Текст книги "Злоключения озорника"

Автор книги: Герхард Хольц-Баумерт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Герхард Хольц-Баумерт
Злоключения озорника

Книга первая. «Здрасьте, меня зовут Альфонс Циттербаке»

Здрасьте, меня зовут Альфо́нс Циттерба́ке. Мне столько же лет, сколько вам. Вы, конечно, спросите, с чего это я вдруг взялся писать книгу? Ведь всем известно, что я за сочинения никогда больше тройки не получал.

А вышло это вот как. Недавно я был в Издательстве детской книги. Наша газета «Робинзон» объявила конкурс: кто лучше ответит на всякие там вопросы, тот получит премию. Я и решил получить эту премию. Только я побоялся опустить открытку в ящик – вдруг она пропадёт! Я пошёл сам. А там в издательстве у самой двери сидит дядька.

– Здравствуйте, – говорю я ему. – Я к Робинзону. Мне кое-что передать надо.

Дядька стал рыться в своих бумагах.

– Такой у нас не числится.

– Как это – не числится? Здесь он должен быть, здесь, в детском издательстве!

Но дядька меня всё равно не пустил. Мне сразу жарко-жарко стало – должно быть, я покраснел. Это у меня всегда так: чуть рассержусь – сразу краснею.

И вот я стою и даже не знаю, что сказать. Вдруг вижу: идёт красивая такая тётенька.

– Товарищ, – окликнул её дядька. – Мальчишка спрашивает какого-то Робинзона. Может, этот Робинзон в бухгалтерии работает?

Тётенька звонко рассмеялась, взяла меня за руку и говорит:

– Конечно, есть у нас Робинзон. – Тут она подмигнула мне и добавила: – На четвёртом этаже он сидит. Пойдём со мной!

Я был очень доволен и, как мне мама велит, сразу представился:

– Меня зовут Альфонс Циттербаке.

Тётенька вежливо ответила:

– А меня – Цвой.

Она хотела идти по лестнице, но я увидел лифт и сказал:

– Лучше поедемте!

– Хорошо, – согласилась она, – прокатимся с тобой на лифте. Ты – за водителя. Править умеешь?

Я лихо захлопнул дверь и нажал сразу три кнопки. Лифт дёрнулся и поехал вверх.

– Куда лучше, чем на карусели, – сказал я. – Никогда еще не катался на таком классном лифте.

Тут я нечаянно задел плечом кнопку. Что – то щелкнуло и лифт остановился. Госпожа Цвой побледнела. Я тоже испугался. В лифте погас свет. Я поинтересовался:

– А лифт случайно не оборвется?

Но Госпожа Цвой, кажется, не слышала меня. Она нажала на кнопку, но тщетно: лифт не двигался.

– Застряли. Боюсь, что здесь мы долго просидим, – с грустью в голосе наконец отозвалась она.

А я уже успокоился. Может, приедет пожарная команда, и мы выберемся из лифта лестнице. Мне так захотелось спуститься по пожарной лестнице! В нашем классе еще ни с кем такого не бывало. Главное, чтобы лифт не оборвался.

– А вы не захватили с собой чего-нибудь поесть? – Спросил я. – А то, может, долго здесь пробудем.

– Боже мой! – Забеспокоилась госпожа Цвой. – У меня же важное заседание!

– Плохо? – Спросил я.

– Еще как! Наш директор очень пунктуальный.

– Наши учителя тоже, – добавил я.

Госпожа Цвой стукнула кулаком в стенку кабины и закричала:

– Я спешу на заседание! Помогите!

– Не волнуйтесь, – успокаивал я госпожу Цвой. – Мне тоже надо сдать рассказ на конкурс, и если мы просидим здесь долго, я не представлю его вовремя и не получу премии.

Какое-то время мы молчали, а потом госпожа Цвой отозвалась:

– Расскажи что-нибудь. Альфонс. Мы здесь, словно Робинзон на необитаемом острове, то нужно как-то провести время.

– Ладно, – сказал я. Представил себя Робинзоном в пещере и начал рассказывать. Сначала о попугае и о постоянных трудностях со своей фамилией. Увидел, что ей понравилось, и рассказал о том, как мы ходили в гости, а также о шутке на первое апреля, про неприятности с перочинным ножиком и еще кое-что.

Госпожа Цвой громко смеялась, приговаривая:

– Мы издадим, Альфонс. Это мы издадим…

Но я не понял толком, что это означает. Она настаивала, и мне пришлось еще рассказать о судьбе дядиного эмалированного бидончика.

Вдруг вспыхнул свет, и мы помчались вверх. На том этаже, где мы вышли, около лифта стояли два человека. Один из них похож на учителя. Второй, пониже ростом, смотрел на нас сквозь очки пронизывающим взглядом. Высокий заговорил:

– Товарищ Цвой, мы же пригласили вас ровно на два часа. – Он достал карманные часы, посмотрел на них и нахмурился. Госпожа Цвой прошептала:

– Наш директор.

А я громко:

– Извините, товарищ директор. Виноват я и могу это доказать.

– Мальчик, тебя не спрашивали!

– Товарищи, – сказала тут моя тётенька, – это же Альфонс Циттербаке.

– Ну и что? – спросил маленький дядька в очках и презрительно фыркнул.

А директор всё ещё рассматривал свои часы. Вдруг он тихо сказал:

– Нет, я всё же попросил бы вас… – И он просто-напросто утянул с собой мою симпатичную тётеньку.

Ну так вот, теперь я сижу в Издательстве детской книги и от скуки записываю всё, что рассказывал тётеньке. Но я не уйду отсюда, пока не сдам ответы Робинзону и пока тётенька Цвой не вернётся. Вот ведь люди какие: сперва заперли в лифте, потом заставили рассказывать, а чтобы угостить чем-нибудь – газировкой или фруктовой водичкой – так их нет!

Вечно у меня неприятности с моей фамилией

Никто не скажет, что я люблю драться. Хоть весь класс спросите. Я всегда сижу тихо, никого не задираю.

Но вчера я всё-таки подрался, и у меня вышли большие неприятности. И всё из-за моей фамилии. Уж одно имя Альфонс чего стоит! Все считают, что это очень смешное имя, и дразнят меня Альфонзиусом. А тут ещё фамилия – Циттербаке. Весь класс ржёт, когда меня вызывают. И, если приходит новенький учитель, он, как только увидит мою фамилию в журнале, обязательно улыбнётся.

Хуже всех меня дразнят ребята с нашей улицы. Как увидят – сразу кричат: «Циттербаке – верхом на собаке…» Я всегда прибавляю шагу, свищу что-нибудь и придумываю себе всякие фамилии. Вот звали бы меня просто – Альфонс Мю́ллер или Альфонс Ме́йер. На что лучше! А то – Циттербаке!

Вот и вчера… Шёл я домой. Только завернул на нашу улицу – слышу:

– Циттербаке – верхом на собаке…

Нет, больше я не мог молчать! Повернулся и что-то крикнул, а что – не помню. Помню только, что от злости махал руками.

Но моих врагов это ещё больше раззадорило. Даже малыши-первоклассники и те тут как тут. Пустился я бежать – они за мной. Хохочут, кричат. Я остановился – они тоже. Подходит ко мне карапуз лет четырёх, улыбается и чётко так говорит:

– Циттербаке – верхом…

Но я не дал ему досказать, размахнулся и влепил затрещину. Ну, не очень больно, конечно, а всё же звонко получилось. И в тот же миг я сам получил затрещину. Это на меня мамаша малыша накинулась:

– И не стыдно тебе? Такой большой, а маленьких обижаешь! Ну что, что он тебе сделал? – И она ещё раз стукнула меня.

Стала собираться толпа. Ребят, конечно, и след простыл. Одни взрослые кругом. Лица у всех злые.

– Это он малыша ударил!

– Да как он посмел? Хулиган!

Я решил им не отвечать. Болтают всякий вздор, а сами ничегошеньки не понимают. Воображаю, как бы они взбеленились, если бы кто-нибудь их так дразнить вздумал! Тут я заметил Фре́ди, самого нахального мальчишку с нашей улицы. Он высунул голову из-за чьей-то спины и шёпотом:

– Циттербаке – верхом на…

Я погрозил ему, кулаком, и он мигом исчез. Взрослые совсем взбесились:

– Нет, вы подумайте! Ему ещё мало! Надо немедленно сообщить родителям!

Тут я бочком, бочком – и улизнул.

Вечером я сказал папе:

– Знаешь, пап, мне что-то моя фамилия разонравилась.

– Это почему же? – сказал папа. – Фамилия редкостная. Таких фамилий, как Мейер или Мюллер, сколько угодно. А вот Циттербаке…

Легко ему говорить! Когда ты взрослый, тогда можешь и Циттербаке называться, а мне каково в мои десять лет? Иногда просто нервы не выдерживают. Рука сорвётся – ну и пошло!..

За ужином папа был не в духе.

– Так, так! – ворчал он. – Тебе, стало быть, твоя фамилия не нравится. А ты подрасти сперва, тогда и судить берись. Все мы, Циттербаки, – народ рослый, а ты ещё козявка! Если б ты хоть драться умел, как умели мы, настоящие Циттербаки, когда нам столько лет было, сколько тебе. Но разве ты полезешь в драку?

«Знал бы он!» – подумал я. У меня всё ещё горела щека от затрещины. Нет, терпеть не могу свою фамилию!

Как мне подарили попугая

В день рождения тётя Зи́грид подарила мне попугая. Это был самый лучший подарок.

– Спасибо, – сказал я. – Теперь у нас будет настоящий попугай в доме.

Я назвал его Попкой и решил сразу приручить. Уже на другой день я приступил к делу. Мама как раз ушла в магазин. Я подошёл к клетке, чуть-чуть приоткрыл маленькую проволочную дверцу и хотел взять Попку в руки. Но не успел я притронуться к нему, как Попка уже выпорхнул из клетки и стал летать по комнате. Я бегал за ним вокруг стола, а он кружил вокруг лампы. Стоило мне присесть на стул, как садился и он. Правда, он-то садился на палку от гардины. Только начну подкрадываться – он переступит с ноги на ногу и – фр-р-р! – полетел.

Вдруг звонок. Я побежал в переднюю. Попка – за мной. Покружился и сел на чёрный газомер. Я сразу сообразил: если открою дверь, он вылетит на лестницу и тогда уж мне его ни за что не поймать.

Я спросил:

– Кто там?

– Газ. Я должен получить с вас по счёту.

А правда! Ведь мама говорила, что оставила деньги на кухонном столе.

Я крикнул:

– Одну минутку! – и побежал в комнаты.

Попка, конечно, за мной. Я молниеносно сделал полный разворот и захлопнул за собой дверь. Но Попка был уже тут!

– Ну что ж это такое! – зашипел я на него. – Когда же ты будешь слушаться? Тебе хозяин приказывает!

Но Попка преспокойно сидел на газомере и поглядывал на меня. Тогда я решил схитрить. Приоткрыл дверь в столовую и просунул туда только голову. Вот сейчас, думаю, Попка залетит в столовую, и я захлопну дверь. Но Попка не залетал.

– Да отопри же! – торопил дядька с газовой станции. – Некогда мне с тобой прохлаждаться!

– Сейчас, сейчас! Ещё только самую маленькую минуточку! – крикнул я.

Но, по правде сказать, я и сам не знал, что мне делать. На всякий случай я ещё раз проделал свой трюк. Только вбежал в комнату – Попка был уже там. Я – пулей в переднюю. Но Попка оказался ещё проворней.

Я подошёл к выходным дверям и сказал:

– Извините, пожалуйста, я никак не могу вам отворить. Попка с ума сошёл.

– Откроешь ты или нет, говори! – сердито закричал газовщик за дверью и давай стучать и звонить.

Наконец я услышал, как он затопал вниз по лестнице.

Ну, думаю, и попадёт же тебе, Попка, если у нас газ из-за тебя выключат!

С досады я схватил щётку и давай его гонять по комнатам. На беду я задел при этом большую фотографию, где папа и мама сняты женихом и невестой. Фотография упала и немножечко разбилась. А Попка, улепётывая от меня, опрокинул вазочку с цветами, вода разлилась по всему буфету. В погоне за Попкой я вскочил на диван. А он взлетел на шкаф и присел там отдохнуть.

Слышу – в передней щёлкнул замок. Мама! Если она сначала пройдёт в кухню, а из кухни сюда, Попка обязательно улетит. Ведь в кухне окно открыто! Я приналёг на дверь, чтобы мама не могла её открыть. Мама нажала на ручку, толкнула раз-другой. Затем я услышал её голос:

– Перестань баловаться, Альфи!

– Я не балуюсь, мама. Только ты не открывай.

Но мама всё равно дёргала за ручку.

Я закричал:

– Не открывай! Попка улетит!

Тут я услышал, как мама пошла закрывать окно.

А Попка опять сидел на гардине.

– Ну, погоди! – сказал я, обозлившись, быстро взобрался на шкаф, оттуда – на печь, с печки спрыгнул на диван, с дивана перескочил на стол… Но Попку так и не поймал.

Когда мама вошла, я лежал на шкафу и чихал, наглотавшись пыли. К счастью, Попка сидел на печи и зорко следил за мной. Поэтому он и не заметил, как отворилась дверь. Мама быстро захлопнула её, огляделась, но никого не увидала.

– Я тут, наверху! – шепнул я тихо со шкафа.

Мама только всплеснула руками и с грустью обвела взглядом покосившиеся гардины, разбитую фотографию, опрокинутую вазочку.

– Никак Попку не поймаю! Ты что предлагаешь? – спросил я маму и опять стал размахивать щёткой.

Попка, жужжа, как пропеллер, промчался но комнате и снова опустился на печку. Но теперь нас уже было двое против одного: мама помогала мне гоняться за Попкой. Я шугая его с одной стороны, она – с другой. К счастью, мама сама смахнула чашку со стола. Представляю, как бы мне досталось, если бы это сделал я!

– Никогда нам его не поймать! – сказал я, чуть не плача. Я уже видел, как Попка улетает в окно, как он на дворе дерётся с воробьями из-за крошек…

Через час вернулся папа. Мама крепко держала дверь и не впускала его.

– Па́уль, прошу тебя, не открывай! У нас Попка вырвался из клетки!

– Пап, очень прошу тебя, не открывай! – крикнул и я с печки.

Папа стал ворчать, что он голоден и что ему надо переодеться. Но мама крикнула ему в замочную скважину:

– Сначала закрой все двери!

Папа так и сделал. После этого мы разрешили ему войти. Точно так же, как перед тем мама, он удивлённо остановился посреди комнаты. Покачал головой и носовым платком стал вытирать пыль с маминого лица.

– Я думал, вы мне какой-нибудь сюрприз приготовили, – сказал он, – а вы тут всю квартиру вверх дном перевернули.

– Помоги нам, папа! – попросил я.

Он протянул мне руку, и я спрыгнул с печки.

– Подумаешь, трудность какая! – сказал он, взял Попкину кормушку и показал её попугаю.

Тот сидел на карнизе. Увидав кормушку, он забеспокоился и стал перебегать с места на место. Тогда папа поставил кормушку снова в клетку. Попка сделал красивый вираж вокруг лампы, приземлился и осторожно влез в клетку. Папе оставалось только захлопнуть дверцу. Папа сразу очень загордился.

– А теперь приступим к большой уборке! – сказал он.

Попка поклёвывал себе зёрнышко за зёрнышком, а мы до позднего вечера убирались. Потом нам всем здорово захотелось есть.

Мама уже хотела отправить меня в постель, как вдруг увидела на кухонном столе деньги за газ.

– Разве газовщик не приходил? – спросила она.

Я уткнулся в газету, будто нашёл там что-то очень интересное.

– Не знаю, – пробормотал я. – Может быть, заходил, да ушёл.

Через неделю нам принесли письмо с газовой станции. Газовщик нажаловался, что его не пустили в квартиру и что семья Циттербаке до сих пор не заплатила за газ. В письме говорилось, что, если в течение трёх дней не будет уплачено по счёту, газ отключат.

«Вот ведь какие!» – подумал я. Но только мама открыла рот, чтоб спросить меня, почему это газовщик не мог попасть в квартиру, как Попка опять ухитрился открыть дверцу. Он выпорхнул и стал носиться по комнате. Я – за ним. Маме уже было не до газовщика. Она то и дело кричала:

– Осторожно – портрет! Осторожно – ваза! Осторожно – чашку опрокинешь!

Я решил: завтра же напишу на газовую станцию и объясню им, что во всём виноват мой попугай Попка.

Ничего себе, удружила мне тётя Зигрид! Хороший подарочек поднесла!

Я много раз слышал про попугаев, которые умеют говорить. Вот я и подумал: чем же мой Попка хуже других?

Сперва я хотел научить его говорить по-немецки, но потом решил: пусть вместе со мной учится по-русски. Вдвоём-то легче! Он может спрашивать меня новые слова.

Я сел перед клеткой и говорю:

– Дорогой Попка, послушай-ка! Наигрались мы с тобой вдоволь, пора и за ученье взяться. Ну как? Неохота тебе?

Я пристально смотрел на Попку. Может быть, ответит. Или подаст какой знак? Все последние дни он был таким паинькой, таким умницей. Но, должно быть, Попке не хотелось учиться. Он перебрался к кормушке и стал щёлкать свои зёрнышки.

– Кто не работает, тот не ест! – строго сказал я.

Но Попка – ноль внимания. Тут я вспомнил, какой у нас терпеливый учитель, и терпеливо ждал, пока Попка поест досыта.

– Ну, теперь повторяй за мной: меня зовут Попка Циттербаке! – приказал я ему.

Попка немножко побегал по жёрдочке и раза два что-то каркнул.

«Что ж, для начала недурно», – подумал я.

– Молодец, – говорю я ему. – А теперь повтори: меня… зовут…

Но Попка только пискнул в ответ, должно быть, потому, что вошла мама. Я попросил её не задерживаться в комнате и оставить нас с Попкой вдвоём. Она может помешать нашим занятиям. Мама посмотрела на меня как-то странно, но всё-таки ушла.

После того как я раз сто повторил: «Меня зовут…» – Попка уселся поудобнее на жёрдочке, спрятал головку под крыло и уснул. Не очень-то это было красиво с его стороны!

На другой день я начал всё снова. Но, сколько я ни трудился, Попка ничего не усваивал, и я уже стал сомневаться, могут ли травяные попугайчики научиться говорить. Ведь мой Попка был из этой породы. Но не мог же я ошибиться: ведь я где-то читал об этом. Да, точно! У Робинзона на острове был как раз травяной попугай! Нет, не может быть, чтобы мой Попка оказался глупее других!

Целую неделю я день за днём подолгу беседовал с Попкой, и в конце концов от этих разговоров у меня голова кру́гом пошла. Даже папу я нечаянно назвал Попкой. А когда в школе к нам пришёл новый учитель физкультуры и стал спрашивать, как кого зовут, я вдруг бухнул:

– Меня зовут Попка Циттербаке.

Весь класс покатился со смеху, а физкультурник что-то записал в свой блокнот. Я сразу догадался: думает небось, что это я нарочно. А ведь у меня, честное слово, это само собой выскочило. Я совсем о другом думал.

На большой переменке меня подозвал Пу́тер – председатель совета нашего отряда – и стал мне что-то плести насчёт моей чести.

Я обозлился, подошёл к физкультурнику и говорю:

– Пожалуйста, простите меня, ведь это я не нарочно. Я не Попка, я Альфонс, но мой Попка говорить учится. Я ему раз сто повторял: «Скажи: меня зовут Попка Циттербаке». Вот у меня и вертятся эти слова на языке.

Но, кажется, физкультурник ничего не понял. Я потоптался около него и убежал.

«Нет, так продолжаться не может, – решил я. – Дай-ка я поговорю с Эрвином. У него дома тоже всякие животные есть. Он у нас в классе ответственный за живой уголок».

– Да это пустяковое дело! – утешал он меня. – Вся загвоздка в дрессировке. Тебе надо натаскать его как следует – вот и всё.

И ещё он сказал, что есть книги о дрессировке животных. Я выскреб всё, что было у, меня в копилке, и отправился в книжный магазин.

– Чего тебе, малыш? – спросила продавщица. – Книжку-картинку или, может быть, сказочку?

Я растерялся и, должно быть, покраснел. Ну какой же я малыш?

Мы долго глазели друг на друга.

– Что ж ты молчишь? Говори, какую тебе книжку надо?

Я и вправду на неё обиделся и за «малыша» и за «сказочку».

А она берёт какую-то книгу с полки и говорит:

– Вот посмотри-ка эту. Здесь очень интересные истории и сказки.

Этого я уж не мог стерпеть и убежал из магазина.

Пройдя несколько домов, я увидел другой книжный магазин. Вхожу и сразу говорю:

– Здравствуйте! Дайте мне, пожалуйста, книжку, как дрессировать животных.

На прилавке лежало много всяких книг: и о муравьях, и о лягушках, и о лошадях, и даже о львах. Но о попугаях – ни одной. Продавщица показала мне книги о певчих птицах, а потом – про орлов.

Но я сказал:

– Мне бы книжку про попугая.

Но книг про попугая у неё не было. А вообще о дрессировке нашлась только одна – «Как натаскивать собак».

Но ведь Попка-то не собака, а попугай! Повернуться и уйти мне уже как-то неловко было. И вот я купил книгу про собак. Три марки восемьдесят она стоила. Дома я прочёл её от корки до корки. А может, лучше мне завести себе собаку? Собака умеет ходить рядом с хозяином, по команде садится. Если я что-нибудь потеряю, она обязательно отыщет. А кроме того, она будет кусать моих врагов. Пусть-ка попробуют тогда дразнить меня!

Или, может быть, выдрессировать Попку по собачьей книжке?

Я решил сделать опыт. Подошёл к нему и приказал:

– К ноге! – Потом крикнул: – Место!

Но он даже не слушал. Значит, не годилась эта книга для попугаев…

И я начал всё сначала. Две недели подряд, день за днём, я чуть не целый час твердил ему: «Попка – Попка! Попка – Попка!» Даже заболел в конце концов. У меня нашли паралич поднёбных мускулов. Доктор сказал, что я очень переутомился. Из поликлиники я вернулся злой на Попку как чёрт.

– Дурак ты! – накинулся я на него.

Попка кивнул мне, поблёскивая своими глазками-угольками, да вдруг как закаркает:

– Дур-рак! Дур-рак! Дур-р-рак!

Я выскочил в кухню. Кричу:

– Мама, мама! Попка заговорил! Это я его научил!

Но больше я не добился от него ни слова. Заговорил он только несколько дней спустя, когда к нам в гости пришла тётя Анна.

– Ах, какая хорошенькая птичка! – сразу засюсюкала она. – Цып-цып-цып!

– Попкой его зовут, – сказал я.

Попка смирно сидел у меня на пальце и, склонив головку, посматривал на тётю Анну.

– Ах ты, моя цыпочка! Ах ты, моя маленькая! Ну пойди, ну пойди ко мне! – звала она его.

Попка молчал-молчал, а потом повернул головку да как каркнет:

– Дур-р-рак! Дур-р-рак!

Сколько я натерпелся из-за этого Попки! Мама сказала, что я распугаю всю её родню. И я решил больше не дрессировать Попку. Вот если я заведу себе собаку – обязательно выдрессирую. Вчера на улице встречаю тётю Анну. Я ей: «Здравствуйте!» – а она только кивнула и молча прошла мимо.

С того дня как Попка так невежливо обошёлся с тётей Анной, прошло немало времени. Но ничему новому он так и не научился. Только одно слово и запомнил и всегда выкрикивал его, когда не надо. И доставалось же мне из-за него! Все ведь думали: это я нарочно его подучил, чтобы он всех гостей так встречал. А мне это и в голову не приходило.

Но зато он стал совсем ручным: полетает по комнате, опустится ко мне на плечо, пощиплет ухо, а то посидит на голове. Во время обеда он подлетал к моей тарелке и клевал из неё. Стоило мне свистнуть два раза подряд – он был тут как тут. Попка хорошо знал: это значит, что я приготовил для него какое-нибудь лакомство.

И вот однажды в наш город приехал бродячий цирк. Я, конечно, был на первом же представлении. Всё мне очень понравилось. Особенно номера со зверями. У них там слон стойку делал, львы прыгали в обруч, а моржи здорово жонглировали мячами. Под конец выступали наездники. Ух и лихие!

Вернувшись из цирка, я вдруг подумал: «А ведь номера с попугаем у них не было! Что, если я пойду к ним с Попкой? Покажу, как он по свистку садится на плечо, щиплет меня за ухо, а может быть, он что-нибудь каркнет им в микрофон! Что, если они меня научат дрессировать попугайчиков? Тогда ведь и я смогу выступать в цирке. Ну пусть даже не в цирке, а хотя бы на пионерском сборе или на родительском вечере».

Я решил непременно сходить с Попкой в цирк.

Уже на следующий день мне подвезло. Когда я пришёл из школы, мамы не было дома. Ей бы наверняка не понравился мой план, и она не пустила бы меня с Попкой даже на улицу. Я быстренько достал коробку от ботинок, посадил в неё Попку, насыпал немного корму, завернул всё в полотенце и пошёл в цирк. Там все двери и ворота были заперты. Но откуда-то доносились голоса. Я постоял немного, огляделся и перемахнул через забор. Но не успел я ступить и шагу, как кто-то ухватил меня за ворот.

– Пустите! – закричал я.

Обернулся и вижу – слон. Вытянул хобот и дует мне прямо в лицо.

– На помощь! – заверещал я, бросил коробку с Попкой и пустился бежать.

Завернул за угол и налетел на толстого дядьку с чёрной бородой. Это был директор цирка. Я сразу его узнал.

– Сто-ой! – крикнул он. – Куда это ты так торопишься?

– Слон… за мной гонится!.. – пробормотал я.

Директор – хохотать:

– Так ты нашего Эми́ра испугался? Он у нас смирный. Это он у тебя сахарку просил.

Тут я опять испугался: а вдруг слон подумает, что в картонке сахар, и проглотит её вместе с моим Попкой?

– Да… картонку… Попку… сожрёт…

Директор опять рассмеялся, погладил бороду и сказал:

– Ну хорошо, хорошо, успокойся, пожалуйста! Молодец, что вовремя пришёл. Пора начинать репетицию.

Вот это да! Откуда же он про мой план узнал? Но тут же я вспомнил, что в цирке у них есть волшебник. Это он, должно быть, угадал мои мысли на расстоянии.

Директор крикнул:

– Эй, Рыжий! Вылезай!

Из вагончика, у которого мы стояли, выскочил молодой парень, очень даже серьёзный с виду, и ласково сказал мне:

– Здравствуй!

– Это наш Рыжий, клоун наш, – пояснил директор.

А я бы его не узнал, хоть совсем недавно видел на представлении…

Директор показал Рыжему на меня:

– Этот к нам в труппу. Новенький.

Я подумал: «Лучше пока помолчу. Посмотрим, что дальше будет». По правде сказать, я и про картонку с Попкой в эту минуту забыл. Уж очень всё интересно стало, хотя и страшновато.

Все трое мы пошли в большую палатку. На арене было пусто и пахло, как в зоопарке. В стороне тренировались два жонглёра.

– Друзья, – сказал им директор, – прошу вас освободить арену. Надо прорепетировать новый номер. – И он обернулся ко мне: – А где же твой тренировочный костюм?

– Ничего, я так… как вы… – замялся я.

– Смотри, запачкаешь рубашку, – сказал клоун.

– Начали! – крикнул директор. – Впустите пони! Живо! – Он вообще никому не давал слова сказать, спешил и суетился больше всех. – Ну так вот…» – сказал он мне. – Будешь работать с Рыжим. Сделаем так: ты сначала будешь сидеть в рядах, вместе со зрителями, а когда Рыжий закончит работу у ковра, ты выбежишь на арену. Садись вон туда!

Я послушно сел. На арену вывели пони. Рыжий попытался вскочить на него, но получилось очень смешно – он свалился с другой стороны. Тогда он решил вспрыгнуть на лошадку сзади, но перекувырнулся и – бух! – носом в песок! Я хохотал до упаду. Теперь лошадка пустилась галопом. Рыжий – за ней. Где уж было ему угнаться! Но он всё-таки схватил её за хвост и два раза подряд перекувырнулся в воздухе. Наконец он всё-таки взобрался на пони и улёгся на его спине как-то косо, а пони во всю прыть носился по арене. Вдруг клоун перевернулся через голову, спрыгнул и убежал.

– Порядок! – сказал директор. – Чистая работа! Молодец! А теперь очередь за Бамби́но.

Я сижу и думаю: «Бамбино? Это что ещё за зверь такой?» Но на арену никто не выходил.

А директор как закричит на меня:

– Чего ж ты не идёшь? Твоя очередь!

«Какой я ему ещё Бамбино? – подумал я. – Я ведь пришёл только спросить, нельзя ли нам с Попкой какой-нибудь номер для них приготовить…»

– Да я… да я же… – бормотал я, но директор не стал меня слушать.

– Нечего время терять! – крикнул он. – А то публика свистеть начнёт. Выбегай на арену! И сразу прыгай на пони!

Что мне было делать? Я послушался. Когда пони пробегал мимо, попытался вскочить на него. Крепко ухватился за гриву и едва вскарабкался на него.

– Хорошо, Бамбино, – похвалил меня директор, – это так, будто ты никогда не садился на коня. Зрители смеются. А теперь вставай!

Что? Я забеспокоился. Каких усилий стоит мне удержаться на спине, а теперь стать на ноги?

– Скорее, скорее, не теряй времени! – Подгонял директор.

Я попробовал. Немного выпрямился, сразу потерял равновесие и упал в песок.

– Может случиться, – успокоил меня директор, – но скорее вставай. Темп! Темп!

Пони бежал спокойно, и вообще это было очень смирное животное. Я снова разогнался, побежал и прыгнул на него. Осторожно встал на колени, встал. Но едва я стал, как снова начал сползать со спины конька. У меня закружилась голова, и я соскочил. Упал прямо директору под ноги и свалил его на землю.

– Тьфу! Пусть тебе пусто! – Крикнул он и дернул себя за черную бороду. – Или у тебя нет нервов? Зачем ты столько упражнялся? Ты ведешь себя, как желторотый новичок, Бамбино!

Я лежал в песке и смотрел на него снизу вверх.

– Да я только ради Попки…

В эту минуту в палатку пулей влетел какой-то парень, небольшого роста, ладный такой, с длинными черными волосами. Несколько прыжков – и он на манеже. Раз, и уже стоит на коньке. Развел руки и закричал:

– Гоп, гоп!

– Что за оказия? – Воскликнул директор. – Кто ты и откуда ты?

Тот парень сам делал стойку на голове на спине коня. Не меняя позы, он сказал:

– Да вы же меня приглашали. Я Бамбино. Мои родители придут в час. Мы вместе покажем новый номер.

Здесь он встал и начал пританцовывать на одной ноге.

– Ну, а ты кто? – Спросил меня озадаченный директор.

– Альфонс Циттербаке, – ответил я, все еще лежа в песке.

– Циттербаке? Итак, из семьи клоунов?

– Нет, – сказал я, – мой папа ходит на нормальную работу.

Но директор уже не слушал меня. Он хлопал в ладоши и приговаривал:

– Браво, Бамбино, просто замечательно. Теперь еще отработаем конец номера, конец должен поражать всего.

Я осторожно отполз в сторону.

– А потом выпустим львов, – добавил директор.

«Вот так, – подумал я. – Когда здесь слоны на воле, и львов, вероятно, выпустят на манеж без клеток. Львы же не знают Альфонса Циттербаке и еще примут меня за кусок корма». Я вскочил и бросился из палатки, и так быстро, как тот, настоящий Бамбино, вбежал сюда. И вдруг я вспомнил про Попку. Его же надо спасать! Осторожно выглянул из-за фургона. Слон Эмир стоял на том же месте. Перед ним лежала моя коробка. Эмир уже развязывал полотенце. Должно быть, хотел узнать, нет ли там сахарку. Шаг за шагом я стал подходить к нему.

– Эмир, разреши мне, пожалуйста, взять мой свёрток! – попросил я очень вежливо: я всё боялся его разозлить.

Эмир поднял хобот и тихонько дунул.

Что бы это могло значить? Можно мне взять картонку или нельзя? Я порылся в карманах и, к счастью, нашёл там липкий леденец. И вот я предложил слону:

– Давай меняться, Эмир. Ты мне отдашь Попку, а я тебе дам леденец. Он кисленький такой!

Слон медленно приблизил ко мне хобот и осторожно взял с ладони липкий леденец. А я – сразу к картонке.

– Дур-р-рак! – каркнул Попка изнутри.

Я поклонился слону, чего я обычно никогда не делаю, и медленно, шаг за шагом стал пятиться к забору. А слон размахивал хоботом и всё поглядывал на меня своими маленькими глазками. Мне даже показалось, что он смеётся надо мной.

Перескочив через забор, я прежде всего достал носовой платок и вытер пот со лба. А потом уже припустился домой.

Но обидно всё-таки! Я ведь так и не узнал, как дрессировать Попку. Должно быть, из этого у меня ничего не выйдет. А в классе меня обозвали задавалой, когда я им рассказал про свои злоключения в цирке. Но ведь я всё в точности описал им, ни словечка не присочинил. Да и на цирковых афишах каждый может прочитать: «Гвоздь программы – Бамбино! Непревзойдённый наездник!»

Обязательно пойду его смотреть. Но мне до сих пор никто не верит, что директор принял меня за Бамбино. И не верят, что я уже совсем неплохо умею ездить верхом на настоящем пони…