Текст книги " После бури"
Автор книги: Герман Матвеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
Во время восстания Вася узнал, что это злейшие враги народа или, как их называл отец, “свора царских цепных собак”. А сейчас, столкнувшись так близко с городовыми, Вася увидел, что это обыкновенные, да еще вдобавок недалекие, трусливые люди. По тому, как с ними обращался пристав, можно было думать, что все они дураки, лентяи, тунеядцы, мерзавцы.
– Много их там? Эй, углан! – спросил Жига, подходя к Зотову.
Вася, занятый своими мыслями, сначала не понял.
– Кого? – спросил он.
– Бунтарей-то?
– Трое.
– Трое – ничего. Если врасплох захватим, не уйдут. Оружие у них есть? Не знаешь?
Вася пристально посмотрел на городового.
Красная от мороза физиономия Жиги с трусливыми и наглыми глазами, освещенная снизу фонарем, производила особенно отвратительное впечатление. Вася вспомнил, что этот полицейский просился у пристава домой, а потом захотел остаться наверху.
Поманив пальцем и подождав, когда полицейский нагнулся, Вася внятно шепнул ему на ухо:
– Не говори другим. Пристав не велел. У них там динамиту пудов десять. И бомбы есть.
– Ой, господи, спаси и помилуй! – с ужасом прошептал Жига, крестясь на лебедку. – А ну как рванут!..
С другой стороны к Зотову подошел франтоватый городовой, с лихо закрученными усами
– Из каких они будут? Слышишь? – небрежно спросил он.
– Кто?
– Бунтовщики-то?
– Шахтеры… Кто больше, – пожав плечами, ответил Вася.
– Не купцы же, – насмешливо заметил Чураков.
– Может, студенты, – высокомерно сказал усатый. – Социалисты, они больше из студентов.
– Откуда здесь студентам быть? – вмешался в разговор третий. – Студенты – они в больших городах: в Питере, в Москве.
– В Перьми их тоже хватает, – возразил Чураков.
– Много вы знаете! – усмехнувшись, сказал бородатый городовой. – Я полагаю, что никого там нет. Были, да сплыли.
– А следы-то. Видел?
– Ну так что? Следы как следы. Уголь таскают.
– Так-то оно и лучше бы, – проговорил городовой, стоявший у колодца и перебиравший веревку… – Да кто его знает…
В этот момент пристав кончил спускаться.
– Дергает, дергает, – сказал Чураков – Давай, углан!
Вася подошел к колодцу, но, прежде чем спуститься, не выдержал и, зло свергнув глазами, сказал:
– Дураки вы! Болтаете языком и ничего не знаете. Собаки царские!
Такая смелость в первый момент смутила полицейских. Не привыкли они, чтобы с ними так разговаривали.
– Вот и толкуй с ним, – с недоумением сказал один из городовых, когда Вася скрылся в колодце шахты.
– Отца у него повесили, вот он и кидается на всех, – пояснил бородатый.
– Так это Васька Зотов! Отчаянная головушка. У них тут шайка. Сынишка мой их до смерти боится, – сказал толстый городовой.
– Ну, кто следующий? Приготовься! Жига, что ли?.. – предупредил Чураков.
– А что тебе дался Жига! Лезьте! Вон Жуков замерз. Пускай нагреется, – огрызнулся Жига.
– Когда их переловят! Никакого спокоя нет. Ловят, ловят, все не убывает, – со вздохом проговорил один из полицейских.
– Одних поймают, новые придут, – мрачно сказал бородатый.
– Откуда?
– Вырастут. Вон Зотов-то! Слышал? Дай ему в руки винтовку, не задумается, куда стрелять.
– Ну, этому теперь крышка! – заметил усатый. – Типографию показал, стало быть, своих продал. Теперь всё! Раскаялся.
– Под плетью покаешься, – усмехнулся Чураков. – Как на исповеди!
– Ну-у? Бил он его? – спросил бородатый.
– А ты думал как?
Снова задергалась веревка, и очередной городовой, перекрестившись варежкой, начал спускаться.
16. НА ПОВЕРХНОСТИ
Мальчики догнали полицейских, когда те с зажженными фонарями свернули с дороги и, вытянувшись вереницей, уходили в лес.
– Во! – прошептал Карасев, показывая на мелькавшие между деревьев огни.
Дальше идти было опасно, и ребята остановились.
– Карась, а теперь что? – спросил Кузя.
– Теперь?.. Пока подождем. Вот в шахту улезут, тогда лесенку ломать.
Наступило тяжелое молчание. Приближался момент, о котором ребята еще не думали. Сломать лестницу, – значит, лишить людей возможности выбраться из шахты на поверхность собственными силами. “Ну, полиция – это хорошо! Так им и надо! А Вася? Ведь он тоже с ними!” Эта мысль пришла в голову каждому.
– Они его там убьют… – прошептал Сеня.
В этих словах Карасев почувствовал какой-то упрек себе и горячим шепотом заговорил:
– Он сам велел! Понимаешь, сам! Ты думаешь, мне Ваську не жалко? Может, еще жальчей тебя. Ты думаешь как? Это не в игрушки играть. Не то что Кандыбе стекла бить Раз велел… Стало быть, погибай, а делай! Вот…
Слезы перехватили горло, и он не договорил.
Ребята молчали. Только сейчас до их сознания по-настоящему глубоко начинало доходить, что они теряют старшего друга и руководителя, что Вася пошел на гибель и они его больше никогда не увидят.
– Это я виноватый… – вдруг сознался Кузя, и крупные слезы покатились у него из глаз.
– Как ты? – удивился Сеня.
– Я Маруське на ладошке тиснул про царя, а живодер увидел. Лучше бы мне идти вместо Васьки, – прошептал он и шумно вытер нос рукавом кацавейки.
– Голову тебе надо оторвать! – только и нашел что сказать Карасев.
– И то мало! – подтвердил Сеня.
– Конечно, мало, – согласился Кузя.
– Какой-то ты, Кузька, не самостоятельный, – начал было Сеня, но Карасев его остановил:
– Потом. Пора к шахте. Только по тропинке не ходите. Снег скрипучий… Аида!
Стараясь ступать по самому краю дороги, где рыхлый снег не скрипел, ребята осторожно двинулись вперед. Дойдя до тропинки, свернули. Высоко поднимая ноги, затаив дыхание, они медленно приближались к месту. Вот показался свет в проломах вышки, и ребята невольно спрятались за стволом деревьев. Некоторое время они стояли без движения по колено в снегу, напряженно вслушиваясь. Гудели мужские голоса. Васиного голоса слышно не было. Освоившись, Карасев передал валенок Сене и еле слышно шепнул:
– Стойте здесь и ждите, Я подберусь с той стороны…
Затем он для чего-то глубже нахлобучил шапку, туже затянул тряпичный поясок и сгинул в темноте.
Между тем почти все городовые спустились и наверху остались только двое. Жига тянул до самой последней возможности. Под, землей он был всего один раз и запомнил это ощущение на всю жизнь. Наслушавшись рассказов про обвалы, он решил, что подземные ходы годятся только для кротов, что они очень ненадежны и каждую минуту земля может осесть и раздавить всех, кто там находится. О том, что под землей ежедневно работают люди по двенадцати, четырнадцати часов в сутки, он не думал. Жига вообще никогда не думал о других. Десять пудов динамита, да еще и бомбы, о которых сообщил ему по секрету Зотов, довели полицейского до того, что он решился на ослушание, лишь бы не лезть в проклятый колодец.
– А ты чего стоишь? – спросил Чураков – Один остался!
– Неужели один? – притворно удивился Жига, оглядываясь по сторонам. – Ах, ты, господи! Не полезу я туда!
– Да ты что, в своем уме? Как ты можешь не подчиняться? Да он, знаешь, что с тобой сделает!.
– Живот у меня схватило… Больной… – жалобно заявил Жига. – Полезай заместо меня.
– Вон что надумал! Мне приказано тут караулить. Как я могу ослушаться? Он шкуру спустит!
– Он и не увидит… темно там. Полезай, я тебе целковый заплачу. В шахте тепло, а тут на морозе… Вон он какой мороз-то…
Для пущей убедительности Жига замахал руками, хлопая варежками то за спиной, то впереди себя,
– Нельзя! – твердо сказал Чураков. – Давай лазь, дергают!
– Два целковых хочешь?
– Попадет… – уже не так твердо возразил Чураков.
– Трешницу! – предложил Жига.
Чураков задумался. Предложение было заманчиво. “Деньги не малые, риск не большой, а если и попадет, то Жиге”.
– Давай синенькую – так и быть, полезу, – на всякий случай запросил полицейский, но, к его удивлению, Жига сразу согласился.
– По рукам! Если спросит про меня, скажи, – болен. Я уж докладывал…
– Деньги давай. Без денег не полезу.
Жига торопливо снял варежки и, зажав их между колен, полез в карман. Из кошелька вытащил в несколько раз сложенную пятирублевую бумажку и передал се Чуракову. Тот сунул деньги в кобуру, взял фонарь, перекрестился и молча полез в колодец.
Весь этот торг слышал Карасев, близко подобравшийся к вышке. С противоположной от входа стороны выломаны две доски, и в пролом были ясно видны оба полицейских. Из всего разговора мальчик понял одно: тот, который заплатил деньги, остался наверху караулить. Такое осложнение никто, даже Вася, не предусмотрел.
“Как быть? – с тревогой подумал Кара-сев. – Жига здоровый мужик, с оружием. И что мы можем с ним сделать голыми руками”.
На первый взгляд положение показалось безвыходным, но мальчик не отчаивался. Во-первых, их трое, а полицейский один; во-вторых, они его видят, а он и не видит их и не знает, что они здесь.
Кузя и Сеня неподвижно стояли за деревьями и напряженно вслушивались в доносившиеся голоса, но слов разобрать не могли.
Прошло довольно много времени, пока, наконец, послышался шорох. Вернулся Карасев. Он шепотом сообщил о городовом, оставшемся наверху.
– Жига остался. Знаете, такой здоровый мужик из Заречья.
– Он вредный! – сказал Сеня, вспомнив, как осенью городовой поймал его за ухо и ни за что, ни про что, просто для потехи дал коленкой под зад.
– Давайте фонарь разобьем, а его палкой. В темноте он и не узнает! – предложил Кузя.
– Не справиться! – с явным сожалением сказал Сеня.
Обескураженные, подавленные собственным бессилием, стояли мальчики в двадцати шагах от цели. Время шло, а они ничего сделать не могли. Подобраться вплотную к вышке, выждать удобный момент и наброситься на полицейского? Нет. Из этого ничего хорошего не получится.
– Знаете что? – горячо зашептал Кузя. – Надо его водой окатить…
Вначале предложение показалось настолько нелепым и невыполнимым, что оба замотали головой.
– А что? – продолжал уговаривать Кузя. – Тут у Сохатого теплый ключ. Я знаю! Там не замерзает всю зиму! А ты знаешь… если на таком морозе водой облить…
– Вот голова… А в чем принести?
– А в пимах! – сразу нашелся Кузя.
– Подожди, Сеня, – зашептал Кара-сев. – Он дело говорит. Надо обмозговать, чтобы без осечки…
Карасев чувствовал себя старшим и понимал, что малейшая оплошность будет всем стоить очень дорого. Но и колебаться долго нельзя. Надо что-то решать и делать.
…Жига мучился. Отдал сгоряча деньги и теперь жалел. “Дернуло меня, дурака, согласиться, – думал он. – Хватило бы и трешки”. Потом Жига решил, что и трех рублей было много, и, наконец, пришел к заключению, что Чураков спустился бы и даром, если бы он уперся или хорошенько его попросил. “Пропали деньги”, – вздыхал Жига. Теперь эту пятерку он будет помнить до самой смерти, как помнил другую пятерку, на которую его однажды обсчитали при покупке лошади. Это было давно, но Жига до сих пор не может забыть.
Вдруг до слуха полицейского долетел какой-то посторонний звук. Не то хрустел снег за стеной, не то какой-то шорох в шахте.
Думая, что это возвращается кто-нибудь из своих, Жига заглянул в колодец. Черно! Когда спускались, то огонь фонаря хорошо освещал побелевшие от инея и плесени бревна и был виден до самого дна.
“Может, белка? – подумал Жига и сейчас же спохватился. – Полночь. Все белки спят”.
Городовому стало не по себе. Первый день рождества. Полночь. Любимый час нечистой силы. В голове мелькнула даже тревожная мысль – не напрасно ли он остался наверху? Не лучше ли было идти со всеми вместе?
Снова шорох, но теперь очень ясный и где-то совсем близко за стеной. “Не зверь ли?” Но маленький зверь, вроде зайца или лисы, не мог так шуршать. Медведи, которых здесь много, спят в берлогах, рысь на огонь не пойдет. “Значит, люди”.
Только сейчас Жига сообразил, какую ошибку он сделал, решив остаться один в глухом лесу. Помощи ждать неоткуда. Бунтовщики могли вернуться назад, увидели огонь и сейчас через щели и открытую дверь смотрят на него, а может быть, даже целятся из ружья. Недаром у него сегодня было предчувствие. Смертельная тоска, безнадежное отчаяние сжало сердце Он готов был поднять кверху руки и крикнуть: “Сдаюсь! Не губите христианскую душу!”
Снова шорох у самой двери. Жига замер. Каждую секунду он ждал, выстрела. Надо было покаяться в грехах, но вместо грехов, как нарочно, вспоминалась загубленная пятерка. Томительно тянулись мгновения. Выстрела все не было.
– Кто там есть? – спросил, наконец, Жига и не узнал своего голоса.
Надо бы достать револьвер, но он не решался. Куда стрелять, городовой все равно не видел и в то же время почти физически ощущал на себе взгляды многих глаз со всех сторон.
Превозмогая страх, Жига направился к выходу, но тут случилось невероятное. Как только он подошел к двери, в лицо ему ударило что-то жидкое и словно обожгло. От неожиданности и со страху ничего не разобрав, Жига закрыл лицо руками и присел.
Кузя, плеснувший первым, отскочил в сторону и спрятался за дерево. Сеня видел, что вода попала городовому прямо в лицо, и хотел добавить, но тот в это время присел. К счастью, Сеня успел удержать руку и не выплеснул воду. При тусклом свете фонаря мальчик разглядел у присевшего оттопырившиеся голенища валенок. Недолго думая, он вылил воду в них и так же стремительно кинулся за дерево.
Все это произошло в две–три секунды, и трудно сказать, что пережил и передумал в это время полицейский.
Страх, животный страх охватил Жигу, и он, не разбираясь в том, что делает, на корточках подбежал к колодцу, ухватился за веревку и, с риском сорваться, исчез в черной глубине шахты, оставив наверху фонарь.
Ребятам казалось, что Жига удрал в шахту от мороза. Но на самом деле это было не так. Холода Жига не чувствовал и в первый момент даже не понял, что облит водой. Убежал он в шахту потому, что больше некуда было бежать.
Если бы наверху оказался Чураков, все было бы иначе, и вряд ли ребятам удалось бы так легко и просто отделаться от полицейского. На их счастье, на поверхности остался трус, который даже не подозревал, что имеет дело с мальчиками.
Первым подошел к колодцу Карасев. Он полагал, что городовой, стоя на верхних перекладинах лестницы, только спрятался в колодец и в любой момент может выглянуть. С замирающим сердцем, стараясь держаться в чета, крадучись подошел мальчик к колодцу и потрогал веревку. Веревка была натянута и чуть вздрагивала.
“Развязать”, – мелькнуло в голове, и Карасев лихорадочно принялся за дело. Узел был затянут крепко, пальцы закоченели и плохо слушались.
Осторожно, не веря тому что случилось, вошли друзья.
– Удрал? – шепотом спросил Кузя.
– Веревку… скорей! – скомандовал Карасев.
Ребята бросились на помощь. Толкаясь и мешая друг другу, они никак не могли развязать узел.
– Разрезать! – предложил Кузя и полез в карман.
“Вот на что нужен ножик”, – подумал он, вспомнив вопрос пристава. Ножик был острый. Как только последние волокна были перерезаны, веревка юркнула в колодец, и ребята услышали глухой крик и шум падения.
– Свалился! – сказал Сеня.
Заглянув в колодец, прислушались.
– Охает!.. – радостно произнес Кузя. – Ох, наверно, и загремел!..
– Так ему и надо! Мало еще!
Жига упал с небольшой высоты и остался цел и невредим. Вскрикнул и стонал он больше от испуга. Поняв, что он еще жив, Жига встал на ноги, готовый бежать. Но куда? Кругом полная темнота, и неизвестно, куда бежать. Ощупывая руками мокрую бороду, постоянно спотыкаясь о балки, крепления, куски разбросанного угля, камни и какие-то предметы, Жига забрался в угол и притаился. Здесь он решил ждать возвращения пристава.
– Лесенку!.. Живей!.. Лесенку!.. – командовал между тем Карасев и метался по сараю в поисках какого-нибудь инструмента, которым можно сломать лестницу.
Из-под снега торчал шест. С трудом ребята вытащили его, подняли и одним концом зацепили под верхнюю перекладину.
– Давайте. Ну, беритесь!
– Карась! Стой! А Васька-то! – крикнул Кузя. – Ему тогда не вылезть…
– Он же сам велел!
– А вдруг он убежит от них?.. А мы обломаем!
От этих слов у Карасева опустились руки, но ненадолго.
– Да как вы не понимаете? Тоже революционеры!.. Он же сам велел! Беритесь!
Ребята нехотя взялись за шест.
– Ну, взяли! Раз, два – дружно!
Не тут-то было. Лестница оказалась крепче, чем казалось Сил не хватало. Попробовали засунуть шест поглубже, затем зацепили сбоку. Шест либо соскальзывал, и тогда ребята падали, либо они повисали на нем свободно. Нужны были настоящие инструменты.
И вдруг за спиной раздался голос:
– Вы чего тут делаете?
Ребята оцепенели. Фонарь освещал хмурое лицо высокого человека, стоявшего в дверях, а за ним выглядывал кто-то еще.
– Ой! Тетя Даша! Фролыч! – обрадовался Кузя – Скорей! Скорей! Помогайте!.. Там полиция…
– Это мы знаем, что полиция… А вы-то чего тут делайте?
– Лесенку ломаем и никак…
Расспросив и узнав подробности, Дарья хлопнула себя по бокам.
– Что вы наделали, разбойники!
– Вот это угланы! – с удовлетворением проговорил Фролыч. – Это по-нашему! Это выходит, что вся полиция в шахте?
– Все до одного. В “чижовке” только один Кандыба на дежурстве, – ответил Карасев.
– Это ничего… Это мне по душе, – говорил смеясь Фролыч. – И пристав там? Даша, я теперь тут на дежурстве поселюсь Как, значит, который покажется, я его стук по голове, он летом вниз. Палку бы мне только покрепче…
Дарья не выдержала и засмеялась.
– Ну и скажешь ты!..
– “Нет худа без добра”, Даша, – многозначительно продолжал Фролыч. – Иди туда. Скажи, пускай не торопятся. Скажи, что я полицию охраняю, чтобы кто не обидел! Им там тепло и не дует. Иди, иди…..
Ребята с восторгом смотрели на кузнеца. Теперь они были спокойны. Такой силач не выпустит полицейских из шахты.
17. ПОД ЗЕМЛЕЙ
Вася Зотов был, что называется, потомственным горняком и в душе этим гордился. И отец его, и дед были шахтерами и добывали каменный уголь. Прадед работал на медных рудниках.
Про Зотовых в народе говорили, что “нрав у них веселый, покладистый, рука легкая и знают они “горное слово”. Потому земля и принимает их легко и без злобы отдает свои богатства”. Все это было верно. Характер у Зотовых действительно был добрый, жизнерадостный, рука легкая, но знали они не “горное слово”, а был у них особый талант, наблюдательность, смекалка и опыт. Опыт все время накапливался и переходил от отца к сыну.
Вася помнил, как отец после двух–трех ударов киркой точно указывал направление пласта и тем удивлял инженеров. С одного взгляда на кусок отколотого угля он определял, в какой части пласта они находятся: в верхней, нижней или средней. По звуку падающих капель, по гулкому стуку сапог в штольне он мог сказать больше, чем другой инженер после недели работы. Знал он, где нужно сильно крепить, а где можно не бояться обвала. Знал все породы и без ошибки определял, какой слой встретится дальше и какой он будет толщины.
Невежественным людям казалось, что Зотов знается с нечистой силой и видит сквозь землю.
Вася понимал, что ничего сверхъестественного в этом нет, что это закон, и как бы горы ни были изломаны, слои чередуются всегда в одном порядке.
Мать Васи умерла, когда ему исполнилось четыре года, и мальчик ее почти не помнил. До семи лет он был под присмотром деда, а после его смерти остался вдвоем с отцом. Отец работал в горе по двенадцать часов в сутки и, скучая по сыну, часто брал его с собой под землю. Вначале Вася боялся темноты, гулкого эха, но скоро освоился. В забое о играл, спал и даже пытался помогать отцу отгребать уголь. Конечно, это была не помощь, а скорее игра, но в такой игре он многому научился, многое полюбил и ко многому привык.
Впоследствии, когда Вася стал старше, он любил спускаться один в заброшенные шахты и подолгу бродил в пустых штольнях, штреках. Ему нравилось угадывать направление пласта, определять при свете фонаря породу. Уже тогда мальчик понял, какие громадные запасы угля лежат под Кизелом.
– На тысячу лет работы хватит, – говорил он отцу, и тот одобрительно кивал головой.
Отец не запрещал сыну уходить под землю и не боялся, что с ним случится там какое-нибудь несчастье.
Однажды на упреки соседки отец сказал:
– Не шуми, кума. Зотовы – кроты. Под землей не погибнут. На поверхности с ним скорей может что-нибудь приключиться. В пруду потонет или с камня сорвется… Мало ли что! А под землей наш дом. Крыша толстая, стены надежные… Только что окошек нет.
– А как обвалится?
– Не-ет! Такого с ним не случится! – убежденно говорил отец. – Земля кормит нас… Земля ему мать родная. Пустое ты мелешь.
– Других-то заваливает, – не унималась соседка.
– То других… А Ваську не тронет!
Поколебать эту фатальную уверенность отца было невозможно. Эта уверенность передалась и сыну, а жизнь подтверждала, что отец прав. Прадеда уже в старости задавил на охоте медведь, сломавший рогатину. Дед умер своей смертью, а отца повесили на поверхности земли.
“Нет, земля Зотовых не тронет”, – думал Вася, сидя на сломанной тачке в ожидании, когда спустятся городовые.
Спина у него по-прежнему болела, и прилипшая к рубцам рубаха не позволяла делать резких движений.
Пристав нервничал и каждого спустившегося встречал сердитым шипением:
– Копаются там… Мер-рзавцы!..
Полицейский почтительно выслушивал начальника и, сильно приседая, как на пружинах, чтобы доказать, что он идет на носках, отходил в сторону и со страхом оглядывался. Большинство из них под землю спустились впервые.
Низкий потолок, подпираемый столбами, висел над самой головой и заставлял невольно втягивать ее в плечи. Столбы стояли ровными рядами, перекрывали друг друга, а там, где между ними было пространство, свет фонаря не достигал стен, растворяясь в черноте. Каждый считал необходимым убедиться в прочности столбов и, колупнув ближайший, со страхом поднимал глаза кверху. Столбы были гнилые.
Вася с каким-то злорадным чувством наблюдал за врагами. Он понимал их состояние и страх. Полицейским уже мерещилось, что земля медленно оседает и скоро рухнет. Такое испытывает почти каждый человек, впервые попавший в шахту.
В колодце не страшно. Над головой небо., Но когда над головой висит подпираемая гнилыми столбами такая толщина земли, то в душу невольно заползает страх и хочется скорее отсюда выбраться. Темно и сыро, как в могиле. Это сравнение обязательно приходит в голову каждому человеку.
Но разве в могиле бывают звуки? Совсем недалеко что-то изредка звонко щелкало., Это капли воды падают сверху на отполированный ими же камень.
Вода? На поверхности снег, трескучий мороз, а тут вода.
Наверху произошла какая-то заминка, но вот, наконец, и последний “блюститель порядка” спустился вниз.
– А почему ты? Я что тебе приказал? – с удивлением спросил пристав, увидя Чуракова.
– Ваше высокоблагородие, Жига больным сказался… Никак не может слезать…
– С-скотина!.. Остался все-таки. Ну ладно. Он у меня не обрадуется, – пробормотал пристав и, повернувшись к юноше, скомандовал: – Зотов, веди!
Вася поднялся и, не оглядываясь, направился между столбами. Пристав махнул рукой, пальцем показал на ноги и потряс в воздухе кулаком. Это означало: “Смотреть под ноги, а не то в зубы дам”.
Прошли немного и не заметили, как оказались в узком и совсем низком коридоре. По-прежнему по краям и над головой бревна.
Один из передних, высокого роста городовой, гулко ударился лбом о поперечное крепление, и это послужило уроком. Пришлось нагибать голову.
Главная штольня, по которой они шли, имела сильный наклон. Ноги сами несли.
Оглянувшись назад, пристав увидел, что его команда сильно растянулась. Догнав Зотова, он остановил его за рукав.
– Не растягиваться! – прошипел пристав, когда отставите подтянулись. – Идите на дистанции двух шагов.
Снова двинулись вперед. Начали попадаться боковые забои, штреки. Скоро свернули налево, потом направо и еще раз налево. Вася прекрасно помнил все разветвления, но, чтобы случайно не сбиться, считал в уме.
“Вот! Сейчас надо бежать, иначе пристав заметит, куда я свернул”, – подумал он и решительно поднял руку, давая знак стоять на месте. Пристав, а за ним и все остальные, поняли знак и остановились. Вася оглянулся и быстрой, крадущейся походкой ушел вперед.
“На разведку пошел он, что ли?” – недоумевал пристав, но не двигался. Он достал револьвер и положил палец на курок, готовый в любую секунду выстрелить.
Зотов уходил все дальше в черноту и уже был едва виден.
“Что за чертовщина! Куда это он?” – с раздражением думал пристав. Ему и в голову не могло прийти, что мальчишка может их оставить и убежать без фонаря.
Вася рассчитал точно. Чтобы сбить полицию с толку, он два раза свернул и вывел их снова в главную штольню, но у них должно было сложиться впечатление, что ход надо искать где-то в стороне, а значит, придется долго плутать и тыкаться в разные забои и штреки. Вася шел, пока свет фонаря освещал столбы креплений, и, когда почувствовал, что полицейские его уже не видят, побежал.
Первый штрек, второй, а вот и третий… Здесь он последний раз взглянул на далекие огоньки и свернул в полную темноту. В конце этого штрека есть надежда на спасение. Левый забой соединяется с “Кузнецовской” шахтой. Правда, выход завален, но лазейка осталась, и он дважды пробирался туда. Это было два года назад, но что могло случиться за это время? Неужели осело?
Как темно! Где-то Вася слышал, что совершенно черного цвета нет. Черный цвет всегда имеет синеватый или коричневатый оттенок. А разве окружающая его темнота не совершенно черного цвета? Вот он поворачивает голову в разные стороны – и в совершенной темноте перед глазами прыгают светлые точки. Нет. Это не черный цвет, а просто он ничего не видит. Как слепой. Где-то здесь должен быть поворот. Вася вытянул руку влево и наткнулся на мокрую балку. Темнота обманывала. Пришлось сделать еще шагов десять, пока рука не попала в пустоту. Вот он, забой…
Вдруг Вася услышал гулкий, повторяемый эхом крик и остановился. “Пристав орет, – догадался Вася. – Ну, пускай покричит”.
Через несколько секунд раскатисто прогремел выстрел.
“Пугает, – подумал Вася, и ему вдруг стало так весело, радостно, как давно не было. Внутри все ликовало и пело. Отомстил, отомстил!” Радость все росла, распирала грудь, давила на сердце и готова была разорвать юношу на части. Он не выдержал и крикнул во весь голос.
– Батя-а! Я им отомстил за тебя!
И сейчас же из глаз полились слезы. Горячими струйками они текли по щекам, и Вася их не вытирал, не сдерживал. На душе становилось легче, спокойнее, славно с этими слезами вытекала часть его ненависти. Так много ее скопилось и так долго она жгла сердце, не имея выхода.
Слезы кончились и сами собой высохли. Но теперь Вася почувствовал сильную усталость. Ноги и руки ослабли и далее голова плохо держалась. “Лечь бы… уснуть”, – подумал он.
Вдруг ему показалось, что он видит в конце штрека у самого входа слабый свет. Или это мерещится? Нет… Кто-то с фонарем приближался к повороту. Его ищут.
“Ну, пускай ищут. Пускай, пускай”, – думал Вася и чувствовал, как возвращаются силы и снова окрепло тело. Он быстро пошел в тупик, вытянув руки вперед. Скоро пальцы наткнулись на скользкое дерево. Здесь должен быть обвал. Крепления сломались, но удержали отвалившийся пласт. Когда он ощупывал балки и наваленные глыбы, из груди его вырвался стон, так нестерпимо болели рубцы на спине. Где-то здесь, в левом углу, должно быть свободное пространство. Так и есть. Вася встал на колени и, сильно нагибаясь, полез. Вот когда над ним нависла угроза смерти. Сдвинь он неосторожно какую-нибудь глыбу или надломленную балку – и тысячепудовая тяжесть осядет и задавит его.
“Нет, земля Зотовых не тронет”, – вспомнил он слова отца, смело пробираясь вперед.
Проход становился все уже. Раньше он не был таким. За два года что-то изменилось. Воздух затхлый, тяжелый, балки скользкие. Несколько раз Вася задевал больной спиной за острые выступы породы и едва удерживал стон. Проход сузился настолько, что пришлось ползти на животе. К счастью, мокрая от пота рубаха отлипла и свободно ходила по коже.
“Еще немного. Теперь скоро”, – утешал себя юноша, упорно пробираясь вперед. Вот, наконец, проход стал просторнее… Можно опять ползти на коленях. Но вскоре щель снова резко сузилась, и вдруг рука не нашла пустого пространства.
“Все! Завалило!” – мелькнуло в голове. Нет. Вася не испугался и не пал духом, но снова вернулась усталость и расслабила тело.
Он решил немного отдохнуть и, повернувшись на бок, положил голову на согнутую руку. Захотелось есть. Вспомнилось, что У Карасева на столе осталась целая куча вкусной праздничной еды: шаньги, пироги, коврижка…
– Эх! Захватить бы с собой и пожевать сейчас, – прошептал Вася, поворачиваясь на другой бок.
Давно ли они ходили славить? Часов пять–шесть тому назад… И весь этот вечер, такой богатый событиями, промелькнул в памяти. Неожиданная встреча на дороге с Аркадием Петровичем, – так звали приехавшего в Кизел революционера. Припомнилась и теплая квартира Камышина. “А хороший человек Иван Иванович! – подумал Вася. – Глаза добрые и не кичится, что инженер. Дал золотой и глазом не моргнул”. Вася вспомнил, что в кармане лежит сторублевая кредитка, полученная от пристава, и ему стало смешно. “Купил Ваську Зотова! Дорого же он тебе обошелся”, – сказал он вслух.
Если ребята сломают в шахте лестницу, как выйдет отсюда пристав с полицейскими? Пока не придут из поселка за углем, – придется посидеть под землей.
“Эх, поставить бы кого-нибудь у шахты и не подпускать никого!.. Сдохли бы с голоду собаки царские. Пускай вас царь и выручает”, – сквозь зубы процедил Вася.
Только сейчас юноша понял, что месть его может оказаться гораздо страшней, чем было задумано. Вначале он собирался просто завести пристава подальше и бросить. Пока бы полиция плутала в подземном лабиринте, он успел бы вылезти и убежать. Первое время его бы спрятал Денисов, а потом можно уехать куда-нибудь на прииски.
Но все случилось иначе. Кандыба привел в участок Карасева, и, оставшись с другом наедине, Вася придумал новый план. Обломать лестницу, чтобы дольше удержать полицию под землей… Жаль, что наверху остался городовой, а значит, ребятам не удастся выполнить это поручение. Но как знать? Ребята они отчаянные, упорные и могут что-нибудь сделать!
“Лишь бы сами не попались, – размышлял Вася. – Полиции и так достанется. Пока они ходят, в фонарях кончится керосин, затем устанут, захотят есть, ослабнут…”
И воображение нарисовало такую страшную (картину, что он отогнал эти мысли. “Лучше думать о хорошем”, – решил он.
Дышать становилось все труднее “А нет ли тут газа? – тревожно подумал Вася, но, вспомнив, что газ захватывает дыхание сразу и человек теряет сознание, успокоился – Просто мало воздуха”.
Ни на одну секунду юноша не допускал мысли, что ему придется здесь погибнуть. Зотовы под землей не погибали, так неужели ой – последний Зотов – найдет могилу в шахте? Эта уверенность помогла. Силы снова вернулись. Скоро Вася нашарил небольшую пустоту и начал перекладывать куски породы в ноги, постепенно продвигаясь вперед. Сейчас приходилось лежать на спине, но он стойко переносил боль “Неправда! Проход есть”, – подбадривал он себя, с трудом протискиваясь вперед.
