Текст книги "Человек из офиса"

Автор книги: Гильермо Саккоманно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

6

Крушение – объясняет она. Пережила кораблекрушение, он хорошо расслышал. Достаточно одного этого слова. Вот романтическая возможность – мелькнуло в голове. Если б оказаться на веслах двухместной шлюпки и пришлось бы выбирать, кого спасти, он не колеблясь вытащил бы девушку, а если потребуется, бил бы веслом по головам и рукам других тонущих. Не хочется додумывать, что будет, если у него в руках не весло, а топор. Разбивал бы черепа, рубил бы пальцы, руки и спас бы ее одну.

Девушка рассказывает, что крушение потерпели ее чувства. Пытается удержаться на плаву. Он знает, о чем она. Он тоже терпит кораблекрушение, вернее, давно его потерпел. Если б она знала – думает он. Но не решается поведать ей свою историю. Оба они потерпевшие. Она со своим стыдом из-за коренного зуба, а он – из-за пальто. Встретились две стыдобины. Совпадение доказывает: их судьбы должны были пересечься. Так было написано. Только где? – спрашивает он себя. На небесах – вот ответ. Представляет себе небеса как большое министерство с бесчисленными ведомствами, в которых сортируются и раскладываются по папкам судьбы душ. Один небесный писарь засек сходство двух личных дел, секретарши и его. Единственное, на что можно надеяться, так это на то, что сортировка не будет зависеть от обычных бюрократических ошибок, каких он сам немало совершил, от обычного промаха, который может породить уйму неприятностей для затронутого лица.

Укоряет себя за эти отступления. Нужно поскорей поведать девушке, что эта ночь его воспламеняет. Еще нужно перетерпеть, пока она закончит рассказ о своем любовном разочаровании – кораблекрушении, как она его называет. Сердце разбито – говорит девушка. И еще, ложные обещания, увядшие надежды, бесполезные примирения. Ее сотрясает плач. Эти содрогания кажутся ему очаровательными не меньше, чем приступы икоты и всхлипы обиженной девочки. Даже если она не знает меры своей слезоточивости, он должен допустить, что, несмотря на слезы, сопли, бумажные салфетки, она страдает. Он завидует типу, который заставляет ее страдать, снова думает, что это сослуживец. И вспомнив его, чувствует себя глупцом: как это он раньше не видел, что этот тип, если судить с женской точки зрения, может быть привлекателен. Потому что женщины могут увлечься и презренным типом. Должно быть, это сослуживец дважды звонил ей.

Человек из офиса не знает, что следует ощущать: триумф, оттого что девушке неприятны эти звонки, или сожаление из-за горя, которое ее сотрясает. Сочувствует, просит секретаршу рассказать все, если это утешит ее. Пусть считает его другом. Только друг поможет, когда одиночество загоняет в угол. А он именно друг, а не просто сослуживец. Она утирает слезы. Если он поклянется хранить тайну, она скажет, кто этот человек. Он заверяет, что он могила.

Шеф, признается секретарша.

7

Молчит, спокойно глядя в ее глаза. Думает о шефе. Жирная лысина шефа, волосы в ушах шефа, густые брови шефа, подпорченный ветрянкой нос шефа, кислый запах изо рта. Еще: безупречные рубашки, кричащие галстуки, выпирающий живот и брюки с подтяжками. И кольцо: не может теперь забыть о кольце шефа, внушительном, похожем на печать. Не может забыть туфли шефа, черные, начищенные до блеска, с резиновой подошвой. Шефу нравится перемещаться незаметно, чтобы подчиненные боялись его появления.

Спрашивает себя, как могла она спутаться с таким типом. Наверное, попала в ловушку. Хитрый шеф, который подкрадывается на резиновых подошвах. Устроил западню, а потом притворился добряком. Шеф обольстил ее своим обхождением – то ли отеческим, то ли хлыщеватым, в этом он силен. Наверное, повышение обещал.

Не может отвести глаз от автоответчика. Выходит, это шеф звонил дважды посреди ночи. Сначала когда ехали в такси – на мобильник. А теперь на домашний.

Убранство, которое до сих пор, казалось, вызвано желанием украсить, теперь кажется вульгарным и безвкусным. Наверняка это шеф подарил плюшевых медвежат. Вот этого, например, пузатого, с галстуком. Ощущает себя дураком. Трудно слушать ее. Предпочел бы не слышать: шеф женат, но ей это не важно, потому что шеф кажется ей добряком. Ему неприятен этот рассказ. Давно следовало уйти.

Хочется сбежать, раз и навсегда заблудиться в ночи. Тотчас, немедленно и навсегда. Но не может. Сочувственно подает девушке снова бумажный платок. Они опять так близки, оба на диванчике, его рука вытянута за ее спиной. Она откидывает голову на его руку. Приятные духи у девушки. Не хочет задумываться – говорит ему. Она так запуталась. Тут наконец он осмеливается поцеловать ее, а она, как в забытьи, отдается неловкому и горячему поцелую. Он не закрывает глаз. Она закрывает, но поцелуй долог, она снова открывает глаза, они глядят друг на друга.

Смотрит на часы, собирается уйти. Она дрожащим голосом просит остаться: одной страшно. Только пусть не поймет превратно. Она должна противостоять одиночеству. А одиночество ужасающе. Если он уйдет сейчас, она не знает, как быть. Пусть сделает одолжение, останется. Хотя бы пока она не заснет.

Он спрашивает себя, что будет потом, утром, когда встретятся в офисе. Вопрос – как обратиться к шефу. Еще задает себе вопрос, как поведет себя девушка, если шеф поймет, что у подчиненных возникли близкие отношения. Лучше не задумываться, как она говорит. Потому что она берет его за руку и ведет в спальню. На ночном столике курятся ароматические свечки. Невероятно, что это происходит с ним. Это другого она ведет к своей постели. Легче думать, что другого. Наверное, ему не стоит идеализировать сцену: мужчина и женщина, ищущие, трогающие друг друга в полутьме, избавляющиеся от одежд, каждый снимает что-то у другого, пальцы, что расстегивают пуговицу, распускают застежку, ласки под нижним бельем, бретелька, сосок, застежка-молния, головка, резинка, клитор. Руки у него холодные, влажные. Извиняется. Это нервы – шепчет она. У нее тоже холодные руки. Ноги тоже. Такое кровообращение – объясняет. Всегда мерзнут.

Подразумевается, что он, как мужчина, должен быть зачинщиком, а не так, как сейчас, когда ведущая – она. Раз она, молодая, диктует свои правила, это потому что опытная. Она не так уж невинна, как он предполагал. Опять он оказался простаком. Мясистые губы, острые зубки, что покусывают его, чувственность, которой она заражает, – все заставляет соображать: сколько раз она повторяла с другими эти уловки. Если не бросит думать, кончится тем, что совсем заглохнет. А может, соображения насчет девушки вызваны его собственной боязнью не сработать. Почему бы не счесть, что поспешность девушки вызвана отложенным желанием. Страстью, почему бы и нет.

Вирус. Мысль о вирусе парализует его. Миллионы инфицированных на всей планете. От мысли о вирусе размяк. Все же, если упомянет о риске вируса, будет выглядеть заботливым кабальеро. С девушкой на себе, тяжело дыша, умудряется спросить, нет ли презерватива. Если он сомневается, отвечает она, презервативы на ночном столике. Он же не гуляка, объясняет она ему. А у тех презервативы всегда при себе. Не нужно так ворочаться, говорит она, хочет ощутить его. Он думает, если она держит презервативы на ночном столике, наготове, должно быть, пользовалась ими с шефом. Чтобы не забеременеть. Хотя можно предположить и другое: чтобы застраховаться от неразборчивых связей шефа. Несомненно, секретарша не единственная, кого шеф трахает. Но если судить по поведению девушки этой ночью, почему бы не догадаться, что кроме шефа у нее есть и другие любовники. Он понимает, что, если продолжит эти домыслы, все погубит.

Готов хоть помереть меж ее ног.

8

Раннее утро. Человек из офиса погружается в утренний туман. Хромает. Поднимает воротничок пальто. Фонарь, его тень, лужи. Слишком поздно. Или слишком рано. В этот час поезда подземки редки. Хорошо бы вернуться домой пораньше.

Сослуживцам он рассказывает, что его домашний очаг, его семья – большая ценность в наши времена морального кризиса. Он имеет в виду своих любимых – жену и детей, получивших хорошее воспитание, которое основано на жертвенности и привязанности. С восторгом говорит о своем очаге и семье. Очаг – это съемная квартира неподалеку от пригородного автовокзала, трехкомнатная, на заднем фасаде, сумрачная, тесная и смрадная. Семейная обстановка, которую он описывает в офисе, не имеет ничего общего с правдой. Его жена – огромная туша с лошадиным лицом, угрюмая деспотичная тетка, а ее дети – выводок распущенных обжор. Требуют от него соковыжималок, миксеров, расписных кроссовок, путешествий, автомобиль. Неблагодарные, могли бы довольствоваться тем, что имеют возможность отправляться в кровать с брюхом, набитым гамбургерами, сосисками, хрустящей картошкой и кока-колой. Иногда ему трудно их различать. Все так похожи на мать. Все больше и больше похожи. Часто воображает, как он их изведет.

Всех, кроме старичка, единственного, кто выделяется из этого орущего месива, – белесого, бледного мальчишки с белыми зрачками, лицом, пересеченным синими венами, изнуренного. Его скелет – словно не из костей, а из проволоки. Всегда согнут, взгляд всегда снизу. Это его сын, самый болезненный. Ужасно робкий, старичок всегда молчит, остерегаясь взбучки, которая постоянно ему грозит. От человека из офиса не ускользнуло, что из всего выводка этот хилый мальчонка больше всех похож на него. Как и отец, старичок хромает.

В одном научно-популярном туристическом журнале он прочел статью: на юге найден череп, которому семнадцать миллионов лет. Считают, что череп принадлежит подвиду обезьян размером с кошку, только обезьянке большеголовой, удивительно большеголовой, что, по мнению журнала, заставляет предположить необыкновенные размеры мозга. Жизнь на деревьях помешала этой обезьянке стать прямоходящей. Человек из офиса не может смотреть на старичка, не припоминая ту обезьяну. Еще старичок – исключение в том смысле, что, в отличие от остального выводка, внушает не отвращение, а жалость. Старичок не столько сын, сколько сокамерник. Каждый раз, вспоминая о старичке, он ощущает бессильную ярость. Ему бы хотелось, чтобы один из его сыновей, хотя бы один, был другим. Не сверхчеловеком, хотя бы просто нормальным. Не такое уж невыполнимое желание. Может быть, это у него в крови что-то такое – принижающее. Старичок тому пример.

Зовет его старичком просто потому, что нет другого определения, которое подошло бы точней бедному мальчишке. Огорчает, что не может думать о старичке постоянно. Ведь нельзя помнить о жертвах постоянно, если еще хочешь жить, убеждает он себя.

9

Лай вдалеке. Клонированные псы. Пустынные улицы и авениды. Бежит к подземке. Лай приближается. Ненавидит бег. Из-за хромоты ненавидит бег. Вход в подземку. Собаки преследуют. Лай уже на лестнице. К счастью, подходит поезд. Двери открываются. И закрываются, уберегая от своры.

До его дома ехать сорок минут. Замерз, в конце вагона трет руки, чтобы согреться. Вернувшись в свою квартиру, сочинит правдоподобную причину, чтобы объяснить, почему возвращается из офиса так поздно. Может изобрести себе алиби: был арестован во время облавы. Обнюхивает пальцы: запах девушки. Все его тело должно ею пахнуть. Как только придет, закроется в ванной. Только бы жена не застала под душем в такой час.

Поезд замедляет ход. Выходя, подбирает фразы, которые произнесет. Говорит на ходу. Подойдя к дому, замирает. Во рту пересохло. Уже у подъезда слышит далекий взрыв. В конце улицы вздымается пламя. Снова теракт.

Лифт не работает. Поднимается по лестнице. Прежде чем войти в квартиру, ждет, чтобы успокоилось дыхание. Входит, не зажигая свет. Как ребенок, который, напроказив, струсил перед неизбежностью наказания. Теплая мгла пахнет табаком, грязным бельем, подгоревшей сковородкой и эвкалиптом – испаряясь на обогревателе в алюминиевом кувшине, он пытается заглушить этот плотный смрад. Хотелось бы остаться с ароматом секретарши на всем теле. Но надо быть благоразумным. Представляет себе разъяренную жену во главе выводка толстяков, как они пробираются между письменными столами к секретарше. В спешке – под душ. Одевается. Окутанный паром, распахивает оконце и ждет, чтобы ванная проветрилась.

Проводит полотенцем по запотевшему зеркалу. С подавленным настроением смотрится в зеркало. Бледность, остекленелый взгляд. Принимается за бритье. Нечаянно порезался. Из ранки на шее кровь капает в раковину. Стоя перед зеркалом, наблюдает кровотечение. Кровь в белой раковине – это сигнал. Вот если бы изничтожить семью. Кровь взбадривает его. Чего все они хотят от жизни: машину, электроприборы, фирменные кроссовки, электронные игрушки, звукозаписи, гигантские телевизоры. Но судьба не фирменная посудомойка и не джинсы. Он купит яд, бензопилу и – за дело. Но в плане много неясностей, начиная с того, где и какой яд покупать, и кончая мясницкой ловкостью, с какой надо будет расчленять тела. А еще потребуется тщательная уборка кухни и всей квартиры. И погрузить останки в мешки для мусора, разнести их по свалкам – значит, таскать их туда-сюда, избегая военных патрулей. Не хочет представлять себя таскающим мешки с обрубками. Парки, свалки, строительные котлованы, заброшенные сараи, порт. И придется найти объяснение загадочному исчезновению семьи. Меньше проблем, приходит ему в голову, будет с утечкой газа. Такой вид смерти будет менее болезненным для всех, и к тому же его проще объяснить. Поздно приходит из офиса, чувствует запах газа, удостоверяется, что все мертвы, и, наконец, раскрыв окна, звонит в Службу спасения, в полицию. В любом из этих вариантов – и с ядом, и с газом – оставить старичка живым стало бы помехой. Жаль, что приходится включить и старичка.

Пар все не уходит из ванной. Порез все кровоточит. Мог бы всю жизнь смотреть на свою кровь, как падают капли, разбиваясь в раковине. Пара стало поменьше.

Жена уже в дверях, уставилась на него.

10

Жена, с сигаретой во рту, спрашивает, что он тут делает.

Вряд ли заподозрила измену, думает он.

Что он здесь делал? – допрашивает она.

Да спать не мог, отвечает он. Бессонница.

Жена рассматривает кровь в раковине. Проводит по ней пальцем, сосет его. Как рентгеном просвечивает: если задумал какую-то ерунду, лучше заранее принять меры предосторожности. Женщина огромна, а ванная малогабаритна. Отстраняет его, чтобы сесть на унитаз. Дымит сигаретой ему в лицо. Если он собирается во что-то впутаться, прежде чем отвалить на тот свет, пусть на этом заплатит свои долги, говорит она. Он не отвечает. Если жена заведется, то станет его бить. Если сейчас задаст взбучку, так это не в первый раз. И не в последний. Не раз он вставал на колени, умоляя успокоиться, ведь такая сцена антипедагогична для выводка, а кроме того – соседи, что за дурацкое положение. Но выводок аплодирует выволочкам. Когда она его бьет, единственный, кто молчит, дрожа, это старичок. После очередных побоев, когда в офисе сослуживцы спрашивают про синяки, он краснеет, изобретает истории про несчастные случаи.

Поскорее полотенце на лицо. Убегает. В гостиной есть диван. Еще есть немного времени до ухода на работу. Нужно поспать. Хочет припомнить, когда в последний раз спал с ней в супружеской кровати. Задает себе вопрос, что стало с той девушкой, с которой познакомился так давно, – такой тоненькой казалась, такой хрупкой, восхитительной. Припоминает. Припоминает, как мечтал уснуть, прижавшись к грудкам девушки. Но однажды утром открыл глаза, а рядом храпит это. Не поборов отвращения, перешел на диван.

Губит нас не разница между тем, какими мы были и какими стали, соображает он, а лень, заставляющая подчиняться деградации.

11

Свернулся на диване, засыпая, но его будят – водопад из бачка, хлопок двери и пыхтящая жена. В позе зародыша сжимает веки, прячется в себя. Жена в полутьме накидывает на него пальто. Вдруг подхватит грипп и не пойдет на работу. Не хватало только, бормочет, чтобы работу потерял. Да она на нем живого места не оставит, если его выставят на улицу.

Через окно – все громче шум автомобилей. Темно, а город просыпается. Нужно поскорей заснуть, прежде чем утро осветит пропитанные сыростью стены и квартира оживет. Старается уснуть, но не может. Болят глаза. Нужно отдохнуть. Покалывает в спине. Снова сжать веки, постараться заснуть. На него надвигается утро. В пепельном еще свете начинают вырисовываться очертания предметов. Темная мебель на тусклой зелени стен. Тут секретарша является, чтобы спасти его. Она окутана небесным светом. Ветерок вздымает ее волосы, как в рекламе шампуня. Ее улыбка лучезарна. Даже коренной зуб на месте.

Будильник звонит на всю квартиру.

12

Наконец утро. Через окно все сильнее слышен рев военных грузовиков. Гудки, сирены, маршрутки, легковушки. Чирканье спички у конфорки. Клокотание кофейника. Щелчок тостера. Зевок. Откашливание. Кран. Шлепанцы. Голоса выводка, выходящего из спячки. Потом крики, споры, оскорбления, жалобы. Он не может отличить кашель одного от бронхита другого. В распространяющемся по жилью маразме ему трудно припомнить, сколько их в выводке, как их зовут. У всех есть от него по черточке, но когда потолстели, его черты обернулись карикатурой. Ему трудно распознавать их и даже отличать мальчиков от девочек. Конечно, все чем-то похожи на отца, но эти их пакостные лица точно не его. От матери – говорит он себе. Зато у старичка нет этой вредности на лице. Может, он и не такой уж хороший, может, только притворяется хорошим, – а это не одно и то же, – пользуется своим положением жертвы. Никто из них не похож так на него, как старичок, который сейчас исподтишка высовывается из-за двери. Его сын, с белым глазом и наследственной хромотой.

Жена не может начать день без последних известий. Едва поднявшись, еще не умыв лицо, с сигаретой в зубах включает телевизор на всю катушку… Отряд мстителей взял на себя ответственность за взрыв в престижном поселке, расположенном на пригородных холмах. До сих пор неизвестно количество погибших… Нефтяное месторождение стало объектом другого теракта. Убытки исчисляются миллионами… В стычках с войсками убиты десятки террористов. Их товарищи и члены семей арестованы. Продолжается расследование деятельности их организации, правительство заявило, что, несмотря на угрозы, не пойдет на перемирие… Население предупреждается, пацифистские демонстрации будут рассматриваться как поддержка террористов, а их участники будут караться по всей строгости закона. Подземка сегодня работает по графику. Безликий диктор сообщает статистику убитых за месяц в антитеррористических операциях, количество терактов, краж, изнасилований, авиакатастроф, дорожно-транспортных происшествий и производственных травм. На рассвете в одном из трущобных поселков произошла перестрелка между перуанскими и колумбийскими наркоторговцами. В последний час: произошло нападение на клинику, где проводились эксперименты по клонированию детей.

Жена бегает по квартире, крича на детей, раздавая подзатыльники. Не сидит перед экраном, телик для нее – просто звук. Ее не волнуют ни теракты, ни массовые убийства. Только бытовые преступления. В приступе ревности жена кастрировала своего мужа. Мужчина отрезал ножом силиконовые груди своей сожительнице. Мать приправила крысиным ядом кашку своих детей. Внук сжег в печи деда и бабку. Если новость достаточно кровава, она подсаживается к телевизору и замирает в упоении. Влекут к себе такие преступления. Такие домашние, как кулинарный рецепт. Если новость вызывает спор, она всегда принимает сторону обвиняемых и спорит с ведущим, интервьюируемыми и участниками ток-шоу. Только она, лучше адвоката, может понять побудительные мотивы обвиняемых. Когда переводит взгляд с телевизора на мужа, тот угадывает, что у нее творится в голове, и соображает, сколько осталось до того, как она перейдет из категории зрителей в действующие лица.

Затем метеосводка. Вследствие глобального потепления на город надвигается грозовой фронт. Предвидятся сильные ветры и кислотные дожди.

Хочет войти на кухню, но на него налетает выводок. Кухня – это скотный двор, где только крик и лай. Драки по любому поводу. Из-за кусочка ветчины, ложки сладкого, гренка. Жена набрасывается на выводок. Носы кровоточат, зубы ломаются. Синяк под глазом. Жена кулаком наводит порядок. Его оставляют одного.

Наливает кофе. Все меньше времени до офиса. Что бы подумала девушка, увидев его в такой обстановке.

13

Кофейная передышка длится недолго. Его дергают за рубашку. Толстушка с косами. Требует денег. Хотел бы избавиться от этой попрошайки, но не может – это его дочь. Чтобы отвязаться, ищет в кармане монеты. Дает одну. Девчонка рассматривает ее. На одну монету не согласна. Бьет его ногой по лодыжке. Он отступает. Девчонка снова бьет ногой. Спрашивает себя, почему он не хватает ее за волосы и не выбрасывает в окно светового колодца. Среди криков и ударов, слышных с другого конца квартиры, никто не услышал бы падения прожорливой чушки. Наклоняется к девчонке. Пытается убедить, что нехорошо девочке бить папочку. Гладит ее по головке. Девчонка царапает его. Наконец приходит жена и оттаскивает ее за косу.

Из кухни доносится командирский голос жены. Приказывает выводку рассчитаться по порядку. Строит их и отправляет в школу. Его внимание привлекает свистящее астматическое дыхание под столом. Старичок ползет к нему и прижимается к ногам. Он не хочет уходить с выводком. Плачет, называет папочкой. Белый глаз тоже плачет. У него подступает комок к горлу. Жена возвращается за мальчиком, ловит его. Старичок цепляется за его брюки. Жена ухватывает старичка за волосы. Уводит его с другими. Из гостиной доносятся насмешки остальных. Пока не раздается оплеуха. Хлопок двери.

Почему и в их школе до сих пор не объявился мальчишка из тех, что расстреливают своих товарищей, спрашивает он себя. Может, сегодня объявится – мечтает он. Не очень хорошо получится, если выстрелы прикончат и старичка.

Он еще на кухне. Едва движется. Выбирается из угла. Из баночки с печеньем берет одно, и когда уже кладет его в рот, жена окрикивает его. Вот где его печенье. Он возвращает печенье в баночку. Что он здесь еще делает – спрашивает она. Может, на работу раздумал идти? Не может его больше выносить, с нее довольно. С ним, заявляет она, потеряла лучшие годы своей жизни. Лучшие годы, повторяет она. Разбил ей жизнь, погубил будущее. Жена забирает у него баночку, прячет в шкаф. Когда вспоминает, что чуть не вышла замуж за военного, почти плачет. Он опускает голову. Терпеть не может его робость, говорит она. Говорит, брызжа слюной. Не дает передышки: требует посмотреть, во что она превратилась по его вине. Приказывает: пусть посмотрит ей в глаза. Она не такой была раньше. Была молодой, привлекательной, были и женихи. Какой же хорошей была она до брака с ним. И доброй – напоминает она. Высокие чувства имела.

Он знает, что вспышка гнева ставит под угрозу его физическую целостность. Когда она поворачивается, чтобы спрятать баночку печенья в шкаф, он сбегает. Надо бы сменить рубашку, галстук. Но лучше не подставляться. Подхватывает пальто с дивана, выходит, спотыкаясь об игрушки, стул, телик, который отключается, когда зацепишь ногами кабель. Даже на площадке он не останавливается подождать лифт. Прыжками спускается по лестнице, выскакивает на улицу.