Текст книги "Звезды Эгера"

Автор книги: Геза Гардони

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)

4

До той поры эгерчане только ненавидели турок – теперь они еще и презирали их. Женщины плакали. Солдаты готовы были без разрешения совершить вылазку. Но Добо приказал запереть ворота.

После этой позорной и жестокой казни Али-паша велел крикнуть в крепость:

– Знайте, что мы разбили присланные вам в подмогу королевские войска! Теперь пощады не ждите! Если не сдадитесь – всех вас постигнет такая же участь!

Народ, бледнея, слушал эти слова. От злодейства турок оцепенели даже барабанщики, позабыв свою обязанность заглушать угрозы неприятеля.

– Врут, негодяи! – презрительно бросил Гергей столпившимся вокруг него солдатам. – Так же врут они каждую ночь, когда кричат, что схвачены наши жены, невесты и дети. Королевская рать в пути. Мы ждем ее с часу на час.

– А что, если не врут? – раздался за его спиной грубый голос.

Гергей и без того был бледен, а тут побледнел как полотно, и от этого усы его казались угольно-черными.

Слова эти произнес лейтенант Хегедюш. Гергей устремил на него пронзительный взгляд и, сжав эфес сабли, ответил:

– Эх, господин лейтенант! Не мешало бы вам знать воинский обычай: неприятель всегда захватывает знамена разбитых полков. Будь королевское войско и вправду разбито, неужто турки не показали бы нам трофейных знамен?

И он смерил Хегедюша взглядом с головы до ног.

Происходило это на Церковной башне. Чуть подальше от Гергея стоял Добо; рядом с ним, опершись на палку, – Цецеи, Золтаи, Фюгеди и отец Мартон. Священник был в белой рубахе и епитрахили (он только что похоронил солдата, умершего от тяжелого ранения).

Слова Гергея привлекли внимание Добо, и он недоуменно взглянул на Хегедюша.

Обернулся и Цецеи.

– Дурацкие речи! – заорал старик. – Ты что, Хегедюш, народ хочешь запугать?

Хегедюш кинул в ответ яростный взгляд на Гергея.

– Я постарше тебя, молокосос! Как ты смеешь читать мне наставления? Как смеешь так дерзко смотреть на меня?

И вдруг он выхватил саблю из ножен.

Гергей тоже обнажил саблю.

Добо встал между ними.

– Этим займетесь после осады. Покуда замок осажден, вы не имеете права обнажать сабли друг против друга.

Возмущенные противники вложили сабли в ножны. Добо холодно распорядился, чтобы Хегедюш нес службу у Старых ворот в войсках Мекчеи, а Гергей не смел без особой надобности покидать наружные укрепления.

– После осады! – сказал еще раз Хегедюш, с угрозой взглянув на Гергея.

– Не бойся, не спрячусь, – ответил Гергей с презрением.

Эта ссора огорчила Добо.

Когда Гергей и Хегедюш разошлись в разные стороны, он обернулся к Цецеи.

– Что же станется с нами, – сказал он, – если даже офицеры враждебно смотрят друг на друга? Как же они вместе воевать будут? Их необходимо помирить.

– Черт бы побрал этих кашшайцев! – сердито ответил Цецеи. – Мой зять все правильно сказал.

Провожая Добо, старик прошел с ним через всю рыночную площадь. Из корчмы слышалось пение, и когда они подошли к ней, из дверей, шатаясь, вышли трое солдат. Обхватив друг друга за шею, они, распевая, направились к казармам.

Посередине шагал Бакочаи. Окончив песню, он задорно крикнул:

– Никогда не умрем!

Увидев Добо, гуляки отпустили друг друга и, остановившись, стали, как три пизанские башни. Все трое хлопали глазами и молчали.

Добо прошел мимо них и остановился перед дверями корчмы.

В корчме тоже пели. Терек размахивал косынкой, на которой была подвязана его рука. Комлоши колотил по столу жестяным кубком. Тут же трое рядовых помогали пропивать им награду за храбрость.

Добо обернулся к оруженосцу.

– Позови сюда обоих корчмарей.

Через минуту перед ним стоял Дюри Дебрей с засученными рукавами рубахи и Лаци Надь в синем фартуке с высоким нагрудником. Оба смущенно предстали пред гневные очи Добо.

– Корчмари! – рявкнул Добо. – Если я еще раз увижу в крепости пьяного солдата, велю повесить того корчмаря, у которого он напился!

И, повернувшись, комендант пошел дальше.

Ночью снова закладывали, чинили порушенные за день стены. Добо спал только час или два в сутки. Днем и ночью его видели то тут, то там; повсюду раздавался его спокойный, твердый голос, отдававший распоряжения.

На третью ночь после приступа с восточного холма снова послышался громкий крик:

– Иштван Добо, слышишь? Тебя приветствует твой старый противник Арслан-бей. Моя честь чиста, как моя сабля. Имени моего не коснулась дурная слава…

И после короткой паузы снова послышался голос:

– Смерть доброго Иштвана Лошонци не должна вас пугать. Он сам в ней повинен. Если же вы не верите нам, я предлагаю себя в заложники. Выкинь белый флаг, и я не побоюсь войти к тебе в крепость. Держите меня в плену, пока сами не покинете крепость, убейте меня на месте, если у кого-нибудь из отступающих хоть один волос упадет с головы. Это говорю я, Арслан-бей, сын знаменитого Яхья-паши Оглу Мохамеда.

Наступила тишина, точно кричавший ждал ответа.

Но Добо после первых же слов сел на коня и поскакал к другой башне. Этим хотел он показать, что не желает внимать словам турка.

Продолжение речи слышали только солдаты:

– Знаю, что для тебя я – достаточная порука. Но если твой народ не удовольствуется этим, мы готовы отвести свои войска на три мили. Ни один турок не покажется, пока вы не уйдете за три мили в противоположном направлении. Отвечай мне, храбрый Иштван Добо!

Крепость молчала.

5

В полночь Добо заметил у дверей порохового погреба парня, который нес на голове стопку больших тазов, штук десять.

– Что это такое?

– Господин лейтенант Гергей приказал принести из кухни тазы.

– Где господин старший лейтенант?

– На башне Бойки.

Добо поскакал туда. Слез с коня и при тусклом свете фонарей поспешно вошел в башню. Гергея он нашел у стены. Бледный, мрачный, неподвижно стоял он, склонившись над большим тазом с водой, держа в руке фонарь.

– Гергей!

Гергей выпрямился.

– Я не знал, господин капитан, что вы еще не спите. А впрочем, я доложил Мекчеи, что установил наблюдение за тазами.

– Ведут подкоп?

– Думается, ведут. Раз мы отбили штурм, они теперь наверняка ведут подкоп.

– Ладно, – ответил Добо. – Пусть и барабанщики поставят на землю барабаны и насыплют на них горох.

– И мелкую дробь.

Добо крикнул с башни оруженосцу Криштофу:

– Обойди караульных и передай им, чтобы при каждом повороте наблюдали за барабанами и тазами! Как только вода в тазу задрожит или горошинки и дробь на барабанах запрыгают, пусть немедленно доложат!

Он взял Гергея под руку и повел его в глубь крепости.

– Милый сын мой, Гергей, – сказал он отеческим тоном, каким обычно разговаривал со своими оруженосцами, – я уже неделю присматриваюсь к тебе… Что случилось? Ты не такой, как всегда.

– Сударь, – ответил Гергей дрогнувшим голосом, – я не хотел обременять вашу милость своими заботами, но раз вы спрашиваете – скажу. С тех пор как обложили крепость, турки каждую ночь кричат, что сын мой у них.

– Враки!

– Я тоже так думал. Сперва даже внимания не обращал, но неделю назад бросили сюда маленькую саблю. А она и вправду принадлежит моему сыну.

Гергей вынул из-под доломана саблю в бархатных ножнах.

– Вот она, господин капитан. Вы ее, наверно, не помните, хотя сами и подарили мне при нашей первой встрече. Прощаясь с сыном, я подарил ему эту саблю. Как же она очутилась в руках турка?

Добо внимательно рассматривал саблю.

Гергей продолжал:

– Я оставил жену и сына в Шопроне. Там никаких турок нет. А пришли бы, так им задали бы жару! Жена моя не тронется из Шопрона, да ей и не к кому ехать.

Добо замотал головой.

– Непонятно. Может быть, саблю украли и она попала к старьевщику, а от него к какому-нибудь солдату?

– Откуда же узнали, что сабелька принадлежит моему сыну? Да вот что змеей жалит мне сердце. У этого Юмурджака, иначе Дервиш-бея, был талисман. Мой наставник, отец Габор, упокой господь его душу, отнял у турка талисман и оставил его мне. С тех пор этот безумный турок все ищет свой талисман. Как Юмурджак узнал, что он у меня, не знаю. Но несомненно узнал, потому что просит вернуть его.

– И ты думаешь, что твой сын действительно у Юмурджака? Так черт с ним, с этим кольцом, брось ему!

– В том-то и вся штука, что кольца у меня нет! – ответил Гергей, сняв шлем. – Дома осталось.

– Гм… Ума не приложу… Если представить себе даже, что турки бродят в Шопроне… гм… ведь тогда бей похитил бы кольцо, а не ребенка.

– Вот потому-то я и места себе не нахожу, – ответил Гергей.

– Так ты думаешь, что сын и в самом деле здесь?

– Если сабля каким-то образом попала из Шопрона сюда, то можно думать, что и сын мой тут.

Они дошли до дворца. Добо сел под фонарем на мраморную скамейку.

– Садись и ты, – пригласил он Гергея.

Опершись локтями о колени, Добо смотрел в одну точку. Оба молчали. Наконец Добо стукнул себя по колену и сказал:

– Мы еще ночью узнаем, правду говорит турок или врет.

Он кликнул шагавшего возле дворца караульного:

– Мишка! Сходи в темницу, выведи курда, которого поймали у речки.

В окно высунулась госпожа Балог.

– Господин Добо, наденьте свой длинный плащ.

Добо был в одном сером замшевом доломане, а ночной холод пробирал до костей.

– Спасибо, не надо, – ответил Добо. – Я сейчас лягу. Как чувствует себя Пете?

– Бредит и стонет.

– Кто же сидит возле него?

– Я вызвала жену Гашпара Кочиша. Но пока он не успокоится, я и сама не лягу.

– Можете спокойно лечь, – ответил Добо. – Я видел его рану. Она заживет. Отдохните, ваша милость.

Караульный привел курда.

– Сними с него цепи, – приказал Добо.

Скрестив руки на груди и низко поклонившись, курд ждал.

– Послушай, басурман, – заговорил Добо (Гергей переводил фразу за фразой), – ты знаком с Дервиш-беем?

– Знаком.

– Какой он из себя?

– Одноглазый. Ходит в одежде дервиша, но под нею носит панцирь.

– Да, это он. А ты из каких краев?

– Из Битлиса, господин.

– Мать твоя жива?

– Жива, господин.

– Семья есть?

– Двое детей у меня.

На глаза курда навернулись слезы.

Добо продолжал:

– Я выпущу тебя из крепости, но ты должен точно выполнить одно поручение.

– Господин, я раб твой до самой смерти.

– Ты пойдешь к Дервиш-бею. У него есть маленький мальчик-невольник. Скажи бею, пусть завтра утром приведет мальчика к тем воротам, которые выходят на речку – туда, где ты попал в плен, – и там он получит за мальчика то, что требует. Приходите с белым платком. Понял?

– Понял, господин.

– Один из наших выйдет за ворота. Он захватит с собой талисман Дервиш-бея. А ты возьмешь мальчика у бея и передашь его нашему человеку. Только смотрите, чтобы никто не тронул нашего посланца.

– Жизнью своей отвечаю за него.

– Этого мало. Поклянись сердцем своей матери, счастьем своих детей, что честно выполнишь условия.

– Клянусь, господин! – ответил курд.

Криштоф стоял тут же. Добо обернулся к нему.

– Криштоф, ступай в рыцарский зал. В углу валяется куча турецкого скарба. Там ты найдешь маленькую турецкую книжку. Принеси ее.

Это был Коран. Грамотные турецкие воины повсюду носили при себе Коран. Книга была в кожаном переплете, со стальным колечком в углу. В колечко продевалась тесемка, и на ней носили Коран на груди. Курд положил палец на Коран и поклялся. Потом упал к ногам Добо, поцеловал землю и, радостный, быстро удалился.

– Но, сударь, – произнес Гергей дрожащим голосом, – а если турок увидит, что мы обманываем его?

Добо спокойно ответил:

– Будь мальчик там, он уже показал бы его. Все турки – лгуны. Я только тебя хочу успокоить.

Гергей поспешно пошел к башне, чтобы до рассвета немного отдохнуть. Сердце его колотилось.

Когда он проходил мимо пороховой мельницы, кто-то в тени произнес: «Тсс!»

Гергей взглянул туда и увидел цыгана. Приподнявшись с соломенной подстилки, Шаркези махал рукой, подзывая его.

– Ну что тебе? – нехотя спросил Гергей.

Цыган встал на ноги и зашептал:

– Ваша милость господин Гергей, к нам паршивая овца затесалась!

– Ну!

– Вечером я был у Старых ворот, чинил подбородник шлема одному солдату из Кашши и слышал, как господин лейтенант Хегедюш говорил своим людям, что во время осады полагается платить вдвое больше. Солдаты ворчат на капитана Добо. Вот, говорит, турки сулят нам всякие милости, а он ничего хорошего не обещает.

У Гергея дыхание перехватило.

– И это они при тебе говорили?

– При всех солдатах. Я бы не стал передавать, да что мне их лейтенант! Я не его боюсь, а турок.

– Пойдем со мной, – сказал Гергей.

Он разыскал Мекчеи. Тот как раз распоряжался устройством насыпи.

– Пишта, – сказал Гергей, – послушай, что говорит Шаркези. – И он оставил их вдвоем.

6

Поутру, когда Добо вышел из дворца, Хегедюш поджидал его в дверях.

– Сударь, – сказал он, приложив руку к шапке и отдавая честь, – мне надо вам кое-что доложить.

– Важное?

– Не очень.

– Пойдем со мной. Расскажешь там, наверху, у ворот.

Над воротами стояли уже Гергей, Мекчеи и Фюгеди. От турок, сновавших на речке, они были укрыты плетеным тыном.

Добо поглядел вниз через тын и, обернувшись к Гергею, спросил:

– Еще нет никого?

– Никого, – ответил Гергей, бросив взгляд на Хегедюша.

Хегедюш поднес палец к шапке. Гергей тоже. Но взглянули они друг на друга холодно.

Добо молча смотрел на Хегедюша, ждал его донесения.

– Сударь, – заговорил Хегедюш, – я должен доложить, что среди солдат наблюдается некоторое недовольство.

Глаза Добо широко раскрылись.

– Увы! – Хегедюш пожал плечами и, моргая, отвел взгляд. – Среди них есть старые солдаты, которым известно, что во время осады гарнизону крепости всегда и всюду платят дополнительное жалованье… Вчера все ждали, что получат эти деньги. К вечеру уже дулись. Я решил, что если выругаешь их, то еще больше разозлишь, и поэтому позволил им высказаться и даже обещал доложить вам, господин капитан, об их просьбе.

Лицо Добо стало строгим.

– Прежде всего, господин лейтенант, – сказал он, – вам не следовало забывать, что в крепости не место перешептываниям. А что касается денег, которые выплачивают во время осады, пусть тот, кто сражается ради них, а не за родину, явится сюда, и он получит деньги.

Добо отошел от лейтенанта и перегнулся через тын.

– Идут! – воскликнул Гергей. Казалось, от волнения сердце вырвется у него из груди.

От кучки турок отделился курд. Он уже был при оружии и вел двух венгерских ребятишек – двух босоногих крестьянских мальчиков в поддевках и портах. Курд шел, широко шагая, и ребятам приходилось бежать рядом с ним.

Позади, шагов за сто от них, был виден кривой дервиш. Он следовал верхом за курдом, но остановился на расстоянии выстрела и, поднявшись в стременах, посмотрел в сторону крепости.

– Оба не мои! – обрадовался Гергей.

И правда, мальчики оказались старше его Янчи. Одному из них было, вероятно, десять, другому – двенадцать.

Курд встал перед воротами и крикнул:

– Бей посылает вместо одного мальчика двоих! Отдайте кольцо, тогда он пришлет и третьего.

Добо сказал караульному на башне:

– Выгляните из бойницы. Махните рукой курду, пусть уходит.

В этот день турки так же ломали, рушили стены, как и раньше. Широкогорлые зарбзены действовали медленно, но с ужасающей силой. Ядра с грохотом ударялись в стены, и каждый раз слышался треск, а иногда и гул обвала.

И все же в этот день наступила перемена, о которой караульные доложили еще рано утром.

Конные солдаты отступили от крепости. Куда-то исчезли и акынджи в красных колпаках, сипахи в сверкающих панцирях, дэли в плащах с капюшонами, генюллю на низкорослых конях, гуребы, мюсселлемы и силяхтары. Недоставало и девятисот лагерных верблюдов.

Что же случилось?

В крепости у людей лица прояснились. Даже цыган явился к крестьянам-точильщикам и велел до блеска наточить его длинную ржавую саблю. У пекарни запели женщины. На заросшем травой бугре неподалеку от пекарни резвились дети. Мальчики играли в солдатики, девочки вели хоровод:

 
У Катоки Уйвари
Нарядная юбочка,
Пышная опушечка,
Овес – коню, супруге – жемчуг,
Дочери – жемчужный венчик.
 

Служанка госпожи Балог привела к детям и маленького турецкого мальчика. Тот с удивлением смотрел на игры.

– Примите и его тоже, – попросила служанка.

– Не примем, – ответили мальчики.

А девочки приняли.

Турчонок не понимал, что они пели, но кружился вместе с ними с таким благоговением, словно принимал участие в каком-то священнодействии.

Но откуда радость и веселье?

Турецкие конные солдаты исчезли. Ясно, что на подмогу осажденным идут войска. Королевские войска! Ясно, что турецкая конница выступила им навстречу.

И барабанщики барабанили еще задорнее, стараясь заглушить голоса турок, что-то кричавших защитникам крепости. Особенно ожесточенно колотил солдат, приставленный к большому барабану. При этом он то и дело вскакивал на крепостную стену.

В крепость сыпались записки. Турки забрасывали их стрелами. Записок этих никто не читал – их сразу бросали в огонь. А стрелы тащили к Цецеи. От зари до зари он сидел в Казематной башне; стоило турку показаться поблизости, как старик выпускал в него стрелу.

Добо по-прежнему оставался серьезным.

Он поднимался то на одну, то на другую вышку и наблюдал за неприятелем. Иногда подолгу смотрел в сторону горы Эгед. Изредка качал головой.

Вдруг он вызвал к себе во дворец Мекчеи.

– Милый Пишта, – сказал Добо, опустившись на стул, – что-то мне не нравится этот Хегедюш. Последите-ка за ним.

– Уже следим.

– Мне нужно знать каждый час, с кем он говорил, куда смотрел, куда пошел.

– Все будем знать.

– Но смотрите, чтобы Хегедюш ничего не пронюхал, а не то еще преподнесет нам какой-нибудь подарочек.

– Не пронюхает.

– Если в крепости поднимется мятеж, тогда нам конец. Я мог бы посадить его за решетку, но надо выяснить, много ли народу и кто именно идет за ним! Гниль необходимо вырезать, чтобы и следа ее не осталось. А кто за ним следит?

– Цыган.

– Надежный он человек?

– С тех пор как мы отбили приступ, цыган считает безопаснее для своей шкуры оставаться с нами, несмотря на все посулы турок. Вчера он работал среди солдат из Кашши, сегодня опять постарается найти себе там занятие. Я сказал ему: «Сослужи нам добрую службу – получишь хорошего коня с полной сбруей». Цыган прикинется, будто он заодно с недовольными.

– А другого надежного человека у тебя нет?

– Конечно, нашелся бы, да разве кашшайцы доверятся ему! Цыгана они ни во что не ставят и поэтому его не стесняются.

– Он должен узнать только одно: кто вожаки?

– Я так и сказал ему.

– Тогда хорошо. Пойдем.

– Господин капитан! – сказал вдруг изменившимся, теплым голосом Мекчеи. – По всем признакам видно, что к нам идут королевские войска.

Добо пожал плечами.

– Может, и идут, – грустно ответил он, – но только те признаки, которые, по-вашему, говорят об их приближении, по-моему, говорят совсем иное.

Мекчеи остановился как вкопанный.

Добо развел руками.

– Ясаулы на местах. Обоих военачальников я видел верхом в Алмадяре. Ни одной пушки не увезли. Оркестры здесь…

– Так что же все это значит? – спросил пристыженный Мекчеи, заморгав глазами.

Добо снова пожал плечами.

– Должно быть, в лес пошли, братец.

– В лес?

– Да. И на виноградники. Натаскают хвороста и земли, засыплют наши рвы и возведут насыпи у проломов. Но, милый Пишта, об этом я говорю только тебе. Пусть в крепости радуются и думают, что на помощь нам идут королевские войска.

Добо протянул руку своему сотоварищу и с доверием посмотрел ему в глаза. Потом он заглянул в ту комнату, где лежали раненые – Пете и Будахази.

Как только стемнело, вернулись турецкие конные солдаты.

Из крепости выпустили светящиеся ядра, и все увидели, что солдаты ведут под уздцы лошадей, нагруженных хворостом и охапками виноградных лоз.

А длинные вереницы верблюдов везли туго набитые мешки. Один за другим спускались верблюды с горы Баюс.

Добо повернул книзу жерла пищалей и мортир и приказал открыть огонь.

Сгущался сумрак, а конных солдат все не убывало. Пальбу из пушек Добо прекратил и только стрелкам приказал постреливать иногда.

А внизу, у стен крепости, копошились, работали турки. Трещал хворост и охапки сбрасываемых в кучу виноградных лоз. Раздавались начальственные окрики ясаулов.

Добо распорядился поставить в проломы и пробоины стен фонари, пристроив их так, чтобы они бросали свет наружу, но оставались недосягаемы для турецких стрел.

В крепости было темно. Лишь кое-где мерцали фонари. Около Старых ворот тьму разгоняло только пламя печей хлебопекарни. Женщины работали и пели.

– Пусть себе поют, – сказал Добо. – Кто поет, от того счастье не отстает.

В полночь Мекчеи наблюдал с вышки башни Бойки, не шевелятся ли где-нибудь турки, не начнут ли они внезапно штурм.

Большинство офицеров тоже стояли в разных местах на карауле.

Мекчеи, нагнувшись, пристально всматривался в темноту и слушал, приложив ладонь к уху.

Сзади кто-то дернул его за полу доломана. Мекчеи обернулся. Это был цыган, обутый в янычарские башмаки. На голове у него торчал шлем, утыканный кругом петушиными перьями. У пояса с одного боку висела сабля с белой костяной рукояткой.

– Тес! – зашипел он таинственно. – Тес!

– Что тебе?

– Ваша милость отважный господин капитан, я уже чувствую в руке уздечку доброго коня.

– Ты узнал что-нибудь?

– Ой, ой, ой!

– И доказательства есть у тебя?

– Есть, да только их надо поймать.

– Так поймай, шут тебя дери!

– Мне поймать? Извольте пойти вместе со мной и сами увидите. Скорей, скорей идемте!

– Куда?

– К водохранилищу. Хегедюш спустился туда. Ой, ой, ой!

– Один?

– У дверей водохранилища стоят на страже трое солдат.

Мекчеи стал быстро спускаться по ступеням лестницы, то и дело спотыкаясь.

У подножия вышки он подозвал к себе шестерых солдат.

– Пойдете сейчас в наряд. Идите без оружия! Скиньте сапоги, захватите с собой ремни или веревки.

Солдаты молча повиновались.

Когда они спустились с башни, Мекчеи снова остановил их.

– Мы идем к водохранилищу. У входа сидят, стоят или лежат трое солдат. Нападите на них сзади и свяжите. Отведите в темницу, передайте тюремщику – пусть он упрячет их под замок. Только тише – ни крика, ни звука!

Вокруг водохранилища было темно. Одинокий фонарь освещал лишь верхушку сломанной сваи. От этого места солдаты пробирались дальше уже на четвереньках. Цыган часто крестился.

Несколько минут спустя возле водохранилища послышались шум, лязг, звук падения и брань.

Мекчеи оказался тут как тут.

Всех троих солдат подмяли.

Двери люка водохранилища были раскрыты. Мекчеи нагнулся.

Внизу было тихо и темно.

Мекчеи обернулся назад.

– Здесь? – тихо спросил он цыгана.

– Своими глазами видел, как он спускался сюда.

– Лейтенант Хегедюш? Ты не ошибаешься?

– Он, он самый!

– Беги к господину коменданту. Найдешь его на Новой башне. Скажи, что я прошу его прийти. По дороге передай господину старшему лейтенанту Гергею, чтобы немедленно прислал сюда пять солдат.

Цыган помчался.

Обнажив саблю, Мекчеи присел на ступеньке лестницы, которая вела в водохранилище.

Снизу послышались голоса.

Мекчеи встал и откинул створку люка, которая загораживала лестницу.

Приближались пять солдат. Чуть ли не одновременно с ними явились Добо и оруженосец Криштоф.

Криштоф нес фонарь, освещая дорогу Добо.

Мекчеи дал знак, чтобы шли быстрее. Голоса в водохранилище становились все громче.

– Сюда, сюда! – раздался в глубине глухой голос.

Добо скомандовал солдатам взять ружья на изготовку и держать их у края бассейна дулом вниз.

– Криштоф, – сказал он, – приведи от лейтенанта Гергея еще двадцать человек.

Он взял у юноши фонарь и поставил его возле сваи, но так, чтобы свет его не падал в водохранилище.

Из глубины послышалось бряцанье оружия и топот.

– Сюда, сюда! – раздалось еще громче.

Громкий всплеск… Вслед за тем еще всплеск… Крики: «Эй ва! Медед!..» Еще и еще всплески…

Стукнула створка двери, прикрывавшей лестницу. Кто-то вынырнул из люка. Добо схватил фонарь и поднял его.

Фонарь осветил свинцово-серое лицо лейтенанта Хегедюша.

Мекчеи схватил Хегедюша за шиворот.

– Держите его! – крикнул Добо.

Сильные руки вцепились в лейтенанта, вытащили его из водохранилища.

– Отберите оружие!

А внизу все слышались всплески и смятенные крики:

– Хватит, довольно!

Добо посветил фонарем. Внизу, в большом черном водохранилище, барахталось множество вооруженных турок в чалмах. А из боковой расщелины, напирая друг на друга, лезли еще и еще турки.

– Огонь! – крикнул Добо.

Пятеро стрелков выстрелили в люк.

Своды водохранилища ухнули, как будто выстрелили из зарбзена. В ответ раздались истошные крики.

– Оставайтесь здесь, Мекчеи, – сказал Добо. – Здесь подземный ход. Я и не знал о нем. Прикажи его облазить. Обшарь и сам. Пройдите до самого конца. Если он выводит за пределы крепости, мы завалим его и даже замуруем. Пусть один караульный всегда сторожит здесь, внизу у стены.

Он обернулся к солдатам и, указав на Хегедюша и его сообщников, приказал:

– Заковать! Каждого бросить в отдельный каземат.

И Добо вернулся на башню.

Из глубины водохранилища кто-то кричал по-венгерски:

– Люди! Спасите!

Мекчеи опустил в отверстие люка фонарь. Среди утонувших барахтался турок в кожаной шапке и вопил.

– Киньте ему веревку! – приказал Мекчеи. – Может быть, он тоже из крепости.

Неподалеку валялась веревка, на которой обычно вытягивали ведра с водой. Ее спустили вместе с ведром. Тонувший уцепился за ведро. Три солдата вытащили его из люка.

Поднявшись, турок широко разевал рот, точно выброшенный на берег сом.

Мекчеи поднес фонарь к его лицу. Это был длинноусый акынджи. И с усов и с одежды его стекала вода.

– Ты венгр? – спросил Мекчеи.

Акынджи, рухнув на колени, сказал с мольбой:

– Пощади, господин!

Он обратился к Мекчеи на «ты» – уже по одному этому легко было понять, что он турок.

Мекчеи чуть не столкнул его в люк, но передумал Решил, что он пригодится в качестве свидетеля.

– Отберите у него оружие! – приказал он солдатам. – Посадите вместе с крестьянами, приносившими письма.