Текст книги "Фуллстоп (СИ)"

Автор книги: Герда Грау

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Фуллстоп

Глава 1. Здравница

«В склянке темного стекла

из-под импортного пива

роза красная цвела

гордо и неторопливо».

– У нас всем нравится. Многие приезжают второй раз. Место, говорят, хорошее. Всесоюзная здравница. Всех лечим.

Женщина в переднике говорила, покойно сложив руки в замок на животе и даже немного покачиваясь. В раскрытую дверь была видна тележка с круглым пылесосом и снятые в номерах полотенца, наваленные на ручку конструкции.

– А чистое дадите? – Александр посмотрел на пустые крючки и вопросительно обернулся. – Тут ни одного нет.

– Кастелянша еще не пришла, – охотно объяснила женщина. – У нее рабочий день с десяти. Как придет, я принесу.

Он бросил взгляд на часы. «Ракета» без цифр с вечным календарем, похожая на телевизор, показывала половину девятого. Александр махнул рукой – больше ничего не надо. Женщина сделала шаг назад и растаяла в проеме. Ковровая дорожка, красная с зелеными полосами по краям, приняла ее, обеззвучила, а потом и растворила в паркетном сиянии холла.

Номер был небольшим. Вытянутый прямоугольник оканчивался окном, у которого стоял стол. Широкая кровать при ближайшем рассмотрении оказалась двумя одноместными, пришлось попрощаться с мечтой спать по диагонали. Санузел выглядел по-спартански – унитаз, раковина, в углу душ: слив прямо в полу, среди белых плиток, украшенных геометрическим узором. Зеркало и розетка для бритвы.

Александр прошел к балкону, открыл дверь. Желтые занавески под деревянной плашкой карниза вздулись парусами и опали, показав выложенную метлахской плиткой лоджию с видом на море. От смежных балконов ее отделяли белые скошенные секции, так что если не приближаться к перилам, никто не увидит, а вот если подойти к краю, то можно заглянуть к соседям. Он постоял на металлическом пороге, который под его весом немного прогнулся (алюминий, острый, босиком не наступать), вернулся к столу и налил себе воды из графина. Стаканы на подносе были почему-то разными.

На прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Александр подождал, но трескучий звук не унимался, пришлось снять трубку.

– Алло.

Сквозь шум и помехи пробился издалека голос Веры.

– Долетел?

– Да, я на месте.

Вера помолчала.

– Ну и как тебе там?

Александр обвел взглядом номер: клетчатое постельное белье на кровати наполовину прикрыто гобеленовым отрезом, полированный трехстворчатый шкаф, тумбочки парные, холодильник.

– Хорошо. Хочешь приехать?

– Нет-нет, – торопливо отозвалась Вера. – Я только спросить. Хорошо – и прекрасно.

«Тавтология», – машинально отметил Александр, и тут же поморщился.

– Поздравляю, – сказал он в трубку, чтобы не молчать. – Совет да любовь.

– Саш, не надо, – попросила Вера. – Просто отдохни как следует, ладно?

– Ладно.

В трубке стало тихо, а потом она коротко загудела. Он подержал ее в руке и аккуратно положил на рычаги. Аппарат был оранжевым, как апельсин.

«Отдохни…» Вспомнить бы, как это делается. Наверное, для начала нужно спать сколько захочется. Хорошо есть. На море ходить днем, а вечером – на променад. Дышать морским воздухом. Процедуры всякие делать, солнечные ванны. Гимнастику тоже можно.

– Для чего? – спросил он свое отражение в шкафу. – Давай, скажи честно – для чего?

Отражение ничего не ответило.

Затолкав чемодан под стол, Александр остался сидеть на корточках, упираясь коленом в его крышку. Нужно было распаковать вещи, достать бритву, крем, пижаму, но шевелиться не хотелось. Некоторое время он провел, разглядывая на тонкой занавеске спайку – нейлон расплавился. Может быть, до него здесь жила женщина, гладила на столе блузку, и вот, нечаянно задела. Сверху не видно. Торопилась, наверное, собиралась в ресторан со своим кавалером: пить вино, болтать, слушать музыку. Что она писала? Рассказы? Повести? О чем? О детях? О животных? Была брюнеткой, носила крупные серьги и бусы из янтаря, смеялась заразительно. Духи «Красная Москва».

В дверь постучали.

Александр сообразил, что стучат уже не первый раз, поспешно поднялся, но открывать не пришлось. Замок щелкнул, знакомая уже женщина вошла и испугалась.

– Извините, я думала, в номере пусто.

– А зачем тогда стучались?

Женщина молча попятилась, держа на вытянутых руках полотенца, точно рушник с хлебом. Ей не хватало только косы и кокошника.

– Простите, – пробормотал Александр, растирая лоб. – Я не спал всю ночь, плохо соображаю, что говорю. Оставьте где-нибудь.

Полотенца перекочевали на край кровати, чистые, сероватые, жесткие. Три штуки.

– Разве уже десять?

– Четверть одиннадцатого, – тихо ответила женщина.

Холодный душ сделал свое дело, он успокоился. Бреясь, он даже наметил план: посмотреть территорию, найти столовую, позавтракать, потом визит к врачу, может, и искупаться успеет. Ни о чем не думать, ничего не планировать, не следить за временем, снимать напряжение, как говорили ему в редакции. Даже рассеянным быть не помешает. Верную «Ракету» придется спрятать в чемодан. На территории парка много лестниц, широких, каменных, ведущих с одной террасы на другую, если по ним ходить каждый день вверх по несколько раз, можно согнать эту дряблость, которая образовалась в нынешний год, пока он писал четвертый том «Приключений Поля и Афанасия». Загореть, мышцы поправить. Волосы бы погуще… Ну, здесь ничего не попишешь…

Последняя фраза вышла непроизвольно, но он повторил ее с нажимом на каждое слово, просто послушать звучание непривычных слов.

– Ничего не попишешь, – вслух сказал он, накручивая бритвенные круги по щеке. – Здесь ничего не попишешь.

Острая боль внезапно полоснула кожу, на подбородке выступила капля, скользнула вниз и распустила на раковине алые лепестки. Плеснув на нее водой, Александр вышел на балкон и облокотился о парапет, подставив мокрую голову солнцу вместо фена.

Лучи на юге жгучие, не то что у него в городе, беда, если бы не местный ветер. Кажется, бриз. Вера сейчас загнала бы его обратно в номер, но Веры у него больше нет. Полное, так сказать, безверие…

– Сашка, уйди с балкона! – крикнул рядом женский голос.

Александр вздрогнул. Повернул голову и столкнулся глазами с мальчиком, который точно так же, как он, свешивался через перила на смежном балконе. На шее у мальчика висело сероватое полотенце, в руке он держал косточку от персика.

– Тезка, – сказал Александр. – Привет, сосед. Простудиться не боишься?

Сашка лег щекой на нагретые перила, улыбнулся, показав расщелину между резцами, и рукой проехался по коротким волосам.

– Высохло уже, – солидно объяснил он.

– Панаму тогда надень, – посоветовал Александр. – Напечет макушку, будет солнечный удар.

– Дома и жарче бывает. У нас море ближе.

– Зачем же сюда было ехать? – искренне удивился Александр.

Сашка переступил к краю своего балкона, встал на цыпочки и локтем навалился на общий разделитель, даже слегка подпрыгнул, при этом выражение лица у него стало таинственным.

– Да мне скоро десять, а я еще не пишу. Ну то есть изложения пишу, диктанты, а продолжения – нет. Здесь психологи, врачи, библиотека детская большая.

В доказательство своих слов он опустил руку куда-то вниз и показал книгу, взятую, видимо, в той самой библиотеке. На обложке книги были мальчик и рыжий лис, сидящие под одинокой звездой.

– А тебе никогда не хотелось продолжений? – не поверил Александр. – Капитана Немо, например? Тома Сойера?

Сашка убрал книгу и отступил на шаг назад.

– Нет. Зачем?

Александр растерялся. Он не задавался вопросом, зачем нужно продолжать чужие книги. С ним это просто случилось, как читать научился: голова создавала сюжет с любимыми героями, руки тянулись к тетради, и буквы выстраивались на белом плацу листа, как пехотное каре, готовое к бою. И атаковало неприятеля – пустое пространство, захватывало территорию словами, исправляло несправедливости и обиды и поднимало свой флаг. Так делали все его друзья, так делали его родители, и до сего дня он даже не представлял, что может быть по-другому.

– Потребность, понимаешь, такая. В мировой гармонии. В счастье для всех.

Он подумал, что мальчику не объяснить таких тонких нюансов. Возможно, ему действительно попадались такие писатели, которых не хотелось продолжать. Хотя нет, читает же он Экзюпери, у «Маленького принца» всегда много продолжений.

Сашка избавил его от раздумий, задав свой вопрос:

– А вы почему сюда?

Правдивый ответ был тяжелым. Всем остальным Александр говорил, что просто расстроен личными неприятностями и зол за испорченный любимый пиджак, но дело было совсем не в пиджаке. Пиджак был вообще не при чем. Вряд ли ребенок поймет.

– Я, видишь ли, неудачно написал жалобу в химчистке. – Александр вспомнил эту жалобу, четыре листа в амбарной книге. – Немного эмоционально. Вот на работе и решили, что мне нужно нервы подлечить.

– Поскандалили?

– Сашка, пошли есть. – На балкон вышла женщина, увидела соседа и вежливо склонила голову: – Здравствуйте.

Сашка мгновенно просочился под ее локтем в комнату.

– Добрый день. – Александр был благодарен ей за своевременное появление. – Извините бога ради, нельзя ли мне пройти с вами до столовой? Я только дорогу запомню и больше досаждать не буду, первый раз тут.

– Пойдемте, – ответила женщина. – Мы в первый раз тоже долго искали. Заблудиться легко.

В столовой было малолюдно, основной завтрак закончился, и только металлические емкости с какао, чаем и кофе с молоком были к услугам вновь приехавших. Хлеб, впрочем, тоже был. Белый и черный. И масло на блестящем подносе. И розовая колбаса в нарезке. И даже вареные яйца и сардельки.

Они сели за покрытый красной тканью длинный стол на небольшом расстоянии друг от друга. Вроде как знакомы, но все-таки посторонние. Сашка в ожидании стакана крутился на стуле, сполз под скатерть и был изгнан родителями в туалет снова мыть руки.

– Толя, принеси еще батона, – обратилась женщина к мужу.

Лысоватый Толя разгрузил поднос с какао и послушно поплелся за хлебом. Александр незаметно наблюдал за ними. Интересно, кто из них пишет? Вряд ли он, скорее она. Энергичная, деятельная… Наверняка публицистика, что-нибудь школьное с уклоном в просвещение. Может быть, немного про авиамоделирование и научные эксперименты. Студенческие походы на байдарках. Костры, палатки, картошка, песни под гитару. Хотя не исключено, что пишет он. Тогда, скорее всего, биографии. Набил руку на Иване Грозном и викингах, перешел к двадцатому веку и великим открытиям, паровые двигатели, дирижабли, аэропланы, очки, планшеты, полярные исследования…

– Третье лето сюда приезжаем, – вдруг сказала Сашкина мать, перехватив его взгляд. – Каждый раз обещают. Все надеемся на чудо. Машинку пишущую подарили. Бумага дома ящиками стоит. Ручка есть, с золотым пером.

Александр опустил обратно поднятый ко рту стакан. Женщина не ждала ответа, ей просто нужно было выговориться.

– Он не глупый, учится хорошо, дома четыре шкафа книг, во все библиотеки записан, читает много. И – не пишет. Врачи говорят, какой-то блок.

– Некоторые поздно начинают. – Слабое утешение, но лучше, чем молчать истуканом. – Умберто Эко, Пруст…

– Это их публиковать стали поздно, – ответила женщина. – А писать они начинали раньше. Стихи девушкам, рассказы, пьесы… Чем дальше, тем больше я боюсь, что когда мы добьемся своего, он с этим не справится или не сможет контролировать.

Александр про себя крякнул.

– Это и взрослым трудно дается. Может быть, проще оставить как есть?

– У вас есть дети?

– Нет.

– Тогда вы вряд ли поймете. – Она глотнула свое какао, словно то было спиртным напитком. – Знаете, в этот раз мы на электричество согласились. Как последнее средство.

– Это же больно.

– Я знаю. Некоторым, говорят, помогло, блок этот разрушить. Писать начали. Мало, серенько, скучно, подражательно, но все-таки безопасно. «Красного цветка» не породят.

Сашка вернулся, ничего не знающий о нависшей над ним угрозе, Толя тоже принес нарезанный батон, и за столом наступила пауза.

– Какой еще «красный цветок»? – подозрительно спросил Сашка, уловивший только последние слова. – Который в «Маугли» был? Огонь?

Родители Сашки переглянулись.

– Просто такая легенда, – пояснил Александр, чтобы компенсировать промах его матери. – Когда писатель создает свой главный труд, когда вкладывает в него всего себя, все доступное ему вдохновенье, весь опыт, всю свою изнанку до донышка – над его творением распускается цветок. Красная роза.

Сашка приоткрыл рот, отложив в сторону схваченный кусок булки.

– И он цветет до тех пор, пока созданное мастером не отзовется в чьей-то душе стихией живого отклика, породив понимание и проникновение в замысел. Когда кто-то со всей полнотой вчувствуется в автора, услышит, как он дышит, – цветок поблекнет, передавая свои краски читателю. Так автор поймет, что у него навсегда есть теперь лучший собеседник, собрат.

– И как его потом найти, этого собрата? Может, он в Аргентине книжку прочтет, – не удержался Сашка. – Он что, поймет, что это «его» писатель?

– Говорят, желание разыскать автора и все с ним обсудить будет непреодолимо. Как зов крови, как поиск разума во вселенной, огромная и неконтролируемая потребность, которую нужно удовлетворить, чтобы найти покой. Когда автор поговорит с ним или прочтет его письмо – цветок возле текста вновь обретет свежесть и прежние яркие краски. Только цвести теперь будет уже для двоих.

– А я могу… – подумав, вдруг начал Сашка.

– Нет! – дружным хором прервали его фразу родители, и отец Сашки метнул в непрошеного рассказчика огненный взгляд. – Тебе сказали, что это просто легенда. Красивая сказка. В наше время существует наука, она все объясняет иначе. «Красный цветок» – просто название, упрощенный способ говорить об уникальном физическом явлении, имеющем корни в каком-то ином пространстве или в неизвестном измерении нашего.

Александр пригляделся к нему – нет, не биографии пишет, науку популяризирует. Для детей и юношества. Продолжал, небось, фантастов, Беляева, Грина, «Аэлиту» Толстого тоже, вот и нашел свою нишу.

– …Накопившийся потенциал порождает своего рода прокол в пространстве, и когда он вторгается туда, оттуда в наш мир встречно выступает эта «роза», источник энергии огромной мощности. Принцип похож на шахматные часы, одну кнопку вдавил – вторая выскочила. Огромная мощность у него в прямом смысле слова, можно космический корабль снарядить в другую галактику. На некоторых приборах он действительно похож на розу. А вот воронку этот цветочек оставляет после себя размером с Луну, если его нечаянно тронуть или сдвинуть с места. Читал про Тунгусский метеорит? Использовать этот вид энергии люди пока не научились, предсказать, кто и когда создаст новый красный цветок, – невозможно, разрядить его очень и очень сложно. Поэтому всех и приучают писать с детства, чем раньше, тем лучше. Для этого всеобщую безграмотность победили, кружки для юных открываем, развиваем литературное наставничество и соавторство – все это снижает риск до приемлемой нормы. И чтение в школах обязательный предмет, мы сейчас самая читающая страна в мире. Разделенный на множество потребителей потенциал не опасен.

Сашка недоверчиво посмотрел на Александра, пришлось утвердительно кивнуть – отец прав. С физикой разговор стал ребенку неинтересен, он развернул книгу, нашел там закладку – сплющенную обертку от шоколадной конфеты «Красный мак» – и погрузился в чтение. Александр поднялся – приближалось назначенное ему время приема у главного врача, нехорошо будет опаздывать с первого дня. Когда он уходил от стола, Сашка не обернулся.

Глава 2. Лечебный корпус

Женщина-врач была молодой, но выглядела старше, в основном из-за усталости, отражавшейся у нее на лице. Она сделала ему знак присесть и продолжала что-то писать. Наверное, тетрадь на столе была чьей-то карточкой, толстой, проклеенной на корешке розовым коленкором с двумя поперечными синими полосами. Александр посочувствовал неизвестному пациенту – эк его прихватило, раз столько страниц заполнено.

– Я вас слушаю, – неожиданно сказала врач, не поднимая головы. – На что жалуетесь?

– Да вроде бы ни на что, – честно отозвался он. – Нервы приехал подлечить.

– У невролога в поликлинике наблюдаетесь? На учете в ПНД стоите?

– Нет.

Врач подняла глаза, казавшиеся огромными из-за увеличительных стекол очков.

– Ранее где-то обследовались?

– Не успел. Не знал, что пора.

Женщина сняла очки, положила рядом с собой и развернула кресло к нему. Кресло было желтым и мягким, с невысокой спинкой, сидеть в нем казалось неудобным. Сейчас Александр решил, что она не устала, а чем-то сильно расстроена.

– У вас в направлении написано слово «cito», – сказала она. – Цитовые пациенты к нам поступают только в одном случае. Знаете, в каком?

Александр дернул плечом – догадался по контексту.

– Рассказывайте, как проявилось, что почувствовали, – велела врач. – Только честно. Иначе помочь вам не сможем.

– Три дня назад, – Александр тоскливо посмотрел на забранное решеткой окно, как в милицейском отделении, – я сдал пиджак в химчистку. Мне его испортили. Любимый пиджак, хорошо сидел, мне вообще трудно вещи подбирать, я довольно сильно поправился в последнее время…

– Ближе к делу, – остановила его женщина.

– Не знаю, что на меня нашло, я вообще-то не скандалист, но накатило, я потребовал жалобную книгу и написал четыре страницы.

– Какого формата?

– А-четыре. С двух сторон.

– Сколько времени потратили?

– Да немного.

– Точнее?

– Полчаса, наверное. Я не помню.

– Жалоба у вас на руках? С собой привезли?

– Нет. Сотрудник химчистки вырвал эти страницы. Объяснил тем, что не хотел портить репутацию учреждения, чувствовал себя виноватым, ну и так далее.

– Он их вернул по требованию?

– Нет. Поклялся, что уничтожил. Обычная бытовая история.

Врач опять надела очки, глаза превратились в окуляры. «Чтобы лучше тебя видеть, Красная Шапочка…»

– Настолько бытовая, что ваш главный редактор запретил вам работать и отправил с пометкой «срочно» к нам, – кивнула она. – Нет, мой дорогой пациент, история ваша не бытовая. Что вы писали до жалобы?

– Четвертую книгу цикла про…

– Неважно, мне достаточно, что она четвертая. Это многое объясняет. Вас издают?

– Да.

– Отзывы пишут? Встречи с читателями проводите?

– Регулярно. И пишут мешками.

– Премировались?

– Мой цикл на хорошем счету, и в планах на следующий квартал пятую книгу поставили.

– Какой объем вы ежедневно пишете?

– Три листа машинописных.

– Четыре листа бывает? Пять?

– Нет, у меня такая норма по графику. Я укладываюсь в редакционные сроки.

– Едите при этом? Телевизор работает? По телефону звоните?

– Частенько.

– Спите хорошо потом? Бессонницы не бывает? Ярко окрашенных снов на тему написанного? Эпизоды с героями не проигрываются при пробуждении? Диалоги?

– Нет, никогда не было, и сплю я хорошо. Спал.

– Сон нарушился после жалобы?

– Да, примерно в это время. Как вы угадали?

Врач подвинула к себе толстую тетрадь и раскрыла ее в середине, где была оставлена закладка, выступающая краем из обреза, как дразнящийся язык.

– Здесь указано, что жалобу вы составляли не полчаса. Вы написали ее за три минуты. Четыре человека были свидетелями – директор химчистки, приемщики и уборщица, которая пришла заменить коврик у двери. Я хочу, чтобы вы осознали этот факт – три минуты на четыре листа с двух сторон. Человек физически способен заполнить знаками такую поверхность за указанное время? Даже если пишет одно и то же слово?

Александр облизал пересохшие губы.

– Нет. Они, наверное, ошиблись.

– Все четверо?

Только сейчас до Александра дошло, что толстая тетрадь с розовым переплетом является его собственной карточкой. Этот факт был поразительнее четверых свидетелей. Почему она такая объемная? Он ведь почти не болел, не считая пары-тройки ангин.

– Давайте так, Александр… – врач заглянула на обложку тетради, – Дмитриевич, мы вас еще понаблюдаем, прежде чем назначать лечение, но и вы должны нам помочь. Здесь очень важно не пропустить момент. Поэтому следите за собой сами, сообщайте обо всех странностях, которые будете замечать, особенно если они связаны со временем. Слишком медленно идет, слишком быстро, непонятно куда пропал час, и так далее. Писать я вам категорически запрещаю, пока вы здесь. Вы меня поняли? В любом виде – на машинке, ручкой, карандашом, пальцем на песке – не имеет значения. Если поймете, что желание становится непреодолимым и навязчивым, срочно обращайтесь за помощью. Звоните лично мне, номер я вам напишу. Вы человек взрослый и понимаете, что это не игрушки.

– Когда вы так говорите, я себя чувствую какой-то бомбой.

– Вы и есть бомба, Александр Дмитриевич, – без улыбки ответила врач. – Замедленного действия. Наша задача – разрядить вас безопасно. Разминировать, если вам такой термин больше нравится. Сами вы с этим не справитесь, так что давайте сотрудничать. Договорились?

Кроме как кивнуть, Александру ничего не оставалось. Он получил листок с расписанием специалистов, которых должен был посетить, потоптался на пороге и вышел.

Лечебный корпус стоял возле ступенчатого бассейна с непонятной фигурой в виде прямоугольника с круглыми отверстиями, напоминавшими о сыре. Вода в бассейне была зеленоватой. Он лег на теплый край широкого парапета животом и опустил руку в воду. Пальцы стали короткими и кривыми, со дна поднялся ил и медленно закружился, оседая. В отражении воды он заметил движение, убрал руку и дал поверхности успокоиться, чтобы разглядеть людей, которые шли в лечебный корпус на прием – Сашкины родители и сам Сашка, в смешной зеленой панаме и с книжкой под мышкой. Надо же, как у них по-разному. Здравница всесоюзная… Всех лечат.

– Спите? – раздался рядом Сашкин голос.

Александр обернулся.

– Нет, отдыхаю просто.

Сашка уселся на парапет, положив между собой и собеседником книгу. Закладка торчала среди листов серебристым краем. Мальчишка качнул расцарапанной коленкой и стукнул пяткой в бетонный блок ограждения. Он никуда не торопился.

– Родители искать не будут? – забеспокоился Александр. – У вас же прием.

– Меня уже отпустили, – снисходительно ответил Сашка. – Мама с папой там остались.

Зеленоватая гладь бассейна показалась Александру трясиной болота, которая его затягивает. Они прошли по той стороне не больше минуты назад… Он опять отключился? Или просто задремал на жаре, убаюканный илистыми узорами?

– Что сказал врач?

– Ничего. Посмотрела, заставила написать предложение и велела подождать за дверью. Они там на лечение договариваются, процедуры какие-то завтра начнут.

Александр сел, Сашка отодвинул книгу в сторону, чтобы она не свалилась в воду, и подвинулся сам.

– Уже завтра?

– Врач сказала, что тянуть не стоит. Вряд ли за сутки что-то изменится. Утром пойдем.

Александр догадался, что мальчика никто не посвятил в суть процедур. Он не понимает, о чем речь. Процедуры для него – это что-то вроде массажа или облучения кварцевой лампой, безболезненные, простые. Он никогда не слышал о лечении электричеством. О том, что после него люди становятся тихими и вялыми, с трудом вспоминают имена, плохо ориентируются в пространстве и событиях, и даже припадки потом у некоторых случаются наподобие эпилептических.

Александр вытер мокрые руки о брюки, взял книгу, развернул ее на странице с закладкой и положил Сашке на колени.

– Тебе нравится Маленький принц?

– Нравится.

– Он хороший человек?

– Хороший.

– Почему же тебя не тянет написать о нем какой-нибудь кусочек? Например, про его розу. Просто так, чтобы лучше узнать, рассмотреть, познакомиться поближе? Чтобы они побольше поговорили?

– Не хочу.

– Да почему?

Сашка поднял на него глаза, светло-карие, с темным ободком вокруг радужки.

– Когда я читаю, я как кино смотрю, – объяснил он. – Как будто они с той стороны экрана, а я с этой. Им все равно, кто про них читает, я или другой, они там останутся. И продолжения тоже сколько ни пиши, они про тебя не узнают. Ты про них знаешь, а они про тебя нет. Они как бы чужие все равно, только притворяются твоими.

С такой трактовкой Александр столкнулся впервые. Ему нравилось в продолжениях быть на равных с прославленным автором, заставлять его героев двигаться и разговаривать по своему желанию и настроению. Никогда он не считал это подделкой. Правда, и чужие герои у него выходили совсем живыми, очень похожими на оригинал, это отмечали все, хвалили, а некоторые из его продолжений даже печатали в газете на конкурсах, вот как раз в Сашкином возрасте.

– Мне думается, все дело в том, что ты не пробовал ни разу. Говоришь о том, чего не знаешь. Тебе надо попробовать. Как лекарство. Через «не хочу» и через «не могу».

Сашка молчал, глядя своими янтарными глазами куда-то сквозь собеседника. Александр понимал, что аргументы звучат неубедительно. Дело ведь не в том, чтобы написать кусок с известными именами, дело в том, что у него нет желания. А оно не появится, если стоять над ним с ремнем или вытрясти за шиворот пару корявых строчек.

– Я тоже пишу через силу, – неожиданно для себя признался он мальчику. – Потому что есть такое слово «надо». Людям надо что-то читать в часы досуга, детям надо кого-то продолжать. Мне надо что-то кушать. Такая работа. Кто не работает, тот не ест.

– А потом нервы лечите? – проницательно вставил Сашка.

– И это тоже. – Александр сам не знал, зачем это сказал, не врать же ребенку, которого завтра будут бить разрядами тока в мозг. – Профессиональное заболевание.

– Почему вы не пишете по-настоящему?

– Я пишу по-настоящему. Для меня это настоящее, я по-другому не умею.

– Неправда, – отклонил его возражение Сашка. – Когда долго пишете через «не могу», потом случается жалоба в химчистке, от которой все на ушах стоят, а приемщик вообще уволился и уехал на Эльбрус.

Александр осекся.

– Откуда ты знаешь? – слабым голосом спросил он.

– Врач родителям рассказала. В качестве примера спонтанного проявления подавленных возможностей и их бесконтрольного использования.

– Это ее слова?

– Да. Я подслушивал у двери, а потом пошел вас искать.

– Зачем?

– Попросить написать по-настоящему.

– Я, видишь ли… – Александр замолчал, потом собрался с мыслями. – Чтобы писать по-настоящему, нужно много разных факторов… учесть… иметь… себя всего наизнанку вывернуть, свои мысли людям показать, всю свою внутренность. А это тоже палка о двух концах. Не всегда такое нравится. И тебе, и людям может не понравиться. Больно будет. И кому это нужно – самый главный вопрос. Писатель пишет для читателей. Это непременное условие. Кто-то должен это прочесть. А если никого не найдется?

– Я прочту, – просто сказал Сашка.

Стрекоза, носившаяся над бассейном, неожиданно приземлилась на книгу, и они оба, затаив дыхание, следили за ее слюдяными крыльями. Казалось, стрекоза наблюдает за ними, потому что она поворачивалась всем телом то к одному, то к другому, и когда ей наскучила тишина, она улетела в сторону ворот. Александр проводил ее глазами.

– Спасибо, – сказал он Сашке. – Мне запретили писать некоторое время. Может быть, когда-нибудь потом. Попозже.

– Боитесь?

– Не хочу.

Сашка встал, забрал у него книгу и медленно побрел в направлении их корпуса. Белая бетонная громадина стояла на пригорке и была видна с любой точки на территории санатория, идти до нее было прилично. Сашкина закладка выпорхнула из страниц книги и как стрекоза закружилась в воздухе, падая вниз.

Море оставило Александра равнодушным, вода и вода, просто много воды. Чистой, прозрачной, соленой. Буйки похожи на водолазов, всплывших с глубины. Почему все так рвутся сюда? Насыпали бы в ванну соли и лежали бы в трусах, то же самое.

Он был зол на себя, глупо было заводить разговор с ребенком на такую сложную тему, он же не психолог. Поумнее него люди бились, и ничего, а он захотел двумя фразами дело поправить. Наверняка родители уже все перепробовали от и до, к третьему-то приезду. Можно было бы словами помочь – давно помогли бы.

Но одно-то они не пробовали, услышал он собственные мысли внутри головы. Эти все книги – они действительно писались для других людей. В другое время. А если бы мальчик прочел написанное лично для него? То, что никто, кроме него, не видел и не увидит? Стекло растаяло бы? Захотел бы продолжить сам?

Идея показалась заслуживающей внимания. Попробовать предложить ее врачу? Ему ничего не стоит набросать страницу-другую с симпатичными героями, парочкой диалогов и ярким местом действия. Сделать героем мальчишку, похожего на Сашку. Чтобы как друг или брат. Поставить его в сложные условия и остановиться. Если в Сашке развито чувство справедливости, должен будет помочь. Если никто, кроме него, не может.

Александр вылез на бетонный волнорез, вытряс воду из ушей и отжал волосы. Да, можно попробовать. Сейчас подсохнет и пойдет. Это лучше, чем электрический стул, или что там используется в таких случаях. Вреда точно не принесет, а пользу – может. Если уж не сработает, тогда другое дело. Она должна согласиться.

Волнорез был полон мелкой гальки и ракушек, нанесенных сюда не то детьми, не то водой. Он подгреб горстью кучку белых камушков и сложил из них круг. Потом забрал несколько штук так, чтобы получилась буква «С». Солнце придавало камням резкие тени, выходило красиво. Он добавил букву «а», потом выложил «ш», усмехнулся – для любого наблюдателя он пишет свое имя, самое простое действие для свободных рук. Буква «к» ровненько легла рядом с «ш», а на последнюю камней не хватило, вставать не хотелось, и он просто намочил руку в лужице воды, скопившейся в трещине бетона, и вывел недостающее пальцем.

– Мужчина, вы оглохли? – проорал кто-то сзади. – Немедленно уйдите с волнореза!

Александр повернул голову – спасатель стоял за решеткой у выхода к воде и отчаянно махал ему руками. Море покрылось огромными бурунами, ветер из слабого дуновения превратился в штормовой, узкая полоска гальки санаторного пляжа огородилась со стороны спусков железными заборами – волны бились в стену, как умирающие киты о берег, и запросто могли размозжить голову тому, кто окажется у них на пути. Через волнорез перекатился мутный холодный вал, оживив сухие водоросли. От камушков не осталось и следа, да и от тени тоже. Солнце ушло.

Александр поспешно добежал до лестницы, вернулся к лежакам, натянул рубашку и брюки. Кроме него под навесом не было уже ни души, брызги с той стороны парапета взлетали вверх, выстреливая как салюты. Часы он с собой не брал, спросить о времени было некого. До санатория он дошел быстрым шагом, опасаясь дождя, задержался глазами на вывеске: «Дом творчества». Захочет ли она его слушать? Не скажет, что это не его дело? Он ребенку не родственник, по образованию не врач, просто случайный сосед. Да еще и сам больной.

«Боитесь?»

– Не боюсь, – огрызнулся Александр.