Текст книги "Человек из офиса"

Автор книги: Гильермо Саккоманно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Гильермо Саккоманно
Человек из офиса

Орнелья, мы вместе

Такое необычное чувство одиночества, что его можно назвать только русским.

Франц Кафка. Дневники

1

В этот ночной час боевые вертолеты облетают город, летучие мыши бьются о стекла офиса, а крысы разгуливают меж погруженных в темноту письменных столов, всех, кроме одного – его стола с включенным компьютером, единственным включенным в этот час. Человек из офиса чувствует, как его туфли легко касаются пола. Слабый боязливый писк стелется над ковром и прячется в темноте. Отводит взгляд от монитора. Видит крылатые тени в окружающей офис ночи. Взглянув на карманные часы, складывает стопкой документацию, кладет в папку чеки, которые завтра должен подписать начальник, и встает, чтобы уйти. Замедленность его движений не только от усталости. Еще и от тоски.

Компьютер выключается не сразу. Наконец монитор гаснет с легким вздохом. Он тщательно раскладывает рабочий инструментарий на завтра: ручки, чернильницу, штемпели, подушечку, ластик, точилку и нож для бумаги. Ножу уделяет особое внимание. Доводит его до блеска. Нож для бумаги кажется безопасным, безобидным. Но может стать оружием. Он ведь сам тоже кажется безобидным. Как говорится, внешность обманчива.

Ему нравится думать, что он, несмотря на мягкий характер, может при случае оказаться и жестоким. В других обстоятельствах он мог бы стать другим. Никто не таков, каким кажется, думает он. Просто должен представиться случай, чтобы проявилось то, на что он способен. Такие мысли помогают терпеть шефа, сослуживцев и собственную семью. Ни на работе, ни дома не знают, какой он на самом деле. А когда он додумывается, что и сам этого не знает, начинает кружиться голова. В один прекрасный день они все увидят. В самый неожиданный момент. Его пугает мысль: не только шеф, сослуживцы, семья, он и сам этого не знает. Иногда, когда он подделывает подпись шефа, а он делает это безупречно, он задает себе вопрос, кто же он такой. Тайком воспроизводит подпись шефа. Если подражаешь кому-то, это не означает, что ты стал другим. Не раз он задавал себе вопрос, кто он, кем он может быть, может ли стать другим, но проверить это страшно. Ему не раз приходило в голову: подделать подпись шефа на чеке, получить по нему деньги и сбежать. Если до сих пор не сделал этого, размышляет он, так это потому, что не с кем делить добычу. Такой из ряда вон выходящий поступок должен быть вызван страстью. В кино у героя всегда есть мотив – женщина. Если б он потерял голову из-за женщины, то не стал бы колебаться.

Приводит в порядок конторские принадлежности – у каждой свое место. Раскладывает их с педантичностью лунатика. То и дело оглядывается. Смотрит на стол ближайшего сослуживца. Хотя тот и не подчинен ему и занимается менее ответственными делами, когда-нибудь, когда его не будет, он, несомненно, займет его место.

Не раз заставал его пишущим что-то в тетради. Когда тот замечал его взгляд, смущенно, с покорной улыбочкой быстро убирал тетрадь в ящик стола. Наконец он задал вопрос в лоб: что он там пишет? Сослуживец испуганно ответил, что это дневник, что ведет дневник, личный. Он не знал, что сказать. Подумал, что вести дневник – это как-то по-женски. Возможно, сослуживец – гомосексуалист. Непохоже, но все может быть. Никогда не знаешь, как там у других. Пробормотал, что, кажется, это очень интересно – вести дневник. Подумал: никогда не приходило в голову, что жизнь того, кто всю эту жизнь проводит в конторе, может быть интересна. Но не сказал. Однажды в такую же ночь в опустевшем офисе порылся в ящиках стола, что стоял позади. Тетради не было. Тогда он подумал, что в тех секретных записях должно быть что-то против него. Отчего бы не догадаться, что сослуживцу поручено отслеживать все его движения. Если так, сказал он себе, даже если он всегда считал себя добросовестным чиновником и обычным гражданином, это значит, что он под надзором. Ощущение поднадзорности длилось долго. Но через некоторое время он успокоился: если бы сослуживец был агентом, а он – подозреваемым, то давно бы уже пропал без вести. Роли поменялись. Из поднадзорного он превратился в надзирателя. Он резко оглядывается, а тот с извиняющейся улыбкой поскорей закрывает тетрадь. Это стало игрой, которая быстро надоела. Он осознал: сослуживец, если б смог, с той же улыбочкой воспользовался бы малейшей его ошибкой, чтобы продвинуть свой стол вперед. Здесь никто не может доверять даже собственной тени. А сослуживец сзади и есть его тень. Тень угрожающая, хотя улыбается он дружески и всегда готов исполнить любое дело, которое он ему сплавит.

Человек из офиса уставился на нож для бумаги. Это смертельно, если воткнуть его в яремную вену сослуживца. Осуждает себя за такие фантазии. Они принижают его, это он понимает. Заставляют чувствовать себя негодяем. Таким же негодяем, как все другие. Потому что он-то в глубине души убежден, что лучше других. Будь такая возможность, он смог бы доказать свое превосходство, ведь он ни под кого не подкапывается ради прибавки к жалованью или повышения по службе. Если считает себя лучше всех, так это потому, что за все годы, что провел здесь, никогда не старался выделиться за счет ближнего. А еще, говорит он себе, такое поведение может выглядеть как настойчивое желание быть незаметным. По сути, соображает он, если за весь стаж у него никогда не было взысканий и он сидит за тем же столом, это из-за умения стушеваться, поэтому и получилось, что никто особенно не вглядывается в него. Иногда спрашивает себя, не следует ли для того, чтобы окружающие сочли его безобидным, прежде убедиться в этом самому. Огорчается, когда доходит в размышлениях до таких высот. Получается, что после стольких стараний казаться не способным даже муху убить он и в самом деле становится таким. Но размышляет меж тем: раз он обладает талантом исповедовать две противоречащие одна другой идеи одновременно, он не только превосходит других; людей его типа надо бояться, ведь они в самый неожиданный момент могут совершить дерзкий поступок и дать отпор собственной трусостью. Берегись! – думает он. Со мной поосторожней! Потому что я – иной. Если не показываю этого сейчас – не значит, что другие могут меня презирать. А кому больше всех стоит остеречься, так это, конечно, сослуживцу.

Закончив уборку стола, направляется к вешалке, берет пальто. Ему стыдно носить такое. Мало того что износилось, оно с годами потеряло всякую форму. Только из-за холода последних недель, температуры, которая все опускается, приходится им пользоваться. По утрам, прежде чем войти в здание, он снимает его, сворачивает и несет свернутым, вверх подкладкой, которую сменил в прошлом году в мастерской у боливийцев в своем квартале. В офисе тайком, оглядываясь по сторонам, вешает пальто понезаметней, в дальнем углу. И сразу уходит. Боится, что станет заметна его неровная походка. Обычно ему удается скрывать хромоту неторопливостью передвижения. Но оставив пальто на вешалке, трудно не бежать от него, будто оно – чужое. Зато в этот час ночи он один в офисе, спокойно достает пальто и надевает его. Тушит свет и уже в темноте решается уйти. Может вслепую пробираться между столами: настолько все знакомо тут – столы, архивы, шкафы, закоулки.

Но его останавливают какие-то звуки. Это уже не крысы. Это шаги.

2

На матовом стекле кабинета шефа вырисовывается тень. Он видит, как она, укороченная прожекторами вертолетов, скользит по стеклу. Никто, кроме него, не задерживается до такого часа в офисе. Никто, кроме него, не нарабатывает столько сверхурочных часов. А делает он это не только по необходимости. Еще и по своей воле. Предпочитает оттянуть насколько возможно возвращение домой. Но сейчас страх заставляет пожалеть, что остался.

Прислушивается. С ножом для бумаги в потной руке, дрожа всем телом, следит за тенью на матовом стекле. За перегородкой – шаги. Если это грабитель и удастся героически поймать его, действия человека из офиса будут вознаграждены шефом: может быть, тот аннулирует долг, который образовался от авансов, что просил до получки. Страх не оставляет его, но он сжал в кулаке нож для бумаги. Пробирается на цыпочках, стараясь, чтобы хромота не выдала, чтобы кожаные подошвы не скрипели. Притаился за дверью.

Шаги по ту сторону замирают. Тишина. Боится, вдруг не достанет смелости. Вся его жизнь отмечена подчинением, а вот теперь настал его случай. Если упустит, другого может и не быть. И память об этой ночи, он знает, будет памятью о еще одном разочаровании, а их без счета в его жизни.

Он дождется, когда незваный гость выйдет из кабинета, набросится на него, приставив нож к горлу, обезоружит, потому что негодяй, конечно, вооружен пистолетом. Отнимет оружие и, держа злодея на прицеле, вызовет охранников.

Тень, открывающая дверь, вырастает на полу.

Он готов броситься в атаку. Но удерживается. Секретарша приходит в ужас, увидев его в засаде, готовым вонзить в нее нож. Роняет очки. Он онемел. Поднимает очки девушки. Это круглые очки. Бормоча извинения, все еще сжимает в кулаке нож для бумаги. Девушка дрожит. Он кладет нож на стол. Прожектора вертолета пробегают по окнам. Замечает отблески ее слез. Желая успокоить, приобнимает ее.

Их лица и губы, тела слились. Человек из офиса отстраняется с преувеличенной учтивостью. Навсегда запомнится этот момент, говорит он себе. Впервые ощущает, что не такой уж он трус, как привык думать, и вообще-то способен на такое, чего и сам о себе не знал. Успокоив девушку, зажигает свет. Пока она надевает очки, подает ей стакан воды. Обретает спокойствие. Но замечает, что на нем пальто. Уже готов снять его. Колеблется. Но не снимает. В полутьме не так уж заметно плачевное состояние пальто. Идет к баку с минеральной водой. Возвращается с пластмассовым стаканчиком.

Она благодарит. Одно слово «спасибо» переполняет его ощущениями, которых прежде не испытывал. Смотрит, как она пьет. Ее нервные глотки очаровывают. В тишине зала, вдали от лампы, писк летучих мышей кажется пением птиц. Она говорит, что ей уже лучше. Но взгляд ее блуждает. Его успокаивает, что она не обращает внимания на пальто. Предлагает, если позволит, проводить ее домой. В этот час в подземке опасно, а маршрутки ходят редко. Неразумно ходить одной в такой час, почти в полночь, по пустынным улицам. В этот час только банды разгуливают по улицам, бездомные да клонированные псы. Говорит: и ему будет спокойней, если проводит. Она моргает, вздыхает. Изобразив улыбку манекена, соглашается. В этих круглых очках она кажется моложе. Увидел себя дважды миниатюрно отраженным в двух круглых линзах.

Покидают офис, идут по пустынному коридору, а их шаги раздаются по всему зданию. Человек из офиса вызывает лифт. Загробный грохот шестеренок. Спускаются молча. Она глядит в пол. Он смотрит на мелькающие номера панели. Искоса следит за секретаршей: круглые очки, вздернутый носик, мальчишеская прическа. Строгий костюм, застегнутый на все пуговицы. Можно спускаться хоть до центра Земли – таким счастливым он себя чувствовал. Рядом с ней – хоть на край света. Ему хотелось полностью довериться ей. Если она полюбит его, он готов спуститься с ней хоть в преисподнюю. Почему это ему пришла такая фантазия – с преисподней? Потому что ад – это подвалы твоего «я», говорит он себе. Подземелье, где никто не может ни лгать, ни обманывать самого себя. Худшее наказание для любого: отнять все до единой иллюзии тщеславия. Вдруг забеспокоился, что она откроет в нем, кроме хромоты, еще и другие недостатки, менее заметные.

Вышли на улицу. Ночной туман не дает разглядеть вертолеты, но они кружат над ними. Моторы – как стрекотание крыльев. Так и кажется: стальные желтоглазые насекомые выжидают. Прожектор, пробуравив туман, фокусируется на них и снова растворяется в дымке. Пустые улицы центра, улицы банков, архитектурные громадины. На каждом шагу – тела, спящие в картонных коробках, скорчившиеся под навесами и в подъездах. Человек из офиса и секретарша обходят лежащих. Сворачивают на пешеходную улицу. Здесь тоже закутанные в тряпье мужчины, женщины и дети спят у дверей магазинчиков. Зловоние спящих тел заставляет сдерживать дыхание. Далеко обходят каких-то мальчишек-зомби. Один слюнявый бредет на них, человек из офиса предусмотрительно берет девушку под другую руку. Мальчишка спотыкается, шатается, хрипло бормочет что-то себе под нос и проходит мимо. Защищая девушку, человек из офиса обретает уверенность: он уже не тот робкий, согнувшийся над бумагами, каким был только что, когда вертолеты просвечивали здание, летучие мыши бились об окна, а крысы шмыгали под столами. С тех пор прошло всего полчаса, сказал он себе и посмотрел на часы. Уже за полночь. Ему кажется, что вторжение девушки в его жизнь случилось очень давно. Тогда он был другим. А тот, каким стал сейчас, считает того, другого, своим дальним предком. В Лаосе – он читал в одном журнале – после эпидемии больные меняли имя. Может, и он стал лаосцем? Говорит себе, что любовь – болезнь, которая превращает человека в лаосца. В другого.

Несмотря на возникшую от провожания девушки отвагу, он волнуется насчет преисподней. Что же такое ад? Подвалы своего «я», как он только что вообразил, или вот эта преисподняя, перед его носом – нищета, укрытые газетами и пропахшими мочой простынями тела, скорчившиеся у порога рядом с пожитками в сумке или в тележке из супермаркета. По крайней мере тот, кто пал так низко, утешает он себя, уже не тревожится о судьбе своего стола в офисе, свободен от паранойи махинаций и подозрений в заговоре.

Разговор обрывочен. Он интересуется жизнью девушки. Осторожно, не показывая острого любопытства, разбавляя беседу анекдотами. Не хочет показаться болтуном. Иногда в речи звучит озабоченность. Она говорит о шефе. Слишком уж много говорит о шефе. Все время занимается его делами. Он не ревнует, но обидно, что она отдает шефу столько времени в разговоре. А вот начала́ о сослуживце. Столько же о сослуживце, сколько и о шефе. Пожалуй, даже больше, чем о шефе. Говорит, он странный, и это вызывает интерес. Надо бы засечь время, какое она отдает каждому из них, чтобы увериться в том, что он подозревает. Идут ко входу в подземку. Смотрит на девушку. И спрашивает себя – какое зло может таиться в этой симпатии к сослуживцу. Лучше не думать об этом чувстве, о том, что может таиться за ним. Глубины только угадываемые, но пугающие.

Холодно. Девушка дрожит. У него тоже, хотя и не хочет признаться, клацают зубы. Наконец решается. В этот час подземка опасна, говорит он. Снимает пальто и накидывает на плечи девушки.

Останавливает такси.

4

Такси ночью. Неловкое молчание. Если допустит, чтобы молчание затянулось, она неизбежно отдалится. Тогда он рассказал анекдот. Она улыбается. Прикрывает улыбку рукой. Стыдливая реакция девушки – скупо раскрывает губы, пряча отсутствие коренного зуба. Ее застенчивость волнует. Готов рассказать еще анекдот, но сдерживается. Хочет казаться понимающим, а не паяцем. На одном из поворотов девушку бросает к нему. Он удерживает ее и помогает сесть удобней.

Когда такси огибает парк, клонированные псы бросаются наперерез. Бешеный лай. Сущая беда эти собаки. Такси не сворачивает. Одна взлетает в воздух и несколько мгновений еще видна на капоте. Таксист невозмутим. Ничуть не встревожен. Опускает стекло и сплевывает в ночь.

Они почти прижаты друг к другу. На секретаршу произвело впечатление нападение собак – как такси разметало их. Если б жила в квартире побольше, обязательно завела бы себе собачку. Только не клонированную. Она объясняет: клонированные чувствуют не так, как настоящие.

Ее прерывает звонок мобильника. Роется в сумочке, отключает. С досадой отключает. Говорит, уже недалеко. На следующем спуске. Он замолкает. Этот звонок. Звонок ночью. Она, кажется, догадывается, о чем он думает. Нет, у нее нет жениха – говорит ему. И спрашивает, не ревнив ли он. Вовсе нет – отвечает он. Но не может заставить себя не думать об этом звонке. Что-то она скрывает – сообразил он. Если скрывает, значит, это тайная связь. Должно быть, компрометирующий ее роман. Может, с кем-нибудь из офиса. Если думать в этом направлении, раскроется с кем. Кто-то совсем близко, в офисе. А кроме него близок к ней сослуживец сзади. До сих пор и не подозревал: любезен, общителен, с этой его улыбочкой – сослуживец обладает всеми признаками ухажера. Да еще ведет дневник – должно быть, неотразимый аргумент, чтобы выглядеть романтично. Подонок хочет завоевать ее точно так же, как желает занять его место. Единственное, что стоит на пути от стола сослуживца до стола секретарши, – его собственный стол. Великолепный мотив сослуживцу, чтобы убрать его с дороги. Сослуживец оказался вдруг не только соперником в офисе, но и опасным конкурентом в завоевании секретарши. Пора остановиться в подозрениях. Лишние они. А еще если он реалист, то должен признать их бессмысленность: у него нет ни единого шанса завоевать девушку. Он не соблазнитель, никогда им не был. И не понимает, зачем им становиться сейчас. Снова восстает против этих выдумок – они выглядят как бред влюбленного. Довольно и своих проблем, чтобы еще приударять за секретаршей. Безудержное воображение – соображает он – это болезнь тех, кто проводит много времени взаперти. Как раз его случай. Не стоит задерживаться на работе.

Поездка заканчивается в пригороде. Между пустырем и поселком бедноты – несколько блочных домов. В этом районе вертолетов мало. Проволочный забор, отделяющий поселок, охраняется автопатрулем. Полицейские дрыхнут. Невдалеке, в следующем квартале, под стеной здания – киоск и пьяные парни. Порыв ветра доносит от киоска мелодию кумбии [1]1
  Кумбия – колумбийский народный танец. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть]и смех. Ветер гуляет по району. Вонь токсичных отходов фабрик и лабораторий. Густое кисло-сладкое зловоние скотных дворов.

Как и другие секретарши, девушка должна понимать: раз получила место, близкое к верхам, она переходит на другую социальную ступень. С ее гламуром она кажется не наемным работником, а современной девушкой, которую ждет блестящее будущее. Если бы сослуживцы узнали, что она живет в пригороде, умерла бы от стыда. Его умиляет, что она может стыдиться.

Такси тормозит у последнего блочного дома. Он расплачивается, не просит таксиста подождать. При расплате боится, что она заметит – денег в обрез и возвращаться надо на подземке. Провожает ее до входа. Момент прощания. Она замечает его уныние. Приглашает зайти, выпить кофе. Не может отказаться – говорит ей.

Ему трудно скрыть радость.

5

Внутри здания отопление сгущает и перемешивает запах цветочного дезодоранта с запахом сковородок. В тишине слышен детский плач. Идут к лифту. Раздвижная дверь открывается и захлопывается с сухим стуком. Поднимаются молча. Выходят. Снова идут. Ее шаги, эхо ее шагов по плитке, звон ключей. Они единственные живые существа в этом пантеоне.

Она снимает двухкомнатную квартиру. Его пленяет убранство: расписные блюда на стенах, фарфоровые статуэтки, скатерти и салфетки под вазами с искусственными цветами, куча плюшевых медвежат на диванчике, восточный ковер. На комоде – семейные фото. Девушка показывает ему родителей, братьев, невестку, племянника, которого обожает.

Человек из офиса рассматривает фото родителей, переводит взгляд на девушку – ищет общие черты. Умерли, говорит она, сгорел дом престарелых, говорит. Человек из офиса не знает, что сказать. Это возмутительно: все чаще и чаще горят дома престарелых. Да уж все привыкли, как к мальчишкам-убийцам в школах, говорит она. Две недели назад один вошел в класс с пулеметом и всех прикончил. Потом то же самое – в другом классе, и в третьем. Пока не остался без патронов. Тогда подорвал себя гранатой. Она сожалеет, что приходится рассказывать такое. Все семья, говорит он. Виновата семья, всегда семья. Потому что домашний очаг – главная школа. Он говорит это строго. Она соглашается.

Теперь он рассматривает два диплома в рамках – торгового эксперта и учительницы английского. На другом фото – секретарша, еще девочкой, в незапятнанном белом платье для первого причастия, с четками и украшенным перламутром катехизисом в молитвенно сложенных руках. Эта девочка кажется младшей сестренкой секретарши.

Она уходит на кухню готовить кофе. Но звонит телефон, и девушка бросается к автоответчику, начисто отключает звук. С отвращением глядит на аппарат. Оправдывается: терпеть не может людей, беспокоящих в такой час. Кого она имеет в виду? – спрашивает он себя. Когда говорят «люди» – ничего еще не сказано. Любовник, наверное. И в такси звонок – тоже от любовника. Тот же самый звонил. Кто же, как не сослуживец. Наверное, она, боясь раскрытия интрижки, решила отключить мобильник, а теперь сослуживец не сдается и нагло звонит. Человек из офиса снова в одиночестве, одолевает неуверенность. Уставился на фото с причастием. И уже задает себе вопрос: а что он тут делает в такой час? Этот снимок явно лишает его сил. Взгляд падает на серебряный колокольчик для вызова слуг. Двумя пальцами поднимает его. Будь секретарша его хозяйкой, воображает себе, он прибежал бы на звонок, чтобы исполнить любой ее каприз. Осторожно, чтобы колокольчик не звякнул, кладет его на место – рядом с терракотовыми слониками. Завтра, а оно уже почти наступило, когда проснется, покажется, что эта ночь ему приснилась. Единственный способ убедиться, что это был не сон, – унести сувенир. Собирается сунуть в карман малюсенького лебедя из розового стекла. Но не делает этого. Достаточно провести пальцем по этим предметам, чтобы понять – на них ни пылинки. Значит, девушка чтит эти вещицы, как музейные ценности. Пугает одно: когда она снова начнет протирать свою коллекцию, заметит пропажу и заподозрит его.

Ему важно оценить каждое мгновение. Потому что позже, уже завтра, когда подумает об этой ночи, постарается припомнить ее, эту ночь. Он в восторге от фарфоровых чашечек, их несет секретарша на плетеном подносе. Считает, что кофейные чашечки и поднос, даже если куплены на распродаже, своей декоративностью передают стремление к красоте. Из полированного шкафчика со стеклянными дверцами она достает два хрустальных стаканчика и бутылку бренди. Не надо бы пить, убеждает он себя, но не может отказаться. Смакует бренди.

А если поцеловать? – задает себе вопрос.