Текст книги "Успеть к полуночи"

Автор книги: Гэвин Лайл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Все ясно. Я о нем слышал, а взглянув на Жинетт, понял, что и она тоже. Один из тех таинственных и легендарных богачей, чьи племянники постоянно попадают в газеты в раздел светской хроники главным образом потому, что они его племянники. Но о самом Хайлигере не пишут ничего – даже если вам и удастся что-нибудь раскопать. Впрочем, не исключено, что вы можете также обнаружить, что ему принадлежит газета, в которой вы работаете.

И тут я вспомнил о нем один факт, публикации которого даже он не сумел воспрепятствовать.

– Он мертв, – сказал я. – Примерно неделю назад разбился в Альпах на своем самолете.

На лице Маганхарда появилась печальная улыбка.

– В том-то и беда, мистер Кейн. Через несколько дней после гибели Макса в Лихтенштейне появился человек с его сертификатом и потребовал важных изменений в делах "Каспара". Вы понимаете, что при голосовании его тридцать четыре процента перевесят тридцать три процента герра Флеца, если только там не будет меня.

Когда речь идет об акциях на предъявителя, это означает, что никакого голосования по доверенности просто быть не может. Единственный способ, с помощью которого вы можете доказать, что являетесь пайщиком, это если вы там появитесь, размахивая своим сертификатом.

– По правилам компании, – продолжал Маганхард, – любой из пайщиков может созвать в Лихтенштейне встречу вс"х совладельцев, объявив об этом не менее чем за семь суток, от полуночи до полуночи.

– И когда должна состояться эта встреча?

– Он назначил ее на самое ближайшее время. Она должна начаться завтра в полночь, точнее, в одну минуту первого. У нас осталось чуть больше тридцати шести часов.

– Думаю, мы успеем, – сказал я. – Но если вдруг нет, то не могли бы вы еще через неделю созвать новую встречу и отменить все его решения?

– Мистер Кейн, он требует продать все акции "Каспара". А это невозможно будет исправить. Я вновь отхлебнул вина.

– То есть он хочет превратить все акции компании в наличные, и поминай как звали? Да, он и в самом деле не похож на законного наследника. Кто он?

– По словам герра Флеца, он представился Галлероном, бельгийцем из Брюсселя. Я никогда о нем не слышал.

Я посмотрел на Жинетт, но она отрицательно покачала головой.

– И даже если суд решит, что Галлерон не имел права распоряжаться этим сертификатом, акции "Каспара" назад уже не вернешь, – холодно сказал Маганхард.

– В какую сумму сейчас оцениваются акции "Каспара"?

Он неопределенно пожал плечами.

– Компании, которые мы контролируем, сами по себе стоят очень мало, поскольку основная часть прибыли идет "Каспару". Но нам пришлось бы продать не только наши акции, но и контроль над этими компаниями. Это может поднять цену раз в десять по сравнению с тем, сколько они стоят сейчас. По предварительным подсчетам – до тридцати миллионов фунтов.

* * *

Спустя некоторое время я слегка покачал головой, чтобы показать, что все понял. Хотя, конечно, на самом деле до этого было еще далеко. Невозможно до конца представить себе такую сумму, как тридцать миллионов фунтов. Не исключено, что ее не до конца представляли себе Маганхард, Хайлигер и Флец. Но когда начинаешь играть с такими деньгами в темных углах, то не надо удивляться, если будешь то и дело натыкаться там на различных малоприятных личностей.

– Понятно, – медленно протянул я. – Тридцати четырех процентов от такой суммы вполне хватит на пиво и сигареты до самой пенсии.

Маганхард встал.

– Надеюсь, теперь вы понимаете, насколько мне важно вовремя попасть в Лихтенштейн?

– Во всяком случае, теперь я гораздо лучше понимаю, каковы наши шансы туда не попасть.

Он поклонился Жинетт, слегка нахмурившись, кивнул мне и вышел.

Откинувшись на спинку стула, Жинетт пристально посмотрела на меня.

– Итак, Луи?

– Итак, Жинетт?

– Насколько ты веришь во всю эту... сказку?

– В рассказ Маганхарда? Готов поспорить, что это правда. И если у него есть хоть капля воображения, он понимает, какие неприятности ему грозят.

– Но этот бельгиец... Галлерон... он и вправду может это сделать?

– С акциями на предъявителя можно сделать чуть ли не все что угодно. Они снимают кучу проблем: тебе не надо доказывать, что ты их владелец пусть кто-нибудь другой доказывает, что ты им не являешься. Господи, да эти люди сами напросились на неприятности.

Она озадаченно вскинула голову.

– Люди типа Хайлигера и Маганхарда, – начал объяснять я, – всю свою жизнь только тем и занимаются, что переводят деньги в акции на предъявителя, регистрируют свои фирмы в Лихтенштейне, заводят анонимные счета в швейцарских банках – короче говоря, делают все возможное, чтобы спрятать свои деньги от налоговых органов. Потом они вдруг умирают – и никто не может эти деньги найти. От этих типов никто не получит даже наследства, потому что основная часть их капиталов достается банку. Как ты думаешь, почему швейцарские банки такие богатые? В некоторых по сей день лежат вклады гестапо, которые они отказались предать огласке. Ты думаешь, они хранят их для гестапо? Черта с два! Они их просто хранят.

– Вот уж не думала, что ты столько знаешь о банках, Луи. Наверное, ты уже давно стал миллионером? Нет?–Она улыбнулась. – В таком случае, налей мне, пожалуйста, коньяка, только давай обойдемся без лекции на тему, как бы его делали англичане.

Я рассмеялся и подошел к подносу с пыльными пузатыми бутылками, оставленному Морисом на длинной буфетной полке. Обнаружив на нем бутылку "Круазе" урожая 1914 года, я попытался налить из нее, но на дне оставались жалкие капли.

– Увы, – сказал я. Мне тоже было жаль, поскольку я бы и сам не отказался от рюмочки. Я не особенно люблю современные сладкие бренди, но не имею ничего против старого "Круазе".

– Бутылка была открыта только на прошлой неделе, – нахмурилась Жинетт. – Я выпиваю не больше рюмки в день.

– Может быть, у Мориса тоже губа не дура. Она позвонила в свой колокольчик, и вскоре появился Морис. Я отошел в дальний конец комнаты к широкому французскому окну и, не слушая, принялся разглядывать долину.

Сразу за посыпанной мелким гравием террасой начинался сад, заросший жесткой, коротко подстриженной травой, ковром покрывавшей весь пологий склон холма. Сад заканчивался густыми зарослями лавровых кустов и араукарий, скрывавших дорогу. Вдали – на другой стороне Роны – виднелась плавная гряда невысоких холмов, над которыми клубилась легкая голубоватая дымка. Тишина и покой. Отсюда не было видно мертвецов, искореженных машин и людей, потеющих у телефонов и размышляющих, как бы побольнее укусить друг друга.

– Все выяснилось, Луи, – позвала меня Жинетт. – Морис предложил рюмку твоему другу мистеру Ловеллу, а тот выпил несколько.

Она довольно улыбалась. Я же застыл на солнцепеке, чувствуя, как меня сотрясает озноб.

– Только этого нам и не хватало, – хрипло прошептал я. – Только этого.

Глава 16

С виду казалось, что он просто сидит на террасе, греясь на солнышке, время от времени прихлебывая маленькими глотками виски из стакана и болтая с мисс Джармен. Да и почему, собственно, он должен был выглядеть как-то иначе? С какой стати я рассчитывал найти его где-нибудь в темном закутке, в обнимку с бутылкой? Ему вовсе не обязательно было быстро напиться. Все, что ему требовалось, – это пить непрерывно. Он так и будет прихлебывать, пока не развалится окончательно.

Но в этом и состояло его единственное отличие от всех прочих алкоголиков.

Лицо его как-то обвисло; рана, казалось, не беспокоила его. Он переоделся в черную шерстяную рубашку, которая скрывала повязку. Девушка устроилась по соседству, на металлическом садовом стульчике, выкрашенном белой краской, на ней была огненно-красная шелковая блузка и светло-коричневая юбка из дорогого твида.

Когда мы подошли к ним, Харви поднялся. Двигался он плавно и размеренно.

– Итак, мы снова разговелись? – заметил я.

– Ну да, мы так долго ехали. – Он криво усмехнулся и предложил Жинетт свой стул. Она вежливо покачала головой и прислонилась к высокой цветочной вазе в форме греческой амфоры.

– Ехали, да пока не доехали, – отозвался я. – Отправляемся сегодня в полночь. Он вскинул брови.

– Как, мы не остаемся здесь ночевать?

– Я хочу прибыть в Женеву на рассвете. Вы будете готовы?

Мисс Джармен, нахмурившись, испытующе смотрела на меня.

– Но он ведь ранен. Вам не кажется, что ему следует отдохнуть? Лично мне кажется.

– По-моему, он не это имел в виду, – мягко заметил Харви.

– Так что же вы имели в виду, мистер Кейн?

– Да, Кейн, скажите нам, что вы имели в виду, – предложил Харви все с той же кривой ухмылкой.

– Я имею в виду, что этот человек алкоголик! – резко бросил я. – И к полуночи его окончательно развезет, и он будет распевать слащавые трели!

Главное – это, конечно, тонкий психологический подход.

Девушка вскочила со стула подобно потоку, прорвавшему плотину.

– Кто вам это сказал? – требовательно спросила она. – Почему бы ему не выпить? Он же ранен!

Меня это удивило. Никак не ожидал встретить в ее лице адвоката Харви. Я слегка сбавил обороты.

– Прекрасно. Итак, он ранен. Однако это не мешает ему быть запойным пьяницей. Она повернулась к нему.

– Это правда, Харви?

Он пожал плечами и ухмыльнулся.

– Откуда мне знать? За исключением профессора Кейна, меня еще никто не подвергал психоанализу. Она вновь резко обернулась ко мне.

– Тогда откуда у вас такая уверенность? Я устало покачал головой.

– Вы вполне можете сами понаблюдать процесс в развитии и сделать собственные выводы. К полуночи от него будет не больше проку, чем от младенца с игрушечным пистолетиком.

Казалось, Харви поежился – и вот уже дуло револьвера нацелилось мне в живот. Стакан в его левой руке даже не дрогнул. Полбутылки коньяка урожая 1914 года и слой шотландского виски поверх него, должно быть, слегка замедлили его реакцию – но по крайней мере он еще не достиг той стадии, когда сопротивляемость к алкоголю ослабевает и человек способен прошибить стратосферу уже после двух стаканов.

Я медленно выдохнул и уставился на револьвер.

– Попробуйте свои штучки как-нибудь в другой раз, когда я буду готов к тому, что мои же друзья наставят на меня пушки.

– Например, в полночь? – хмыкнул он и, убрав револьвер обратно в кобуру на поясе, натянул поверх нее рубашку.

Тут он, казалось, обратил внимание на воцарившееся молчание.

Ибо в течение некоторого времени никто не произнес ни слова. Затем Жинетт вытащила руку из-за спины и метнула маленькие садовые ручные грабли в клумбу. Острия их с негромким глухим звуком вонзились в землю. Глаза Харви слегка округлились.

Она невозмутимо заметила:

– Я научилась играть в эти игры, когда вы еще и не начинали, мистер Ловелл, и когда они имели гораздо большее значение.

Харви обвел всех нас внимательным взглядом. Мисс Джармен, нахмурившись, наблюдала за ним с несколько растерянным видом. Затем он залпом осушил свой стакан и кивнул.

– Понимаю. Возможно, профессор оказался несколько проницательнее, чем мне представлялось. Итак... что будете делать, профессор? Собираетесь не спускать с меня глаз остаток дня?

– Вы можете принять пару таблеток и отправиться в постель.

– А вы не собираетесь слоняться поблизости и изображать из себя сторожевого пса?

Я покачал головой. Мисс Джармен произнесла:

– Харви... это правда?

Он со стуком поставил стакан на металлический столик.

– Если таково мнение профессора.

Затем лицо его снова превратилось в неподвижную маску, и он вошел в дом через застекленную двустворчатую дверь.

И вновь воцарилось молчание. Затем Жинетт отошла от цветочной вазы и протянула руку.

– Луи, дай мне, пожалуйста, сигарету. Что я и сделал и закурил сам. Она медленно двинулась вниз к покатой лужайке. Мисс Джармен снова откинулась на спинку стула, не сводя глаз с застекленной двери, за которой скрылся Харви.

– Не лучше ли кому-нибудь пойти и... последить за ним? – неуверенно спросила она. Я пожал плечами.

– Не стану вам мешать. Но именно этого он и добивается: чтобы кто-то сидел рядом с ним и критиковал его, кто-то, кого он сможет в чем-нибудь обвинить, кто-то, на кого он может наставить пушку. Ему нужен человек, который олицетворял бы собой образ врага. Он не желает помнить, что со своим врагом он может справиться только сам.

– Профессор Кейн, – бесстрастно произнесла она. – Послушать вас, так можно подумать, что все проблемы решаются сами собой.

– Не решаются – всего лишь диагностируются. Вроде того доктора, который посоветовал больному ревматизмом превратиться в мышонка, поскольку мыши не страдают ревматизмом, я не утруждаю себя лишними подробностями.

Следующий вопрос обрушился на меня подобно бомбе. Вот уж никак не ожидал удара с этой стороны, ибо задала его Жинетт.

– И как же ты его лечишь, Луи? Я сделал глубокую затяжку.

– Надо вдребезги разбить всю его жизнь, – медленно произнес я. Просто уничтожить ее – его прошлое, его работу, все, до чего сумеете добраться. Для данного метода лечения имеется более причудливое наименование, но суть от этого не меняется.

– И зачем же необходимо все это проделать? – Жинетт говорила чуточку слишком спокойно и тихо, словно суфлер у края сцены. Может, она и в самом деле была таким суфлером.

– Если в доме поселилась чума, вы сжигаете дом. Ведь где-то там, внутри, притаился смертоносный микроб. Поэтому вы сжигаете все: мебель, ковры, постели – все разом. То же самое и с алкоголиком – что-то в его жизни сделало из него пьяницу. Вот вы и рушите всю его жизнь. Возможно, в итоге он перестанет быть таковым.

– Не верю, – холодно заметила мисс Джармен. Я сделал еще одну затяжку, пожал плечами, но возражать не стал. Она заявила:

– Наверняка уже изобрели что-нибудь получше этого.

– Это вы о чудесах современной медицины, да? Несколько лет назад большинство врачей отнеслись бы к нему как к слабовольному неудачнику и велели бы ему бросить пить, после чего решили бы, что хорошо потрудились. Но теперь-то они уже кое-что уяснили. Пока что в большинстве случаев им неизвестны причины этой болезни. Их знаний хватает лишь на то, чтобы сжечь дом дотла. Прогресс налицо.

– И это они называют лечением? – спросила Жинетт.

– Нет. Не стану возводить на них напраслину – они не называют это лечением. Вылечить его означало бы вернуть его к тому состоянию, когда он будет выпивать пиво за обедом, мартини в шесть вечера – и этим ограничится. Такого они не способны добиться. Они могут всего лишь отучить его от выпивки, сделать так, чтобы он навсегда прекратил пить. Но по крайней мере они не называют это лечением.

– И это все, что они могут сделать? – тихо произнесла мисс Джармен. Затем она повернулась к Жинетт: – Это правда?

– Мое дорогое дитя, – мрачно отозвалась Жинетт, – если бы я умела определять, когда Луи говорит правду, то, возможно, вышла бы за него замуж пятнадцать лет назад.

Я бросил на нее быстрый взгляд, затем обратился к девушке:

– Только не забывайте, что за жизнь вы стали бы разбивать вдребезги для Харви. Он ведь телохранитель. Если он будет продолжать в том же духе, то вряд ли умрет в постели – неважно, будучи трезвым или пьяным.

Она встрепенулась.

– В этом и заключается его проблема? ~~ Не знаю. Как я уже сказал, в большинстве случаев никому не известно, в чем заключается проблема, если только человека не подвергали глубокому психоанализу. А в данном конкретном случае я бы сказал, что это всего лишь еще один способ сжечь дом дотла. Но если вы желаете докапываться до причин, скажу вам вот что: за свою жизнь Харви уже убил нескольких человек – и знает, что убьет еще. Не каждому легко жить с таким грузом. В любом случае, – я вновь обрел свою обычную тактичность, – вам-то чего беспокоиться?

Она вздернула подбородок.

– Он мне нравится.

– Вчера он вам не нравился. Вы сочли нас парочкой голливудских гангстеров.

– В отношении его я изменила свое мнение. – Тут в глазах ее вдруг мелькнула тревога. – Нет-нет, простите. Я ошибалась в отношении вас обоих. Но вы ведь знаете его – неужели не можете ему помочь?

Я покачал головой.

– Я – часть его прошлого. Два дня назад я не отличил бы его от папы римского, но тем не менее я часть его прошлого. Для него я ассоциируюсь с оружием.

* * *

Мгновение девушка стояла совершенно неподвижно, крепко обхватив себя руками и уставившись невидящим взглядом на лужайку. Затем внезапно очнулась.

– Я пойду и... поговорю с ним. – Она повернулась, чтобы идти.

– Он сам прекрасно все это знает, – поспешно сказал я. – Он держался, не пил в течение трех дней – до сего момента, потому что знает: нельзя сочетать стрельбу и выпивку. Так что на свой счет он отнюдь не обманывается – выход ему известен. Все, что ему необходимо, – это достаточно веская причина, чтобы воспользоваться этим выходом. Просто прекратить убивать будет недостаточно.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что далеко не всегда существенно выяснить, почему тот или иной человек стал алкоголиком. Алкоголь уже становится самостоятельной причиной. Поэтому ему нужны веские основания, чтобы бросить пить, а отнюдь не для того, чтобы продолжать.

Она испытующе оглядела меня, затем медленно кивнула, повернулась и направилась в замок.

Глава 17

Жинетт проводила ее взглядом.

– Луи, ты пытался убедить ее стать для него этим самым веским основанием? Я пожал плечами.

– Я просто пытался донести до ее сознания, что человека не заставишь бросить пить с помощью парочки молитв и чашки какао.

– И что, действительно излечить алкоголика невозможно?

– Ну почему же, можно – в одном случае из ста. Именно стольких врачи способны вернуть к нормальному потреблению спиртного. Только им неведомо, как это сделать и почему так происходит. Мне следовало все это ей объяснить?

Жинетт задумчиво покачала головой.

– Нет. Думаю, она все равно бы тебе не поверила. Она еще достаточно молода, чтобы верить в чудеса. Возможно даже, достаточно молода, чтобы творить их своими руками. – Она посмотрела на меня. – А его случай относится к одному из ста?

– Таких, как он, и без того встретишь одного на несколько миллионов. Много ли людей становятся телохранителями – да еще такого высокого уровня, как он? В Париже он третья величина. – Тут я кое-что вспомнил. – Впрочем, теперь уже, полагаю, вторая, поскольку Бернар мертв.

Она окинула меня жестким взглядом.

– Если он и сам это помнит, вряд ли это ему поможет.

Я лишь кивнул в ответ. Она была права – едва ли Харви забыл об этом.

Она двинулась в обход лужайки, и я пошел рядом, стараясь идти в ногу с ней.

– А каков же теперь твой личный рейтинг, Луи? Какая ты по счету величина?

– Я не убийца, – холодно отозвался я.

– Ах да, ну конечно, ты теперь генерал. Зачем тебе мараться и таскать с собой пушку? Ты лишь отдаешь приказы своим подчиненным, где провести очередное сражение. Неужто думаешь, что все эти битвы не имеют к тебе никакого отношения и что в одной из них и тебе уготован славный конец?.. Видишь ли, – продолжала она, – к настоящему времени я уже уяснила себе образ мысли бравых стрелков. Они считают себя непобедимыми. Как и пилоты истребителей. Как и рыцари в доспехах, всякий раз жаждущие сразиться с очередным драконом. И так все время – до тех пор, пока не встретят своего последнего дракона. А последний дракон всегда найдется. Ты точно такой же, как Ламбер.

– И все-таки я не вооруженный бандит, Жинетт.

– Ламбер тоже им не был. Знаешь, как погиб Ламбер?

– Читал в газетах. Несчастный случай на воде неподалеку от Испании. Что-то случилось с яхтой.

– И ты этому поверил, Луи?

Я пожал плечами. Тогда это показалось мне несколько странным, но ведь никаких других версий не было. Она продолжала:

– Мы держали яхту неподалеку от Монпелье, где вы с Ламбером прежде складировали оружие, доставляемое на фелюгах (Фелюга – небольшое парусное или моторное промысловое судно.) с Гибралтара и из Северной Африки. Примерно раз в год он в компании старых друзей выходил на яхте и слегка промышлял контрабандой. Так, ничего особенного – из Танжера (Танжер – город на севере Марокко, порт в Гибралтарском проливе.) везли табак, а в Испанию, кажется, поставляли кофе или запчасти для автомобилей. Не сказать, чтобы это приносило большую прибыль, да и занимался он этим не ради прибыли, а ради острых ощущений – чтобы скрасить себе процесс тихого и спокойного старения. Но однажды испанская береговая охрана оказалась более бдительной. Они обстреляли яхту из пулеметов. Очень неспортивно – но, возможно, никто не сказал им, что он занимался этим из чисто спортивного интереса?

Я лишь невыразительно покачал головой.

– В газетах написали, что он попал в шторм, – тихо продолжала она. Конечно, он ведь был графом и, кроме того, героем Сопротивления – вот они и подыскали для него шторм. Очень любезно. Но, как видишь, даже для него нашелся последний дракон.

Немного помолчав, я заметил:

– Я занимаюсь этим не из спортивного интереса.

– Возможно... но тогда зачем?

– Потому что меня наняли. Это моя работа.

– Так кто же ты теперь? Ты так и не стал адвокатом?

– Нет, так и не стал. После войны я еще поработал в посольстве в Париже...

– Ты работал там на Британскую секретную службу. – заметила она с легким укором. – Все мы это знали.

– Черт возьми, да знаю я, что все вы знали. Потому и ушел в конце концов в отставку.

– Но, Луи, мы считали, что со стороны Лондона было очень любезно заслать шпиона, которого все мы знали и любили. – Она изобразила вежливую улыбку. – Извини... продолжай, пожалуйста.

– Да, собственно, и продолжать-то нечего. Я располагал здесь обширными связями. Был досконально знаком с европейскими законами, а поскольку я числился в штате сотрудников при торговом атташе, ко мне обращались с различными вопросами по проблемам, связанным с бизнесом. Таким образом, я стал кем-то вроде коммерческого агента: свожу людей друг с другом, консультирую их, выполняю кое-какую легальную работу.

– А также и кое-какую нелегальную?

– Нет. – Я закурил, потом спохватился и предложил ей сигарету. Она покачала головой. – Нет, в этом нет необходимости. Ведь существует множество услуг, которые адвокат не может или же не желает оказывать – и совсем не обязательно они выходят за рамки закона... Черт возьми, да во всей Европе законно даже убить человека, пытающегося убить вас. Однако вы почему-то нанимаете адвоката, чтобы он сделал это за вас.

– И тогда-то некто призывает на помощь месье Кейна и месье Ловелла?

– Если не найдет кого-нибудь получше. Она печально улыбнулась.

– Лично я уверена, что месье Маганхард нанимает самых лучших спецов для участия в своих битвах.

Я резко остановился и очень неторопливо, взвешивая каждое слово, произнес:

– Жинетт... нас с Харви наняли, чтобы помочь Маганхарду остаться в живых. Бернара наняли, чтобы его убить. Это разные вещи, и разница чертовски велика.

– Даже когда речь идет о человеке вроде Маганхарда?

Я сердито покачал головой.

– Тебе не нравится Маганхард. Прекрасно – мне и самому он не слишком нравится. Но в данном случае его дело правое. Он не пытается никого убить однако кто-то пытается убить его. И, если бы мы с Харви не оказались рядом, сейчас он уже был бы мертв. Исходя из всех обстоятельств, я и принял такое решение.

– Ты не принимал этого решения.

– Не знаю, – медленно отозвался я. – Может, и принимал. Возможно, посчитав, что мы с Харви сумеем доставить его к месту назначения в целости и сохранности, тогда же я пришел к выводу, что, если мы не поедем, он не доберется туда живым. Став однажды таким, как я, уже невозможно отступить. Это само по себе уже решение.

– Да, – тихо заметила она, не глядя на меня, а уставившись куда-то вдаль. – Да... ты решил, что ты, и только ты, сумеешь победить этого дракона. И следующего тоже. И следующего. Поэтому ты никогда не отступишь и в один прекрасный день наконец встретишь своего последнего дракона.

– Я профессионал, – жестко заметил я. – Когда Ламбер отправился в плавание на своей яхте, он действовал как любитель – ведь в течение пятнадцати лет он занимался выращиванием винограда. Окажись я на той яхте, она либо не отправилась бы в плавание, либо не затонула бы.

– О да, – задумчиво кивнула она. – Да, к тому времени он был любителем. И, наверное, мог отступить в сторону и никуда не отправляться.

Тут она посмотрела на меня, все так же печально улыбнулась и сказала:

– Я убила Ламбера.

– Ты сошла с ума, – резко бросил я.

– Нет. Я могла бы его остановить. Но сочла себя не вправе вмешиваться, решила, что это не мое дело. Кроме того, я считала, что с ним ничего такого никогда не случится – по крайней мере в этот раз. Возможно, в следующий... но, наверное, я думала, что следующего раза никогда не будет. Понимаешь? Я тоже способна мыслить как бравый стрелок. Я могла бы остановить его... но отпустила. Значит, я его убила.

Я постарался придать своему лицу как можно более бессмысленное выражение.

Она медленно произнесла:

– Итак, я ошиблась. Может статься, и не только в этом... Я вышла замуж за Ламбера, потому что верила, что, если буду с ним, война для меня закончится. А с тобой... едва ты перестал быть Канетоном, как тотчас же поступил в Секретную службу. Для тебя война не закончилась.

Я рассеянно кивнул. Может, так оно и было.

– Тогда я не понимала, что сама должна была позаботиться о том, чтобы война закончилась. Я должна была остаться с тобой и помочь тебе закончить твою войну. – Она пристально посмотрела на меня. – А ведь я хотела этого, Луи, хотела.

Лицо мое окаменело. Не каждый день единственная женщина, что-то значившая для вас, говорит вам, что ошиблась, выйдя замуж за другого – и, возможно, также намекает, что еще не все потеряно. Такое случается раз в жизни, да и то – если повезет. И именно в тот самый день, когда вас ангажировали, чтобы доставить в Лихтенштейн богача, увиливающего от уплаты налогов.

Я покачал головой.

– В первый раз ты действительно ошиблась. Насчет меня... Я бы бросил все эти игры с людьми вроде Маганхарда или же...

– Прошу прощения, но ты чертовски хорошо знаешь, что не бросил бы.

Я метнул на нее быстрый взгляд – она казалась очень спокойной, очень уравновешенной, очень уверенной в себе. Может, даже чуточку слишком спокойной.

– Это было пятнадцать лет назад, – заметил я.

– Считаешь, за это время ты так сильно изменился? Я нахмурился.

– Ладно, допустим, я недостаточно изменился – я по-прежнему Канетон. Но теперь слишком поздно что-либо менять. Я слишком стар, чтобы возвращаться назад и начинать учиться на адвоката, постигая, как проделывать разные законные штучки, вроде вызволения кинозвезд, обвиняемых в вождении автомобиля в нетрезвом состоянии.

– Тебе де придется никуда возвращаться. Работа найдется и здесь: замку нужен управляющий.

Вот так-то.

В саду вокруг нас было тихо – настолько тихо, насколько вообще бывает на юге, когда тишину нарушает лишь монотонное жужжание цикад. Солнце казалось ярким белым пятном, медленно спускающимся к голубым холмам, оставляя после себя едва уловимый знойный аромат лета. И все, что от меня требовалось, – это сказать "да".

Но ведь были и другие холмы: зеленые, подернутые влажной дымкой тумана холмы Швейцарии. И я уже сказал им "да" три дня назад.

– У меня уже есть работа, Жинетт, – сказал я. – Работа, в которой я поднаторел и с которой вполне справляюсь.

– Я не занимаюсь благотворительностью, Луи, и не стремлюсь тебя облагодетельствовать. Здесь тебе пришлось бы работать в поте лица.

– И мне пришлось бы научиться любить "Пинель"?

– Это было бы не многим более незаконно, нежели твоя теперешняя работа.

Я медленно покачал головой.

– И все же у меня уже есть работа.

– Ты бы прекрасно со всем справился, – торопливо продолжала она. – Нам пригодились бы твои связи, твой деловой опыт, знание законов. Теперь мы экспортируем вино повсюду – в Лондон, в...

– Жинетт!

В ее голосе я отчетливо уловил нервическую нотку, которую, если бы речь шла о ком-либо другом, .назвал бы страхом.

Она стояла совершенно неподвижно, вскинув голову и крепко зажмурив глаза.

Я сделал шаг и обнял ее; она дрожа прильнула к моей груди и подняла ко мне лицо.

Из замка донесся хлопок пистолетного выстрела.

Глава 18

– Чтобы убить человека, никто не станет стрелять один раз – всегда дважды, – прошептал я Жинетт. – Если убили Харви, в живых остался Маганхард, а если убили Маганхарда, значит, Харви цел. Скажи, что я прав, да побыстрей.

Она припала к земле рядом со мной возле лавров у края лужайки. Старые рефлексы живучи.

– Это твой пьяный приятель Харви расстреливает бутылки в салуне на Диком Западе.

Такая мысль мне тоже пришла в голову, но не слишком согрела. А вдруг он не ограничится бутылками? И вдобавок ко всему при мне не было "маузера".

Я неохотно поднялся и двинулся по гравию к парадному входу. Дверь была широко распахнута, словно врата в пустыню.

Внутри, в холле, стояли трое – неподвижные, будто восковые фигуры. Харви прислонился к стене справа от меня, ствол его револьвера был направлен вниз, на его же собственные ноги, однако от этого не казался менее опасным. Морис прислонился к противоположной стене, не сводя с Харви пристального взгляда, столь же дружелюбного, как у голодного стервятника. Мисс Джармен просто стояла. Телефонная трубка была сорвана с крючка и валялась на полу.

Едва я вошел, как ствол револьвера дернулся в мою сторону.

– Уберите эту чертову штуковину, – сказал я. – Что здесь произошло?

– Да просто мне не нравится, когда мужчины нападают на женщин, вы ведь знаете, – отозвался Харви. Голос его звучал как-то вяло, апатично, чуточку невнятно, словно ему приходилось подбирать каждое слово. Вполне возможно, к тому времени так оно и было.

– Ладно, теперь все позади. Возвращайтесь к своей бутылке. – Я повернулся к Морису. – Pourquoi...

–.Я услышал ее крики, – осторожно заметил Харви, – ну, и вышел, а этот тип с ней боролся и... Тут вмешалась мисс Джармен:

– Я всего лишь хотела позвонить, когда...

– Кому?

Она устремила на меня невинный взгляд широко раскрытых глаз.

– Э-э... подруге. Я подумала... В пару прыжков я очутился возле телефона и схватил валявшуюся на полу трубку.

– Qui est...(Кто... (фр.)) – Но на том конце уже отключились, и я отшвырнул трубку в сторону. – В целях безопасности я наложил запрет на пользование этим телефоном, – прорычал я. – Морис всего лишь выполнял мои указания. Назовем это недоразумением. Ну да ладно... Итак, кому же вы звонили?

– Подруге. – Подбородок ее был гордо вздернут вверх, на лице застыло выражение, подобающее воспитаннице закрытого пансиона. Уж она-то не скажет, кто подложил лягушек в постель училке латыни.

– Ладно, – повторил я. – Но если вы собираетесь нас заложить, не забывайте об их методах: шанс схлопотать пулю у вас не хуже, чем у любого другого из нас. Может, даже и лучше, если первым выстрелом они не уложат меня.