Текст книги "Человек из офиса"

Автор книги: Гильермо Саккоманно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

37

С каких-то пор он начал грызть ногти. Сначала думал, скоро пройдет, но это стало манией. В одном научном журнале прочел, что наиболее эволюционировавшие виды используют зубы и лапы как оружие. Значит, испугавшись своей сдерживаемой жестокости и грызя поэтому ногти, на самом деле – делает вывод – он поедает собственную агрессивность. Однажды ночью, в кровати, секретарша замечает ему, что он грызет ногти. Он говорит, что делает это, чтобы не поцарапать ее во время фистинга [5]5
  Фистинг (от англ. fisting) – вид сексуальной практики с введением пальцев или кулака в вагину.


[Закрыть].

Сменим тему, предлагает она, он не должен чувствовать себя виноватым. Он делает вид, будто удивлен. О чем это она? О вине, отвечает она и смотрит на него поверх круглых очков. Грызть ногти – это признак вины. Он все же не понимает, говорит ей. Пусть не чувствует за собой вины за то, что донес на сослуживца, ей он тоже казался подозрительным. Он уже собрался спросить, откуда она узнала, но не стоит спрашивать о том, что и так знает: от шефа. Она подтверждает: шеф рассказал. И он должен гордиться, что так поступил. Потому что шеф зачтет это сотрудничество. Говорит, она тоже гордится им.

А теперь, просит она, пусть сменит настроение и продолжит фистинг.

Влюбленность – это болезнь. Он болен секретаршей. А если это так, это и есть настоящий ключ к тому, почему он грызет ногти. Теперь понимает, почему подумывал убить ее и тут же твердо решил отогнать эти фантазии. Он понял: грызет ногти от страха. Задает себе вопрос – как можно любить того, кого боишься. Ведь он осознает: она, наверное, пострашней шефа. Но он никогда не отважится отделаться от нее. А не отважится потому, что уже знает – он не сможет жить без нее, даже если она клонированная сука.

38

Иногда он тайком уносит журнал в туалет. Сидя на унитазе, читает статью о конгрессе неврологов. Исследования пациентов с травмой коры лобной доли, у которых обнаруживается существенный недостаток гордости, стыда и раскаяния. Другим таким же, однако, трудно вменить в вину преднамеренность. Конгресс обсудил также вопрос об эмпатии [6]6
  Эмпатия (греч. empatheia – сопереживание) постижение эмоционального состояния другого человека.


[Закрыть]и нравственности, что связано с коллективным поведением. Эмпатия подталкивает нас к действию: если мы видим страдающего человека, его положение может вызвать у нас боль и активировать мозговые центры, связанные с опасностью. Хороший пример, говорится в статье, – то, что происходит в палатах с новорожденными не старше восемнадцати часов. Если младенец заплачет, остальные тоже начинают плакать.

Этот пример его умиляет.

39

Как-то вечером он предлагает девушке посмотреть кикбоксинг. Участникам предварительных боев не больше четырнадцати лет, они из беднейших слоев населения города. Каждая встреча заканчивается кровью. Так как финальная схватка – за звание чемпиона Южной Америки, в этот вечер публика в ожидании побоища входит в азарт. Стадион кипит, ревет. Они проталкиваются сквозь публику. Их места в партере, недалеко от ринга.

Сначала на ринг выходит претендент, местный мальчишка, носовая перегородка сломана, свирепый взгляд, белые штаны. Он поднимается с тренером и ассистентами, все они – еще ребята. Достаточно увидеть, как местный мальчишка имитирует удары кулаками и ногами, чтобы понять: не слишком приятно столкнуться с таким в переулке. Потом, раздвигая толпу, появляется чемпион в красных штанах, мальчишка-кореец, не менее угрожающего вида, чем его соперник. Свирепо улыбается. Звучит колокол.

Первые секунды боя. Сразу – в атаку. Мальчишка-кореец кажется непобедимым. По крайней мере при первом обмене ударами. Каждый его удар ногой попадает местному в лицо. Местному приходится отступать. Отирать кровь из ушей и отступать, заботиться о защите, готовить контрнаступление. Но кореец не дает вздохнуть. Местный мальчишка, прижатый к канатам, повисает на чемпионе. Едва судья разнимает их, местный набрасывается на соперника. Мальчишку-корейца удивляет реакция противника. Местный попадает ногой в скулу корейцу. Публика вскакивает и подбадривает его.

Девушка участвует в овации. Временами она поддерживает криками то одного, то другого. Ее восхищение всегда относится к сильнейшему. Она ни за кого не болеет, просто хочет видеть кровь. Раунды следуют один за другим. В этих поединках побеждает тот, кто уничтожит соперника. Нет правил, запрещающих хитрости. Бой длится, пока один из противников не грохнется без сознания в лужу крови. Девушка надрывается от крика. Издевается над местным мальчишкой с окровавленным лицом, ослепшим, не видящим соперника, а тот пользуется этим, выбирает момент и, наконец, наносит ему удар ногой с разворота, который сносит его на пол. Когда местный падает, кореец бьет его по почкам. Судья разнимает их. Начинает отсчет. Местный мальчишка поднимается и снова атакует. Оба тузят друг друга. Ни один, ни другой не сдается. Когда один падает, другой с улыбкой бьет его ногами. На этот раз упал кореец. Плохо соображая, отползает. Местный мальчишка поднял руки, торжествуя, и запрыгал, а судья снова начал отсчет.

Но мальчишке-корейцу удается подняться, он отчаянно бросается в драку. И драматически разворачивает ситуацию. Застает врасплох соперника и еще больше – публику. Стадион, кажется, рушится от шиканья, аплодисментов, свиста. Девушка кричит, не помня себя. Ее крик равен оргазму. Подумал – наверное, подмокла. Спрашивает себя, как примирить ту девочку со снимка первого причастия с этой самкой, заходящейся в крике, когда теперь мальчишка-кореец молотит по голове местного.

Выйдя со стадиона, девушка сникает. Он обескуражен ее молчанием, холодностью. Вспомнил о ее словах, сказанных во вторую их ночь про то, что, если она даст миру ребенка, сделает все, чтобы натренировать его для борьбы за жизнь и чтобы он не стал канцелярской крысой.

Спрашивает девушку, хорошо ли она себя чувствует. Она отвечает, что ей нужно вернуться в свою квартиру, побыть одной и подумать. Он предлагает проводить ее. Она отказывается. Уже поздно, говорит он ей, он не оставит ее одну. Она отвечает, что всегда выпутывалась сама. Что такое с ней? – допытывается он.

Она беременна, говорит она ему. А теперь, раз он уже знает, пусть оставит ее в покое. Если проблема в этом, отзывается он, он может стать частью ее решения. Она поворачивается к нему спиной. Приказывает не идти за ней. Отбегает, спотыкается, у нее отваливается каблук. И бежит дальше, хромая. Увидев ее хромоту, он подумал, что они созданы друг для друга. Не знает, идти за ней или остаться. Она исчезает в провале подземки. Смотрит ей вслед. Теперь он один на авениде. Сверху, из-под облаков, его высвечивает прожектор вертолета.

40

Уже давно искусствоведы пытаются установить дату создания Ван Гогом «Вечернего пейзажа при восходе луны». Известно, что полотно было написано в 1889 году, но когда именно, оставалось загадкой. Исследуя переписку Ван Гога с братом Тео и со своим другом Полем Гогеном, историки искусства сочли, что художник написал это произведение в мае, после того как отрезал себе ухо и добровольно поселился в приюте Сен-Реми-де-Прованс, на юге Франции. Там, из окна приюта, Винсент углядел этот пейзаж. А в сентябре брат Тео получил картину.

Человек из офиса читает эту историю в научном журнале. Он так заинтересовался, что рискует проехать свою станцию. Группа ученых техасского университета Сауз-Уэст, сообщает журнал, решила разгадать загадку датировки «Пейзажа при лунном свете». Возлагая надежды на астрономические расчеты, топографические карты, аэроснимки, климатические наблюдения и еще на свою смекалку, исследователи поехали на юг Франции, где определили место написания пейзажа. Рассчитав положение спутника Земли с помощью астрономического программного обеспечения, установили два возможных дня, когда полная Луна могла показаться над горизонтом такой, какой Винсент написал ее. Как и на картине, перед учеными предстала золотая пшеница. Тогда они определили точное время исполнения картины – 13 июля 1889 года, 21.08. Но что особенно их заинтересовало, именно это сейчас интересует человека из офиса, – это то, что меньше чем через месяц Луна должна будет занять на юге Франции то же положение, которое вдохновило Винсента.

Он закрывает глаза. Вспоминает первую ночь с девушкой. Если бы вся Солнечная система могла по его воле повторить пространство, время, вращение Земли, тогда он был бы другим. А насчет другого, думает он, так все мы другие. С каждым разом все больше убеждается, что и секретарша – тоже другая. Днем – одна, профессионал, сама сердечность. Ночью – скользкая бабенка, которая приходит в экстаз, засовывая ему в задний проход розовый фаллоимитатор. Он падает лицом вниз на плюшевых медвежат, которых она насобирала на диванчике. Не ему судить девушку. Разумней пересмотреть собственное поведение, говорит он себе. Да кто он такой? – спрашивает он себя который уж раз и утешает себя: все люди разные. Теперь улыбается и соглашается. Выступают слезы, затуманивающие плюшевых медвежат.

Отреагировав на это видение, задается вопросом: отчего же она не обращает на него внимания, не разговаривает с ним, избегает его? Однако оставляет ей послание на автоответчике. Что готов взять на себя ответственность, если он отец. С радостью примет свое отцовство. Потому что с тех пор, как влюбился в нее, он стал другим. А раз он другой, то и сын будет сыном другого. Наверняка родится мальчик. Чемпион по кикбоксингу – говорит ей на автоответчик. В офисе, подойдя к ней, шепотом спрашивает, он ли отец. Даже если нет, готов дать младенцу свою фамилию. Не важно, если речь идет о сыне шефа. Он все равно будет его любить. Вообще-то, говорит он, шеф не такой уж плохой. У шефа свои проблемы. И спрашивает, знает ли она, что дети шефа – приемыши. Она даже не смотрит на него. Говорит, занимался бы своими делами. Но ведь он хочет узнать, настаивает человек из офиса. Должен знать.

41

Мучается фантазиями ее убийства. Все, что происходит с ним в последнее время, – по ее вине. Если бы не влюбился в секретаршу, не пропал бы сослуживец, не пытали бы рыжую и оба жили бы своей мечтой заселить Патагонию. Желание убить секретаршу крепнет. Но ее смерть будет означать еще и смерть новой жизни, которая могла бы изменить жизнь их обоих. Так он думает каждый раз, когда видит себя душащим девушку. Его руки сжимаются на ее шее. Она в конвульсиях, кожа становится фиолетовой. Царапает его. Он хочет вырвать ей глаза, но не ослабляет хватку, пока ее тело не обмякло. Что больше всего угнетает – это открытые глаза трупа. Он знает, что этот взгляд не исчезнет из памяти, последует за ним, куда бы он ни направился, где бы он ни прятался.

В довершение всего на этих днях у него начались неприятности с головой – перхоть и выпадение волос.

Перхоть и выпадение волос угнетают его. Утешает себя: такова жизнь, посреди драмы нас отвлекают мелкие неприятности. И эта второстепенная напасть становится главной. Другой отражается в витрине аптеки, входит внутрь и спрашивает что-нибудь для волос. Интересуется тонизирующими средствами, лосьонами – и ценами, конечно. Самые действенные лекарства – самые дорогие. Другой не обращает внимания ни на цены, ни на то, как повлияет эта трата на его бюджет. Важно одно – сохранить волосы. Не хочет стать лысым, как шеф. Другой решает за него. Другой отважно составляет план. Ежедневно он передает шефу чеки и ждет, чтобы он их подписал. Иногда шеф подписывает, разговаривая по телефону. Не всегда получается одинаковая закорючка. Но он изучил все ее варианты. Может подделать так, что не заметят разницы. С чеком и чемоданчиком отправляется в банк, получает сумму. Затем входит в турагентство. Вот такой план. Очень простой.

В этот вечер возвращается домой пораньше. Жена и выводок спят. Закрывает все окна и включает газ. Жаль ликвидировать старичка. На минуту останавливается, смотрит на спящего, поправляет одеяльце. Кажется, старичок – это уж слишком. Но забрать его с собой не может: старичок будет обузой. Точно знает – никакого багажа. Все-таки вина отягощает. Другой убеждает: на милосердии далеко не уедешь.

Утром следующего дня вертолеты, кажется, летают еще ниже. Взглянув вверх, он может различить нацеленные на него стволы. Хотя взрывы привычны, он должен принять меры предосторожности. Вовсе не нужно, чтобы какой-то теракт порушил его план. Вероятно, следовало взять такси. Но тогда рискует застрять в пробке. Входит в банк. Кассир с козырьком на лбу рассматривает чек. Речь идет о крупной сумме. Должен посоветоваться с управляющим. Секунды превращаются в минуты. Другой сохраняет спокойствие. Наконец управляющий просит следовать за ним. Проходят коридор, зарешеченные двери. Вооруженный охранник в конце. Управляющий отдает приказ. Открывается последняя решетчатая дверь. Гигантский сейф.

Через несколько минут входит в турагентство с чемоданчиком, набитым деньгами. Рекламный агент предлагает различные отпускные варианты. Он слушает, листает брошюры. Купит билет на имя секретарши. В Мехико. Она должна дождаться его в Мексике. А он поедет по земле: автобус до границы с Бразилией. В Бразилии – другой автобус. Сначала – в Сан-Паулу, потом – в Рио. Будет часто менять города. Переправится через Амазонку, а там – вверх, на север, по Тихоокеанскому побережью двинется на встречу с девушкой.

 
И там, где для меня найдется ложе,
гнездо сложу ей, будем зимовать.
Я на чужбине затерялся тоже:
Зачем я, Боже, не могу летать? [7]7
  Песня «Ласточка» была написана в изгнании мексиканским композитором Нарсисо Сарраделем в 1866 г. Стала самой популярной у мексиканцев песней на тему тоски по родине. Пер. Марии Фаликман.


[Закрыть]
 

Соломенная шляпа, темные очки, черные усы, цветастая рубашка, белые брюки и туфли, всегда с чемоданчиком в руке, под обжигающим солнцем, идет по пустынной в час сиесты улице. Песня слышится из таверны. Посетителей не много, уткнулись носами в столы. В углу смуглая девчонка с косами играет на гитаре. Между перебором струн слышится гудение мух.

Спрашивает бутылку мескаля [8]8
  Мескаль – крепкий мексиканский алкогольный напиток из сока агавы.


[Закрыть]. Оглядывается вокруг. Уже не нужны ему деньги. Понимает: чтобы оказаться здесь, не стоило делать того, что сделал. Не стоило запутываться с девушкой в безнадежной страсти, которая привела к беременности. Не стоило во имя этой страсти отнимать жизнь у жены и выводка. И красть не стоило. Вспоминая каждый из этих поступков, чувствует усталость. Спрашивает себя, не было ли то, что он делал ради счастья, верхом несчастий. Теперь он понимает, что счастье было не там, где он его искал. Может быть, счастье – в желании быть счастливым. Этот стол, эта девчонка, песня о ласточке. Теперь имеет значение только прохлада таверны, мескаль и песня. Срывает накладные усы. Проведя рукой по лбу, замечает, что капельки пота окрасились краской для волос. Снимает очки. Понимает, что судьба посылает ему сигнал. Сигнал – в бутылке. И этот сигнал – червяк.

Приканчивает бутылку и проглатывает червяка. Червя вины. Девчонка допела песню. Он подходит к ней. Уже не маскирует хромоту. Отдает ей чемоданчик. И уходит.

Опять на солнцепеке. Говорит себе: все, что он хотел, – это стать другим. Но он не другой, он все тот же, всегдашний, застывший на сиденье пустой подземки и в темноте, пробудившийся от вызванного усталостью сна, со слипшимся ртом и тошнотой оттого, что проглотил червя. Только теперь, проснувшись в темноте, с сильно бьющимся сердцем, он понимает: уснул в последнем поезде, уже проехал конечную станцию, и сейчас один в лабиринте туннелей и путей, где поезда застывают в неподвижности до утра. Попался. Выхода нет: проведет ночь здесь, в подземелье, арестантом этого лабиринта.

Даже света нет, чтобы почитать научный журнал. Ноги замерзли. Дрожит. Чихает.

42

Даже в такую ночь, когда льет как из ведра, вертолеты по-прежнему кружат над зданиями. Дождь стучит в окна офиса.

Не сидится за столом. Молнии освещают столы-гробы. Оглядывается на стол позади. Время от времени раскрывает тетрадь. Прочитывает несколько строчек и тут же прячет ее в ящик. С тех пор как сослуживец пропал, его стол остается пустым. Раз нет замены, думает он, это должно иметь объяснение. С одной стороны, эта пустота может означать, что там, наверху, сокращают расходы и в самый неожиданный момент может случиться новое сокращение персонала. С другой – это отсутствие стало почти осязаемым, превратилось в кару: с тех пор как сослуживец пропал, он вспоминает о нем все чаще, а иногда ощущает, как, невидимый для других и видимый ему одному, тот наблюдет за ним точно так же, как делал при жизни. Тогда он внезапно поворачивается и вместо сослуживца видит другого, пишущего в тетради. Сожалеет, что не отделался от другого как от сослуживца. Потому что ради избавления от другого придется сначала отделаться от самого себя.

Но есть и иное объяснение. Пустой стол – постоянный знак власти шефа, одна из его макиавеллиевских уловок, на этот раз предназначенная только ему одному, напоминающая о том, что он доносчик. А известно: доносчик гораздо подлей тех, кто, как сослуживец, своей жалкой сельской мечтой пытается сказать «нет». Такое объяснение опровергает слова секретарши, что шеф ценит его еще больше с тех пор, как он донес на сослуживца. Теперь он убежден: шеф не заменит сослуживца, пока он, замученный своей подлостью, не бросится наконец в стекла и не сгинет в ночи, разбившись вдребезги. Представляет себя: вид отсюда, сверху – сгусток крови на асфальте. Не одна и не один покончили с собой, бросившись сквозь стекла. Как и летучие мыши, они были четвертованы лопастями вертолетов.

Направился к вешалке, надел пальто. Ему уже наплевать на печальное состояние его пальто.

Ее беременность еще не заметна. Правда, и срок невелик. Но может быть, это просто задержка. Ложная тревога. Или уловка? С того вечера, когда они побывали на кикбоксинге, она с ним не разговаривала. Каждую ночь он бродит, не выбирая дороги, кружит, блуждает, рискуя попасть под осколки гранаты, наткнуться на клонированных собак, на перестрелку, на облаву или оказаться в полиции как подозреваемый. Выйдя из офиса, начинает кружить. Холод, сырость, усталость и озноб резко выделяют его хромоту. Не торопится домой. Иногда ночью, на ходу, замечает себя в витринах, а другой, отраженный, иронически поглядывает на него.

На улице – потоп. Ветер превращает дождик в водопад. Переходит улицу под гудки. Уже промок. Темнота. От штормового ветра – обрывы электросети в разных концах города. Громы и молнии перемежаются с грохотом бомбы в соседнем квартале, на последнем этаже посольства. Светофоры не работают. Легковушки и автобусы сбиваются в пробки. Когда разражается такая буря, по мере наступления темноты целые районы города гаснут. Все бездомные бросаются грабить и убивать. Если хочешь вернуться домой, нужно поспешать. Сейчас или никогда. Многие чиновники уходят пораньше или остаются в своих конторах. Лучше уж работать всю ночь не смыкая глаз, чем ради отдыха в собственной кровати рискнуть встречей с грабителями, которые прочесывают улицы и авениды. Полиция и армия устраивают охоту на всех без исключения. После такой штормовой ночи утром обнаруживаются штабеля трупов: мужчины, женщины, старики, дети. Неистовство не знает исключений. Но он не торопится в свою квартиру. Уже промокшим добирается до противоположного тротуара и укрывается в портике. Отсюда виден вход в здание, где он работает. Хочет убедиться, не выедет ли она в автомобиле шефа. Она выходит. Выходит через главный подъезд, торопясь и одна. Замечает, что он следит за ней. Что идет за ней. Походка нервная. Останавливается у входа в подземку. Он закрыт. Значит, движение остановлено. Она пересекает авениду, увертываясь от легковушек и грузовиков, бронетранспортеров и мотоциклов, машин «Скорой помощи» и патрульных машин. Она убегает. Он преследует. Оступается – хромота виновата. Тонет в потоке машин. Брызги из-под колес хлещут по лицу. Скоро, когда девушка поймет, что нет способа добраться до дома, когда каждая авенида – поле боя, на каждом углу – засада, ей, отчаявшейся, придется присоединиться к нему.

Ее силуэт едва прорисовывается сквозь ливень. Сворачивает в переулок. Хромота мешает ему бежать быстрей. Поскользнулся. Она исчезает. Хоть глаз выколи. Темнота пугает. А еще смрад. Делает шаг по переулку, еще один. Самосвалы, ящики, мусоросборники. В переулке дождь шумит еще громче.

Удар приходится в спину, валит с ног. Зрение отключатся. Открывает глаза. Опрокинут в лужу. Секретарша – перед ним. В руках – железный штырь. Обеими руками держит его. Не нужно резких движений, говорит он ей, беременным это вредно. Она взмахнула штырем, он вовремя уклонился. Штырь ударяется о цемент. Он поднимает руки вверх, защищаясь от следующего удара. Но не успевает.

После дождя – завеса мороси. Когда приходит в себя, выбирается из переулка, держась на стены. На авениде движение поредело. На углу дежурят бронетранспортеры. Изображая спокойствие, направляется к следующему перекрестку. Повторяются его ночные хождения. Угадывает силуэты людей, слышит крики. Часто рядом гремят выстрелы. Крик от боли. Кто-то падает.

Когда очнулся, не помнил, как дошел до дома. Лежит лицом вниз на полу. Выводок собрался вокруг, рассматривает его как умирающую мошку. Вокруг – слюнявые рты. Один тронул его носком, чтобы проверить, жив ли еще. Жена спугнула выводок. Построила толстяков и отправила в школу. Потом занялась им. За руку оттащила в ванную, под горячий душ. Пускает холодную воду, чтобы взбодрить. Приказывает проглотить таблетки аспирина. И допить кофе. Жена чистит брюки, пиджак, пальто. Пока он сидит с чашкой кофе на стуле, в трусах, она гладит его одежду. Ругает его и грозит утюгом.