Текст книги "Злоключения озорника"

Автор книги: Герхард Хольц-Баумерт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Как я был вежливым

В осенние каникулы мне снова разрешили погостить у бабушки с дедушкой.

– Прошу тебя, Альфи, будь вежлив. Ума не приложу, что это в последнее время с мальчишкой делается!

Мама строго посмотрела на меня. Я кивнул. Папа буркнул что-то. Но что – я так и не разобрал.

– Пора тебе, – добавила мама, – запомнить некоторые правила вежливости. Перед взрослыми надо открывать дверь. Когда с кем-нибудь разговариваешь, вынимай руки из карманов. Не лезь вперёд, жди, пока взрослые сами с тобой заговорят.

И даже на вокзале, когда поезд уже отходил, мама мне крикнула вслед:

– Альфи! Ещё раз прошу, будь, пожалуйста, вежлив! Это очень важно.

– Ладно, – решил я. – Постараюсь.

Я и правда старался. А получились одни неприятности! Ну, справедливо ли это?

Сейчас я расскажу, как я был вежливым и как мне всё время за это попадало.

Началось ещё в поезде. Мы уже немножко отъехали, и я сказал себе: «Пора начинать быть вежливым. Сейчас ты откроешь окно и проветришь купе». Я опустил раму и ласково так оглянулся на пассажиров.

– Что за безобразие! – проворчал сосед. – Дует, как у ведьмы в трубе!

Да, ничего не скажешь, получил я за свою вежливость! Больше я уже не пытался быть вежливым до самой станции, и всё было хорошо.

От станции до маленького городка, где живут дедушка с бабушкой, надо ехать автобусом. Я вспомнил маму и снова решил быть вежливым. Я очень вежливо подождал, пока все сядут в автобус. Как самый вежливый, я хотел сесть последним. Но не успел – автобус отъехал. Я грустно проводил его глазами.

А шофёр высунулся из окна, погрозил мне и крикнул:

– Нашёл где играть! Ступай отсюда!

– Я хотел быть вежливым!.. – крикнул я, но он этого уже не услышал.

Целый час пришлось ждать следующего автобуса.

Дедушка с бабушкой мне очень обрадовались. Я подумал: может, не надо быть таким уж особенно вежливым и всё обойдётся. Но меня словно кто под руку толкал. «Нет, – сказал я себе, – будь что будет, а правила вежливости ты всегда должен соблюдать».

Мне нравится жить у дедушки и бабушки. Они делают всё, что я только захочу.

Бабушка, к примеру, знает, что я люблю пирог с маком. К моему приезду она испекла пирог. Большущий – как стол.

Из синего кофейника бабушка разлила кофе по чашкам и говорит:

– Осторожно, внучек! Не обожгись!

Вот, наконец, возможность показать вежливость! Я вскочил и торопливо отпил по глотку из бабушкиного и дедушкиной чашек.

– Не горячая, все в порядке. Можете пить, – сказал я очень возгордился, ведь я такой вежливый.

Дедушка как-то странно посмотрел на меня.

– Что с тобой случилось. Альфонс!

– Ничего! – Бодро ответил я.

Бабушка покачала головой. Видимо, ей очень понравилась моя вежливость.

После кофе надо убрать со стола.

– Я встану последний, – предупредил я. – Мама же говорит, что мужчина не должен протискиваться впереди всех. Я так и сделаю.

– Чего это ты последний? – Недовольно спросила бабушка. – Ты что, барчук и не хочешь убрать посуду? Пусть убирают твои старенькие дедушка и бабушка, а ты развалишься в кресле? Бери кофейник и марш!

Вот так проявил вежливость! «Всегда у меня все получается не так, как следует», – грустно подумал я.

Дедушка, наверное, заметил, что у меня испортилось настроение.

– Пойдем на прогулку после кофе. Ты еще раз посмотришь на наш старый город, и все будет хорошо, – сказал мне старик. Я сразу вспомнил мамины наставления: «Не толкайся среди людей, а иди сбоку. Когда идешь с дамой, то держись слева. Альфонс. Это ты хорошо запомни». Правда, бабушка для меня никакая не женщина, а дорогая бабушка, рассуждал я, но мне именно сейчас хотелось быть исключительно вежливым. Но слева уже шел дедушка. Я дернул его за рукав и попросил:

– Пожалуйста, дедушка, стань с правой стороны. Здесь я должен идти.

Старик снова удивленно посмотрел на меня.

– Что с тобой? – Спросил он тихо, но сердито. – Ты изменился, стал какой-то смешной!

Он покачал головой, но сделал так, как я просил. Теперь я шел у бабушки с левой стороны, вежливый и нежный.

Правда, когда мы подошли к большой луже, я растерялся. Из вежливости я прошел прямо через лужу, чтобы только все время быть у бабушки с левой стороны.

– Альфонс, – сказала она. – По лужам не ходят! Я обхожу стороной, а ты не обращаешь… и меня обрызгал!

– Я хотел только…

– Да, ты только хотел, – передразнила меня бабушка. – В парня словно черт вселился!

К счастью, нам встретился старик Мюркельмайер, товарищ нашего дедушки, и бабушки перестала упрекать меня. Взрослые поздоровались. Я вспомнил мамины слова: «Подожди, пока взрослые обратятся к тебе, не встревай в разговор первый» И я стоял молча, заложив руки за спину, устремив глаза в землю. Бабушка подтолкнула меня. «Да, значит, веду себя правильно», – подумал я. Дедушка Мюркельмайер откашлялся, а бабушка, которая никогда так не говорила, быстро сказала:

– Вы только взгляните. У парня вселился бес. Целый день такой невежливый, или его блоха укусила. Может, ты наконец поздороваешься с дедушкой Мюркельмайером?

Я поднял глаза вверх и не сказал ни слова. Сначала же должны говорить взрослые.

– Ну, что с тобой? – Сердито спросил старик. Тогда сквозь слезы я сказал:

– Но дедушка Мюркельмайер ничего не говорит, то и я ничего не скажу.

Бабушка и дедушка еще больше рассердились, а дедушка Мюркельмайер улыбнулся и погладил меня по голове.

После обеда мы сидели молча, настроение у всех было плохое. Только вечером, когда пришли дедушки Мюркельмайер и Полли, снова стало весело. В воскресенье все три дедушки всегда играют в карты. Бабушки это не нравится. «Когда они играют, то курят трубки, а от дыма желтеют гардины», – говорит бабушка.

Три дедушки играли в карты и были очень веселы. То один, то другой восклицал:

– Ну, придави его Пауль… теперь ему конец… посмотри, как он сердится.

Тем временем бабушка готовила для них бутерброды.

У меня мелькнула новая мысль. Я еще раз покажу, какой я вежливый и больше не буду. Я хотел помириться со своим дедушкой, показав особую вежливость. Поэтому я обошел вокруг стола и посмотрел в карты других игроков. Подошел опять к дедушке и шепнул ему на ухо:

– У дедушки Мюркельмайера два валета и два туза, а у дедушки Полли все черви, кроме девятки и семерки.

Дедушка Мюркельмайер стукнул кулаком об стол.

– Теперь все ясно! – Воскликнул он так, что стекла задребезжала. (Сильный у него голос!) – Сначала мальчик не подавал мне руки и молчал, как рыба, а теперь выдает мои карты!

Дедушка Полли тоже рассердился. Моему дедушке с трудом удалось успокоить и убедить, что он ничего не знает и не подстрекал меня шпионить. Он совсем расстроился.

– С парнем что-то случилось. Весь день только и делает глупости, а теперь испортил нам такую замечательную игру. Вон отсюда! – Крикнул на меня старик.

Мне пришлось пойти на кухню, съесть колбасу с хлебом и лечь спать. На следующий день я отказался от подчеркнутой вежливости, и тогда все стало на свои места. Все мы стали понимать друг друга, и мне опять стало хорошо у бабушки и дедушки.

Зато неприятности подстерегала меня дома. Мама помахала у меня перед носом почтовой карточкой. Я узнал на ней бабушкин почерк.

– В чем дело? – Спросила мама и начала читать открытку: «С Альфонсом все хорошо, но почему-то мы с ним не находим общего языка. Он странный и не любезен. Но, может, это пройдет».

– Наверное, ты был невежлив, сынок? Разве тебе не приказывала быть вежливым? Когда ты это запомнишь, наконец?

Такое бывает, если хочешь быть особенно вежливым!

Как я запускал бумажного змея

Однажды Петер предложил:

– Давайте устроим соревнование: кто лучше запустит бумажного змея. Кто хочет сделать змея и принять участие в соревнованиях?

Конечно, захотел я и еще много одноклассников. Шестеро из нас создали команду. В команду попала и девчонка Луиза.

Я сразу сказал:

– Девчонки – они сами змеи, а клеить их они не умеют! Если Луиза останется в нашей команде, мы обязательно проиграем.

Но никто со мной не согласился.

Потом нас познакомили с правилами состязаний. Объяснили, каких размеров должен быть змей, где и когда будем соревноваться. Я подумал: «Нужны мне эти правила! Лучше я сам себе склею хорошего змея, и пусть-ка все подивятся, когда наша команда выиграет».

Эрвин был в нашей «змеиной» команде. Но он хотел, чтобы мы все вместе клеили. И остальные тоже так хотели. Один я не хотел. Я решил, что у меня будет свой собственный змей и что склею я его один.

Ох, и шикарный у меня получился змей! Большущий, как школьное окно. Четыре дня я его клеил, а потом нарисовал на нём рожу и даже сам испугался: открываю утром глаза – а она прямо на меня смотрит. Только очень уж тяжёлый вышел у меня змей. А хвостище – три метра длиной!

Наконец настал день состязаний.

Петер, Эрвин, Бруно, Луиза – все они приставали ко мне: где твой змей? Но я хранил молчание.

Бруно говорит:

– Ничего у Альфонса не получилось со змеем!

Я чуть ему в физиономию не заехал. «Ну погоди, – думаю, – я тебе покажу, как это у меня не получилось!»

К месту соревнований мы должны были ехать на трамвае. На всякий случай я захватил папины кожаные перчатки. А то, когда змей взлетит, его не удержишь! Но уже на трамвайной остановке у меня начались неприятности.

Кондукторша отправила вагон перед самым моим носом да ещё крикнула:

– Горючие материалы, негабаритный груз и страшные рожи не перевозим!

Вот когда я обозлился-то!

Вторая кондукторша оказалась не такой злой и пустила меня в вагон. Зато какой-то дядька наступил прямо на моего змея. Бумага лопнула с треском, и все оглянулись. Рожа на моём змее перекосилась.

Я раскричался:

– Да осторожней! Вы змея моего раздавили! Теперь мне ни за что не выиграть соревнование!

Тут ко мне подошла добрая кондукторша и давай ругаться. Пришлось мне слезть, не доехав одной остановки. От обиды я даже не заметил, что слезая, оборвал изумительный трёхметровый змеиный хвост. Только уж потом я увидел, что он куцый стал.

Когда я в конце концов добрался до места, все были злы на меня, как черти. Конечно, я опоздал.

А Бруно разорался больше всех:

– Нас не допускают к состязаниям! У нас команда неполного состава! И всё из-за тебя, Циттербаке!

– Чего орёшь? Ведь я пришёл, – сказал я ему тихо. – И змей у меня с собой.

Подошли судьи. Это были десятиклассники, члены Союза свободной немецкой молодёжи.

Один сказал:

– С этой штуковиной мы тебя не допустим.

– Штуковина? А ты вот склей сперва такой! Все вы ахнете, когда он поднимется на пятьсот метров.

Петер страшно разозлился на меня, но промолчал. Зато все остальные раскричались. Даже два учителя подошли. А наш учитель сказал, что меня дисквалифицировали. Я, видите ли, не выдержал размеров и к тому же опоздал.

«Месть, – подумал я. – Только месть! Я им покажу, как мой змей летает! Они на коленях ко мне приползут, умолять будут, чтобы я вернулся в команду. Но я только рассмеюсь и скажу: «Нет, теперь уж валяйте без меня!»

Состязание началось. Змеи мотались из стороны в сторону, взмывали в небо и снова падали вниз. Я отошёл подальше, чтобы запустить своего змея. «Пусть, – думаю, – подивятся». Но для запуска змея нужны двое: один тянет, а другой сзади поддерживает змея. Мне никто не хотел помочь. Тогда я положил своего змея на землю, надел папины перчатки и побежал вперёд. Позади что-то потрескивало и рвалось, но змей не поднимался, только рожа его всё больше перекашивалась. Тут уж меня такая злость взяла! «Всё это, – думаю, – мои враги подстроили!» Потом я повесил своего змея на забор, размотал бечёвку и понемногу начал тянуть. Вот сейчас он у меня взлетит, как настоящий орёл! Я дёрнул посильней – бечёвка лопнула, и я шлёпнулся на землю, прямо под ноги Луизе.

– Не мешай мне! – запищала она. – Мой змей вон как взвился! – и наступила мне прямо на руку своим каблучком.

– Старая коза! Никогда твоей вороне не подняться! Погодите, когда мой полетит!

Я встал и, потирая отдавленную руку, отошёл связать лопнувшую бечёвку. Целых полчаса я старался запустить своего змея. У всех других они поднимались, а у меня нет.

– Полетишь ты наконец? – ворчал я на него, – Ну давай, давай!

Вдруг вишу – и правда помогло: мой змей немного поднялся над забором.

– Берегись! – заорал я во всю мочь.

Все услыхали крик и стали следить за моим змеем. Медленно-медленно страшная рожа поднималась всё выше. Вот её подхватил ветер и стал мотать из стороны в сторону.

– А ну отойди! – кричал я. – Посторонись!

А рожа сердито так покачивается, будто не хочет слушаться. Вдруг как рванётся вправо, словно пушечное ядро, – и по всем бечёвкам от других змеев.

– Куда лезешь? Подай в сторону!..

– Ты нам всё перепутаешь! – закричали ребята.

Но моя взбесившаяся рожа и слушать ничего не желала. Сперва она мотнулась вправо, потом влево, застыла на секунду и, как ракета, ринулась вниз. Всё бы ещё ничего, но тут я увидел, что она летит прямо на судей.

– Тревога! – закричал я. – Мой змей опускается! Тревога!

Но спастись успел только наш классный руководитель. Он живо отскочил в сторону. Что-то хрустнуло, и трое судей – ребята десятого класса и два чужих учителя – оказались под моим змеем. Что тут было! Все они лежали на земле, как после автомобильной аварии. Один пробил бумагу рукой, а другой, тот самый, что меня дисквалифицировал, даже просунул голову в дыру, открыл рот и ловил воздух ртом, как рыба на берегу. Справа и слева от меня рухнуло ещё несколько змеев. Это всё мой змей был виноват. «Ну, – думаю, – надо удирать скорей!»

А Бруно (его змея я тоже успел сбить) кричит мне вслед:

– Ты сам змей, Альфонс! Ничего ты не умеешь как следует делать! Вот привяжу тебя за ногу да запущу под облака! Мотайся гам!

Прихожу домой – мама спрашивает:

– Ты что это сегодня так рано вернулся?

Я медленно, палец за пальцем, снял папины перчатки и говорю:

– Мой змей слишком высоко поднялся. Бечёвка не выдержала, и – фьють! – улетел. А то я вышел бы победителем.

Потом я ушёл к себе в комнату и до ужина не выходил.

Вечером, когда папа пришёл с работы, мама сказала ему:

– Ты только подумай, Пауль! Наш Альфи почти чуть-чуть едва не стал победителем!

Не понравилось мне, как она это сказала. А на состязании-то выиграла Луиза. Надо же!

Как все подумали, что я увидел спутник

Ох, еле ноги унёс! Большие мальчишки за мной гнались. Избить меня хотели. А я ведь ничего такого не сделал. Ну, ни в чём я не виноват. Да и взрослые меня ругали.

Началось всё у горки, где мы на салазках катаемся. Не успел я подойти – все давай хохотать.

– Циттербаке припёрся со своими оглоблями! – кричат.

Как будто так уж важно, какие у тебя санки. Самое главное – кто на них сидит!

Вот я им так и ответил:

– Нечего вам задаваться! Увидите сейчас как я на своих оглоблях вас обставлю!

Дело в том, что мы сговорились кататься на санках всем отрядом. Надо было потренироваться перед общешкольными соревнованиями. Но у меня всё время плохие секунды получались. А я старался: и здорово так повороты брал, и низко-низко так прижимался. Но всё равно от других отставал.

А потом я столкнулся. У нас такое правило: когда мы на санках спускаемся с горы и кто-нибудь внизу стоит и мешает, мы ему кричим:

– С дороги, куриные ноги!

Старт я взял хороший. Оглобли мои здорово разогнались, и вдруг я увидел впереди двух девчонок с санками. Не знаю уж почему, но я им не крикнул как полагается: «С дороги, куриные ноги!» – а крикнул: «Эй, с дороги, носороги!» Просто так, ни с того ни с сего мне носороги в голову полезли. А девчонки – ни с места. Должно быть, подумали, что я, мол, шутки шучу. Я со всего размаха и налетел на них. От оглобель моих остались одни щепки. А заодно я и нос свой «починил». Все сбежались ко мне. Но, как только увидели, что нос я только чуть-чуть расквасил и ничего, кроме санок, не сломал, тут же перестали меня жалеть и принялись ругать.

Петер сказал:

– Альфонс, ты нарушил дисциплину! Могло ведь произойти несчастье!

– А это, по-твоему, не несчастье? – сказал я и ткнул пальцем в остатки моих санок.

А Петер своё:

– На сегодня мы исключаем Циттербаке из соревнований!

Ничего себе. А ведь всё мои «носороги» виноваты. И я поплёлся домой.

Бруно ещё крикнул мне вслед:

– Нашему Альфонсу даже не стыдно. Идёт и нос кверху задрал!

А я ведь шёл так потому, что у меня из носу кровь текла. Человек, можно сказать, проливает кровь, а они издеваются! И чем дальше, тем сильней она хлестала. На углу я остановился и ещё выше задрал голову, чтоб кровь остановить. Теперь ведь наши ребята меня уже не видели и никто не мог мне сказать, что это я зазнался. Постоял я так минут пять. Только пошёл дальше, вдруг вижу: остановились неподалёку большие мальчишки и с ними двое взрослых, и все они тоже носы задрали. «Вот, – думаю, – сколько же это людей себе на горке носы расквасили!»

Поставил я свои сломанные санки в подвал и пошёл опять на горку. «Дай, – думаю, – хоть посмотрю, кто из наших в чемпионы выйдет». Прохожу мимо перекрёстка, где я перед тем останавливался, и вижу: народу набежало человек пятьдесят, если не больше. Слышу, говорят между собой:

– Спутник, говорили, пролетел…

– А кто говорит – метеор!

– Да не спутник, а самолёт со стреловидным крылом…

– Мальчишка какой-то первым его видел.

– Да вон он! – закричал кто-то.

Я оглянулся. Про кого это?

– Ты нам скажи по правде, что ты видел? – подступился ко мне чужой дядька.

– Я?.. Ничего.

– Что-о-о? – закричали тут большие ребята. – Выходит, ты нас всех обманул! Что же ты стоял битый час и в небо глядел, будто там летит что-то?

Все на меня разозлились, кричат, Я – бежать, а большие ребята – за мной.

И, на мою беду, всё это видел Бруно. Обязательно в школе расскажет, как я опять что-то натворил.

А я виноват разве, что у меня кровь из носу, так долго текла? Никак, главное, её не остановишь!

Как я построил утюг с реактивным двигателем

Дело было за день до встречи Нового года. Папа на праздник пригласил всю свою бригаду. Он сидел и всё прикидывал, что нужно для хорошего крюшона. Но больше всех волновалась мама. Она никакие могла решить, какое ей платье надеть.

– А ты как думаешь, – спросила она папу, – какое лучше: длинное чёрное или короткое синее?

Но папе не до этого было. Он пробурчал:

– Да-да, надевай, надевай… Сахар, ананас… И всё это в холодильник.

Я слонялся без дела и всё перебирал свои шутихи, которые хотел запустить в новогоднюю ночь. Вдруг я услышал, как мама в кухне ворчит.

Потом она зашла к папе и сказала:

– Утюг испортился. Что же я теперь буду делать? Я ни одного платья не могу надеть!

А папа всё своё:

– Самое главное, это чтобы у крюшона был отличный букет…

– Да что ты всё со своим крюшоном! Скажи лучше, чем я платье гладить буду?

– Ты отнеси его в мастерскую, там починят… Значит, так: надо полить вином…

– Это платье-то? – удивился я.

Мама опять ушла в кухню. Она сидела там грустная-грустная и пожаловалась мне:

– Такой хороший праздник! Вся папина бригада соберётся, а мне надеть нечего!

– Как это – нечего? – сказал я. – А лыжные штаны?

– Что-что? Лыжные штаны? Ничего ты не понимаешь, Альфи! Мне же нужно платье выгладить.

Никак мне не удавалось утешить маму. Хотя, по правде сказать, сколько ещё у неё платьев в шкафу висит!

– Ну ладно! – сказал я наконец. – Давай сюда утюг. Я отнесу его.

– Спасибо тебе, Альфи дорогой! Но мне это не поможет. Ведь завтра встреча Нового года, а за один день они мне утюг не отремонтируют.

Тут в голову мне пришла блестящая мысль.

– Знаешь что, мам? – предложил я. – Давай сюда утюг. Я его сам отремонтирую. Гарри, наш пионервожатый, всегда говорит: каждый сам себе слуга!

Но мама не сразу согласилась. Она спросила папу:

– Как ты думаешь, Пауль, сможет Альфи починить утюг?

Мне показалось, что папа не слишком внимательно её слушал.

– Да, да, конечно! – ответил он. – Да оставьте вы меня наконец в покое!.. На пять бутылок красного три бутылки шампанского…

Мама вручила мне утюг, и я заперся у себя в комнате.

Сперва я всё развинтил. И чего тут только не было под железной крышкой! Я такого и не видел никогда. Раньше я строил всё только из кубиков, а недавно мне подарили конструктор. Но утюг внутри куда страшнее! Я поковырял отвёрткой в одном месте, в другом, потряс его как следует и под конец отогнул несколько проволочек. Потом собрал всё опять, как было, завинтил, но у меня почему-то осталось два лишних винтика, хотя вообще-то утюг был такой же, как до этого. Я включил его. У утюга в животе что-то зашипело, и я сразу обрадовался. «Вот, – думаю, – сейчас приду к маме и скажу: «Порядок! Получай свой утюг!»

Но не успел я опомниться, как утюг зашипел ещё громче, показался синий дымок, и сразу завоняло жареной резиной. Я поскорее выдернул шнур и снова отвинтил все винты. Внутри утюга всё почернело. И, сколько я после того ни крутил, ни подтягивал, ни завинчивал, утюг мой больше не шипел. Я отложил его на полчаса в сторонку и немного почитал. «Может быть, – думал я, – он за это время сам починится, когда остынет?» Тут раздался стук в дверь. Это мама пришла за утюгом.

– Ещё минуточку, – сказал я. – Сейчас сюрприз будет готов.

Но на самом-то деле я уже не знал, что мне делать. Я было хотел пойти к маме и сказать, что ничего я не отремонтировал, как вспомнил вдруг про шутих у себя в кармане. А что, если мне их приспособить к утюгу – три или даже четыре? Это же будет настоящий реактивный двигатель, как у космической ракеты! Утюг хорошо нагреется, и им будет легко и удобно гладить. Я пожертвовал три шутихи из пяти и прикрепил их под крышкой. Это была очень тонкая работа.

И вот, когда всё было сделано, я громко крикнул:

– Скорей сюда! Смотрите, что я изобрёл! Я великий изобретатель!

Мама подозрительно покосилась.

– Клади платье! – сказал я ей.

Но мама решила сперва погладить фартук. Она собиралась уже включить утюг, но я ей отсоветовал:

– Это теперь совсем не нужно. Теперь мы будем гладить по методу Альфонса Циттербаке!

Я взял коробку спичек и включил зажигание ракетного двигателя. Сперва утюг засвистел. Потом, словно конь, вырвался у меня из рук и, стреляя и чадя, запрыгал по маминому фартуку.

– Караул! Тревога! – заорал я что было сил, а сам юрк под кухонный стол.

Мама рывком открыла окна, а папа, как самый храбрый, подскочил к остервеневшему утюгу и давай его усмирять. Но утюг шипел и вырывался у него из рук, как бешеная кошка. Когда чад рассеялся, я из своего укрытия сказал:

– Здорово, а? Только один заряд лишний. И с двумя шутихами можно было бы все твои платья перегладить.

Ну так вот. А теперь, не знаю почему, они злятся на меня. Мама говорит, что она страшно перепугалась. Но ведь завтра, в новогоднюю ночь, весь город будет шутихи пускать. Папа обжёг себе руку и прямо сказал мне, что я ни черта в технике не понимаю и что завтра он всей бригаде расскажет об этом. Он велел мне быть повнимательнее на уроках труда.

А я ведь хотел лучше сделать! Хотел применить самую передовую технику. Электрический-то утюг в каждом доме есть. А вот с реактивным двигателем – только у Циттербаков.

Недавно я прочитал в книжке, что всем великим изобретателям сперва очень тяжело приходится. Над ними смеются. Ничего! Поглядим, что они скажут, когда за мое изобретение мне дадут Национальную премию…

Папа говорит:

– А всё-таки нет худа без добра, Луиза. Теперь ты наденешь красное платье, а мне оно больше всех нравится! Постой, постой… Сколько шампанского мне нужно для крюшона купить?..

Снизу меня зовут. Это Бруно, Эрвин и Петер, Они идут шутихи запускать. А у меня осталось только две… Вот тебе и раз!

Уже совсем стемнело, как вдруг я услыхал чей-то низкий голос:

– Эй, вы там! На острове Любви!

– Это почему же «любви»? – испугалась тётенька Цвой.

– А так уж он называется, объяснил я ей и крикнул: – Это мы – Альфонс Циттербаке и товарищ Цвой.

Тётенька Цвой очень забеспокоилась. Она шепнула мне прямо в ухо:

– Это же Рыбнадзор.

Чёрная лодка протиснулась через камыши и пристала к нашему берегу.

– А-а! Товарищ Цвой! Доброго вам вечера! А это что за молодой человек?

– Он меня спас, – сказала тётенька Цвой. – У меня лодка опрокинулась.

– Молодец, молодец! – похвалил меня Рыбнадзор. – А теперь предъявите ваше удостоверение на право рыбной ловли.

– Я его потеряла, когда лодка опрокинулась.

Дяденька Рыбнадзор знать ничего не хотел.

– Придётся вам уплатить штраф!

– Но у меня и денег с собой нет.

– В таком случае сообщу по месту работы, – сказал дяденька Рыбнадзор. – А теперь садитесь ко мне в лодку. Уже поздно. В темноте всё равно ничего не поймаете.

Вот я обрадовался, что не надо больше рассказывать! Но тётеньку, Цвой всё-таки пожалел.

Когда мы с ней сидели в лодке позади дядьки, я ей шепнул:

– Вы не беспокойтесь. Я приметил, где он свои ве́рши ставит, и завтра я вам знаете какого жирного линя притащу! Вот мы ему и отомстим!

Но она сразу рассердилась:

– Ой, как стыдно, Альфонс! Вот уж не думала, что ты на такие дела способен!

А как хорошо начинался этот день! Я уж так здо́рово плавал! И вот вам – опять неприятности! Ведь насчёт вершей я просто так наболтал: пусть, думаю, товарищ Цвой утешится. Да я и не знаю, где у него эти самые верши стоят. Ох, лучше уж сидеть да помалкивать. Кто его знает, что теперь товарищ Цвой с моими историями сделает?