Текст книги "Зов любви"

Автор книги: Ги де Кар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Но у нас существует много легенд и рассказов о том, что арабские мужчины более утонченные, чем другие.

– В некотором смысле, может и так, но о том, что касается жизни и любви, этого нельзя сказать. В постели с любимой женщиной вы, европейцы, и особенно французы, более щедры и нежны, утонченны, вы умеете понравиться женщине и вовлечь ее в экстаз любви – то, чего мы никогда не испытываем с нашими арабскими мужчинами.

– Это одна из тех причин, по которой ты покинула свою страну?

– Это одна из причин.

– Должен тебе сказать, что я нахожу это правильным, более того, для нас, европейцев, приятно слышать об этом.

– Ни ты, ни другие европейцы не должны этим гордиться. Так уж устроен мир, и вам просто больше повезло. Когда одна из наших женщин влюбляется в европейца, она морально и физически поднимается гораздо выше, ей кажется, что она становится лучше, а если она замужняя женщина, то ее муж навсегда останется обманутым мужем. У вас такого мужчину называют «рогоносец». Название это вызывает насмешливую улыбку и, как известно, эта тема явилась золотоносной жилой для многих драматургов – авторов комических пьес для театра. У нас же такого мужчину называют «тахан», но когда какого-нибудь арабского мужчину называют так, и его жена была с европейцем, то гарантирую, что это уже не будет комичным спектаклем. Вот почему арабские мужья так настороженно относятся к приезжим европейцам и стараются как можно дальше спрятать своих жен. В действительности они очень ревнивы. В последнее время в странах Северной Африки появились новые законы, по ним женщина может и не прятать свое лицо под паранджой. В Тунисе сам президент Бургиба сделал все возможное, чтобы наши женщины были как можно больше европеизированы, но скажи, как это может нравиться арабским мужчинам, многие из них жалеют о тех временах, когда женщины были в полурабском состоянии, и это было совсем недавно.

– В общем, как я понял, что касается этой стороны жизни, ты не испытываешь никакого сожаления, что приехала жить в Европу?

Она не ответила на этот вопрос, предпочитая продолжить рассказ о мужчинах своей страны.

– Если такие мужчины становятся рогоносцами, то они действительно этого стоят, ведь они относятся к женщинам очень плохо, в их глазах женщина – как домашнее животное. Они насмехаются над тем, чего хочет женщина, над ее желаниями, особенно что касается любви – женщина не имеет никакого права. Они даже предпочитают, чтобы женщина ничего не чувствовала. Главное и самое важное для арабского мужчины – это его физическое удовольствие. Нетрудно понять, что в таких условиях брачная ночь становится настоящим мучением для девственницы, которой страстно желает овладеть муж. Дело в том, что девушки у нас всегда выходят замуж девственницами. Хорошо это или плохо, не знаю. Может быть, мы больше отстали, чем вы, европейцы, а может, наоборот, мы оказались более справедливы, сохранив библейские правила. Правильно ли это или нет, никто не знает. Во всяком случае, ни ты, ни я, не можем этого сказать.

– Что касается меня,– ответил Ален,– то девственницы всегда меня пугали. Конечно, это вызывает уважение, но настолько, что большинство мужчин, таких как я, не имеют никакого желания проводить ночь с девственницей. Во Франции такое желание появляется иногда у пожилых мужчин. Возможно, что старея, они считают, что найдут новые силы, новую жизненную энергию, переспав с невинной девушкой, принадлежащей к новому поколению, которое скоро сменит его поколение.

– Ты знаешь, у нас в Тунисе во время брачной ночи мужчина не проявляет никакого уважения и не старается быть ласковым и нежным с девственницей, которая становится его женой. Он не беспокоится об этом, потому что знает: если бы она не была девственницей, ее бы не предложили ему в супруги. И часто такой муж овладевает женой-девственницей грубо, не обращая внимания на ее страдания и крики, а часто ее страдания усугубляются и тем, что ее плохо подготовили к этой ночи свадебные бабки. Да, дорогой мой, не смейся! У нас есть и такая профессия – ею занимаются пожилые женщины, которым, как только определена дата будущей церемонии бракосочетания, поручается деликатная задача подготовить будущую невесту к дню свадьбы, брачной ночи. Обычно это старые женщины, которые работают по двое, и эта странная пара начинает с того, что закрывается с девушкой и начинает удалять волосы с ее тела, с головы до ног, не оставляя на теле ни одного волоска, за исключением бровей, ресниц и прически. Чтобы достичь желаемого результата, они используют горячий воск, который они накладывают на тело, а затем резко отрывают с прилипшими волосами. Если девушка кричит от боли, это знак, что у нее очень чувствительная кожа, и что она будет прекрасной возлюбленной своему мужу. Для девушки, у которой не очень много волос, такая процедура требует один-два дня, но если природа ее наградила обильным волосяным покровом, это может продлиться до недели. Конечно, все это нужно делать очень ловко, очень нежно, чтобы не повредить кожу. В противном случае муж будет очень недоволен их работой.

– Послушай, Хадиджа, но ведь это же привычки дикарей!

– А ты думаешь, что в институтах красоты, которых сейчас множество во всем мире, женщинам приходится легче? В Тунисе у меня была подруга, которая провела свою брачную ночь в больнице. Дело в том, что ее свадебная бабка, имя которой я хорошо запомнила – Накайя – чтобы никогда не пользоваться ее услугами, так вот, она действовала с такой быстротой и грубостью, что, когда она дошла до самого нежного места, на котором было достаточно много волос, то отрывала горячий воск с такой силой, что сорвала все – и волосы, и кожу. Молодая девушка срочно была доставлена в больницу, помимо разрывов она получила еще и сильные ожоги, ее срочно пришлось оперировать, но у нее уже началось заражение. После всех этих операций она практически перестала быть женщиной – она уже не может иметь ребенка и испытать радость быть вместе с мужчиной. Ее муж, конечно, женился на ней, но вынужден жить с другой женщиной, которая живет с ними и имеет ребенка, а моя подруга вынуждена заниматься им, как своим собственным. Но что делать? Кажется, они живут все трое вполне счастливо.

– Скажи, Хадиджа, ты когда-нибудь рассказывала все это другим мужчинам, другим любовникам?

– Каким любовникам?

– Ты же не будешь считать меня совсем глупым?

– Для меня ты – любимый мужчина, которого я давно ждала, и поэтому я рассказываю тебе то, чего я избежала, покинув свою страну.

– Это значит, что ты приехала во Францию девственницей?

– Да.

– А за эти два года, что ты прожила здесь, что же произошло?

– Произошло то, что я узнала, что такое удовольствие, но не знала любви.– Она ответила быстро, не глядя на него.– Теперь, если ты этого хочешь, Ален, ты можешь взять меня и подарить мне те же ласки, что дарил вчера, а может, и лучше. С тобой я, наконец, поняла, что такое любовь, что такое любимый мужчина.

Когда он проснулся на следующее утро, он оказался один в своей постели. Ему нужно было несколько секунд, чтобы понять, что произошло, наконец он встал и позвал:

– Хадиджа!

Никакого ответа. Он вскочил с кровати, побежал в ванную, затем на кухню, в гостиную, выскочил в коридор – ее нигде не было. Причем не осталось никакого следа от ее пребывания здесь. Он был взбешен. Бегая по квартире, он пытался найти хотя бы какие-то ее следы: какую-то вещь, может быть, локон длинных красивых волос – свидетельство того, что она действительно была у него, а не явилась плодом воображения. Но он не нашел ничего: повсюду была тишина, он был один.

Вместе с тем он хорошо помнил, как все произошло, как она призналась ему: «С тобой я нашла, наконец, любовь и любимого мужчину». Тогда после этого он взял ее на руки и понес в спальню на кровать – там он нежно ласкал ее, как и накануне в номере с глициниями. На этот раз, лежа с ним рядом, она сказала:

– Я знаю, любовь моя, что ты умеешь хорошо раздевать женщин, у тебя это почти искусство, но сегодня у тебя это может не получиться: чтобы снять это сари, мне нужно встать. Тебе, вероятно, не приходилось раздевать женщину, одетую, как я сегодня.

– Да, действительно. Она сказала:

– Для тебя это будет что-то новое, необычное, для меня же это будет то же самое, как если бы я потеряла девственность...– Легкая и грациозная, она вскочила с кровати и остановилась в центре комнаты. Сняв одну из золотых брошей, укрепленную на правом плече, она сказала:

– Теперь подойди ко мне. Почему ты такой робкий? Тебе не приходилось испытывать что-нибудь подобное? Возьмись за эти концы ткани и оставайся на месте, двигаться буду я, а ты будешь раздевать меня, как нужно раздевать индонезийку.– Она начала вращаться, как живой волчок, постепенно удаляясь от него. Шелковая ткань, обвивающая ее, стала разматываться на многометровую длину. Остановилась она уже в самой глубине комнаты; то, что было только что сари, лежало на полу, обнажив ее красивое смуглое тело. Он уронил шелк, заструившийся мягким пурпурным, золотистым водопадом. Он подбежал к ней, поднял на руки, дрожа, и отнес в постель, где они снова слились в единое целое.

О дальнейшем ему не нужно было вспоминать, ему казалось, что все это осталось в нем навсегда: ощущение того, как Хадиджа снова сумела стать той прекрасной любовницей, какой могла быть только она. Последней картиной в его памяти было ее прекрасное тело, в сладкой, усталой истоме прижавшееся к нему. Затем они погрузились в глубокий счастливый сон возлюбленных.

Совершенно выбитый из колеи, не зная, чем объяснить исчезновение своей возлюбленной, он вернулся в спальню и вдруг на столике возле кровати заметил маленький клочок бумаги. Ее почерк был легок и размашист. Записка не содержала лишних слов: «Извини меня, мне необходимо вернуться домой. Позвони в полдень, как вчера – скажешь, где и когда встретимся вечером. Утром мне не хотелось будить тебя. Люблю тебя таким, какой ты есть. Спи».

Несколько раз он прочитал листок. Почему ей нужно было покинуть его? Откуда это странное слово «необходимо?» И все же он был счастлив: сегодня после обеда он снова услышит ее, через несколько часов увидит ее. Но где теперь им встретиться? Какой она теперь придет к нему, что ожидает его? Снова ли это будет восточная красавица или на этот раз она будет элегантная европейка? Ему больше нравилась ее восточная красота, но не может же она всегда ходить по Парижу в своем ярком сари. Какую прическу сделает она на этот раз, какие украшения наденет, а самое интересное: какие новые истории она расскажет? Теперь он понял, что с тех пор, как встретил ее, он жил не реальной жизнью, а где-то далеко, в другом времени, в стране мечты. Теперь он действительно был европейским принцем, который не мог обойтись без своей прекрасной восточной возлюбленной.

3
ВТОРОЕ ШАМПАНСКОЕ

Владимир был прав, когда сказал мадам, что они вернутся в гостиницу, но не на следующий день после их первой встречи в номере с глициниями, и не через день, но ровно год спустя, день в день – пятого октября.

После любезного приема ночным портье, лицо которого выражало радость и удовлетворение от того, что он все точно предсказал, влюбленные снова оказались вдвоем перед бутылкой, шампанского «Перье-Жуэ» пятьдесят девятого года, хорошо охлажденным, как сказал им князь Владимир.

Прежде всего Ален наполнил бокалы и первый предложил своей подруге:

– Видишь, как хорошо, что подождали год, чтобы выпить это шампанское именно в этой комнате. Наверное, это должно принести нам счастье.

– Действительно, оба мы очень счастливы,– сказала она.

Он добавил:

– Я надеюсь, что новый год будет еще лучше, новый год, который наступает лишь для нас двоих. Тебе не кажется, что это чудесно: делать не так, как все, кто встречает новый год первого января. Это число мне ни о чем не говорит, тогда как пятое октября для нас тот день, когда мы встретились.

– А ты заметил пару, которая спускалась по лестнице нам навстречу?

– Я смотрел только на женщину, она была весьма вульгарна.

– Как это странно,– сказала она.– А я обратила внимание на мужчину, но и он стоит не больше. Но знаешь, что она сказала, когда мы разминулись с ними на лестнице: «Если уж такие дамочки сюда приходят, для нас скоро не будет никакой работы».

– Ах, значит, она тебя приняла за дамочку? Это весьма забавно. Может быть ты стала ею с тех пор, как живешь со мной? Может, ты сама не отдаешь себе отчета в этом? Ты должна обратить на это внимание, потому что я не люблю таких дамочек, которые гуляют со своими мужьями-буржуа под руку. Было бы ужасно, если бы ты изменилась до такой степени, Хадиджа!

– А ты не считаешь, что мое прошлое должно быть лучшим гарантом моего будущего настоящей женщины?

Во взгляде Алена мелькнуло беспокойное подозрение; но она продолжала:

– Вероятно, это из-за норкового манто, которое произвело такое впечатление на эту девицу.

– Ты думаешь, что это норка придает тебе вид буржуа? Этот мех только позволяет выглядеть богаче. Я знаю многих женщин, которые очень богаты, но не имеют норкового манто. В то же время профессиональные проститутки носят самые различные меха: и черную норку, и белую и даже с платиновым отливом, как твоя. Надо признать, что этот оттенок тебе очень идет, как всем брюнеткам.

– То, что эта проститутка приняла меня за буржуазную дамочку, меня забавляет. Это доказывает, что за один год я очень изменилась. Но и ты изменился, Ален. Ты стал домоседом рядом со мной. Перед нашей встречей ты часто менял женщин и жил от приключения к приключению. Ты не жалеешь, что превратился из мужчины-ловеласа в домоседа?

Он снова промолчал.

– Я задыхаюсь в этом манто, Ален. Я знаю, что оно очень элегантно, в нем даже можно пить шампанское: это придает какой-то шарм, будто мы на вечеринке. Но все-таки помоги мне снять его, и не забывай, что сегодня годовщина нашего знакомства, значит, мы должны повторить все жесты, движения, слова, произнесенные здесь в тот первый вечер, когда мы оказались вдвоем в этой комнате. Что касается бокала шампанского, он есть, но помнишь ли, как раздевал меня в тот вечер и отнес на эту кровать, которая так скрипела?

Он подошел и попробовал матрац.

– Да, ты права, она по-прежнему скрипит.

– А помнишь ли ты, что на следующий день после нашей первой встречи ты снова раздевал меня у себя дома, но я должна была стоять, чтобы ты смог размотать мое сари?

– Как я могу это забыть?

– Тем не менее с тех пор ты меня ни разу не раздевал. Может быть, это потому, что за время нашей совместной жизни ты стал приобретать привычки достойного, степенного мужа?

– Нет, Хадиджа, я просто ждал, когда придет день нашей годовщины; эта церемония твоего раздевания должна происходить каждый год, от этого она станет еще приятнее.

– Хорошо сказано,– улыбнулась Хадиджа.– Ну что ж, я жду.

Он взял ее на руки, еще одетую, отнес на кровать, которая – о, чудо! – не заскрипела, потом уселся у ее ног, долго смотрел ей в глаза и сказал:

– В этот вечер я не спешу тебя раздевать, потому что сегодня самое большое удовольствие должно быть в том, чтобы продлить ожидание. Желание быть вместе этой ночью должно как бы укрепить нашу любовь, чтобы начать все сначала. Но для того, чтобы это произошло, нам необходимо кое-что уточнить.

– Я не понимаю,– сказала она.

– Это будет своего рода проверка наших чувств и ощущений перед тем, как мы снова станем возлюбленными, настоящими возлюбленными. Необходимо, наверное, пережить основные моменты, которые мы испытали за этот первый год нашей совместной жизни.

– Но ты был для меня каждый день прекрасным возлюбленным, а я была целый год твоей любящей женщиной.

– Конечно, но только я думаю, и ты это увидишь, что сегодня все будет еще прекраснее, когда придет время и я тебя снова раздену. А помнишь ли ты, что произошло наутро после той ночи, что ты впервые провела у меня?

– Я ушла и оставила тебе записку.

– Но не оставила адреса! У меня был только номер твоего телефона, а я хотел сразу же, как только проснусь, принести тебе цветы.

– Но с тех пор ты наверстал упущенное. Каждое утро я была окружена прекрасными цветами.

– Но это было не у тебя; это было у нас, а в тот день, когда ты сбежала, мне пришлось ждать до самого полудня.

– Алло, это ты?

– Да, это я, дорогой. Кто же может быть еще?

– Я не знаю. Когда звонишь красивой женщине, которая убежала утром, ничего не сказав, только оставив записку, что ей «необходимо» уйти, начинаешь беспокоиться. В конце концов я рад, что тебя слышу.

– Что мы будем делать сегодня вечером?

– Что ты хочешь. Хочешь, встретимся сегодня вечером, снова в восемь часов?

– С радостью, а где?

– Ты ничего не думаешь об этом?

– Ты лучше знаешь все хорошие местечки в Париже, ведь я только туристка, которая приехала сюда.

– Скажи лучше, что ты – прекрасный посол твоей страны. Может быть, проще всего нам встретиться в баре гостиницы «Ритц».– Он подумал: «Если она будет такой элегантной, как вчера, то это будет к месту».

– Нет, я не хотела бы,– ответила она.– Каждый раз видеть эти стареющие карикатуры на женщин «made in USA»... Я предпочитаю бар «Harry's», по крайней мере, люди там естественнее.

– Хорошо, встретимся в баре «Harry's» в восемь часов.

– А что ты будешь делать до этого времени?

– То же, что и с утра, я буду работать, у меня достаточно забот. Ты не сомневаешься, что я нахожусь у себя в конторе?

– Ну, что за мужчина, который в это время не на работе! И что же ты делаешь там, что придумываешь?

– Я ничего не придумываю, просто у меня дела.

– Какие дела?

– Подробнее я расскажу тебе немного позже. Кстати, если ты хочешь подробностей, я должен ужинать сегодня с моим бельгийским партнером.

– С партнером? А что он делает?

– Тоже ведет разные дела, как и я. Точнее, он продает машины для строительных работ: бульдозеры, подъемные краны, бетономешалки.

– И ты покупаешь у него?

– Да, совершенно точно.

– И тебя очень интересует такая коммерция?

– Не так уж интересует, но, по крайней мере, с финансовой стороны это хорошо.

– Тогда это все меняет. Мне остается только пожелать приятного аппетита тебе и твоему бельгийцу. Ален, ты уверен, что этот бельгиец не бельгийка?

– Я никогда не смешиваю деловые отношения и сердечные. День для работы, а ночь – для удовольствия. А ты, кажется, становишься ревнивой?

– Еще как! Ты меня любишь?

– Люблю. Но я любил бы тебя еще больше, если бы ты не убегала очень рано от меня из дому.

– Я не могла иначе. Представь себе, у меня тоже есть работа.

– Что же это за работа?

– Моя профессия очень проста.

– Но, по крайней мере, Она позволяет тебе хорошо жить? Она тебе нравится, эта работа?

– Это зависит от дня.

– Во всяком случае, судя по твоим рукам, я их очень хорошо знаю, это наверняка не ручная работа.

– Но я так же не люблю и машины, всякие: маленькие и большие, как те, что ты покупаешь у своего бельгийца. И ты видел сегодня, когда проснулся, что я умею писать от руки.

– Дорогая, извини меня, но я должен с тобой попрощаться: пришел мой бельгиец, и я должен с ним уйти.

– Ален, у тебя есть мой номер телефона, но я не могу позвонить тебе ни на работу, ни домой.

– Хочешь, запиши его сразу же?

– Нет, продиктуешь его мне сегодня вечером.

– В любом случае, с этой ночи ты знаешь мой адрес.

– Ты думаешь, что я запоминала, куда ты меня везешь, вовсе нет! Меня интересовал только ты, ничего больше.

– И даже утром, уходя от меня, ты не поинтересовалась, как называется улица и какой номер дома?

– Никоим образом!

– Ты – исключительное создание... Я начинаю тебя любить все больше и больше!

– Я – тоже... До вечера.

Переговоры со своим бельгийским партнером Ален проводил в гостинице «Кларидж», которую тот выбрал для своего пребывания в Париже, они провели весь день в номере и к семнадцати часам уточняли последние пункты совместного соглашения. И тут бельгиец заявил:

– Я придерживаюсь одного принципа: подписание договора нужно закрепить двойным виски... Предлагаю, давайте спустимся в бар.

Отказаться было трудно и через несколько минут они сидели в баре перед стаканами с виски и вдруг услышали звуки оркестра, который играл где-то в соседнем зале. Бельгиец поинтересовался у бармена, что это такое.

– Дансинг, месье, он открыт каждый день с шестнадцати до девятнадцати тридцати.

– В Бельгии такое тоже существует, но деловому человеку зайти туда нет времени. Наши жены посещают танцевальные вечера и имеют возможность между двумя танцами отведать вкусных пирожных с кремом.

– В Париже, месье, это несколько иначе,– сказал бармен.– Конечно, можно заказать что-нибудь поесть, но приходят туда не за тем: публика собирается, чтобы действительно потанцевать.

– И там есть красивые девушки?

– Там есть всякие, месье.

С загоревшимися глазами бельгиец повернулся к Алену:

– А не зайти ли и нам туда? По крайней мере там веселее, чем в этом баре, который я нахожу мрачноватым.

Чуть поколебавшись, Ален ответил:

– Не знаю как в Бельгии, может там они и пользуются успехом, но здесь, в Париже, дансинги уже давно вышли из моды. Конечно, есть они и у нас, но посещает их определенного типа публика, те же, кто хочет потанцевать, идут вечером в клубы или на дискотеки. Есть масса интересных вещей, которыми можно заняться в это время.

– Для вас может быть, дорогой мой. Но не для меня, ведь подписав соглашение с вами, я выполнил свою задачу, а теперь у меня есть время развлечься в Париже: у меня билет на самолет на двадцать три часа. У меня есть намерение хорошо поужинать в каком-нибудь парижском ресторане, но идти туда самому скучновато. Вот если бы была какая-нибудь родственная душа, которая бы согласилась разделить мое настроение, это было бы приятнее.

– К сожалению, этот вечер я уже пообещал,– сказал Ален.

– Но я имел в виду не вас. Мы уже отметили по-мужски нашу встречу, а теперь я хотел бы провести остаток вечера в обществе дамы, и по возможности, покрасивее... Вы понимаете: одна из этих очаровательных ночных бабочек, которые составляют славу гостеприимного Парижа.

– Понимаю, но боюсь, что в дансинге таких вам не найти.

Бармен не преминул вмешаться в разговор:

– Месье, ваш друг в этом прав. Бывает, что в этот дансинг наведываются очень красивые и к тому же одинокие женщины.

– Я чувствую, как во мне бушует кровь! – воскликнул бельгиец.– Пойдемте, друг мой, можем же мы просто посмотреть... А если там нет ничего интересного, я вас отпущу, а сам пойду поискать в другом месте. Но вдруг там будет какая-нибудь красотка, которая не станет строить из себя недотрогу,– мы ее обязательно пригласим.

– Танцевать?

– А, так вы и танцевать не умеете?

– Почему же, бывает, но не в такое время. К тому же, я вам полностью уступаю, дама будет принадлежать только вам, а меня еще ждут в бюро.

– Да вы же даже не представляете, какой я робкий!

– Бельгиец и робкий?

– Останьтесь со мной еще на пять минут, а потом – уйдете.

– Хорошо, хотя бы затем, что войдя вдвоем, мы будем выглядеть не так смешно, подумают, что двое развлекающихся друзей зашли поискать с кем провести приятно время. Тогда как одинокий мужчина, который забрел в дансинг, кажется подозрительным.

– Почему?

– Потому что существует лишь два объяснения: либо это неудачник, который желал бы во время танца хоть как-то компенсировать свое одиночество, либо искатель приключений, пытающийся поймать на крючок дамочку, не знающую чем заняться после обеда.

– А если это просто нормальный мужчина, как вот я, которому хочется провести несколько приятных часов?

– Не хотел бы вас расстраивать преждевременно, но вряд ли они будут столь уж приятны, начавшись в этом дансинге. А впрочем, пойдемте, во всяком случае вы удовлетворите ваше любопытство.

Атмосфера и украшение этого огромного зала, назвать который салоном нельзя было никоим образом, не соответствовали времени, и казалось, что вы попадаете во времена пятидесятилетней давности. Ничто не говорило о сегодняшнем дне: ни зеркала, развешанные по стенам, которыми хотели напомнить «Дворец миражей» 1921 года; ни убранство и мебель; ни оркестр, нежные вздохи которого имитировали ностальгическую музыку, звучащую в «Максиме»; ни обслуживающий персонал, который, казалось, был занесен сюда из другой эпохи; ни танцевальная площадка. Но особенно непривычно было видеть танцующих, которые топтались с усилием, как будто нехотя, потому что было слишком много людей.

Они не были похожи на людей, пришедших повеселиться, скорее это были люди, выполняющие повинность. Это читалось на лицах присутствующих танцоров: и дам, и кавалеров. Кавалеры старались понравиться дамам, дамы пытались жеманством и притворством соблазнить кавалеров. И неизвестно кому из двух удастся показать себя привлекательнее, загадочней и даже, может быть, интеллектуальнее во время этой встречи, являющейся чистой случайностью... Этим вожделением соблазна были пропитаны мелодии ностальгической самбы и медленного вальса.

Был еще один чудесный момент во время вечера, когда солист оркестра объявлял: «Минуты очарования», и тогда звучало танго, и не какое-нибудь, а знаменитое еще со времен первой мировой войны, которое привезли в Европу в 1914—1918 годах аргентинские певцы, распевающие его под звуки аккордеонов, гитар и гармоник, танго, приводящее в трепет одинокие сердца и вызывающее в них нежную истому и чувственное опустошение. И тогда женщины, в большинстве своем уже достаточно зрелые, таяли, как лед, а мужчины, заметно моложе возрастом, становились отчаяннее... Это было поворотным моментом, решающим ход дальнейших событий, ведь танцы были всего лишь предлогом, своего рода прелюдией, которая позволяла сойтись в танце партнерам, покрепче прижаться друг к другу, чтобы в конце концов очутиться в состоянии интимной близости, но уже где-то в другом месте. Те же, кто ходит вечером в клубы или дискотеки, в основном, молодежь, приходят, чтобы потанцевать, поразмяться, потому что они любят сам танец. Дансинги же подобного рода – это место, где танец служит способом завязать знакомство. Ведь мужчине гораздо проще сказать: «Не позволите ли пригласить на танец?», чем спросить: «Не хотите ли провести со мной несколько приятных минут?». И для женщины, которая, собственно, пришла, чтобы услышать второй вопрос, приличнее ответить «да» на первый вопрос.

Когда Ален со своим бельгийцем, желающим вкусить определенных прелестей ночного Парижа, вошли в дансинг, это был как раз самый интересный период вечера, те самые «минуты очарования». Оркестр заполнял зал такими сладострастными вздохами томного танго, что танцующие пары утопали в поглощающем их море сладострастия, их лица были едва различимы оттого, что свет был в это время специально приглушен, и колышущаяся толпа плыла к берегам желаний. За несколькими столами, надо признать, все же сидели несколько никому не приглянувшихся дам, да у стен выстроились кавалеры-неудачники, еще надеявшиеся, что им все же повезет, несмотря на их прыщи, близорукость, робость или явное желание услужить за деньги какой-нибудь увядающей богачке. Оказавшись в этом обществе и чувствуя себя неловко и смешно, Ален, стоя рядом со своим жизнелюбивым бельгийцем, наблюдал за танцующими. Вдруг ему показалось, что у него галлюцинация: в полутьме зала, среди движущихся пар он заметил женское лицо, очень красивое,– может поэтому только его он и выделил среди других? Девушка танцевала, крепко обнявшись со своим кавалером, прижавшись к нему, ее тело двигалось в такт музыки «минут очарования» и ей было безразлично, что скажут о ней; впрочем, она не видела и не ощущала вокруг никого, кроме своего партнера.

Ее изящный силуэт затерялся среди танцующей толпы, но Ален успел заметить, что на голове у нее был черный бархатный картузик, придававший особое очарование ее смуглому, красивому лицу, а на затылке ее черные волосы были перевязаны и тяжело ниспадали по спине. Эта деталь особенно поразила Алена. Козырек картуза прикрывал ее глаза, нельзя было разглядеть и ее губ, которыми она целовала своего партнера. Не смог Ален рассмотреть и кавалера, которому так повезло с партнершей: со спины он заметил, что это мужчина высокого роста, на голову выше девушки, у него были густые, но уже с сединой волосы.

Броситься в толпу танцующих, растолкать их и удостовериться в личности красивой девушки показалось Алену неприличным. Не могло быть и речи о том, чтобы пригласить одну из никому не приглянувшихся дам и в суете танца приблизиться к заинтересовавшей его паре. Оставалось стоять и ждать, пока, повинуясь плавным движениям танго и закону кругового движения, царящим на танцевальной площадке, пара снова не появится в поле зрения. Ждать пришлось долго; Ален дрожал от сдерживаемого беспокойства, напряжения, все сильнее начинал злиться. Стоящий рядом бельгиец ворчал:

– Вы были правы, а этот бармен – чистый осел: по части красивых женщин, так в Брюсселе их гораздо больше!

Хотя это замечание и было оскорбительным для сердца парижанина, Ален никак не отреагировал на это замечание. Вдруг бельгиец схватил его за руку и воскликнул:

– Наконец-то, вот она! Эта красавица была бы для меня то, что надо... К сожалению, она не свободна. Вот так всегда: как только красивая женщина – так она с другим!

– Что вы в этом понимаете? – раздраженно ответил Ален.

Потому что девушка, на которую показывал его деловой партнер, была танцовщица в симпатичном картузе. И теперь у него не было никакого сомнения: под картузом прятала глаза Хадиджа. Она была чрезвычайно элегантна в черном, облегающем фигуру костюме... Хадиджа, потерявшая, казалось, всю стыдливость и сдержанность, которые так украшали ее вчера, когда она была в своем сари... Хадиджа, которая, наверное, забыла, что всего лишь несколько часов тому была возлюбленной Алена, а теперь при всех обнимается с каким-то танцором! Этому мужчине было около пятидесяти лет. Ален это заметил, и это был не завсегдатай дансингов, и не мужчина, ищущий женщину, у которой он мог бы быть на содержании; скорее всего о нем можно было подумать, что он, как и бельгиец, зашел сюда в поисках легкого приключения и встретил спутницу на несколько часов.

– Она чертовски хороша, эта девушка! – не успокаивался бельгиец.– Как вы думаете, могу я ее пригласить на следующий танец?

– Во-первых, уже кончаются «минуты очарования»... Во-вторых, эта девушка не одна. Этот мужчина – ее любовник... или муж.

Ален почувствовал, как ему кольнуло под сердцем, когда он произнес это слово: «муж». В самом деле, он мог быть и ее мужем... Но если бы он действительно был ее супругом, то вряд ли бы они здесь танцевали, крепко прижавшись друг к другу. И почему тогда она ему врала, подтвердив неоднократно, что она свободна?