Текст книги "Северная Африка в IV-V веках"

Автор книги: Герман Дилигенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

В 335 г. Константин запретил привлекать африканских магистратов, жрецов и flamines perpetuos к выполнению повинностей, которыми принято облагать куриалов более низкого ранга (CTh, XII, 1, 21). В 337 г. декретом, направленным ad concilium provinciae Africae, он предписал освободить sacerdotales, flamines perpetuos и duumvirales от всех обязанностей по анноне (CTh, XII, 5, 2). Таким образом, налоговый иммунитет предоставлялся не только жрецам провинциального культа, представлявшим города {68} в столице провинции (sacerdotales), и лицам, исполнявшим когда-либо должность дуумвира, но и значительно более широкой группе – пожизненным жрецам императорского культа (flamines perpetui). Судя по данным африканской эпиграфики, можно думать, что коллегия почетных жрецов императорского культа объединяла наиболее состоятельных куриалов, финансировавших различные расходы и занимавших ведущие должности в муниципальном управлении. Из их среды, в частности, вербовались curatores rei publicae.

Предоставление налогового иммунитета африканской городской знати в конце правления Константина, видимо, было связано с острой внутренней борьбой, развернувшейся в этот период в африканских провинциях. Освобождение христианских клириков от участия в выплате налогов, взыскиваемых с городов, вызвало активное сопротивление куриалов. Вопреки императорским распоряжениям декурионы и городские магистраты (primores civitatum) приписывали клириков к куриям и заставляли их платить налоги  ^{6 9}. В этом движении, очевидно, выразился протест городского населения против обременительной для городов фискальной политики Константина. Предоставление городским верхам привилегированного положения в налоговой системе должно было расколоть оппозиционное правительству движение и упрочить социальную базу императорской власти в африканских городах.

Если Константин только к концу своего правления силою обстоятельств был вынужден проводить более гибкую политику по отношению к африканским городам, то при его преемниках привилегии городской знати, видимо, не вызывают сомнения, а во второй половине IV в. даже упрочиваются. Ярким доказательством тому является муниципальный album из Тамугади, сохранившийся не полностью; до нас дошел список 156 куриалов (не считая лиц, принадлежащих к сенаторскому и всадническому сословиям, государственных чиновников, а также клириков). Имена членов ordo располагаются в нисходящем порядке соответственно их положению в городе. Вначале идут sacerdotales, затем дуумвиры, flamines perpetui, городские жрецы (pontifices), авгуры, эдилы и квестор. Далее {69} следуют бывшие магистраты: duoviralici, aedilici, questorici и, наконец, остальные куриалы (non honores functi). Album для всех категорий куриалов, начиная с aedilici и включая рядовых членов ordo, указывает, являются ли они налогоплательщиками: aedilici non excusati (в количестве шести), questorici non excusati, 30 non honores functi excusati и 43 non honores functi non excusati. Отношение возглавляющих список лиц к фискальным повинностям не указано: оно, очевидно, не могло вызывать сомнений. Действительно, мы находим здесь категории, перечисленные в декретах Константина от 335 и 337 г. – двух sacerdotales, 32 flamines perpetui и 15 duovirales (= duoviralici). Остальные являются действующими магистратами или жрецами. Общее число членов ordo, пользующихся налоговым иммунитетом, составляет по меньшей мере 92, из них 62 – действующие или бывшие магистраты и flamines perpetui. Мы не можем определить численного соотношения между этим привилегированным слоем и остальными куриалами в виду фрагментарности надписи, однако совершенно очевидно наличие в Тамугади 60-х годов IV в. весьма внушительной прослойки муниципальных землевладельцев, официально освобожденных от фискальных повинностей.

Характерно, что именно из этих людей назначались лица, ведавшие сбором налогов с других куриалов: в числе flamines perpetui упоминаются двое сборщиков  ^{7 0}.

Политика Поздней империи способствовала укреплению не только экономического положения городской знати, но и ее господствующей роли в муниципальных учреждениях. Куратор республики, подчиняющийся непосредственно провинциальным властям, единолично решает в IV в. вопросы, составлявшие ранее компетенцию коллектива муниципальных землевладельцев – ordo. Олигархический характер носили и провинциальные собрания (provincialia consilia) – совещания представителей городов каждой провинции, собиравшиеся в поздней Римской Африке, по-видимому, довольно регулярно  ^{7 1}. Основная функция {70} этих собраний заключалась в защите интересов городов от притеснений провинциальной бюрократии: они обладали правом направлять посольства с жалобами к императору (CTh, XII, 12: De legatis et decretis legationum). В состав провинциальных собраний входили, по выражению одного из императорских указов (CTh, XII, 12, 12—392 г.), лица, qui primatum honorantur insignibus, т. е. высшие городские магистраты.

Предоставляя экономические и политические привилегии городской знати, позднеримское государство в то же время стремилось сохранить и упрочить ее связь с курией. Любой магистрат считался прикрепленным к курии в такой же степени, как рядовой куриал, его бегство из города рассматривалось как государственное преступление (CTh, XII, 1, 29: magistratus desertores Цирты). Императорское законодательство IV в. проводило принцип обязательного участия представителей муниципальной знати в городской жизни. Богатые куриалы, добившиеся сенаторского достоинства или каких-либо почетных званий, дававших право на выход из курии, принуждались к выполнению муниципальных должностей. Только в правление Констанция и Константа было издано пять императорских указов, посвященных такого рода куриалам и относящихся специально к Африке  ^{7 2}.

Только куриал, прошедший весь муниципальный cursus honorum, включая должность куратора республики, и достигший звания провинциального жреца (sacerdotium), получал полное освобождение от всех литургий. В 371 г. таким лицам было присвоено почетное звание excomes (CTh, XII, 1, 75). Таким образом, государство, освобождая представителей городской знати от фискальных повинностей, в то же время требовало от них активного участия в расходах на городские нужды.

В целом у нас нет оснований приписывать Поздней империи политику, направленную против городов как определенного социального института. Напротив, императоры IV в. стремились сохранить городскую организацию и сословие муниципальных землевладельцев. Эта политика диктовалась отнюдь не симпатиями отдельных императоров к «муниципальному классу», но объективной необходи-{71}мостью. Муниципальная организация составляла один из главных элементов, обеспечивавших действенность позднеримской фискальной системы. Запрещение куриалам покидать свои города было лишь одним из проявлений тенденции к консервированию исторически сложившейся муниципальной организации. В том же направлении действовали и мероприятия, в какой-то мере укреплявшие экономическое положение городов: возвращение им общественных земель, осуществленное Юлианом; законодательное закрепление за ними определенного минимума доходов, проведенное Валентинианом; строительство общественных зданий в городах на государственный счет. Таким образом, принудительное прикрепление к курии дополнялось поддержанием традиционных городских институтов, сохранением внешних форм городской жизни  ^{7 3}. Ставя в привилегированное положение муниципальную аристократию, правительство Поздней империи пыталось с ее помощью приостановить упадок городской жизни. Выполнение представителями городской знати различных литургий должно было создавать иллюзию сохранения города как единого коллектива граждан, помешать стремлению куриалов переходить в другие сословия.

Но фискальные интересы, разумеется, не были единственным фактором, определявшим политику Поздней империи по отношению к городам. Города продолжали в значительной мере сохранять свое значение опоры власти империи в ряде провинций. Ослабление нумидийских и мавретанских городов значительно затруднило бы борьбу с учащающимися вторжениями берберских племен. В то же время в связи с общим обострением социальных противоречий и внешних трудностей правительство было заинтересовано в сохранении в городах преданного Римскому государству верхушечного слоя. Короче говоря, империя не могла существовать без городов, а сохранение городов в условиях жестокого налогового гнета, давившего на основную массу куриалов, покупалось ценой предоставления иммунитета и иных привилегий городской знати.

Налоговая политика позднеримского государства, увеличивая различия в материальном положении между {72} привилегированной верхушкой муниципального сословия и рядовыми куриалами, тем самым усиливала естественный процесс имущественного расслоения внутри курий. Следует учитывать, что освобождение части муниципальных землевладельцев того или иного города от поземельного налога соответственно увеличивало податное бремя, тяготевшее над остальными куриалами. Сумма налога определялась пропорционально размеру приписанной к городу территории (по числу центурий), независимо от того, что значительная часть этой территории, принадлежавшая знатным семьям, фактически в уплате податей не участвовала  ^{7 4}. Таким образом, чем больше земли находилось в собственности этих семей, тем тяжелее были повинности рядовых членов курии. Но не только налоги подрывали их экономическое положение. Этому же содействовало усиление позиций городской знати

Наиболее состоятельные куриалы, действующие или бывшие магистраты, используя свое господствующее положение в городе, свои привилегии, усиливали давление на маломощных муниципальных землевладельцев. В «Sermones» Августин постоянно возвращается к теме притеснений, которые испытывают бедняки и «рядовые люди» со стороны своих богатых и сильных сограждан  ^{7 5}. Захват богачами чужих владений, присоединение к своим имениям соседних вилл более слабых куриалов – обычное явление в жизни города  ^{7 6}. Августин даже жалуется, что о похищении чужой виллы (de tollenda aliena villa) часто советуются с епископом и добиваются от него совета (Serm. 137, 11, 14).

Богатые куриалы имели много возможностей притеснять своих сограждан. Судя по произведениям Августина, к услугам любого состоятельного гражданина были многочисленные клиенты, с помощью которых он упрочивал свое {73} влияние в городе  ^{7 7}. Пауперизация значительной части городского населения должна была только способствовать развитию частной клиентелы. С помощью клиентов и подкупленных либо запуганных лжесвидетелей богачи добивались выгодного для себя исхода судебных тяжб  ^{7 8}.

Господствующее положение аристократических семей в городах позволяло им извлекать дополнительные выгоды из управления муниципальным хозяйством. Будучи официально освобождены от основного общегосударственного налога, представители городской знати уклонялись и от уплаты местных налогов, взыскивавшихся на городские нужды, перелагая всю их тяжесть на рядовых куриалов. В 397 г. Аркадий и Гонорий издали специальный указ, осуждающий распространенную в африканских городах практику принуждения одних куриалов к «выполнению уже выполненной повинности», в то время как другие «еще нимало не вложили в святыни курии» (CJ, X, 32, 52 – proconsuli Africae). Можно полагать, что члены аристократической верхушки захватывали себе немалую часть доходов с общественных городских земель, возвращенных городам Юлианом.

Яркую характеристику африканской городской знати – куриалов, выполнявших ранее магистратуры и пользовавшихся, в соответствии с императорским законодательством, иммунитетом, дает Сальвиан Марсельский, посетивший Африку в 30-х годах V в. Говоря о лицах, «ранее выполнявших почетные должности», он отмечает, что «почесть дается им однажды только для того, чтобы они всегда имели право разбойничать... Слабых принуждают повиноваться, бедняков вынуждают подчиняться приказаниям, и если они не подчиняются, их наказывают. В этом отношении такой же порядок, как и в платеже податей: они (т. е. бедняки. – Г. Д.) одни выполняют государственные распоряжения, одни платят подати, их вынуждают свято выполнять то, что с чем бóльшие (maiores) не считаются» (De gub. Dei, VII, 21).

Мы можем констатировать, что политика позднеримского государства, углубляя имущественную и социальную дифференциацию внутри курий, вела тем самым к разложению {74} коллектива муниципальных землевладельцев, составлявшего социальную основу африканского города. Известные нам факты внутренней жизни городов в IV в. свидетельствуют о глубоком кризисе античной муниципальной организации. Но эта организация все же продолжала существовать. В значительной мере здесь сказывалось консервирующее влияние политики домината, его стремление, эксплуатируя города, в то же время не допустить их полного упадка. Эта внутренне противоречивая политика, разумеется, могла достигать своей цели лишь какое-то ограниченное время, но все же в изучаемый нами период она приносила известные плоды.

Было бы, однако, неверным думать, что сохранение городского строя объяснялось исключительно применением принудительных мер: прикреплением куриалов к курии, принуждением к выполнению литургий. Вряд ли можно целиком согласиться с Пиганьолем, полагающим, что в условиях Поздней империи магистратуры – это только дорогие литургии, а муниципальная организация – нереальное здание  ^{7 9}. Приведенные выше данные позволяют заключить, что выполнение литургий не было особенно обременительным делом для богатых куриалов. То положение, которого они достигали в городе, выполняя те или другие магистратуры, давало им самые широкие возможности с лихвой компенсировать свои расходы по финансированию раздач, представлений и строительства городских зданий. Чрезвычайно характерно в этом смысле замечание Августина о сильных людях, которые похищают чужую собственность и затем раздают что-нибудь бедным, считая, что они делают то, что предписано (Serm. 113, 2,2). Мы можем предполагать, что принуждение со стороны государства не было для богатых куриалов единственным побудительным мотивом выполнения литургий, так же как увещания церкви не могли быть единственным стимулом частной благотворительности. Расходы на благотворительность или городские нужды, отнюдь не разоряя какого-нибудь богатого дуумвира или «пожизненного фламина», могли только повысить его популярность, обеспечить ему дальнейшее продвижение по муниципальному cursus honorum вплоть до его высших ступеней, что сулило и бóльшие {75} материальные выгоды. Именно опираясь на свое господствующее положение в муниципальной организации, представители городской знати укрепляли и расширяли свои экономические позиции. Это обстоятельство привязывало их к городу и к участию в городской жизни сильнее, чем самые строгие императорские распоряжения.

Несмотря на обострение социальных противоречий внутри курий, в муниципальной организации были заинтересованы и объединяемые ею средние и мелкие землевладельцы. Эта организация, обладавшая своими вооруженными отрядами, в какой-то мере гарантировала различным слоям куриалов эксплуатацию рабов и зависимого сельского населения. Как показывает рассказ Аммиана Марцеллина (XXVIII, 6, 1—24) о событиях в Триполитании в конце 60-х годов IV в., города нередко были вынуждены сами заботиться об организации своей обороны от вторжений берберских племен. В 368 г. население Лептиса во главе с магистратами успешно отразило нападение племени австуриан. Наконец, в ряде случаев города выступали как единое целое в своих взаимоотношениях с иными социальными и политическими силами. Так было, например, во время конфликта триполитанских городов с комитом Романом, когда видные представители местной знати обратились от имени своих городов с жалобой к Валентиниану и впоследствии были казнены в результате происков комита. Мы не можем также игнорировать значение муниципальной организации для сохранения средних и мелких владений от их поглощения крупной экзимированной земельной собственностью, очень сильной в Африке IV в.

Решающей предпосылкой существования античного городского строя в африканских провинциях Поздней империи было сохранение значительного слоя средних муниципальных землевладельцев – собственников вилл и тому подобных небольших хозяйств. Этот слой в IV в. был серьезно ослаблен, и упадок его усиливался, но все же он продолжал составлять основную массу землевладельческого населения городов

С начала V в. симптомы кризиса городского строя становятся все более явными, а изменение общих социально-политических условий, связанное с завоеванием Северной Африки вандалами, как будет показано ниже, повлекло за собой полный упадок большинства городов. {76}

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

АГРАРНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

1. Структура земельной собственности

Сельское хозяйство являлось решающей отраслью экономики африканских провинций, с ним были связаны доходы подавляющего большинства не только сельского, но, как мы видели, и городского населения. Поэтому характер аграрных отношений, тенденции их развития в изучаемый период следует рассматривать как решающий фактор, определявший особенности социального строя и классовой борьбы в поздней Римской Африке. Одним из важнейших в этом плане является вопрос о структуре земельной собственности, удельном весе различных типов владений и связанных с ними социальных групп в экономической жизни.

В IV—V вв., как и в предшествующий период, в Африке существовало несколько категорий земельной собственности, различающихся по своему юридическому статусу. Наиболее распространенными из них были земли городов, территории, входящие в императорский домен, и частные экзимированные владения сенаторов. О структуре городской земельной собственности говорилось выше; что касается императорских и сенаторских имений – fundi, то они, несомненно, как правило, представляли собой более или менее крупные владения. В произведениях Августина нередко упоминаются различные fundi с многочисленным зависимым населением  ¹. Во многих из этих fundi имелись собственные церкви (basilica fundi), иногда даже несколько {77} церквей  ². Судя поданным африканской христианской литературы IV—V вв., обычным явлением были имения, которые, подобно городам, обладали собственными епископствами  ³. Все это позволяет считать, что речь идет об имениях довольно крупных размеров, во всяком случае значительно больших, чем скромные виллы муниципальных землевладельцев. Следует, однако, отметить, что указанные данные источников далеко не всегда позволяют установить, является ли то или другое имение императорским или частным.

Представление о громадном росте частного сенаторского землевладения в период Поздней империи получило в исторической литературе весьма широкое распространение. Однако во многих случаях оно восходит, скорее, к общему впечатлению, возникающему при знакомстве с литературными и юридическими памятниками IV—V вв., чем к каким-либо более или менее точным данным. Это обстоятельство иногда вызывает обратную реакцию: попытки коренного пересмотра тезиса о росте крупного землевладения  ⁴. Действительно, источники IV—V вв. не содержат сколько-нибудь определенных данных об удельном весе крупного частного землевладения среди других видов собственности. Это, однако, не означает, что вообще никакие выводы по данному вопросу невозможны. Структура земельной собственности в поздней Римской Африке в значительной мере определялась развитием земельных отношений в течение всего периода римского господства в этой стране. Если удастся выяснить тенденцию этого развития в предшествующий период, то станет более ясной и картина распределения земли в интересующее нас время.

В I в. до н. э. и первой половине I в. н. э. в Северной Африке широкое распространение получило латифундиальное землевладение римской знати. Известное сообщение Плиния Старшего (NH, XVIII, 35) свидетельствует о том, что значительная часть этих латифундий была конфиско-{78}вана Нероном. Вместе с тем соответствующую фразу Плиния (sex domini semissem Africae possidebant, cum interfecit eos Nero princeps) вряд ли можно понимать в буквальном смысле: выражение «половина Африки», скорее всего, является стилистическим приемом, призванным подчеркнуть обширность владений казненных Нероном лиц, и не имеет математически точного значения. Фронтин упоминает о частновладельческих африканских сальтусах, нередко превышавших по своим размерам территории, принадлежащие городам  ⁵. Поскольку это сообщение относится ко времени Домициана  ⁶, оно подтверждает факт сохранения значительной части латифундий римской знати и после нероновых конфискаций. Наличие крупных частных имений в период после Нерона констатируется даже в средней части долины Баграда (между Vaga и Thugga) – т. е. в районе наиболее многочисленных императорских сальтусов, образовавшихся в результате конфискаций  ⁷.

Развитие крупного частного землевладения в Северной Африке в I—III вв. н. э. обстоятельно изучено польским историком Т. Котулой  ⁸. Использовав многочисленные эпиграфические данные, Т. Котула убедительно показал, что вплоть до середины III в. в Африке продолжался процесс роста частной экзимированной земельной собственности. Вполне обоснован также его вывод о том, что наряду с расширением владений римской знати в этом процессе значительную роль играло развитие местной городской аристократии, представители которой постепенно становились крупными земельными собственниками. Исследование Т. Котулы построено в основном на использовании тех надписей, которые происходят непосредственно из крупных имений. Нам представляется, что нарисованную им картину можно несколько пополнить путем привлечения более широкого круга данных, относящихся к связанным с {79} Африкой членам сенаторского сословия. Надписей из частных имений сохранилось сравнительно немного, между тем мы располагаем значительным количеством происходящих из Африки посвятительных, строительных и надгробных надписей, упоминающих сенаторов (viri clarissimi) либо членов их семей. За исключением тех случаев, когда речь идет о лицах, находящихся в провинции в связи с выполнением какой-либо государственной – военной или гражданской – должности (такие случаи не учитываются в данной работе), подобные данные позволяют довольно твердо предполагать, что упоминаемый в надписи сенатор обладал в Африке какими-то владениями. В противном случае его присутствие здесь трудно объяснимо. К тому же большинство подобных надписей относится к сенаторам, являвшимся патронами или кураторами африканских городов, что предполагает либо их происхождение из данного города, либо по меньшей мере территориальную связь их имений с городской землей.

Надписи, упоминающие лиц сенаторского достоинства, встречаются в самых различных районах Римской Африки. В Проконсульской провинции  ⁹они распространены главным образом в нижней и средней части долины Баграда, где имелись благоприятные природные условия для развития земледелия. Ряд надписей происходит, например, из города Булла Регия. Уроженцем этого города был сенатор и консуляр Меммий Фид Юлий Альбий; он сам, его жена и дочь выполняли по отношению к Булле функции патронов (ILAf, 453, 454; АЕр, 1921, № 45). Патроном города был также сенатор Росций Руфин Сатурнин – население Буллы поставило надпись в честь его дочери (CIL, VIII, 14470). В период Поздней империи патронами города в течение нескольких поколений являлись члены сенаторской семьи Цейониев (CIL, VIII, 25525), при Диоклетиане куратором Буллы был vir clarissimus Мунаций Сабина (CIL, VIII, 25520; другой куратор сенаторского происхождения – ibid., 25523). Подобные надписи мы встречаем в ряде городов этой части Проконсульской провинции: в Утике (CIL, VIII, 1181—1183; 25382), Тугге и окружающем ее районе  ^{1 0}{80} (CIL, VIII, 25990 – IV в.; 26472 и 26566, 26567 – все конца III в.; 26583), в Sicca Veneria (CIL, VIII, 1633– конец III в. или начало IV в.), Thubursicum Bure (CIL, VIII, 1438) и в других. Далеко не все эти надписи поддаются датировке, но из числа датированных многие, как мы видели, относятся ко времени Поздней империи. Одна из надписей района между Туггой и Thubursicum Bure поставлена управителем имения, принадлежавшего сенатору Цейонию Руфу Волюзиану, известному как praefectus urbi 365 г. (CIL, VIII, 25590; ср. CIL, VI, 512).

На территории провинции Бизацены (южная часть Проконсульской провинции Ранней империи) надписи, упоминающие сенаторов и сенаторские имения, более или менее равномерно распределяются между теми районами, для которых в римское время было характерным интенсивное земледелие (главным образом культивирование оливок). Они встречаются в Суфетуле (CIL, VIII, 11335—11337 = 236—238; все относятся к сенаторской семье Servaei, две надписи поставлены их отпущенниками; 11338), Аммедаре (CIL, VIII, 450 – христианское надгробье; 11536)  ^{1 1}, Cillium (CIL, VIII, 210 – время Константина), Horrea Caelia (CIL, VIII, 11152), Гадрумете (CIL, VIII, 61), Тиздре (ILAf, 42), Мактаре (CIL, VIII, 11834; 23601), Thaenae (ILT, 83). На равнине к северо-западу от Суфетулы был расположен saltus Beguensis, принадлежавший в 138 г. н. э. сенатору Луцию Африкану (CIL, VIII, 270 = 11451 = 23246), далее на запад, по ту сторону хребта Тебесса,– императорский saltus Massipianus, к северу от которого (в районе совр. Калъат-эс-Сенам) для времени Траяна фиксируется крупное имение Валерии Аттицилы (АЕр, 1923, №26), а для конца II – начала III в. н. э.– имение консуляра Юния Фаустина Постумиана (CIL, VIII, 597 и комментарий Вильманса; 11763)  ^{1 2}.

Для территории Гиппона-Регия, представлявшей плодородную, хорошо орошаемую равнину, помимо упомянутых выше данных Августина о крупных имениях, мы обладаем также аналогичными эпиграфическими свидетельствами. {81} Сенаторы упоминаются здесь, в частности, в надписях ILAl, I, 8=CIL, VIII, 17411 и ILAl, I, 82=CIL, VIII 17414, относящихся к Поздней империи  ^{1 3}. Много подобных надписей происходит из различных нумидийских городов: Каламы (CIL, VIII, 5332 = ILAl, I, 247—283 г.; ILAl, I, 279; CIL, VIII, 7977; ILAl, I, 280; 281; 283 – все II—III вв.), Рузикаде (ILAl, II, 29; 30; 375); Милева (CIL, VIII, 8209), Thibilis (CIL, VIII, 18908), Мадавра (АЕр, 1922, № 16, 17 – время Поздней империи), Theveste (CIL, VIII, 27953 = ILAl, I, 3636)  ^{1 4}, Тамугади (CIL, VIII, 2391; пять сенаторов-патронов города упоминаются в album IV в.– REA, L, 1948, р. 78), Ламбесиса (CIL, VIII, 2754), Арсакала (CIL, VIII, 6048), Куикуля (CIL, VIII, 8344; 8345 – надписи, очевидно, позднего времени).

Особенно много эпиграфических данных о сенаторах происходит из Цирты и окружающей ее области. Цирта обладала в римское время громадной сельскохозяйственной территорией, составлявшей примерно ¹/ ₄всей площади Нумидии  ^{1 5}и представлявшей собой плодородную равнину. Это обстоятельство, а также тот факт, что императорская земельная собственность не получила здесь сколько-нибудь широкого развития, создавало благоприятные условия для расширения земельных владений наиболее состоятельных граждан Цирты. Уже в I в. императоры включают представителей циртенской земельной знати в состав сената, в дальнейшем этот процесс приобретает все более широкий характер  ^{1 6}. В надписях из Цирты II—III вв. н. э. и ее кастеллей фигурируют различные представители местных сенаторских семей, многие из которых занимали высокие государственные должности: Пактумеи (ILAl, II, 642– 647), Невии (ILAl, II, 639—641), Помпеи Сосии (ILAl, II, {82} 652), Аррии (CIL, VIII, 7032, 8241, 8280), Лоллии (ILAl, II, 3446, 3563, 3605)  ^{1 7}.

Как показывают данные межевых камней, частные экзимированные имения непосредственно граничили либо с общественной землей Цирты, либо с участками ее граждан. Например, в непосредственной близости друг от друга были найдены камни с надписями l(imes) p(ublici) C(irtensium) и limes fundi Sallustiani (ILAl, II, 1959 и 1960). В другом районе надпись, происходящая из имения Целии Максимы (CIL, VIII, 8209 = 19328), находилась недалеко от камня с обозначением границы a(gri) a(ccepti) C(irtensium). Имение сенаторской семьи Лоллиев, судя по местонахождению фамильного мавзолея (ILAl, II, 3563), было расположено в районе кастелля Цирты Caldis.

В Ситифенской и Цезарейской Мавретаниях, насколько позволяют судить сравнительно немногочисленные надписи из этих провинций, также располагались крупные имения римской знати. В районе Ситифа находилось имение правителя провинции Hispania Citerior, имя которого не сохранилось в надписи (CIL, VIII, 8421; ср. 8378, 8690). Из того же города происходят надгробья лиц сенаторского происхождения CIL, VIII, 8630 и 20410, относящиеся к V в. (см. также 8397 – Sataf; 20908 – Типаса; 9585 – Цезарея). Надпись CIL, VIII, 8993 из района Saldae поставлена управителем имения его госпоже, consulari feminae. Из переписки Симмаха мы знаем, что одно из его имений было расположено в Цезарейской Мавретании  ^{1 8}.

Приведенные данные, разумеется, весьма неполны и фрагментарны, однако, несмотря на это, они позволяют утверждать, что в Римской Африке крупное сенаторское землевладение было распространено всюду, где было возможно и выгодно земледельческое хозяйство. Эти данные в большинстве относятся ко II – первой половине III в.; они показывают, что для этого периода в основном был характерен рост сенаторских земельных владений. Надписи из Бизацены и Южной Нумидии свидетельствуют о том, что по мере колонизации империей новых районов там образовывались {83} все новые сальтусы римской знати  ^{1 9}. Наряду с этим в течение всего указанного периода происходил постоянный рост числа крупных землевладельцев-сенаторов, вышедших из зажиточной муниципальной знати (особенно ярко это видно на примере Цирты). По весьма приблизительным подсчетам Ламбрехта, для 117—138 гг. известно 12 сенаторов, происходивших из Африки, для 138—161 гг.– 19, для 161—180 гг. – 25. При Септимии Севере известно уже 32 африканских сенатора  ^{2 0}. На самом деле эти цифры были значительно более высокими, поскольку место происхождения большинства членов сенаторского сословия вообще неизвестно, но и эти далеко неполные данные отражают общую тенденцию развития крупного сенаторского землевладения в Северной Африке.

Это развитие могло несколько замедляться императорскими конфискациями. Однако в течение всего II в., вплоть до правления Септимия Севера, мы ничего не знаем о каких-либо экспроприациях африканских сенаторов. Что же касается антисенатских мероприятий Севера, то они, как видно из сообщения его биографа (SHA, Sever., 12—13), были направлены против представителей италийской знати – сторонников Клодия Альбина, а также части галльской и испанской аристократии. Какие-то конфискации имели место и в Африке  ^{2 1}; по всей вероятности, им подверглись владения оппозиционных Северу представителей римской знати, однако связанное с этим сокращение объема сенаторских земель, очевидно, вполне компенсировалось проводимой Севером политикой широкого включения в сенат выходцев из африканской муниципальной среды.