Текст книги "Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки)"

Автор книги: Герберт Вотте

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Ливингстон испытывает чувство досады. Миссионера охватывает обида, что не он первым из европейцев увидел озеро, о котором так много говорили и которое до сих пор, однако, оставалось неизвестным. Этот прилив зависти свидетельствовал о том, что Ливингстон не лишен некоторой доли честолюбия, но показательно, что в отчете о путешествии он не умолчал об этой слабости, а искренне рассказал о ней. Читая описание этого момента и вообще всего путешествия, забываешь даже, что оно предпринято миссионером, – так сильно охватили Ливингстона радость исследователя и честолюбие первооткрывателя.

И вот европейцы и африканцы, лошади и волы – все спешат к воде. Но через мгновение, когда туман рассеялся, озеро исчезло, а за полоской деревьев на горизонте простиралось огромное сверкающее соляное блюдце. Мираж вводит в заблуждение не только людей, но и животных. На западе и северо-западе поднимаются черные облака дыма. Местные проводники высказывают мнение, что это жгут камыш на большой реке. Однако до озера Нгами еще далеко – более четырехсот километров!

Через несколько дней экспедиция достигла большой реки, известной под названием Зуга. Говорят, она вытекает из желанного озера. Теперь трудно сбиться с пути. Экспедиция движется вверх по течению. В поселениях путешественников принимают дружелюбно. В одной деревне они оставили фургоны и волов, за исключением небольшой повозки Осуэлла. Надо, чтобы перед отправкой в обратный путь волы отдохнули. Ливингстон, Осуэлл и Мэррей пересели в попутные челны: в них удобнее, чем в фургоне. Владельцы этих челнов, возвращавшиеся домой, предпочитали ночью спать в лодках, а не на суше. "Там бродят львы, гиены, ползают змеи, могут встретиться и наши враги, – объясняют они, – а в челноке, упрятанном в зарослях камыша, несчастье не подстерегает нас". В челноках постоянно поддерживается огонь, над которым висит горшок для варева: не нужно высаживаться на берег, чтобы приготовить пищу.

Плывя вдоль берегов, поросших лесом, путешественники через несколько дней достигли устья широкого притока реки Зуги. "Откуда он течет?" спрашивает Ливингстон. "О, из той страны, где полно рек; там их так много, что не сочтешь; там растет еще множество больших деревьев". Эти сведения заставили Ливингстона задуматься: значит, недоступная внутренняя часть Африки совсем не песчаное плоскогорье огромных размеров, как предполагали европейские географы. Все предвещало дальнейшие важные открытия, и не только для географов. Среди многочисленных рек там, может быть, есть и судоходная река, достигающая берегов океана. Это был бы водный путь, по которому можно проникнуть с океанского побережья во внутренние области материка, чтобы приобщить к христианству и благам цивилизации живущих там людей. В глубине души Ливингстон все же был неудовлетворен: многолетняя трудная и кропотливая миссионерская деятельность в Маботсе, Чонуане и Колобенге принесла жалкие, ненадежные плоды. Это чувство толкало его на поиски выхода из создавшегося "тупика". И тут вдруг вырисовывается выход. Впервые – еще не совсем ясно – перед ним, неизвестным бедным миссионером, предстает захватывающая дух перспектива: найти пути в неисследованные глубинные районы материка ради блага людей, живущих там. Но призрачные идеи быстро блекнут и исчезают, как мираж. Властно вступает в свои права реальная действительность: надо создать новый Колобенг, "родину" для близких ему людей, а для него самого открывается более перспективное поле деятельности в царстве Себитуане.

Спустя двенадцать дней поездка в челноках заканчивается прибытием к озеру Нгами. "1 августа 1849 года все мы подплыли к наиболее широкой его части, и взорам европейцев впервые открылась эта великолепная водная гладь". Почти повсюду, насколько хватает глаз, плоские берега, заболоченные и заросшие тростником. Озеро, по-видимому, мелководно: даже вдали от берега местные жители плыли в челноках, отталкиваясь короткими шестами. Позже оно стало жертвой прогрессирующего высыхания Южной Африки на его месте новые карты показывают лишь обширные заболоченные пространства{2}.

Великий вождь Себитуане

На берегах озера обитает племя, подвластное тому самому Лечулатебе, посланец которого приходил весной в Колобенг, чтобы передать от вождя приглашение Ливингстону. Лечулатебе еще довольно молодой человек, но, как вскоре оказалось, с очень тяжелым характером. Его отец когда-то потерпел поражение в войне с Себитуане, и сам он некоторое время рос пленником, пока дядя не выкупил его и не передал ему власть вождя. Дядя его, старый и очень рассудительный человек, советовал молодому вождю быть предупредительным к чужеземцам. Однако совсем недавно полученная власть, кажется, вскружила ему голову, и он часто поступал вопреки советам дяди. Когда прибыли чужеземные гости, он подарил им козла вместо вола, как полагалось. Ливингстон тут же предложил развязать и отпустить на волю животное: он прекрасно знал местные обычаи и понимал, что принять такой подарок унизительно. Однако его спутники не пожелали огорчать вождя и приняли дар. А когда Ливингстон выразил желание купить пару коз или вола, Лечулатебе предложил ему слоновьи клыки: "Вы, белые, ведь любите эти кости". "Но мы ведь не можем ими питаться, – возразил Ливингстон, – сейчас мы голодны и нам нужна пища". Вождь присмирел, и, подумав, пояснил, что козы нужны ему самому.

На здешних людей слоновая кость не производила должного впечатления. Слоновьи клыки они обычно бросали вместе с отходами после разделки туши убитого слона. Один купец, присоединившийся к экспедиции Ливингстона, за мушкет стоимостью тридцать шиллингов выменял десять больших бивней. Но через два года все изменилось: купцы, шедшие по следам путешественника, заметили, что местные жители имели уже более реальное представление об истинной ценности слоновой кости.

Когда Ливингстон попросил у Лечулатебе проводника для поездки к Себитуане, тот также отказал, потому что он опасался вождя могучего племени макололо. Но еще больше боялся того, что путь к Себитуане будет открыт и другим белым и они будут поставлять ему ружья и боеприпасы. Лечулатебе хотелось, чтобы европейские купцы по-прежнему добирались только до него и не далее и только ему продавали огнестрельное оружие. Со временем он надеялся, таким образом, стать сильнее владыки макололо и поменяться с ним ролями – пусть трепещет тогда перед ним Себитуане!

Ливингстон объяснил ему свое желание: пусть всегда будет мир между обоими вождями. Однако переубедить Лечулатебе было невозможно; он готов предложить Ливингстону столько слоновой кости, сколько тот пожелает, при условии, что Ливингстон откажется от поездки к Себитуане. Ливингстон и Осуэлл все же намерены продолжить путь дальше верхом на лошадях, но Лечулатебе не только не дал им проводников, но и выслал вперед своих людей, которые чинили бы им препятствия при переправе через реку Зуга. Путешественники пытаются перебраться через реку в единственном узком месте. Часами трудится в воде Ливингстон, чтобы соорудить плот, но тщетно: сухое дерево не выдерживает тяжести, а река все же довольно широка и глубока. "Тогда я еще не знал, что в реке Зуга водится так много крокодилов, и вспоминаю о работе в воде не без того, чтобы поблагодарить в душе бога, что мне удалось избежать опасности".

Лечулатебе был непоколебим в своем упрямстве, и Ливингстону ничего не оставалось, как отказаться на этот раз от поездки к Себитуане и вернуться в Колобенг. Но замыслы свои он все же не оставил.

В апреле 1850 года он вторично предпринимает поездку к Себитуане; на сей раз его сопровождают жена, трое детей и Сечеле. И путь избран иной, в стороне от резиденции Лечулатебе. На этот раз и Сечеле купил себе фургон с воловьей упряжкой. Поскольку Ливингстон не пожелал навестить по пути Лечулатебе, Сечеле, намеревавшийся с ним повидаться, расстался с путниками у брода через реку Зуга. Одолев реку, Ливингстон продолжает путь по северному ее берегу и далее вдоль одного из ее притоков. Путь оказался очень тяжелым: приходилось валить деревья, чтобы расчистить дорогу для фургона. Иногда волы проваливались в охотничьи ловушки, предназначенные для крупной дичи, тогда их оставалось только убивать. Однако наибольшее огорчение Ливингстону доставило сообщение, что в окрестностях притока, которым он следовал, водится муха цеце. Нависала угроза лишиться всех волов, тогда пришлось бы бросить фургоны и на какое-то время оставить свою семью в этой глуши, где трудно достать пропитание. Сообщение о мухе цеце вынудило его переправиться снова на южный берег и по пути все же заехать к Лечулатебе, куда приедет и Сечеле.

Молодой вождь снова долго отказывается помочь ему пробраться к Себитуане. Но за хорошее ружье он наконец соглашается дать проводника и в отсутствие Ливингстона обещает снабдить мясом его семью, которой было необходимо остаться у озера Нгами. Однако, когда все уже было готово к отъезду, дети и слуги заболели лихорадкой. Ливингстон не мог оставить их без врачебной помощи. Но лучшее средство против малярии – уехать подальше от озера с его влажным климатом.

Ливингстону пришлось вторично отложить поездку к Себитуане и возвратиться назад. Однако ружье он все же отдал Лечулатебе в счет оплаты проводника в следующем году.

Верный своему девизу "Попытайся еще!", Ливингстон на следующий год в третий раз готовится в путь к Себитуане с семьей и снова новым путем. С ним едет и Осуэлл. Многие сотни миль тянется караван по бесконечной равнине, поросшей низкой травой да одиночными баобабами. То тут, то там простираются обширные солончаки, лишенные всякой растительности, а по краям выходят соляные источники. Здесь живут бушмены. Высокие, темнокожие, они резко отличаются от желтокожих людей карликового роста, которых Ливингстон встречал в Калахари. Один из них, по имени Шобо, вызвался провести чужеземцев по полупустынным местам в земли Себитуане, но предупредил о ненадежности источников в этих местах.

Вначале еще кое-где попадались во впадинах лужи, затем потянулась безводная местность. Изредка встречался низкорослый кустарник, закрепившийся в глубоком песчаном слое. Не было ни птиц, ни насекомых. Уже на второй день проводник заблудился. Безуспешно метался он по следам слонов, навещавших эти места во время дождей, и наконец устало опустился на землю и выдавил из себя: "Воды нет, всюду земля и земля. У Шобо нет больше сил, надо поспать. Повсюду только земля!" Затем он прилег и тут же заснул, а на утро третьего дня бесследно исчез. Двигаясь дальше, Ливингстон определял путь по компасу. Волы были измучены жаждой и трудностями пути; продвижение угрожающе замедлялось.

Около одиннадцати часов путники заметили птиц и обнаружили следы носорога, тотчас же выпрягли волов и отпустили их. Те быстро двинулись на запад. Несколько слуг Ливингстона последовали за ними. Надо было что-то предпринять. Запасы воды, хранившиеся на повозке, из-за невнимательности одного из слуг были бесцельно израсходованы. К вечеру ее осталось так мало, что решено было выдавать только детям. Для Ливингстона и его жены это была ужасная ночь. Наступило утро. Теперь и дети должны были испытать муки жажды. "От одной лишь мысли, что на наших глазах они могут умереть от жажды, становилось жутко. И чуть ли не утешением было бы для меня, если бы кто-нибудь бросил мне упрек, что в этой катастрофе виновен только я; однако мать этих малышей не проронила ни слова, хотя влажные от слез глаза выдавали ее душевную боль".

К вечеру наконец возвратились слуги с волами и небольшим запасом воды: животные, движимые инстинктом, обнаружили-таки речушку. Но на пути к ней бедным волам пришлось изведать укусы мухи цеце. В одну из следующих ночей каравану снова надо было пересечь местность, где свирепствовал этот бич, и последствия не замедлили сказаться.

Для диких животных, а также мулов, ослов и коз укусы мухи цеце безвредны; человек, по-видимому, также имеет иммунитет. (Тогда еще не знали, что цеце – переносчик возбудителя сонной болезни человека.) А лошади и крупный рогатый скот неизбежно погибают от ее укусов. При укусе слепня вол резко вздрагивает, а на укус цеце не реагирует никак. Однако проходит несколько дней, и глаза его начинают слезиться, из носа течет жидкость, а по коже проходит дрожь, как при морозе; на нижней челюсти и около пупка появляются опухоли. Животное, правда, еще ходит, охотно поедает корм, но уже резко худеет; мускулы постепенно слабеют, начинается понос, и наконец животное уже не в состоянии встать, и так может продолжаться месяцами. Иногда оно погибает вскоре после укуса от нарушения центра равновесия и потери зрения.

Ливингстон немедленно переправляется на северный берег, где муха цеце не водится. Волы теперь тщательно оберегаются, и Ливингстон надеется, что в дальнейшем больших потерь не будет.

На реке Чобе, притоке Замбези, путешественники повстречали, как оказалось потом, первых макололо. Те радостно приветствовали Ливингстона, указали дорогу к временной резиденции Себитуане. Когда вождь услышал о приближении европейцев, он выехал им навстречу на сотню миль вперед, чтобы приветствовать. Ливингстон и Осуэлл направились прямо к нему. Себитуане принял их в кругу знатных людей.

И вот Ливингстон стоит перед тем, к кому так упорно добирался. Никто из африканцев, встречавшихся ему, не произвел на него такого яркого и глубокого впечатления, как Себитуане. Он был высокого роста, лет сорока пяти. Кожа у него светло-коричневая, цвета кофе с молоком, волосы слегка поредевшие, осанка царственная, держится с достоинством. После взаимного приветствия Ливингстон рассказал о трудностях, которые ему довелось претерпеть в пути, выразил радость, что все осталось позади и он в конце концов все же дошел до Себитуане. Вождь также был очень доволен встречей и добавил: "Весь ваш скот поражен мухой и, конечно, погибнет, но у меня скота достаточно. Я дам вам сколько надо". И тут же подарил своим гостям вола на мясо и кувшин меду, велел также принести им на ночь в качестве одеял обработанные воловьи шкуры, мягкие, как платок.

На рассвете он появился в лагере путешественников, присел у костра, который распорядился развести для них за изгородью, и стал рассказывать, как ему еще в молодости довелось пересекать ту же пустыню – он был тогда в землях Сечеле. При последующих встречах Ливингстон услышал от Себитуане рассказ о его жизни, полной приключений. Историю его можно слушать как увлекательный роман. Многие страницы своего путевого отчета Ливингстон посвятил воспроизведению наиболее интересных приключений Себитуане.

Родина Себитуане лежала у западного подножия Драконовых гор, вблизи истоков реки Вааль, в девятистах милях южнее нынешнего места его обитания. Вместе со своим племенем он не раз подвергался изгнанию с только что освоенных мест и в свою очередь теснил на пути другие племена: иначе поступить было нельзя, потому что свободных земель не оставалось. Потеряв пастбища и скот, макололо, руководимые Себитуане, вынуждены были воевать с соседями, чтобы овладеть новыми землями и скотом. На племя нападали буры; пользуясь огнестрельным оружием, они наносили макололо тяжелые потери. Силой и хитростью изгнал Себитуане племя батока с островов реки Замбези; владея ими, батока контролировали движение по реке. Плоскогорья у берегов Замбези представляли собой великолепные пастбища, будто специально созданные для такого пастушеского народа, как макололо. Но здесь на них напал Моселекатсе – вождь матабеле, разгромил их и забрал их жен и скот. Себитуане, однако, удалось собрать оставшихся мужчин своего племени, изгнать захватчиков и вернуть потерянное. Он охотно двинулся бы вниз по Замбези до самого моря, где землями владеют белые, чтобы достать у них пушки. Но предостережение одного "пророка" удержало его от этого шага: "Я вижу там огонь, Себитуане, избегай его, иначе он поглотит тебя! Не ходи туда!" "Пророк", видимо, имел в виду огнестрельное оружие европейцев. Себитуане последовал его совету, повернул на запад и не стал изгонять жившую там народность баротсе (балози), а подчинил людей своей власти и заставил их служить макололо. Моселекатсе не мог стерпеть поражения, дважды он посылал большое войско вслед за продвигавшимися на запад макололо. Упорство, с каким Себитуане защищал свое племя от привыкших к победам матабеле, является ярким свидетельством как личного мужества, так и мудрости вождя.

Тогда матабеле направились к берегам Замбези, где в болотистых низинах обитали батока и макаланга; они занимались рыболовством и обслуживали переправу через реку. Себитуане, узнавший от лазутчиков о намерениях матабеле, приказал лодочникам перевезти вражеских воинов на большой остров реки Чобе, и не знающие страну матабеле сочли его за противоположный берег реки. Себитуане старался укрепить в них это заблуждение: заранее велел переправить туда несколько коз, чтобы место выглядело обжитым. И как только войско Моселекатсе высадилось на острове, лодочники быстро повернули назад. Вплавь преодолеть реку матабеле не смогли, а лодки делать не умели; к тому же влажный климат оказался губительным для них – болотистый остров стал для них лагерем смерти. Запаса продовольствия хватило лишь на несколько дней. Мучимые лихорадкой и голодом, они бродили в этой естественной тюрьме в поисках выхода, но перед ними были открыты лишь широкие кишащие крокодилами потоки Чобе и Замбези, которые во время высокой воды сливались, как бы образуя обширное море. Изнуренные голодом и лихорадкой, один за другим падали пленники и умирали. Оставшиеся в живых были добиты макололо. Некому было донести эту страшную весть Моселекатсе. А когда через своих лазутчиков и из рассказов макаланга он все-таки узнал о случившемся и понял, что его военный поход окончился крахом, то поклялся жестоко отомстить макололо.

Он снарядил новое войско, запасся многочисленными лодками, чтобы не связывать себя с прибрежными жителями. Правда, у него не оказалось надежных проводников, без которых не обойтись в болотистых, бездорожных низинах по берегам Замбези. По приказу Себитуане все жители долины покинули селения и угнали скот. Долго, но безнадежно рыскали матабеле по глухим, заброшенным местам: не было видно ни поселка, ни людей, ни животных. Изнуренные лихорадкой и голодом, они решились на крайний шаг переправиться через реку. Весь день гоняли они лодки через широкую реку туда и обратно. А когда наступил вечер и войско было уже на "другом берегу", предводитель войска обнаружил, что в действительности они находятся на большом острове. Тогда, выставив караул, они надумали тут заночевать. Однако их положение было безнадежным: провиант на исходе, силы надломлены болотной лихорадкой. К тому же они так и не установили, где им искать противника.

Ночью внезапно послышались удары весел о воду и до слуха дозорных из темноты донесся голос. Это был Себитуане, их враг; он приказал своим людям неустанно наблюдать за противником и теперь под покровом ночи в сопровождении отряда подплывал к острову. Он велел дозорным подозвать к берегу вождей и затем объявил им о безысходности их положения. Собравшиеся на берегу с ужасом вслушивались в зловещие звуки громового голоса, несшегося из мрака бурлящего потока. Себитуане напомнил им о недавнем поражении, нанесенном силой его оружия; он расписывал страшную гибель предыдущего войска, высланного Моселекатсе, и воскликнул, что им он уготовил такую же судьбу. Они, предвещал он, не найдут здесь ни волов, ни коз, чтобы утолить голод, и не потребуется много дней, чтобы лихорадка и истощение довели их до могилы, а уцелевшие найдут свой бесславный конец под секирами его воинов.

Затем все стихло, удары весел слышались слабее и слабее. Охваченные ужасом, матабеле дожидались наступления утра. У них и тени сомнения не было в правдивости предсказаний грозного вождя, и, едва рассвело, они приняли решение быстро спустить свои лодки на воду, усердно заработали веслами, направляясь к южному берегу. Голодные и уставшие, они с трудом пробирались через прибрежные дебри реки Чобе. Так началось отступление. В лесу стояла мертвая тишина, но вдруг все ожило: из мрака леса, рассекая свистом ночную тишину, полетели в них стрелы и копья, и то там, то здесь падали безжизненные тела. Хитрый Себитуане не хотел изматывать свое войско; на борьбу с племенем матабеле он послал подчиненное ему племя батока, и те быстро управились с обессиленными, блуждающими по заболоченному лесу беглецами. Лишь немногие из матабеле остались в живых. Они сообщили своему вождю печальную весть о гибели и этого войска.

Разгадка боевых успехов Себитуане таится прежде всего в его личной храбрости. В отличие от Моселекатсе и других африканских властителей он всегда сам водил в бой воинов. Едва увидев врага, он ощупывал лезвие секиры и восклицал: "Она как бритва, и всякий, кто покажет спину противнику, почувствует ее острие!" Беглецов с поля боя вождь рубил беспощадно. Все знали, что от него не уйдешь. Если кто-либо прятался, чтобы уклониться от решающей схватки, Себитуане спокойно отпускал его домой. Позже звал его к себе и заявлял ему: "Итак, ты предпочитаешь умереть дома, а не в бою. Пусть будет, как ты желаешь". И он давал знак немедленно казнить труса.

Теперь Себитуане покорил все племена на обширном пространстве и держал в страхе спесивого Моселекатсе. Вдоль Замбези он расставил воинские посты, чтобы обезопасить себя от повторного нападения матабеле.

Когда Себитуане узнал о желании Ливингстона посетить его, он предпринял все, что было в его силах, чтобы обеспечить путешествие белых людей. Молодому Лечулатебе, несомненно, досталось бы за препятствия, которые он чинил путешественникам, если бы Ливингстон не заступился за него.

Себитуане знал все, что происходило в его обширном царстве; он умел завоевать уважение и доверие как своих подданных, так и чужеземных гостей. Когда другие люди приходили в его город, чтобы продать то шкуры, то мотыги, он сам выходил им навстречу, приказывал принести муки, молока, меда и в их присутствии готовил из этих продуктов привычные лакомые блюда. Довольные его угощением, приветливостью и щедростью, гости доверчиво рассказывали ему все, что его интересовало. Когда они уходили, он велел каждому вручить подарок, и те всюду распространяли хвалу его доброте и великодушию. "У него доброе сердце, он мудр" – так говорили о нем, и Ливингстон слышал это еще до встречи с ним. "Бесспорно, Себитуане был самым выдающимся человеком, – высказывается Ливингстон о нем, – был лучшим из вождей, которых я когда-либо знал".

Во время поездки по владениям Себитуане путешественники произвели сильное впечатление на местное население: макололо впервые видели белого человека. Однако многие из них уже носили кое-какую одежду из пестрого набивного ситца европейского происхождения. Были у них и мушкеты. Когда Ливингстон спросил их, откуда у них эти вещи, те бесхитростно отвечали, что выменяли их за мальчиков, захваченных "в плен" во время военных походов. Ливингстон был глубоко потрясен: те самые макололо, которые так дружелюбно принимали его, были охотниками за людьми, торговцами рабами! Что же могло побудить их к этому?!

Ответ был весьма прост. Себитуане хотелось приобрести старые португальские мушкеты, чтобы обезопасить себя от возможного нападения матабеле. В обмен на них он предлагал скот или слоновую кость. Однако владельцы оружия хотели получить четырнадцатилетних подростков – штука за штуку. Прежде макололо никогда не занимались торговлей невольниками, своих детей они и сейчас не продают, а продают только захваченных во время военных походов. Теперь они уже преднамеренно устраивают военные походы против других племен для захвата детей и обмена их на ружья. Во время одного такого похода они захватили двести пленных.

Ливингстон был потрясен тем, что такие люди превратились в охотников за рабами. Но может ли он осуждать их? Ведь они вынуждены были поступать так, чтобы защищать себя. Все мучительнее становился для Ливингстона вопрос: как искоренить работорговлю – эту раковую опухоль на теле Африки? Одно ему было ясно: миссионерская деятельность не принесет успеха, пока не прекратится охота за людьми и работорговля, которая ведет к падению моральных устоев коренных жителей. Это он понял, будучи еще в Колобенге. Но что можно противопоставить такому злодеянию? Давно уже ломает он голову над этим. Есть лишь одно средство, которое, как он думал, могло принести успех: найти для европейских промышленников пути в глубь материка, чтобы там обменивать товары на слоновую кость и различные местные изделия. Только такой взаимовыгодный товарообмен нанесет действенный удар по работорговле. Борьба с работорговлей, и не на побережье, а в местах ее зарождения, в глубине материка, казалась теперь Ливингстону более насущной задачей, чем умножение христианских душ. Но для развития торговли нужно сначала проложить путь по суше и воде от побережья внутрь материка. Тогда вместе с купцами туда смогут проникнуть и миссионеры.

Открыть путь для торговли и проникновения цивилизации в глубь Африки, создать условия для миссионерской деятельности – вот главное, чем должны заняться европейцы его времени. Ливингстон считал, что это их, в том числе и его, моральный долг перед африканцами. Прийти к этой мысли для Ливингстона все равно что взвалить на себя эту ношу. Теперь цель его жизни четко определилась: он будет исследовать Африку, искать пути к прогрессу, как он его тогда понимал.

Предприятие, на которое отважился Ливингстон, трудное и опасное, но оно не пугало. Однако будущий исследователь не предполагал, что осуществление намеченного им плана приведет к прямо противоположным результатам: вместо помощи африканцев ожидало колониальное угнетение. В дальнейшем деятельность Ливингстона еще больше способствовала британской экспансии, хотя его взгляды по-прежнему были противоположны взглядам колонизаторов. Для английских купцов и предпринимателей торговля и цивилизация в Африке – лишь новые возможности для наживы, для Ливингстона же – средство приобщения африканцев к прогрессу и культуре.

Смерть Себитуане

Прибытие Ливингстона с женой и детьми обрадовало Себитуане: он усматривал в этом визите доказательство искреннего доверия к нему. Намереваясь совершить путешествие, чтобы показать гостям подвластные ему земли, Себитуане хотел взять всю семью Ливингстона.

Однако осуществить этот замысел не удалось. Себитуане заболел воспалением легких. Ливингстон знал, что жизнь вождя в опасности, и колебался, браться ли за лечение: если Себитуане умрет, всю вину тогда припишут ему, чужеземцу. Местные лекари, с которыми он делился своими опасениями, признавали его правоту.

Как-то воскресным вечером после церковной службы он с сынишкой Робертом зашел навестить вождя и застал его уже при смерти. Себитуане и сам чувствовал ее приближение и даже высказал это. Ливингстон обронил лишь несколько слов о загробной жизни, которые вселили бы в умирающего надежду на бессмертие. "Почему ты говоришь о смерти? – спросил один их присутствующих лекарей. – Себитуане никогда не умрет". Ливингстон молчал. Если бы он настаивал на своем, позже могли бы сказать, что он, мол, накликал ее. Как легко при подобных обстоятельствах совершил бы роковую ошибку любой другой европеец, плохо знавший язык и образ мышления этих людей! Даже вполне доброжелательные исследователи из-за незнания обычаев и неверного поведения могли бы стать жертвой недоразумения. Однако удивительная интуиция и чувство такта, которые были чуть ли не врожденными у Ливингстона, служили хорошей основой его отношений с африканцами; ему чуждо было чувство высокомерия и расового превосходства. Он еще некоторое время посидел у постели умирающего, затем поднялся и хотел уже проститься. Но тут больной, напрягая силы, приподнялся, позвал слугу и сказал: "Отведи Роберта к Маунку, пусть она даст ему немного молока". Это были последние слова умирающего, услышанные от него Ливингстоном. На следующий день ему сообщили, что вождь скончался. Глубокой и искренней была скорбь Ливингстона, который знал, что в Себитуане он потерял верного и надежного друга.

Одновременно его заботило, как теперь отнесутся макололо к нему и сопровождающим его людям. Надо же такому случиться: вождь заболел и умер как раз во время пребывания европейцев в его городе.

Умершего вождя похоронили в загоне для скота. Затем туда загнали скот, который в течение двух часов топтал могилу, выравнивая землю вокруг так, чтобы могила стала совершенно незаметной. Ливингстон счел за лучшее самому пойти к людям, наиболее близким к покойному вождю, и поговорить с ними. Он советовал им всем объединиться и поддерживать наследника и преемника вождя. Люди были готовы следовать его добрым советам и просили, чтобы он также дружески относился к детям Себитуане, как и к самому вождю, и поддержал бы его преемника; никто и не думал приписывать Ливингстону вину в смерти Себитуане.

Достоинство вождя, по завещанному желанию покойного, переходило к одной из его дочерей, проживающей в двенадцати днях пути на север. Теперь Ливингстону следовало обращаться к ней в надежде, что она выполнит обещание отца: позволит осмотреть свои владения и предоставит подходящее место для создания новой миссионерской станции – должен же он где-то построить новое жилище для семьи, раз уж он не хочет возвращаться в Колобенг. Через несколько недель посыльный сообщил, что ему разрешено посещать любую часть владений макололо.

И вот вместе с Осуэллом продолжают они путь на северо-восток. В конце 1851 года совершенно неожиданно для себя отряд добрался до большой глубоководной реки шириной в несколько сот метров. На восток, к океану, такую массу воды несет, насколько известно, только одна река – Замбези. На португальских картах эти места не показаны: видимо, португальцы никогда не проникали сюда. Таким образом, Ливингстону посчастливилось сделать второе открытие, более важное, чем открытие озера Нгами.

Замбези предстала перед ним в конце сухого сезона, при самой низкой воде. Во время дождей вода поднимается на шесть-семь метров, и река затопляет прилегающие берега на пятнадцать – двадцать миль. Тогда все междуречье Замбези и Чобе (Квадо) бывает залито водой и макололо обитают на заболоченных, поросших высоким камышом, вытянутых вдоль реки Чобе полосках суши, обеспечивающих им защиту от врагов.

О поселении европейцев в этих местах, рассадниках малярии, по-видимому, не может быть и речи. К тому же Ливингстон не хотел уговаривать макололо, чтобы они в угоду ему отказались от безопасного для них места и переселились в более возвышенную и более здоровую местность, где, однако, не было никаких естественных препятствий для защиты от нападений матабеле. Значит, от мысли поселиться среди них пришлось отказаться. Кроме того, он понимал, что буры не станут долго терпеть его миссионерскую станцию у баквена, и решил пока вообще отказаться от организации станции, а полностью посвятить себя новой великой цели исследовать возможности установления торговых путей в Африку. Конечно, это трудная и опасная задача, и подвергать таким испытаниям семью он не вправе. И он решает отправить ее на некоторое время в Англию, по крайней мере до тех пор, пока не отыщется подходящее место для миссионерской станции – зародыша цивилизации и христианской веры. Это место одновременно будет и домашним очагом ему, его семье, как когда-то был Колобенг.