Текст книги "Екатерина Великая. Биография"

Автор книги: Гина Каус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

На Невском проспекте обе процессии сталкиваются. Это самый решительный момент восстания. Если дело дойдет до боя, то исход его очень сомнителен, и если бы даже победа оказалась на стороне Екатерины, то, значит, из-за нее пролилась бы кровь и воодушевление было бы омрачено скорбью и страданиями. Но прежде чем вылетает из ствола первая пуля, кто-то в рядах преображенцев – это князь Меньшиков – громко кричит: "Ура! Наша матушка-императрица!" И весь полк, как один человек, подхватывает этот крик, арестует своих офицеров и просит Екатерину простить их за то, что они не сразу к ней присоединились.

Теперь уже весь город на ногах. Люди устремляются из домов на улицу, чтобы посмотреть на это зрелище, смешиваются с солдатами, заражаются общим воодушевлением. Медленно подвигается процессия сквозь сомкнувшуюся толпу, но весть о ней быстро распространяется по всему городу из уст в уста, из дома в дом; везде любопытные, мужчины, женщины и дети, наспех одетые, многие даже не знают, что происходит, но они слышат крики и тоже кричат, слышат возгласы ликования и тоже ликуют, процессия становится все больше, все гуще, все экзальтированнее.

Накопившееся за последние месяцы недовольство, подавленная атмосфера последних дней, когда необходимость какого-то решения висела в воздухе, потребность народа любить и опьяняться разделенной любовью – все это разряжается в порыве энтузиазма, достигающем своей кульминации в тот момент, кода прибывает в полном вооружении стройными рядами конная гвардия во главе со всеми командирами и превосходит своим фанатизмом все прочие полки.

Как это ни странно, но именно солдаты Григория Орлова – гвардейская артиллерия – не сейчас же подчиняются его призыву: они желают знать, каковы распоряжения генерала Виллебуа – по некоторым данным, из ревности Орлов генерала Виллебуа не привлек к заговору. Екатерина, дожидаясь перед казармами, велит позвать генерала. Тот появляется и начинает ей разъяснять, с какими невероятными опасностями сопряжена ее затея.

– Я позвала вас не для того, чтобы выслушивать ваши советы, – говорит Екатерина, – а для того, чтобы узнать, как вы намерены поступить.

– Последовать за вами, – отвечает Виллебуа и склоняет колено. Затем он приносит присягу и вручает Екатерине ключи от арсенала.

Наконец-то – к девяти часам утра – процессия добирается до Казанского собора. Собор битком набит. Сюда же прибывает Панин с малолетним Павлом Петровичем. Второпях позабыли снять с ребенка ночной колпак. Духовенство выходит навстречу Екатерине, священник осеняет ее крестом, и Екатерина принимает присягу как императрица и самодержица всероссийская. Ни маленький заспанный наследник-цесаревич, ни его воспитатель ничего не могут поделать: переворот свершился.

От Казанского собора процессия направляется к Зимнему дворцу. Когда Екатерина выходит из коляски, чтобы войти во дворец, появляется Дашкова. Ей пришлось пройти изрядный путь пешком и с трудом пробиваться через толпу, но в последний момент ее, к ее величайшему удивлению, узнают некоторые офицеры, ее поднимают кверху, передают через головы толпы с рук на руки, пока она не оказывается благополучно на ступеньках дворца, лицом к лицу с Екатериной, и с возгласом "слава Богу" бросается в объятия своей подруги.

После приветствия Дашковой Екатерине приходится выслушать еще бесчисленные поздравления других людей, потому что двери дворца открыты для всех, все могут приветствовать "матушку Екатерину", подобно тому, как им разрешено было прийти проститься с "матушкой Елизаветой". Одновременно с этим среди толпы распространяется отпечатанный ночью манифест.

К полудню к гвардейцам присоединяются первые армейские полки. Теперь на широкой площади перед дворцом собралось более десяти тысяч солдат, они заняли все прилегающие улицы и превращают их в вооруженный лагерь. Весь город на ногах, чтобы почтить новую повелительницу. В одной из боковых улиц показалась похоронная процессия, и в толпе распространяется слух, что Петр III умер. Многие думают поэтому, что дело идет не о государственном перевороте, а о законной смене престолонаследия. Никто не знает, находился ли вообще в замеченном катафалке какой-нибудь покойник, или вся похоронная процессия была измыслена Орловым.

Стоит чрезвычайно жаркая погода, но ни один человек из собравшейся перед дворцом несметной толпы не покидает своего места. Постоянно происходит что-нибудь новое, на что стоит поглядеть, что служит толчком к новому взрыву энтузиазма. В двенадцать часов появляются высшие представители духовенства, почтенные седовласые старцы в полном облачении, они несут Екатерине царские регалии, корону, скипетр и державу. Спокойно и величаво движутся они среди солдат, почтительно уступающих им дорогу. Совершенно иное впечатление производит выдумка фельдцейхмейстера: не получив на то никакого распоряжения, он велит доставить на площадь из цейхгауза в исполинских фургонах старые русские мундиры и раздать их солдатам. С криками безграничного ликования солдаты тут же сбрасывают с себя ненавистные прусские мундиры, топчут ногами прусские шапки и переодеваются в старую форму.

К часу дня двери дворца закрываются для любопытных. Екатерина и сенат совещаются. Самой жгучей проблемой является Петр. Никто не знает, что Петр намерен предпринять, что он может сделать, что делать с ним. На последний вопрос еще, пожалуй, легче всего ответить: необходимо принудить Петра отречься от престола и интернировать его.

Сейчас же после въезда в Зимний дворец Екатерина отдала очень важное распоряжение -заградить Калин-кин мост и не выпускать в этом направлении никого из города. Через Калинкин мост пролегает единственная дорога в Ораниенбаум, и заграждение этого моста имело целью оставить Петра подольше без вестей из столицы. Но после обеда Петр должен будет, согласно уговора, приехать в Петергоф для празднования своих именин, он найдет Петергоф пустым и сообразит, что произошло нечто неладное.

Что он предпримет? Он может направиться в Лифляндию, где находится большая часть русской армии, готовой выступить в поход против Дании и, следовательно, вооруженной до зубов. Эти находящиеся в Лифляндии войска, еще не признавшие Екатерину, являются серьезной опасностью для нового правительства. Не меньшая опасность угрожает столице и со стороны моря, в том случае, если бы Петр решил направиться в Кронштадт, а оттуда двинуться на судах к Петербургу.

Для предупреждения этих двух опасностей принимаются соответствующие меры. В три часа дня отправляется курьер к рижскому генерал-губернатору, тому генералу Брауну, который встретил двадцать лет тому назад на русской границе маленькую Цербстскую принцессу и информировал ее о происходящем при дворе. Теперь он получает манифест о восшествии Екатерины на престол, формулу новой присяги и указ, которым он приглашается не подчиняться никаким распоряжениям, если они не снабжены подписью Екатерины. Екатерина добавляет еще собственноручно, что если бы "бывший император" появился в Лифляндии, его надлежит арестовать и доставить живым или мертвым в Петербург.

В Кронштадт отправляется адмирал Талызин с запиской от Екатерины к коменданту Нуммерсу, в которой тому повелевается выполнять все приказания Талызина.

Приток солдат все продолжается. Верховые гвардейские офицеры поскакали в расположенные в окрестностях Петербурга полки, чтобы агитировать в пользу признания нового правительства. На улицах столицы оживление все растет, к патриотическому воодушевлению вскоре присоединяется алкогольное, потому что Орлов обещал солдатам водку и щедро сдержал свое обещание. Все кабаки открыты, и в них разрешается пить на казенный счет. Представители Австрии и Франции закупили бочки водки и угощают всех приходящих, чтобы подогреть их симпатии к союзу, направленному против Пруссии. Несмотря на это, происходит ^лтолько один эксцесс: арестовывают принца Георга-Людовика Г ольштинского, и его дом подвергают разгрому.

В шесть часов появляется первый посланец от Петра – канцлер Воронцов. Он осведомляется у Екатерины, почему она покинула Петергоф, и делает ей упреки по поводу совершенного ею переворота. Екатерина подводит его к окну и, указывая на несметную, охваченную энтузиазмом толпу, говорит:

– Вы видите, я не действую, а только подчиняюсь воле народа.

После этого она спрашивает канцлера, готов ли он присягнуть ей. Ответ Воронцова чрезвычайно умен и свидетельствует о его большой находчивости.

– Принимая во внимание, что я в настоящий момент не могу оказать вашему величеству никакой помощи в военных начинаниях, – говорит он, – и должен казаться вашему величеству, после сделанных мною только что заявлений, подозрительным, а с другой стороны, я не же лаю предпринять никаких мер против вашего величества, я просил бы вас арестовать меня и отдать под надзор преданных вашему величеству лиц.

Этим путем канцлер страхует себя от любого исхода переворота.

Вскоре появляются князь Трубецкой и граф Шувалов. Петр послал их в Петербург, чтобы они образумили гвардейцев и, в случае надобности, убили Екатерину. При виде вооруженной до зубов и охваченной единодушным ликованием столицы они предпочли явиться на поклон к новой царице.

Никогда еще планомерно и тщательно подготовленное восстание не приводило к такой быстрой, легкой и всеобъемлющей победе, как этот дилетантский, просто экспромтом устроенный переворот, в котором, несмотря на отсутствие надлежащей подготовки, каждый участник, словно по распоряжению невидимого режиссера, оказался на своем посту и выполнял свою роль с надлежащим пылом. Весь этот день подобен одному беспрестанно нарастающему модному аккорду, без малейшей дисгармонии, без малейшего фальшивого тона. Екатерина, не потерявшая ни на одно мгновение присутствия духа и не забывшая даже в максимальной суматохе отдавать малейшие распоряжения, находящая для каждого приветливое слово, сама захваченная порывом, охватившим народные массы, находится в зените своего величия. Только одной мелочи не хватает для того, чтобы эта исполинская горячо любимая Россия оказалась перед лицом всего мира ее собственностью, – свержения Петра.

Но этому яркому, сияющему, проникнутому жизнью летнему дню суждено закончиться не простым холодным указом, а зрелищем еще более величавым, еще более героическим, чем ее утренний въезд в город.

В десять часов вечера Екатерина переодевается в мундир князя Голицына (старый мундир Преображенского полка) и объезжает верхом свои войска в знак того, что приняла верховное командование над ними. Во время этого ночного смотра происходит один ничтожный, казалось бы, эпизод, который приобретает, однако, впоследствии огромное значение. Екатерина замечает вдруг, что забыла портупею. Немедленно выбегает из рядов войск молодой офицер и подает ей свою. На протяжении нескольких секунд Екатерина видит перед собой пламенное, молодое, прекрасное мужское лицо, слышит в ответ на свой вопрос неизвестную ей фамилию, и в следующее мгновение смелый юноша снова стоит в рядах своей роты. Но Екатерина никогда не забудет оказанной ей услуги, много лет спустя она вспомнит эту фамилию, прозвучавшую впервые в момент, когда она находилась на высоте счастья, и навсегда свяжет ее со своей личной историей и историей России.

Молодого офицера звали Григорий Потемкин.

В одиннадцать часов вечера четырнадцать тысяч солдат выступают из столицы по направлению к Петергофу, навстречу царю. Екатерина едет верхом впереди войск. Ее солдатская шапка обвита гирляндой из свежих дубовых листьев, ее длинные черные волосы развеваются, колеблемые порывом легкого летнего ветерка. Рядом с нею скачет, тоже верхом, Дашкова, также в мужском военном мундире, худенькая и стройная, как пятнадцатилетний мальчик. Сон и действительность, прошедшее и настоящее, миф и история сплетаются воедино в таинственно-серебристом полусвете этой северной ночи. Из бессознательных глубин раннего детства встает перед Екатериной носящее характер предчувствия воспоминание. То, что она переживает сейчас это воплощение ее первых грез: она сидит верхом на коне, как мужчина, имеет большее значение, чем любой мужчина в стране, и храбро выступает на борьбу с враждебным мужским началом, с мужчиной, который был ее законным господином не в силу своих личных достоинств, а только в силу своего происхождения и пола.

На протяжении тех утренних часов, в течение которых он оказался свергнутым с престола, Петр мирно спал. Отделенный только двумя-тремя часами езды от очага государственного переворота, весь императорский двор, включая и канцлера Воронцова, не имеет ни малейшего представления о событиях, происходящих в столице.

В Ораниенбауме этого двадцать восьмого июня все идет так, как ежедневно. Петр встает довольно поздно, потому что накануне было изрядно выпито, принимает в одиннадцать часов парад своих гольштинцев, садится к столу и незадолго до двух часов весь двор отправляется в Петергоф. В свите государя находятся прусский посол Гольц, престарелый генерал Миних, Воронцов, Шувалов, Трубецкой и около двадцати дам во главе с толстой фавориткой Воронцовой.

Для короткой поездки пользуются "линейкой" – большим экипажем, в котором много мест, в котором пассажиры сидят спиной друг к другу. Это чрезвычайно оживленная и веселая поездка. На государе его прусский мундир, на дамах – пышные туалеты-гала, и они предохраняют свою нежную кожу маленькими зонтиками от палящего июньского солнца.

Впереди линейки скачет флигель-адъютант Гудович. По прибытии в Петергоф Гудович видит бледных смущенных лакеев, расстроенных фрейлин и ни малейших приготовлений к приему его величества.

– Что случилось?

– Г осударыня исчезла с раннего утра.

– Куда она девалась?

Об этом никто не имеет представления.

Гудович скачет обратно и добирается до царского экипажа в лесу, приблизительно в двухстах метрах от дворца. Неожиданная весть производит на веселое общество приблизительно такое же впечатление, как появление угрожающей градом тучи на крестьянина. Государь не хочет сначала и верить в исчезновение жены. Он просит дам сойти с линейки, мчится к дворцу, бегает там из одной комнаты в другую, раскрывает все шкафы, смотрит под кровати, ищет даже под матрацами и зовет

Екатерину. Когда он прекращает наконец свои бесплодные поиски, появляются дамы, идущие пешком через парк.

– Не говорил ли я вам сегодня, – обращается Петр к своей метрессе, – что эта женщина на все способна?

Через несколько минут приходит во дворец запыхавшийся потный человек: это переодетый крестьянином гольштинский солдат, покинувший около десяти часов утра столицу, чтобы оповестить своего господина о происходящих там беспорядках. Он перешел Калинкин мост за несколько минут до того, как тот был загражден.

– Теперь вы видите, как я был прав! – восклицает Петр. – Она на все способна!

Никто не оспаривает его правоты в момент его поражения. Дамы визжат, плачут и возмущаются предательницей-женой. Мужчины совещаются, что предпринять. Беспорядки, бунт недовольных гвардейцев, попытки Екатерины вызвать восстание, все это, конечно, тревожные, неожиданные вести, но это еще не основание для того, чтобы монарх мог усомниться в своем могуществе.

– Отправляйтесь во главе отборной свиты немедленно в Петербург, – советует генерал Миних, – и покажитесь гвардии. Напомните забывшим свой долг о принесенной ими присяге, пообещайте недовольным удовлетворить их претензии. Никто не осмелится прикоснуться к священной особе вашего величества. Припомните, что и Петр Великий в аналогичном положении спас свою корону личным выступлением.

Но Петр Третий не Петр Великий. Совет Миниха ему абсолютно не нравится. Он ни в малейшей степени не верит в силу внушения своей личности. Теперь, в тот момент, когда он должен постоять за себя, выясняется, что он только по воле случая и в силу рождения, но не благодаря внутреннему призванию оказался во главе народа. Ложную гордость последних месяцев с него как рукой сняло, и затаенный глубокий страх перед этим чужим ему народом, страх перед своим положением, которое всегда казалось ему не по плечу, дает о себе знать.

– Я не доверяю императрице, – говорит он, – она способна допустить, чтобы меня оскорбили.

Окружающие чувствуют, что он сам считает свою игру проигранной. Самые юркие изыскивают

подходящие поводы для того, чтобы покинуть его. Воронцов отправляется в Петербург, чтобы "разбудить совесть Екатерины". Шувалов хочет "образумить гвардейцев". Трубецкой – чтобы, если понадобится, "велеть убить Екатерину".

Так как Петр не в состоянии принять никакого серьезного решения, то принимает десятки нелепых. Он рассылает ординарцев по всем направлениям, чтобы получить более точные сведения из столицы, рассылает курьеров в разные полки, чтобы отдать им приказание явиться в Петергоф. Отправляет гонца в Кронштадт и приказывает коменданту Нуммерсу доставить морским путем три тысячи солдат в Петергоф.

Четыре писца заняты тем, чтобы, опершись о железную ограду шлюза, записывать все те указы, которые им диктует Петр на протяжении одного часа. Большинство этих указов полны ругательных слов по адресу Екатерины. Тем временем на дорогах расставляют сторожевые посты, имеющие приказ дожидаться вестей из Петербурга. Но никакие вести не приходят. Волнение растет, ведь если бы восстание было подавлено, то государя об этом немедленно известили.

Престарелый Миних снова вмешивается: пусть Петр немедленно отправляется в Кронштадт, где он, несомненно, найдет защиту и, главное, выиграет время. Последуй Петр этому совету, и его личная судьба, и русская история сложились бы, пожалуй, совсем иначе. Если бы он поехал в этот момент -было четыре часа дня – в Кронштадт, то прибыл бы туда раньше адмирала Талызина, был бы встречен там как император, в его руках был бы весь флот, он мог бы вступить в общение с расположенной в Лифляндии армией и выступить против мятежного Петербурга на суше и на воде с подавляющими силами.

Но Петр колеблется. Он не в состоянии принять определенного решения. Он хочет выиграть время, чтобы избегнуть необходимости решиться на что-нибудь, и теряет из-за этого возможность спастись. Он командирует в Кронштадт Девьера и Барятинского, отменяет свое прежнее распоряжение о присылке трех тысяч солдат и приказывает осведомиться у Нуммерса, готов ли город принять его. Одновременно с этим он вызывает из Ораниенбаума своих гольштинцев и велит им захватить с собой пушки.

Оба эти распоряжения имеют только один смысл: они служат отговоркой для того, чтобы бездеятельно прождать еще несколько часов.

В Петергофском парке палящее июньское солнце далеко не так себя дает чувствовать, как в городе. Стоит превосходная, приятная погода. Так как все равно необходимо дожидаться, то все прогуливаются в тени развесистых старых деревьев, шутят с дамами и по наступлении вечера приказывают накрыть к ужину в саду, выпивают, как обычно, немного лишнего. Никакие новые тревожные вести из Петербурга не портят настроения: из Петербурга не приходит вообще никаких вестей. Ни один из разосланных во все стороны гонцов не возвращается.

Как раз в тот момент, когда убирают со стола, появляются гольштинцы. В безупречных мундирах, с ярко начищенными пуговицами маршируют они размашистым прусским шагом и преисполняют сердце Петра старым привычным воодушевлением. Еще раз дано ему судьбой поиграть в свою любимую игру и забыть серьезность положения. Он размещает солдат в парке, обходит близлежащие более возвышенные места и выискивает подходящие позиции для установки пушек. Долгое время никто не решается сказать императору, что нарядные гольштинцы не имеют ни ружейных пуль, ни орудийных снарядов и что монарху вряд ли вообще подобает устраивать баррикады в одном из своих увеселительных дворцов против штурма со стороны собственного народа.

К десяти часам вечера возвращается из Кронштадта Барятинский и докладывает, что город готов к приему его величества. Мужчины, окружающие Петра, которые давно поняли, что всякое сопротивление в Петергофе бессмысленно, и уже считают себя обреченными на гибель, толпятся вокруг императора и в один голос доказывают ему, что никакого другого выбора нет: Кронштадт является единственной и последней возможностью спастись. Одна галера и одна яхта снимаются с якоря и в одиннадцать часов отплывают по направлению к Кронштадту. Теряется опять-таки немало времени, пока все дамы в своих парадных туалетах усаживаются на галеру, пока кухня и винный погреб погружаются на яхту. Но, в сущности, уже все безразлично, потому что вскоре после отбытия из Кронштадта Барятинского туда прибывает адмирал Талызин, вручает Нуммерсу послание Екатерины и находит в лице Нуммерса старого врага гольштинцев. Несмотря на поздний час, созывают весь крепостной гарнизон и приводят его к присяге новой императрице. Так же поступают и с судовыми командами. Затем опускается цепь, преграждающая вход в гавань.

В час ночи императорская галера подходит к Кронштадту и бросает якорь в двадцати метрах от набережной. Караул с бастиона окликает: – Кто идет?

С галеры спускают шлюпку, которая подплывает к бастиону и требует, чтобы открыли вход в гавань. Караул отказывается это сделать. На галере не имеют ни малейшего представления о том, что произошло в Кронштадте с того момента, как Барятинский его покинул, и думают, что заграждение гавани произведено в целях защиты царя от мятежников. Поэтому Петр кричит:

Это я – сам император!

– Никакого императора больше нет! Отваливайте, иначе будем стрелять!

В тот же момент в крепости бьют тревогу. Ясно, что необходимо как можно скорее отплыть на такое расстояние, куда не могли бы долететь ядра крепостных орудий. Матросы гребут изо всех сил, яхта второпях разрубает якорную цепь, и в то время, как начинается бегство, бегство неизвестно куда, с крепостных стен доносится тысячеголосый крик:

– Да здравствует императрица Екатерина Вторая!

Теперь один только Миних, восьмидесятидвухлетний старик, сохраняет достоинство и требует от царя, чтобы тот, несмотря ни на что, боролся с судьбой по-царски. Он советует императору, умоляет его отправиться в Ревель к войскам и говорит:

– Я ручаюсь вам моей старой головой, что самое позднее через шесть недель вся Россия будет снова мирно лежать у ног вашего величества.

Но Петр, который еще вчера во что бы то ни стало хотел выступить походом против Дании, для того чтобы отвоевать маленький клочок Гольштинской земли, не в состоянии вести борьбу за собственное царство, борьбу за гигантскую Россию. Всю жизнь он играл в солдатики, а теперь он, даже не увидев еще ни одного вооруженного врага, капитулирует.

Он распоряжается, чтобы все возвратились в Ораниенбаум и вступили в переговоры с императрицей.

Миних спрашивает его с удивлением, неужели же он не сумеет умереть, если понадобится, во главе своих войск, как мужчина и повелитель. Но Петр и не слушает больше старика. Спустившись в каюту, он положил голову на колени своей возлюбленной и уснул крепким сном.

Г алера берет направление на Ораниенбаум. Ночь на воде прохладна, придворные и дамы, ежась от холода, укрываются в каютах. Только старый Миних остается на палубе, устремив взор на звезды. Лишь несколько месяцев тому назад вернулся он из двадцатилетней сибирской ссылки, должно быть, завтра новая императрица опять арестует его в наказание за те советы, которые он давал своему молодому господину. Советы эти ни к чему не привели. Петр не тот человек, который мог бы им последовать. Если бы он был способен на это, то не было бы и надобности их ему давать: ему не пришлось бы бороться за свою корону, потому что потеря ее ему никогда бы и не угрожала.

С неописуемым ликованием выступили солдаты под начальством Екатерины из города. Но через несколько часов общее утомление дает о себе знать. В два часа ночи останавливаются около жалкой корчмы под названием "Красный Кабак", солдаты располагаются лагерем в открытом поле и варят себе похлебку, лошадей расседлывают. Екатерина и Дашкова занимают крохотную комнатку с единственной узенькой кроватью, на которую обе ложатся, не раздеваясь. Но они не в состоянии заснуть и занимаются составлением дальнейших манифестов.

Только авангард, предводительствуемый Алексеем Орловым, отправляется вперед и достигает Петергофа к пяти часам утра, застает его пустым и движется дальше по направлению к Ораниенбауму. По дороге туда они натыкаются на роту голыдтинцев, которые, не имея представления о происшедших переменах, производят свои обычные утренние упражнения с деревянными мушкетами. В несколько минут гусары Орлова опрокидывают гольштинцев, ломают их деревянное оружие и запирают их в сараи и амбары. Затем они скачут дальше, прибывают к шести часам утра в Ораниенбаум и без боя занимают все посты и входы.

Петр, опасаясь за свою жизнь, отдал сейчас же по прибытии в Ораниенбаум распоряжение о том, чтобы не оказывали ни малейшего сопротивления и уничтожили все, носящее характер укрепления.

Он написал также письмо Екатерине и отправил его с вице-канцлером Голицыным навстречу императрице. В этом письме он просит ее простить ему все его прегрешения, обещает исправиться и предлагает ей разделить с ним правление.

Голицын встречает императрицу приблизительно в тот момент, когда Алексей Орлов добирается до Ораниенбаума. Она в пять часов утра уже опять в седле. Не давая на письмо Петра никакого ответа, она тут же приводит Голицына к присяге и забирает его с собой. В десять часов утра она находится уже вместе со всем войском в Петергофе. Прошло всего тридцать шесть часов с того момента, как она уехала отсюда в жалкой наемной коляске.

Прибытие гусаров Орлова в Ораниенбаум удвоило страх Петра. К десяти часам утра он соображает, что Голицын не вернется, и что Екатерина, очевидно, отклонила его предложение. Тогда он отправляет с генералом Измайловым второе письмо, в котором отрекается от престола и просит разрешить ему уехать вместе с Воронцовой в Гольштинию.

Это весьма скромное и, несомненно, искреннее желание. Екатерина слишком знает своего супруга, чтобы не понимать, что он до глубины души рад был бы провести остаток своих дней в качестве герцога Гольштинского, заполняя свое время парадами на казарменном дворе. Она не мстительна, не злопамятна, не жестока, это она доказала в других, психологически гораздо более сложных положениях. В качестве жены, женщины она от всей души предоставила бы смещенному с трона Петру мирно доживать свои дни в Голынтинии, но как императрица она не решается оставить бывшего монарха на произвол неведомой игры политических сил. Елизавета двадцать лет тому назад тоже не осмеливалась отослать брауншвейгскую семью на родину, а ведь Елизавета была дочь Петра Великого! Екатерина также того мнения, что спокойствие и прочность ее престола гарантированы только в том случае, если Петр будет находиться под надлежащей охраной внутри России.

Но для того, чтобы держать Петра под верной охраной, им необходимо прежде всего овладеть. Он как-никак окружен тысячью пятьюстами гольштинцев – с ними, конечно, можно без особого труда справиться, но пришлось бы для этого пролить кровь, а Екатерине хочется осуществить переворот без человеческих жертв. В этом смысле она и отвечает генералу Измайлову.

– Ваше величество, считаете ли вы меня честным человеком? – спрашивает посланец Петра.

Екатерина отвечает утвердительно. – В таком случае я даю вам слово, что если вы меня отпустите, то я лично приведу вам государя сюда, он подпишет все, что вы от него потребуете, и я, таким образом, избавлю страну от гражданской войны.

Измайлов, во всяком случае, не безусловно честен: он, правда, обещает не больше того, что он в состоянии исполнить, но расценивает свою услугу выше, чем она того в действительности стоит. Он отлично знает, что у гольштинцев нет никакого военного снаряжения, что Петр сам воспретил какое бы то ни было сопротивление и находится в таком настроении, что можно рассчитывать на его абсолютную уступчивость. Екатерина не переоценивает генерала, она убеждена в том, что он действительно честно готов предать своего императора, и возлагает на него просимую миссию. Она только отправляет вместе с ним Григория Орлова. А для того чтобы бестолковому Петру не трудно было написать текст своего "добровольного отречения", Екатерина набрасывает его проект, каковой Петр впоследствии в действительности без малейших возражений подписывает.

Подписав отречение, Петр, опять-таки без малейшего протеста, позволяет усадить себя в коляску и отвезти в Петергоф. При нем находятся его адъютант Гудович и Елизавета Воронцова. По обеим сторонам дороги из Ораниенбаума в Петергоф стоят густыми шпалерами солдаты. От пламенного воодушевления вчерашнего дня уже нет и следа. На несчастного, свергнутого и беспомощного царя сыпется со всех сторон град насмешек, и когда он выходит у подъезда петергофского дворца из своей коляски, до него доносятся со всех сторон крики:

– Да здравствует императрица Екатерина Вторая!

Молча вручает Петр дежурному офицеру свою шпагу. Его отводят в те комнаты, которые он занимал, будучи великим князем. Здесь с него снимают Андреевский орден, он должен снять на глазах у зубоскалящих и издевающихся солдат свой мундир, и прежде чем он успевает переодеться в штатское платье, разнузданная плебейская толпа отпускает немало шуточек по адресу лишенного знаков отличия императора. Вскоре после этого появляется Панин, чтобы переговорить обо всем необходимом.

Бывший царь опускается перед воспитателем своего сына на колени, пытается целовать его руки и плачет как дитя. Елизавета Воронцова тоже падает Панину в ноги и умоляет, чтобы ее оставили с ее возлюбленным. Этим выраженным ею желанием разделить участь несчастного Петра она искупает многие свои прежние вины и изобличает во лжи тех, кто утверждал, будто ее склонность к Петру объяснялась одним честолюбием. Но ее просьбу не исполняют.

"Петр просил меня оставить ему его метрессу, его собаку, его негра и его скрипку, – пишет Екатерина спустя несколько недель Понятовскому, – но для того чтобы избежать скандала и не увеличивать возбуждения его караула, я могла предоставить ему только три последние вещи". Это довольно слабая мотивировка и вопрос, почему победоносная Екатерина оставила не исполненной скромную и вполне понятную просьбу ее несчастного супруга насчет его возлюбленной, – довольно щекотлив. Этот вопрос соприкасается в известной степени с мрачной проблемой о кровавом конце Петра.

К пяти часам дня карета со спущенными занавесками покидает дворец. Гренадеры в полном вооружении стоят на подножках, на запятках и на козлах. В карете сидит Петр, с ним четыре офицера. Один из них Алексей Орлов. Целью поездки является Ропша, маленькое поместье в окрестностях Петербурга, где Петру надлежит провести несколько дней, пока для него будут приготовлены надлежащие апартаменты в Шлиссельбурге.