Текст книги "Ноготок судьбы"

Автор книги: Ги де Мопассан

Соавторы: Эмиль Золя,Жорж Санд,Проспер Мериме,Луи Анри Буссенар,Теофиль Готье,Анатоль Франс,Анри де Ренье,Жерар де Нерваль,Клод Фаррер,Шарль Нодье
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)

НОГОТОК СУДЬБЫ

Предисловие

Наше существование таит в себе много загадок, которые постоянно волновали и до сих пор волнуют воображение писателей. Литераторы в своем стремлении к углубленному познанию человеческой личности, к исследованию сложных природных и жизненных явлений добились многого, но до сих пор им приходится сталкиваться с такими феноменами, которые лишь с очень большой натяжкой поддаются рациональному объяснению. Причин тут несколько: это и недостаток научных знаний о предмете, и трудность, а иногда и невозможность экспериментальной проверки фактов, в принципе наукой не отвергаемых.

Вошедшие в сборник новеллы принадлежат перу известных французских писателей XIX и XX веков и обладают особенностью, которая, собственно, и объясняет их присутствие в книге: в центре повествования непременно оказывается либо психологическая загадка, либо поразительное и часто трагическое событие в жизни человека, окутанное к тому же покровом таинственности.

Строгое следование тематическому принципу отбора привело к тому, что в книге соседствуют произведения писателей очень разных творческих устремлений, а потому экскурсы в историю литературных школ, теорий и направлений слишком далеко увели бы нас от проблем, в них поставленных. Мы не будем задерживаться и на богатой событиями истории Франции последних столетий, на тех социальных потрясениях, которые оказали заметное влияние на создателей рассказов: об этом можно прочесть в многочисленных работах, посвященных их творчеству, ведь представленные здесь произведения в своем большинстве написаны классиками французской литературы. Такие добровольно принятые ограничения позволят нам сосредоточить внимание в первую очередь на том, каким образомписатели осмысливали трагические изломы психики, реакцию человека на странные и непостижимые для его разума обстоятельства. Вмешательство иррационального начала, характерное для многих новелл сборника, происходит по определенным правилам и представлениям о сверхъестественном, которые бытовали в обществе в момент создания литературного произведения. Вот почему необходимо рассказать об эволюции отношения французов к мистическим учениям, о периодизации их увлечения оккультизмом и о парадоксальной связи, существующей между этими увлечениями и прогрессом научного знания, о зарождении и распространении спиритизма.

Романтизм, складывавшийся во французской литературе в начале XIX века, с его интересом ко всему необычному и трагическому, внес большую лепту в изучение патологии чувств, сумеречных состояний сознания. Для писателей-романтиков было характерным и пристрастие к чудесному, нередко заставлявшее их балансировать на самой крайней границе возможного. Отличительной чертой многих рассказов является изначально заложенная в них двусмысленность, позволяющая читателю по своему разумению толковать события – либо принять их рациональное объяснение, либо допустить вмешательство сверхъестественных сил. Даже «Венера Илльская» (1837) П. Мериме – признанный шедевр фантастическогорассказа – может быть понята по-разному: читатель волен вообразить, что главный герой погиб в объятиях ожившей статуи Венеры, а может посчитать, что причина его ужасной смерти – месть оскорбленного арагонца. Прием представления двух версий одного и того же события, когда одна из них строится на признании торжества иррационального начала, а другая – на отрицании его как ложной видимости, имел к тому времени свою традицию в европейской литературе. Вспомним хотя бы «Золотой горшок» немецкого романтика Гофмана (1776–1822), где автор предоставил читателю самому решить, явилась ли золотая змейка Серпентина студенту Ансельму на самом деле или только пригрезилась во сне.

Многие рассказы, включенные в сборник, также могут иметь двоякое толкование. Увлечение Гофманом, охватившее многих французских романтиков на пороге 20–30-х годов, не прошло для их творчества бесследно. Думается, не без его влияния разрабатывались такие темы, как слияние сна с явью, раздвоение личности («Король Бисетра» (1886) Ж. де Нерваля). В романе «Эликсиры сатаны» (1815–1816) Гофман настолько точно описал психопатологическое состояние героя, что на основании этого можно поставить диагноз душевного заболевания.

Многие авторы предлагаемого сборника создают в своих рассказах впечатлениебеспомощности человека перед лицом темных сил, которые могут поработить его волю. В природе много опасного и непостижимого: реальное и воображаемое, разумное и иррациональное переплетаются в ней, никогда не соединяясь в гармоничное целое. Воображаемое и иррациональное размывает и подтачивает в нашем восприятии четкие контуры обыденной реальности. По существу эти темные силы нередко служили писателям для обозначения того, что тогда не имело еще названия – области подсознательного. Таким образом, иррациональное вошло во французскую литературу еще в XVIII веке.

Любопытный парадокс века Просвещения заключался в том, что одновременно с научными, жестко материалистичными представлениями развивались и даже процветали оккультные науки, повсеместно распространялась мода на гадалок, колдунов и на их волшебные зелья, культивировался вкус ко всему странному и чудесному. То был век Вольтера и Дидро, но также графа Сен-Жермена, уверявшего всех, что он прожил на земле несколько веков и владеет к тому же способностью заставлять увеличиваться в размерах алмазы и другие драгоценные камни; знаменитого шарлатана Калиостро, провозгласившего себя создателем эликсира долголетия. О последнем ходили слухи, что он может вызывать души умерших: на одном из его званых ужинов якобы присутствовали, во плоти(столоверчение не было тогда изобретено), Вольтер, Д’Аламбер, Дидро, Монтескье и другие знаменитости.

Успешная борьба просветителей с традиционным религиозным мировоззрением не всегда вела к результатам, на которые они рассчитывали. Утрата веры в догматы христианства совсем не обязательно вела к атеизму. Появилось увлечение древними культами, создавались мистические общества и секты, вроде тайной секты иллюминатов (буквально – «озаренных»), которые признавали существование сверхъестественных сил и твердо верили в возможность установления связи с потусторонним миром.

Значительное распространение во Франции получили идеи шведского ученого Эммануэля Сведенборга (1688–1772). С 1750 года он публиковал пророческие предвидения, касающиеся основ ядерной физики и принципов, которые впоследствии привели к созданию самолетов и подводных лодок. В результате нервного потрясения он стал жертвой галлюцинаций, которые принимал за видения иного мира. В своих мистических трудах Сведенборг рассказывает о том, как он 6 раз посетил Меркурий, 23 – Юпитер, 6 – Марс, 3 – Сатурн и один раз Луну. Влияние Сведенборга можно обнаружить даже в творчестве Бальзака, в частности, его романе «Серафита» (1835).

Парадокс века Просвещения лишь кажущийся. Чем очевиднее торжество рационального мышления, тем острее проявляется у человека ощущение недостаточностиэтого мышления, ощущение, что предлагаемая ему картина мира лишена красок и целостности: такова естественная реакция на попытки упрощенной интерпретации сложных феноменов реальности. Академик Н. П. Бехтерева справедливо подметила: «Неистребимая вера человечества в чудеса и таинственные явления может расцениваться как детская погоня за мечтой… А может и как стремление человечества понять мир во всей его действительной полноте, во всем его удивительном многообразии». [1]1
  Бехтерева Н. «Через тернии…». – Наука и жизнь, 1990, № 10.


[Закрыть]Думается, именно эти поиски полноты понимания мира побуждали романтиков к размышлениям о вещах таинственных и странных. Наделенные особой чувствительностью, они испытывали тревогу и беспокойство, отвергая иллюзию «царства разума», которой убаюкивали общественное сознание просветители. Вот почему тот же П. Мериме, воспитанный в духе атеизма и материализма, отнюдь не склонен был отбрасывать за ненадобностью фантазии, рожденные нестесненным творческим воображением. Элементы фантастики в его творчестве, как и в творчестве других романтиков, помогали исследовать подсознание; поскольку не существовало инструментария для доказательства существования этого «неделимого ядра мрака» [2]2
  Выражение Андре Бретона, одного из родоначальников и теоретиков сюрреализма.


[Закрыть]в человеке, писатель желал показать, как оно действует. В новелле «Джуман» П. Мериме демонстрирует незаметность перехода от яви к сновидению, изображает иллюзию, пережитую как действительное событие. Даже концовка новеллы, не оставляющая сомнения в том, что все случившееся не более, чем сон, не отменяет своеобразной логики сновидения, заставляющей героя действовать в условиях фантасмагорической, но по-своему разумно организованной реальности, не вступающей в противоречие с законами мироздания и свободной от вмешательства сверхъестественных сил.

Романтики, уловившие связь сновидений с глубоко интересовавшими их бессознательными душевными движениями, [3]3
  Вспомним в этой связи, что 3. Фрейд в своей известной работе «Толкование сновидений» (1900) заявлял: «Сновидение выясняет реальную сущность человека… и принадлежит к числу средств, которые облегчают доступ нашего познания к скрытым тайникам души».


[Закрыть]много размышляли над этим. В своей статье «О некоторых феноменах сна» (1832) Шарль Нодье писал: «Сон является не только самым мощным, но и самым ясным состоянием мысли, если не в мимолетных иллюзиях, которыми он облекает ее, то по крайней мере в восприятиях, выделяющихся по его воле из смутной нити предмета сновидений». [4]4
  Цит. по: Блюменфельд В. М. Вступительная статья. – В кн.: Нодье Ш. Новеллы. М., 1936, с. 20.


[Закрыть]Ему вторит другой известный романтик Жерар де Нерваль, по категоричному утверждению которого сон – это вторая жизнь. «Я решил завладеть сном и выведать его секрет», – провозгласил он. Увлекался этой темой и Бальзак, написавший в 1828 году повесть «Два сновидения».

В произведениях ранних романтиков сон естественно вплетается в реальную жизнь. Надо заметить, что в этом они следовали традиции, восходящей к XVIII веку: «Все это кажется мне сном, – размышляет переживающий фантастическое приключение герой романа предшественника французских романтиков Жака Казота „Влюбленный дьявол“ (1772). – Но разве жизнь человеческая что-либо иное? Просто я вижу более удивительный сон, чем другие люди, – вот и все». [5]5
  Уолпол. Казот. Бекфорд. Фантастические повести. Л., 1967, с. 136.


[Закрыть]Подобные «сны» видят герои новелл П. Мериме «Джуман» и Теофиля Готье «Ножка мумии». Но сны развеиваются, оставляя лишь воспоминания… Даже тогда, когда после пробуждения остается нечто необъяснимое (исчезновение ножки принцессы Гермонтис и появление на ее месте фигурки-амулета), нет оснований предполагать, что последствия сна будут роковыми для психического здоровья героя или что они сколько-нибудь заметно повлияют на его дальнейшую судьбу.

Совсем другую роль начинают играть сны в рассказах, созданных во второй половине и особенно в конце XIX века: в иных исторических условиях и при ином уровне развития представлений о душевной жизни человека в ткань повествования нередко вводятся так называемые вещие сны, то есть сны, спроецированные в будущее. В новелле «Магнетизм» Мопассана герой трижды за ночь видит сон – он обладает малознакомой женщиной, не дававшей ему ни малейшего повода для подобных мечтаний; трижды в течение ночи следователю снится кошмар с обрубком руки, принадлежавшей прежде врагу англичанина (новелла «Рука»), задушенного при таинственных обстоятельствах. Наконец, теме вещего сна посвящена одна из новелл О. Вилье де Лиль-Адана, в которой, подобно новелле «Рука», допускается двойное толкование: либо пригрезившийся герою сон был пережит им как реальность, либо он страдает лунатизмом и именно этим объясняется тот факт, что дверь, которую он с вечера не запирал, утром оказалась закрытой на один оборот ключа. Уже древние признавали за некоторыми снами роль пророчества. Вспомним хотя бы библейскую легенду о семи тучных коровах и семи тощих, которые приснились египетскому фараону Потифару как предвестие урожайных и неурожайных лет – сновидение, столь удачно растолкованное Иосифом.

Во II веке до нашей эры Артемидор Эфесский написал книгу под названием «Толкование сновидений». В ней отразились античные представления об обычных снах и вещих сновидениях, приоткрывающих завесу будущего, указаны приметы, по которым следует отличать пророческие сновидения от обычных: это их повторяемость (как в названных новеллах Мопассана) или же особенности места, где они снятся (в «Зеленых призраках» – нежилые покои, населенные призраками трех отравленных девиц). Описание снов в произведениях художественной литературы, а не только в новеллах этого сборника, имеет обычно двоякую функцию: помогает глубже погрузиться в потаенные пласты человеческой психики и дает возможность, если это необходимо, представить в символических образах картину грядущих событий.

К явлениям человеческой психики, не утратившим до сих пор своей таинственности, несмотря на огромный прогресс научных знаний, следует отнести и галлюцинации. Эти сумеречные состояния сознания, рождающие обманчивые видимости, неотличимые от реальности, не могли не привлечь внимания писателей, чутких ко всему, что выходит за пределы мира, обжитого холодным рассудком. Герой повести Ж. Санд «Зеленые призраки», действие которой отнесено к концу XVIII века, описывает отчаянное положение человека, испытавшего на себе их губительную власть в те времена, когда они не были признаны естественным продуктом психической деятельности: «В течение последних лет много занимались изучением явлений галлюцинаций; наблюдали и исследовали. Ученые произвели даже их анализ. Я сам видел болезненных и нервных женщин, подвергавшихся их частым приступам, если не без сострадания и тоски, то без всякого страха, поскольку они прекрасно давали себе отчет в том состоянии, в каком они находились. В моей юности ничего этого еще не было известно. Тогда не существовало середины между полным отрицанием всяких видений и слепою верою в привидения. Смеялись над людьми, преследуемыми призраками, так как эти видения приписывали суеверию и страху, и извиняли их только в случае тяжкой болезни». Вот почему один из героев «Инес де лас Сьерас» Шарля Нодье, уверившись в реальности призрака, явившегося ему в грозовую ночь накануне Рождества в мертвых покоях заброшенного замка, отрекся от военной карьеры, презрел былой скептицизм и вольномыслие и закончил свои дни в монастыре.

Довольно часто появление галлюцинаций у героев может быть объяснено (если даже автор не берет на себя труд сформулировать такое объяснение) естественными причинами: например, влиянием наркотиков. Так, бутылочка опия, найденная возле умершего художника, позволяет предположить, что старинный портрет Невесты дьявола, в которой он узнал черты своей неверной возлюбленной, ему просто померещился. Видения, которые посещали графа д’Атоля (новелла Вилье де Лиль-Адана «Вера») и английского журналиста Лесли Вуда (новелла «Лесли Вуд» А. Франса), могли быть вызваны их болезненным состоянием (Лесли Вуд скоропостижно скончался через неделю после своего странного признания). Появление галлюцинаций возможно и под действием опьянения. В новелле Т. Готье «Аррия Марцелла» герой, отведавший за ужином прославленного фалернского вина, оказывается во власти то ли сна, то ли галлюцинации, которые соединяют его с идеальной возлюбленной, умершей много веков назад. Но здесь, как в рассказах о снах, переплетающихся с действительностью, мы имеем дело с человеком, наделенным здоровой психикой, для которого подобное заблуждение чувств являет собой случай хоть и исключительный, но не опасный для жизни и не ведущий к роковым последствиям. Галлюцинация, пережитая маленьким героем «Органа титана» Ж. Санд, хоть и оставила по себе длительную память, но не повредила психике ребенка.

В новелле Мопассана «Видение» жертвой галлюцинации становится вполне обычный молодой человек. Причина ее появления – обстановка, особенно благоприятная для возникновения видений: покинутый обитателями замок, сумеречная спальня, в которой после смерти хозяйки никто не бывал. На этот раз влияние галлюцинации оказывается явно выраженным и продолжительным: в течение последующих пятидесяти шести лет герой каждый месяц видел во сне призрак женщины, к тому же после этого случая в нем на всю жизнь остался «какой-то след, какой-то отпечаток страха».

В новелле Ш. Нодье «Инес де лас Сьерас», где появление призрака получает в конце концов рациональное объяснение, автор устами своего героя утверждает: «Если привидение – выдумка, то, надо сознаться, нет истины столь же распространенной, как это заблуждение. История всех веков и народов свидетельствует об этом: …человек не способен что-либо выдумать или, лучше сказать, что всякая выдумка есть не что иное, как внутреннее постижение реальных фактов». Рискуя вызвать неудовольствие скептически настроенных читателей, позволим себе все же привести любопытные сведения, касающиеся этой темы и опубликованные в журнале «Наука и жизнь»: «Канадский нейрофизиолог Майкл Персинджер собрал 203 сообщения о явлениях призраков умерших за последние 37 лет и сопоставил их с географическими данными о магнитной активности в соответствующие дни. Оказалось, что обычно призраки появляются во время высокой геомагнитной активности, в периоды магнитных бурь. Персинджер считает, что галлюцинации вызываются действием магнитного поля на височные доли мозга. Чтобы проверить это предположение, он помещал в изолированную комнату добровольцев с завязанными глазами и время от время пропускал магнитное поле через их височные доли, причем испытуемые не знали, когда магнитное поле включалось. Оказалось, что при включенном магнитном поле подопытные субъекты часто видели в темноте нечто напоминающее человеческую фигуру». [6]6
  Охотники за привидениями. – Наука и жизнь, 1990, № 10.


[Закрыть]

Многие произведения Ш. Нодье и Ж. де Нерваля позволительно рассматривать как своего рода протест людей, наделенных болезненной чувствительностью, предугадавших существование в мозгу человека обширной области бессознательного и пытавшихся по-своему подступиться к его тайнам, против механистических схем объяснения поведения людей, предложенных в век Разума и Просвещения. На творчество писателей следующего поколения, таких как О. Вилье де Лиль-Адан или А. де Ренье, большое влияние оказал позитивизм – идеи философа Огюста Конта (1798–1857) и его последователя философа и историка религии Эрнеста Ренана (1823–1892), распространенные во Франции в середине века. Убеждение О. Конта в том, что наука должна ограничиваться лишь описанием внешнего облика явлений, и неколебимая вера Ренана в разумное начало – мысль, которой пронизана его книга «Будущее науки» (1848), – загоняли непознанное в пределы иллюзорного.

Торжество позитивизма привело к тому, что во имя рационалистического сциентизма, абсолютизировавшего роль науки, и эмпирического знания ученые отказались от исследования таких явлений, как ясновидение, внушение и внушенный сон (гипноз), безоговорочно отнесенных к мистическим суевериям. На смену охватившему французское общество во второй половине XVIII века увлечению «животным магнетизмом», воздействие которого на больных демонстрировал во время своих сеансов австрийский врач Фредерик Антуан Месмер (напомним, что в 1784 году Людовик XVI назначил две комиссии для научногоизучения этого феномена), пришло его полное отрицание. Понятно, что подобное пренебрежение реальными фактами, пусть и не получившими пока вразумительного объяснения, вызывало неприятие всего, что невозможно понять. Эти настроения превосходно выразил Г. де Мопассан в новелле «Сумасшедший?»: «Мы общаемся с окружающим только при помощи наших жалких органов чувств, несовершенных, немощных и таких слабых, что вряд ли они в состоянии уловить все, что происходит вокруг нас».

В 50-е годы XIX века в Париже распространилась мода на столоверчение, которая пришла во Францию и Европу из Америки. Денизар Ипполит Ривай – педагог, автор нескольких школьных учебников, посетил в мае 1855 года спиритический сеанс и уверовал, что найден способ общения с потусторонним миром. Во время одного из сеансов дух по имени Зефир призвал Ривая стать выразителем мыслей умерших, напомнив ему, что в иной жизни он был его другом, жрецом-друидом, и звался тогда Алланом Кардеком. Под этим именем Ривай опубликовал в 1857 году свой знаменитый труд под названием «Книга духов, содержащая принципы спиритического учения о природе духов, об их явлениях и об отношениях с людьми, об их моральных законах, настоящей и грядущей жизни, о будущем Человечества, написанная под диктовку и опубликованная по распоряжению высших духов Алланом Кардеком». В этом произведении он изложил основы спиритизма, доказывая, что с помощью медиумов можно войти в сношения с миром духов. В ней были приведены послания, якобы полученные от Шекспира, Жанны д’Арк и Робеспьера и прочитанные по буквам во время сеансов столоверчения.

В 1860 году Элифас Леви в «Истории магии» попытался соединить оккультизм с религией. В эти годы Виктор Гюго беседовал с «Загробной тенью», Т. Готье создавал своего «Спирита» (1866) и пьесу о переселении душ («Аватар»), а французского астронома Камила Фламариона регулярно посещал призрак Галилея. Между 1857 и 1862 годами барон Гюльданстюббе занимался в музее Лувра спиритическими экспериментами, в результате которых ему удалось получить подпись Юлия Цезаря, рисунок треножника, подписанный буквой Е (между прочим, возле статуи Еврипида), несколько строк от Клеопатры. Обо всем этом он рассказал позднее в книге «Реальность духов и чудесное явление их непосредственного письма» (1873). В 1875 году в Париже состоялся громкий процесс по делу ловкого фотографа по фамилии Бюге, который за небольшую плату изготовлял фотографии, где кроме клиента можно было видеть еще одно неясное изображение – «фотографию» духа дорогого ему покойника. Нельзя сказать, что кто-либо из авторов сборника поддался моде и впал в откровенную мистику, но подновленные в духе времени учения, несомненно, оказали влияние на писателей (новеллы «Нежданная» К. Мендеса и «Дух Байрона» П. Милля).

В 1856 году, когда странные и непостижимые явления игнорировались учеными, во Франции появились гениальные переводы произведений Эдгара По, сделанные Ш. Бодлером. Творчество этого американского писателя, который в своих «страшных рассказах» обратился к сложным сторонам человеческой психики, стало необычайно популярным. Позволим себе небольшое отступление, чтобы заметить: в отношении американцев к иррациональному можно обнаружить тенденции, сходные с теми, которые существовали во Франции. Написанию новелл Э. По, повествующих о причудливых и болезненных состояниях человеческой психики, об обмане чувств и о ненадежности наших позитивных знаний о мире, предшествовало большое число публикаций на страницах ведущих литературных журналов Англии и США мрачных по колориту рассказов о сверхъестественных событиях. В 30–40-е годы XIX века в Соединенных Штатах также много писали о месмеризме. Гипноз казался тогда силой, способной оказывать не только благотворное лечебное воздействие; он мог быть мощным орудием подчинения человека, лишать его свободы воли: отсюда тягостное впечатление, которое оставляли эти истории. Сходного впечатления добивался своими рассказами Э. По, утверждавший, что их особенность как раз и состоит в «страшном, которому придан оттенок ужасного». [7]7
  Цит. по ст.: Николюкин А. Н. Жизнь и творчество Эдгара Аллана По. – В кн.: По Э. А. Полное собрание рассказов. М., 1970, с. 716.


[Закрыть]Пожалуй, именно мастерство в создании атмосферы ужасного в первую очередь привлекало к Э. По французских писателей. Влияние тематики его рассказов было хотя и бесспорным, но не столь явным. Многие заимствовали удачно найденный Эдгаром По прием: прежде, чем описывать странные и загадочные явления, он разворачивал перед читателем картины реальной жизни, построенные на правдивом материале, завоевывал полное доверие и лишь после этого начинал повествование о вещах фантастических. Здесь уместно вспомнить некоторые произведения Ги де Мопассана и Вилье де Лиль-Адана. История заживо погребенной девушки (новелла Мопассана «Тик») вызывает в памяти рассказ Э. По «Преждевременные похороны». Новелла «Вера» Вилье де Лиль-Адана, посвященная теме мертвой возлюбленной, перекликается с рассказами По «Морелла» и «Лигейа». С этими мотивами мы встретимся и в других рассказах сборника: «Волосы» Г. Мопассана, «Лесли Вуд» А. Франса, «Аромат» П. Милля. Особое состояние психики – «ужас души» (определение Э. По), «распад души, какую-то дикую судорогу мысли и сердца, одно воспоминание о которой внушает тоскливый трепет», описал Мопассан в своих новеллах «Страх» и «Гостиница».

Последняя четверть XIX века ознаменовалась заметным прогрессом в психиатрии, связанным прежде всего с работами французского врача Жана Мартена Шарко. В 1878 году он всерьез занялся экспериментальным исследованием гипноза и вскоре стал устраивать публичные сеансы, во время которых погружал в искусственный сон больных, страдающих истерией. О гипнозе снова заговорили, и в 1889 году А. Франс публикует новеллу «Господин Пижоно», где ставит вопрос о возможности гипнотического воздействия на человека через животного-посредника, в нашем случае – через безобидного котенка. Успехи физиологии, казалось бы, приблизили ученых к пониманию механизмов перехода от бытия к небытию – и Вилье де Лиль-Адан в сборнике «Высокая страсть» (1886) публикует новеллу «Тайна эшафота». Успехи теории наследственности вызвали к жизни целый ряд литературных произведений – от романов Э. Золя «Тереза Ракен» (1867) и «Мадлен Фера» (1868) до «Будущей Евы» (1886) О. Вилье де Лиль-Адана, где нашли отражение мысли писателя об огромных возможностях науки.

В образе главного героя романа – ученого Эдисона, добившегося власти над могучими силами природы, своеобразное преломление получает тема двойничества: «Эдисону сорок два года. Еще несколько лет назад своим обличьем он разительно походил на одного знаменитого француза – Гюстава Доре. Это было почти то же лицо – лицо художника, но преображенноев лицо ученого. Одинаковая одаренность, – разные проявления ее. Таинственные близнецы! В каком возрасте были они совершенно схожи между собой? Возможно, ни в каком. Две их тогдашние фотографии, если смотреть через стереоскоп, наводят на мысль, что черты иных лиц высшей породы, вычеканенные на старинных медалях, обретают подлинную реальность, лишь повторяясь в схожих лицах, разбросанных там и сям среди человечества». [8]8
  Вилье де Лиль-Адан. Избранное. Л., 1988, с. 20.


[Закрыть]Разве не к тому же выводу приходит герой А. Франса (новелла «Записки сельского врача»), вглядываясь в фотографию двенадцатилетнего Ампера, «таинственным близнецом» которого оказался рано умерший Элуа – сын небогатого фермера?

Таким образом, писатели чутко откликались на то новое, что открывала наука о человеке. Едва лишь ясновидение стало избавляться от позорного клейма шарлатанства, которым наградили его позитивисты, как теме сбывающихся предчувствий посвятил свой рассказ «Вещий сон» Вилье де Лиль-Адан, а А. Франс представил на суд читателей свой «твердо установленный случай ясновидения, или, точнее говоря, один из тех примеров странной психической синхронности, над которыми сейчас работает наука» (новелла «Адриенна Бюке»). Искусство начало осваивать новые плацдармы, завоеванные учеными, и вот уже Вилье де Лиль-Адан разрабатывает в своем романе «Будущая Ева» темы, связанные не только с гипнозом, но и с передачей мыслей на расстояние…

Успехи психиатрии вызвали интерес писателей к душевным заболеваниям (новелла А. Франса «Красное яйцо», 1887, ряд новелл Мопассана). В созданных в конце XIX века произведениях галлюцинации появляются уже не под влиянием внешних факторов (опьянение, действие наркотиков), а как результат психического расстройства, хотя, как правило, остается неясным, то ли галлюцинация привела к неизлечимой болезни, то ли само безумие явилось пагубным последствием галлюцинации. В новеллах «Волосы» Г. Мопассана и «Тайна графини Барбары» А. де Ренье в повествование включены якобы подлинные записи, сделанные пациентами психиатрических лечебниц: патологические случаи вошли в литературу.

Заметим, впрочем, что некоторые из писателей, обращавшихся к исследованию сумеречных состояний сознания и болезненных отклонений в психике, сами не могли похвастать здоровой нервной системой. Ш. Нодье и Г. де Мопассан страдали душевными расстройствами, а Ж. де Нерваль во время депрессии покончил с собой.

Однако были причины и иного порядка, заставлявшие писателей фиксировать внимание на трагических сторонах человеческой жизни, уходить в мир ирреального. Военное поражение Франции в 1870 году и поражение Коммуны вызвали у многих из них пессимистические настроения. Двойное «банкротство» – банкротство позитивизма, оказавшегося не в состоянии объяснить ряд новейших данных, полученных наукой, и банкротство натурализма в искусстве (литература начала 1880-х годов ведет борьбу с этим течением, от которого отошли многие его былые приверженцы) – способствовало очередному увлечению части общества мистическими идеями. Религия снова входит в моду: недаром это время называют периодом «католического возрождения». Так, Гюисманс, которому Мопассан посвятил свою новеллу «Страх», отойдя от натурализма, стал создавать произведения, навеянные духом по-своему понятого им католицизма, приправленного сатанизмом и оккультизмом (романы «Там, внизу», 1891; «В пути», 1895). По свидетельству Ги де Мопассана, излюбленными темами салонных разговоров в те годы стали «случаи невероятных предчувствий, общения душ на больших расстояниях, таинственного воздействия одного существа на другое» (новелла «Магнетизм»).

На рубеже веков получили окончательное оформление представления о трагичности человеческого существования, о незащищенности людей от губительного действия иррациональных сил. Признание господства этих сил и отчаянные попытки человека отвести от себя неминуемую беду получили точное и строгое выражение в новелле А. де Ренье «Ноготок судьбы», давшей название данному сборнику: «Каждый человек окружен известным количеством угрожающих ему опасностей. И необходимо расчленять, дробить силу подстерегающей нас страшной и таинственной грозы, чтобы она не обрушилась на нас одним ударом, а истощила себя в ряде слабых толчков. Надо отвлекать судьбу, как громоотвод отвлекает молнию. Надо вызывать ее враждебность, приманивать, искушать ее, не позволяя сосредоточиться большим силам, которые она собирает против всякой жизни. Каждого ждет своя трагедия, свой случай.Нужно идти им навстречу… С нами неминуемо что-то произойдет, и лучше, чтобы это произошло по мелочам… (курсив наш. – Н. П.)».

Большую роль в рождении иллюзии играет ситуация, в которой она появляется. О чувстве безотчетного страха, того самого, который Э. По назвал «ужасом души», Мопассан пишет, что оно возникает «среди необыкновенной обстановки, под действием некоторых таинственных влияний, перед лицом смутной, неопределенной угрозы. Настоящий страх есть как бы воспоминание призрачных ужасов отдаленного прошлого» (новелла «Страх»). Это чувство было позднее исследовано 3. Фрейдом в его статье «Вызывающая тревогу странность», где автор не без оснований утверждает, что истоки его – в подавленных детских страхах. Действие «страшных рассказов» сборника нередко происходит в нежилых, заброшенных помещениях («Инес де лас Сьерас» Ш. Нодье, «Видение» Мопассана), в покоях, где кто-нибудь умер, сошел с ума или был убит («Зеленые призраки» Ж. Санд, «Вера» Вилье де Лиль-Адана, «Анжелина, или Дом с привидениями» Э. Золя, «Заколдованный сад» П. Маргерита), в старинном подземелье («Дьявольский портрет» Ж. де Нерваля). Странные иллюзии может рождать одиночество гор («Орган титана» Ж. Санд, «Гостиница» Мопассана). Их могут усиливать колдовские чары ночи, заунывный вой знойного ветра пустынь и жалобный скрип деревьев в зимнем лесу (новелла «Страх»), духота предгрозового вечера («Сумасшедший?» Мопассана) и крики диких зверей в ночных джунглях («Сила факира» К. Фаррера). Некоторые дома словно бы наделены таинственной способностью хранить память о своих былых обитателях, незримое присутствие которых улавливают болезненно чувствительные натуры («Портрет графини Альвениго» А. де Ренье, «Аромат» П. Милля).