Текст книги "Планемо (СИ)"

Автор книги: Герда Грау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

9. Симптом Хорна

– …и защита высшего уровня.

Все эти разговоры велись уже несколько дней, Реджи Хорн устал кивать и повторять, что все понял. Чего тут непонятного – техника не справляется, нужен человек. Органика, так сказать. Экспериментальный образец.

Он прекрасный образец, сроду ничем не болел и даже зубы не лечил, спасибо маме и папе. Отжимался – дай боже каждому, подтягивался – бабы слюной исходили, в последних, кстати, никогда недостатка не наблюдалось, детишки от него получались неплохие, те, про которых он знал, были образцовыми карапузами, хоть сейчас на коробку с кашей. А тут что за дело? Плевое, надо сказать. Высадился и сиди сутки, бамбук кури, впечатления записывай карандашиком на бумажку. Атмосфера годная, активность магнитных полей нулевая, всех проблем только – связь не тащит.

– Вы меня слышите? – инструктор дернул его за рукав. – Вам все понятно?

– Слушайте, док, – снисходительно отозвался Реджи, – я не тупой, чтобы с первого раза не понять. Мне талдычат это с утра до вечера, обезьяна бы уже выучила.

– Обезьяна не сможет ничего рассказать, – ответ прозвучал с сожалением, как будто основным конкурентом и вправду была макака и выиграл Реджи только потому, что умеет говорить.

Хорошенькое дело. Но ругаться сейчас, накануне спуска, было затеей никчемной. Больно уж деньги дают вкусные, такие за год не заколотишь на контракте.

– Мы будем наблюдать со спутников за каждым вашим движением, – снова затянул свою волынку инструктор. – Никуда из капсулы не выходить, никаких действий, кроме оговоренных, не производить. При любых странностях разворачиваете сигнальное полотнище, эвакуируем мгновенно. Другой связи нет и не будет.

– А в туалет как ходить? – насторожился Реджи. – Я думал – в кустики, а получается – вы за мной подсматривать станете?

– На Шелезии нет кустиков. – Генерал Шепард вошел и остановился в дверном проеме. – Зато есть различные аномалии. Если вам дорога жизнь – выполняйте инструкции дословно.

Реджи вытянулся и покраснел. В его планы не входило выглядеть кретином перед генералом, тем более что дублеров в подсобке сидит целых три штуки, и каждый мечтает оказаться на его месте.

– Так точно, сэр, – бойко ответил он.

– Как вы опишете боль?

Реджи недоуменно нахмурился, а потом сообразил.

– Сильная. Слабая. Пульсирующая. Точечная.

– Еще?

– Мигрирующая. Опоясывающая. Тянущая. Мерцающая.

– Признаки повышения давления?

– Аритмия, гиперемия оболочек, слабость, головокружение, тошнота.

– Какие виды галлюцинаций знаете?

– Слуховые, зрительные, обонятельные, тактильные, вкусовые.

– Как отличите галлюцинацию от иллюзии?

Реджи замолчал, лихорадочно вспоминая лекции очкарика, но как-то про иллюзии там не было ничего. Шепард ждал, рассматривая его бицепсы, и Реджи показалось, что в этом взгляде есть нечто вроде одобрения.

– А разве это не одно и то же? – осмелев, спросил он.

– Нет, не одно. У иллюзии есть первичный объект, на который накладывается воображаемый образ, галлюцинации возникают вне объекта на пустом месте.

– О, – тупо сказал Реджи. – Ясно.

– Или высокий интеллект, или здоровая генетика, – непонятно прокомментировал док.

Шепард засмеялся и вышел, ничего не сказав. Реджи велели одеваться и готовиться к спуску.

С высоты сорока километров Шелезия выглядела одноцветной и желтоватой, как ослиная моча, но скучно было только первые десять секунд. Лететь со скоростью шаттла в железной бочке еще куда ни шло, зато крутиться как пропеллер вместе с аппаратом оказалось совсем тошнотно То есть никто его не спрашивал, отсутствие воздушных потоков не позволяло маневрировать достойно. Почувствуй себя носком в стиральной машине, йес! Была бы еще связь, но чертова планета глушила все сигналы с тридцати пяти километров с добросовестностью особиста. Хорошую страховку просто так не заплатят. И тот очкарик говорил что-то про микротрещины в обшивке, мол, даже одна его убьет. Интересно, как? Он-то всяко больше микротрещины. Знал бы, где она будет, заткнул бы ее пальцем, он читал такое про плотину, и там сработало, ну а тут-то…

Купол парашюта рванул вверх и разместил его болид в правильном положении относительно желтой земли. До того, как Реджи вылезет и начнет шевелиться на поверхности, на корабле не будут знать, жив он или нет. Надо будет помахать им рукой. Хотя нет, этого в инструкции не было. Было пятно, определенное как безопасное, следовало там сидеть и не рыпаться, прислушиваться к себе и все такое. Он же не макака, он справится.

Шелезия встретила его приземление песчаным облаком, забившим всю видимость, пришлось вылезти и почистить обзорник руками. Больше пыль, чем песок, конечно, но контракт он не нарушил, в капсуле продолжал оставаться одной ногой. После этого он сделал то, что было велено, – развернул оранжевый сигнальный маяк на крыше. Защитный костюм ему снимать запретили под страхом смерти, но это он и сам не собирался делать, что он, дурак, без трусов сидеть на чужой планете? А про респиратор ничего не говорили, поэтому, наверное, его можно снять. Атмосфера ведь пригодна для дыхания? Ну и все.

Он посмотрел на часы, которые ему приказали сразу достать из специального контейнера и завести – механика. Такой диковинки он сроду в руках не держал, покрутил осторожно колесико на боку корпуса и послушал – тикают. Отсчет премии, ха.

Реджи проверил фильтры в отверстиях капсулы, потрогал упаковки с водой, пакеты с пюре, порошки-таблетки – снабдили будто на год отправили, а не на сутки. Белый лист блокнота глядел на него вызывающе. Позже он там что-нибудь напишет, но пока нечего. Был бы хоть пад с собой, посмотрел бы одно кинцо симпатичное, но пад ему не дали. И вообще никакой электроники не дали, в капсуле все было механическим или на ручном управлении. Оно и правильно, если техника сойдет с ума, как он поймет, что это она спятила, а не он?

И всё-таки, что бы такое записать в блокнот? Голод? Нет, пока есть не хочется. Пить? Не хочется. Поспать? Отлить? Тоже мимо. Хоть бы где кольнуло или зачесалось…

Он пересел поближе к стеклу и уставился на каменистую поверхность, занесенную желтым песком. В поле зрения находились какие-то провалы в земле, но слишком далеко, туда нельзя. Нарушишь условия контракта – не видать оплаты. Чем бы все-таки время убить? Мелькнула одна мыслишка, память даже подкинула подходящую картинку, но Реджи прогнал ее как недостойную высокой миссии, хотя костюм стал немного жать спереди, потом это неудобство прошло.

Он посвистел, как научился в детстве, спел весь репертуар армейских частушек, нарисовал на листе точку, а потом тире. Страницы в блокноте были пронумерованы, и он спохватился – вырвать будет нельзя. Часы подлейшим образом показали, что прошло только двадцать минут, еще десять он потратил на то, чтобы посчитать, сколько ему осталось сидеть в бочке. Получалось, тысяча триста восемьдесят минут абсолютно пустого времени. Музыки нет, кино нет, с друзьями не початишься, за окном тоска, и выйти нельзя.

Он достал из ящика упаковку пюре и надорвал край – все-таки развлечение. Жижа оказалась питательной, но не вкусной, после второй пачки третья пошла уже с трудом. Вода тоже не виски, много не выпьешь. Да и облегчаться он надеялся как можно реже, поэтому сделал глоток и сунул упаковку обратно.

Время тянулось прозрачной гелевой массой. От нечего делать Реджи нашел нехитрое развлечение – раскачиваться и укачивать самого себя. Забавно, что через пять минут такого качания, если не открывать глаза, ощущения продолжались уже без его участия – вестибулярке тоже скучно. В какой-то момент он даже задремал, но подпрыгнул резко, как от удара, и сразу посмотрел на часы – твою мать, всего пятнадцать минут спал? О, а может, сутки прошли и стрелка показывает то же время, но двадцать четыре часа спустя?

– Да хрен там плавал, – ответил он сам себе. – За сутки мне бы мочевой пузырь разорвало уже.

Мочевой пузырь не подавал признаков жизни. В обзорнике ветер лениво шевелил песок на лысом просвете с дырами, выглядело это уныло.

Что они вообще забыли в этой заднице вселенной? Хоть бы что интересное, трава там или птички, да хотя бы ископаемые какие, а то ведь об этой Шелезии никто никогда не слышал, пока его не вызвали к командиру и не предложили этот контракт. Секретный. А что в нем секретного? Аномалии какие-то? И что тут такого, кроме того, что электроника через час дохнет? Таких аномалий и на других планетах по пяток на пучок. Может, тут пришельцы водятся?

Эта мысль заставила его внимательнее посмотреть на дыры в земле, вдруг пришельцы – черви?

– Тоже херня, – сказал он вслух, больше для того, чтобы дать работу ушам, затосковавшим в тишине. – Чего им тут жрать?

Жрать определенно было нечего, если не считать камней. Черви-камнееды? В кино показывали такое, но то кино, а то реальность. Куры вот клюют камни, но мелкие, и только потому, что у них зубов нет, а камни им еду перетирают, то есть жратва нужна все равно. И были бы тут черви, ему бы ствол дали, а не блокнот. Значит, нет тут никого.

Реджи опять поднес часы к глазам – ну что ты будешь делать с проклятыми?

– Дважды два – четыре, – громко сказал он. – Дважды три – шесть. Дважды четыре – восемь. Дважды пять – десять. Одиннадцать на одиннадцать…

Последний пример оказался неудачным, он точно не помнил, сто двадцать один или сто одиннадцать, а проверить подсчетом на листочке было нельзя. Может, уже пора написать на нем что-нибудь, чтобы не сказали, что он не работал? Например, что хочется пить?

Сказано – сделано. Лист уже не выглядел таким пугающе чистым, и дальше Реджи изобретательно продолжил тему отсиженной левой ногой. Нет, он научно написал, как его учили – нарушено кровообращение, но все равно. Когда вторая тоже затечет, можно будет и про нее написать. Затея его увлекла. Ну-ка, ну-ка, что там еще происходит в его организме? Например, повышенное потоотделение в области задней части головы существенно? Или надо писать – зона роста волос?

Он смахнул каплю пота с шеи и продолжил свой научный труд. Усиленная перистальтика кишечника – годится, хотя потребовалось привстать, чтобы эта самая перистальтика пришла к логическому завершению после белкового обеда. Правда, не совсем она пришла, но день еще долгий впереди, писать про что-то надо. Почему бы не про неприятные ощущения в области желудка? Они ведь даже болевые отчасти, так что извините.

После смены позы Реджи торжественно квалифицировал эти ощущения как мигрирующие болевые (пригодилось слово). Он пощупал живот, на всякий случай спустил руку ниже и потрогал мошонку, на это простое действие отозвалась почему-то только правая тестикула, и Реджи тоже это добросовестно записал. Можно еще смерить температуру до кучи, у него тут есть градусник с железкой, пусть поработает.

Стрелка на термометре прыгнула к тридцати семи и остановилась. Это уже повышенная температура или нормальная? Вообще, он, конечно, вспотел, но все-таки нормальная температура у человека тридцать шесть и шесть, поэтому записать надо.

Научная работа порядком его утомила. Реджи похвалил себя за то, что не пошел в колледж, иначе занимался бы такой фигней всю жизнь. Он откинулся назад и попробовал улечься на спине, но боль переползла в низ живота, и пришлось лежать на правом боку, где это не так чувствовалось.

Реджи проснулся от того, что организм срочно требовал посещения уборной. Причем так требовал, что был риск не успеть. До этого дня Реджи и не подозревал, сколько всего может поместиться в его кишках.

Не надо было есть третью упаковку.

И вторую тоже не надо было.

Зеркало на стене отразило его бледный вид, когда он, пошатываясь, слез с толчка. Нужно записать, мелькнула у него мысль, но тут же пропала, когда он понял, что боль усилилась и прочно обосновалась в правой части живота. Термометр показал уже тридцать восемь, а пульс он сам себе насчитал под сотню. Он наскоро впихнул эту информацию в блокнот и посмотрел на часы – три часа прошло.

Реджи свалился на койку и потянул к себе упаковку воды. Надо попить, сухость во рту – первый признак обезвоживания, как раз его симптомы. Должны пройти после пополнения водного баланса. Он выдавил в рот содержимое пакета, и стало немного легче. Если не шевелиться, терпеть можно. Живот, однако, думал иначе, через несколько минут он ожил и начал сотрясаться в каких-то пульсирующих спазмах, боль стала настолько невыносимой, что пришлось выпить сначала одну таблетку, а потом и вторую. Что за хрень с ним творится? Он же вот только что был здоров как бык.

Под одеждой то, что еще утром было нижним прессом, теперь выглядело как раздутое лягушачье брюхо, причем с одной стороны больше, чем с другой. Наплевав на научные термины, Реджи занес это в протокол своими словами и полез за тревожным вымпелом. Это было последним, что он смог сделать, стоя на ногах. Через бесконечно долгое время (или ему так показалось?) в крышу капсулы ударил магнит стыковочного модуля, и железная бочка понеслась вверх с такими перегрузками, что Реджи первый раз в жизни помолился.

***

Боб Куинси поймал Брайана в туалете и припер к стенке локтем.

– Ну? – угрожающе спросил он. – Что за непонятная тишина? Чувак жив, правильно? Значит, нагнули планету? Снимаемся с орбиты?

– Нет. – Брайан выкрутился из его хватки и огрызнулся: – Не снимаемся.

– Почему? – Крис отошел от писсуара, застегивая ширинку. – Чем аппендицит-то вам не угодил? Это же не аномалия.

– Флегмонозный аппендицит, – многозначительно поджав губы, объяснил Брайан. – Вместо двенадцати часов за четыре развился. Хорошо хоть он этапы болезни в блокноте описал, по симптому Хорна и установили, сразу на стол. Прооперировали.

– И что? – возмутился Боб. – Подумаешь, скоротечный аппендицит, с каждым может случиться!

Брайан покрутил головой по сторонам, убедился, что все кабинки пусты.

– Не с каждым, – шепотом сказал он. – Скоротечный – ладно, но этого парня выбрали потому, что у него единственного из всех кандидатов удален аппендикс. В возрасте шести лет.

***

– Ошибка в документах?

– Да черт его знает, без полноценного расследования не скажешь.

Таким сердитым, как сейчас, Катлер видел Бена всего однажды – когда у них перед носом уходили грабители элитного автосалона.

Тогда штатный полицейский кар, принявший вызов, никаким образом не мог соперничать с угнанной ворами скоростной моделью на антигравах с турбостартом, бессмысленно было даже пытаться. Угонщики нарочно сделали круг по стоянке метрах в трех от земли, потом с неприличными жестами и гоготом поднялись выше. Катлер, не желая рисковать сидящим в служебной машине Беном, передавал информацию дорожной полиции, а воришки зависли у них над головой, и издевательские желтые брызги растеклись по лобовому стеклу. Это оказалось последней каплей: злой как черт Бен толкнул дверь и выскочил наружу, содрал с куртки свой маячок и швырнул в брюхо парящей в воздухе машины – жест, который Катлер ошибочно принял за выражение отчаяния. Ошибочно – потому что через семнадцать минут грабителей задержала не дорожная полиция, а войска специального назначения, вышедшие на операцию «Перехват». Бену за эту выходку влетело от Катлера больше, чем от деда, но краденая машина вернулась в салон целой, а преступников через неделю доставили в участок вежливые люди в штатском, после того как убедились, что похищение Шепарда-младшего воришки не планировали и даже не знали, с кем имеют дело.

Бену было одиннадцать.

– Данные этого Хорна были когда-то утеряны в архиве, – объяснял тем временем взрослый Бен, замещая возникший на сетчатке Катлера детский образ. – При копировании случайно стерли файл, потом восстанавливали, так что об аппендиците сведения записаны с его слов, никто не проверял фактическое наличие. Шрамов от операций сейчас не остается, так что в этом смысле подозрений ни у кого не возникло. А детская память избирательна, любит переворачивать события прошлого с ног на голову. Ему могли удалять не аппендикс, а миндалины, аппендикс же удаляли, скажем, соседу по палате, но он запомнил так, и даже на полиграфе прошел бы тест на правдивость. Где это было – не помнит, вроде бы с матерью жил на каком-то курорте, но мать давно умерла, жалоб у Хорна за это время не было, так что тупик.

– Занятно получается, – задумчиво сказал Катлер. – Универсально как-то. Если ты веришь в магию, можешь считать, что у Хорна вырос новый аппендикс взамен потерянного на операционном столе, и потом воспалился вот так некстати. Если ты материалист, спишешь все на игры разума и памяти, а аппендикс останется в твоей картине мира на своем месте. Все так логично и гладко, с какой стороны ни подойди, в точности как с той электроцепью.

– Уникальные комфортные условия для любой картины мира? – Бен сел рядом с ним на угловой диван в зоне ожидания санчасти. – Любой каприз за ваши деньги?

– Я не знаю, как это научно называется, – признался Катлер. – В обоих случаях выглядит как подстройка под любую конфессию, любой статус и любые убеждения. Ну знаешь, как в этих ваших отелях класса супер-люкс? Туда можно припереться с любым животным, хоть с лошадью, они найдут способ разместить ее комфортно, и ты даже не будешь чувствовать себя кретином.

Бен взял из вазы с фруктами яблоко, разделил его ножом на половинки, вырезал середину и одну из полусфер протянул Катлеру.

Яблоко было большим, красно-желтым, с коричневыми семенами в сердцевине и остатком листа на черенке, казалось, только надкусишь – и брызнет сок. Катлер таких давно не видел, в магазинах было больше синтетических: идеально ровных, одинаковых на вкус и не содержащих никаких сюрпризов.

10. Недостающее звено

Зачем ему понадобилось осматривать рабочее место Ульрика, Катлер сам не знал. Наверное, для очистки совести. По-хорошему следовало закрыть это дело за отсутствием состава преступления, но его никто не открывал. А Катлер продолжал относиться к нему как к делу. Бедный Ульрик к этому моменту отправился в свободное плавание капсулой с прахом – так хоронили умерших в космосе со времен колонизации; слова Бена о «менингите призывника» выглядели убедительно, но чутье полицейского говорило о каком-то пропущенном звене, и оно, звено это, заставляло его тратить сейчас драгоценное время отпуска на путешествие в лифте к нижней технической палубе.

Брайан сопровождал его, тактично держась чуть в стороне. Бена с ними в этот раз не было, он, пользуясь затишьем в зоне лакун, присутствовал при спуске буровой на точку, откуда недавно так поспешно эвакуировали Хорна. Поделиться мыслями было не с кем, может, к лучшему.

– Это здесь, сэр, – Брайан остановился и указал на полипластовую вставку в металлической двери, за которой виднелся сотрудник, заменивший Ульрика на этом посту.

Вместо срезанного замка стоял новый, он послушно мигнул в ответ на карту в руке Брайана, и дверь беззвучно съехала в сторону.

– Останьтесь снаружи, – попросил Катлер секретаря, видя, что для троих внутри места маловато. – Я недолго.

Это пожелание Брайан выполнил с заметным облегчением, ему, похоже, были неприятны воспоминания о смерти Ульрика. По крайней мере с того момента, как ему поручили проводить генеральского гостя, выражение лица у него было самое что ни на есть траурное.

Катлеру такие условности не мешали, смерть давно стала для него рабочим понятием, как входящие счета за коммунальные услуги. Всё умирает в этом мире, и нет никакой трагедии в том, что некий процесс кончается во времени. А вот причины, по которым он подходит к концу, относятся уже к совершенно другому кругу вопросов, далеко не философскому.

Техник поднялся с места при его появлении и отошел в сторону: был предупрежден о визите и терпеливо ждал, пока гость удовлетворит свое любопытство.

Как проходное помещение называется правильно, Катлер не знал – здесь переодевались, принимали рабочие заявки и отчитывались в корабельном мессенджере. Комната имела две двери: наружную, за которой он оставил скучать Брайана, и напротив нее вторую, ведущую в ангар с техникой. Туда Катлер не стремился, мельком оценив за стеклом складские масштабы.

Из глухих стен одна была занята столом с селектором и холосвязью, рядом приткнулся рабочий стул на колесах, другая являлась шкафом во всю ширину помещения. За приоткрытой створкой Катлер увидел пустые полки и несколько упаковок быстрорастворимого супа. Потолок светился ровным квадратом, встроенный прямо в него кондиционер горел рабочим диодом в углу. Катлер поискал глазами панель управления и не нашел – вентиляция была частью складской климат-системы.

Все выглядело очень и очень пристойно.

Будь кабинет темным, неудобным, шумным или подверженным вибрации, причины депрессии Ульрика можно было бы списать на внешнее негативное воздействие и накопленную усталость. Но ничего похожего Катлер здесь не увидел, как и книг с мистической тематикой или религиозных символов вроде распятия или полумесяца со звездой, встречающихся иногда на рабочих местах у верующих людей. Одним словом, никаких предпосылок для мрачных предсказаний. Даже пол был в идеальном состоянии. Именно эта идеальность заставила Катлера обратиться к парню в комбинезоне.

– Здесь всегда так чисто? – спросил он. – Я имею в виду, что помещение проходное, они редко выглядят такими стерильными. Как вы этого добиваетесь? Спрашиваю, потому что неплохо было бы опыт перенять.

– У нас это тоже редкость, сэр, – не стал врать парень. – Это ж дело такое, то сам с ремонтной площадки грязный придешь, то дроида вызовешь, а он в смазке по самую крышечку, как наследит… Зашли бы вы сюда день назад, сказали бы другое. Но у нас вчера после смены была генеральная уборка вне графика. Недавно один сотрудник заболел прямо на этом рабочем месте, слышали, наверное?

– Да, конечно.

– Он умер, и мистер Стивенс распорядился тут все хорошенько отмыть, побоялся, что инфекция осталась и кто-нибудь еще заболеет. Начальству виднее, приказали – сделаем.

Парень явно понятия не имел, о какой инфекции идет речь и как она передается. С другой стороны, он не обязан это знать, вымыли – и всем спокойно, даже по-человечески объяснимо. Вот только случилась эта уборка сразу после того разговора со Стивенсом, в котором Катлер проявил интерес к фильтрам и пыли. Причем Стивенс тогда ни словом не обмолвился о планируемой санобработке помещения, сказал, что идет получать груз, хотя одна причина не хуже другой. Решение было принято спонтанно и очень походило на уничтожение улик. Но каких именно?

– Как происходит генеральная уборка в таких местах? – Катлер посмотрел вверх, потом по сторонам. – Дроиды убирают?

– Ровные поверхности моют они, а сложные вроде ножек стола или полок в шкафу я уже сам, им дольше объяснять, чем самому сделать. Они у нас ремонтные, не бытовые, гайки крутят лучше, чем тряпкой машут.

Парень отвечал охотно, точно рад был отвлечься и поболтать с кем-то, кроме роботов, но при этом все время поглядывал на холовизор, оставленный работающим. Проекция была погашена, однако диод аппарата горел активностью, как бывает при незавершенном диалоге.

Интересно, случайно или нарочно оставил?

– Скажите, вы видели где-нибудь здесь испорченный фильтр? Такой, какие снимают с флаеров, только разорванный и забитый песком? На столе, может быть, или в мусорном ведре?

Парень ни секунды не колебался с ответом.

– Нет, сэр. Если он был испорчен, его наверняка утилизировали на складе вместе с остальным мусором. Когда фильтры меняют, с них много грязи летит, обычно с ними в респираторе работают или вообще дроидов вызывают снять, а то наглотаешься.

– То есть если бы Ульрик хотел показать такой фильтр кому-то, например мистеру Стивенсу, то позвал бы его на склад под вытяжку? У вас ведется видеорегистрация входящих на склад людей? Я могу узнать, кто заходил туда в день его госпитализации?

В помещении наступила тишина. Катлер по лицу парня понял, что вопрос вызвал серьезные трудности с ответом, и затаил дыхание.

– Регистрация есть, – выдал тот наконец результат своих мыслительных процессов. – Но Ульрик не любил посторонних на складе. Фильтры небольшие, если вы о флаерах, которые отправляют за пробами, хотел бы показать мистеру Стивенсу – сюда бы принес. Но здесь запись не ведется, сами понимаете, раздевалка.

И он снова взглянул на холопроектор. После этого Катлер уже не сомневался, что их разговор слушает не кто иной, как Стивенс. Была у них с дежурным такая договоренность заранее или тот сам позвонил сейчас и велел не отключаться, спросить было нельзя. Но понять невидимого слушателя легко: хотел быть в курсе того, что его сотрудник наболтает полицейскому, который напрямую вхож к Шепарду.

Катлер вернулся мыслями к делу. Значит, Стивенс фильтр все-таки видел, и показывал его не кто-то, а сам Ульрик, и происходило это здесь. Скорее всего, и уборка имела какую-то связь с этим чертовым фильтром, принесенным сюда. Где можно держать такой специфический предмет, чтобы при надобности быстро показать, но при этом не подавиться пылью?

Он открыл дверцу шкафа и пригляделся к поверхностям – вроде чисто. Парень следил за ним, покручивая в пальцах какой-то кусок провода. Катлер достал из кармана упаковку салфеток, которые по полицейской привычке ничего не брать голыми руками вечно таскал с собой. Получив распоряжение протереть полки в шкафу, девяносто девять человек из ста протрут только верхние стороны и немного стены. Снизу полки моют исключительно параноики, а парень в комбинезоне таковым не выглядел. Катлер прошелся салфеткой по нижним поверхностям и увидел, что ткань покрылась серыми разводами.

В качестве источника информации о составе пыли техник не годился. Ну что же…

– Умерший, как я погляжу, не слишком-то жаловал гигиену? – Катлер постарался задать вопрос шутливым тоном, салфетку же продолжал держать в руке так, чтобы следы оставались на виду. – Раз такой слой пыли в шкафу осел?

– Да не сказал бы. – Парень растерялся, это чувствовалось по его голосу. – После Зефа помещение выглядело довольно чистым. Он вообще был чистюлей, даже комбинезоны носил белые. Не терпел грязи.

В этот момент дверь со стороны коридора распахнулась и в нее поспешно ввалился Стивенс. Лицо его было красным, а взгляд, брошенный на болтливого парня, заставил Катлера замолчать и с любопытством ждать, что будет дальше.

– Хоук, идите на склад, – отрывисто приказал Стивенс. – Я вас позову, когда понадобитесь.

Работник с заметным облегчением подчинился. Стивенс плотно прижал за ним дверь, проверил ту, через которую вошел сам, плюхнулся на стул, наклонился вперед и закрыл лицо руками. Минута прошла в томительном молчании.

– У меня в отделе еще шесть человек, – вдруг сказал Стивенс другим, не похожим на свой предыдущий тон, голосом, поднимая голову. – Я обязан думать о них.

– И о себе, – нейтрально подсказал ему Катлер, мысленно скрестив пальцы. – Ульрик был чистюлей, но вы распорядились тут все вымыть после нашего разговора. Боялись не грязи и не инфекции. Чего?

– Что все это дойдет до самого верха, – почти огрызнулся Стивенс, но тут же взял себя в руки. – Не знаю, где Ульрик достал эту дрянь. Действительно не знаю. Это вещество запрещено в Урсуле, но на Мумбаях его можно купить свободно. Я не слежу за сотрудниками днем и ночью, у меня нет такой задачи. С обязанностями справляются, остальное их личное дело.

Катлер развернул салфетку.

– Когда это стало понятно?

Стивенс сначала скривился, а потом махнул рукой, решив говорить только правду и ничего кроме правды.

– Когда Ульрик отказался выполнять свои прямые обязанности. До этого я списывал его странности на своеобразный юмор и плохое настроение. Но последний раз был уже перебором. Я отругал его, потом пригрозил, результата это не имело, он продолжал нести ахинею, пытался убедить меня в своей правоте, показывал фильтр в шкафу. В тот момент я еще думал, что он пьет по-тихому и это признаки делирия. Вызвал носилки, чтобы отправить его на экспертизу принудительно, после этого обшарил шкаф, предполагая, что найду там запасы виски. А нашел под фильтром это. Песок так не выглядит, пыль тоже.

– Вы что же, на глаз определили, что за вещество рассыпано на полке?

– Не надо быть семи пядей, если человек запирается посреди рабочего дня и ведет себя неадекватно, а на полке у него следы черного порошка. Не знаю, как я не убил его тогда, едва представив, что это мог обнаружить кто-то другой.

– Почему не сделали анализ найденного?

– Боялся огласки. Если мой подчиненный так себя ведет на рабочем месте, стало быть, и моя вина в этом есть.

Утверждение было спорным, но Катлер не стал акцентировать на этом внимание. Возможно, он плохо знаком с порядками на корабле, а Стивенс знает, о чем говорит.

– И что вы сделали потом?

– Сам тут на скорую руку все собрал и утилизировал вместе с фильтром.

– Зря. Следовало сообщить хотя бы врачу.

– Вы вообще представляете, что такое замараться с наркотиками, когда на корабле присутствует глава государства? Никто даже слушать не станет, снимут с должности в одну секунду, лишь бы расследование завершить и отчитаться наверх о результатах. Если срок и не дадут, то о приличной работе точно придется забыть навсегда. Но Ульрик умер. В каком-то смысле это лучшее, что он мог сделать. Менингит – инфекция, смерть наступила в санчасти, вскрытие в таких случаях не делается. Если бы вы не начали интересоваться проклятым фильтром и пылью, никто ничего не узнал бы, а совершенно идеально уничтожить следы, понятное дело, я не смог.

– Подождите, разве в санчасти не определили наличие примесей в его крови? – удивился Катлер. – У него должны были взять пробы.

– Брали, но почему-то не выявили, – в голосе Стивенса была уверенность или ее подобие, насколько это вообще возможно в такой ситуации. – Может, он пытался соскочить в этот промежуток. Не знаю. Своего опыта у меня нет в таких делах, я никогда не употреблял ничего запрещенного.

Стивенс замолчал. Катлер не стал задавать новых вопросов, потому что теперь срыв Ульрика выглядел намного понятнее. Такой побочный эффект есть у всех наркотиков, особенно в период абстиненции, остальную цепочку Бен описал верно. Заодно стало объяснимо и поведение самого Стивенса в кабинете Шепарда: если обо всем этом он думал во время доклада, то понятно, и почему чужое мнение выдал за свое, и почему не вспомнил потом, что говорил, – когда над тобой висит срок, тут уже не до снимков гнейсов и кварцев.

Теперь Катлер действительно чувствовал, что дело можно закрывать, – недостающее звено встало на место. С ним ситуация казалась ясной.

– Есть предположения, у кого Ульрик доставал «блэк» на корабле? Может быть, кто-то недавно к нему приезжал? Знакомый, родственник?