знаешь? Это ведь глупо! Как ты ходила в школу? – я смотрел на неё, пытаясь выяснить от чего же больше паника: от того, что я ору или от того, что она ничего не знает.

Она посмотрела на меня, однако плакать не перестала.

– Я не знаю где мой дом, на какой он улице. Но я помню как он выглядит, думаю, что смогу найти, а может быть…Не смогу, я не знаю. Но я хочу домой, только не знаю где он. Хочу туда…Куда не знаю дороги, – продолжала она.

Мне стало не по себе. От чего она не знает номер своего дома, название улицы? От чего? Неужели от неё могли это скрывать или у неё какая-то травма? Бывают психологические травмы, которые пожирают память. Я не психиатр, но представление об этом имею.

– Джина, милая, родная, разве это действительно так? – я не мог представить, что бы было, если бы всё таки она сбежала. Куда пошла? Неизвестно.

– Я не…Я не училась так как все…Я не ходила в школу, – с отчаянием произнесла она.

Я вынужден был двигаться дальше, хоть Джине давалось это очень больно. Она хорошо помнила некоторые моменты и я должен был разобраться во всём.

– Ты не ходила в школу? Но тогда почему?

Она отвела глаза, затем снова посмотрела на меня.

– Мы очень часто переезжали и родители говорили, что школа будет для меня бесполезной. Они учили меня на дому. У меня было хорошее домашнее образование, но я не верила, что я не могу учиться среди людей. Мои родители так часто переезжали, что казалось, они от какого-то бегут и этот кто-то следует за ними по пятам. Они ничего мне не говорили, совершенно. У меня было всего два друга, но мне их пришлось покинуть. Мы окончательно переехали в Берлин и тут я уже с лет четырнадцати наверное. Мои родители обосновались тут и больше не говорили о переездах, – её глазах события ещё бегали друг за другом.

Я боялся её спугнуть и только мысленно умолял продолжать. Теперь я видел хотя бы часть картины. Родители её часто переезжали. Но из-за чего? Работа? Какие-то нехорошие связи? Долги? Что-то связанное с финансовыми трудностями? Я мог лишь гадать. Если они обосновались здесь, тогда значит это что-то их уже не преследовало? Значит они нашли то, что искали? Или смогли укрыться от кого-то? Мне бы связаться с её матерью и тогда было бы можно точно сказать о данной ситуации.

К сожалению, её родителей я не знал и о фамилии Вольцоген никогда нигде не слышал. Конечно, у нас была одна знаменитость с такой фамилией, но не думаю, что Джина от его рода, тогда я бы знал.

– Ну что ж, малыш, теперь ты можешь обрести друзей, быть с другими, научится всему не на теории, а на практике, – мои попытки подбодрить её плохо выходили.

Джина вообще поникла, когда рассказала о своей семье. Похоже, она тоже хотела узнать почему часто её семья переезжала. Они не говорили, это странно.

– Я хочу к маме. Она меня так любила, она очень меня любила, ласкала и нежно обращалась со мной. Почему она меня оставила…Она вернется? – её глаза молили о положительном ответе, но я не смог ей ничем ответить.

Я знал, что мать её бросила и не мог представить почему. Если она так сильно любила свою доченьку…Всё очень странно.

Если Джина попала в концлагерь “добровольно”, то я не смею говорить о её уходе. Концлагерь не ломбард – ничего выкупить нельзя.

– А что касается родственников? Бабушка? Тетя? – может быть, кто-то вернется за Джиной, потребует её обратно.

– Бабушка осталась в Австрии, тетя была, но понятие не имею куда она делась, вроде бы уехала. Когда-то я смотрела семейный альбом, настоящая фамильная ценность, ведь были фото почти от того момента, когда научились их делать. Я нашла фотографию женщины, у неё были черные волосы, такие длинные и платье средневековых. Я тогда задумалась, а как она могла тут оказаться? Тогда не умели делать фото. На снимке она улыбалась и сидела как на троне. Фотография была не подписана, совсем. Я хотела спросить у мамы кто это, но она вырвала фотографию и запретила подобные вопросы. Всё было очень странно. Женщины должно быть давно нет в живых, но они её почему-то боятся, – она улыбнулась после своих слов, видно страхи родителей показались ей смешными.

Но та девушка, которую описала Джина, фигурировала у меня во сне и даже в реальности. Она направила меня на поиски сидящей предо мной девушки, а ещё перебила моё сырье для опытов. Она не умерла, Джина, она живая. Не знаю почему родители Джины убегали от неё, но могу предположить, что эта женщина из далекого времени напрямую связанная с Джиной.

А не сниться ли ей она?

– Тебе никогда не снилась эта женщина, что ты увидела на фото? – решил выяснить я.

Она пожала плечами и вытерла с опухших глаз слезы.

– Один раз в детстве. Она брала меня за руку и водила по городам, в которых я была и которые не посетила.

Она говорила, что всегда со мной, что она покажет мне мир таким, каким его забыли люди. Она была очень ласковой и нежной со мной, я даже ей поверила

– Поверила во что?

Она как-то загадочно улыбнулась. Слезы её высохли на щеках и совсем порозовели от какого-то внутреннего счастья. Я даже не понимал, что её приводило в восторг.

– В то, что она моя настоящая мама.

========== Концлагерь отнимает детство ==========

Начиная с 17 лет.

Друзья заключенные, как интересно! Хотя, лучше бы у неё были нормальные друзья. Как-то такой интересный друг у неё появился. Дело в том, что моя девочка держать в тайне не может, это её плюс, очень хороший плюс.

Есть некоторые вещи, что она скрывает, она всё больше и больше скрывает, как взрослеет. Это мне не нравится.

Об этом своём новом друге она и говорить не смела, только вот её глаза стали настолько сиять, что это заметила даже Ирма, вот она решила, что я её наконец-то изнасиловал. Иногда я просто наблюдал её радость, иногда она её скрывала, а причины не выявить. Тут можно было предположить что угодно. Я размышлял на эту тему и знал, что она просто так секрет не выдадит, значит дело серьезное. Может кто её уже охмуряет? Может она что-то мне уже готовит там страшное? Что-то замышляет против меня? А вдруг…Она влюбилась? Я страдал от собственных мыслей, особенно от того, что она могла кого-то тут полюбить и этот кто-то отвечает ей взаимностью. Нет…Нет!

Встав из-за стола, я начал нервно ходить туда сюда. Надо успокоиться и выявить причину веселья Джины.

Я подключил сюда Ирму и она только обрадовалась, что понадобилась мне.

– А я думала, что это вы её уже изнасиловали, доктор, – говорила она своим тихим соблазнительным голосом, расхаживая по моему кабинету.

Но мне лишь оставаться покачать головой.

– К сожалению, нет. Я хочу, чтобы ты понаблюдала за Джиной, подключи своих коллег и попытайся что-нибудь узнать. Она сама не скажет, я даже пробовать не буду. Она вещи, связанные с счастьем, не говорит, дабы я их не испортил, – я наблюдал за ней, за её медленными движениями, которыми она к себе меня зазывала.

Мой инстинкт не вылазил, а вот когда Джина рядом, то просто не знаю куда от него деваться.

Грезе удивленно на меня посмотрела и подняла бровь.

– Наблюдать за этим мелким животным? Мне, старшей надзирательницы? Герр, думаете у меня нет более важных дел?

Я бы не сказал, что наблюдать за мучениями других это важное и срочное дело.

– Что ж, я знал, что ты вряд ли согласишься и поэтому предлагаю тебе посмотреть пару интересных моих опытов. Джины там не будет, только ты, я, заключенный. Насладишься в полной мере от представления, могу даже предложить дать тебе самой что-нибудь сделать этакое, только понаблюдай за моей девочкой, – я смотрел на неё с внимательностью доктора, мне важно было понять по её лицу, что она меня не обманет.

Ложь её оружие и все это здесь знают.

Грезе улыбнулась и её улыбка была мечтательно, кажется она задумалась о том, что я ей предлагаю.

Её пальцы сжались, она аккуратно облизнула пересохшие губы с каким-то диким вожделением посмотрела на меня.

– Ну что ж, доктор, я согласна. Сегодня же вам будут результаты, а вы тем временем операционную приготовьте и пожалуйста, дайте мне самой выбрать заключенную, – и она быстро ушла, не дав мне ничего больше сказать.

И я остался наедине со своими мыслями. А что же скрывает Собачка? И как сильно я буду огорчен, узнав её тайну?

***

Ближе к вечеру Ирма ворвалась в кабинет без стука и от такой неожиданности я чуть ли не рассыпал все свои документы на пол.

Лицо её было радостным, даже слишком, будто она ворвалась ко мне в операционную.

– Доктор! Мы нашли причину и она самим нам стала интересна, очень даже. Вы очень будете рады, – она отошла от двери и в комнату ввела Мандель женщину, на которой была немецкая форма. Она служила медицине здесь, но не понимаю при чем тут она.

– Доктор могу ли я вам представить мисс… – её прервала Джина, что ворвалась в кабинет и чуть ли не кинулась на Грезе.

– Это мой друг, не трогай её! Не трогай! – верещала моя Собачка.

Мне пришлось обхватить Джину руками, чтобы она не наделала глупостей. Мой ребенок орал и вырывался, дико выл. И всё из-за этой женщины?