Текст книги "По нам плачут гангстеры"

Автор книги: Герман Скередикэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Хван защелкнул замок на двери, когда они вошли в комнату общежития. Свет включать не стали – хватало неоновой вывески напротив окна. Маркус разулся, неряшливо раскидав обувь по полу, и завалился на свою кровать. А вот Лим не спешил. Повесил рюкзак на крючок, а сам подошел к чужой постели:

– Маркус, – позыв заставил друга разлепить веки и подняться, присаживаясь к стене. – Что ты обо мне думаешь?

Вопрос ввел Итона в недоумение. Он хлопал ресницами, чуть приподняв брови от удивления.

– Что я о тебе думаю? – переспросил неуверенно. – Что ты – хороший человек. Заботливый, веселый и способный. Многое умеешь и пытаешься везде преуспеть. Кучу интересного знаешь, про тех же знаменитостей и историю. Преподаватели тебя любят, а меня они любят благодаря тебе. Потому, что мы всегда вместе. Прям как две почки. А, стой, у некоторых людей одна почка… Или вообще три. Так, ладно, я отвлекся… Ты милый и понимающий. С тобой интересно разговаривать, как и молчать. Ну, просто… Иначе я бы не влюбился.

Отголоски неона перекатывались по коже Лима, будто разводы от поверхности воды. Он забирал каждую букву, которую произносил Маркус, каждая реплика имела вес золота. Искренность будоражила, пробиралась под эпидермис и выжигала следы.

– Я правда для тебя особенный? – тональность Хвана упала, вобрала в себя тишину дремлющих душ.

– Да.

Что-то поменялось. Может, дело было в вывеске, что перестала мерцать. Или из-за сквозняка, который прокрался мимо занавесок. Наверно, цветы в их комнате пахли слишком сильно, вот потому у Хвана и идет голова кругом. И дышать тяжело тоже по их вине.

– Закроешь глаза?

– Зачем?

– Пожалуйста.

Маркус хмыкнул, но все же поступил, как его просили. Матрас продавился под чужим весом. Маркус ожидал чего угодно, даже пощечины, но никак не легкого касания губ. Осторожное, словно взмах крылышек бабочки. Почти невесомое, но значимое. Потом еще одно, более продолжительное, но по-прежнему нежное. Маркус плавно поднял веки. На него смотрели радужки, полные испуга и переживаний.

– Я не понимаю, что делаю, – Лим был настолько близко к Маркусу, что ощущал его дыхание.

– Но тебе нравится?

– Да.

– Тогда, все в порядке.

Маркус притянул Хвана ближе, чуть наклоняя чужую голову вбок. Он был настолько поражен, что не верил в происходящее; боялся, что такой Хван исчезнет как туман. Но Лим не отстранялся, отвечал на поцелуй, желая продлить действо. Маркус обнял его, крепко прижимая к себе. Лим не пропал. Они переоделись и забрались под одеяло. Кровать слишком узкая для двоих, но нет ничего невозможного. Дружба не сломалась. Напротив – обросла новыми лепестками. Хван и Маркус будто упали в море из хлопка; нашли крошечный остров вдали от всех. Они уснули под утро, но согревающие чувства наполнили сны умиротворением.

Глава Четвертая. Западня.

эра распустившегося цветка

Банкет выдался на славу. Ампир блистал, кичился богатствами и дорогим алкоголем. На таких пиршествах всегда подавали маленькие порции закусок. Не для того, чтобы наесться, а чтобы попробовать, да и всего-то. Заходя в зал, наполненный людьми, Хван незаметно стянул кольцо и положил его в задний карман темно-серых брюк. Он поправил кружевной воротник белой рубашки и провел пятерней по волосам, убедившись в укладке. Все совершенно, не считая того, что он споткнулся за дверью и чуть не впечатался в древесину лицом. Но перед публикой Хван был идеальным. Он неторопливо пересекал зал, пока броги в шахматной расцветке стучали по кафелю. Ему сказали выглядеть сдержанно, но изысканно. Потому ничего яркого, не считая глаз, подведенных каялом цвета нефти. Хван заметил цель, что стояла у дальней стойки. Лим поднял с подноса бокал белого вина, пока официант проходил мимо, как ни в чем не бывало. Ногтевые пластины переливались как бензин, разлитый на ночные небеса. Лим не изменял себе – авангард нравился ему чуть больше других направлений в искусстве.

– Добрый вечер, – Хван остановился рядом с пареньком, – Айзек?

Незнакомец дрогнул. Он выглядел, словно напуганный щенок: большие глаза с густыми ресницами, в которых перекатывались блики от освещения. Его строгий костюм совершенно не сочетался с мимикой. Перед Хваном стоял сын основателя одной громкой фирмы. Саманта стремилась контролировать все, что находилось в зоне ее территории. Аристократы являлись лакомым кусочком – другие банды старались перетащить магнатов на свои стороны. А чтобы этого не случилось, королева синдиката посылала своих людей для слежки. Иногда очевидной, иногда под прикрытием.

– Да… Айзек…

– Я – твой компаньон на сегодняшний вечер, – Хван немного отпил из емкости. – Мы проведем время вместе, поговорим и посидим на мягком диване. Большего не жди. Руки не распускай. Если тронешь за коленку – убью тебя. Положишь ладонь на талию – убью тебя. Коснёшься волос – я, – он обратился к парню, чтобы тот продолжил его мысль.

– … Убьешь меня.

– Рад, что мы договорились.

Им всегда выдавали клиентскую базу: с кем как говорить, насколько далеко заходить и какие темы не затрагивать. Были персоны, под которых нужно стелиться в обязательном порядке, а появлялись и те, с кем манера общения более открыта и резка. С Айзеком не стоило мелочиться – со словами Саманты никто не спорил.

В том заключалась работа хостов. Их называли мужчины-кеймо. Говоря иначе – эмоциональное обслуживание за купюры, и занимались этим в огромном большинстве своем женщины. История кеймо началась в Инферии: леди проводили чайные церемонии, пели и танцевали, в целом – развлекали гостей. Представительницы этой профессии загадочные, утонченные и обладающие манерами. Кеймо-мужчины существовали и раньше, появились в древнюю эпоху, а потом перескочили в двадцать первый век в образе хостов. В мире кеймо было много странностей. Например покраска зубов в черный цвет; или белый порошок, что наносили на лицо, в состав включался свинец – ядовитый элемент. Кеймо часто путают с проститутками, однако последних называли иначе – оймо. Кеймо отличались образованностью и умом – им разрешалось вести беседы с мужчинами на равных, в отличии от покорных жен. В современном мире услуга стоит примерно как оплата съемной квартиры на месяц. Люди готовы тратить немыслимые суммы за похожих на искусство – формы совершенства.

Айзек был непростым клиентом. Он как облако, запуганное грозами и торнадо. Смотрел на Хвана, сидящего с прямой спиной, словно боялся его. В этом и весь смысл. Лиму заплатили, чтобы тот пугал его и заставлял трястись от ужаса. Фетиши некоторых людей слишком странные. Парень оказался младше Хвана на несколько лет, едва совершеннолетие отпраздновал. Ему нравились властные и грузные, непробиваемые и неприступные. Сила притягивала его. Шушукаясь между собой, пока смотрели его досье, работницы кабаре предположили, что мальчику не хватило внимания отца в детстве, и теперь, когда вырос, начал искать себе нового «папочку». Он оседал как иней под взглядом хоста – ледяным и проницательным.

Вино допито, реплики закончились, как и время. Перед уходом Хван решил заказать воды – жажда замучила. Он облокотился на стойку, ожидая бармена. Одна девушка, которая заприметила его еще на входе, медленно подкрадывалась. Ей нужен вовсе не хост, а то, что он положил в карман. Золотое украшение увенчал инкрустированный александрит: камень имел свойство меня цвета. При дневном свете переливался зеленым, голубым и оливковым; при искусственных лампах сиял малиновым, пурпурным и фиолетовым. Маленькая крошка, вплавленная в металл, стоила больше десяти тысяч молли. Кольцо так и манило, чтобы его украсть. Ломбард уже скулил о желании получить новое сокровище. Ее пальцы ловко заползли под кусочек ткани и за долю секунды вынули украшение. Девушка сжала пястье и удалилась, улыбаясь. Деньги почти на ее банковском счете.

Однако когда она была уверена в своем успехе, что-то коснулось ее предплечья. Нечто легкое, будто нежная ткань пеньюара, медленно ползла вверх. Минуя ключицу, тонкую и чувствительную кожу шеи, пальцы накрыли горло. Не сжимали, просто предупреждали. Хван склонился к ее уху, почти касаясь ракушки губами, и прошептал:

– Верни.

Воровка поймана. Она обернулась в мраморную статую, не способную сделать ни единого вздоха. Низкий голос заполонил все пространство, пробирался в каждую частицу собой. Ощущался, как разрушение вселенной, взрыв солнца, смертельный циклон. Пускал свои когти в самую душу, уже готовый разорвать в клочья и не оставить ни одного живого места. Тепло, исходящее от ладони, было трюком – одного движения хватит, чтобы перекрыть артерии и кислород. Но он был деликатен, этот человек позади. Превратил угрозу в эстетику, неподражаемую красоту мести. От него пахло парфюмом и могуществом. Хван немо повествовал: «Глупышка, не связывайся со мной».

Сглотнув вязкую слюну, ее ресницы дрогнули. Она перевела взгляд в бок, но так и не смогла разглядеть его лица. Перед ней в требовательном жесте раскрылась ладонь. Ничего больше не оставалось: кольцо упало на линии эпидермиса. Только после этого Хван ослабил хватку. Ничего не сказал, просто ушел, оставив леди в треморе. Воровка лишь провожала его взглядом, пока он не скрылся за воротами, оставив торжество позади.

Дверь в квартиру хлопнула. Маркус, который чистил яблоко, попятился с кухни, чтобы рассмотреть прибывшего домой. Хван выглядел крайне озлобленным. Он не повесил свой плащ на петельку, а отшвырнул его на комод, словно ребенок в приступе каприза. Несчастные броги лишились ровных задников, ведь хозяин забыл об аккуратности и напрочь смял их пятками. Маленький коврик покривился от поступи, а светильник погас от шлепка по выключателю.

– Что случилось? – Маркус откусил дольку фрукта, пока фигура второго проносилась около него.

– Карманники совсем распоясались, – Лим рывком расстегнул запонки на рубашке, чтобы легче снять ее. – Одна паразитка пыталась украсть мое кольцо.

– И ты расстроился? Можно ведь запросто купить другое, если не такое же.

Хван моментально развернулся к нему. Он был похож на тикающую бомбу, готовую снести здание с минуты на минуту. Подойдя к Итону вплотную, продолжил прожигать его взглядом:

– Знаешь, что делает картину дорогой? Не то, каким красками и мазками она нарисована. Ее ценность в пережитом, в страданиях художника, задумке и сущности. Эта вещь, – он поднял фалангу вверх. – видела наши слезы, любовь и муки. Наши воспоминания в этом украшении. Такое не купить. Ее подарил мне ты. Оно уникально.

Маркус оставался спокойным. Мягко улыбнулся, заключив мордашку Хвана в своих ладонях:

– По такой логике, все, что я тебе подарю, станет уникальным. Понимаю, почему ты расстроен. Просто помни, что кольцо – всего лишь предмет, которому ты сам предал смысл. Если дело в памяти, то мы можем наделить ею другой металл: кулон, брошь или серьгу. Не такая уж и большая потеря.

– Большая, – Лим продолжал стоять на своем, но его пыл стих, а голос вновь стал ровным. – Оно мне нравится.

– Ну, – Маркус пожал плечами, поглаживая чужую щеку, – раз нравится – ладно. Если кто-то стащит у тебя кольцо, я переверну весь Багровый Элизиум, чтобы найти засранца. Прямо как доблестный рыцарь.

– Маркус, рыцарь мочились в свои же доспехи.

– То есть, перестанешь любить меня, если обделаюсь в штаны?

Хван приобнял человека напротив. Разъяренность и уныние покинули его. Как он может злиться, когда видит него? Когда слушает утешающие фразы, когда чувствует веяния, исходящее от взгляда Маркуса.

– Нет. Я тоже обделаюсь, чтобы тебе не было одиноко.

– Это новый уровень признаний.

– Определенно.

Заметив на рубашке Хвана пуговицу, выпущенную из петельки, Итон без препятствий потянулся за другими. Кругляшки выскальзывали один за другим, заставляя хлопок разъезжаться в стороны. Кружевной воротник больше не был единым целым, теперь просто болтался. Рубаха покинула тело, а на ее место пришел шелковый халат. Маркус поправил края одежды, разглаживая в плечах и груди. Все на своих местах. Лиственно-зеленая накидка являлась неотъемлемой частью домашнего житья. Если халат надет – можно погрузиться в отдых.

Кейс, который принесли к двери часом раннее, щелкнул застежками. Маркус открыл чемодан, представляя свету стопки купюр. Хван ухватился за днище гостиного стола и потянул. Выдвижная конструкция выглядела как глубокий ящик в полтора метра, доверху набитый деньгами. Пока Маркус выкладывал стопки банкнот, будто кирпичики, второй поднес пачку к носу и втянул запах, блаженно закрывая глаза. Аромат молли не сравнится ни с чем. Так и кричит о роскоши и вольности. Маркус взглянул на Лима: тот растянул губы в улыбке, словно Примадонна на полотне Вайзи.

Когда художник писал картину, он не переставал поражаться красоте девушки. В мастерской всегда играли на инструментах и пели, танцевали и прыгали шуты, лишь бы дама улыбалась, лишь бы позволила запечатлеть свою ухмылку. О достоверности можно поспорить, но так писал автор биографий. Одной из особенностей техники Вайзи является смуфато – почти неуловимая дымка, делающая тени и свет бархатными, сглаженными. Второй стала улыбка, которую прежде никто не считал таинственной, пока писатель Теол на нарек ее загадочной, присущей женщине-вамп или роковой даме, в которую невозможно не влюбиться даже с запретами.

Сейчас Примадонна продолжает пленять, находясь за пуленепробиваемым стеклом в Музее Голубого Элизиума. Королева картин пережила многое на своем веку: почти украдена, облита кислотой, была даже жительница Полусвета, не получив гражданства, запустила в Примадонну глиняную чашку. Какая досада. Художник Энди Кау даже ввел Примадонну в свою серию работ в стиле поп-арт вместе с изображениями Мэрилин Нил. Должно быть, нет во вселенной женщины известней и громче, чем Примадонна.

эра зеленого бутона

На каникулах общежитие пустовало, но несколько человек остались на прежнем месте. На потолке комнаты плясали кадры из фильма, выпущенные из проектора. Устроившись на кровати, Маркус и Хван смотрели документальное кино про творческую единицу Энди Кау. Этот человек не только художник, но также кинорежиссер и писатель. Еще одна жемчужина мироздания, еще один алмаз искусства. Он первым начал применять кислотные краски в живописи. Кау делал и странные вещи: снял фильм на восемь часов, где показывал небоскреб в замедленной съемке.

– Представляю лица зрителей на этом показе, – Хван рассмеялся, когда Маркус еще не успел договорить. – Под конец сеанса они уже не были прежними.

Хоть Энди и выбирал мужчин для отношений, он обожал женщин. Восхищался ими, обожествляя в своих картинах. Кау видел в дамах нечто неповторимое, прекрасное и высокое. На полотнах появлялись Бриджит Би, Жаклин Деволь и Эди Седжи. О последней он говорил: «Я увлекся ею настолько, что, кажется, полюбил». В конце концов у них завязался роман. Эди была блондинкой с короткой стрижкой, ярким макияжем и хрупкостью в движениях. Ее называли «пушинка», в честь фильма «Пушинки», в котором представлялась закулисная жизнь актрис, моделей и представительниц богемы.

Энди часто обвиняли в объективации женщин. Возможно, из-за этих обвинений однажды он стал жертвой покушения. Одна радикальная феминистка, которая ранее принимала участие в его фильмах, зашла в выставочный зал с пистолетом. Почему именно радикальная? Это то, как она себя называла, и потому нет причин менять ее биографию – ей бы не понравилось. Ее главное произведение называлось «Манифест уничтожения мужчин». Она трижды выстрелила Энди в живот и ранила нескольких человек, а потом сама пошла в полицию и произнесла: «Я стреляла в Энди Кау. Он слишком контролировал мою жизнь». Радикальный феминизм такими вещами не занимается, а деятельность леди – лишь плод ее больного сознания: суд приговорил леди к трем годам заключения и принудительному лечению в госпитале душевнобольных.

Мужчина пережил клиническую смерть и тяжелое восстановление, но

так и не выдвинул обвинения в ее сторону. Он боялся смерти, а после инцидента фобии усилились. Это не могло не отразиться на творчестве. Маркус хорошо запомнил фразу, сказанную их преподавательницей по графике: «Быть человеком искусства крайне больно».

Лим заерзал. Он повернулся к Маркусу, пока диктор зачитывал статью. Долгий взгляд заставил и Итона перекатить голову по матрасу:

– Что?

– Мне хочется кое-что спросить, но, – Хван сделал паузу, – это очень неловко.

– Шутить? Мы столько дерьма уже обсудили, что ты вряд ли сможешь удивить…

– Ты же хочешь переспать со мной?

Маркус в миг замолчал. Что ж, он ошибся – его застали врасплох. Пальцы сами по себе начали переминать край футболки, лишь бы унять руки. Как ему нужно ответить? Они же встречаются – отрицать странно, вдруг еще и заденет, а признать – тоже как-то… Слишком. Оба ответа путали карты в уме, тишина затянулась. Поняв, что молчание не может больше продолжаться, Маркус, молясь, чтобы лик не стал в расцветку помидора, ответил:

– Да.

– Уже представлял, как делаешь это со мной?

– Хватит, ты смущаешь.

– Скажи мне.

– Да, – Маркус смотрел побелку, не моргая. – Да, представлял.

– И… как мы…

– Хван, какого хрена? – он возмутился, поднимаясь.

– Что? – Лим последовал его примеру, тоже повысив голос. – Однажды ведь у нас будет секс. Не лучше ли заранее договориться?

– Давай договоримся, но не надо лезть в мою голову. Чувствую себя неправильно, будто святыню осквернил.

– Ладно, тогда – последний вопрос. В твоих фантазиях я был снизу?

Маркус не мог установить с ним зрительный контакт – просто рассматривал пейзаж в окне. Что угодно, лишь бы не сгореть со стыда. Хван будто вскрыл его тело и заглянул внутрь, на бьющееся сердце и другие органы. Говоря на такие темы, Маркус чувствовал себя беззащитным.

– Ага.

– Хорошо, – Хван кивнул. Он тоже был выбит из колеи, и потому решил смыться на улицу. – Я понял.

Лим направился к входной двери, снимая с крючка куртку. Ему нужно проветрить черепушку. После таких разговоров невозможно находиться в одной комнате, не ощущая желания выброситься из окна.

эра распустившегося цветка

На кухонном столе лежал разрезанный апельсин. Аромат фрукта заполнил весь воздух, смешался с нотами кофейного ликера. Открытая бутылка стояла на краю стола, а рядом развалился перевернутый бокал. Что ж, кому-то аккуратности не занимать. Алкоголь капал на паркет в такт часовой стрелке. Придется потом оттирать пятно с порошком и горячей водой.

Простынь давно слезла с матраса, но никого это не волновало. Хван запутывался фалангами в темных волосах и тянул их назад, но не сильно, оставляя лишь шлейф приятной боли. Маркус не отставал: он немного прикусил его нижнюю губу, заставив кратко шикнуть, но вместо прекращения, поцелуй обрел более яркую пылкость. Маркус действовал плавно, не спешил. Лим приоткрыл рот, чтобы поймать больше кислорода, но это не помогло выровнять дыхание.

– Секунду, – Хван чуть выгнулся и приподнял бедра. – Да, вот так.

Хван непроизвольно застонал, жмурясь, как от яркой лампы, хотя свет был почти погашен, не считая абажура. Пальцы ползли по взмокшей спине, обводя выпирающие позвонки. Маркус водил губами по его щеке, оставляя невесомые поцелуи. Итон чувствовал жар, исходящий от покрасневших скул. Укладка смялась, несколько прядей упали на открытый лоб. Туман пробрался в голову, мир отошел на второй план. Остались только ощущения и сладкие яблоки, которые хотелось укусить. Маркус улегся на грудь Лима и громко выдохнул. Сердце под его ухом отбивало бешеный ритм, грозясь сломать ребра к чертовой матери. Как хорошо, что физически это невозможно. Хван погладил его по темени, словно кота, и усмехнулся. Лим мог часами любоваться любимым человеком, как бы он ни выглядел. Даже захмелевший и потрепанный, Маркус казался ему пределом мечтаний.

– Я хочу пиццу с ананасами, – Хван первым нарушил комфортную тишину.

– Опять? Ты ведь просто выковыриваешь их, а мне потом приходится доедать. А я ненавижу ананасы. Почему нельзя взять обычную?

– Потому, что тогда начинка не пропитается соком и будет не так вкусно. Давай, – Хван спихнул Итона с себя и начал отодвигать к краю кровати, – иди и заказывай.

Маркус почти свалился, но успел выпрямиться. Он ухватил Хвана за щиколотку и тоже протащил по постели, а когда решил пощекотать ступню, чуть не получил пяткой по челюсти. Рефлексы у Лима – что надо. Кое-как натянув первые попавшиеся брюки, Маркус прошел на кухню и стал шарить по всем поверхностям, до которых мог дотянуться.

– Где телефон?

– Там, где ты его бросил, – отозвался Лим, пробормотав напоследок. – Как и обычно…

Хван поджег сигарету. Зажигалку отбросил куда-то в сторону. Позже она потеряется в одеяле, но не беда – есть еще несколько. Он втянул смог, заполняя внутренности едким паром. Вглядываясь в потолок, заметил, что он вовсе не белым, как Хван считал раньше, а красно-коричневым. Это странно – узнавать что-то новое о квартире, в которой живешь уже несколько лет. Хван довольно потянулся, разминаясь. Он перекатился на живот и взял с тумбочки книгу, которую читал накануне. Раскрыл страницы, откуда выпала небольшая золотистая закладка. Сквозь затяжки, его глаза стали бегать по черному тексту.

Клодвиль был выдающимся деятелем искусства, рисовал в стиле импрессионизм. Кстати, импрессионисты вдохновлялись живописью Инферии. Яркие цвета разошлись по всем странам, поражая своей красотой. Клодвиль уже к пятнадцати годам стал знаменит в своем городке из-за качественных карикатур. Он брал за работу двадцать золотых монет, что равнялось месячной зарплате маляра. Однако зазнайка-шаржинист не сыскал славы в столице, куда рвалось его Эго. Все сломал один пейзаж – незамысловатый, без тайного смысла или загадки. Чистая природа, которую он увидел на полотне другого столичного художника. Клодвиль покорился искренностью. Но, увы, та прелесть, которую он видел в обыденности, не пришлась по вкусу публике. Не добившись успеха и подорвав свое самолюбие, он попытался покончить с собой. К счастью, безуспешно, ведь позже Клодвиль сотворил несколько картин, принесших ему плоды в будущем. Например «Небеса», где изображена его жена Кармела с зонтиком, пока ветер играл с платьем на фоне грозовых туч. Пока художник тонул в депрессии, к нему пришел старый друг Дюри и предложил провести выставку в Элизиуме. И после этой поездки Клодвиль стал сказочно богат, ведь общество Элизиума приняло импрессионизм с горячей любовью.

Что забавно, в той же эпохе и том же городе жил-был еще один художник-импрессионист по имени Клодфиль. Сначала Клодвиль и Клодфиль бурно поругались, а потом стали близкими друзьями. Ссора началась в того, что их перепутали. Виль посчитал, что какой-то урод использовал его фамилию, чтобы присвоить себе славу. К слову, Виль был выдающимся творцом. А позже оба художника написали картины с названием «Страхолюдина», видимо, чтобы поиздеваться над критиками. Выглядели же мужчины совершенно по-разному: один смотрелся белокурым и кудрявым, а другой черноволосым и темпераментным. Виля называли «денди» за стиль: в руке трость, на ладонях тонкие кожаные перчатки, элегантный галстук перетягивал шею; мужчина фланировал по улицам как грация во плоти. Филь же носил кружевные рубашки, но вытирал подошвы о моду, а галстуки даже завязывал не до конца.

Хван расслабленно улыбнулся, читая абзацы. Маркус в соседней комнате разговаривал по аппарату, оформляя заказ. Внезапно кто-то с напором нажал на дверной звонок, и не один раз. Хван растерянно обернулся – они не ждали никого так поздно. Слез с постели и наспех запахнул халат, перетягивая шелковым поясом. Он затушил сигарету о стеклянное дно пепельницы и повернул замок. Увиденное обескуражило, заставив в недоумении застыть.

– Исаак?

– Айзек, – парень с банкета мялся в холле, держа в руках небольшой букет малиновых роз.

– Айзек, – Хван кивнул. – Что тут делаешь? Как нашел мой дом? – но забитый посетитель не спешил отвечать, только смотрел на Лима своими собачьими глазами. – Стой, ты следил за мной?

– Да…

– Слушай, – Хван до конца открыл дверь и вышел чуть вперед. – нельзя так делать. Зачем ты здесь?

– Я, – голос Айзека сорвался, что заставило его прокашляться. Набравшись смелости, он продолжил. – Я не мог забыть о тебе. Просто… Ты – другой уровень. Я имею в виду, что не встречал никого похожего раньше. После нашей встречи хочется увидеться снова. Вот, я и пришел, чтобы… Чтобы пригласить тебя на свидание.

Лим опешил. Единственное, о чем он думал – мальчишке нужен хороший психолог. Если он так эмоционально привязывается за пару часов, то у него явно проблемы.

– Приятель, – Хван старался быть помягче, но и утаивать правду не собирался. – Я – просто хост. Побыть рядом с тобой – это моя работа. Просто работа. Оно не значит, что у нас должна появиться какая-то ментальная связь или влюбленность. Ты мне заплатил за встречу, помнишь? Все понарошку, ничего настоящего.

– Я знаю, – Айзек с энтузиазмом закивал. – Но… Ты действительно запал в душу. Пожалуйста, дай мне шанс.

Осознавая, что этот долбан не уйдет без пинка, Хван решил добить его последним аргументом:

– Айзек, у меня, типа, есть муж, – но тут же осекся. – Без «типа». У меня есть муж.

Парень завис. Он непонимающе глядел на Хвана, пока в его голове крутились шестеренки. Хозяин апартаментов выжидал, когда же все механизмы встанут на свои места и на гостя снизойдет просветление. Но этого не случилось.

– Ты врешь.

– Что? В смысле?

– Нет у тебя мужа. Ты ведь еще не получил гражданство.

Дело принимало странный оборот. Магнат каким-то образом сумел нарыть информацию на Хвана, раз докопался даже до таких мелочей. Маркус, договорив, выглянул из-за угла. Смутился, завидев незнакомца на пороге. Да и Хван был явно напряжен.

– Я хочу, чтобы ты пошел со мной на свидание, – тон Айзека изменился, а блеск в глазах преобразовался в демонических светлячков. – А если откажешь, я пойду в консульство и расскажу, где работаешь на самом деле. Когда они узнают, что занимаешь эскортом, тебя депортируют.

Отлично, начался шантаж. Лим усмехнулся. Его развеселили наглость и нахальство, с которым этот щенок заявился перед ним. Смотря на богатея сверху вниз, Хван четко произнес:

– Что за сукин сын…

– Какие-то проблемы?

Маркус вклинился в беседу, появляясь рядом. Айзек переключил внимание на него: от зрачков не спрятались многочисленные татуировки, покрывающие кожу. Аура исходила совершенно другая – грузная, будто тигр, который вот-вот напасть, но притаился в кустах и ждет момента. Айзек опустил букет, вновь заводя разговор с Хваном:

– А с ним ты за деньги трахаешься, да?

Тигр прыгнул. Маркус схватил гостя за горло и впечатал в стену позади, заставив того кряхтеть. Цветы рухнули на пол, теряя лепестки. Айзек выпучил глаза и медленно сгорал под взглядом Маркуса, который разъедал его до самых косточек.

– Ты кто, нахрен, такой? – Маркус говорил медленно и четко, не разрывая зрительный мост. – Я слышал ваш разговор. Угрожать вздумал? Ну, попробуй. Только знай, если с ним что-то случится, я приду и пристрелю тебя. Пристрелю, понимаешь? – Маркус сложил пальцы, выставив вперед только два, и поднес их к виску парня. – Пах – и твои мозги окажутся на штукатурке. Настучишь – с тобой и твоей семьей разберутся, никого в живых не оставят. Если мы исчезнем из Багрового Элизиума, «Лантана» все еще будет на месте. Не переходи мне дорогу, поганка. И к моему мужчине не лезь, а ослушаешься – за себя не ручаюсь. Видишь комод позади? Видишь, видишь. Там лежит ружье, и далеко не одно. Я отлично стреляю и никогда не промахиваюсь. Любого спроси – ответят одинаково. Теперь, – он отпустил страдальца, позволив тому снова дышать. – Вали домой и никогда не возвращайся.

Отходя, Маркус наступил на малиновый букет. Он пнул его в сторону и закрыл дверь, вешая цепочку рядом с замком. Хван тяжко вздохнул. О таких сюрпризах ему не рассказывали, когда поручали работу. Хван повернулся к Маркусу, одним лишь взглядом прося прощения. Тот не гневался больше: он подошел ближе и поцеловал парня в лоб, убирая в стороны лохматые волосы. Вечер будет хорошим: они включат какой-нибудь старый фильм, съедят пиццу с тянущимся сыром и выпьют не одну чашку зеленого чая.

Маркус солгал, когда сказал, что «Лантана» не оставит угрозу среди живых. На самом деле всем плевать. Это не та мафия, о которой привыкли слышать. Если Маркус или Хван отправятся на тот свет, им просто найдут замену. Но глупцам это знать не обязательно.

эра зеленого бутона

– О, Владыка, это самое странное, что я жизни совершал, – взмолился Хван, глядя напрямую в потолок.

– Ну, нам не обязательно…

– Обязательно, – Хван протестующе перебил говорившего. – Мы сделаем. Только не смотри.

– А как тогда… Лучше не будем, – Маркус жалобно свел брови. – Я будто заставляю тебя.

– Не заставляешь. Просто стесняюсь. Хочу, но стесняюсь.

Маркус устало перевел дух, освобождая легкие от воздуха. Сидеть раздетым немного холодно. Маркус чувствовал то же смущение, что и Лим, а будучи вместе, они превратились в единый комок нервов и неуверенности. В идеале должен быть кто-то один более осведомленный, но тут судьба сыграла злую шутку. Не найдя больше никаких слов, Маркус произнес:

– В темноте все равно ничего не видно.

– Ладно, – Хван махнул рукой, будто прогонял сомнения. – Давай.

Маркус положил ладони на коленки второго и аккуратно развел их в стороны. Он пододвинулся ближе, устраиваясь. Пришлось подложить под таз Хвана подушку – прочитал, что так будет безопаснее. Глаза Лима широко распахнулись, когда случилось первое движение. Маркус наклонился к нему, меняя свое положение в пространстве, дал время привыкнуть, не шевелился. Хван одной рукой обвил его спину, а второй впился в предплечье. Он держал в разуме всего одну мысль – не забывать дышать. Нужно максимально расслабиться, но робость мешала. Ничего не происходило, пока Маркус не услышал ровные вдохи и выдохи, а следом шепотом: «Начинай». Хван хотел не проронить ни звука, чтобы не вогнать себя в краску еще сильнее. Даже несмотря за чужую заботу, небольшая боль присутствовала. Стало еще необычнее, когда Маркус, видимо, забылся. В силу своей неопытности он не мог сопротивляться ощущениям. К сожалению, у девственников нулевая выдержка. В какой-то момент Маркус хныкнул и остановился. Он не шевелился, уткнувшись в плечо Хвана лбом. Хван тихо ждал, пока Маркус объяснится, но когда молчание продлилось дольше минуты, он все же спросил:

– Уже?

– Просто ты очень мне нравишься, – виновато пролепетал тот.

Хван гоготнул от безысходности, но тут же начал успокаивающе гладить по лопатке:

– Все нормально, все нормально, – говорил он, когда Маркус перекатился на кровать и развалился на ней, смыкая веки.