Текст книги "Единственная и неповторимая"

Автор книги: Гилад Атцмон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

31

Дани

Когда ко мне в комнату вошли Миша и Аврум, был уже ранний вечер. Я все еще лежал в постели. Они пробовали привлечь мое внимание. Честно сказать, мне было все равно. Я их игнорировал. Не хотел ни с кем общаться, кроме моей возлюбленной галлюцинации, Эльзы. Миша не сдавался. Он советовал мне начать репетировать длинные протяжные ноты. Но я не хотел больше репетировать. Моя страсть к музыке погасла, мне было все равно. Я попросил Аврума и Мишу оставить меня одного. Клялся Авруму, что у него нет поводов для беспокойства. Я и впредь буду приходить на концерты в пять пятнадцать и исправно проводить настройку аппаратуры. Аврум упорствовал. Он сказал, что фестиваль в Сан-Ремо станет пиком моей музыкальной карьеры. Он планировал пресс-конференции и другие дурацкие общественные мероприятия, на которых он мечтал представить «своего кенгуренка» всему миру. Я не хотел ничего слышать. Хотел проводить время в одиночестве или в компании с моей воображаемой возлюбленной, которая к тому моменту стала самым близким мне человеком. Думаю, оба понимали, что у них практически нет шансов меня убедить. Они ушли, но я знал, что вскоре они вернутся.

Как только они ушли, я снова погрузился в свою грезу, снова сплелся с ней. Это было мое единственное занятие в последнее время. Мы проводили вместе часы, соприкасаясь каждым сантиметром наших тел. Я прятал голову между ее колен, закрывал глаза и целовал внутреннюю сторону ее бедер. Время от времени спускался ниже и брал в рот большой палец ее ноги. Я мог сосать его целыми днями. Она хихикала – я никогда не забуду ее смеха. Он делал меня счастливым. Поразительно, как много разных оттенков эмоций таилось во мне. Мир чувств всегда был для меня закрыт, и вдруг все стало таким естественным. Этот мир возник из ничего, и я не хотел вмешиваться. Я пребывал в раю эмоциональных потоков и был чертовски доволен своей новой игрушкой. Помню, что перестал искать мою придуманную возлюбленную в реальном мире. Я больше не пытался увидеть ее лицо в толпе сквозь пелену блуждающих вспышек. Она и так всюду была со мной, куда бы я ни пошел: она была на сцене, в гримерной, в футляре для трубы, между простынями. Она жила в каждой клеточке моего тела, и я был счастлив, первый раз в жизни.

На следующий день, как раз тогда, когда она долго и в подробностях говорила о том, как я ей нужен, в дверь снова постучали. Как вы догадались, это был единственный и неповторимый Аврум. Он завел старую пластинку: «Дани, проснись. Выбирайся из этого кошмара, не позволяй этой вонючей шлюшке портить тебе жизнь. Плюнь и разотри. Будь мужчиной и напиши новые вещи наконец. Пришло время записать третий альбом. Продажи «Тяги тоски» падают, и мы должны поднажать, чтобы наверстать упущенное». Здесь я должен был его остановить. Я сказал, что в моей голове больше не звучит музыка, и, возможно, я уже никогда не буду сочинять. Он отказался мне поверить. Поскольку в его голове жила только одна мысль, он решил, что все из-за денег. «Зачем ты ходишь вокруг да около? Ты что, насчет денег беспокоишься? Или ты не можешь сказать мне все прямо в глаза?»

Я заверил, что не имею никаких материальных претензий. Наоборот, меня полностью устраивают мои заработки. Я просто не в духе, чтобы писать новую музыку.

Зато Аврум в тот день был в ударе: «Не в духе, ухе, брюхе. Делай свое дело и не морочь голову, ты, грязный, тощий коала!» Было у него забавное пристрастие к австралийским животным. Но тут он выкинул совсем неожиданный номер. Он посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Йалла, йа-Дани, признаю свою ошибку. Вот смотри, я паду на колени, только скажи, чего ты хочешь?»

И тут я заговорил. В первый раз в жизни я встал и прямо сказал, что у меня на уме: «Во Франкфурте в Опере в мою гримерку пришла женщина. Ты сам мне ее привел. Я ничего не знаю о ней, кроме имени. Ее зовут Эльза, должно быть живет в Германии или Австрии. Я спрашивал о ней той ночью, но ты сделал вид, что понятия не имеешь, кто она такая. Я влюбился в нее в ту ночь во Франкфурте. С тех пор я не перестаю думать о ней, с тех пор моя жизнь перевернулась. Я ужасно по ней тоскую. Она моя единственная и неповторимая любовь. Полтора года спустя, в Манчестере, я увидел ее в толпе.

Но все изменилось. Сказать по правде, я перестал ее искать. Я даже перестал тосковать. Я просто живу с ней, несмотря на то, что в физическом смысле она отсутствует. Она поселилась в моей душе как отдельная духовная сущность. Она путешествует с нами повсюду. Я делю с ней все радости и невзгоды, которые выпадают на мою долю. Она первая читает мои стихи и говорит, что нужно поправить. Она занимается любовью со мной ночи напролет и никогда не просит остановиться. Я перецеловал все кусочки ее тела. Я целую ее и не могу остановиться, меня уносят волны любви к ней. Она и есть смысл моей жизни. Она и сейчас с нами. На самом деле она смотрит на тебя и спрашивает: когда наконец этот противный Аврум уйдет и оставит нас наедине?»

Аврум отреагировал молниеносно: «Бедный милый Дани, мой маленький жирафчик. Твои мозги перегрелись, ты чокнулся, ты стал просто капризным психом, скажи честно, ты принимаешь какие-то таблетки? У тебя совсем крыша поехала. Скажи мне, черт возьми, ты что, травку покуриваешь? Это результат грибов из Амстердама или индийских цветочков? Откуда ты берешь эту дрянь? В любом случае, не беспокойся, самое позднее, завтра ты получишь ее здесь, в Сан-Ремо. Аврум все устроит. Я найду эту проклятую бабу, даже если она живет на луне. Иди спать. Ключи уже в зажигании». Он обнял меня и пообещал еще раз, что все будет в порядке.

32

Аврум

Веришь, от этой красавицы-шпионки был один вред. От баб вообще сплошные проблемы, правда. Она не только запудрила мозги Дани, она еще оставила мне этот уродский «краеугольный камень». На первый взгляд, он был образованным, тихим и послушным человеком. Поначалу я думал, что психически он абсолютно здоров, кроме дурацкого жеста пальцем вправо, влево, вправо, влево. Я про себя считал, что это он переводит деньги в уме из одного швейцарского банка в другой.

Хотя вообще-то, как я уже говорил, он был нетрудным клиентом во всем, кроме еды. С кормежкой была головная боль. Он был кошмарным привередой. Каждый день на обед он хотел получать тушеную капусту и свиные сосиски, он их называл schweinswurst, и бокал красного вина. Я позвонил Кодкоду и спросил, почему «краеугольный камень еврейского бытия» жрет свинину? Разве он не еврей? Кодкод так мне прямо и сказал, что у краеугольных камней свой кошер. Они только и делают, что едят свиные сосиски и жареных кальмаров. А я прямо ему сказал, что меня не устраивает ответ, потому что один заморенный «краеугольник» портит кошерную чистоту всего оркестра. Разве ты не понимаешь, что это не логично?

Кодкод был скор на руку. Потребовал не поднимать больше эту тему и обещал вернуться с ответом через семьдесят два часа. Лучше сразу поверь, через сорок восемь часов он перезвонил с научным техногенетическим правильным решением. Ученые Длинной Руки из института Вейцмана вывели кошерную свинью. Ты можешь в это поверить? Обрезанную свинью с раздвоенным копытом и жвачкой, с чешуей и в ермолке.[54]54
  Здесь причудливо соединены все атрибуты еврейского ритуала. Свинья – совершенно не кошерное животное, обрезание требуется только от еврейских мужчин, чешуя нужна рыбе, чтобы быть кошерной, раздвоенное копыто и жвачка требуются от скота, и ермолка – от еврея за молитвой. Следующая фраза выражает недоверие сефарда к ашкеназийской богобоязненности, которая не уступает ашкеназийскому неверию в сефардскую веру.


[Закрыть]Другими словами, свинья была кошерней главного ашкеназского раввина Израиля.

Через неделю я получил первый контейнер свиных сосисок с печатью кашрута. Ты представляешь? Нет ничего, что не мог бы изобрести еврейский ум, включая кошерную свинью для краеугольников. Поэтому мы, евреи, каждое утро благодарим Всевышнего за то, что он сотворил нас евреями, потому что Господь сделал нас, блин, лучше, чем всех остальных. На каждый хитрый запрет мы придумаем супер-ответ с винтом, потому что мы избранный народ, блин.

Каждый день я выводил «краеугольный камень» из контрабасного футляра наружу, пообедать. Веришь, он так радовался бокалу вина, тушеной капусте и кошерным зскътпитгьи Потом я водил его в туалет. Затем он говорил Danke sch?n и лез обратно в футляр для контрабаса. Но потом, учти – после двух месяцев житья в гулливерском футляре – он пришел ко мне и сказал по-английски, что хочет встретиться с официальным представителем Красного Креста. Понимаешь? Он хотел встретиться с Красным Крестом. Я прямо сказал ему: «Углик, – (это было его прозвищ), – мы – евреи, у нас нет Красного Креста. Если ты настаиваешь, я могу организовать тебе встречу с представителем Красного Щита Давида». Ему эта идея не понравилась, и он позабыл о ней еще на месяц. Через месяц он опять пришел с тем же глупым требованием, понимаешь, о чем я? Он снова попросил о встрече с Красным Крестом. Я тут же больно схватил его за ухо и закричал что есть мочи: «КРАСНЫЙ ЩИИТ ДА-АА-ВИ-ИИ-ДА!»

Хошь верь, хошь нет, – это невероятно. Ему страшно понравилось. Его привлекала боль. С того дня ежедневно после обеда он подходил ко мне и спрашивал про Красный Крест, а я хватал его за ухо и крутил, пока оно чуть ли не отваливалось, и кричал «КРАСНАЯ ЗВЕЗДА-АА-АА ДА-АА-ВИ-ИИ-ДА-АА!» Поверь мне, братец Берд, я делал это не для собственного удовольствия, а исключительно по его просьбе. Я делал это только потому, что ему так нравилось. Это был план Углика, ему нравилась боль, в мои обязанности входило удовлетворять его пожелания. Все это делалось на благо государства Израиль...

Берд: ...и всего еврейского народа.

Аврум: Отлично, ты начинаешь кое-что понимать!

33

Сабрина

В пятьдесят восьмом я руководила и принимала участие в первой операции по поимке Рудольфа Хейхмана.[55]55
  Эсесовский офицер среднего звена, занимавшийся бюрократическими аспектами «окончательного решения еврейского вопроса». Нет сомнений, что Хейхман несет частичную ответственность за попытку уничтожения еврейской общины Европы, а вовсе не является единственным виновником, как это часто пытаются представить.Прим. автора.
  Ср. Адольф Эйхман, похищенный израильской разведкой в Аргентине и казненный после «суда».


[Закрыть]

Еще осенью пятьдесят седьмого мы стали получать информацию по Хейхману. Нам стало известно, что «Нацискатель» Мойшеле Диггер и «Чертовой» Ицхак Визинкрехцинталь вышли на след Хейхмана, ведущий в Манчестер. Мы узнали, что Мойшеле и Ицхак планируют казнить Хейхмана и запечатлеть казнь на новейшую восьмимиллиметровую камеру. Как вы можете себе представить, начальство Длинной Руки было в ужасе. Агентство было категорически против спорадических и преждевременных антинацистских мероприятий. Мы уже поняли, что тупая месть ведет к краткосрочному всплеску и разрядке народного гнева. Агентство же заботилось о долгосрочных планах Холокост-индус– трии. Хейхман был слишком важной персоной, мы не могли позволить спалить его ради какого-то любительского фильма. Это нарушало тщательно разработанный сценарий спектакля справедливого воздаяния за несчастья, причиненные еврейскому народу. Его надо было срочно спасать.

В январе пятьдесят восьмого мы получили точные сведения о местонахождении Хейхмана в Манчестере, и я немедленно вылетела в Лондон. В отеле Ритц меня ждал Кодкод, он передал мне пухлую пачку документов и разведданных. По дороге в Манчестер, в поезде, я ознакомилась со всеми деталями биографии Хейхмана. Оказывается, он интересовался иудаизмом и даже посетил Палестину, где изучал иврит. Я узнала о причинах, приведших его в национал-социалистическую партию, о его детстве и семейной жизни. По прочтении всех материалов стало окончательно ясно, что этот человек невыносимо скучен. Он был обычным чиновником, асексуальным зомби. Только асексуальное существо могло руководить такой эффективной машиной уничтожения.

Берд: Что вы имеете в виду?

Сабрина: Будучи хорошо знакома с миром мужского либидо, могу с уверенностью утверждать, что мужская сексуальность диаметрально противоположна порядку. Здоровый мужчина никогда и ничего не может сделать вовремя – они даже кончают невпопад. Иногда, когда ты ожидаешь, что это вот-вот произойдет, они внезапно останавливаются и начинают все сначала. Они так и не могут решить, что для них секс: смысл, средство, цель, оправдание всему или просто стиль жизни.

Вы знаете, что меня научили справляться со страстными людьми, но Хейхман был полной противоположностью: он был бюрократом, всю жизнь провел в поисках скрытых корней ультимативной скуки. Из собранных материалов стало ясно, что его возбуждала пунктуальность и эффективность. Я сомневалась, хватит ли моего профессионализма на то, чтобы окрутить Хейхмана, впоследствии проявившего себя как «главный краеугольник».

В Манчестере я начала с азов разведки. Найти его офис на городском вокзале было совсем нетрудно. В конце концов, он славился как специалист по перевозкам. Вскоре я изучила его привычки и еще раз убедилась, что этот человек – воплощенная рутина. Чем больше я следовала за ним, тем больше ужасалась тому, что в его вселенной не было ни искры страсти.

Наш генеральный план был предельно прост. Мы решили познакомить британскую общественность со сладостными звуками «Вдовы у моря». Дани уже был на пути в Манчестер. После успешного завершения операции по поимке Ингельберга мы решили использовать Аврума и его волшебный оркестр еще раз и перевезти Хейхмана из Европы куда-нибудь в Латинскую Америку.

В этой операции впервые Кодкод применил комбинированную философию. Без сомнения к этому приложили руку кошмарные близнецы. Еще я знаю, что Ганнибал Петрушка, мой первый завербованный агент, действовал на периферии этой операции. Но он был таким маленьким и так хорошо маскировался, что я так и не узнала, какую роль он играл.

Когда ситуация созрела, я догадалась, как привлечь внимание Хейхмана. Я прикинулась специалистом по пенсионному страхованию. Скучные люди уделяют массу времени, вкладывая деньги в пенсионные программы и страховые полисы. Они всегда готовы пожертвовать настоящим ради грядущей вселенской скуки. Хейхман согласился встретиться в его офисе через несколько дней.

Я постаралась выглядеть как можно менее привлекательной. Напялила тонну дешевых золотых украшений, дала силе притяжения победить мои плечи и груды. Сидя напротив него, я поставила жесткий «вопрос о завтрашнем дне».

Я говорила, что с точки зрения вечности он уже умирает и дни его сочтены. Объяснила ему, что пенсия, как и многие другие мифы, помогает побороть страх перед неизвестным: какой ужас нас ожидает. Напомнила, что одно в жизни точно – она не продлится вечно. Пенсионная теология раскрашивает загробную жизнь в радужные цвета. В то время как все религии рассматривают смерть как момент гибели, с пенсионной точки зрения смерть – это лишь страховое событие.

Буквально через несколько секунд он был растерян и напуган. Дрожа от страха, он взмолился о помощи. Он умолял меня остаться и никогда не бросать его одного. Он предложил на мне жениться. Испуганные мужчины склонны предлагать руку и сердце. Когда его глаз спазматически задергался, я знала, что он на пределе. Я порылась в своей папке и извлекла оттуда пенсионный полис. Не торопясь, положила документ перед ним и открыла первую страницу. «Вот оно, спасительное решение, – прочитала я. – Позаботьтесь о своем завтра сегодня».

Я говорила о взносах, процентах, курсах и индексах. Его лицу вернулся натуральный сероватый оттенок. Заграбастав все бумажки, он с восторгом стал вписывать данные. Это был момент полного освобождения. Он подписал все документы, подтверждая свое согласие. Его взгляд расфокусировался. Было понятно, что человек достиг арифметического пика, что он испытывает сладостные, только мужчинам ведомые ощущения. Он уговаривал меня прийти завтра еще раз.

Целую неделю я посещала его ежедневно. День за днем мы вели наш арифметический флирт. Сначала я пугала его до полусмерти. Когда он приходил в отчаяние и содрогался в конвульсиях, я доставала пенсионный полис. Он подсчитывал, расписывался и вкладывал все настоящие доходы во имя обеспечения своего будущего. Каждый день он достигал своего арифметического пика. Он подсел на самую банальную тревогу о телесном существовании. К концу недели он умудрился купить такое количество пенсионных программ, что выплаты по ним в шесть раз превышали его месячную зарплату. Теперь его конец был только делом времени, он стремительно несся в пропасть финансового краха. Когда мы его брали, ко мне присоединились оба бугая в красных костюмах. Они назвались банковскими служащими. Как только Хейхман увидел их у входа в офис, он сразу сообразил, что происходит. Не говоря ни слова, он встал, обмотал шею шарфом, надел плащ и нахлобучил плоскую кепку. Мы показали на дверь, и он безропотно последовал за нами прочь из здания. Вместе мы поехали в концертный зал.

34

Дани

В тот вечер в Сан-Ремо Аврум отменил назначенную после шоу вечеринку. Он был слишком озабочен моим психическим состоянием, которое он называл «ментальным нестоянием». Сразу после концерта мы дружно вернулись в гостиницу Я поспешил скрыться в своем номере. Не потрудился даже свет включить. Кинул трубу на диван, разделся и нырнул в постель. Не хотелось попусту тратить время. И тут я заметил, что-то изменилось, каким-то образом она материализовалась. Она была теплой, угловатой, у нее появились локти, пальцы на ногах и кудрявый треугольник посередине. Она издавала запах, который способны производить только реальные женщины. Я как-то спросил Мишу, что может так пахнуть, и он сказал, что это комбинация французских духов, американского молочка для тела и женских секреций. Я был в ужасе. У меня начались рвотные спазмы, меня чуть не вырвало. Я выскочил из постели и помчался к двери. Хотел позвать гостиничную службу безопасности или полицию. Она же с полной уверенностью в себе откинула простыни и полностью обнажилась. Тем временем мои глаза привыкли к темноте и я ее узнал. Без всяких сомнений, это была она, моя реальная Эльза, и она заговорила со мной на своем восхитительном английском с немецким акцентом: «Дани, не бойся, это я, Эльза, твоя возлюбленная, вернись в постель, пожалуйста, и давай займемся любовью».

Мои молитвы были услышаны. Это действительно было потрясающе. Больше трех летя изнывал от тоски, и вот, она была в моей постели: плоть и кровь, бедра, задница и затылок. Ай да Аврум – когда его прижали в угол, он сумел все устроить. Я нырнул обратно в постель. Развел ее ноги и стал жадно пить из ее сокровенного источника и наполнять легкие ароматом ее потаенного сада. Вскоре я услышал ее стоны: O ist das gut, mein Liebster; so ist es gut. Она шептала много других слов по-немецки, но они были слишком длинными, и я их не запомнил.

Пока я возился внизу в поисках точки наивысшего наслаждения, она усилила свою хватку. Кольцо ее бедер сомкнулось у меня на шее, и я находился в прекраснейшем на свете заключении. Она застонала громче и вцепилась мне в волосы. Ее ногти глубоко вошли в кожу головы. Мне было больно, но я знал, что в этом суть любви. Я чувствовал, что она приближается к развязке. Вскорости я услышал отдаленное эхо ее глубинного крика. Оно звучало как сигнал далекой подлодки времен Второй мировой войны. Я мог определить волны удовольствия, захлестывающие ее тело. От горла, к груди, к животу, к ягодицам, к бедрам и оттуда в мои девственные уши. Это была битва не на жизнь а на смерть: либо она кончит, либо я задохнусь. Я уже принял решение, добровольно решил умереть здесь между ее ног, но к счастью, она кончила раньше. И только тогда она ослабила хватку. Она повернулась на живот, приподняла попку и слегка развела ноги. Руками она раздвинула ягодицы и дала мне возможность любоваться женской анатомией без всяких преград. Она просила войти в нее.

Ну я и вошел. Стоя на коленях, я пристроился позади и вонзил орудие в ее тело. Я решил не двигаться, но оставаться там вечно, как одержимый поселенец. Я вытянул руки вперед, пытаясь обхватить ее груди. Подбородком я упирался в ложбинку между ее плечом и шеей. Я неподвижно торчал в ней, ожидая дальнейших инструкций. Старался быть нежным и деликатным, но это привело к противоположному эффекту. Вскоре она спросила меня: «Даниэль, mein Liebster; ты что, не знаешь, что делать с девушкой? Ты должен вводить туда-обратно, туда-обратно, а потом попробуй немножко вправо-влево, а потом пять rein und raus. Вскоре ты кончишь внутри меня, и мне тоже будет очень приятно».

Я хотел было последовать ее наставлениям, но она лишила меня такой возможности. Без предупреждения она распрямилась, опрокинула меня на спину и уселась сверху, оставив возможность лицезреть ее божественный зад. Оседлав меня, она стала двигаться с заметно нарастающим возбуждением. Мы были как скорлупка в море: я – скорлупка, она—море. Думаю, она тискала свои груди, играла с сосками, но я не уверен. Одно бесспорно: это было лучшее зрелище в моей жизни, круче Ниагары. Я понял, что именно оно стоит У истоков человеческого бытия. Я схватил ее за бедра и помог двигаться вверх и вниз. Вскоре она стала кричать, но на этот раз я мог ясно слышать ее крики. Она звучала громче сирены грузового судна, входящего в порт приписки: «Кончай вместе со мной, Дани! Кончай со мной,mein Liebster! Пожалуйста, не останавливайся! Я уже! Не тормози! Не тормози! Я кончаююююююююююююю!»

Она визжала тонко и резко, но внезапно ее голос понизился на септиму, а может, на октаву и даже нону.

Ясно было, что она не контролирует тональность, мне понравился такой драматический переход. Подумалось, что это очень интересный прием, который я еще не разу не использовал в своих сочинениях. Но я больше не интересовался музыкой. Я понимал каждое ее слово и был доволен. Я стал гражданином вселенной. Настоящей мультикультурной международной фигурой. Я потерял невинность. Впервые в жизни я был мужчиной от пояса и ниже. Полный экстаз! Когда ее тело еще содрогалось в последних конвульсиях удовольствия, я и сам дошел до кондиции. Я наполнил ее тело тысячами невинных трубачей. Потрясающее ощущение. Она упала вперед, а я увидел самый чистый и прекрасный зад в мире. Через пять минут мне показалось, что она заснула. Я вытащил дружка из ее кипящих внутренностей, вылез из постели и поставил свою любимую пластинку.

Берд: Что это было?

Дани: Забавно, но она задала мне тот же вопрос, когда я вернулся в кровать. На самом деле она вовсе не заснула. Это была «Bird Strings».

Берд: Вы сказали, «Bird Strings»?

Дани: Да. По-моему это лучший джазовый альбом на свете, Чарли Паркер тоже любил его больше всех. Ей тоже понравилось. Она просила ставить его вновь и вновь, три или четыре раза подряд. В конце концов мы оба заснули, я обнимал ее ноги, а она – мои.

Перед рассветом я проснулся. Она уже встала и одевалась. Она стояла спиной ко мне, как будто пыталась что-то скрыть. Заметила, что я проснулся, но ничего не сказала. Я все ждал, что она повернется. Но она явно избегала смотреть мне в лицо. Может, она плакала и не хотела, чтобы я это видел. Когда она выходила, я собрался с силами и спросил на своем ломаном английском: «А разве ты не останешься со мной навсегда?»

На секунду она остановилась. Я видел, что она хочет что-то сказать; она уже собралась оглянуться, но одернула себя. Она последовала дальше и вышла за дверь. Больше я никогда ее не видел.

Только когда за ней закрылась дверь, я увидел, что ее близнец-галлюцинация сидит в кресле голышом и смотрит в окно. Она повернулась и посмотрела на меня, не скрывая отвращения. Она вообще ничего не скрывала. Она чувствовала себя преданной. И правда, я изменил ей, она была права, пеняя на это. Я извинился, но признался, что сделаю это вновь, если мне представится такой шанс. А чего она ожидала? Что бы вы сделали на моем месте? Она была в ярости, и я снова выразил сожаление, но вскоре я понял, что ситуация безнадежна. Она встала, повернулась спиной и пошла к окну. Прошла сквозь стекло и вознеслась прямо на небо, вскоре исчезла среди облаков. Она больше никогда не возвращалась. А я навсегда перестал сочинять музыку. Я много думал об этом. Точно не знаю, но, возможно, это она – близнец-галлюцинация – украла у меня способность творить музыку.